Утрата

Цзинь Гуанъяо просыпается, прикрывая глаза от яркого света. С улицы доносится веселый гомон, а с заднего двора — хлопки простыней, сохнущих на солнце. По опустевшему постоялому двору звуки разносятся далеко: кухарка гремит посудой, занятые уборкой слуги переговариваются, а хозяин терпеливо объясняет кому-то, что все номера выкуплены на неделю вперед (Жусун впервые так далеко от дома, и его безопасность превыше всего). Цзинь Гуанъяо подрывается. Он не слышит ни детской болтовни, ни стука игрушки по полу. Жусун до странного тихий ребенок, но он не может сидеть беззвучно. — А-Сун? Взгляд мечется по комнате, но в ней никого, кроме стрекозы и отражения в медном зеркале. В голове проносится тысяча несчастий: злоумышленники, нечисть, большая птица, унесшая Жусуна в свое гнездо. Цзинь Гуанъяо осматривает постоялый двор. Проверяет под лестницей, за мешками с крупой, среди колышущихся простыней, заглядывает в каждую комнату и под каждую лавку. Но тщетно. Он находит лишь слоняющегося без дела адепта. — Ты видел а-Суна? — Кажется, молодой господин Сюэ взял его на реку. Краска сходит с лица Цзинь Гуанъяо — ну конечно же, Сюэ Ян! Как он мог забыть о жестоком негодяе, которого взял с собой? Мелькают прохожие, лавки с танхулу — он обещал Жусуну купить засахаренный боярышник после обеда — и сонные морды лошадей, запряженных в повозки. Картины перед глазами одна страшнее другой: вот Сюэ Ян топит Жусуна в реке, держа его голову под водой, пока тот беспомощно барахтается, а вот он достает свой кинжал и… Цзинь Гуанъяо не дает мыслям разогнаться. Если Жусун и правда в беде, нельзя терять хладнокровие. У реки он никого не находит. На языке крутятся ругательства, которых он в свое время нахватался в публичном доме. Зубы стиснуты, взгляд мечется по местности, выискивая любые улики, и останавливается на игрушке, лежащей в траве — то ли пес, то ли конь с отколотым ухом. Цзинь Гуанъяо проводит пальцами по сколу и пытается убедить себя, что это просто совпадение. Мало ли детей отламывает своим любимым игрушкам мелкие детали? Но сердце уже знает, разум тоже: Жусун был здесь, и Сюэ Ян что-то с ним сделал. Цзинь Гуанъяо торопится, пробираясь сквозь заросли к лесу. Кровь гудит в затылке, стучит вдоль хребта и болью отдает в грудной клетке. Все попытки сохранить голову ясной тают под палящим солнцем, а стрекот насекомых напоминает злорадствующие шепотки. Сюэ Ян выходит из перелеска. В его руках маленькое тело в золотом ханьфу, которое Цинь Су сшила этой весной. — Он сам помер. Цзинь Гуанъяо едва ли не шипит, подавляя желание воткнуть меч в грудь Сюэ Яна по самую рукоять — тот еще нужен ордену, а для расправы всегда найдется время. Жусун кажется крохотным, сморщенным и синим. Совсем как когда он родился — пуповина обмоталась вокруг горла, и они с Цинь Су едва не стали безутешным родителями. Лучше бы они потеряли его тогда! Цзинь Гуанъяо подходит ближе. Склоняется над телом. Проводит пальцами по ледяному лбу, сдвигая слипшиеся от крови волосы. — А-Яо, он похож на тебя. — Лань Сичэнь перебирает локоны Жусуна, цепляющегося за него словно маленькая обезьянка. — Эр-гэ, разве я пытаюсь сбить тебя с ног при каждой встрече? — Цзинь Гуанъяо улыбается, с теплотой глядя как его самые близкие люди счастливы в объятиях друг друга. — Пожалуй, нет. Но я знаю, он станет хорошим человеком. Как его отец. Жусун запихивает в рот целую смокву. Он довольно жмурится и протягивает ладонь за еще одной порцией. — Ты слишком его балуешь, — вздыхает Цзинь Гуанъяо. Он неодобрительно качает головой, зная при этом, что сам не может перестать скупать все сладости и игрушки, которые попадаются ему на пути. — Для тебя тоже есть подарок, — Лань Сичэнь достает из рукава мешочек с ароматными травами. — Поможет снять усталость, когда дел станет слишком