Теплая Темза

Он любит гулять с ней по набережной. Свисать с перил, как ребенок, и смотреть в манящие воды Темзы. Река улыбается ему, равнодушно ласкает взгляд. Он любит, повинуясь прохладному осеннему ветру, зарываться носом в седые волосы своей Агаты. Его Агаты. У нее все та же сладкая ухмылка, морщинки собираются около глаз, когда она задумчиво щурится, она все так же любит брендовую одежду и дорогие духи. Шампунь пахнет ягодами. Он прижимается к волосам сильнее, притягивает Кристи ближе к себе, обнимает ее, точно паук, который всеми восемью лапами оплетает драгоценную жертву. Чернота пальто туманит глаза Достоевского. Он слышит, как Агата над его ухом посмеивается. Ее дрожащие морщинистые пальцы зарываются в редкие белые волосы. Она пахла так же в тот вечер. Летний дух — не иначе. Вся яркая, нежная, буйная и уверенная — она олицетворение красок, ласкового и стремительного ветра, пения цикад, грозовых туч, что собираются консилиумом над озерами. — Господин Достоевский… — приторная вежливость, еле заметное движение пальцами, когда она берет бокал вина — это предвещает особенно звездную ночь. — Госпожа Кристи… — отвечает он бархатно, и их бокалы ударяются тихо друг о друга, а они пачкают губы вином, довольно ловя хитрые взгляды друг друга. Вечер поет им далекой музыкой из уличных колонок, усталым щебетом птиц. Они прогуливаются рука под руку, изображая пенную романтичность, и только острые локти, что царапают мягкую душу, выдают истинность намерений. Романтике нет места, когда их голодные сердца поглощает страсть. Когда ночная прогулка неминуемо приводит и к звездной любви — яркой, горячей, острой, далекой и внеземной. Темное небо становится покровом грязных слов, жадных и присваивающих прикосновений, липкого шепота, что оседает на ушах сладкой пылью: она блестит откровенностью. Они смотрят друг на друга странно — падают вместе на постель: Агата держится за плечи Федора, он — ласково ей улыбается и проводит большим пальцем по бледной щеке. Цветы вишни запутались в светлых волосах, и он с трепетом сбрасывает их на постель, так и не отводя взгляда от своей Богини. Глаза искрятся любовью и равнодушием. Они прячут под ресницами искренность, откровенность, отводя взгляд в сторону, они покрывают вуалью тайну — пылкость. Агата — каменная крепость, что возникла посреди шумного и буйного океана. Он разбивает волнами стены, убивает несчастных моряков, что были слишком самоуверенны, но Агата — вечна и несокрушима. А Федор — айсберг, нежно тающий в глубинах океана, посылающий всему человечеству пожелание о медленной и подкрадывающейся гибели. В их жизни нет места чувствам. Нет места преданности и стабильности. Только страсть, одежда, шумно спадающая на пол, беглые прикосновения и спрятанный отдых в безлюдных местах, где люди читают газеты раз в год — в канун нового года. — Ты очаровательна с цветами вишни в волосах… — шепчет Достоевский и губами прижимается к щеке Кристи. Это не похоже на поцелуи — трепетные прикосновения, нежные-нежные, точно он гладит ее кожу губами, боясь повредить. Агата улыбается. Довольно запускает пятерню в чернильные волосы, перебирает жидкие пряди. Они слышат редкие крики птиц за окном. Ночная прохлада расслабляет их вместе с природной тишиной и осознанием дурманящего уединения. Это ли не свобода? Они снимают ошейники и целуют друг другу шеи, чтобы потом снова нацепить их, закрепив невольность верным поцелуем в губы. Они вернутся домой. И в британской роскоши, и в фиолетовой загадочности — думают о любви, о том, как сердце билось чуть быстрее, когда они были вместе. — Ты выглядишь все так же нелепо. Ты похож на труп, — она усмехается, и Федору хочется умереть от этого пьянящего чувства. Любовь — виселица, перекрывшая ему кислород. Чуть приподнимая голову, следуя ее прикосновениям, он позволяет ей с вниманием и трепетом осмотреть себя. — Но я совру, если скажу, что ты не нравишься мне таким, — шепчет на ухо, кусает за мочку. Хитрая кошка, старающаяся большими глазами произвести впечатление о непогрешимой