***
Каррде предлагает прощупать Скайуокера в следующий раз, когда Мара окажется в Академии: по правде сказать, ей не кажется, что он что-то знает, но проверить не повредит. К сожалению, визит к Скайуокеру означает, что придётся иметь дело и с остальными обитателями Явина IV — и по способности вызывать раздражение Скайукер и в подмётки не годится некоторым из своих учеников. — Знаешь, не люблю лезть в чужую жизнь. — Корран Хорн стоит первым в списке этих мелких пакостников. Единственным утешением служит тот факт, что в бою с ним Мара обычно побеждает — и вовсе не потому, что хорошо фехтует. — Так не лезь, — она разворачивается и блокирует его удар снизу, пируэтом уходит от вспышки. — И я понимаю, что работа с Альянсом контрабандистов для тебя очень важна. — Ударить, парировать, пригнуться — она его уже настолько изучила, что всегда знает, когда он решит применить трюк с удлинением клинка. — Но, похоже, у тебя большие трудности с регулярными тренировками. Ещё бы: она слишком занята, мотаясь по Галактике и улаживая созданные Скайуокером неприятности. Мара усилием заставляет себя смолчать, в миллионный раз желая обладать его талантом находить спокойствие, невзирая ни на что. — Я понимаю, сам с этим борюсь… — он отскакивает — только для того, чтобы тут же атаковать её с изяществом пьяного ранкора. Меч Мары превращается в световой щит, когда она парирует его выпады со всех сторон, разница в росте помогает уклоняться от града ударов, которые могли бы серьёзно ранить, будь она на двадцать сантиметров выше. — … И… — он на миг замолкает, чтобы перевести дух, пока они обходят друг друга по кругу. — Одним словом, это же так соблазнительно, заниматься всем подряд, правда? Но в долгосрочной перспективе отстранённость — это единственный способ развиваться как джедай. Он хмурится, ищет брешь в защите, чтобы театрально разоружить её и подчеркнуть тем самым собственные слова. Мара нарочно подставляется, даже не скрывая ухмылки, когда Корран покупается на эту уловку, и выбивает меч у него из рук, отправляя его в полёт по широкой дуге куда-то за спину — этот миг совершенно выбивает его из равновесия. Когда он наконец собирается, кончик её меча указывает на его горло. Мара даёт ему время, чтобы осмыслить происходящее, но, когда становится очевидно, что огромное самомнение не позволяет ему вести себя по-человечески, она молча поднимает бровь, гасит лезвие и идёт в душ.***
Но самое раздражающее в Корране Хорне, что под всем его высокомерием и снисходительностью прячется зерно правды, и правда эта высказана с оскорбительной бесцеремонностью, что ранит ещё больнее. Ей не хочется принимать это близко к сердцу, но остаток дня оказывается омрачён неуверенностью в собственных силах. Она понятия не имеет, почему это тревожное чувство заставляет настойчиво искать разговора со Скайуокером, впрочем, у неё есть весомая причина для встречи — и тут ей в голову приходит заманчивая идея. Он учил их, как связаться с ним, если захочется поговорить — поэтому Мара садится и тянется в Силе. С того конца связи ощущается отчётливое приглашение и мысленный образ… крыши? Мара пожимает плечами и направляется к лестнице. Скайукер, невидимый в своей тёмной одежде, и правда оказывается тут. — Мара. Рад тебя видеть, — он сидит спиной к толстой радиоантенне, что торчит вверх из крыши и возвышается метров на пять над их головами. Здесь, на вершине храма, едва слышен стрёкот ночных насекомых в джунглях. Воздух горяч и неподвижен, а небо безоблачно: без светового загрязнения Корусанта звёзды кажутся необычайно яркими. — Скайуокер. — Он не двигается, поэтому Мара подходит и садится рядом. Вблизи Скайуокер выглядит куда лучше, чем во время их последней встречи: по крайней мере, лицо кажется не таким напряжённым. Он смотрит на неё и поднимет бровь. — Что-то мне подсказывает, что новости у тебя невесёлые. Возможно, эту привычку он подцепил от Хана Соло, а может, это его собственная черта характера, но Скайуокер никогда не пытается узнать, чем она занималась, когда улетала из Академии, и, всякий раз возвращаясь, она снова и снова ценит это качество. — Ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Краввач? — Кажется, нет. А должен? — Он член Альянса контрабандистов. — По крайней мере, пока. — Работает где-то в районе Элома в основном. Как-нибудь расскажу подробней, только… — Мара запускает руки в волосы и вздыхает. — В общем, он затаил на тебя личную обиду и потому может оказаться очень опасен. Люк бросает на неё пронизывающий, даже в этих сумерках, взгляд. — Это из-за Кипа? Её молчание уже ответ, но, не дав ему задать ещё вопросы, она перебивает: — Послушай, Скайуокер, ты знаешь, я не сильно одобряю, как ты поступил с Кипом Дюрроном, но не заставляй меня повторять чужие бредни о том, как ты уничтожаешь саму материю галактической цивилизации и пытаешься насадить гегемонию джедаев. Ты это и так уже слышал, нет смысла снова пускаться в эти дебри. Он чуть склоняет голову в знак признательности. — Тогда спасибо. Он сам ко мне придёт или стоит беспокоиться, только если я решу его преследовать? — Надеюсь, последнее, — вздыхает она. — Извини, что добавила тебе врагов. Люк пожимает плечами. — Если сказанное правда, он и так был мне врагом. По крайней мере, если он захочет что-то предпринять, я предупреждён. Думаю, это вполне тянет на одолжение. Слова до странности похожи на её собственные мысли. Мара неловко ёрзает. — Преимущества вольнослушателя, — отвечает она, стараясь говорить буднично. — Иногда и основная профессия оказывается полезной. — И даже не иногда, — произносит Люк. — Твои навыки обращения с Силой развиты не так, как могли бы, но, с другой стороны, ты и без них потрясающе справляешься с неприятностями. — Да ладно, Скайуокер. Я даже медитировать толком не умею. — Просто нужна практика. Если захочешь потренироваться, когда бываешь в отлёте, можем попробовать установить ученическую связь.***
Мара до сих пор не понимает, почему согласилась, есть сильное подозрение, что по большей части — чтобы доказать Коррану Хорну, что тот не прав, однако на следующий вечер она подходит к одному из залов для медитации и, не дав себе задержаться, будто нерешительному подростку, открывает дверь. В зале для медитаций сумрачно и ощутимо более влажно, чем в коридоре: Скайуокер, открыв окно и впустив воздух джунглей, свёл на нет все усилия системы климат-контроля. Мара захлопывает дверь, вытаскивает подушку и, скрестив ноги, плюхается перед Скайуокером. По привычке немного закатывает глаза, вспомнив о его рассуждениях про Живую Силу, но запах в комнате ей нравится. — Оставь, — произносит Мара, когда он тянется закрыть окно. Скайуокер глубоко вздыхает и снова садится на подушку. — Итак, ученическая связь. Утихший было холодок в животе возвращается снова. — Хорошо. — Всё совершенно нормально: Мара по совершенно логичным причинам намерена установить с ним эту немного пугающую ученическую связь. Ничего необычного, резко говорит она себе. Бояться совершенно нечего. Скайуокер тянется к ней: она ощущает толчок где-то на задворках сознания, и на миг сосущая пустота на месте старой связи откликается такой болью, что инстинктивно Мара едва не отбрасывает прочь тонкую нить новой. — Мара? — Извини. Дай мне минуту, — она делает осторожный вдох, даёт волне боли подняться и схлынуть, пока не остаётся ничего, кроме знакомой пустоты — по крайней мере, с ней она уже сжилась за последние двенадцать лет. В первый раз Мара ощутила эту боль, когда попыталась использовать Силу — тогда, после случившегося, и всякий раз, стоило замахнуться на что-то большее, боль возвращаюсь. Потом, конечно, проходила. Сейчас то же самое, нечего дёргаться, крифф её побери. Мара снова тянется к связи, чувствуя со стороны Люка лёгкое беспокойство. — Просто потянись мне навстречу, — говорит он. — Это всего лишь ученическая связь: поначалу она будет неглубокой. Потом, со временем, окрепнет. Связь тоненькая, почти хрупкая — наверняка, если исчезнет, то не оставит после себя ничего, кроме головной боли. Это хорошо. Значит, если во время очередной безумной выходки Скайуокер умрёт от синдрома геройского идиотизма, не придётся переживать ещё один нервный срыв. Поначалу связь кажется чем-то загадочным: после стольких лет мысленного одиночества так странно ощущать что-то подобное. Возможно, нужно привыкнуть: разве Тионн не говорила, что… Мара хмурится: хрупкая нить между ними за какую-то минуту становится ярче, крепнет, протискивается в холодную пустоту, где когда-то был Палпатин — и о таком Тионн точно не рассказывала. — Люк? — Понятия не имею, что происходит, — он больше не тянется к ней, но связь всё равно крепнет — тёплая, яркая, отчасти пугающая, она протискивается в сознание Мары. — Нет, — шепчет она, — Нет, нет, — Мара лихорадочно пытается поднять остатки собственных барьеров, панически дёргается, ей почти всё равно, если придётся пасть на Тёмную Сторону, чтобы закрыться. Слишком поздно. Связь слишком крепкая, но Мара всё равно борется с бесполезной, отчаянной яростью, и чувствует, как разум подчиняется напору со стороны. Она будто раскрывается, а не падает: вселенная распахивается вширь, в сияющую даль чужой личности. Сквозь сознание кубарем, потоком бессмыслицы пролетают полуоформленные образы: она сидит напротив Люка и одновременно — напротив себя, она злится, ей одиноко и больно, но она пытается этого не показывать, и она сгибается под невыносимым весом того, что пытается смирить и чего хочет избежать. Она даже не знает, какие мысли её, а какие — Люка, и осталось ли хоть что-то от неё самой. Если бы тот не сидел напротив, Мара бы даже не вспомнила, что она — другой человек. — Ты можешь… — голос будто принадлежит кому-то другому, но слова мелькают в сознании за миг до того, как быть произнесёнными. — Можешь распутать её? Мара вздыхает и пытается сдержать дрожь. И появляется новое прикосновение — явное намерение. «Давай помогу», — говорит Люк сквозь их связь, и она чувствует, как их сознания начинают потихоньку разъединяться, и мешанина ощущений превращается в чувства двух разных личностей, а не одной. Немного страшно понимать, что под всей этой обезоруживающей искренностью и отвратительной неспособностью принимать правильные решения, он очень сильный. Люк с небрежной точностью скользит сквозь её сознание, распутывает нити их мыслей. От глубины ощущений по рукам бегут мурашки: накрывает лихорадочный жар с каким-то подспудным холодком и неприкрытой наготой ошеломляющих просторов чужого разума. Мара запоздало понимает, что стоит — когда успела? — с мечом в руках? Верно. Она в защитной стойке, с оружием. Синий клинок гудит между ними, в сумраке отбрасывает резкие тени на лицо Скайукера. Мара тянется к границам собственных барьеров, изо всех сил смыкает их. Сознание будто ободранное и исцарапанное, и где-то на краю связь ещё пытается проникнуть внутрь, снова затянуть её в себя. Всё равно что-то не так, будто границы размыты и нечётки или какие-то части сознания перепутаны местами, или, возможно, она случайно захватила что-то из сознания Люка — трудно сказать. Это вовсе не плохо, просто до странного непривычно. — Что ты натворил? Люк нервно выдыхает. — Кажется, это духовная связь, — нерешительно отвечает он, сквозь сознание эхом проносится смущение и боль. Да уж, они определённо пытались создать не ученическую связь. Голова гудит. От осторожного прикосновения к собственным барьерам встряхивает, бьёт приступом замешанного на адреналине головокружения — будто стоишь на краю обрыва — и Мара тут же отшатывается. — Она нашла… — она проглатывает ком в горле. — Место, где… был Император. Она теперь там. На лице Люка появляется сочувствие, и Мара прямо по их