В ее легких — целый сад

Холли знает, что скоро умрет. Она пережила две Авады, пережила пытавшегося убить ее каждый год Вольдеморта, пережила тяготы войны и тоскливые мрачные дни. Несмотря ни на что она дотянула до своего совершеннолетия и теперь умрет, чуть-чуть не дожив до девятнадцати. И убьет ее не темный волшебник каким-нибудь смертельным заклинанием, не какой-нибудь реальный, материальный враг. Нет. Ее убьет то единственное, что всегда спасало. Любовь. Или, если точнее, ее отсутствие. Любовь — невероятная сила, которая всегда защищала ее от проклятий, оберегала от вреда и поддерживала в минуты слабости. Но на сей раз внутри у Холли одна лишь невыносимая пустота. Во время кашля боль раздирает грудь; лепестки прекрасных цветов вылетают изо рта — розовые, желтые, голубые, белые. Их становится все больше и больше, они выползают откуда-то из глубины груди, ворочаются в горле, при кашле выскакивают наружу и летят на пол. Холли выплевывает цветы, а Гермиона держит ее за руку. Когда приступ наконец проходит, она стоит на коленях в море раздавленных окровавленных лепестков. Ей становится все хуже. Гермиона ничего не говорит, молча помогает прибраться, взмахом палочки уничтожает лепестки — Холли же забирается на кровать и сворачивается калачиком. Они обе знают правду. Сейчас у нее четвертая стадия. Ей осталось примерно четыре месяца. Все началось, когда Холли было шестнадцать. Сначала появился всего лишь один лепесток, даже не выкашлялся, просто появился на языке, и она осторожно достала его, гадая, как, черт возьми, он там оказался. А потом однажды утром ее вырвало на подушку горстью мягких розовых цветков. Холли никому ничего не сказала; даже не слишком задумывалась, что с ней, когда приступы продолжились. У нее было полно других забот: нужно было выяснить, что замышляет Малфой, узнать о прошлом Вольдеморта. В конце концов однажды утром она слишком громко застонала от боли, выплюнув огромное количество крупных лепестков подсолнуха, и Гермиона прибежала на шум. По убитому выражению ее лица Холли поняла, что дело плохо. Гермиона объясняла, а Холли слушала. Как же все оказалось просто. Все опять сводилось к любви… — Человек, которого ты любишь… — начала Гермиона, закусив губу, и беспокойная морщина прорезала ее лоб, — ты уверена, что твои чувства не взаимны? Холли вспомнила полный ненависти взгляд темных глаз, кривую усмешку, холодный, презрительный тон. — Уверена. Гермиона обняла ее и сказала, что ей очень-очень жаль. — Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, — проговорила Холли. И Гермиона помогла ей сохранить эту тайну — придумывала оправдания, когда Холли срочно надо было покинуть класс из-за подступающего к горлу кашля; покупала зелья, которые замедляли прогрессирование болезни, и заказывала их анонимно через школьных сов; тщательно исследовала болезнь, но так и не нашла способа ее вылечить. Учебный год закончился, Снейп убил Дамблдора, они отправились на охоту за крестражами, а Холли все так же кашляла лепестками. У нее начались проблемы с дыханием: цветы, как злокачественная опухоль, пустили корни в легких. Рон обо всем узнал, но у них не было времени горевать — маленькими шажками они приближались к цели: уничтожили крестражи, спасли Снейпа, а потом Холли убила Вольдеморта. Она сидела со Снейпом в больничном крыле, пока он выздоравливал, и тот сказал ей, что она зря тратит время. — Вам нужно было дать мне умереть, — резко произнес он, глядя ей прямо в глаза. — Я не смогла, — сказала Холли. «Я люблю тебя», — не сказала Холли. Он выжил; его судили и признали