Мы — это мы; пусть время и судьба Нас подточили, но закал всё тот же. И тот же в сердце мужественный пыл — Дерзать, искать, найти и не сдаваться! — Альфред Теннисон, «Улисс», пер. Г. Кружкова
Жизнь утекает из людей по капле. За каплю можно взять день или час, но суть не меняется: с каждой из них человек становился на шаг ближе к своей смерти. Для Оливии понятие времени было ещё более относительным, чем для других. Будучи одним из мелких руководителей в МИ-6, она располагала не только своей жизнью, но и десятками тех, что были ей вверены. Гонконг — быстрый город; здесь ей приходилось тасовать агентов будто колоду карт. Оливия считала себя достойным игроком в покер, но лишь на любительском уровне, не более, а потому часто по вечерам, приходя в свою квартиру, выходила на балкон и подолгу смотрела вниз, на сияющие неоновыми вывесками и кишащие людьми улицы, обдумывая следующие ходы. — Снова размышляешь о судьбах мира? Питер, её муж, всегда умел подкрадываться незаметно. Вот и сейчас он подошёл к ней, обнял со спины и положил подбородок на плечо. Оливия чуть улыбнулась, накрывая его ладони на своём животе. — Есть немного. Сердце её, впрочем, сейчас пребывало не с ней. Не на этом балконе, не в этом городе, нет — далеко отсюда, с высоким милым мальчиком, который, преисполненный преданности ей, всё же совершил значительную ошибку. Близилась большая сделка — Гонконг переходил в руки истинных его владельцев, китайцев. Тьяго Родригес, её выкормыш, в чём-то на какое-то время едва ли не лучший её агент, начал без приказа взламывать китайские сервера, и новые хозяева Гонконга требовали крови. У них в плену было шестеро других агентов. Шесть жизней, спокойная передача — в обмен на одну горячую голову. Оливия привыкла рисковать людьми, играть ими с противниками по всему миру... Но столь близким к ней, столь талантливым человеком ей не приходилось ещё жертвовать. — Каждый, кто обладает малейшей властью, злоупотребляет ею, чтобы показать свою значительность, — пробормотал Питер ей на ухо и поцеловал в шею. Оливия вздохнула. — Намекаешь на то, что я злоупотребляю властью? Питер был всего лишь профессором английской литературы в местном университете. Он радовался переезду, возвращению к родному университету — это для Оливии прощание с Гонконгом означало сплошное заметание следов. Питер не знал никаких подробностей о её работе, но хорошо знал Оливию. — Не думаю, что ты когда-либо это сделаешь, дорогая. Одно то, что ты так задумчива, значит, что, чем бы ты сейчас ни тяготилась, для тебя это непросто. Иногда отчаянные времена требуют отчаянных мер. Холодная война кончается — я не разведчик, но вижу невооружённым глазом, к скольким переменам в обществе это уже привело и ещё приведёт. Может, ты и поступаешь неправильно, но я не думаю, что сейчас вообще существует понятие «правильно». Оливия кивнула. Город под ней бурлил, словно горная река, несмотря на поздний час. — И с каждым годом оно будет размываться всё сильнее. Мне кажется, однажды я заскучаю по холодной войне. Питер рассмеялся, развернул её к себе. Ощущение пропасти за спиной окатило Оливию, будто ледяной водой, — теперь она не видела земли. — По-моему, дорогая, ты стареешь. Только старикам кажется, что раньше было лучше, — извечная проблема отцов и детей. — Если бы не эта проблема, писателям не о чем было бы рассуждать. На что бы ты жил тогда? — Оливия, улыбнувшись, прикоснулась кончиком пальца к носу Питера. — Но ты прав. Может, я действительно старею. Той ночью она спала спокойно, а утром отдала приказ о раскрытии агента Родригеса в пользу освобождения шестерых заложников. Шестеро на одного — это не выбор, это простая математика. А она всегда тяготела к строгому бухгалтерскому учёту.***