связи отпускает укол раздражения — меньше всего ей сейчас нужно, чтобы Скайуокер анализировал её душевное здоровье. Интересно, сильно его нужно подтолкнуть, чтобы из своего непоколебимого джедайского спокойствия он свалился в сокрушительную самокритику, и насколько глубоко их духовная связь к зоне «я расстался со своей девушкой» — или до сих пор на мелководье, рядом с «лорд ситхов мучает моих учеников» и «мой подопечный только что взорвал солнечную систему». Мара до сих пор стоит над ним с мечом. И это доставляет ей удовольствие — верный знак, что сможет остановиться. Мара неохотно гасит лезвие. Одно хорошо: раз ещё есть кому получать удовольствие, значит, она не расточилась совсем. — Извини, — бормочет она, вешает меч на пояс. К сожалению, даже речи не идёт, чтобы прямо приблизиться к связи. Со своей стороны, она может лишь ходить вокруг да около: не выходит даже открыто посмотреть (или какой мысленный эквивалент этого слова можно использовать; Люк всегда пытался отучить её привязывать психические способности к словесным конструкциям — однако именно он не смог отличить обычную ученическую связь от предположительно мифической духовной связи, когда сам же её и создал, поэтому Мара сообщает его голосу в голове, что будет называть это зрением, если ей так хочется). — Забавно: никогда не думал, что ты так привяжешься к зрительным образам. — Я не привязывалась, пока ты не начал говорить мне «выйти за рамки», — машинально огрызается Мара, а потом её накрывает ужасающее понимание. — Постой-ка. Я не говорила этого вслух. — Я почувствовал, — задумчиво отвечает он с лёгкой обидой: возможно, по связи ему передался безотчётный испуг. — Ты меня не слышишь? Мара пытается, но не может сдержать истерику в голосе при мысли, что теперь придётся всегда мириться с этой болезненной, мучительной гадостью, с постоянным присутствием Скайуокера на задворках разума — таким назойливым не был даже Палпатин. Тот, по крайней мере, почти всё время глушил связь, и даже не собирался подглядывать за её душевным здоровьем ради её же блага. (По крайней мере, Палпатин дал ей своё место в галактике и что-то, похожее на дом, что-то, за что можно было сражаться). Мара круто разворачивается, но не бежит из зала для медитаций в знакомый лабиринт Академии. Идти больше некуда, поэтому она идёт в «свою» комнату — Скайуокер почему-то настаивает, что ей нужна своя комната, хотя она редко задерживается надолго и даже вещи обычно не распаковывает. Связь трепещет где-то в затылке в такт яростному биению сердца. Бросив напоследок аналог сердитого взгляда в сторону Скайуокера, Мара плюхается за компьютер чтобы кое-что разыскать. Впрочем, сосредоточиться не выходит: в комнате слишком жарко, а тело продолжает гудеть от чего-то, напоминающего прилив адреналина перед боем. Терморегулятор выставлен на 20 градусов. И в комбинезоне вовсе не должно быть так жарко. Мара раздражённо ёрзает — и вдруг, непонятно почему, ей отчаянно хочется ощутить ладони Люка на своих бёдрах, горячее и острое прикосновение его зубов к щеке. Она со свистом втягивает воздух и напряжённо замирает, пережидая отчаянный приступ возбуждения, ждёт, пока он перейдёт в привычную головную боль. Так, а вот это что-то новое и шокирующее. Скайуокер испытал то же самое? Это он был источником приступа? Она-то ни о чём таком раньше точно не думала. Мара сдерживает желание побиться головой об стол и снова смотрит на компьютер с видом женщины, которой очень нужно отвлечься.***
Спустя час и пару ещё более пугающих приступов желания она вынуждена признать собственное поражение. Благодаря духовной связи джедаев были написаны несколько лирических опер, пучок скверных голодрам и случилось немало бредовых самоубийств среди не-джедаев, которые не смогли принять того, факта, что им не под силу испытать подобное (а вот она бы от такой способности не отказалась, кисло думает Мара). Однако если джедаи Старой Республики и знали о связи в нехудожественном контексте, то скрывали этот факт либо слишком хорошо, либо недостаточно. В отличие от ученических связей, которые, естественно, были хорошо описаны в тех крохах джедайской литературы, которые Скайуокер ухитрился добыть, духовные связи были всего лишь предметом сказок и мифов. Компьютер пищит: пришло сообщение от Каррде — и Мара оставляет оповещение висеть в углу экрана: скорей всего, оно о внутриполитических махинациях, которые они оба пытаются урегулировать, а в таком состоянии она вряд ли предложит хоть какое-то разумное решение. Она массирует костяшками пальцев затылок, напряжение отдаёт в щёку и основание шеи. Может, если перестать сопротивляться, будет не так больно. Мысль звучит голосом Скайуокера и этого достаточно, чтобы отказаться — из принципа, сердито посмотреть в стол и сделать узелок на память: узнать, поможет ли нынешнее полулегальное положение главного контрабандиста окольными путями раздобыть рецептурные обезболивающие на чёрном рынке или где там обычно торгуют такими вещами. Часть сознания предательски хочет, чтобы руки Люка массировали ей голову, хочет осторожных прикосновений пальцев с коротко остриженными ногтями, и Мара с отвращением отшатывается: секс и без розовых соплей, вызванных Силой, ничего хорошего не сулит. «Мара?» — произносит голос в голове. Мысль бессловесна, но тем не менее понятна — будто Скайуокер стоит рядом. Как он вообще это делает? Мара на психическом уровне чуть приближается к связи, просто чтобы проверить, сможет ли потянуть за неё со своей стороны, но это всё ещё опасно, приходится отступить. «Думаю, у меня просто лучше получается ею управлять или я меньше сопротивляюсь». Мара со вздохом включает комлинк: — Перестань выпендриваться. Что нужно? — Я нашёл кое-какую запись, тебе бы взглянуть — есть тут одна старая поэма…***
Комната Скайуокера обставлена скромно, почти пуста, однако чувствуется не любовь к минимализму, а скорее частое отсутствие её обитателя. В подборе мебели виден вкус сестры — хорошо сделанная и дороже, чем необходимо — но никаких произведений искусства, никаких голо семьи, ни особых безделушек, с которыми даже команда Каррде умудряется кочевать из одного конца галактики в другой. В основном помещении есть крохотная кухня в углу, дверь, предположительно ведущая в спальню, и компьютерный терминал, к которому её жестом подзывает Скайуокер, чтобы посмотреть на экран, полный какой-то белиберды. До странного неуютно, что кто-то, особенно Скайуокер, владеет большей информацией, но на Мару производит впечатление, что он взял на себя труд ради подпорченного датачипа, набитого легендами джедаев эпохи до Клонических войн, разыскать в Далонбианском секторе какую-то секту монахов-библиотекарей. Правда, для того, чтобы перевести эту клятую штуку нужен C-3PO, а это уже не так весело. — О, как увлекательно, — тараторит тот, — кажется, это старохелсканский диалект, возможно, ответвление, которое развилось… Мара глядит на Скайуокера и в этом её ошибка: растрёпанные волосы заправлены за уши, лёгкий изгиб губ на фоне экрана — она с трудом сдерживает вздох из-за очередного всепоглощающего позыва забраться ему на колени и сцеловать эту задумчивую гримасу с лица. Она стискивает сиденье стула, прикусывает щёку изнутри, тупо пялится на бессмысленные подсвеченные слова перед глазами. — …после Римианского раскола, однако адъективное склонение… Люк оборачивается к ней, и на его лице Мара видит отражение собственных эмоций. Он сочувственно улыбается уголком рта, и она поневоле отвечает такой же ухмылкой. — …удивительно похоже на примитивные формы в старорииском, который развился… — 3PO, — перебивает Люк и, судя по голосу, даже его терпение вот-вот грозит лопнуть, — пожалуйста, можешь просто рассказать, что тут написано? — поразительно ровным тоном заканчивает он. — Конечно, мастер Люк. — Показалось, или глупый дроид обиделся, что прервали его монолог о лингвистике? Согласно легенде, духовная связь, будучи установлена, делается постоянной (молодец, Скайуокер!), однако её можно блокировать, что, как любезно сообщалось, достигается путём специальных медитаций, которые, как правило, являются гарантированным способом заглушить любые «виды словесной телепатической связи, непроизвольного переноса эмоций и неуправляемого чувства привязанности или сексуального влечения» — Мастер Люк, — 3PO наклоняет голову, — могу я поинтересоваться… — Нет, — отрезает Мара. — Не можешь. Краем глаза она замечает, как Люк сдерживает ухмылку, и тут же отводит взгляд, чтобы не видеть, как он закусывает губы. 3PO чинно возвращается к переводу. Медитацию полагается проводить на рассвете, есть так же пара джедайских мантр, которые можно выучить — ничего особенного. — Разве что Император научил тебя тому, что может нам пригодиться? — почти нерешительно спрашивает Люк. К сожалению, это было первое, что пришло ей в голову. — Ничего такого не помню. Он установил связь, когда я была ещё ребёнком, и всегда контролировал её, никогда не говорил мне, что делает и зачем, — бесстрастно отвечает Мара. Люк открывает было рот, чтобы что-то добавить, потом, видимо поразмыслив, захлопывает его. Мара даже не скрывает благодарности. Он смотрит в окно, за которым уже почти рассвело. — Значит, на рассвете, — произносит Люк. Мара кивает, а потом даёт себе мысленного подзатыльника. Скайуокер, не Люк. Это пройдёт. Связь пройдёт, избирательная телепатия пройдёт, и хорошо бы навязчивое желание прижать его к ближайшей подходящей поверхности и стянуть штаны тоже поскорей прошло. Мара вздыхает, чтобы привести в порядок мысли. — Примерно в 0530? Люк кивает, он до сих пор кажется слегка контуженым, и Мара почти выбегает за дверь — пока не сделала чего-нибудь ужасно глупого. На полпути в свою комнату она понимает, что чудовищно возбудилась и едва не возвращается, чтобы всё-таки придушить Люка — Скайуокера, крифф его дери.***
Она отступает прямо в спортзал, надеясь измотать себя, чтобы дать выход досаде; о сообщении от Каррде она не вспоминает до тех пор, пока не возвращается порядком раздражённая тем, что потеряла форму из-за этого Силового возбуждения, и Корран снова полез со своими совершенно ненужными лекциями по поводу постановки ног и наклона таза. Но стоит сесть и прочитать, как Корран тут же вылетает из головы: «Прошлой ночью Данкин таинственно исчез и, судя по всему, не по своей воле…» Он был в отпуске, летел домой на гражданском транспорте. Каррде прикрепил голо его каюты: комната в беспорядке, замок взломан, однако, везде только его отпечатки пальцев. Единственная причина, почему они знают об этом сейчас, вместо того, чтобы считать, что он до сих пор счастливо наслаждается отпуском, — это звонок его девушки в транспортную компанию, когда та поняла, что корабль приземлился без Данкина; а у Каррде есть сторожевые звоночки, поэтому он всегда в курсе, если кто-то из его людей попадает в полицейские сводки. Мара делает глубокий вдох: если его и правда похитили, кто-то за это заплатит. Каррде, конечно, хочет, чтобы она выследила похитителя — нет проблем, правда, из-за этой духовной связи угораздило застрять на целую ночь, а если не сработает — то и дольше. Быстрый расчёт показывает, что по корабельному времени «Дикого Каррде» сейчас ночь, да и чего-то срочного, что не может подождать до утра, всё равно нет. С другой стороны, сон тоже не кажется особо привлекательным — в основном из-за боязни, что во сне, когда барьеры опущены, Скайуокер может подловить её на чём-нибудь эдаком. Поэтому Мара решает переждать ночь на стимулирующих и бесконечных чашках крепкого чёрного чая, пускает нервозную энергию на розыски — насколько это возможно. Мысли Люка не назойливы, но они скребутся где-то на краю сознания, сосредоточенность