Продолжение тебя

                              Микки слышал приглушенные голоса, но категорически не хотел открывать глаза. Его мозг уже несколько минут функционировал в обычном режиме. Он мог слышать обеспокоенный бас Мэтью, веселое хихиканье Полины и защитное рычание Йена. Последнее почти заставляло Микки воспрять духом, потому что он знал, что Йен всё еще сердился на него. По-крайней мере его муж мастерски делал вид, что так и есть, в те моменты, когда не собирался лопнуть от гордости, наивно предполагая, что Микки ничего не замечал.       «Это нормально, что он в отключке так долго? Может быть, ему стоит сделать МРТ?»       Если бы мог, Микки бы закатил глаза. Мэтью Хоган всегда был гребаной наседкой и, похоже, не собирался меняться. Точно не после того, как обзавелся собственным потомством.       «Дорогой, боюсь, что высокочастотные звуки — это криптонит для нашего мальчика. Мы можем только усугубить его состояние, если поместим его в томограф.»       Ироничное фырканье Полины вызвало в Микки противоречивые желания: вскочить на ноги и убраться отсюда как можно дальше и продолжить притворяться экспонатом антропологического музея до конца жизни.       Черт возьми, он бы не отказался прямо сейчас провалиться сквозь эту твердую больничную койку от стыда. Он был почти уверен, что мог бы это сделать, если бы это не привлекло еще больше внимания к его пылающей от смущения заднице.       Он был зол. Дичайше зол — на самого себя, на рыжего засранца, на Поли и Хогана, — за то, что они оказались свидетелями его фееричного унижения. Он, блядь, ненавидел людей, всех без исключения, и ему не было стыдно за это ни капельки.       Поэтому Микки твердо решил продолжать прикидываться трупом столько времени, сколько будет возможно, учитывая текущую ситуацию. Это было действительно сложно, потому что его мочевой пузырь уже несколько минут настойчиво напоминал ему о тех четырех бутылках воды, которые Микки влил в себя накануне того, как позорно шлепнулся в обморок прямо посреди родильной палаты.       Еще никогда он не чувствовал себя настолько жалким и никчемным (большое спасибо его дерьмовому мужу, который почему-то решил, что Микки «самый сильный человек в мире»). Он прямо так и сказал, и Микки оказался последним идиотом, потому что на какой-то момент на самом деле поверил в это вопиющее вранье.       Когда родовые крики Алисии заполнили палату, все внутренности Микки словно кто-то завязал узлом. Не желая смотреть на мучения несчастной женщины, он принялся вертеть головой, пока не сосредоточился на своем отражении в хромированном куполе лампы, ярко освещающей родильное кресло. Он заметил, что его лицо стало нежно зеленого цвета, прежде чем первые вопли младенца заставили его отключиться как свет. Это было действительно унизительно, хотя бы потому, что произошло в разгар одного из самых важных событий в его жизни. Последнее, что ему удалось заметить прямо перед тем, как его разум временно угас, были тонкие брови их гинеколога, взлетевшие на лоб в откровенном изумлении.       Дверь в его палату открылась и закрылась. Микки мог сказать это, судя по тихому щелкающему звуку и легкому сквозняку. Должно быть, пока он тут упивался жалостью к себе несчастному, Поли и Мэтью решили наконец оставить его в покое. Было бы неплохо, если бы Галлагер сделал то же самое. Он мог бы просто уйти, черт возьми, и позволить Микки тихо и мирно умереть от досады. Неужели это было так много?       — Я знаю, что ты давно очнулся, Мик. Хватит притворяться.       Разумеется, ему не могло так повезти.       — Поздравляю, доктор гребаный Хаус, — огрызнулся Микки. — Ты, блядь, настоящий профи.       Открыв оба глаза по очереди, он поморщился от яркого света, прежде чем сесть и попытаться по-крайней мере сделать вид, что он в порядке. За исключением того, что он не был в порядке. Он всё пропустил. Микки-тупица-Милкович пропустил появление на свет своих детей. Это было непростительно. Ему хотелось грызть мебель или выброситься из окна. Когда теплая рука мужа легла на его плечо, Микки был на полпути к тому, чтобы разрыдаться от досады, как маленькая девочка.       — С нашими малышами всё хорошо, — успокоил его Йен, скользнув рукой к задней части шеи Микки.       Микки поднял поникшую голову как по команде, когда почувствовал, что его глаза превращаются в переполненные аквариумы.       — Правда?       — Правда, — Йен мягко улыбнулся и зарылся пальцами в волосы Микки, которые слиплись у него на затылке, пропитанные потом. — Они прекрасны, — поделился Йен, после чего добавил с самодовольной ухмылкой: «Оба рыжие и похожи между собой как две капли воды.»       Сердце Микки сладко сжалось в его груди и затрепетало, как маленькая птичка в клетке.       — Я могу их увидеть?       — Прямо сейчас их осматривает неонатолог, но, думаю, мы можем посмотреть на них через смотровое стекло.       Пока Микки, после посещения уборной, шел по по родильному отделению, ему казалось, что он парит. Он был почти уверен, что если бы не рука Йена, которая твердо удерживала его, крепко обняв Микки за плечи, он бы взлетел и снёс своей макушкой все флуоресцентные лампы на белом потолке больничного коридора.       Йен в этот раз, как и в любой другой, отлично выполнял свои функции телохранителя Микки, хотя давно уже не являлся таковым. Он не позволял Микки споткнуться или взлететь слишком высоко только для того, чтобы после этого больно упасть. Он был его главным якорем, за который Микки всегда крепко цеплялся как в моменты отчаянья, так и в минуты безразмерного счастья, которых в его жизни за последние несколько лет было на самом деле много.       Так много, что это пугало его до чертиков. Он боялся, что однажды проснется и обнаружит, что всё это был всего лишь счастливый и самонадеянный сон.       