невиновным, позволили снова преподавать зелья. Вместе с Роном и Гермионой Холли вернулась в Хогвартс, чтобы закончить обучение. Она уже кашляла лепестками несколько раз в неделю — цветами яблони, красными гвоздиками, ирисами, розами. В ее семье женщинам давали цветочные имена: Лили, Петуния, Холли*. Иронично, что причиной ее смерти станут цветы, которые разрастаются в легких, перекрывая воздух. Она тщательно, как василиск — Тайную комнату, охраняет свою тайну, ведь лекарства нет. Нет лекарства, кроме истинного поцелуя любви, но Снейп ее не любит. — Просто скажи этому парню, и все, — говорит Рон однажды днем, когда они сидят у озера, в уединенном уголке среди зелени, мха и груды лепестков, которые Холли только что выкашляла. — Все не так просто, Рон, — отвечает Гермиона и протягивает Холли стакан воды. — Почему ты так уверена, что он тебя не любит? — продолжает Рон. — Может, он просто хорошо скрывает свои чувства? — Определенно не мой случай, — бормочет Холли и пьет воду маленькими глотками. У нее горит в груди, болит горло, медный вкус на языке не проходит. От ветра лепестки веером разлетаются по земле. — Рон, — раздраженно начинает Гермиона, будто тот не понимает нечто очевидное. — Если она признается в своих чувствах, а он ее отвергнет… станет хуже. Можно ли винить Холли в том, что она не хочет… торопить события? Лицо Рона вытягивается. — Прости. Я не… Прости, Холли, я просто хочу помочь, но не знаю, что делать… — Тут он внезапно бледнеет. — Погоди-ка, это же не я? Парень, в которого ты… — Нет, конечно, — отрезает Гермиона и закатывает глаза. Рон вздыхает с облегчением, а потом бросает на Гермиону подозрительный взгляд. — Так ты знаешь, кто это? — Я догадалась, — говорит Гермиона. — Мы… мы его знаем, верно? — Да, — с несчастным видом отвечает Холли. — Кто он? Она вытирает рот тыльной стороной ладони, хрипло выдыхает — что-то щекочет ей горло: наверное, какой-то застрявший лепесток. — Снейп. Глаза Рона расширяются. Он молчит целую минуту, пока Холли пьет воду, а Гермиона избавляется от лепестков и следов крови. — Я все равно считаю, что тебе нужно ему признаться, — продолжает Рон. — Кто знает, что творится в башке у Снейпа? Ему удалось обмануть Вольдеморта. Тот думал, что он — его самый верный Пожиратель, а оказалось, что Снейп активно работал против него. Так что вполне возможно, Холли, что он любит тебя, просто хорошо это скрывает. — Он ненавидит меня, — бормочет Холли. «Он ненавидит меня», — снова думает она на следующий день, сидя на отработке в кабинете Снейпа. Она даже не помнит, как ее получила — возможно, что-то сломала или нагрубила ему, или… да какая разница? Осталось четыре месяца. И все же ей хотелось бы их провести как можно дальше от Снейпа. — Поттер, — тянет он, не сводя с нее пронзительного черного взгляда, от которого ее сердце все так же трепещет. — Кажется, я поручил вам писать строчки. Перестаньте на меня таращиться. «Тебе кто-нибудь говорил о том, какие красивые у тебя глаза?» — не говорит Холли и вслух отвечает: — Да, сэр. Она смотрит на текст, который ей предстоит скопировать: «Впредь я буду осторожнее и больше не буду, как дура, ронять пузырьки для зелий целыми подносами». А, так вот что произошло. Холли пишет строчку в шестой раз, когда чувствует приближение приступа: предательское стеснение в груди, боль в горле, внезапно выступивший пот, стекающий по спине. Нет-нет-нет. Только не здесь, не на глазах у Снейпа. Он не должен ни о чем узнать. Холли встает, прижимая руку к груди, к тому месту, где пульсирует боль. — Мне нужно уйти. — У вас сложилось впечатление, что вы