уходит на то, чтобы поддерживать постепенно усиливающиеся психические блоки в отчаянной попытке дать им обоим хоть немного личного пространства. Но всё, кажется, работает наперекосяк — её барьеры в десять раз сильнее, чем следует, но сквозь них всё равно просачивается вина Люка (Скайуокера, Скайуокера, Скайуокера), вызванная комплексом героя: всё равно, что пытаться задержать туман проволочной сеткой. Мара пытается сосредоточиться. Внимание рассеивается, а барьеры опускаются — всего на миг, но этого хватает, чтобы ощутить со стороны Люка волну самобичевания. Мара не уверена в собственных мыслях, пока не берёт комлинк и не включает его: — Тебе пришлось с нуля возродить Орден джедаев, чтоб тебя — никто не ждёт от тебя совершенства, — под конец фразы она виновато понимает, что и сама отнюдь не пример безропотного принятия. — Помнишь, что случилось, когда я пытался установить ученическую связь? — Скайуокер, я не собираюсь, крифф тебя побери, уничтожать солнечную систему. — А если бы и собиралась, то уж никак не по вине Скайуокера. Мара давит желание отыскать Кипа Дюррона и скормить его вампе. — Ты же понимаешь, что на самом деле было бы куда лучше, если бы ты перестал бесконечно бегать по кругу, пытаясь быть всемогущим, а потом, когда не вышло, упиваться собственными страданиями. Связь со стороны Люка немного дёргается, он долго молчит. Мара смотрит в пол, ей вдруг становится неуютно. Этот новый уровень общения с психической нагрузкой делает разговор со Скайуокером ещё более изнурительным. — Извини, — уже мягче произносит она. — Это было нечестно. — Но, скорей всего, правильно, — с его стороны связи чувствуется тяжесть усталости и остаточная вина, да ещё и отголоски его головной боли примешиваются к её собственной. Хочется потянуться и погладить его по волосам, стереть боль прочь… нет, нельзя. Крифф, да нет же, можно. — Ну, считай это ложкой дёгтя. Я сама, знаешь ли, не образец душевного здоровья, — она переводит взгляд на голофото из сообщения. — Не хочешь поменяться? Мне всё равно не спится, могу подержать барьеры за нас обоих, отдохнёшь немного. — Спасибо, — отвечает Люк. — Разбуди, когда придёт моя очередь. Когда он засыпает, преграду становится держать проще, однако до странного интимное ощущение от его снов остаётся — пусть и в виде туманных образов по ту сторону барьера. Они приходят короткими проблесками, странные и пронизанные холодным, неумолимым ужасом. Случайные вспышки возбуждения игнорировать проще, чем желание потянуться сквозь связь и сгладить болезненные контуры видений. Она и правда собиралась его разбудить, но почему-то оказывается проще дать ему поспать и держать барьеры за них обоих ради удовольствия побыть в одиночестве. Она работает до рассвета, пока от усталости голова не начинает казаться пустой и гулкой, а глаза — опухшими и будто засыпанными песком. Мара молча вбивает запрос за запросом, борется с желанием успокоить Люка, словно наркоман с тягой, откладывает его на потом минута за минутой, пока небо не начинает светлеть, а мимо окна не начинают порхать ранние лесные птицы.***
Перед самым рассветом она наконец будит его по комму, закатывает глаза, когда по их связи, не по рации, приходит его первая сознательная мысль — сонное «надо было разбудить меня, чтобы ты смогла поспать». Однако психическое облегчение, когда он тянется и поднимает свои барьеры, просто прекрасно, и после быстрого похода в душ Мара уже готова к любому головокружительному приключению, которое может приготовить сегодня Сила. Пока не встало солнце, они усаживаются, скрестив ноги, перед окном — Люк, скорей всего, сейчас выглядит лучше, чем она сама, правда, и у него лицо со сна ещё бледное и помятое, а волосы прилипли к голове. — Извини, — произносит он вслух, голос хрипло звучит в тишине. Это застаёт её врасплох, пару секунд она боится, что он, в своей обычной манере, из состояния тихой мудрости запоздало рухнет в страдания, но лицо у него скорей усталое, чем печальное. Ей как-то удаётся справиться с порывом вылить всю свою бессонную досаду в язвительный ответ. — Не казни себя, — наконец произносит она. — Это могло случиться… ладно, пусть не с каждым, но всё-таки, — она прикусывает губу. — Просто забудь, хорошо? Это самое близкое к прощению, что она может предложить, и он не возражает. Хотя, возможно, его просто отвлекли первые лучи солнца, что просачиваются из-за деревьев; он выпрямляется и тянется взять её за руку. Стоит им коснуться друг друга, связь вспыхивает, приходится сосредоточиться, чтобы удержаться в собственных границах, отдельно от него, пока они читают мантры. Однако, что удивительно для джедайского мумбу-юмбу, в этот раз всё проходит довольно гладко: между ними медленно материализуется успокаивающая твёрдость барьера. Правда, не без трудностей — пока они медленно распутывают эти связующие нити, край сознания начинает щекотать импульс всё прекратить, ближе к концу он делается всё лихорадочнее и лихорадочнее. Это инстинкт выживания, какой-то глубинный страх остаться в одиночестве, но, когда всё наконец заканчивается и возможность потеряна, он смиренно принимает своё поражение. Связь остаётся — как остаются старые, давно зажившие раны, они побаливают, стоит не так встать или слишком сильно потянуться. Впрочем, она уже не такая всепоглощающая, да и пульс в затылке уже почти прошёл. Не меняясь в лице, Мара обыденно думает: «Довольно грустно, что случайная, полумёртвая легенда куда лучше разбирается в Силе, чем ты, Скайуокер». — Чувствуешь? — Что? — Прекрасно. — А, — Люк пожимает плечами. Он выпускает её руки, и остатки головной боли резко проходят. — Ага, — Мара хмурится, хватает его пальцы: наградой ей тут же служит вспышка боли — и она выпускает их. — Помню, в легенде говорилось что-то такое, — Люк трёт ладонями лицо — выглядит он на самом деле ужасно, а ведь он ночью спал. — Думаю, совсем она не пройдёт. — Спорю, что многие, кто решил подавить свою духовную связь, после не очень-то хотели общаться. — Тренироваться, выходит, станет сложнее — странно, но сама мысль об этом выводит из себя. Мара и сама не заметила, когда успела поддаться странной уверенности Скайуокера, что сможет стать джедаем, и дело тут вовсе не в чьём-то лицемерном чувстве вины. — Бывали интересные случаи, — соглашается Люк, но улыбка у него скорей грустная, чем весёлая, да и мелькает едва-едва. Он тянется взять её за руку, но тут же останавливается. — Впрочем, тебе всегда здесь рады — пока ты сама хочешь здесь быть. Маре с трудом удаётся не таращиться на него во все глаза. — Ты же был в моей голове — и всё равно не против, чтобы я находилась ближе, чем на пять световых лет, к детям, за которых ты отвечаешь. — В твоей голове вовсе не так страшно, как ты думаешь, — тихо отвечает Люк. Размеры его комплекса спасителя просто поражают воображение. — Мне пора, — произносит Мара. — Ночью пришло сообщение от Каррде. — И что в нём, ты мне не скажешь, но это важно. Мара мрачно улыбается. — Причина очень благородная. Ты бы одобрил.***
Она направляется прямиком к кораблю, на котором летел Данкин, правда, за два дня расследования полиция затоптала всё место преступления, следов почти не осталось, всё, что есть — это чемодан с личными вещами и глухая досада от впустую потраченного времени. Чем холоднее след, тем больше времени у неизвестного похитителя, чтобы зарыться в какой-нибудь забытый угол галактики и уничтожить улики, и тем маловероятнее, что его вообще получится найти (если, разумеется, ещё есть, кого искать). Срочность дела и усталость мешают думать, а головные боли, кажется, и не собираются проходить — не важно, какое между ними со Скайуокером расстояние. Не обычная ломота позади глаз или в висках — сейчас будто болит весь мозг, его то и дело пронизывают вспышки боли посильнее. Надо бы расспросить Скайуокера, но почти сразу после отъезда от него пришло сообщение: улетает, напал на след ещё одного метода разорвать связь — и Мара под давлением более насущных проблем задвигает эту информацию подальше. Ну хотя бы от неприятности в виде головных болей можно избавиться, а не ждать, пока Скайуокер найдёт какой-то таинственный джедайский ритуал. Тапифан не просто так является рецептурным препаратом, но это единственное лекарство, которое не вызывает сонливости и отупения, да и Маре хватит ума не подсесть, потому, не придумав ничего лучше, она прихватывает прозрачно-голубую бутылочку с таблетками, чтобы использовать их по мере надобности, пока никто не догадался. Никто, кроме Каррде, конечно. — Слышал, ты достала тапифан, — бесстрастно говорит он. Пора бы уже понять, что от него ничего не укроется. Не то чтобы Мара нарушала какие-то правила Каррде или собиралась подсесть на эту штуку. Она пожимает плечами. — Помнишь, как у нас со Скайуокером возникла та странная связь Силы? — Забудешь тут. — Он пытался играться с Силой и в типично скайуокеровской манере полез делать то, чего не понимает — ну и наткнулся на кое-что… неприятное. — Это не совсем ложь, да и Каррде вряд ли интересно слушать в подробностях о мистической и чахлой духовной связи. Интересно, как борется с головными болями Скайуокер — скорей всего, героически отказывается от фармакологического вмешательства. — С тобой вроде всё нормально, — осторожно произносит Каррде. Полувопрос-полуутверждение. — Ага. Но психический шок аукнулся приступами мигрени. — Отсюда и тапифан, — вздыхает он. — Ладно, думаю, ты в курсе, как с ним обращаться. Мара кивает, и Каррде полностью удовлетворён. Одно из качеств, которые ей в нём нравятся — он знает, как общаться с подчинёнными и даже заботиться о них, не опускаясь до оскорбительных нотаций на тему их личной жизни. Её болеутоляющие — это её, Мары, личное дело. — Итак, — продолжает он, — расскажи про Данкина. — В его каюте я ничего не нашла. Всё прибрали, но это мог сделать кто угодно. Тогда я стала искать записи с камер «Дикого Каррде», Генту пришлось немного поколдовать над бортовым компьютером. Ему присылали сообщения «голубиной почтой» — те, которые самоуничтожаются через десять минут после открытия, знаешь? Отправители были по всей галактике, обратная трассировка показала разные планеты. Как говорит Гент, все они посланы либо с одноразовых коммов, либо с фальшивых личных кодов. Я покопалась в его прошлом… — …и узнала про контрабанду оружия. — Ну, да. — Даже намекать не нужно, что этот факт делает Данкина подозрительным — Каррде, ясное дело, знал и Каррде же всё равно его нанял — ей этого достаточно. У самой Мары прошлое тоже не слишком чистое. — Но это ещё не самое интересное. Организация, на которую он работал, лет восемь назад заключила провальную сделку с человеком по имени Моран. Насколько я могу сказать, Моран теперь работает на банду Краввача. Каррде вздыхает и вдруг кажется постаревшим лет на пять. После того, как Краввач, очевидно, не получил от Мары желаемого ответа, он начал баламутить Новую Республику, напоказ развернул подозрительную активность под носом у иммиграционных инспекторов, а потом ещё и устроил с ними свару, когда его одёрнули. Определённо, всё выглядит так, будто он собрался расколоть Альянс контрабандистов изнутри, а подозрение в похищении одного из людей Каррде в довершение к этому добавило тяжести на плечах и желваков на скулах. — Значит, ты предполагаешь, что этот Моран чего-то хотел от Данкина, а когда Данкин не стал с ним нянчиться, банда Краввача его похитила, — он трёт ладонью шею. — Может поэтому, как ты говоришь, он и взбесился после того сообщения. — Ну, это одно объяснение. — Другой вопрос, почему он просто не сказал: может, думал, что сам справится, а может — стеснялся признаться. Мара отметает предположение прочь, всё равно от него сейчас никакого толку. — Реальные доказательства есть? — Только предположения, — признаётся Мара. — Но разве у нас есть ещё что-то достойное? Что до Краввача: не думаю, что официальный визит хоть что-то даст. — Хочешь послать к нему кого-нибудь для личного разговора? — Хочу слетать сама, — слова вылетели изо рта раньше, чем она успела их обдумать, но как только это происходит, она понимает, что так и нужно поступить — так же, как поняла, что нужно остаться на Миркре. — Чутьё? — Каррде коротко улыбается, увидев кивок, улыбка тут же сменяется тревогой, которая довлела над ним весь разговор. — Ладно. — Он уже взрослый, — Мара понятия не имеет, кому это выгоднее, ей или Каррде. — Знает, что не нужно делать глупостей, и знает, как связаться с нами, когда сможет. — Хорошо бы. Она собирает вещи, натыкается на флакон с тапифаном, взвешивает его в ладони, а потом вытряхивает в пустой контейнер несколько таблеток. Царапает записку Скайуокеру: «Это тапифан. Если поможет от головы, могу достать ещё», — и делает зарубку на память утром отдать всё это одному из курьеров Каррде. Это обычная порядочность — подобное она делала и для куда более неприятных людей, чем Скайуокер, просто для спокойствия тех, кому придётся иметь с оными людьми дело.***
