a million little pieces

закаты на Лофу Сяньчжоу восхитительны; уходящее солнце расцвечивает небо всеми оттенками розового, алого и золотого. закончился еще один, до безумия долгий и безумный день, и небо горит прощальным пожаром в память о времени, которое уже не вернуть. всего лишь капля в море долгой жизни видьядхара. всего лишь крохотный шажок на слишком длинном пути долгоживущих. всего лишь еще один день. все давно закончилось. кончился бой, отзвучали клинки, увели в Дом Кандалов гордую и непокорную женщину, привыкшую идти до конца, и пора было и ему уходить. оставить в прошлом все, что случилось сегодня, вернуться на экспресс, где архив, болтовня Март 7 и отвратительный черный кофе госпожи Химеко, но он не мог. не мог заставить себя просто развернуться и исчезнуть. потому что генерал Лофу все еще тоже был там. стоял на краю ущелья и смотрел в небо, словно искал там ответ на все вопросы, которые не успел задать. и Дань Хэн просто не мог оставить его одного сейчас. — если ты еще хочешь что-то узнать, я расскажу. от тебя у меня нет секретов. он выглядел уставшим. измотанным и разбитым, но старался держаться. до последнего делать вид, что все в порядке, и вовсе ему не хочется сейчас забиться в угол и оплакать собственное горе. некстати вспомнилось, что битва с Фантилией завершилась совсем недавно и его раны еще наверняка не успели должным образом зажить. стоящему перед Дань Хэном человеку было больно и плохо, но жалости он не вызывал. лишь сочувствие и сострадание. и что-то еще, смутное, неосознанное, корнями тянущееся в ту, другую, не-его жизнь. — каким был Заоблачный квинтет? Дань Хэн знал, что своими словами словно срезает корку с застарелых ран. что лучше это не сделает ни Цзин Юаню, ни ему. только добавит еще больше горечи и сожалений в и без того переполненный ими день. но промолчать не мог. просто не получилось. может, так и должно быть. может, сейчас наконец-то получится высказать и выплакать, и разделить на двоих всю ту боль, пронесенную Цзин Юанем через столетия. он не заслужил терпеть ее один. и прежде, чем генерал успевает дать ответ, продолжает: — я знаю официальную информацию. и о трагедии, что навсегда вас разлучила. но мне интересно узнать, что было до. плечи Цзин Юаня едва заметно мелко вздрагивают. этот удар намного хуже любого из тех, что приходилось принимать в боях. Дань Хэн ждет, что он отшутится, что промолчит, что обругает, но Цзин Юань лишь на мгновение отводит взгляд. и начинает говорить. — мы были… счастливы. молоды и беззаботны, и казалось, что весь мир принадлежал лишь нам. мы были одной семьей, и каждый знал, что что бы ни случилось, остальные всегда придут на помощь. мы делили друг с другом все: горе поражений и радость побед, счастье и покой мирских дней и кровавые отблески войны. и не было для нас больше счастья, чем быть рядом друг с другом и стоять плечом к плечу. — Дань Фэн тоже так считал? в глубине души он уже знает ответ. да. считал. и верил в это всем сердцем. настолько, что не побоялся пойти на жертвы, не побоялся поставить на карту все ради призрачного шанса воскресить погибшую подругу. но что-то не складывается. словно в кажущемся идеальным паззле не хватает одной, на первый взгляд незначительной, но очень важной детали. о которой генерал предпочитает молчать. закатное солнце горит и пылает, освещая лицо Цзин Юаня. сейчас он действительно выглядит как тот, кто прожил на этом свете не одну сотню лет. — кажется, с некоторыми он был куда ближе, чем с остальными. паззл почти что складывается. новая деталь с негромким щелчком ложится на законное место. — он и Инсин?.. — никто из них не признавался в этом вслух. генерал отворачивается, так, что Дань Хэн больше не может видеть его глаз. лишь непослушную прядь пушистых волос, которую так и хотелось уложить на место. сделать то, что сделал бы когда-то Дань Фэн. — но мы и без слов это знали. никто из них не умел это скрывать. как и то, что все совершенное Дань Фэном было ради него. его голос не дрожит, а интонация остается все той же — насмешливой и чуть-чуть горьковатой, словно настойка на травах. только вот пальцы до