можете сами себя отпустить? — Он бросает на нее презрительный взгляд. — Ваше наказание еще не закончилось. Вы останетесь здесь, пока не… Поттер! Но Холли уже выбегает из кабинета и спешит в ближайший туалет, задерживая дыхание: в груди, кажется, вот-вот произойдет взрыв и… Взрыв все-таки происходит, и она выплевывает один-единственный цветок — красный, очень красный — и на ходу ловит его рукой. Тяжело дыша, Холли продолжает бежать, и ее сердце отбивает стаккато где-то в ушах, грудь болит, а в горле… в горле распускаются мягкие лепестки. Она забегает в туалет вовремя; проскальзывает в кабинку, запирает дверь и падает на колени. Ярко-красные, даже алые, лепестки смешиваются на полу с кровью. Ей очень больно, боль пронизывает легкие каждый раз, когда она выкашливает цветы. Холли со свистом втягивает в себя воздух, одной рукой держась за стенку кабинки; голова кружится, а губы — в крови. В этот самый момент дверь в туалет с грохотом распахивается, и раздаются яростные шаги. — Поттер! Холли вздрагивает, кусает губы, от боли ей кажется, что ее режут тупым ножом, и в горле горит-горит-горит... — Не входите! — отчаянно кричит она. Шаги замирают. Она чувствует, что он стоит за дверью кабинки; наступает тишина, многозначительная и тяжелая, и Холли пытается, — правда, пытается! — но не может сдержаться и снова захлебывается кашлем. Пригоршня цветов падает на пол, и в тишине этот звук повторяется зловещим эхом. — Вам плохо, — резко и нетерпеливо говорит Снейп, тем же самым тоном он мог бы сказать: «Вы глупая девчонка, неужели в вашей голове совсем пусто?» — Нет, — отвечает Холли. — Вам нужно в больничное крыло. — Нет, я… Она не успевает закончить предложение из-за очередного приступа кашля. Цветов очень много, они ковром покрывают плиточный пол, и только теперь Холли понимает, что сегодня это розы. Красные розы. — Поттер, даже гиппогрифу ясно, что вы не в порядке, и от ваших жалких попыток скрыть проблемы со здоровьем у меня начинает болеть голова. Выходите быстро, или я сломаю чертову дверь. — Нет! Нельзя… нельзя, чтобы он увидел… Холли перебирает лепестки, сминая их дрожащими пальцами, а потом вспоминает о волшебной палочке. Сейчас она все уберет: цветы, кровь, весь этот бардак, — и Снейп ничего не увидит. Она… Ее скручивает еще один спазм; палочка со стуком падает на пол. Холли со сдавленным стоном выплевывает еще одну порцию цветов. — Достаточно, Поттер! — заявляет Снейп, широко распахивает дверь — и видит. Видит ярко-красные лепестки, устилающие пол и похожие на смертоносный венок; видит бескровное лицо Холли; видит ее губы, красные, как раздавленные розы. Он видит правду. Холли встречает его взгляд с растущим ужасом. Снейп бледнеет едва ли не так же сильно, как она; черные глаза лихорадочно, как два угля, блестят. Холли не знает, чего ждать, яростью ли сверкает его взгляд или нет, но на всякий случай готовится к неизбежному — к тому, что он испепелит ее своим взглядом, раздавит жестокими словами и тяжестью вечного презрения. Однако ничего из этого не происходит. Кажется, он застывает, как статуя, на целую вечность. Хотя, возможно, что-то случилось с ее восприятием времени, и прошла всего пара секунд. Холли моргает, и ей кажется, будто он стоит перед ней на коленях и, схватив тонкими пальцами ее за подбородок, вытирает кровь с губ, но нет, это невозможно. Снейп не двигается с места. Холли сглатывает; дыхание становится прерывистым и хриплым из-за недостатка воздуха. — Идите за мной, — наконец произносит он. Его голос мягкий — мягкий, как прикосновение лепестков к коже, и теперь да, у нее