По прибытии в Великобританию стало сложнее. Когда Оливия ожидала, пока новый непосредственный начальник просмотрит её резюме, тот вдруг сказал: — Может быть, в Гонконге вам и позволяли быть птицей высокого полёта, Мэнсфилд. Но здесь — штаб-квартира МИ-6. Ещё женщин на руководящих постах нам не хватало. — Совсем недавно премьер-министром Великобритании была женщина, — заметила Оливия, бесстрашно глядя в наглые глаза начальника. — Маргарет Тэтчер, может, вы её помните? — О, только не говорите, что метите в её преемницы, — расхохотался тот. — Ну и сказочница вы, Мэнсфилд! «Это мы ещё посмотрим, кто здесь сказочник», — подумала Оливия и вместо того, чтобы изобразить милую улыбку, молча забрала протянутую ей папку с резюме. Через два месяца в ходе инициированного ею служебного расследования она сумела доказать, что мелкий административный чиновник, который отказал ей в должности, злоупотребляет полномочиями. Через три месяца она въехала в его кабинет — и это было лишь началом. Завершением — её назначение на пост главы МИ-6. В рекордно короткий срок.***
Работать в качестве М ей нравилось. По вечерам за бумагами она наливала себе стакан бурбона, кидала туда лёд и спокойно занималась приведением дел МИ-6 в излюбленный ею порядок. Днём Оливия неутомимо курсировала по вверенному ей ведомству, чтобы выявить все слабые места и по возможности укрепить их. Питер целыми днями работал в университете, и теперь они почти не виделись. Дети, вступившие в пору совершеннолетия ещё в Гонконге, давно занялись своей жизнью и звонили только по праздникам... Золотая пора, как говорят. Но без своей работы, без ответственности, лежащей на ней, Оливия бы заскучала. Ливень шёл уже целую неделю с небольшими перерывами, и потому, в очередной раз инспектируя учебный центр младших агентов, Оливия только выругалась, увидев, куда приземлился служебный вертолёт. В лужу. Огромную, мокрую и грязную, как подобает луже. Перепрыгнуть бы, да Оливия в светлых колготках и бежевом костюме-тройке с юбкой прямого кроя — какие тут прыжки. Хоть туфли кожаные, может, высохнут... Принимающая группа стояла неподалёку, но даже не шелохнулась. И ведь наверняка называют себя джентльменами! — Чёрт подери, — раздражённо повторила Оливия, примериваясь, как изящнее выйти из сложившейся ситуации, когда от строя занимающихся агентов отделился один. В начале Оливия, занятая попытками поаккуратнее спуститься, не заметила его — она обернулась, чтобы окликнуть пилота, но тот возился с наушниками. Её секретарь бесполезно мялся позади неё, пока наконец не раздался приятный мужской голос: — Мэм, позвольте помочь? Оливия, держась за поручень, вскинула голову. Перед ней стоял младший агент лет тридцати на вид. Короткая стрижка, широкие плечи, узкие бёдра и прищуренные глаза невероятного голубого оттенка — будто океанская вода на фоне арктического льда при ярком солнце. Нашлась с ответом она, впрочем, быстро: — Это так вы разговариваете со старшими по званию? Младший агент улыбнулся. Его глаза стали, кажется, ещё ярче. — Простите, мэм. Разрешите обратиться, мэм, младший агент Джеймс Бонд к вашим услугам. Позвольте помочь вам спуститься. Мэм. Он вёл себя возмутительно-нагло, но Оливия всегда питала слабость к очаровательным хамам. Почему-то в памяти мелькнул Тьяго Родригес, который сгинул на Бали. — Действуйте, агент Бонд. И тогда случилась самая непозволительная вещь, какую только можно представить: этот смутьян подошёл к ней прямо по луже, утопая по щиколотку (его тренировочным кроссовкам совершенно точно пришёл конец), подхватил Оливию на руки и понёс к относительно сухому бережку. Мало того — он ещё и комментировал! — Я бы предложил вам свой плащ, мэм, как сэр Уолтер Рэли Елизавете Первой, но, боюсь, в униформе современного британского агента есть только спортивная куртка, и она не помогла бы мне перевести вас через эту лужу так, как помогли мои руки. Едва оказавшись в воздухе, Оливия невольно схватила Бонда за шею и, когда он поставил её на ноги, открыла было рот, чтобы сказать что-нибудь ядовитое, но... Но все эти «джентльмены» вокруг шагу не ступили, чтобы выручить её. И потому она проглотила сарказм, позволив себе скупой комплимент: — Приятно знать, что в Великобритании ещё остались те, кто