Однако, когда Микки открывал глаза по утрам, Йен был рядом. Даже если он не был, оставаясь на ночном дежурстве в детском отделении больницы, Микки точно знал, что их жизнь не была сном. Он чувствовал присутствие Йена во всём, что окружало его так или иначе. Будь то мебель в их спальне или больничный халат, висящий на дверной ручке, который рыжий принёс домой, чтобы постирать, да так и забыл отнести его в прачечную внизу. Это были бежевые римские шторы, которые Йен купил для их спальни взамен тяжелым стальным жалюзи. Это было их совместное глупое селфи, которое рыжеволосый придурок сам установил на рабочий экран телефона Микки, невзирая на его (неискренние) возражения. Это был воздух их комнаты, запах секса из которого, казалось, не выветривался даже после ежедневного проветривания. Это был сам Микки, который за эти годы так сильно пропитался своим мужем, что уже перестал понимать, где заканчивался Микки Милкович и начинался Йен Галлагер.       Это были они.       Шагая по коридору больницы, Микки думал обо всём этом, и думал, и думал. И когда они с Йеном оказались напротив двери, ведущей в смотровой кабинет, он обнаружил, что… панически боится туда заходить.       — Микки? — Йен наклонил голову, чтобы заглянуть в лицо Микки. В отвратительно перепуганное лицо, как тот сам догадывался. — Детка, всё хорошо. Эй, посмотри на меня, — Микки сделал, как его попросили после секунды или двух колебаний. Возможно, он сделал это зря. — Господи, да на тебе лица нет. Ты точно в порядке? Это… Это слишком много?       Теперь в голосе Йена звучала неуверенность, и Микки ненавидел это до одурения. В основном потому, что он чувствовал себя причиной сомнений своей второй половины, своей родственной души.       Поэтому он сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух через нос. После чего крепко сжал кулаки в карманах своей любимой поношенной толстовки и приподнял выше подбородок.       — Остынь, Клиффорд, я в норме. Пойдем посмотрим на наших мальчиков.       Он понял, что слишком рано начал храбриться, как только за ними закрылась дверь и они с Йеном оказались в маленьком светлом помещении. От функциональной части кабинета их отделяло большое окно из оргстекла. Неонатолог — молодой стройный мужчина лет тридцати с небольшим — возился с крошечным сонным малышом, измерял его рост или что-то в этом роде. Микки не был уверен точно, потому что его глаза не могли как следует сфокусироваться ни на чем, кроме ярко-рыжей копны волос маленького мальчика. Он даже не сразу обнаружил присутствие женщины-медсестры рядом с мужчиной. Заметив их с Йеном, медсестра мягко улыбнулась, подошла ближе к смотровому стеклу. Она помахала им свободной рукой и поднесла к окну вплотную второго ребенка, который мирно спал, завернутый в мягкий голубой плед. Один из тех, который им прислала Фиона, как только Йен и Микки узнали пол своих детей.       Словно ощутив присутствие родителей, малыш открыл глаза и посмотрел прямо на Микки. По крайней мере, так показалось Микки, потому что прямо сейчас он уже не был ни в чем уверен.       Он понял, что пропал.       Это было похоже на удар цунами или что-то еще более мощное, только не разрушительное, а наоборот — созидающее. Микки был растерян, потому что больше не понимал, как они с Йеном раньше могли просто спокойно жить без этих маленьких человечков.       Это была любовь с первого взгляда. Такая сильная и сокрушительная, что Микки не был до конца уверен, в состоянии ли он справиться со всем этим. Потому что это было так хорошо, что почти больно. Потому что ему было страшно от того, что теперь от него напрямую зависели две крошечные и такие хрупкие жизни. Потому что их малыши были так похожи на Йена, что Микки не мог больше спокойно этого выносить.       Слезы счастья хлынули из его глаз неконтролируемым потоком, когда он прижался лбом к смотровому стеклу, туда, где находилась маленькая рыжеволосая головка его новорожденного сына. Его и Йена.       — Они… Они… — было всем, что смог прохрипеть Микки, в горле у которого, по ощущениям, застрял рулон наждачной бумаги.       — Они прекрасны, — догадался Йен. — И здоровы. Мик, это наши мальчики. Твои и мои.       В голосе его мужа звучал восторг и море эмоций, хотя он и держался немногим лучше, чем Микки. Во всяком случае, Йен не устроил здесь гребаный всемирный потоп и не пытался измазать соплями всю смотровую комнату, в отличие от Микки. Теперь ему стало ясно, для чего в кабинете неонатолога было установлено это чертово стекло. Прямо сейчас оно отделяло их новорожденных малышей от вопиющей антисанитарии, которую устроил здесь их развалившийся на части папа.       — Посмотри, твой папочка такой чувствительный, Эдди, — хихикнул Йен, влажно шмыгнув носом рядом с его ухом.       Микки вскинул голову и посмотрел на своего мужа, его левая бровь приподнялась в то время, как правая нахмурилась. Он знал, что иногда делает это дерьмо, и знал, что выглядит комично. Не то чтобы сейчас ему было какое-то дело до того, казался ли он смешным или нет.       — Ты уверен, что это Эдди? Может быть это Филипп.       Как только они с Йеном выяснили, что Алисия беременна однояйцевыми близнецами (большое спасибо за это наследственности Галлагеров, в частности Фрэнку, у которого, как выяснилось, был брат близнец), они сразу начали выбирать имена. Со стороны Микки с этим не оказалось никаких проблем. Он с уверенностью заявил, что если это будут мальчики, одного из них будут звать Эдвард в честь его приемного отца. Если девочка, то это была бы Тереза.       У Йена с выбором имени возникли некоторые сложности. У него никогда не было отца, которого он даже отдаленно мог бы назвать папой, не то, чтоб назвать своего сына в его честь. После долгих дней (и ночей) раздумий Йен остановился на имени Филипп. Он заверил Микки, что это никак не связано с его старшим братом, а скорее с Филом Селуэй — барабанщиком «Радиохед». Микки сомневался, что его мужу удалось бы когда-либо убедить в этом гребаного Липа Галлагера. Просто потому, что самомнение у этого засранца было размером с Солнечную систему. Выбор имени для предполагаемой дочери Йен оставил на последний момент, который так и не случился.       — Мик, мы договорились, что того, кто родится первым, мы назовем, Эдвард, — Йен приблизился к Микки и снова обнял его за плечи, поцеловав в потный висок. — Когда рождаются близнецы, доктор осматривает их по старшинству. Если, конечно, с ними обоими все в порядке. К тому же, на его пледе есть бирка со временем рождения, которое ты… Эм…       Которое Микки был не в состоянии зафиксировать, потому что валялся на полу родильной палаты, как перепуганный опоссум.       — Прекрасно, мистер Наблюдательность, теперь я понял, — проворчал Микки.       Его взгляд вернулся к малышу, который снова мирно спал на руках у медсестры. Женщине пришлось отойти от смотрового стекла, потому что доктору понадобилась помощь с тем, чтобы взвесить их второго сына — Филиппа. Как только крошечное личико Эдди исчезло из поля его зрения, Микки внезапно ощутил такую потерю, что его глаза снова стало предательски щипать. Это было почти невыносимо. Черт возьми, он действительно сомневался, что смог бы справиться с такой эмоциональной нагрузкой, если бы Йена не было рядом с ним.       — Когда мы с малышами сможем вернуться домой?       Он ненавидел то, как по-детски капризно это прозвучало. Но Микки правда хотелось поскорее забрать детей и вернуться домой. Он зверски устал, был измотан как физически, так и морально. Эти стерильные стены, пол и потолок давили на него, серьезно угрожая тем, что его череп мог взорваться или расколоться надвое, как переспевший арбуз. Микки чувствовал себя Шалтаем Болтаем, а эта больница была для него той самой стеной, с которой этот придурок грохнулся, когда его потом собирали в кучу всем честным миром.       Продолжая обнимать его, как будто он собирался вот-вот снова свалиться, Йен отошел от стекла, увлекая Микки за собой. Они вместе приземлились на стулья, которые показались Микки слишком твердыми.       Рука Йена на его плече внезапно стала такой раздражающе горячей, выражение его лица — слишком мягким. Обычно это было тем, что Микки любил в своем муже больше всего, но прямо сейчас он чувствовал себя слишком уязвимым.       — Нам придется провести здесь еще по-крайней мере сутки, прежде чем нас с малышами отпустят домой.       — Целые сутки? Какого хрена! — он изо всех сил старался не кричать слишком громко, но судя по тому, как нахмурился доктор за стеклом, Микки плохо справился с этой простой задачей. — Это сутки, Йен. Двадцать четыре гребаных часа, — на этот раз Микки прошептал, склонившись прямо к уху мужа. — Моя нервная система не выдержит, блядь, столько времени. Я и так уже на пределе своих чертовых возможностей.       — Мик, — Йен погладил Микки по плечу и опустил руку, переплетая их пальцы, как он, очевидно, думал, в успокаивающем жесте. Микки надеялся, что его не перекосило от этого слишком сильно. Он совсем не хотел, чтобы Йен сердился и обижался на него еще больше, чем было до того, как родились их дети. — Это необходимо для их безопасности, — продолжал Йен, пока Микки старался собрать последние клочки своей выдержки, чтобы не сломать это проклятое стекло и не отобрать своих малышей у этого напыщенного индюка.       Кем, блядь, этот доктор возомнил себя? Какого дьявола он решил, что мог позволить себе стоять между Микки и его сыновьями? Его маленькими мальчиками, которым был нужен их папа, оба их папы, но точно не безликий доктор гербаный Джей Ди, для которого они были ничем иным, как просто работой.       Ему пришлось сделать глубокий вдох и задержать дыхание, если он не хотел вместо того, чтобы вернуться домой (спустя пиздецки долгие сутки), оказаться в камере предварительного заключения в ожидании Криса — своего друга и адвоката по совместительству.       — Я понимаю, — Микки выдохнул и крепко сжал ладонь Йена в своей. — И я, блядь, смогу это сделать, обещаю.       Он посмотрел на своего мужа. Стоило их взглядам встретиться, и Микки почувствовал, как вся тяжесть несправедливого мира свалилась с его уставших плеч. Зеленые глаза его рыжего были переполнены тем, что он мог бы назвать только слепым обожанием и бесконечной гордостью. Микки так сильно любил этого мужчину, что иногда ему было сложно поверить, что это теперь была его жизнь.       — Я люблю тебя, — прошептал Йен, крадя воздух Микки, когда их губы сошлись в целомудренном, но очень сладком поцелуе. — Так сильно люблю тебя. Хотя я всё еще зол.       — Неужели? — фыркнул Микки. Его голова устроилась на плече Йена, а большой палец принялся нежно поглаживать веснушчатую бледную кожу на тыльной стороне ладони его мужа.       — Так и есть, — упрекнул Йен, после чего повернул голову и поцеловал Микки в макушку. Его рука соскользнула с плеча Микки, проделав путь вдоль его позвоночника вниз. Теплые пальцы с легкостью протиснулись под пояс джинсов Микки прямо к резинке его боксеров. — Этой заднице придется здорово потрудиться, чтобы загладить твою вину, …детка.       Голос Йена теперь был похож на самый мягкий в мире бархат, но с теми опасными нотками, от которых по спине Микки мигом побежали толпы мурашек. Его тело всегда реагировало на Йена самым предсказуемым образом. Не то чтобы его это каким-то образом расстраивало.       — Я обещаю сделать всё, чтобы вы остались мной довольны, …сэр, — прошептал Микки, когда услышал глухое рычание, зародившееся в груди его мужа.       — Ты такой маленький засранец. Ты и твой гребаный… как там его?       — Эй, это ты работаешь с ним в одной больнице. Я понятия не имею, как его зовут на самом деле. Для меня он просто какой-то гребаный Кекс.       