определенно галлюцинации, ну и ладно, она как-нибудь с этим смирится. Холли поднимает волшебную палочку, с трудом встает на ноги и, спотыкаясь, идет по коридору. Снейп шагает рядом, придерживая ее за плечо. На ощупь он твердый. Реальный. Этого не может быть. Снейп не прикасается к людям. Ему на всех плевать, а особенно — на нее. Они возвращаются в его кабинет. Она сидит на стуле и держит в руках кружку. — Пейте, — приказывает Снейп, и Холли слушается. Теплая жидкость, на вкус похожая на чай с медом, успокаивает першение в горле. Холли продолжает пить, крепко сжимая кружку. Она чувствует на себе взгляд Снейпа и сама начинает его внимательно рассматривать, замечает, как край мантии касается пола. — Поттер, посмотрите на меня. Холли не хочет смотреть ему в глаза, но мягкость его голоса не оставляет ей выбора. — Какая у вас стадия? Но что это, неужели он беспокоится? — Четвертая. По его лицу пробегает целый спектр эмоций — быстро, слишком быстро, чтобы их идентифицировать. В конце концов остается только то, что разобрать легко. Ярость. Именно ярость всегда была неотъемлемой частью всего их общения. — Тогда почему вы прячетесь по туалетам, Поттер? Почему вы все еще здесь? Идите к объекту своих чувств и трясите его, пока он не ответит вам взаимностью. На один безумный миг Холли представляет, как делает то, что он требует: вытягивает руки, сжимает плечи Снейпа и трясет его. Интересно, как бы он отреагировал. — Я не могу ничего сказать, — отвечает она. — Он не любит меня, а мне… мне нужно больше времени. Возможно, с ее стороны довольно эгоистично утаить от него правду. Рон и Гермиона поклялись хранить ее тайну. Когда она умрет и о ее болезни станет известно, все будут гадать, кого же она любила, а Снейп, если ему не все равно, обвинит в ее смерти кого угодно, но только не себя. В конце концов, он же не виноват в том, что не любит ее. Холли станет не первой жертвой неразделенной любви. Эта болезнь не сильно распространена, но каждый год стабильно уносит несколько жизней. — Он вас не любит, — повторяет Снейп, и в голосе сквозит такое недоверие, будто не любить ее просто невозможно. — Ненавидит. Он буквально сверлит ее взглядом — неужели использует легилименцию? Нет, она бы почувствовала. Если только он не настолько искусен, что может заглядывать в мысли незаметно... На всякий случай Холли поспешно опускает голову. — Я знаю этого человека? — Да. — Тот, кого вы раньше ненавидели? — Да. — Поттер… — начинает он мягко, слишком мягко. Черт. Нужно было соврать. Он не должен ни о чем узнать. Если ему вдруг не все равно (что, по всей видимости, правда, хоть и просто невероятно), это лишь причинит ему боль. — Неважно, — быстро отвечает Холли, встречаясь с ним взглядом. — Еще как важно! Мы же говорим о вашей жизни! — Он вновь выглядит сердитым. — Пейте чай и оставайтесь здесь. Я серьезно, Поттер. Только попробуйте уйти. — Ладно, — отвечает она. Холли удивляется, когда он уходит. Снейп закрывает за собой дверь, щелкает замком — что ж, она могла бы открыть его, если бы захотела, но почему-то этого не делает. Она остается в кресле и маленькими глотками пьет чай; гадает, куда отправился Снейп. Может, за ее друзьями? Сомневается, что она доберется до гриффиндорской башни самостоятельно, и пошел искать Рона и Гермиону? Бессмыслица. Чай действительно помогает от боли. Надо попросить у Снейпа рецепт. Холли ставит пустую кружку на стол и кладет руку себе на грудь. Если надавить вот сюда, и посильнее, то можно почувствовать цветы в легких, ощутить их вес, корни, стебли, лепестки, все эти чертовы цветы целиком. Каждый