Основная оперативная база Краввача находится на Эломе, где он полулегально торгует ломмитом, а ещё, скорей всего, впутался во что-то, связанное с одержимым стремлением эломийцев собирать оружие для защиты от Империи. Мара берёт «Пламя Джейд» — в основном, потому что это её корабль и так уж вышло, что она довольно редко на нём летает, и отчасти — потому что, как оказалось, он лучше вооружён, чем любой другой корабль в коллекции Каррде. Однако приветственной делегации приходится немного подождать в ангаре, пока Мара поставит предохранитель контрабандистов — разъединит в системе питания провод, ведущий к двигателю, это не позволит ни угнать корабль, ни начать стрелять из его орудий. Самое тяжёлое в таких визитах — это ждать, разговаривать, терпеть и обходить стороной вопиющую необходимость, ведь стоит хоть намёком показать, что понимаешь, что творится, и тогда не найдёшь ничего. С Краввачем Мара встречается уже на второй день после прилёта, пытается выяснить, что же он скрывает — и тут её бьёт острый приступ психической пустоты, сопровождаемый приливом тошноты и ледяными мурашками на затылке и вдоль позвоночника. Она втягивает воздух сквозь зубы: как же повезло, что Краввач любит слушать сам себя и редко обращает внимание на аудиторию. Приступ не такой сокрушительный, как случился после гибели Палпатина — без сомнения, благодаря блокировке — но ощущения ни с чем не спутаешь. Язык распухает. Мир кажется невероятно далёким, разговоры будто доносятся через сломанный ретранслятор, отзвуки голосов не складываются в слова. Голова Мары падает на стол.***
Она приходит в себя на больничной койке, одна, в палате с медицинским дроидом и скоплением мониторов, вспыхивающих разными цветами. Изнуряющая тошнота утихает до тупой боли. Мара садится и её мутит, но это быстро проходит, дроид услужливо приподнимет спинку кровати. — Что… — Что случилось, ей как раз известно. — Долго я уже здесь? — Семь часов, тридцать две минуты, — дроид скользит вокруг койки, проверяет мониторы. — Пожалуйста, протяните руку, — он берёт кровь на анализ. — Утром вам стало очень плохо. Помните? — Я отрубилась, — нетерпеливо отвечает Мара, оглядывая палату. — Есть ли у вас какая-либо клиническая предрасположенность, которая могла… — Нет. Нет смысла грубить дроиду, но внутри, в пустоте, где когда-то была связь и ощущалось присутствие Скайуокера, теперь отчего-то дёргает тревогой и злостью. — Нет нужды переживать, — произносит дроид, и Мара хмурится. Дроид настаивает, что ей нужно остаться в палате на ночь для наблюдения и не даёт ей ни одного прибора с экраном: очевидно считает, что у неё случился эпилептический припадок и боится, что свет спровоцирует новый. Это выводит из себя — несмотря на то, что они с Краввачем вроде как на одной стороне, реальность такова, что сейчас Мара беспомощна и остаётся только гадать, что тот затеял, что сотворил с Данкином и что говорит (или не говорит) сейчас Каррде… И Скайуокер. Первой безумной мыслью было, что он погиб, но ощущения оказались не совсем те. Ни боли, ни удивления, ни оттока Силы. Но тогда единственным предположением остаётся, что он как-то нашёл способ настолько хорошо блокировать связь, что теперь совсем не ощущается в Силе… и что сделал это, не посоветовавшись с ней, Марой. И злиться вроде бы не на что. Ей именно этого и хотелось. Зачем тратить время и лететь за ней через полгалактики, когда он и так знает, что она скажет? «Мара, дело в свободе воли», — мысль звучит голосом Скайуокера, и Мара зажмуривается и мотает головой, стремясь прогнать неожиданное чувство, что её предали. Это когда она начала чего-то ждать от Скайуокера? В лазарете тихо, и Мара, оставшись наедине с собственной досадой, в конце концов засыпает. Кто-то переодел её в мешковатую больничную рубаху, но её собственная одежда, вместе с висящим на поясе мечом, аккуратно сложена под койкой — Мара переодевается обратно, встаёт с койки, чтобы сделать несколько быстрых упражнений на растяжку, а потом садится обратно спиной к стене и составляет мысленный список всех правдоподобных фактов, связанных с Данкином, которые удалось увидеть и услышать. Пытается разложить их по полочкам, терпит неудачу, пытается сформулировать, почему одни запали в память глубже, чем другие — и снова впустую, а потом в отсутствие лучшего плана решает просто помедитировать. Мара делает узелок на память никогда не признаваться в этом Скайуокеру, но спустя полминуты вспоминает, что вряд ли это выплывет наружу. Она так ни до чего и не додумалась, когда в коридоре внезапно поднимается шум — на этот раз слитный стук шагов охраны. На хронометре 0200. По коже бегут мурашки: если идут по её душу, сейчас самое время. Но мысли тут же обрываются, когда звук шагов раздаётся ближе, начинают слышаться голоса и Сила внезапно пропадает. Либо она сходит с ума, либо в коридоре исаламири. Мара соскальзывает с койки и прижимается к стене, снимает с пояса меч, но не включает его. Но шаги проходят мимо двери в её палату, дальше по коридору — и вот, спустя несколько минут Сила возвращается. Мара считает до десяти и открывает дверь, но из проёма не высовывается, надеясь, что какой-нибудь сорвиголова выстрелит раньше. Тут же ожидаемо начинает вопить сирена, но никаких выстрелов? А когда она наконец высовывается из проёма, охранники оказываются в десяти метрах по коридору, совершенно ошарашенные внезапным шумом, они беспомощно толпятся, застыв в каком-то подобии боевого порядка. А посреди отряда — Скайуокер, закованный в наручники и не менее ошеломлённый, чем остальные. Облегчение едва не вышибает почву из-под ног — в основном, из-за эффекта неожиданности. Мара думала, что уже успела примириться с мыслью, что Скайуокер без предупреждения просто разорвал связь. Конечно, был и укол обиды, что не спросил её мнения, томительное ощущение насилия, когда в голове бесцеремонно покопался джедай, который — снова — оказался сильней, но ничего из этого не заслуживало того всепоглощающего, почти отчаянного облегчения, которое она испытала, когда поняла, что всё не так. Маре некогда об этом задумываться. Она делает ошеломлённое лицо (в нынешних обстоятельствах это оказывается не так уж сложно) и неуверенно машет рукой: — Просто хотела посмотреть, из-за чего шум, — кричит она в коридор, отчаянно надеясь, что у Скайуокера осталась хоть капля здравого смысла. К счастью, похоже, да: тот подвигается ближе к краю отряда, где в стене видна дверь в другую палату. — Не о чем беспокоиться, мэм, — командир отряда закатывает глаза. — Риш, можешь уже отключить эту криффову сигнализацию? — Я в процессе, сэр, — Риш барабанит по датападу и совсем не обращает внимания, как джедай сверлит взглядом его винтовку. — Ага, приехали. Вой стихает, и пока отряд поворачивается, чтобы двигаться дальше, Люк подсекает Риша под колени, скованными руками хватает винтовку и откатывается в сторону. Пока охрана не реагирует, он успевает преодолеть метров пять, выходит из зоны действия исаламири и пригибается у третьей от Мары двери, скрючивается в проёме, прячась от бластерных выстрелов. Мара со свистом втягивает воздух сквозь зубы, когда связь внезапно возвращается — хоть и блокированная, она всё-таки отдаётся дрожью в барьеры, которыми они закрываются друг от друга почти с сокрушительной силой. Голова болит просто невероятно. Мара тянется в палату за чем-нибудь тяжёлым, хватает увесистый щуп рентгеновского сканнера и швыряет в охранников. Удар сбивает с ног одного, тот сшибает другого, огонь немного редеет — Люк как раз успевает добежать до ближайшей двери. — Стреляй! — кричит Мара сквозь выстрелы, и внезапно винтовка скользит по полу, запущенная Силовым толчком. Она хмурится, но хватает оружие и с третьего выстрела убивает исаламири, отступает в палату, пока охранники ненадолго прекращают огонь и выставляют баллистические щиты — и тут же в проём кубарем вкатывается Люк. — Скайуокер, — Мара стремительно закрывает дверь. Надолго она охрану не удержит, но хоть что-то. Люк протягивает руки, она хватает меч и рассекает наручники. — Тебе идёт быть живым. — Мара… ты что здесь делаешь? В дверь начинают бить бластерные выстрелы. — Дела, — коротко бросает Мара. — Потом, ладно? Выстрелы начинают ухать громче, будто подчёркивая её слова. — Точно, — Люк озирается на предмет чего-нибудь полезного, и Мара немного расслабляется — как просто, что осталось решить всего одну проблему, и рядом надёжный человек, который поможет. — Из окна выбраться можно? — На две тысячи километров вокруг ледяная пустыня, так что вперёд. — Прекрасно! С обоих концов коридора слышатся шаги. Мара оглядывает медицинскую каталку — двухуровневая, нижняя полка отстоит сантиметров на десять от пола, верхняя находится где-то на уровне пояса. На нижней стоит пара приземистых мониторов и тяжёлый с виду кислородный баллон, на верхней — разная медицинская утварь: коробки с перчатками, шприцами, дезинфицирующими салфетками, бинтами и марлей. Мара на пробу толкает каталку и задумчиво кивает. Если шеренга охраны узкая, она послужит чем-то вроде движущегося щита — интересно, много ли там охраны? — Постой-ка, — Люк вытаскивает из середины нижнего яруса громоздкий ящик и отшвыривает его прочь. — Сможешь туда поместиться? С трудом, но получается. Люк прикрывает её матовой пластиковой простынёй, подтыкает под руки и ноги. Он старательно избегает дотрагиваться до Мары, но даже сквозь простыню чувствуется, какие осторожные и ловкие у него руки, и она едва не тянется навстречу этим прикосновениям от какого-то абсурдного облегчения, что он не разорвал связь без её ведома. Люк открывает дверь и явление первой партии новых друзей прерывает столь внезапный приступ запоздалого пубертата. — Стоять! Руки вверх! — Ладно, ладно, — слышится голос Люка — а потом каталка стремительно срывается с места, колёса бешено скрипят, не предназначенные для такой скорости. Мара стискивает зубы, раскачиваясь, несётся вперёд — совершенно вслепую, пластиковое полотнище свешивается до пола и ошеломлённые вопли охраны всё приближаются и приближаются, пока сквозь простыню не начинают просвечивать туманные контуры ног. Она выпрыгивает, стряхивает простыню и отпихивает назад каталку, врезается в три пары ног — охранники от неожиданности валятся на пол кучей-малой из оружия и бронеодежды. Нога ударяется о край каталки, в колене что-то щёлкает, но адреналин приглушает боль, а в ушах грохочут бластерные выстрелы. В бедро врезается локоть — она в отместку дёргает винтовку, выворачивает охраннику запястье, пока тот не начинает орать и не выпускает оружие, а потом бьёт его прикладом в лицо, чтобы утихомирить. Ей удалось прорваться сквозь строй, теперь охрана полностью дезориентирована, приходится одновременно распылять внимание между ней и Люком. Три быстрых выстрела за спину — и ближайшая угроза нейтрализована, Мара оборачивается и видит, как в руку Люка влетает оружие, а два оставшихся охранника изо всех сил пытаются уйти. На плечах одного из трупов особые нашивки: она наклоняется, обыскивает тело и находит пропуск и личный датапад. Мара выпрямляется, тут же рядом оказывается Люк — она припадает на раненую ногу, колено совершенно не хочет выпрямляться. Он перекидывает её руку себе через плечо — больно, но колено болит сильней — и напряжённо кивнув друг другу, они направляются в сторону, откуда пришли нападавшие. При каждом шаге боль в колене отдаёт в бедро, далеко уйти явно не выйдет. Мара шлёпает пропуск по первому же терминалу, и они вываливаются куда-то вроде технического этажа: с потолка на лабиринт массивных металлических труб свисают шланги. Задерживаются они только для того, чтобы Люк быстрым выстрелом расплавил замок, а Мара смогла уничтожить пропуск — на тот случай, если в нём окажется маячок — и они движутся дальше в узкий проход между трубами: как раз небольшому лендспидеру пройти. Зал огромен, он простирается во всех направлениях — лабиринт труб с редкими вкраплениями терминалов и наблюдательных платформ. Поначалу, взбудораженные шумом, который приняли за преследование, они идут в случайном направлении. То и дело наталкиваются друг на друга: Люк почти тащит её на себе, а Мара ковыляет на здоровой ноге. Два человека, загнанные в такое загромождённое помещение имеют определённое преимущество, даже если не знают местности: скоро возгласы погони стихают, и единственным звуком остаётся стук их собственных шагов. Маре очень не хочется этого признавать, но, похоже, она вот-вот отрубится. — Как думаешь, найдём где отсидеться? Потенциальных схронов в этом огромном лабиринте технического оборудования полно, но они кое-как дотаскиваются до тесной аварийной камеры — комнатушки, призванной дать убежище рабочим во время утечки или разлива химикатов. Каморку легко проверить на «жучки», Люк кое-как запирает дверь — по крайней мере, если кто-то на них набредёт, они услышат. Да и места, чтобы сесть, не прикасаясь друг к другу, хватит, если постараться. Мара садится на пол, морщится, когда не получается выпрямить больную ногу. Расшнуровывает ботинок, закатывает штанину и на пробу ощупывает место вокруг ушиба, всякий раз вздрагивая от боли. — Что случилось? — Ушиблась о каталку, когда прыгала. — Коленная чашечка явно смещена, и теперь, когда после драки схлынул прилив эндорфинов, боль показала себя во всей красе. Мара глубоко вздыхает. — Смещение. Полагаю, такое вы на своих джедайских занятиях тоже не проходили? — В Сопротивлении приходилось оказывать первую помощь, — отвечает Скайуокер. — Будет больно. — Она и так болит. Люк понимающе пожимает плечами. Мара рефлекторно дёргается, когда он опускает ладонь на лодыжку, но прикосновение странно успокаивающее, несмотря на немедленную головную боль. Второй рукой он берётся чуть повыше колена. От сосредоточенности по коже начинают бегать мурашки. — Вдохни поглубже. Мара послушно вдыхает и чувствует прилив боли, когда Люк поднимает её лодыжку и одновременно давит большим пальцем на колено, с тихим щелчком вставляет его на место. Когда кость встаёт как надо, боль отступает словно волна от берега, и Люк тут же отдёргивает руки: от облегчения, в котором почему-то слышится нотка досады, кружится голова. — Лучше? Мара кивает, немного крутит коленом из стороны в сторону. — Спасибо. — Погоди, не двигайся пока, — Люк оглядывает каморку. — Лучше замотать. На стене висит аптечка, в которой оказывается маленький рулон эластичного бинта — Скайуокер дотягивается и бросает бинт Маре. — Спасибо. Мара вытягивает ногу и со стуком прислоняется головой к стене. Она опустошена, виски пульсируют ноющей болью из-за внезапного исчезновения и возвращения связи за последние часы. Скайуокер выглядит так же плохо, как она себя чувствует. — Только не говори, что Краввач работает на Империю. — Увы, — отвечает Люк, и Мара снова стукается затылком об стену. — Вот как они достали исаламири. Я слышал, как охрана об этом говорила. — С ума сойти, — она на пробу ворочает ногой туда-сюда, с удовольствием отмечая, что боль почти прошла. — Ты поэтому здесь оказалась? Мара мотает головой. — Помнишь, мне пришлось смотаться, когда мы разорвали связь? Пропал один из парней Каррде, скорей всего — не по своей воле, — она вздыхает. — Было ведь у меня предчувствие по поводу этого места — вот бы Сила как-то поточнее выражала эти дурные предчувствия. — Узнать, что Краввач спелся с Империей — это, конечно, важно, но в отношении Данкина она снова зашла в тупик, и, если его и правда похитили, они теряют время. — Мне жаль, — Люк, наверное, замечает её смятение. — Это была единственная зацепка? — Более-менее, — Мара глубоко вдыхает и медленно выпускает воздух из лёгких. Переживания ничем не помогут ни ей, ни Данкину. — А тебя как поймали? Люк морщится. — Исаламири я не ожидал, и… отвлёкся на другое, — он выпрямляется. — Вообще, дело в связи. — Ты про тот чип, который искал? — Именно. Тионн нашла какой-то древний цикл песнопений, который, как она считает, может разрушить связь. Почему-то перспектива уже не кажется столь пугающей, как неделю назад -да с чего она вообще взяла, что Скайуокер что-то предпримет, не спросив сперва её? — Я нашёл его, — продолжает он. — В орбитальном скоплении Среднего Кольца — на станции Каг. Мара редко слышала истории, которые начинались на станции Каг и заканчивались хорошо, и у неё возникает предчувствие, что и эта не будет исключением. — Да, я там бывала. — Я пытался загрузить его в переводческий модуль R2 и тут меня поймали, целая банда. Думаю, они не понимали, что это такое, однако забрали, а как только я услышал имя «Краввач», то понял, кто они. — И дроида забрали? Люк кивает. — Ему хватит ума влезть в их компьютеры? — Должно бы, если мы до него доберёмся. Они и комлинк тоже забрали. У Мары, напротив, её комм остался — тот, кто переодел её в лазарете, пытался убедить, что они на одной стороне. А что такое световой меч, скорей всего, вообще не понял. Однако на слушай прослушки она решает использовать запасной — миниатюрную версию, которую хранит в подошве ботинка. Она ждёт, пока Скайуокер настроит сканнер, установит его на пассивный приём определённой частоты, на которой начнёт вещать R2, как только включится. — Когда R2 включится, он тут же начнёт вещание, — поясняет Люк. — Даже с ограничительным болтом. Поэтому можно без риска запускать долгие передачи. — Умно, — Мара трёт лоб костяшками пальцев и запоздало вспоминает об аптечке. Хватает её и начинает перебирать содержимое. — Радует, что мы не зря тащили его через пол-Миркра. — Она находит болеутоляющие — не совсем то, что хотелось бы, но сойдёт. Вытряхивает две пилюли, протягивает пузырёк Скайуокеру: тот жестом отказывается, но не сводит взгляда с лекарства. -–У тебя голова ещё болит? — Немного. Я получил твои таблетки — мои не идут ни в какое сравнение с рецептурными лекарствами с чёрного рынка. — он хмурится. — Наверное, я просто меньше сопротивляюсь: голова перестала болеть, когда я бросил отталкивать барьер и просто оставил его в покое. Ну конечно. Может у неё самой голова болит просто из-за нетерпения, может — из-за досады, что все попытки отыскать похищенного Данкина провалились, но Мара определённо не готова слушать Скайуокера, спокойствие которого выглядит просто издевательством. — Ну, прекрасно, рада за тебя, только перестань задирать нос… — И не пытался. Мне плевать, какие ты пьёшь обезболивающие — сама разберёшься, просто хотелось, чтобы тебе больше не пришлось их использовать. Ага. Она не находит что ответить — похоже, он говорит всерьёз, но прежде, чем Мара успевает открыть рот, он продолжает: — Знаешь, ведь можно использовать Силу… Решать все проблемы за счёт Силы — типичный Скайуокер, впрочем, разумное зерно в его словах есть: таблетки из аптечки в нужных дозах могут привести к язве.***
Час спустя боль оставляет после себя лишь воспоминание, с животом пока тоже всё в порядке — если не считать опасливого ёканья под ложечкой при виде Скайуокера, пространно излагающего собственные теории о том, как можно избавиться от боли, вызванной Силой. — Лучше? Она кивает. — Тебе что, не было больно, когда принесли исаламири? — Вообще-то нет… Постой-ка, так ты поэтому оказалась в лазарете? — Считай, повезло. Мы проскочили стадию вызванного психическим шоком кретинизма. — У тебя так было после смерти Императора? Она осторожно кивает — может быть, гипотетически, это окажется важным для исторических хроник джедаев и прочего, но пока что не особенно хочется обсуждать со Скайуокером то, что тогда случилось. С другой стороны, она тогда чуть не убилась, как и он, так что, по крайней мере, можно его хотя бы предупредить. — Пара дней без сознания. Кратковременная амнезия, расстройство. Я даже как-то пыталась напасть на кровать, потому что думала, что это ты. Мало приятного. — Как считаешь, это возмущение в Силе или сама связь? Мара об этом не задумывалась. — Не знаю. Думаешь, дело в том, что на том конце был помешанный лорд ситхов? Люк пожимает плечами. — Кто знает? Может просто дело в том, что я не умер. Связь до сих пор существует в Силе, пусть меня и блокировали с помощью ящерицы. — он закусывает губу, пялится в угол чуть правее бедра Мары. — Понимаешь, я понятия не имею, что делаю. — О, поверь мне, ещё как понимаю. Скайуокер пропускает шпильку мимо ушей. — Даже если на той датакарте что-то есть, и даже если мы поймём, что нужно делать — вдруг всё пройдёт так же погано, как случилось у тебя с Палпатином? Вдруг будет даже хуже? Император знал куда больше нашего — что, если на самом деле он защищал тебя? Пока что единственное, что нам известно — разрыв связи может стать смертельным. Выражение его лица меняется на глазах: теперь он кажется шокированным. — Послушай, датакрты у нас пока нет, так? — резко произносит Мара. — Может, она так повреждена, что мы не сможем её расшифровать. Может, она на языке, которого никто не знает. Может там вообще рецепт гундаркового супа. Люк не смеётся, лишь улыбается, на миг прикрывая глаза — и на Мару внезапно нисходит крайне неуместное откровение: она рада, что он жив — но ещё больше рада тому, что он не изменился, не обрубил связь и не исчез без предупреждения, чтобы снова жить своей старой жизнью. — В любом случае, что бы там ни было, ты не будешь искать его один, ладно? — Я рад. — Типичный серьёзный, скайуокерский, ответ, но взгляд у него при этом странно пронзительный, и Мара отводит глаза, смотрит на хронометр. — Думаю, нужно поспать. Я покараулю первой. Он кивает и сворачивается на полу крохотной каморки, такой тесной, что здесь едва хватает места для двоих — но Скайуоукер, похоже, наделён даром засыпать где угодно; спустя десять минут он то ли уже дремлет, то ли очень усердно притворяется. И как он умудряется выглядеть во сне таким молодым? Совершенно невозможно. Мара встаёт и потягивается — если остаться сидеть, точно уснёшь — и наскоро оглядывает убежище. Есть аварийный душ, кнопку которого она с великой осторожностью пытается не задеть, фонтанчик для промывки глаз, большой плакат с инструкцией на случай химических ожогов и аптечка первой помощи. Мара переводит взгляд с аптечки на Люка: не разбудить бы, если он уже уснул, однако… Она оглядывается и осторожно разворачивает крохотную хрустящую фольгу термического одеяла. Очень осторожно, стараясь не дотронуться, укутывает им Скайуокера, подтыкает ткань у плеч и убеждает себя, что, если он проснётся одеревенелым и продует в бою, их обоих точно убьют.***
