***
Саня поцелуи не жаловал. Обмен слюной, неровная кромка зубов под кончиком языка. А девушки, с которыми целоваться приходилось, порой рот открывали так широко, что казалось вот-вот целиком его заглотят. С берцами вместе, не пережевывая. Да и ничего особенного в этом не было. Целовался, потому что все пацаны со своими девушками целовались. Губы к губам, мягкая грудь, прижатая к его груди, под пальцами гладкие волосы, сладко пахнущие фруктово-ягодной отдушкой. У Настюхи банановая от навороченного веганского шампуня, и все время, что они были вместе, Сане казалось, будто гниловато-приторный душок прилип к задней стенке горла. Настюха — это липкий блеск для губ, мятная жвачка, дешевые бабские сигареты с клубничным вкусом и рыжие пятна от тоналки на его любимых балахонах с Арией. Встречался Саня тоже по принципу «потому что все встречаются». Но сам ни с кем не расставался, сердечки, — в отличие от некоторых восторженных идиотов, — никому не разбивал. Девушки, привлеченные его отстраненностью, молчаливостью и хмурым еблетом, почему-то сами быстро разочаровывались. Кто-то слетал сразу же: неделя-другая, и вот его уже слали лесом. Кто-то, — Настюха, конечно, чтоб ее, — держался до последнего. Терпел, страдал, но исход был тем же. Они расстались на прошлых выходных. В этом возрасте, если вы в отношениях дольше пары месяцев, вы практически женаты. А уж если четыре — в глазах всех друзей, знакомых и одноклассников вы неразлучная парочка голубков, никто и представить не может вас врозь и «Да как так-то, Сань, вы же созданы друг для друга!» Саня в ответ пялился пустым взглядом на восклицающих до тех пор, пока его не оставляли в покое. Настя натянуто улыбалась, выдавала расплывчатое «Не срослось, бывает». И уже через пару дней все окружающие решили, что Санек бесконечно страдает и убивается от внезапного и подлого разрыва. То, что Настюха тут же замутила с Игорем из параллельного, ситуации не помогло. Пошли слухи о предательстве и измене, словно их жизнь — сраный турецкий сериал в полуденный прайм-тайм по федеральному каналу. И только Саня и Настюха знали — проблема в нем. Когда вам семнадцать, вы встречаетесь четыре месяца, и вы далеко не невинные овечки, следующий за поцелуями шаг кажется очевидным, своевременным и логичным. Вот только, даже если Настюха была готова с ним на все, Саня решительно отказывался от каких-либо поползновений. От поцелуев и без того ком стоял в горле, ебучая тоналка размазывалась по балахонам, а он никогда в своей жизни не сможет смотреть на бананы, не содрогаясь внутренне. И это обидно пиздец! Ведь Настюха — мечта. Красивая, внимательная, понимающая. Рядом с ней Саня чувствовал себя интересным, веселым и сильным. Он мог говорить с ней часами, считал, что только в такую и можно без памяти влюбиться. Но как только ее липкие губы оказывались на его губах, а маленькая ладошка ненавязчиво ползла все ближе и ближе к ширинке, Саню передергивало, отрубало. До холодка за пупком. До желания отодвинуться как можно дальше. Настюха сначала терпеливо ждала. Когда терпение закончилось, пыталась обсудить. Потом, конечно же, обижалась. И в итоге, не выдержав, бросила его. Конец истории. Если бы не сраные слухи о его разбитом сердечке. Саня покосился через балконную дверь внутрь квартиры. Там, в углу большого дивана, уютненько устроилась новоиспеченная парочка. Ладони Игоря уже вовсю сжимались на Настюхиных ягодицах через плотные черные джинсы, и его нисколько не смущал ни блеск для губ, ни банановая отдушка. Игореха на седьмом небе от счастья. Он не первый год влюблен в Настюху, и теперь ему позволялось обнимать ее, такую же счастливую, на