Прозрачная дверь, ведущая в кабинет неонатолога, распахнулась, заставив их обоих резко отпрянуть друг от друга. Пожилая медсестра понимающе улыбнулась им, прежде чем подойти к Микки и протянуть ему бледно-голубой шевелящийся сверток.       — Ваши малыши в порядке и готовы отправиться в палату вместе со своими папами.       Доктор вышел вслед за медсестрой, чтобы сразу вручить Йену спящего Филиппа. Йен с готовностью взял ребенка на руки и первым делом прикоснулся губами к рыжеволосой головке малыша. В любой другой момент Микки бы даже позавидовал ему. Его муж выглядел так, словно всю жизнь только и занимался тем, что носил на руках своих отпрысков или что-то в этом роде.       Прямо сейчас зависть была последним чувством, которое он испытывал. На секунду Микки показалось, что он был готов снова опозориться перед всеми и упасть без чувств. Малыш, которого он так и не взял из рук медсестры, принялся ёрзать. Крошечное личико покраснело и сморщилось, сделав его похожим на смешного рыжеволосого гнома. Несколько раз хрюкнув, Эдди открыл свой беззубый ротик и залился оглушительным криком, от которого барабанные перепонки Микки стали вибрировать так сильно, что он почувствовал себя камертоном.       Как там сказала Полина? Неужели это действительно был криптонит Микки Милковича?       Кстати, куда подевались Полина и Мэтью? Сбежали, как крысы с тонущего корабля, оставив Микки самого разбираться со своим дерьмом? О, да, это было так похоже на них.       — Мик, возьми его, — мягко попросил Йен. Ласковый, но уверенный голос мужа помог Микки немного справиться с растущей паникой. Он наконец протянул руки, сложив их в подобии уютной колыбели. — Я с тобой, детка. Ничего не бойся. Я всегда буду с вами.       Эти слова Йена стали для Микки той последней каплей, которой не хватало для того, чтобы водопровод снова прорвало. Как только мягкое покрывало коснулось его сложенных рук, он бережно прижал к себе крошечный кричащий сверток. Уткнувшись носом в пушистую теплую макушку своего сына, Микки полной грудью вдохнул сладкий запах, который он мог бы назвать только одним словом — жизнь.       Он снова разрыдался, как дитя, но на этот раз ему совсем не было стыдно.

***

«Кто такой Кекс» или «Две причины, почему Йен был зол на Микки»

      Сорок три недели назад.       Он знал, что поступает плохо. Черт, он был уверен в этом, как в том, что его имя было Михайло Александр Милкович. Йен собирался убить его — точно и со стопроцентной гарантией. Единственное, что могло бы спасти задницу Микки, когда Галлагер обнаружит подмену, был тот факт, что, оставшись вдовцом, ему пришлось бы одному растить их ребенка.       Не то чтобы Микки на самом деле думал, что такой горячей штучке, каким был его муж, пришлось бы долго оставаться отцом-одиночкой. Верить в это было бы с его стороны по меньшей мере наивно и недальновидно. Тем не менее, он все еще надеялся… Блядь. Он понятия не имел, на что он надеялся, по-правде говоря. Единственное, что двигало им в данный момент — это святая уверенность в том, что испорченный ген Милковичей не должен был еще раз увидеть этот свет.       Как только они с Йеном всерьез заговорили о том, чтобы найти суррогатную мать, которая согласилась бы выносить для них малыша, рыжий сразу заявил, что их первый ребенок должен был быть от Микки. Никакие доводы со стороны последнего не повлияли на решение упертого ублюдка, каким бы извращенным образом Микки не пытался донести до Йена свою точку зрения. В таком случае, кто мог осудить его за то, что на тот момент, когда они наконец решились, Микки был, мягко говоря, немного в отчаянии?       Первым делом они обратились в специальную службу. После тщательной проверки всей их подноготной им предложили сразу несколько вариантов женщин на выбор. Микки и Йен остановились на Алисии. Точнее, Йен остановился на ней, потому что она внешне напоминала ему Мэнди, с которой он успел подружиться (самым раздражающим образом). Алисия без лишних разговоров согласилась стать суррогатной матерью для их малыша. Вместе они обратились в больницу, в которой Йен уже около года работал помощником врача, продолжая учиться на педиатра, и которая славилась своим выдающимся перинатальным отделением и занималась искусственным оплодотворением.       Когда они втроем сидели в комнате ожидания, Йен признался, что впервые оказался в этом отделении их больницы. Он даже не был лично знаком ни с кем из персонала. Именно этот последний факт в тот момент впервые навел Микки на коварную мысль. Этот и еще один, который они втроем обнаружили спустя короткое время, когда ассистент их гинеколога, доктора Сагиновски, если верить надписи на двери кабинета, вышел к ним, чтобы торжественно пригласить их на прием.       Парень был совсем молод, почти мальчишка. Микки не удивило это, учитывая то, что его собственный муж тоже выглядел значительно моложе своих лет. Хотя за время их совместной жизни тело Йена здорово возмужало, и он набрал достаточно мышечной массы, чтобы Микки при каждом взгляде на него мучала самая дикая эрекция на свете, лицо рыжего всё равно выглядело так, словно он всего пару лет назад закончил среднюю школу.       Поэтому да, Микки не удивился тому, насколько молод был их ассистент гинеколога. К чему он на самом деле оказался не готов, так это к очевидным знакам внимания, которые стал оказывать ему парень (Микки категорически не мог запомнить его имя, поэтому прозвал его Кексом) буквально с первых секунд их вынужденного взаимодействия.       Это было мягко говоря неудобно, если не сказать, смущающе, поскольку не только Микки заметил это дерьмо. На протяжении всей их беседы с гинекологом — женщиной средних лет — Йен выглядел напряженным и невнимательным. Он постоянно отвлекался и отвечал невпопад, не забывая бросать гневные взгляды на ублюдка, который, как он считал, вздумал посягнуть на его неоспоримую собственность.       