является джентльменом не на словах, а на деле. Бонд чуть поклонился ей, демонстрируя безукоризненные манеры: — Всегда рад служить леди. Оливия поджала губы, сдерживая улыбку. — Если вы будете готовы так же служить своей стране, то вас ждёт головокружительная карьера, агент Бонд. Тот кивнул, отдал ей честь и побежал нагонять свою группу. Секретарь неловко выпрыгнул вслед за ней, замочив брюки, и раскрыл зонтик — момент просветления в великом потопе последних дней заканчивался. Оливия приблизилась к принимающей группе офицеров и, не размениваясь на приветствия, начала проверку. Большая часть из этих людей оказались чудовищно некомпетентными, как она и ожидала.***
Время шло, утекая сквозь пальцы. Оливия твёрдой рукой вела МИ-6 в новое будущее, в котором хватало противников, но старые методы более не были эффективными. Приходилось безжалостно отсеивать тех, кто продолжал оставаться старомодными мизогиничными динозаврами, не желающими адаптироваться к постоянно изменяющейся реальности. Больше всего чисток пришлось на программу «два нуля». Агенты с лицензией на убийство, впрочем, обладали не столь длительной продолжительностью жизни, чтобы Оливии было о чём волноваться, но те из них, что задерживались, должны были соответствовать её стандартам. Однако один из кандидатов соответствовал им изначально. В очередной раз, просматривая папку с докладом о двойной игре 007, Оливия кивнула Биллу Таннеру, который сменил её прежнего нерасторопного заместителя: — Кто претендует на замену? Прозвучало несколько фамилий, но на знакомой Оливия подняла руку, жестом останавливая перечисление. — Бонд, мэм? Она внимательно изучила его досье: там было на что обратить внимание. Впечатляющая военная карьера, в ходе которой Бонд придумал новый способ уклонения от инфракрасных камер слежения и гидролокаторов. Рекордно быстро освоенный курс тренировок по ориентированию и тайным операциям МИ-6: восемь недель, исключительно высокие оценки за физическую выносливость, логику и психологические оперативные упражнения. Идеальное оружие. И прекрасные манеры, как она уже убедилась. Отличный сплав для агента с двумя нулями. — Да. Поручите устранение кротов ему. Он справится. Спустя два дня она узнала, что не ошиблась.***
Оливия никогда не полагалась на собственную привлекательность как женщины, но тем вечером она находилась в расстроенных чувствах. Питер, её верный в прежние времена партнёр, завёл себе любовницу из студенток. Нет, Оливия могла понять его желание приблизиться к молодому телу, но... Но себе же она такого не позволяла, чёрт возьми! Ещё когда она служила в Гонконге, тот самый Тьяго, которого она выдала, звал её «мамочкой» и всячески намекал на то, что не прочь быть приближенным не только к важным делам, но и к её телу. Высокий, симпатичный, харизматичный... Оливия еле удержалась от соблазна тогда. Ради чего? Ради того, чтобы быть преданной теперь? Но сожаления непрофессиональны. Сожаления по отношению к себе непрофессиональны вдвойне. Двери лифта открылись, Оливия раздражённо хлопнула по выключателю, сделала несколько шагов вглубь квартиры, вздыхая — ведь знала же, что Питер сегодня не вернётся домой ночевать... В кресле посреди комнаты сидел Бонд. Впрочем, рассудила Оливия, он был отличной мишенью, чтобы сбросить напряжение. Она начала отчитывать его, словно мальчишку, не особенно выбирая слова, потому что внутри горел гнев, и она хотела дать ему выход. Бонд серьёзно провинился перед МИ-6, а значит, перед ней — ему и отвечать. Только в середине отповеди она поняла, что тут не так. — И каким это образом вы узнали, где я живу? Бонд даже не поменялся в лице. — Тем же образом, каким узнал имя. Она невольно восхитилась им, хоть и пригрозила ликвидацией за раскрытие своей личной информации. Он только улыбнулся уголком губ, сверкая на неё своими ярко-голубыми глазами — как в тот первый день, когда они встретились. — Я знала, что рано вас повышать, — сказала Оливия, невольно подпуская в голос больше тепла. — Насколько