Спустя четыре часа, когда она только решила разбудить Скайуокера, чтобы подремать самой, жужжит комлинк и тот просыпается сам, хмуро глядит на Мару из-под одеяла, но потом решает, что комлинк всё-таки важнее. Стоит ответить, комм тут же начинает странно пощёлкивать, что не слишком похоже на язык дроидов. — Это световой код, его используют для бесшумных передач. Мара кивает и устраивается на полу, слушая, как пощёлкивает дроид, и наблюдая за нахмурившимся от сосредоточенности Скайуокером. Мелкая морщинка между бровей сразу выдаёт его возраст, но эффект сходит на нет, стоит ему внезапно прикусить губу, сдерживая смех, недоверчиво посмотреть на комлинк, будто дроид может его видеть. Комлинк продолжает пищать. Люк хмурится и Мара понимает, что всё это время неприкрыто пялилась на него, заворожённая его сияющими от смеха глазами. Вот дерьмо. Она поднимает бровь: ну, попробуй спросить — Люк долго смотрит ей в глаза, а потом снова опускает взгляд на комлинк, сосредотачиваясь на том, что говорит дроид. Мара хватает аптечку и роется в содержимом на предмет полезного. Движения машинальны, она заставляет себя целиком сосредоточиться на пузырьках, пакетиках и рулоне бинта. Дроид наконец замолкает, и Мара снова разрешает себе подумать о том, как выбраться из этой передряги живыми. — Они определённо пытались его взломать, кодер у них довольно умелый, так что R2 пришлось выключиться, чтобы защититься, — переводит Скайуокер. — Он сейчас в отсеке А, это прямо за изолятором, туда они отнесли остальные мои вещи. В тишине повисает очевидный вопрос, но Скайуокер решает промолчать и Мара с благодарностью принимает этот шанс. — Я знаю, где это, — После прилёта удалось немного разведать обстановку — снова спасибо шпионскому инстинкту исследовать территорию. Единственная проблема — в отсек надо как-то добраться. — Интересно… Обширные подсобные помещения, в которых они оказались, скорей всего относятся к системе климат-контроля, которая обеспечивает базу теплом в низких температурах Эломина. Если у того, кто спроектировал это место, была хоть капля рационализма, дроиды-уборщики должны располагаться где-то поблизости… Дроиды действительно скоро находятся, и они как раз такие, на каких Мара надеялась: большие, старые, неповоротливые, с простыми инструкциями по управлению. На то, чтобы запустить обычную программу, которая приведёт их в изолятор, уходит всего десять минут — Люк тем временем вытаскивает из внутренностей дроидов два бака с опасными отходами. Повезло, что Скайуокер невысокий: если бы здесь был Каррде, о плане пришлось бы забыть. Мара заползает в своего дроида, морщится от скопившейся в нём пыли. — Увидимся на месте, Скайуокер. Следующий час проходит в шуме, жаре и влажности, дроиды с жужжанием неторопливо следуют по коридорам к изолятору, по пути убирают три пустующие комнаты и наконец добираются до отсека А. Даёт о себе знать бессонная ночь: Мара большую часть пути проводит в полудремотном ступоре, шум не даёт толком уснуть, но и бодрствовать тоже не получается. Момент прибытия понятен сразу: жужжание дроидов стихает, они останавливаются в ожидании новых инструкций. Мара тянется в голову и выдёргивает кабель питания. Дроид отключается, она выбирается наружу и видит, что Скайуокер уже отряхивается. Комната сумрачная и низкая. У дальней стены на низком столе лежит световой меч, одежда, сапоги и оборудование Люка, в противоположном углу стоит выключенный R2 с ограничительным болтом. Скайуокер направляется к дроиду, а она сама хватает его одежду и пожитки — меч, сапоги, плащ и, вроде бы, тот самый артефакт — древнюю датакарту, массивную и одновременно хрупкую, исцарапанную за годы забвения. Засовывает её в кармашек на поясе и протягивает Люку световой меч. Сзади, посвистывая, подкатывается R2, Люк быстро кивает Маре. — Думаю, лучше идти в ангар, если у тебя нет лучшего предложения, как убраться отсюда. — Чудненько. — От мысли, что планы найти Данкина пошли прахом, коробит, но вернуться и продолжить переговоры не получится, да и они оба сейчас едва ли готовы к долгосрочной шпионской операции по освобождению. Однако случившееся всё равно кажется личным провалом. — Погоди, — Люк оборачивается к дроиду. — R2, можешь залезть в местный компьютер и посмотреть, есть ли ещё заключённые, кроме нас двоих? Мара ждёт одну мучительную минуту, пока дроид бормочет что-то про себя, но в конце концов он грустно и отрицательно пищит. Люк сочувственно улыбается. — Спасибо, — кивает и ему, и R2 Мара. По крайней мере теперь ясно, что они не оставили Данкина. Так что сейчас остаётся только убраться отсюда самим.***
Как только они выходят из коридора, их почти сразу находит охрана, Люк и Мара пускаются бежать, по пятам торопится малыш— R2 — тот, очевидно, может развивать приличную скорость на ровной поверхности. Колено болит, но пока действует, если не переусердствовать, всё должно быть хорошо — а потом в них бьёт шквал бластерных выстрелов и прямо на них, с парой охранников на буксире, выкатывается Данкин. — Мара! Она вертится волчком, срывает с пояса меч, чтобы отразить брызжущие лазерные лучи, жестоко ухмыляется сквозь завесу искр. Данкина не было в списке пленников, потому что он и не пленник. — Это он! — кричит она через плечо Люку. Удивительно насколько же отвлекающим было беспокойство — Мара понимает это только когда ему приходит конец, и она с лёгкостью соскальзывает в ритм боя, толкает Данкина себе за спину и свободной рукой протягивает ему оружие. Стрелок он скверный, но, по крайней мере, умудряется не зацепить их с Люком, а уж об отбивании зарядов она позаботится, так что потом потренируется. — Сюда, — выдыхает Данкин, хватает её за руку и тянет направо, в узкий коридор без дверей. Люк вместе с дроидом идут следом. Вполне приличный путь к отступлению: узкий проход не пропустит более одного атакующего зараз. Как он узнал об этом коридоре — кто его разберёт (интересно, и давно он в бегах?), однако потом коридор распахивается в обширную комнату с низким потолком, полную шлангов и труб, а Данкин скрывается за полукругом вооружённой охраны. Он оглядывается с оттенком сожаления, но и теперь ей требуется минута, чтобы осмыслить происходящее, пока воодушевление от того, что он нашёлся целый и невредимый, скукоживается при виде смыкающихся вокруг него охранников. Мара ругается про себя — будь это кто другой, она тут же предположила бы возможность инсценировки похищения, чтобы сбить со следа, но ещё никогда не случалось, чтобы кто-то из команды Каррде нарушал доверие. Но предаваться унынию некогда. — Ты первый, — командир охранников кивает на Люка. — Подними руки и иди сюда. Мара тут же вылетает в настоящее, вполглаза присматривая за Люком, вполглаза — за охраной: тот, кажется, целую вечность ковыляет куда сказано, притворяясь, что повредил ногу. Пытается тянуть время, но зачем? Данкин ускользает в сторону, за дверь позади шеренги охранников, лицо у него раздосадованное, и Мара ненавидит себя за внезапный приступ облегчения, что всё-таки не пришлось стрелять в него — в любом другом случае она бы так и сделала. Она оглядывает тесное помещение: изоляционные панели, трубы, немного проводов, правда, трюк с электричеством с ними не провернёшь. Люк с довольно убедительной гримасой спотыкается, и начальник охраны машет двоим подчинённым, чтобы помогли ему. Один из охранников касается головой свисающего с потолка шланга… …шланга с эмблемой вездесущей Факсовой газовой компании. Мара делает зарубку на память поблагодарить Лэндо за его невыносимо нудные разговоры о делах, тянется с помощью Силы и вырывает шланг из потолка — и всю комнату заполняет сизое марево. — Что за… Охрана открывает огонь, но Мара уже в трёх метрах от них, подтягивается, залезает в крохотную вентиляционную трубу и Силой подталкивает Люка в нужном направлении. Он карабкается следом, они на четвереньках пробираются сквозь провода и шланги, натыкаясь на радиаторы и острые обломки металла. Теперь колену становится по-настоящему больно, но Мара не обращает внимания: есть вещи куда хуже содранных коленей — например, поймать случайный выстрел. Сзади слышится шум: охране хватает ума не открывать огонь в замкнутом пространстве, но с них станется устроить засаду на том конце вентшахты. Спустя десять метров Мара наконец находит то, что нужно: ещё один шланг, по которому идёт обычный безвредный пар, его хватит, чтобы запутать следы на пару минут. Она рвёт шланг, тащит за собой Люка и распахивает аварийный лаз, с опаской заглядывает в него, а потом спрыгивает вниз. Они оказываются в какой-то нише, здесь полно выключателей и мониторов, будто они попали в блок управления дверями, даже лучше — в открытом проёме виднеется ангар. Мара едва касается пола, тут же откатываясь в сторону, чтобы Скайуокер не приземлился ей на голову. Они проскальзывают за угол, Мара жестом указывает Люку на свой корабль. Трап поднят, рядом застывает техник, отвлекаясь от попыток подобрать код доступа; она торжествующе улыбается: шифры Гента оказались им не по зубам. — Заводи! — Люк зажигает меч, лезвие мечется взад-вперёд, отбивая бластерные лучи обратно к охранникам. Мара со всех ног бежит к кораблю — раненая нога не слушается, поэтому выходит лишь какое-то суетливое ковыляние, но и этого, вкупе с мечом, хватает, чтобы прогнать техника от трапа, и она шлёпает по панели замка: отпечатки пальцев, скан сетчатки, коды. Дверь отъезжает в сторону, Мара оглядывает ангар и видит ещё одну группу охранников, они окружают Люка, и тот просто не успевает отбиваться от всех сразу. — Скайуокер! Его окутывают вспышки зелёного: световой меч двигается так быстро, что лезвие превращается в широкое пятно. Мара чувствует, как он погружается в Силу, и на секунду ей даже кажется, что сейчас он совершит невозможное. А потом кто-то попадает ему в бедро. Он падает на колено, меч снова взмывает вверх, но теперь Скауокеру ни за что не добежать до трапа, даже если получится вовремя завести корабль. — А чтоб тебя… — рычит она. Тянется к Силе и дёргает — и Скайукер летит через ангар, а потом врезается в неё, потому что она не успевает вовремя остановиться, и вышибает воздух из лёгких, попав плечом в живот. Она хрипло выдыхает, шлёпает по запорной панели трапа, последние разряды попадают в стену у них над головами и дверь закрывается. Из-за связи при прикосновении в глазах вспыхивает пульсирующая боль, зрение на миг затуманивается. Потом проясняется — и Мара оказывается лицом к лицу с Люком. У него сочится кровь из царапины на щеке, и на какое-то мгновение остаётся только давление его грудной клетки на вдохе — почему-то так трудно осознать, что он всё-таки жив. Мара вздыхает, и её тут же охватывает облегчение и жажда действия — она отпихивает его в сторону, а потом протягивает руку, помогая встать. — Идти можешь? — Более-менее. Мара кивает и морщится, слушая, как залпы из портативной бластерной пушки лупят в люк корабля. Её корабля. До грузового трюма, где можно отключить контрабандистский предохранитель, Скайукер сейчас ни за что не доберётся. — Дай мне минуту, а потом заводи двигатели, — она подталкивает Люка в сторону рубки. — И поднимай криффовы щиты! Она едва успевает вставить стартер в гнездо, как Скайуокер с места в карьер запускает корабль, с протестующим скрежетом двигателей вырывается из ангара и тут же закладывает такой крутой вираж, что у Мары сводит живот. Она ковыляет в рубку и видит, как в то место, откуда они только что