хриплый вдох приближает ее к неизбежной смерти. Через пару минут дверь со скрипом отворяется. Снейп возвращается не один, и Холли удивляется, увидев, кого он привел. — Малфой? Драко бросает на нее удивленный взгляд, а потом хмурится и, скрестив руки, поворачивается обратно к Снейпу. — Так в чем дело, профессор? Снейп хватает его за плечи и разворачивает обратно лицом к Холли. — Пришло время сказать правду, — торжественно провозглашает он. — Все это время из-за своего отца ты молчал, но Поттер должна услышать это сейчас. Расскажи ей о своих чувствах. — Что? — таким высоким голосом спрашивает Малфой, что это почти забавно. Холли медленно моргает. Что было в чае? — Ну же, Драко, — торопит Снейп. — Э-э, — начинает Драко, — наверное, мне бы хотелось, чтобы она стала моим другом? Потенциальным другом? — Да вы издеваетесь, — фыркает Холли. — Если не хочешь со мной дружить, то ничего страшного, — быстро произносит Малфой. — Я со Снейпом говорю. Вы что, полный идиот и решили, что я люблю Малфоя? Наступившая тишина настолько оглушительна, что Холли могла бы поклясться, будто слышит, как у нее в груди распускаются цветы. — Я не понимаю, что происходит, — в конце концов замечает Малфой. — Драко, — произносит Снейп и смотрит на Холли так, будто собирается убить ее на месте. — Уходи. Сейчас же. Драко пулей вылетает из кабинета, и Холли остается наедине со Снейпом — у него перекошен рот, дикий взгляд и просто ужасное выражение лица. Бледный призрак, закутанный в темные одежды. Предзнаменование смерти. Снова начинает першить в горле, и Холли кашляет — на языке появляется одинокая белая лилия, лепестки которой мягко касаются ее губ. — Ты — глупая девчонка, — рычит Снейп. Он рывком тянется к ней, обхватывает лицо и вырывает лилию у нее изо рта зубами; выплевывает на пол и… …И тут-то Холли наконец понимает, что никто не собирается ее убивать. Совсем не собирается. Он целует ее грубо, сводя с ума; целует так, будто хочет сам вдохнуть живительный воздух в ее легкие; целует так, будто сам умрет, если этого не сделает. Истинный поцелуй любви. А дальше начинается настоящее волшебство. По ее телу будто проносится очищающий поток, мгновенно выкорчевывая разросшийся в легких сад. Холли делает вдох полной грудью и понимает: цветов больше нет и наконец-то можно дышать. Охваченная жаром, она не может оторваться от губ Снейпа, руки — где ее руки? — лежат на его груди, а сердце колотится, как сумасшедшее. Он что-то рычит ей в рот, обводит контур губ языком, а потом погружает его внутрь, скользкий и очень горячий. Почему Снейп раньше казался ей таким холодным? О нет, он как огонь, он как пожар, и она бы с радостью в нем сгорела. Холли хватает его за плечи, отвечает на поцелуй, а спиной натыкается на что-то твердое — наверное, на стену. Снейп тут же притискивает ее к этой стене своим телом. Он запускает руку в ее волосы, запрокидывает голову, целует сильнее — зло, страстно и в то же время отчаянно, будто боится, что она исчезнет, если он остановится; будто хочет наказать Холли за то, что так долго хранила свою тайну; будто это их последний поцелуй. Когда они наконец отрываются друг от друга, Холли едва может дышать (и на этот раз цветы тут ни при чем). — Ты вообще не собиралась мне ничего рассказывать? — хрипло спрашивает он и снова запускает пальцы в ее кудряшки. — Глупо и безответственно планировала умереть в одиночестве? Темный взгляд обжигает огнем, и ей хочется в нем раствориться. — Я была уверена… что ты меня не любишь. — Как я могу не любить тебя? Поттер, ты невероятная идиотка! — Оскорбление несколько раз