глазах у всей тусовки. В глазах так и читалось гордое и восторженное: поглядите, это — моя девушка! Саня завистливо вздохнул, чем привлек внимание тусующегося с ним на балконе Лехи. И чего они находят в этих поцелуях, а? Он предпочел бы провести вечер иначе. Взять того же Леху, завалиться домой, на продавленный раскладной диван с протащенным втихую мимо матери пивом. Но нет. Не прийти на вписку к Игорю на хату — все равно, что расписаться в разбитом сердечке и признать поражение. А Саня был победителем, ясно? Видимо, в принципе, по жизни. — Чего, вздыхаешь по потерянной любви? — издевательски протянули над ухом. — Отъебись. — Сам виноват, — хихикнул Леха, запивая вердикт пивом, — Такую бабу проворонил. Балда! И ткнул его в лобешник ладонью, как разыгравшегося щенка. Саня только отмахнулся. — Ниче я не проворонил, — пробурчал он, на что тут же получил все тем же издевательским тоном «Ага-ага», мол, «ни единому слову твоему не верю». Саня толкнул его в бок локтем и повторил громче, — Да говорю тебе, плевал я! — Как скажешь, братан, — Леха поднял ладони в жесте «сдаюсь-сдаюсь, не бей только», — Кто вообще, как не я, тебя поймет, ну? Не одно и то же, хотелось было вставить Сане, но вместо этого он просто кивнул. Леха — всегда на его стороне. Единственный, кто поверил на слово, что Настюха в их расставании не при делах. Он, кстати, и был тем самым восторженным идиотом, серийным разбивателем женских сердечек всея района. У него тоже было оправдание: он, видите ли, верил в большую-пребольшую любовь, которая должна поразить его, как гром среди ясного неба. Или как внезапный стояк в маршрутке, набитой пенсионерками. Если Санины отношения оставляли желать лучшего, то Леха зарекомендовал себя чуваком, который соглашается встречаться с любой, кто предложит. Буквально. Леха соглашался, все шло гладенько и четенько, а потом, — бац! — и порывал с бедняжками, месяца не проходило. — Не та, — пожимал плечом, — Чего время тратить? Сейчас у него перерыв, но последней, кажется, была Катя годом младше? Или та была в октябре, а последней Машка из соседней школы? Саня их даже не запоминал. Но не осуждал, ведь Леха — охуенный друг. Вот, тусуется с ним на холодном балконе посреди пьянки, потому что Сане нужно показать, что у него все окей, и заодно помочь Настюхе со слухами. — Получается хуево, — поделился наблюдениями Леха, — Если будешь торчать грустной тенью на балконе весь вечер, только убедишь всех в обратном. Но утягивать его в тепло квартиры не спешил, как и оставлять в одиночестве. В комнате за их спинами погасили свет, и лилово-рыжее от фонарей зимнее небо за окном стало вдруг ярче. На влажном горлышке бутылки в Лехиных пальцах плясали отсветы от включенного телека. Тот работал без звука с самого начала вечера и теперь сине-бело-зелеными мельканиями освещал свалившихся в кучу на диване пьяных школьников. Любая туса рано или поздно скатывается в унылый час, когда перепившие уже проблевались и нашли, где прилечь, парочки забились в укромные уголки, а те, кто не напизделся за вечер, устроились на кухне. Чей-то телефон на столе во всю орал OneRepublic. Они же, как два идиота, вот — на холодной плитке, на балконе. Один пиво цедит по глотку в час, а второй смолит синий винстон без продыху. Саня покосился осторожно на Леху. Как тот обхватывает губами горлышко бутылки, как стучит посеребренным кольцом на указательном по стеклу в такт едва слышному: They've got All the right friends in all the right places So yeah, we're going down Леха — охуенный друг. Его лучший друг. — Слышь, — Саня отвернулся, снова подталкивая его локтем. Тут же остановился, задумался. Продолжать