Микки заметил это и, вероятно, Алисия тоже. Когда они вышли из кабинета и устроились в приемной, чтобы заполнить все необходимые документы, она посмотрела на них обоих по-очереди, после чего разразилась смущающе громким и веселым смехом.       — Вы оба так очаровательны. Не могу поверить, что такая страсть действительно реальна. Всегда думала, что такое бывает только в тупых подростковых ромкомах.       — Не понимаю, о чем ты говоришь, — процедил Йен сквозь стиснутые зубы, когда смял и выбросил в мусорное ведро очередной испорченный экземпляр документа.       — У вас здесь всё в порядке, милые? — грязно-русая голова Кекса появилась в дверях кабинета. Жадные глаза парня принялись откровенно сканировать фигуру Микки с головы до ног. Последнему даже показалось, что в какой-то момент взгляд ассистента задержался на ширинке его — слишком узких — джинсов.       Судя по тому, как предупреждающе зарычал его Йен, ему всё же не показалось. — У нас всё отлично. Можете не беспокоиться. Наверняка у вас есть более важные дела, чем… — Микки не позволил своему мужу сказать то, о чем тот пожалел бы в последствии. Протянув руку под столом, он накрыл ладонью колено Йена и погладил мягко, но настойчиво, не забыв при этом быстро скользнуть вверх, туда, где сильное бедро его рыжего встречалось с тазом. — У нас всё хорошо, спасибо, — повторил Йен, на этот раз выдавив из себя подобие улыбки, которая напоминала скорее нечто среднее между оскалом бойцовской собаки и гримасой человека на смертном одре.       — Прекрасно. Если что-то понадобится, я прямо здесь, за этой дверью.       И снова реплика Кекса была адресована исключительно Микки. Как будто Йена и Алисии даже не существовало в их пространстве. Если последнее Микки мог бы с легкостью пережить, то игнорирование его мужа каким-то гребаным мудаком не входило в список того, с чем он собирался мириться. Однако ему пришлось отложить вендетту до более подходящего момента.       Пока они находились в кабинете доктора, Микки удалось воспользоваться временной невнимательностью мужа и наговорить их гинекологу всякой чуши о «ленивых сперматозоидах», о которых ему, якобы, рассказывал Колин. Доктор сделала задумчивое лицо, прежде чем наговорить какой-то чуши на счет анамнеза. Микки был почти готов съязвить, попросив ее не выражаться нецензурными словами, прежде чем она предложила на всякий случай подстраховаться, чтобы они с Йеном оба сдали биологический материал. Йен рассеянно согласился, продолжая прожигать взглядом дыру в черепе Кекса, покрытом сальными кудрявыми волосами. Микки сомневался, что его муж вообще услышал всё, о чем они говорили, но это было ему только на руку.       Когда они наконец отвезли Алисию по указанному ей адресу и вернулись домой, рыжий жестко трахнул Микки прямо у порога.       — Ты мой, ясно? Паршивец. Никогда не забывай об этом, — прорычал Йен, вбиваясь в задницу Микки.       — Только твой… Люблю… тебя… — проскулил Микки и сильнее прогнулся в пояснице, задрав задницу кверху.       Зубы Йена больно вцепились в загривок Микки и не отпускали, пока тот не кончил с громким воплем, заливая своей спермой их входную дверь. На этом инцидент был исчерпан. На какое-то время.       Прямо сейчас Микки сидел в закусочной через дорогу от больницы. Йен был дома и отсыпался после очередной ночной смены в детском отделении. Он, разумеется, настаивал на том, чтобы Микки разбудил его перед тем, как поедет в больницу, чтобы Йен мог отправиться вместе с ним. Чего Микки, конечно, не сделал. Он чувствовал глубокую вину, действительно чувствовал. Но клеймо под названием «Милкович» всё еще прожигало дыру в его беспокойном мозгу. Он был просто обязан довести до конца то, что задумал.       Вчера им позвонила доктор Сагиновски и с радостью сообщила, что у Алисии ожидается овуляция в ближайшие дни. У них было время на то, чтобы сдать свой биологический материал (сперму, как догадался Микки) еще раз. Они с Йеном уже делали это раньше, когда проходили все необходимые обследования в отделении диагностики. Разумеется, никаких «ленивых сперматозоидов» в сперме Микки обнаружено не было, но их договор уже был составлен. Микки знал, что доктор будет беспрекословно следовать всем прописанным в нем пунктам.       Это не означало, что ассистент доктора Сагиновски был обязан оказаться таким же законопослушным, верно?       — Привет, красавчик. Надеюсь, ты не долго ждешь.       Слишком тонкий для мужчины голос рядом с ухом Микки заставил его вздрогнуть. На самом деле он чуть не свалился со стула от неожиданности (и откровенной неприязни, если уж на то пошло).       Кекс весело хихикнул, прежде чем приземлиться на стул за его столиком. Микки искренне надеялся, что его лицо не было в данный момент перекошено слишком очевидным образом. В любом случае, он всегда мог выдать свою брезгливую гримасу за застенчивость, верно?       Или нет.       Неважно.       — Так о чем ты хотел поговорить со мной, Микки-и-и?       Пиздец. Микки молился богу, в которого даже не верил, чтобы тот помог ему пережить всё это и не тронуться умом. Он только теперь понял, что до сих пор даже не удостоил парня своим приветствием.       — Привет. — он протянул через стол руку, предлагая мужчине рукопожатие, которое тот принял с излишним энтузиазмом. Когда рука Кекса задержалась на его ладони слишком долго, Микки грубо отпрянул, почти готовый просто плюнуть на всё, встать и уйти. Он этого не сделал. — У меня есть для тебя предложение, и я надеюсь, что ты от него не откажешься.       Это была не просьба, даже не намек. Микки с гордостью ощутил, как устойчиво и твердо прозвучал его голос. Солидная сумма наличных, которую он собирался предложить ассистенту врача в качестве аванса, лежащая во внутреннем кармане его пиджака, также придавала ему уверенности в себе.