я понимаю, у агентов с двумя нулями небольшая продолжительность жизни. Так что вашу ошибку быстро исправят. Бонд не флиртовал с ней, и всё же эти слова каким-то образом забрались ей под кожу. «Вы не рискуете из-за меня. Я здесь ненадолго, ровно так же, как и в вашей жизни». Он не был её учеником, но в какой-то мере Оливия покровительствовала ему. На одно прекрасное и ужасное одновременно мгновение, глядя на взъерошенного и скрывающего нервозность Бонда, любуясь его глазами, она подумала: «Чем я хуже Питера?». Но только преподавателям в университете позволены такие ошибки. Она была теневой фигурой, пусть и такого масштаба, что местами даже премьер-министр мерк в сравнении с ней. Её долг — защищать своих агентов по мере возможности, в том числе от них самих. Бонд сделал слишком наглый ход, заявившись к ней домой, и Оливия не знала, было ли соблазнение в числе его целей. Она решила сделать то, что сделала бы хорошая мать на её месте. Наверное: она никогда не была хорошей матерью своим собственным детям, слишком увлечённая работой в разведке. Присев на кресло напротив Бонда, Оливия постаралась достучаться до него, пригрозив напоследок выдачей — но не особенно всерьёз, больше для острастки. Бонд во многом напоминал ей её саму: молодой, умный, с острым языком и твёрдой рукой. Они начинали в разных подразделениях, но с годами и мудростью, возможно, он сумел бы заменить её на посту М. Поэтому, кажется, выговор достиг цели. Оливия не ждала послушания — она не была глупой. Она не ждала, что Бонд остудит разум и перестанет поступать сгоряча, будет думать хотя бы через раз. Оливия хотела, чтобы он служил ей лучше, чем Родригес, стоил больше, чтобы ей не пришлось отдавать его. Он её слишком впечатлял. Она остановила Бонда у лифта окликом. — Никогда больше не врывайтесь в мой дом. До этого Бонд выглядел, будто пёс, которого после выполненного трюка не только не наградили собачьем печеньем, но и ударили по носу, то есть приемлемо, но тут он улыбнулся и кивнул: — Мэм. Бонд смотрел ей в глаза, пока закрывались двери. И только тогда, когда створки скрыли от неё его лёгкую ухмылку, Оливия поняла, что он не ответил на её приказ. Да и приказ ли это был? Она сама не знала, просто вдруг почувствовала, что оказалась бы не против воспользоваться ситуацией в стиле Питера. И едва не возненавидела себя за это.***
Дальнейшие события закружили её, словно снежинку в январской метели. Сначала Ле Шифр, потом предательство подававшей надежды Веспер Линд... Оливия забыла думать и о Питере, и о том, насколько её привлекает Бонд. Судьба, обычно неласковая к агентам с двумя нулями, казалось, откровенно невзлюбила именно 007. Встретив его в Сиене, Оливия не сдержала искреннего «вы выглядите ужасно». Ещё бы он так не выглядел после пережитого. Но сожаления непрофессиональны, Оливия не зря повторяла себе это в течение долгих лет. И сейчас сумела собраться. Он выглядел потерянным. Теперь, когда он был одним из лучших её агентов и Оливия знала всю его биографию, а не сухие строчки из официального досье, — она понимала, почему он так ретив, почему влип в эту чёртову Веспер, почему носился за её сообщниками с такой самоотверженностью... Бонд, с его родословной, был словно породистый охотничий пёс без хозяина. Выведенный для того, чтобы служить, он искал того, кому вручить свою верность, и не находил. Если Оливия дорожила своим местом и была предана короне, то Бонд плевать хотел на долг. Он бросил бы своё место, окажись Веспер честной женщиной и прими его к себе. Но случилась Венеция, возможность уйти в добрые руки исчезла, едва появившись. И теперь эта несчастная побитая псина изо всех сил хорохорилась перед ней. Он выпил её бурбон — но Оливия оставила его там не без причины. Она хотела перехватить поводок. — Мне нужно знать, Бонд. Мне нужно знать, что я могу доверять вам. Даже поглощённый жаждой мести, помятый и уставший, он всё равно едва не подавился бурбоном, услышав её слова. Оливия знала, что своим визитом