или нет? И только после едва заинтересованного «м-м-м?», все-таки выдавил, — А тебе целоваться нравится? Краем глаза заметил — Леха оторвался от бутылки и теперь смотрит на него. Только в такой тьме, да искоса, выражение не разглядеть. Повисла тишина, на целый повтор припева, за который Саня успел десять раз проклясть себя и свой длинный язык, который почему-то развязывался в присутствии этого идиота. Зазвучал проигрыш, когда Леха выдавил: — Пожалуй. Так неуверенно, что у Сани тут же отлегло. Пусть ответ был положительный, показалось, что он теперь не один на один со своей проблемой. И все же, чтобы замять потеснившую их на крошечном балкончике неловкость, Саня хохотнул: — И ничего, что поцелуи не с Той Самой? Леха только улыбнулся покровительственно во все тридцать два: — С Той Самой, Сань, вообще все иначе будет, знаешь. Саня не знал. Да и откуда? И Леха не знал, только делал вид. Но его спокойная железобетонная уверенность успокаивала. Саня расслабился, прислонился к теплому плечу. Вжался и выдохнул облегченно. Пускай себе верит во что хочет. Саня порой и сам верил, что уж кто-кто, а Леха-то ее найдет, свою большую-пребольшую любовь. Они так и сидели в тишине, пока песня не сменилась на более оживленную Кэтти Перри. Саня успел согреться и даже подумал выцепить у Лехи пива, хотя бы глоток, когда раздалось предательское: — А тебе? Подавив в себе желание перечислить все известные нецензурные выражения на Великом и Могучем, Саня выпрямился. Оторвался от теплого удобного тела. — Ну, — протянул, разрываясь между желанием отпиздеться таким же простым «пожалуй» или «когда как» и необходимостью хоть кому-то, блять, выговориться. Победило второе, и он повернулся к Лехе лицом, начиная с самого очевидного, — Понимаешь, дело в ебучих бананах! Леха вылупился на него, словно не знал — рассмеяться или санитаров вызывать. — Ты че, на бананах целоваться тренировался? — Нет, — отмахнулся раздраженно Саня, а потом завис, вдумываясь, — Да и как? Они же… Леша махнул рукой, мол, не важно. Саня согласно кивнул. Обсудят форму в другой раз. Он набрал побольше воздуха в легкие и единым потоком выдал все: про зубы, бананы, блеск для губ. Когда дошел до пятен от тоналки, Леша уже не скрываясь ржал: — Да как она посмела! — прохрипел он сквозь смешки, — Такой ущерб твоим потрясающим, уникальным балахонам с Арией… — Не смешно, придурок, — надулся Саня, — Знаешь, как тяжело это говно оттирать? Да перестань ты ржать! Снова ткнул локтем под ребра, чтобы угомонить. А то на ржач сейчас весь район сбежится. Леха ойкнул, еще трижды хихикнул и, в конце концов, заткнулся. Шатко выдохнул, поглаживая живот. То ли Саня ткнул так сильно, то ли он его надорвал, пока смеялся. Саня ему тут, между прочим, о главной проблеме своей жизни рассказал! А он ржет. Леша успокаивающе хлопнул его по плечу. Сразу и поддержка, и извинение за реакцию. А потом в два глотка допил остатки пива, которое не мог закончить битый час. Задумался, подцепляя ногтем размякшую от конденсата этикетку. Его черные брови сошлись к переносице. — А погнали до ларька, пока еще продают, а? — предложил он внезапно, резко сменив тему разговора. Подорвался, потирая ладонями через спортивки свои затекшие ноги. Саня был благодарен, что о поцелуях они больше говорить не будут, но это не значило, что идея показалась ему охуительной. Он скривился капризно: — Там холодно. — Но у меня закончилось пиво, — спокойно ответил Леша, а потом потряс Санину пачку винстона, — И у тебя всего две сигареты. Не ленись, поднимай задницу. Саня цокнул, но с кряхтением поднялся, бурча недовольное: — Там еще водка где-то была, знаешь ли. — Ее полчаса