***

      Он даже не сомневался, что парень согласится. На протяжении всего их разговора ублюдок в прямом смысле заглядывал в рот Микки. Спустя всего несколько минут общения, в ходе которого Микки постарался включить на полную катушку всё свое обаяние, Кекс уже был готов есть из его рук. В буквальном смысле, как догадывался Микки.       — Ты ведь понимаешь, что я могу лишиться не только работы, если факт подмены раскроется?       — Не раскроется, — огрызнулся Микки.       Надежно спрятав деньги во внутренний карман ветровки, Кекс удовлетворенно похлопал себя по тощей грудной клетке. Светлая бровь парня взметнулась до линии роста волос, когда его губы растянулись в скользкой ухмылке.       — Твой парень… — начало он, но Микки быстро оборвал его, нахмурившись.       — Мой МУЖ.       — Хорошо. Извини. Твой муж, ясно. Так вот, твой муж — довольно породистый чувак. Не пойми меня неправильно, я просто излагаю факты, хорошо? Я почти уверен, что эти огненные волосы обязательно передадутся вашему ребенку. Как только малыш увидит свет, будет чертовски очевидно, кто на самом деле является его биологическим отцом. Поэтому я надеюсь, что у тебя к тому моменту будет готово какое-то действительно правдоподобное объяснение.       Микки позволил парню закончить его монолог, после чего закатил глаза.       — Иисусе, чувак. Разумеется, у меня оно будет. Всегда могу сказать, что один из моих кровных прадедушек был рыжим ирландцем. Сомневаюсь, что кто-то действительно станет проверять это дерьмо.       Не то чтобы он на самом деле думал, что Йен поверит во всю эту чушь с ирландским прадедушкой, но Кексу не обязательно было знать об этом. На его счастье внимание парня было так прочно сосредоточено на движении губ Микки, что ассистент действительно с готовностью проглотил каждое услышанное слово. Это было смущающе, но не настолько, чтобы заставить Микки отступить. Он чувствовал себя человеком на задании.       Когда они допили свой кофе, Кекс с неприличным скрежетом отодвинул свой стул, заставив обернуться нескольких посетителей закусочной и одну молоденькую официантку.       — В таком случае, нам пора.       — Э-э… Нам? — переспросил Микки удивленно.       Кекс плотоядно ухмыльнулся.       — Ты же понимаешь, что мы обязаны соблюсти все формальности. Тебе придется сдать свой… биологический материал, Микки. Твой парень…       — МУЖ!       — Извини. Да. Твой муж уже сделал это вчера вечером, когда заступил на дежурство.       Парень продолжал ехидно ухмыляться, сообщая Микки новость. Микки в свою очередь надеялся, что отвращение, которое он испытывал при мысли, что эти похотливые руки могли прикасаться к сперме Йена, не отразилось на его лице слишком очевидно.       — Как скажешь, чувак, — проворчал он, стараясь звучать как можно более обыденно. — Тогда пойдем. Не стоит затягивать с этим.       Когда они вдвоем выходили из кафе, Микки показалось, что одна из официанток посмотрела на них чуть дольше, чем допускали рамки приличия. Скорее всего, у него просто развивалась его обычная паранойя.       Гребаный Кекс, бегущий за ним по пятам, как преданный щенок, который даже не пытался скрыть свое воодушевление, также не добавлял ему самообладания.

***

      — Ты, блядь, выйдешь отсюда или как? — рявкнул Микки, когда зашел в кабинку для… для дрочки, черт возьми.       Кекс застыл в дверях, облизывая фигуру Микки голодным взглядом, от которого у последнего во рту образовался неприятный кислый привкус.       — Я мог бы помочь с… ну, ты знаешь, с… этим.       Голос парня на этот раз звучал совсем не так уверенно, как всегда до этого. Это чуть не заставило Микки рассмеяться.       — Уверен, что я еще не разучился дрочить, — фыркнул он с кривой усмешкой. — Хотя теперь мне не так часто приходится это делать, учитывая… — он сделал руками неопределенный жест. — Ну, ты понимаешь.       Он был доволен собой, когда заметил, как взгляд парня мгновенно потух. Кекс вздохнул со слабо скрываемым сожалением, насупился и молча кивнул Микки, наконец закрыв дверь и предоставив его самому себе. В какой-то момент Микки даже стало почти жаль глупого похотливого мальчишку.       Почти, но нет.       Он был твердо намерен добиться задуманного, и способы, которые он решил использовать для достижения цели, не должны были казаться ему слишком жестокими. В конце концов, он не собирался никого здесь соблазнять, а потом бросить с разбитым сердцем. Он платил Кексу деньги, почти столько же, черт возьми, сколько собиралась получить от них Алисия после того, как их ребенок увидит этот свет. Это было немало. Даже не так. Это было дохуя. И это было то, на что он готов был пойти.       Ему оставалось только надеяться, что когда весь этот обман раскроется, Йен сможет понять его. Если даже не понять, то хотя бы простить.       Он тщательно вымыл руки над маленькой керамической раковиной, стоящей в углу. Присев на край узкой койки, застеленной непромокающей стерильной простыней, Микки вздохнул и попытался сосредоточиться на чем-то возбуждающем. На стене напротив него висел маленький плоский телевизор. Внизу на тумбочке стоял двд-плеер, рядом с которым возвышалась стойка с внушительной коллекцией дисков, которые Микки точно не собирался изучать.       Он так же проигнорировал большую стопку порно-журналов. У него был свой собственный материал для дрочки, как в его телефоне, так и в его голове.       Это был Йен.       Задумавшись всего на секунду, Микки вдруг с удивлением осознал, что не мог вспомнить, когда он в последний раз смотрел порно. Разумеется, не считая их с Йеном еженедельного марафона во время общих долгих выходных.       Микки улыбнулся своим мыслям. Откинувшись спиной на стену позади себя, он взял с тумбочки стерильную салфетку и расстелил ее на коленях. Он поставил рядом с собой контейнер, который ему вручил ассистент, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вздохов.       