эхом отдается по комнате, и Холли улыбается. — Ты тоже ничего не говорил. Он прикасается лбом к ее лбу и тяжело вздыхает. — Я понятия не имел о твоих чувствах и не хотел заводить разговоры о том, что в лучшем случае вызвало бы у тебя недоумение, а в худшем — отвращение. Я наблюдал за тобой издалека и ждал, что ты найдешь свое счастье с другим человеком. — Драко, например? Нет. Мне всегда хотелось быть только с тобой. Он отстраняется и кладет руку ей на затылок. — Когда это началось? — На шестом курсе. — Тебе удалось так долго скрывать свое состояние? — потрясенно спрашивает Снейп. — Как, Поттер? Ты пользовалась хроноворотом? — Нет. Я была очень осторожна, и мне помогали друзья. — Уизли и Грейнджер обо всем знали? Знали… обо мне? Она кивает. Он тихо фыркает. — И никто из них не пытался вразумить тебя? Заставить рассказать правду? — Ну, вообще-то Рон пытался. Я сказала, что ты не хочешь меня. С рычанием он подается вперед и вжимается в нее бедрами, и она чувствует — ох. Это… он… ох. — Разве похоже, будто я не хочу тебя? Если бы я знал, то уже давно наслаждался бы каждым дюймом твоего тела… Его губы скользят вниз по виску, щеке, шее, а затем язык касается лихорадочно бьющейся жилки. Холли стонет и прижимается к нему, к этой большой выпуклости. — Можешь… начинать делать это сейчас… — Ты уверена? — спрашивает он и снова трется о нее пахом. Холли чувствует, как сильно он возбужден, как сильно ее хочет. — Уверена в том, о чем просишь? — Судя по всему, он едва себя сдерживает. — Трахни меня, — говорит она. И Снейп, бросив все попытки сдержаться, буквально на нее набрасывается: рывком расстегивает блузку, сдергивает лифчик, грубо целует губы, шею, спускается ниже — теперь его губы на ее груди, он вбирает в рот сосок целиком, посасывает его — черт! Холли охватывает такой жар, что кажется, будто она вот-вот сгорит заживо. Она что-то стонет в ответ — то ли «да», то ли «Северус», а возможно — и то и другое, она не понимает, и ей все равно. Его руки жадно блуждают по ее телу. Исследуют, хватают, мнут — страстно, неистово; хотят познать каждую клеточку ее тела, раскрыть каждый секрет; хотят обладать и терзать; они скользят вниз и… …да, о да… …оказываются под юбкой и спускают вниз трусы; тонкие сильные пальцы оказываются внутри, касаются клитора, ласкают его круговыми движениями. Холли подается навстречу каждому движению и громко стонет. Она готова, она очень мокрая, и все происходящее — лучше, гораздо лучше, чем в ее фантазиях, которые преследовали ее долгими одинокими ночами. От поцелуев и прикосновений Снейпа внутри поднимается жаркая удушливая волна, и Холли просто трясет от желания. То, что внутри нее еще пусто, — просто форменное преступление, и от этой пустоты ей физически больно. — Снейп, — умоляет она, сладко, предвкушающе дрожа. Он отвечает тихим стоном, задевает зубами ее возбужденный сосок, крепче сжимает рукой ее волосы. — Поттер… Холли… Скажи, что… — неразборчиво выдыхает он. — Да, да, да... — говорит она. Они синхронно, сталкиваясь руками, тянутся к его поясу и одновременно пытаются снять с него брюки. Снейп раздевается, и она наконец видит его член — длинный и толстый. При любых других обстоятельствах Холли забеспокоилась бы, что он слишком большой и будет больно, но прямо сейчас все, чего ей хочется, это ощутить его внутри. Быстрым движением Снейп подхватывает ее под ягодицы и поднимает, прижимает к стене, а потом широкая гладкая головка тычется внутрь. Он медленно входит — член большой, и ощущения болезненные. Она дрожит по мере того, как он продвигается внутрь, дюйм за дюймом, а