в её дом, своим молчанием он уже пытался отдать ей свою верность, но тогда она пристыдила его вместо того, чтобы разобраться, почему он так поступил. Она поняла — когда посмотрела в свой личный компьютер. Но не сразу. — А вы не доверяете? Бонд будто пролаял эти слова. Он еле ворочал языком, но всё ещё стоял на ногах, её собственный стойкий оловянный солдатик. И Оливия снова ушла от темы, не желая командовать «апорт» в ту же секунду. Попыталась ухватиться со стороны привязанностей, но лишь попала в открытую рану. Бонд снова закрылся, будто она разочаровала его. Но что она делала не так? Парой минут позже этот вопрос потерял свою актуальность. Оказалось, Оливия не так уж хорошо разбирается в людях, как ей бы того хотелось.***
В квартире Митчелла Оливия чувствовала себя опустошённой, потерявшей опору. Она думала, что может доверять хотя бы ближайшему окружению на работе, но ошибалась. Бонд же безжалостно рассказал ей, что она могла погибнуть, если бы Митчелл был более метким стрелком. Она знала это, но из его уст факты звучали страшнее. Впервые её собственное время оказалось под угрозой. И, увидев на фото Слэйта, она просто сказала «Фас» Бонду, не думая о последствиях. Может, она бы и пожалела, что поступила так, не будь Бонд таким эффективным. Он рыл землю носом, перемещался с континента на континент, преследуя добычу, как ни одна гончая не сумела бы. Оливия лишь одёргивала его изредка, точнее, пыталась — Бонд следовал первоначальному приказу, искал тех, кто хотел убить её, и не особенно стеснял себя в средствах. Она была в ярости — и одновременно восхищена. Ещё никому не было настолько не наплевать на неё, даже Питеру. — Я вернусь. Сразу после того, как найду того, кто пытался убить вас. Идите спать. Нахальный — и преданный. Действительно, словно пёс. Оливия попыталась натянуть поводок, но Бонд не поддавался, пока не сделал дело — пусть с жертвами, методом ошибок и ошибок, без проб. Её саму вызвали на ковёр к премьер-министру — и только тогда она поняла, насколько глубоко пустила корни организация, давшая приказ на её устранение. Без Бонда ей определённо было не жить.***
Оливии пришлось лететь в Ла-Пас. — Я разочарован, — сказал Бонд, едва не порушив ей всю игру. Не могла же она в самом деле кинуть ему метафорическую собачью печеньку при всех? И она действительно не доверяла своей охране. Не доверяла никому. Кроме него, пусть он и шёл буквально по трупам. Оливия боялась. И ждала. Бонд безошибочно взял след, стоило ему увидеть несчастную Строуберри Филдс, утопленную в нефти. Оливия не могла до конца скрыть своего трепета: та, что лежала сейчас на кровати, была бы в будущем одной из кандидаток на посты, которые прошла в своей карьере она сама. Практически демо-версия убийства нынешней М. И Бонд это понял. Оливия сказала всё, что от неё требовалось. Бонд сделал вид, что послушался, разыграл всё как по нотам. И встретил её в коридоре — один, без посланной с ним охраны. — Мисс Филдс проявила мужество, — сказал он твёрдо, будто бы имея в виду саму Оливию, продолжая её аналогию. — Я хочу, чтобы вы упомянули это в рапорте. А теперь вам и мне необходимо дойти до конца. — Некуда идти. — Оливия, шагавшая по коридору в расстроенных чувствах, не выдержала и заговорила напрямую. — Приказано взять вас живым или мёртвым. — У них не получится. Он посмотрел на неё так, будто знал, что она бессильна — и что зависит сейчас от его действий. Так, конечно, и было — Оливия всё ещё оставалась в опасности. Бонд ушёл — она позволила ему уйти. И честно ответила Таннеру: — Он мой агент, и я доверяю ему.***
В следующий раз они увиделись лишь в Казани, когда всё было кончено — во всяком случае, дело о покушении на неё. Бонд вышел из квартиры Корин, агента дружественной разведки, всё-таки не убив ублюдка, ставшего причиной предательства Веспер. На вопросы Оливии он отвечал односложно, будто коротким лаем по команде. Но он улыбался. Особенно тогда, когда Оливия упомянула Доминика Грина, который пытался заказать её — и был найден с машинным маслом в желудке посреди пустыни. Бонд сделал вид, что не при делах, но по его довольному виду она всё поняла. — Бонд. Вы нужны мне, возвращайтесь, — сказала Оливия ему вслед. — Я никогда не уходил. Но в этот раз она смотрела ему в спину и потому видела, как он бросил в снег украшение, которое хранил у себя. Кулон Веспер. Теперь был её ход.***