Микки позволил своим мыслям медленно и плавно плыть по течению, когда перед его взором легко возник образ обнаженного мужа. Йен в его голове полулежал на кровати в их общей спальне. Антрацитовая простыня из египетского хлопка собралась на его лодыжках мягкими складками. Бледное тело, словно высеченное из белого мрамора, покрывали мелкие капли пота, среди которых веснушки на коже Йена, казалось, светились и сияли в лучах послеполуденного солнца, проникающих в комнату из-под приподнятой римской шторы. Твердый член Йена был зажат в его большой ладони и блестел от естественной смазки, когда Йен лениво поглаживал его, не забывая обводить крупную красную головку подушечкой большого пальца.       Микки тихо заскулил, жадно впитывая образ своего мужа, как сухая губка — воду. Приподняв бедра, он расстегнул молнию на своих штанах и спустил вниз тугие боксеры, оттянув резинку. Его член уже находился в полной боевой готовности, что нисколько не удивило Микки. Его тело всегда реагировало на сексуальные мысли о Йене единственным возможным образом.       Он знал, что ему не разрешалось использовать никакую смазку, кроме естественной, чтобы не испортить биологический материал. Ему бы это и не понадобилось, потому что его член и без этого уже обильно протекал, покрыв ладонь Микки скользким предэякулятом, как только его пальцы сжались вокруг твердого ствола.       Движения руки воображаемого Йена постепенно стали ускоряться. Звуки, которые жадно генерировал разум Микки, из тихих и едва уловимых, превратились в хриплые и рычащие.       Собственные пальцы Микки крепко сжались вокруг его ноющей эрекции. Ему пришлось сильно прикусить губу, чтобы сдержать громкий стон наслаждения, когда он ощутил первые сладкие спазмы подступающего оргазма. Его яйца напряглись и сжались, когда Микки прикоснулся к ним кончиками пальцев, после чего продолжил ласкать себя, двигая запястьем вверх-вниз.       Йен в его голове делал буквально то же самое. Даже в его воображении они с рыжим находились на одной волне. За исключением того, что его мужу позволялось стонать и рычать, ругаться и издавать все эти звуки, которые неумолимо толкали Микки через край.       Он кончил почти смущающе быстро. Волна сокрушительного удовольствия захлестнула его от макушки до кончиков пальцев на ногах. Член в его ладони напрягся еще сильнее, прежде чем Микки ощутил пульсацию своего освобождения. Ему едва хватило сил успеть успеть подставить контейнер под обильную струю густой спермы.       После того, как он привел себя в порядок и вышел, Кеск ждал его в приемной. Парень выглядел непривычно хмурым и даже не посмотрел Микки в глаза, когда забрал у него контейнер с теплой спермой. Лишь тихий дрожащий вздох выдал тот факт, что Кекс всё еще был более чем заинтересован в нем.       Черт возьми, он действительно надеялся, что мальчишка не сделает с его спермой чего-то, чего Микки не хотелось бы, чтобы он делал. Они сдержанно попрощались после того, как ассистент клятвенно пообещал Микки держать его в курсе происходящего. Конечно, им пришлось обменяться номерами телефонов, что изначально не входило в планы Микки. Однако сейчас он понимал, что без этого было никак. Оставалось только надеяться, что парню хватит благоразумия не беспокоить его без веской причины.       Только когда он вышел из здания больницы, он вспомнил, что так и не вернул звук на своем айфоне. Разумеется, когда он достал мобильник из кармана вместе с ключами от машины, он обнаружил на нем несколько пропущенных звонков от Йена, а также одно (он не сомневался, гневное) голосовое сообщение.       «Жду тебя в закусочной через дорогу. Тебе придется многое объяснить мне, засранец.»       Блядь. Это звучало угрожающе.       Пока ноги словно сами собой несли Микки в сторону закусочной, его извращенный мозг лихорадочно проигрывал возможные варианты наказания, которым его собирался подвергнуть ему горячий муж. В тот момент, когда он входил в дверь кафе, его мысли были настолько далеки от интеллектуальных, что Микки умудрился почти забыть причину, по которой он сбежал сегодня утром, оставив Йена в одиночестве в их постели.       Рыжий ждал его за столиком у большого окна. Выглядел мрачным и невыспавшимся, и таким красивым, что сердце в груди Микки сжалось, чтобы тут же забиться с удвоенной скоростью. Он не думал, что его отношение к Йену когда-либо изменится. Микки был уверен, что ему было суждено умирать от нежности и желания при виде этого мужчины весь остаток его жизни.       Приблизившись к Йену, он сел на стул напротив него, только теперь заметив, что его муж занял тот же столик, за которым они недавно сидели с гребаным Кексом. Укол вины заставил Микки проглотить комок, подступивший к горлу, прежде чем он протянул руку через крышку стола.       — Привет. Ты давно здесь ждешь?       Это прозвучало так знакомо для его собственных ушей, что он с трудом подавил в себе желание скривиться.       Йен оторвал взгляд от чашки, в которой он что-то помешивал маленькой серебряной ложкой. Микки сразу догадался, что он был в заднице, как только его глаза встретились с пылающей зеленью, поджатыми губами и выставленным вперед упрямым подбородком.       — Ты не разбудил меня, — констатировал Йен. — И не ответил ни на один из моих звонков. Твоя машина припаркована здесь. Где ты был, Микки?       Блядь. Блядь!       Разум Микки начал работать с утроенной скоростью, когда он тщательно вспоминал все варианты ответов, которые подготовил заранее.       Ему жаль было будить Йена. Он видел, каким тот был уставшим после своей смены.       На самом деле это было правдой, хотя и отчасти.       Открыв рот, Микки собрался произнести свою отрепетированную ложь, когда официантка подплыла к их столику, как изящное каноэ, ловко лавирующее между подводных камней. Стоило их взглядам встретиться, как Микки сразу понял, что облажался. После того, как девушка прекратила свои попытки уничтожить Микки силой своего взгляда, она посмотрела на Йена.       — Твой муж собирается выпить ЕЩЕ кофе или ему было достаточно того, что он уже выпил сегодня утром?       Глаза Йена на мгновение задержались на лице официантки, прежде чем его взгляд вернулся к Микки. Рыжая бровь взметнулась до линии роста волос, когда Йен посмотрел на него ТЕМ САМЫМ взглядом, от которого желудок Микки скрутило в одно мгновение. Он едва смог справиться с подступившей тошнотой, вовремя предотвратив порыв своего организма выплеснуть на крышку стола всё, что Микки сегодня выпил или съел.       — Что скажешь, любимый? Тебе нужен кофе? Или ты…       — Я всё объясню, — процедил Микки сквозь крепко стиснутые зубы. Если прежде у него никогда не возникало желание причинить вред женщине, то прямо сейчас он был на грани того, чтобы наплевать на свое гребаное воспитание. — Я объясню тебе всё по пути домой.       — Хорошо, как скажешь, — Йен пожал плечами, явно не удовлетворенный, но всё равно поднялся со стула. Порывшись в кармане, он достал бумажник и вручил девушке несколько купюр, которые сучка явно более чем заслужила в его понимании. — Спасибо, Марго, кофе был отличный.       Точно не настолько отличный, чтобы заплатить за него десять долларов, — подумал Микки, но ставил свои мысли невысказанными.       Их путь домой показался Микки самым долгим и напряженным за всю историю. Йен добрался до больницы на такси, прежде чем заметил машину Микки, припаркованную напротив закусочной.       Но им удалось поговорить, чему в итоге Микки был несказанно рад. Он сказал Йену, что случайно встретил Кекса в закусочной и что ему просто хватило приличия не обращать внимание на все подкаты, которые продолжал предпринимать парень. Отчасти это было правдой, и, судя по всему, Йен принял объяснения Микки. Они даже вместе посмеялись над чересчур бдительной официанткой (которая оказалась знакомой Йена, часто посещающего закусочную во время ланча). Однако неприятный привкус горечи так и остался во рту Микки. И продолжал оставаться там еще долгое время.       Пока дерьмо окончательно не пошло прахом, угодив в гребаный вентилятор спустя несколько месяцев.

***

      Оплодотворение Алисии прошло удачно. Микки и Йен были счастливы. Они стали еще счастливее, когда выяснилось, что у девушки оказалась многоплодная беременность и у них родятся однояйцевые близнецы. Йена удивил этот факт, но не настолько, чтобы его одолели какие-то подозрения.       Они продолжали ходить вместе с Алисией на приемы к врачу и пристально следить за ее беременностью. Микки старался игнорировать все поползновения Кекса, которые парень, казалось, был намерен обрушить на него, чтобы Микки никогда больше не смог увидеть под ними свет божий.       Йен наконец немного остыл и просто стал вести себя, как большой и спокойный слон, не обращающий внимание на лай маленькой приставучей шавки. Микки действительно гордился своим мужем.       Так продолжалось ровно до тех пор, пока Кекс, очевидно, не отчаялся настолько, что начал присылать Микки текстовые сообщения на его мобильный. Каждое из которых становилось раз от раза еще более нелепым и самонадеянным, чем предыдущее.       Микки знал, что не мог использовать против Кекса тот самый действенный метод, который всегда безошибочно помогал поставить на место любого наглеца. Во-первых, они были связаны противозаконными действиями, во-вторых, как только Кекс получил остаток суммы, обещанной ему Микки, он сразу уволился из больницы и переехал в Миннесоту, где жила его старшая сестра, как и было оговорено ими заранее.       В основном по последней причине у него не было возможности придушить ублюдка резинкой от гребаных трусов, когда одним вечером Йен (случайно!) обнаружил в телефоне Микки новое сообщение с фотографией весьма посредственного члена.       Микки пришлось во всем признаться. Черт возьми, он был в такой всепоглощающей панике, что понятия не имел, как должен был справиться со всем этим. Особенно в тот момент, когда спустился в гостиную после утреннего душа, только для того, чтобы обнаружить Йена, сидящего в его любимом кресле и обнимающего колени. На журнальном столике лежал телефон Микки, фотография твердого (и, блядь, незнакомого) члена заполняла экран айфона и выглядела как гремучая змея — коварная и ядовитая.       Боль, которую он тогда увидел в глазах своего рыжего, чуть не прикончила Микки на месте. Он обо всём рассказал Йену, не пропустив ни одной мельчайшей детали.       Это случилось ровно за три недели до того, как однажды вечером им позвонила Алисия из перинатального отделения, где она лежала уже около месяца, чтобы взволнованно сообщить, что у нее отошли воды.       Микки лишился секса на три недели. Но он не лишился доверия своего мужа, к своему искреннему изумлению.       Они продолжали спать в одной постели в переплетении конечностей. Микки был так счастлив, что ему было по-прежнему позволено даже просто дышать одним воздухом с Йеном, что ему ни разу не пришло в голову пожаловаться на что-то. Он знал, что не имел на это морального права.       После того, как они быстро оделись и выехали из дома, чтобы присутствовать при рождении их малышей, Йен сделал Микки самый быстрый (и самый, блядь, желанный) минет прямо в салоне их машины. Руки Микки так крепко сжимали руль Чарджера, когда его член плотно упирался в горло его горячего мужа, что он еще долго будет удивляться, как им удалось добраться до больницы целыми и невредимыми.       Йен простил его — окончательно и бесповоротно. Микки понял это, как только их взгляды встретились на пороге родильной палаты, где Алисия и медперсонал уже ждали и были готовы к появлению на свет двух крошечный новых жизней. Самых важных жизней для двух конкретных влюбленных мужчин.       Их дети были продолжением человека, который был и навсегда останется любовью всей жизни Микки. Они собирались быть в этом вместе, но теперь их стало в два раза больше. И если глубоко в душе Микки не совсем раскаялся в содеянном, то Йену не обязательно было об этом знать.