много. Травяная терпкость смешивается с солоноватым привкусом крови — Цзинь Гуанъяо с силой кусает щеку изнутри, не давая воспоминаниям выбить почву из-под ног. — Я ничего не делал, — лениво оправдывается Сюэ Ян. Он уже не так небрежен как прежде. Чувствует, что еще немного, и тот, кто дал ему имя, станет врагом. — Я верю тебе, Чэнмэй. Цзинь Гуанъяо накидывает уздечку на свои чувства и держит их под контролем. Он отомстит, обязательно отомстит, но не сейчас. Тело Жусуна кажется неестественно легкими, когда он берет его на руки, и это вызывает новую волну подозрений. Вот только какой бы ни была правда, вины она с Сюэ Яна не снимет. Сюэ Ян скалится, предвкушая реакцию Цзинь Гуанъяо. Но он не дурак, чтобы устраивать похищение средь бела дня: попугает да вернет обратно. Сюэ Ян рычит, бросаясь вперед, и Жусун от испуга уносится в лес. Солнце заходит за горизонт, и зловещий птичий крик вспарывает тишину. Цзинь Гуанъяо вздрагивает, возвращаясь к реальности, и кладет тело на траву, еще хранящую жар летнего солнца, чтобы после опуститься рядом на колени. — Принеси гуцинь. Сюэ Ян ворчит себе под нос, но не спорит. Знает — не стоит искушать судьбу. Догорает вторая палочка благовоний, когда он возвращается. На гладком дереве следы крови, и Цзинь Гуанъяо не хочет думать, откуда взялся этот гуцинь. Пальцы дрожат, когда он начинает перебирать струны, вспоминая, как двигались руки Лань Сичэня, и Жусун откликается на зов. — Папа, мне страшно, — он шепчет сквозь слезы. — Забери меня отсюда… Цзинь Гуанъяо морщится. — А-Сун, скажи мне, где ты. — Не знаю… — Что ты видишь? — Деревья когтят небо, животы вспороты, злые-злые глаза повсюду, — описания Жусуна как всегда спутанные, кошмары и реальность переплетаются в его сознании. — Ты заберешь меня?.. — Следуй за гуцинем, и я пойду тебе навстречу. Мелодия ласкает деревья, маленькое тело и напряженные лица. Какое-то время Жусун не говорит, лишь изредка вскрикивает, пугаясь звуков и теней леса. Его плач становится громче, когда он сбивается с пути. — Не бросай меня, папочка, — хнычет он так жалобно, что у Цзинь Гуанъяо сводит желудок. Как он должен объяснить Жусуну, для которого концепции жизни и смерти не существует, что тот умер? Обычному ребенку было бы непросто такое сказать, а его особенному — вдвойне. Лань Сичэнь смог бы, но Лань Сичэня здесь нет. Только Сюэ Ян, и, видят небеса, ему лучше не открывать рта. — Тебя никто не обидит, — сдавленно шепчет Цзинь Гуанъяо, роняя слезы на багровое дерево гуциня. Он дышит глубже, стараясь вернуть силу своему голосу. Губы кривятся и подергиваются. — Я найду тебя, обещаю. — Бросил, бросил, бросил, — бормочет Жусун словно в трансе. А затем как завопит страшным, нечеловеческим голосом: — Почему ты меня бросил?! — А-Сун! Цзинь Гуанъяо дрожит, его пальцы не гнутся, с трудом перебирая струны. Такие вопли он слышал не раз, но так и не смог к ним привыкнуть. А в загробной жизни голос у Жусуна стал еще жутче во время срывов. Сюэ Ян сквернословит, вытирая кровь о ханьфу — он порезался кинжалом, который подкидывал от скуки. Цзинь Гуанъяо шикает на него и вновь начинает играть. — Папочка? — Не бойся, а-Сун, мы скоро встретимся. — Я у дерева под пальчиками. Цзинь Гуанъяо бормочет слова утешения. Заверяет снова и снова, что придет. Но он понятия не имеет как отыскать душу, заплутавшую в собственном посмертии. — Я хочу к маме. — Мы скоро поедем домой. Привезем а-Су засахаренных ягод, она так обрадуется. Ты же любишь ее улыбку. — Угу, — Жусун шмыгает носом, немного успокоившись. Все эти звуки кажутся настоящими и режут по живому. — Я тоже хочу ягодки. — Конечно, тебе дам самые сладкие. Только подожди немного. Папа тебя никогда не обманывал, помнишь? Сюэ Ян насмешливо скалится, но Цзинь Гуанъяо не замечает. Он сидит, сгорбившись над стихшим гуцинем, его