назад пацаны на кухню утащили, — Леха, не стесняясь, вытряхнул одну из последних сигарет из его пачки и подкурил, — Сомневаюсь, что там что-то осталось. Поежившись, Саня окинул его хмурым взглядом. Леха не впечатлился. Холодно. Он был слишком трезвый. А в ларек, простите, с балкона 18-го этажа не сиганешь, это в квартиру возвращаться нужно. Объяснять, куда идут. Игореху предупреждать, чтобы домофон слушал, или хотя бы ключи дал. От Настюхи отрывать… Леха, будто мысли его читал, или догадался, судя по сочувствующему взгляду, поэтому предложил: — С Игорехой сам побазарю, ты на кухню сгоняй, может, им там чего нужно? Пацанам, конечно, много чего было нужно. Сигареты, пиво, закусь. Девочки влезли было с просьбой о винишке, но, когда Саня буркнул про ларек, сдулись и снизили требования до ананасовой эссы. Чувствуя себя официантом, Саня забил в заметки на телефоне все пожелания, собрал мятые купюры, распихав их по карманам джинсов, и уже обувался, когда Леха вернулся с ключами. В зале кто-то завывал под Максим, на кухне играл трек 25/17 про первое сентября, и от этой какофонии звуков мутило не хуже, чем от паленой водки. Поэтому, когда они вывалились на лестничную площадку из хаты и тишина шарахнула по ушам, завернула их в свое непроницаемое одеяло, Саня даже проникся искренней благодарностью за дебильную идею сгонять в ларек. Леха вдавил кнопку вызова лифта, зашуршал, поскрипывая, подъемный механизм. Игорь жил на 18-м этаже панельной многоэтажки, из тех, что построили в начале нулевых. Со странным планировками, где все комнаты смежные, огромными рекреациями на этажах, но крошечными подъездами. И такими же маленькими, тесными лифтами. Они с Лехой утрамбовались внутрь, пытаясь уместить себя и свои пуховики. За спиной Саня нашарил панель, вдавил кнопку первого этажа и дверь захлопнулась. Пол под ногами дернулся было вверх, на мгновение, прежде чем кабина начала опускаться. Леха, при внезапно ярком освещении желтой лампы в непрозрачном плафоне, разглядывал его, не скрываясь. Задумчиво так, прищурившись. Словно пытался какую загадку разгадать, или уравнение решить. Вот только у них у обоих по алгебре тройбаны, с натяжкой. Саня вздернул бровь, мол, чего тебе, и Леха хохотнул. Не в тему, нервно. — Что прям, — он замешкался, подбирая слова, — Совсем-совсем не нравится? Саня пожал плечом. Они с Лехой всегда были примерно одного роста, до прошлого года. А потом этот идиот вымахал сразу сантиметров на пятнадцать за лето, и вот, теперь нависал над Саней, дышал часто, шумно. Ресницы длинные, и отбрасывают причудливые тени на Лехины впалые щеки, словно огромные щупальца. А за этими ресницами — чернющие глаза, от которых не скрыться. Взгляд, который поощряет всегда, находит на любой, самой большой пьянке. И сейчас этот взгляд мечется от Саниных глаз вниз, до губ, а потом обратно, туда-сюда, как в дешевом кино, или бульварном романчике из тех, что в пыльных коробках лежат на дачном чердаке. Леха подался вперед. Остановился на полпути, — джентльмен, епт, — загородил тусклую лампу своей башкой. Вылупился черными-черными глазами, дыхнул пивом Сане в щеку. Сказал: — Можешь мне въебать, если че. Саня закатил глаза, — потому что лицо держать нужно, марку какую-то. Даже если сердце подскочило к горлу, забилось там часто-часто, — и замер, перестав дышать. Лицо Лехи все приближалось. Секунды вдруг растянулись, потекли медленно, лениво. Слишком медленно, черт побери. Всплеснув руками, Саня схватился за плечи этого долбоеба, сжал пальцы на синтепоне крутки, тот заскрипел под прикосновениями. Ебал я в рот, решил Саня, дернув Леху на себя, Будь что будет. А разберемся