сбежали, из доков бьёт шквал бластерного огня. А потом они отрываются, набирают высоту и после головокружительного пируэта летят прочь от базы, выходят из атмосферы. Мара соскальзывает в кресло второго пилота, рядом обмякает Люк. Пару минут они просто смотрят на звёзды. — Сиди тут. Принесу тебе бактовый пластырь, — она кивает на его ногу, Люк опускает взгляд. — Она неглубокая, меня просто застали врасплох. — Однако он остаётся на месте, а она, стараясь беречь раненое колено, уходит и возвращается с пачкой бактовых пластырей и бандажом. Это даёт какое-то время, чтобы справиться с ощущением предательства и досады, задушить его, чтобы можно было поговорить о другом. Забавно, но ей не хочется выпрыгнуть из кожи вон, чтобы сесть за штурвал. Скайукер действительно очень хороший пилот. — Чисто из любопытства: что ты планировал делать, если бы мне не попался газовый шланг? — Именно это и планировал. — А сразу сказать не мог? — Мара не так хорошо, как Люк, умеет считывать намерения в Силе, но хватило бы и простого жеста, чисто чтобы понимать, куда смотреть. — А, дело не в шланге. Просто хотел потянуть время. Я знал, что ты что-нибудь придумаешь, — просто отвечает Люк, зубами отрывает крышку тюбика с бактой и выдавливает гель на рану. Мара не знает, то ли чувствовать себя польщённой, то ли скептически поднять бровь, задумываться толком некогда: рядом со Скайукером коротко бибикает Р2, суетливо тычется ему в ногу. — Что, Р2? Мара тянется, чтобы открыть дроиду порт. Тот объезжает кресло, подключается, и на экране начинает появляться текст, от которого у неё начинает постепенно сводить желудок. Большая часть информации знакома: графики поставок, полётные листы — то, что, очевидно, утащил Данкин. Но кое-что явно чужое: графики движения незнакомых судов, записи о взятках и подкупе таможенников… — Данкин собирался каким-то образом подставить Каррде, — наконец выдаёт Мара. — Погрузить что-то на один из наших кораблей в системе. Посмотри: здесь сплошь имперское оружие. Мы подозревали, что он торгует с Империей, но не было никаких доказательств… — Итак, он собирался натравить на вас Новую Республику и разрушить Альянс изнутри. Умно. — Люк сжимает губы. — Завалив нас, он бы сбросил маскировку, а потом торжественно перешёл бы на другую сторону. — Странно, но чудовищно разозлившись, она снова успокаивается. — А ты, скорей всего, был его свадебным подарком Империи. — Вот к чему были все эти разглагольствования про Скайуокера — Данкин просто прощупывал почву на предмет недовольства Новой Республикой, прикидывал, переметнётся ли и Мара, а когда не вышло, перешёл к запасному плану. — Я ужасно польщён. С чего Данкин вообще перешёл на их сторону? — Люк смотрит ей в лицо, опрометчиво тянется к плечу, но потом понимает, что внезапная мигрень вряд ли улучшит ей настроение. — Понятия не имею. — Может его и правда похитили, а потом заставили заманить их в засаду, чтобы спасти собственную жизнь? Или он пошёл на это добровольно? Каррде бы выяснил, дай только время, однако неуверенность — худшее из всех возможных объяснений, которое только можно вообразить. — Мара, мне жаль, я понимаю… — Мы контрабандисты, Скайуокер. Верность имеет свою цену. О чём сейчас действительно стоит волноваться, — перебивает она, пока он не успел выдать ещё что-нибудь неловко-скайуокерское, — так это о том, чтобы доставить всё это на Корусант, пока туда не добралась шайка Краввача. Люк, конечно, говорит, что этого так не оставит, но перспектива, что сестре придётся предотвращать очередной политический кризис, на какое-то время отвлекает его от Мары. Она посылает Каррде короткое сообщение, а Люк битый час спорит о чём-то с Леей, но времени в гипере остаётся ещё навалом. От нечего делать Люк принимается собирать адаптер для древней датакарты, на которой, возможно, есть лекарство от их духовной связи. Если так посмотреть, это идеальная задача — до удобного механическая, никаких острых вопросов верности и предательства, однако достаточно сложная и заковыристая, чтобы увлечь без остатка. Карта настолько древняя, что пришлось пропустить её через несколько разных считывателей, просто чтобы компьютер смог её увидеть: крохотная рубка связи быстро зарастает паутиной проводов, в центре которой скрючившись сидит Люк, аккуратно зажав в зубах электроспайщик, и хмуро разглядывает своё творение. Мара давит в себе желание пригладить ему волосы, которые от статического электричества торчат во все стороны. — Итак? Люк начинает было что-то говорить, потом вспоминает о зажатой во рту металлической трубке в палец толщиной, вынимает её и пробует снова: — Должно сработать. Можешь нажать синюю кнопку? — он указывает подбородком на серую коробку, раскинувшую свои внутренности на приборной панели. Мара осторожно пробирается к коробке и нажимает на кнопку — и загорается ряд мигающих лампочек. — Это правильно? — Лучше не бывает. Вот, — Люк выпрямляется, выуживает датакарту и вставляет в один из полуразобранных считывателей. — Итак? — Мара подбирается ближе, заглядывает ему через плечо. Люк ещё ничего не сказал, но она уже чувствует его потрясение — глубоко в животе сворачивается холод. — Что там? Люк поворачивает монитор. — Это способ разрушить духовную связь, да, — мрачно произносит он. — Для ситхов. Мара вперивается в текст: в кои-то веки древний джедайский артефакт написан на общегале, но буквы отказываются складываться в слова. — Я тебя умоляю, скажи, что тебе и в голову не пришло его испробовать. Он молчит, закусив губу пялится в экран, Мара тянется и выключает его сама, убеждая себя, что просто раздражена, а вовсе не испугана. — Перестань дурить, Скайуокер. Нет. Он хмурится. — Я и не собирался говорить, что мы будем это делать. Просто разочарован. — Галактика большая. Подвернётся что-нибудь ещё, а если нет… — Готова так жить до конца жизни? — Бывало и хуже. — Удивительно, но она и правда так думает. Мара отметает воспоминания, пристально смотрит на путаницу плат и делает вид, что её совершенно не волнует тупая боль, которая возникает от одной мысли, что Скайуокер может перейти на Тёмную Сторону — боль, которая не имеет ничего общего ни с последствиями для Галактики, ни с балансом Силы. Люк тянется к её руке, потом, очевидно, вспоминает о связи, передумывает и отдёргивает руку. Мара сама хватает его ладонь и, несмотря на боль, крепко сжимает.***
Чтобы устранить все последствия Маре приходится задержаться на Корусанте на неделю: единственное, что останавливает бюрократическую машину Новой Республики от того, чтобы повесить всех ануб на Альянс контрабандистов за преступления, совершённые небольшой его группой, — это то, что она, по счастью, и вывела их на чистую воду. Дни проходят в бесконечной череде слушаний. При близком рассмотрении всего, что удалось вытащить Р2, находятся рассеянные намёки, которые когда-нибудь смогли бы объяснить предательство Данкина — без сомнения, Каррде потянет за каждую ниточку, но пока что истинная причина остаётся загадкой. По крайней мере, Гент тоже здесь: его вызвали дать показания насчёт особых методов шифрования — сойдёт за дружескую, пусть и несколько рассеянную компанию; хотя бы он понимает, что Данкин был не просто случайным коллегой, который решил с места в карьер поменять работу. — Я просто… Каррде так хорошо ко всем относится, даже с учётом, понимаешь, что я не самый… Я не такой грамотный, как ты, просто он… — Гент тоскливо замолкает, в замешательстве сутулится. Мара приобнимает его за плечи и ведёт в уютный бар с сомнительной репутацией, терпеливо выслушивает, как он сбивчиво рассказывает, что безнадёжно влюбился в кого-то из младших навигаторов «Дикого Каррде» (он называет имя, но она даже не знает, о ком речь). Странно, но после становится легче, и не только потому, что Гент забавно жалуется на похмелье. Скайуокеру она сказала, что верность имеет свою цену. Она солгала. Когда всё заканчивается, Гент с видимым облегчением возвращается к своим любимым компьютерам, а Маре остаётся только собрать вещи и улететь восвояси. Она возвращается домой, а кажется, будто снова уезжает — потом она поднимает голову, понимает, что битых десять минут рассеянно смотрела на свой (Скайуокера?) световой меч, и наконец понимает, в чём дело. Первое стремление — забросить световой меч на дно сумки и забыть — вместо этого Мара оказывается на пороге комнаты Скайуокера. Старая датакарта ещё лежит на столе в окружении прозрачных распечаток. Люк замечает её взгляд, пожимает плечами. — Вообще, там оказалось много чего интересного — с академической точки зрения. Тионн ждёт не дождётся, чтобы окунуться в это с головой. Мара поднимает бровь. — Ну хоть кто-то счастлив, это радует. Здесь её больше ничего не держит — ничего, кроме бесполезного груза упрямства. Знакомое чувство тягостного сожаления: сотни решений, о которых Мара потом не единожды пожалела, но из упёртости не отступилась, несмотря на возрастающее понимание собственной неправоты. Но при взгляде на датакарту становится понятно, что дело вовсе не в ней — никаких сомнений на тему, стоило ли воспользоваться ответами Тёмной Стороны, даже не возникает. Она смотрит на Люка: даже хочется, чтобы упрямство обрело физическую форму, стало чем-то вроде тягача — она бы посмотрела на него, он — на неё, и они перешли бы к тому простому способу взаимодействия, для которого совсем не нужны слова… И внезапно она понимает, о чём именно жалеет. Мара на миг застывает, а потом решает послать всё далеко и надолго. Она толкает Люка к столу, отмахивается от его рук и целует. Мозг взрывается болью, пальцы колет — а потом его пальцы зарываются ей в волосы, и он притягивает её ближе. Так больно, что долго ей точно не продержаться, даже ради Люка — Мара сдавленно стонет от боли и наконец отпускает его, шагает назад, стряхивая дурноту. — Мара… — Когда ты попал под действие исаламири, я подумала, что ты погиб, но потом решила, что ты просто разорвал связь, и от этого стало только хуже. Я рада, что ты не… Я рада, что с тобой всё хорошо. Если Скайуокер тешил себя иллюзиями насчёт её душевного здоровья, то теперь может с ними распрощаться — однако он смотрит на неё совсем не так, будто Мара сошла с ума и несёт бред, как думается ей самой. Он кажется потрясённым, прикасается пальцами к губам, будто не может поверить, что она и правда поцеловала его. Мара делает глубокий вдох. — Знаешь, мне так хочется дотронуться до тебя, если бы только голова не взрывалась от боли, — это самое близкое к тому, что она думает: отчего-то нужные слова не идут на язык, и Мара надеется на дар Люка видеть в людях лучшее. Он моргает, и тут наконец понимает, о чём она его попросила. Его улыбка выглядит невыносимо счастливой, слепящей, словно солнце. — Да, — улыбаясь, произносит он, — мне тоже хочется.***
Духовная связь или нет, а ни Мара, ни Люк не могут просто бросить работу. Выход из такой сложной организации, которую построил Каррде, и ещё не до конца оформившегося Альянса контрабандистов занимает несколько недель: подбирание «хвостов», перетасовки, перебрасывание добродушными насмешками с командой на мостике. Первую неделю — две Мара постоянно отслеживает собственные эмоции, проверяет, не передумала ли: когда Люка нет рядом, отчего-то куда легче усомниться в правильности принятого решения. Но сожалений так и не возникает, и когда она в третий раз ловит себя на том, что ждёт не дождётся конца смены, чтобы позвонить ему, беспокойство сходит на нет. Каррде, конечно, не слишком доволен, но до обидного не удивлён, будто он всегда ожидал чего-то подобного и просто хотел знать, когда это наконец произойдёт. Он так по-доброму помогает ей разобраться с делами, что она даже толком не злится на его понимающую улыбку, когда он слушает всю историю с самого начала. Мара обменивается со Скауокером обрывками сведений о духовной связи, довольно вежливо принимает неизбежный и не слишком приятный звонок от его сестры (изрядно помогает делу тот факт, что она никоим образом не собирается причинять Люку вред, и даже готова присоединиться к карательному походу против тех, кто попробует такое сотворить). А потом, кое-как подобрав большинство «хвостов», направляется обратно на Явин IV и пытается не паниковать.***