невинности. Достоевский прекрасно знает, как хорошо она врет, и от недоступности влюбляется сильнее. Кажется, она тоже. — Только не зазнавайся… — она медленно расстегивает его рубашку, пока расцеловывает шею. Он иногда чуть дергается от наплывших ощущений, от желания прижаться к ней грубо и навсегда. Его пальцы машинально двигаются к ее блузке. Она задушено стонет, как только мужские ладони ложатся на ее грудь. Он предельно мягок — начинает с неторопливых поглаживаний, смотря на нее так, точно видит истину вселенной, точно никогда-никогда не найдет что-то более прекрасное, точно совершенно готов к тому, чтобы выколоть себе глаза, как только Кристи снова уйдет — ему не нужно больше видеть ничего. — Не буду, госпожа Кристи, — отвечает он лаконично. Агата только хочет усмехнуться, но снова тонет в протяжном стоне — Федор трепетно сжимает ее бедра, а его губы проходятся по коже. Он оставляет на ключицах поцелуи, медленно переходя к груди, накрывая губами соски, вытягивая иногда язык, отчего Кристи тихо ойкала — от неожиданности и удовольствия. Она тянула его за волосы, гладила его, пока он, торопливо снимая брюки, не прекращал ее целовать. Было видно — он не так стремится получить удовольствие, как доставить его. Мирится с возбуждением, с желанием сделать все быстро и грубо, лишь бы наконец удовлетворить свою похоть. Все ради его Кристи. Его Кристи, которая исчезнет так же, как пропадают звезды поутру. Говорить «люблю» — глупо. Он молчит, пытается тяжелым дыханием и поцелуями показать ей все, что только может уместиться в его, в сущности, пустой душе. Сгнивший плод, через который начали прорастать цветы. Она лежит перед ним — разнеженная и обнаженная, смотрит не умоляюще — так же властно. Она знает, что даже в самом уязвимом положении имеет полный контроль над сердцем гения. Точно муза поэтов, она легко препарирует его суть, чтобы стать героиней самых проникновенных стихотворений. Но Достоевскому сейчас не до поэзии. Федор начинает с того, что целует ее. Облизывает губы, тяжело дышит, пока Агата пальцами цепляется за его щеки. Он чувствует по дрожи, по учащенному сердцебиению — она хочет просить о большем. Но ей не позволяет гордость. И Достоевскому это даже нравится. Он сделает все сам. Рваный стон срывается с зацелованных губ, когда он вводит два пальца внутрь Агаты, давая ей привыкнуть. Она нетерпеливо двигает бедрами, строго смотря на своего любовника (хоть это было и сложно, учитывая затуманенный взгляд и прикрытые от удовольствия глаза). Он отвлекает ее от требований, целуя. И в этот же момент начинает неторопливо, но постепенно ускоряясь, двигать пальцами. Она целует его в ответ, стонет прямо в губы, чуть ли не хнычет от удовольствия, но в то же время так же властно и уверенно сжимает его щеки. Агата позволяет ему доставлять ей удовольствие. Это она оказывает ему услугу, и каждый ее взгляд, каждый жест не дают об этом забыть. Ее желание и страсть, экстаз, к которому она приближается, вынуждают и его стыдливо обхватить член пальцами, небрежно двигаясь, только бы утихомирить собственное нарастающее желание. Мгновения ласки, хлюпанья и задушенных стонов кажутся бесконечно длинными, но в то же время катастрофически короткими. После оргазма, упавши на кровать, они продолжают нежно целовать друг друга, медленно засыпая. Сон в летнюю ночь отражается в осенних водах Темзы. Она уже не молодая и роковая девушка, что могла легко его оттаскать за волосы. Да и он уже не тот замкнутый и высокомерный преступник, мечтающий о великом и невыполнимом. И мир совсем другой, но их мир остался все тем же. Юные осколки стекла тонут в воде и взирают на них с едкой улыбкой. Глупые. — Я люблю тебя, Агата, — шепчет он откровенно, хоронит старые юношеские тайны в седых, но так же сладко пахнущих волосах. — И я люблю тебя, Федя, — шепчет она в ответ и кусает его ласково за ухо. Федор хрипло смеется, зажмуриваясь. — Мы совсем не изменились, госпожа Кристи, — говорит Федор, и Агата кивает. Тот же молодой дождь оседает летними воспоминаниями на их плечах.