потом. От Лехи пахло пивом, Саниными сигаретами, дешевым дезодорантом из тех, какими пользовались все пацаны в их классе, да так, что дышать в раздевалке после физры было невозможно. Чем-то солено-морским сверху, то ли одеколон, то ли лосьон после бритья. Губы оказались сухими и такими горячими, что на секунду Сане показалось, что он обожжется. Они прижались друг к другу ртами, как малолетки в детском саду, замерли так. Горячо, немного колется отросшей щетиной, но по краю губ, тонкими-тонкими импульсами разошлось болезненно-сладкое ощущение, отдалось куда-то в грудь. С такой силой, что Саня сам не ожидал, отшатнулся, глотнул воздуха и подался обратно, прижался теснее. Леха усмехнулся в поцелуй, у Сани в животе все органы разом сделали тройное сальто от изгиба губ на его губах. А потом этот идиот приоткрыл рот и все мысли напрочь вылетели у Сани из головы. Только сухие губы, горячий язык за ними, синтепон куртки под взмокшими ладонями. Дзинь! Лифт дернулся, останавливаясь. Никогда еще так быстро он не проезжал 18 этажей. Они успели отвалиться друг от друга буквально за секунду до того, как тяжелые двери распахнулись. На всякий случай, вдруг кто-нибудь из соседей возвращался с поздней прогулки с собачкой, блин, или с работы. Саня тяжело дышал. Внутри, где-то над желудком что-то большое и горячее низко дребезжало, отдаваясь вибрацией в конечности. Сглотнув сухим горлом, он вылупился на Леху. Что за нахрен это только что было? Не найдя других слов, не зная, что еще сказать, Саня выдавил: — И оно всегда так? Потому что если вот так — всегда, то он понимал, почему все вокруг были настолько одержимы поцелуями. Его мысли все еще не могли собраться в кучку, мозг отказывался соображать, губы зудели, а внутри него — пусто и горячо. Он переступил с одной ноги на другую. Осознал, что в штанах тесно, и в очередной раз с благодарностью подумал о своих огромных балахонах и пуховике по коленку. Одно дело — засосать лучшего друга. Другое, если у тебя при этом встал. Леха хлопнул глазами, своими невозможно-черными ресницами, и медленно покачал головой: — Так не всегда. Над головой снова дзинькнуло, двери пришли в движение, и Леха, словно очнувшись ото сна, быстро выставил ногу, чтобы не дать им захлопнуться. Оглянулся на Саню, окинул его взглядом и неуверенно поинтересовался: — Идем? Саня замешкался. Посмотрел туда, к коридору у лифта, который упирался в подъездную дверь. Поднял взгляд на Леху. И вдруг понял. Ему дают легкий выход. Простой, удобный. Они выходят из лифта, идут за пивом, и до конца своих жизней делают вид, что ничего не происходило на этой пьянке. Твою мать, да это лучшее, что вообще с ним случалось. Нет уж! Хрен ему. — Неа, — он растянул губы в улыбке, сложил руки на груди и прижался спиной к деревянной панели, которой был обит лифт. Леха замер, словно не ожидал. Коротко облизнул губы. — А ларек? — хрипло выдавил он. Саня поднял бровь, пожал плечом и, устав ломать комедию, схватился за локоть Лехи. Дернул его обратно. Двери, — БАМ! — с грохотом закрылись. И пока Леша не успел сообразить, что произошло, Саня вдавил в панель кнопку 24-го этажа. Прокатятся лишний раз, ларек подождет. Но когда кабина дернулась и начала движение вверх, его уверенность и наглость испарились. До того, как двери запахнулись, до того, как он снова оказался один на один с Лехой в замкнутом пространстве, он вроде как был уверен в том, что делает. Сейчас же нет. Совсем, сука, нет. Леша нависал над ним, и Саня не знал, куда деть руки. Запихнул в карманы, тут же вытащил, переступил с одной ноги на другую. Черт! Поднял взгляд на Леху, уставился, мысленно взмолившись «Сделай