затем входит до конца, и яйца со шлепком касаются ее скользкого сочащегося влагой входа. Холли, сжимая его плечи, обвив ногами его талию, быстро и судорожно дышит. Снейп не сводит с нее внимательного взгляда, и его член пульсирует внутри нее. Еще несколько секунд Снейп наблюдает за ее реакцией (она потрясена новыми ощущениями, она удивлена, что член в ней поместился, она счастлива быть настолько глубоко заполненной), а потом, еще раз лизнув в шею, медленно выходит и снова толкается обратно. Нервные окончания Холли едва не вспыхивают. Еще толчок, чуть быстрее. Третий, и темп увеличивается. Снейп начинает быстро двигаться — он приподнимает Холли, больно впиваясь пальцами в ее бедра, и насаживает на себя все сильнее и сильнее, глубже и глубже, заполняет без остатка, принося жгучее наслаждение. Дрожа всем телом, она все тянет и тянет Снейпа на себя, стонет при каждом новом толчке и будто растекается по его члену. Он целует ее в шею так грубо, что остается дорожка из засосов; каждый новый поцелуй — ощутимее предыдущего. Кажется, будто на горле распускается воротник из фиолетовых цветов. При каждом движении Холли бьется спиной об стену, и там у нее тоже наверняка останутся синяки. Снейп снова резко входит — Холли выгибается и, сдавленно вскрикнув, кончает. Она всхлипывает, охваченная первобытным блаженством, разливающимся по каждой клеточке тела; оргазм не похож ни на что, испытанное ранее. Холли податливо обмякает в объятиях Снейпа, слабо постанывая и почти ничего не соображая от удовольствия, а тот наконец приближается к своей разрядке — насаживает ее на свой член, прикусывает кожу на шее, что-то хрипло и приглушенно стонет. Два слога. Хол-ли. Темп замедляется, Снейп вновь глубоко входит, содрогается и… — Пожалуйста, — просит она, даже сквозь послеоргазменный дурман понимая, что ей нужно, — пожалуйста, пожалуйста… Снейп снова прикусывает ее кожу — боль идеально сочетается с удовольствием — и с громким стоном кончает. Холли чувствует, как внутри растекается его сперма, и ее настигает вторая кульминация — мышцы судорожно сокращаются, помогая ему излиться в нее полностью, до последней капли. Она полностью растворяется в океане незнакомых ощущений, и его волны уносят ее куда-то далеко-далеко. Холли что-то кричит, и, возможно, это его имя. Наконец Снейп вынимает из нее свой обмякающий член и поднимает голову. Она открывает глаза, и они долго смотрят друг на друга. На его лице блестят капли пота, волосы прилипли к щекам, губы влажные и распухшие. Впрочем, Холли уверена, что сама выглядит не лучше. — Ты в порядке? — хрипло спрашивает он, и такого голоса она у него еще не слышала. — Да, — с трудом выдыхает в ответ она. Он слегка прижимается к ней. — Тебе было больно. В ответ она смеется — от долгого смеха сотрясается грудная клетка. — Мне было больно раньше, когда ты скрывал от меня свою любовь. Сейчас все хорошо. У нас все будет хорошо. — Думаешь? — Он вскидывает бровь и оглядывает их голые тела, как бы говоря: посмотри, что мы только натворили. — Да, — отвечает Холли и целует его в лоб. — Я уверена. Хотя нет, погоди-ка. Есть одна проблема. — Какая? Она бросает на него строгий взгляд. — Ты так и не сказал. Что любишь меня. — Я люблю тебя, — улыбается он. Лучший день в ее жизни. — Хочу слышать эти слова каждый божий день, — заявляет Холли, — а то вдруг цветы вернутся. Цветы не вернутся, и они оба это знают. Улыбка Снейпа становится шире, и он повторяет: — Я люблю тебя. Не хватает еще одного, последнего. — Я тоже люблю тебя, — говорит Холли и снова его целует. Ну вот. Теперь все идеально. Конец