Люк пьёт такой сладкий шоколад, что у Мары едва не крошатся зубы. — Значит, никаких точных инструкций? — Люк наклоняется к столу, едва не задевая локтем кружку. Мара тянется и подвигает её в сторону. — Ой, спасибо. — Он на миг прищуривается, улыбаясь, и она прикусывает губу, чтобы не сотворить какую-нибудь глупость. — Нет, мастер Люк. — 3PO переводит взгляд с него на неё. Мара не помнит, встречала ли когда-нибудь любопытных дроидов-секретарей. — Единственное упоминание разблокировки вот здесь, в строке 612: в тексте сказано только, что оба участника должны сделать это добровольно. Конечно, термин «добровольность» имел в те времена, наверное, вполне специфическое значение, или скорее… — Ладно, — перебивает Мара. — Мы поняли, — она, стараясь сдержать усмешку, поворачивается к Люку. — Значит, снова придётся положиться на твои безотказные навыки создания Силовых связей? — Это было один раз. Один! — Люк улыбается, несмотря на обиженный вздох. — Именно ты нас в это и втянул, Скайуокер. Как считаешь, получится вернуть всё, как было? — Ну, есть надежда. — Краешком сознания Мара замечает, какие притягательные у него становятся глаза, когда он посмеивается над собой. Он, кажется, заметил её взгляд, но на этот раз даже не приходится притворяться. — Я медитировал на исходную связь, а потом на блок, и кое-что придумал: кажется, лучше всего…***
В отсутствие точных инструкций план Люка заключается в том, чтобы просто провернуть в обратном порядке все действия, что они предприняли, когда блокировали связь. Сейчас боль от прикосновения уже привычна — будто заново обдираешь почти зажившую ссадину. Люк проводит большим пальцем по линии жизни на её ладони, и за этим мягким тёплым нажатием приступ головной боли едва ощущается. Нет причины дёргаться — Мара подобное уже делала, и никто не умер. — На этот раз всё иначе, — шепчет Люк. — Признайся, что хочешь этого. — Ты уже начал читать мои мысли? Он качает головой. — У тебя плечи напрягаются, когда ты нервничаешь. Она выставляет вперёд ладони, чтобы соприкоснуться с ним пальцами. — Так, ладно, Скайуокер. Давай уже начинать. Мара несмело закрывает глаза, следует за тонкой нитью Силы, что тянется от не проходящей, пульсирующей головной боли к подавленной связи. «Слабеет, — думает Мара, и подбирается ближе: сейчас должно стать ощутимее и больнее, но, к приятному удивлению, связь лишь слегка ноет, — Давай, Мара, ты сможешь». Она сглатывает. Её пальцы у ладоней Люка напрягаются, и она чувствует ответное пожатие. Должно быть просто, но, очевидно, подавить связь было куда легче, чем наладить снова. Её разум продолжает сопротивляться, отказывается идти туда, куда велят, отклоняется в сторону лишних тревог: а правильно ли они поступают и не кончится ли это всё психическим шоком, а справятся ли Авес и Чин с делами Альянса, если Мара вдруг впадёт в кому, а… связь. Точно. С каждым крохотным шажком вперёд сопротивление только усиливается, стоит лишь немного расстроиться, как разум тут же цепляется за это расстройство и сосредотачивается на нём. Это сводит с ума. Мара чувствует, что на той стороне Люк ждёт её — потому что, конечно же, он-то всю дорогу был абсолютно спокоен. Она давит раздражение и пытается сосредоточиться на связи, а не на человеке по ту сторону барьера. А потом внезапно остатки блока исчезают и Люк оказывается здесь: жаркий напор на границе чего-то невероятного, пугающая глубина чужой личности. Дух захватывает, и от невольного потрясения Мара отшатывается, ждёт, пока схлынет паника. Что бы Люк ни делал, чтобы разделить их сознание, его усилия не прошли даром — она чувствует собственную индивидуальность, но ощущения всё равно поглощают без остатка. Мара делает глубокий опасливый вдох. — Люк. Они оба замирают на границе чего-то — чего-то неизвестного. Связь до боли яркая, будто свет, от которого слезятся глаза. Мара замирает, когда Люк, не опуская глаз, поднимает руку и проводит по её щеке кончиками пальцев. Когда боли нет, прикосновение до невозможности нежное — она никогда не думала, что захочет такое испытать, что у неё вообще когда-то получится что-то подобное испытать. — Мара. Прикосновение — это якорь, который держит её в этой всепоглощающей связи. Мара делает медленный вдох, чувствуя каждое крохотное движение плеч и груди. Она осторожно наклоняется и целует его. Возглас удивления теряется между губ, и Люк отвечает ей. Связь искрится радостью — Мара чувствует его улыбку, он отнимает руку от её ладони, кладёт на плечо и притягивает её ближе. Она не то наклоняется, не то падает на него — неловкая, почти оглушённая, она едва успевает выставить руку, чтобы не уронить его на пол. — Мара, Мара… Она снова целует его, чтобы заставить замолчать, потому что Люк действительно очень хорошо целуется, особенно когда каждое прикосновение не отзывается болью, но этого мало. Ей хочется запустить руки ему под одежду на груди, ощутить изгиб его плеч и жар кожи. Его пальцы на затылке напрягаются, Мара резко встаёт, тянет его за собой и чуть не падает, когда пытается в процессе снять с него одежду. Они никак не могут перестать отвлекаться на лихорадочные поцелуи: Мара едва успевает стянуть с него одежду и тут же забывает обо всём, когда Люк находит чувствительное место на её ключице, прикусывает и её бросает в дрожь — её возбуждение эхом отдаётся по их связи. Они раздеваются на ходу — её штурмовой пояс с клацаньем падает на пол, но ей всё равно: Люк подсаживает её на руки, Мара обхватывает его ногами за талию, он несёт её к кровати, и они никак не могут оторваться друг от друга. На полдороге Мара понимает, что Люку и правда нравится, когда его тянут за волосы. От этого по спине пробегают мурашки, а когда она усиливает хватку, он беззащитно стонет, прижимается к её шее приоткрытыми губами, а её спина сталкивается со стеной, когда его заносит. Она успевает встать, его бедро очень удачно упирается между её ног — и крифф, это так хорошо, даже несмотря на оставшееся бельё и его штаны. Люк вжимает её в стену: он явно уже готов. Его превосходство, вопреки ожиданиям, вовсе не пугает и не раздражает. Хочется ещё. Так хочется, что становится страшно, даже несмотря на непреодолимое желание толкнуться к нему бёдрами для продолжения. От желания связь становится ярче и дрожит, но со стороны Люка она прямо-таки истекает ощущением переполненности: он кажется ошалевшим, пульс так и трепещет под ладонью. Отталкивать его почти больно, но нарастающая паника эмоциональной перегрузки куда страшнее. — Люк, эй… — Мара не знает, стоит ли дотрагиваться до него, чтобы не сделать хуже, но больше она сделать ничего не может, поэтому просто гладит его по щеке. — Ты в порядке? — Слишком… — Он почти бессознательно перебирает её волосы, гладит плечи, ключицы, руки до запястий. — Кажется, ты к ней более чувствителен, — Мара даже не задумывается, что говорит. Она хочет его до боли, но мысль причинить ему вред совершенно не умещается в голове, поэтому она говорит, пытается загнать связь в хоть какие-то рамки. — Помнишь, когда ты читал мои мысли, а я так не могла? — Помню. — Его взгляд проясняется, пульсирующее ощущение перегруза сходит на нет. Он заправляет за ухо выбившуюся прядь её волос. «Помнишь, как меня это бесило?» — думает она, и Люк неуверенно улыбается. — Ну и кто теперь выпендривается? Мара закатывает глаза, но не успевает ответить: его улыбка становится хитрой, и он в этот момент такой неожиданно красивый, что она даже не замечает, как его рука оказывается у неё между ног, он отодвигает бельё и вводит в неё два пальца. Она ударяется затылком об стену, но даже не чувствует этого, подаваясь бёдрами в сторону этого невероятного, резкого вторжения, и прикусывает губы, когда он чуть сгибает пальцы, а большим начинает массировать клитор. — Да, да, не останавливайся… Ах… — Он находит идеальный угол, и она ахает, оставляет на его шее грубые, резкие поцелуи. Связь с её стороны затапливает удовольствием, и Мара снова волнуется, что устроит ему эмоциональную перегрузку, но Люк качает головой. — Всё хорошо, дай мне… Я хочу тебя почувствовать, — лихорадочно произносит он, и она дрожит, не глядя хватает его за руку и сжимает до боли в костяшках. Когда она кончает, рвано дыша ему в шею от ощущений, связь плавится от удовольствия. — Ух ты… — шепчет Люк, но Мара, едва придя в себя, тут же подталкивает его к кровати: от его возбуждения она становится ещё отчаяннее, чем от своего собственного. Она немного не рассчитывает силы и он падает на матрас, она сверху, они путаются в руках и ногах, но у неё хотя бы появляется возможность стянуться наконец с него эти клятые штаны. — Так, погоди, — Люк тут же садится, стягивает штаны прочь, и Мара тут же тянет его на себя и даже не сдерживает стон, когда он наконец толкается внутрь неё. — Крифф. Дыхание Люка обжигает шею, он прикусывает кожу на плече. Она чувствует, как пульсируют мышцы его поясницы. — Скайуокер… — Мара с намёком подаётся к нему бёдрами, потому что сейчас не время для нежности и медлительности. Люк намёк понимает и наконец начинает двигаться, и Мара дрожит от психической волны: «Да, да, да…» — она даже не понимает, от кого исходят слова, потом доходит, что от обоих. Это почти чересчур — чувствовать за два тела сразу, когда половина ощущений незнакома вовсе, но если это и чересчур, то до идеала правильно чересчур. Мара обхватывает его ногой, притягивает ближе, вознаграждённая низким стоном и резким толчком его бёдер. Она растворяется в этом ощущении. — Ах… — Оргазм Люка до боли сильно бьёт через связь: Мара стискивает его пальцы, часто дышит ему в плечо. Он придавливает её к матрасу, она дрожащей рукой обнимает его за плечо, гладит. — Ой, извини, — Люк пытается подняться, но она не пускает. Они так и лежат, пока не становится холодно и неуютно от высыхающего пота, но и после, в душе, они оказываются вместе, неспособные расстаться. Жизнь на планете, заросшей джунглями, означает, что настоящей воды у каждого — хоть залейся, они безумно долго нежатся под горячей водой и купаются в ощущении связи между ними. — Надо будет выяснить, можно ли немного её приглушить, — скрепя сердце произносит Мара, вытирая волосы. — Что будет, если один из нас уснёт, а второму надо будет бодрствовать? Люк пожимает плечами. — Ни в одной из этих мыльных голодрам не было сюжета про вынужденный сон, так что, думаю, это не такая уж трудная задача, — он умудряется держать лицо ровно до тех пор, пока под конец фразы не бросает взгляд на неё. Угрожающий эффект фирменного лица Мары «поверить-не-могу-как-ты-дожил-до-своих-лет» сходит на нет, когда она прижимает его к стене, чтобы снова поцеловать — впрочем, что ни говори, обмен равноценный. Кроме обычных одеял, которые есть у всех в Академии, Люк где-то нашёл настоящее пуховое, оно приятно тяжёлое и пахнет настоящей тканью, а не традиционным безвкусным духом синтетики. Оно ласкает голую кожу, и сквозь связь Мара ловит отголосок весёлого настроения Люка. — А говорят, джедаи аскеты, — она удобно устраивается у него на груди. — А ещё, говорят, мы целибат соблюдаем. Мара, уже полусонная, смеётся, целует его в шею. Она засыпает, положив голову ему на плечо, а пальцы Люка запутываются в её влажных волосах.