побеления сжимают рукоять глефы. и это его выдает. Дань Хэн чувствует себя последним мерзавцем, когда задает новый вопрос. — а Вы? Цзин Юань в ответ лишь усмехается. — а я был мальчишкой, беззаветно влюбленным в недостижимое. неспособным дотянуться до луны. один раз не выдержавшим и тут же получившим напоминание, что у меня нет и тени шанса. первая любовь никогда не бывает счастливой, правда? Дань Хэн думает о том, что сейчас как никогда ненавидит своего предшественника. что сложно не винить себя в грехах прошлого, когда перед тобой стоит человек, на чьем сердце пара неаккуратных слов навсегда оставила уродливый шрам. когда генерал Лофу, величественный и сильный, становится как никогда похож на раненого зверя. зверя, истекающего кровью из многочисленных ран, но слишком могущественного, чтобы умереть. поэтому ему остается лишь истекать кровью и надеяться, что однажды его мучения кто-то прекратит. но для этого Дань Хэн слишком труслив. солнце за горизонтом уже почти наполовину, и волосы Цзин Юаня кажутся розовыми. — генерал… он ожидает, что Цзин Юань будет плакать. но глаза у него совершенно сухие, пылающие золотом в отблесках заката. только вот во взгляде боль и горечь мешаются с надеждой, и смотрит на него Цзин Юань так, словно всем сердцем чего-то ждет. глупого, необдуманного поступка, импульсивного жеста, способного вмиг забрать с собой всю печаль. — что такое, Дань Хэн? я бы ведь мог остаться здесь, думает Дань Хэн. найти работу по душе — у Комиссии десяти владык наверняка тоже есть база данных. снять квартиру где-нибудь в переулке ауруматонов и просыпаться от чириканья робоптах. раз в несколько дней видеться с Цзин Юанем и как тогда делить с ним вино. прожить свою скучную долгую жизнь там, где спокойно и хорошо, и нет тревог и страха. — я… а может, он мог бы остаться иначе. жить с Цзин Юанем в одном доме и выходить к завтраку в его рубашке. садиться близко-близко, когда тот будет разбирать документы, и якобы невзначай обнимать за пояс драконьим хвостом. вместе с ним гулять по улочкам Сяньчжоу и смеяться над историями о незадачливых младших служащих, и украдкой прижиматься губами к его щеке, когда рядом не было бы любопытных глаз. а ночи проводить в его кровати, отдаваясь и отдавая, чувствуя себя таким беззащитным и таким защищенным одновременно… но Дань Хэн не позволяет себе о таком думать. не позволяет себе дать слабину. — я не смогу остаться здесь. в воздухе звучит невысказанное «с вами». и видеть, как надежда исчезает из чужих глаз, уступая место бесконечной печали, — больно почти физически. — я знаю. если бы Цзин Юань просил его, все было бы проще. если бы кинулся умолять, цеплялся бы пальцами за рукав и в слезах просил не оставлять его, все было бы куда легче. потому что можно было бы оттолкнуть. сказать «не будьте ребенком». сказать «мы давно идем разными путями». сказать «я не он и никогда им не стану». отрезвить так же, как это когда-то сделал Дань Фэн, но Цзин Юань говорит «я знаю». и в ответ попросту не находится слов. — ты Безымянный, часть команды Звездного экспресса. у тебя своя дорога среди звезд, приключения и опасность, а еще Первопроходец с золотыми глазами, который смотрит на тебя так, словно не видел в жизни ничего прекрасней. я не тот, ради кого стоит все это бросать. и не посмел бы просить о подобном. в воспоминаниях он был заносчивым мальчишкой, неспособным смириться с отказом. слова, что Дань Хэн слышал сейчас, принадлежали человеку, слишком давно живущему в этом мире. солнце давно ушло за горизонт, оставив за собой лишь узкую алую полоску где-то вдалеке. — прошу, берегите себя. Дань Хэн уходит, зная, что вряд ли вернется. как зная и то, что Цзин Юань еще долго будет стоять там, на краю ущелья, смотря ему вслед. закончился еще один день, еще один крохотный шаг на слишком долгом для них обоих и кажущемся бесконечным пути, отгорел закат, отзвучали клинки, и на Лофу Сяньчжоу опустилась милосердная ночь. однажды все пройдет, отступит боль, прошлое подернется дымкой воспоминаний и солнце вновь взойдет над горизонтом, озаряя своим светом всех, кто заплутал во тьме. но не сегодня. и не сейчас.