Когда Оливия вернулась из Сибири, оказалось, что Питер съехал. На кровати лежала записка: «Работа всегда была тебе важнее любви». Она села на пол и истерически расхохоталась, а затем расплакалась — так, как не плакала давно, с размазанной тушью и навзрыд. Её игра в хозяйку и верного пса с Бондом могла бы показаться изменой, но её жизнь была в опасности, и никто не хотел спасти её так, как Бонд. Питер даже не знал, что происходило. Он однажды сказал: — Настанет день, когда твои тёмные секреты укусят тебя за задницу, Оливия. Питер был прав. Вот только укус секретов она пережила, а его предательство... Лифт пришёл в движение, и Оливия встрепенулась, бросилась к нему в надежде, что это вернувшийся Питер... — Вина? Бонд, мокрый и растрёпанный, стоял в лифте, держа в руках бутылку. Он выглядел так, будто бежал сюда под дождём от штаб-квартиры без зонта на своих двоих. Оливия застыла, осознав, в каком она сама сейчас виде... — С вашего позволения, я войду. Он прошёл мимо, спокойный и собранный, несмотря на текущую с плаща воду. Оливия ухватила его за рукав: — Вы испортите ковры. Бонд остановился, посмотрел на неё сверху вниз. Сердце у Оливии замерло — и снова забилось, когда мягкая улыбка скользнула по его губам. — Я сделаю так, как вы скажете. «Что я творю», — пронеслось у неё в голове, но с языка сорвалось: — Снимайте всё. С вас течёт. За окном ударил раскат грома. Бонд хмыкнул. — С удовольствием, мэм. Оливия опустилась в кресло, глядя, как он стаскивает с себя промокший плащ, роняет его на пол. Потом пиджак. Её мысли путались. Всё это было так невовремя. Бонд расстегнул пуговицы на рукавах рубашки, снял туфли и носки. Прошёл босиком по ковру, опустился рядом с ней на колени. — Мэм? — Ну что ты хочешь от меня, чёртов хам, — устало огрызнулась Оливия, роняя лицо в ладони. — В любой день, кроме сегодня... — На моей работе каждый день как последний. Посмотрите на меня. Его горячие ладони обхватили её запястья, мягко потянули. Оливия вдруг почувствовала себя совсем юной, гораздо младше Бонда. Ей так хотелось быть слабой, довериться ему так же, как она сделала это в Ла-Пасе. Просто чуть сильнее. — Бонд. — С вашего позволения, мэм, я Джеймс. Он смотрел на неё снизу вверх, твёрдо и прямо. Но от исходящей от него нежности ей захотелось расплакаться. Оливия и забыла, когда хоть кто-нибудь смотрел на неё так. За всей работой, всей ответственностью — просто забыла. — Хорошо, Джеймс. Он улыбнулся. — Открыть вино? Она кивнула. Джеймс встал, взял в руки бутылку. Фольга зашуршала под его внимательными пальцами, которые одинаково бережно касались и оружия, и женщин. Вынув из кармана брюк швейцарский нож, Джеймс выдвинул штопор и вынул пробку, отложил её на стол. — Из горла, мэм. Оливия взяла протянутую ей бутылку, глотнула холодного вина. Вкус, несмотря на условия и странную подачу, был чудесный. Оливия прикрыла глаза, наслаждаясь винным букетом, раскрывающимся на языке, когда её ладони коснулись губы Джеймса. Она уставилась на него, едва сдерживая порыв отдёрнуть руку. — Что вы себе позволяете? Джеймс бархатно рассмеялся. — И вы спрашиваете об этом сейчас? Правда, глупо. Но Оливия до сих пор не могла понять, что с ней происходит. — Да. Он потёрся щекой о её колено, вновь прикоснулся губами к запястью. — Тогда я отвечу. Я делаю то, что хочу. Эта безыскусная искренность обезоружила её. Оливия поражённо смотрела, как Джеймс расстёгивает рукав её блузки, поднимаясь поцелуями выше по предплечью, и ощущала, как нарастает внутренняя дрожь. — Но я ваш... — Тш-ш, — Джеймс положил палец ей на губы, и Оливия замерла. — Хоть один раз