что-нибудь, братан!» Но Леха остался глух к его ментальным просьбам. Лифт медленно полз, перекатывание тросов отдавалось жужжанием, на панели красная стрелка вверх отсчитывала этажи. Третий, четвертый, пятый… Саня почувствовал, что время утекает, уходит у него из-под пальцев. Он с силой закусил щеку, чтобы прийти в себя. Страшно — пиздец. Они должны поговорить об этом? Или он может просто податься вперед, как ни в чем не бывало, словно они делали это миллион раз. А если Леха не хотел? А если Сане просто почудилось? — Бля, — не выдержал он, чувствуя, что у него скоро от размышлений пар из ушей пойдет, — Братан… Леха отмер, прижался к противоположной стене, прикрыл глаза ладонью от тусклой лампы и глухо спросил: — Нахуя ты согласился встречаться с Настюхой? Саня поморщился. Настюха-то тут при чем? Внезапное упоминание бывшей сейчас, когда все, чего Сане хотелось — чтобы этот идиот вжал его в стену лифта и целовал, пока у него воздух в легких не закончится, так выбесило, что вместо ответа Саня выплюнул: — А ты нахуй соглашаешься каждый раз? Леха убрал руку, поглядел на него исподлобья. Саня даже не думал отводить глаза. Восьмой, девятый, десятый, стрелочка продолжала мигать. Леша сдался, отвернулся. Не нашелся с ответом. Идиот, который ищет свою большую любовь, блин, и соглашается встречаться с каждым, кто предложит. Точно. Саня встряхнулся, набираясь смелости. И выпалил прежде, чем успеет себя остановить: — А встречайся со мной. Леша повернулся к нему так резко, что Сане показалось, тот шею себе свернет. — Чего? — весело поинтересовался Саня, — Ты же соглашаешься всегда, разве нет? Леша смотрел на него с открытым ртом, а потом резко захлопнул, клацнули зубы. Он фыркнул, а потом заржал так, что стены затряслись. Может, Леха и соглашался встречаться со всеми. Но и сам Саня встречался, потому что все встречались. Все пацаны, и Леха тоже. Особенно Леха. Отсмеявшись, он потер лоб и поглядел на Саню пристально: — Надеешься, что через месяц отстану? — А ты собираешься? — поинтересовался Саня ему в тон, — Или я на Ту Самую не тяну? — Идиот, — вздохнул пораженно Леха, сделал полшажочка вперед, — так, никаких больше пятен от тональника? — Я знаю, что ты будешь обращаться с моими балахонами бережно, — уверенно заявил Саня, опустив взгляд на Лехины ладони. Квадратные, со сбитыми костяшками. Вспомнил, как Настюха плавилась под прикосновениями Игорька, и вдруг захотелось ощутить эти квадратные ладони на себе. На своих щеках, пока его притягивают ближе, между лопаток, на пояснице и ниже. Он сглотнул и добавил, — Если я тебя об обратном не попрошу. Леха усмехнулся, и от его острой усмешки Саня почувствовал, как мурашки бегут от загривка вниз, до самого копчика. Ему хотелось ощутить эти ладони на себе. Да побыстрее. Он ухватился за Лехины запястья, подтащил его ближе и устроил горячие ладони на своих щеках, как и хотел, подставился, напрашиваясь на поцелуй. Так, как сотни раз с ним делали девчонки, а он только уклонялся до последнего. — Так это «Да»? Леха склонился к нему ближе и уже в самые губы прошептал: — Нам все равно надо в ларек сгонять для пацанов. — Да сгоняем! Просто, — Саня отвел глаза к панели над дверями, — Позже. Они прокатились с 24-го этажа до первого и обратно еще три раза, прежде чем все-таки вышли на улицу. Едва успели в ларек, и забыли купить девчонкам их ананасовую гадость. Только Сане было все равно, когда Настюха, довольная и в обнимку с Игорем, выползла из его комнаты. Лехина горячая ладонь лежала между его лопаток. Ему никогда не нравилось целоваться. А Леха всегда искал большую любовь. Только искал Леха не там, а целовался Саня не с теми.***