поступите так, как вам хочется, мэм. Я вижу, что вам этого хочется, я не слепой. Из последних сил и остатков приличия она попыталась возразить: — Поступить так, как хочется вам, Б... Джеймс? Её оговорка заставила его улыбнуться. Оливия вдруг осознала, как ей нравится видеть его искренне улыбающимся. — Нам, мэм. Оливия думала недолго. Спину ей жгло ощущение, что в квартире стало намного более пусто, приоткрытые шкафы действовали на нервы. В конце концов, сколько осталось того времени? Вероятно, она умрёт быстрее, чем Джеймс успеет пожалеть об этом романе. — Ах, да и чёрт с ним, — прошептала Оливия, не смея разорвать зрительный контакт. — Ну что ж, действуйте. Джеймс рывком поднялся и прижался губами к её губам. Его поцелуй был как падение небес ей на голову. Вот только на самом деле метать гром и молнии никто не собирался: она чувствовала, что ей поклоняются, словно богине, и целовала в ответ, ласкаясь с Джеймсом языками. Это было мокро и одурманивающе. Едва их губы разомкнулись, Джеймс помог ей подняться с кресла и стал медленно раздевать. Там, где одежда соскальзывала с её обнажённой кожи, тут же оказывались его губы или язык. Оливия гладила его по голове, путаясь пальцами в коротких влажных волосах, и зачарованно смотрела в его глаза, потемневшие до оттенка штормового моря с картин художников-маринистов. Когда щёлкнула застёжка бюстгальтера, Джеймс с таким благоговением посмотрел на её грудь, что Оливия инстинктивно подняла руки, закрываясь от его взгляда. — На что там смотреть? В юности у неё была прекрасная упругая грудь, но те времена давно прошли. Однако Джеймс вновь взял её за запястья и развёл их в стороны. — Я даю вам то, чего вы хотите, мэм. Позвольте и мне брать что-то в ответ. Оливия не успела ничего сказать — Джеймс прижался ртом к её груди с тихим благодарным стоном, и что-то в ней, что всё ещё препятствовало их контакту, безвозвратно исчезло. Противиться откровенности, с которой он ласкал её, гладил ладонями по животу и спине, целовал? О, она не сошла с ума. Подрагивающей от волнения рукой она взяла бутылку, отпила немного — но не проглотила. Обхватила ладонями лицо Джеймса, приблизила к себе и прижалась губами к губам, целуя, делясь вином. Он с жадностью ответил, вставая, и, отстранившись, коротко сказал: — Держитесь. Оливия обхватила его шею, и он поднял её, держа ладонями под бёдра, легко, словно она ничего не весила, и понёс в сторону кровати. Оливия, поддавшись порыву, поцеловала его шею под самой челюстью, и Джеймс охнул, ускоряя шаг. Она действительно заводила его, боже правый. Постель, пахнущая лишь кондиционером для белья, мягко промялась под её телом, когда Джеймс опустил Оливию. — Разденься, — хрипло приказала она, расстёгивая пуговицу на своих брюках. Он перехватил её руку: — Тогда оставьте это мне. — Хорошо. Раздевайся. И — о, теперь Оливия понимала, на что клевали все эти красотки во время миссий Джеймса. Идеальный торс, загорелая кожа — будто чей-то рукотворный шедевр, а не живой человек. И всё же Оливия знала, сколько времени Джеймс тренировался между миссиями, чтобы поддерживать эту форму. Он не был скульптурой, его тело — его заслуга. — Вы так смотрите на меня, мэм... Его голос дрогнул, и Джеймс, оставшись в одних трусах, упал на колени по бокам от её бёдер, мокро целуя её живот. Уверенными движениями он расстегнул её брюки, но в том, с каким нажимом он потянул их вниз, едва дождавшись, когда Оливия приподнимет бёдра, говорило о том, как сильно он хочет снять с неё всё. Он ухватил сразу и её бельё — Оливия поняла это, когда прохлада коснулась влажного жара между ног. Джеймс же, кажется, прикипел взглядом к её седому лобку. Оливия раздвинула ноги, коснувшись рукой верхнего угла вульвы, там, где отчаянно пульсировал клитор. — Джеймс, — требовательно сказала она, и этого хватило. Если бы на миссиях он так слушался её. Он наклонился, подхватил её под бёдра, притягивая ближе, и почти лёг грудью на кровать, зарываясь лицом в её плоть. Его язык, казалось, был огромен — он широкими мазками скользил то внутрь, где Оливия так нуждалась хоть в чём-нибудь, то наружу. Джеймс прихватывал губами её лепестки, глубоко проникал языком и, о, боже, тёр мозолистым кончиком пальца клитор. Оливия прижалась стопами к плечам Джеймса и коротко постанывала, когда ему особенно хорошо удавалось приласкать её. Тянущее напряжение скапливалось внизу живота, обещая долгожданное наслаждение, и Оливия откинулась назад, оставив ладонь на затылке Джеймса, посмотрела в потолок, спрашивая себя — когда в последний раз ей было так хорошо? Память не подсказывала ничего. Слишком давно. Спазм прошёл по мышцам, заставив их сокращаться. Оливия вздрогнула, сжимая бёдра, и тихонько провыла на одной ноте, когда волна оргазма прокатилась по нервным окончаниям ослепляющим удовольствием. Даже зрение пропало ненадолго — и потому, проморгавшись, Оливия не удивилась, увидев над собой улыбающегося Джеймса. — Вам лучше? — Н-не... Не совсем, — несолидно пропыхтела она и потянула его на себя за плечи. Джеймс накрыл её собой с многообещающей готовностью, поцеловал, давая ей почувствовать собственный вкус у него во рту. Оливия зажмурилась от соли и нотки кислоты, согнула колено, раскрываясь... И ощутила внутренней стороной бедра ткань у него на заднице. — Твою мать, Джеймс, — прошипела она ему в губы. — Сними всё к чёрту! Он уткнулся лбом ей в плечо на мгновение, переводя дыхание — Оливия почувствовала, как дёрнулся его член, прижатый к её животу. Господи, как же она хотела его в себе. — Сейчас. Джеймс рывком встал на колени, ухватился обеими руками за ткань... Оливия охнула, услышав треск. — Ты сумасшедший, — шепнула она, когда Джеймс, отбросив остатки трусов на кровать, вновь навис над ней. — Я хочу тебя, можно? — задыхаясь, спросил он, перемежая слова короткими поцелуями в шею. — Давай. Джеймс оперся на локоть, другой рукой направил себя — и боже, какой же он был горячий. Оливия застонала, хватая его за задницу и подаваясь навстречу, чтобы ощутить больше, ещё больше... Его длина была идеальной — может, самую малость болезненной. Или она просто так давно не занималась сексом, что уже забыла, как это будет ощущаться. — Мэм, Олив... О, господи... Мэм... Даже сейчас он старался соблюдать её запрет. Джеймс приподнялся, и Оливия выдохнула, глядя ему в глаза: — Имя, Джеймс. Можешь говорить. — Оливия, — благодарно застонал он, начиная двигаться, протаскивая её по постели мощными толчками бёдер. Ей оставалось только держаться и не умереть от удовольствия — его жар, его неприкрытое желание, его страсть вышибала из неё душу с каждым скольжением члена внутри. Джеймс не забывал о ней — гладил, наклонялся, чтобы поцеловать, но всё больше терял контроль, жмурился, подрагивая всем телом, когда на мгновение замирал в ней... Оливия протянула руки вверх, гладя его лицо и шею, приласкала нежную кожу за ушами, сдавила пальцами мочки, одновременно почти позабытым движением сжимаясь на его члене — и Джеймс длинно застонал, выплескиваясь в неё. Тёплая жидкость потекла из неё, но Оливия была слишком стара, чтобы волноваться о себе, и слишком осведомлена, чтобы думать о каких-либо заболеваниях. — Тише, тише, — успокаивающе прошептала она, притягивая Джеймса к себе, позволяя лечь сверху всем весом, и обняла, поглаживая по голове. Он всё ещё дрожал, но прижал её к себе в ответ, пряча лицо на её плече. Оливия дышала его запахом, почему-то отдающим морской свежестью и нагретым песком, и впервые за долгое время ни о чём особенном не думала. Джеймс прошептал что-то еле слышно, скользя губами по её коже, и она вздрогнула, узнав слова. — Я польщена, Джеймс, но не стоит... — Это правда. Он прижался к её плечу щекой, потёрся, чуть царапая кожу ещё не видимой щетиной. Оливия вздохнула, гладя его по голове. — Почему это заняло у тебя так много времени — появиться в моей жизни? Вопрос был дурацкий, риторический даже — но Джеймс ответил. — Прости. Она прижалась губами к его макушке и обречённо прикрыла глаза.