ногти впиваются в изображение облаков. Этого он тоже не видит, не может переживать об ограбленном, а в худшем случае убитом адепте ордена Гусу Лань. Его мысли гудят от попыток придумать хоть что-нибудь. Цзинь Гуанъяо вскидывает голову и упирается в Сюэ Яна полубезумным, горящим взглядом. — Помнишь, местные говорили про божество, исполняющее желания? Тот недоверчиво хмыкает. — Тех, что ты дураками назвал? Как же, помню. — Молодой господин Сюэ что-то путает, — мягко упрекает Цзинь Гуанъяо, но за этой притворной мягкостью кроется нетерпение. — Я говорил, они цепляются за горе и готовы поверить в любую ложь. — А я о чем? Дураки есть дураки. — И мне нужно таким стать. Сюэ Ян кривится. Он отвечает за безрассудство в их паре, и видеть в этой роли умного, осторожного Цзинь Гуанъяо странно. Но спорить с ним сейчас — гиблое дело. — Ладно, поспрашиваю. Он дергает плечом и исчезает в зарослях, оставляя Цзинь Гуанъяо наедине с горем. Жусун бежит, не разбирая дороги. Острые камни режут ступни, и за ним тянется цепочка кровавых следов. За спиной хруст веток и громкий рык. Цзинь Гуанъяо оборачивается на звук. Он замечает пещеру, по которой гуляет ветер, и, крепко сжав мешочек цзянькунь, ныряет в темноту. Пушистое чудище заполоняет собой грот, напоминая скорее большого кота, нежели могущественное божество. Но оно уже знает, зачем его посетили. Сладко облизнувшись, чудище кладет лапу на лапу и дергает ушами. — Киса! — Жусун сажает очередного подобранного кота на письменный стол. Цзинь Гуанъяо устало вздыхает, когда когти вонзаются в важный документ, разрывая его. — А-Сун, я же просил не отвлекать меня от работы. — Но киса, пап! Он вздыхает вновь, слабо улыбаясь. Неизвестно, что Жусун пытается сказать, но его взгляд, чистый и светлый, не дает по-настоящему разозлиться. Цзинь Гуанъяо гладит кота, касаясь пальцев Жусуна, притаившихся в шерсти. — Ты слишком добрый для этого мира, — шепчет он, и в его груди тянет от беспокойства. — Такие дети все время мр-р-рут, — чудище щурится, постукивая длинным когтем по камню. — Он был обр-р-речен. Цзинь Гуанъяо не спорит — глядя, каким наивным и беззащитным рос Жусун, он из года в год думал о том же. — Не видя в людях зла, А-Сун доверился подлецу. В Башне Цзиньлинь многие заботятся о Жусуне: Цинь Су, нянечки, старейшины, а здесь, в незнакомом городе, Цзин Гуанъяо приглядывал за ним один. И мысль о том, как он скажет Цинь Су, что не справился, не уследил, разбивает ему сердце не меньше, чем участь заплутавшей души Жусуна. — Я вер-р-рну его душу, но тебе придется дор-р-рого заплатить. — Назови свою цену. — Таинство встр-р-речи. Тело мальчика и самое дор-р-рогое, что есть у людей. Рука тянется к мечу и замирает на полпути. Мысль о том, что Жусун, его маленький сын, плачет во тьме, забившись в под массивные корни дерева, невыносима. И он готов заплатить любую цену, лишь бы избавить его от страданий. Смех существа сотрясает своды пещеры. — Мудр-р-рый человек. Вытащив тело из мешочка цзянькунь, Цзинь Гуанъяо бережно кладет его на массивную лапу, и тут же содрогается всем своим естеством, когда оно исчезает в зубастой пасти. Пещеру наполняют звуки рвущейся плоти вперемешку с хрустом костей. Все вокруг плывет и кружится, а ноги кажутся такими слабыми, что на них едва удается стоять. Жусун прячется под корнями, послушно ожидая спасения. Услышав тихое мяуканье, он вылезает из своего убежища. — Киса, — на его лице появляется счастливое выражение и он бежит за странным, хитроглазым котом, исчезая в пятне света. Цзинь Гуанъяо зажигает свечу и садится на кровать. Смотрит на свое отражение в зеркале. В голове полный штиль. — А-Сун, — шепчет он, и от этого имени на языке горечь. Ему нужно оплакивать Жусуна, скорбеть, но сердце бьется ровно. Смерть, страдания и спасение — ничего уже не трогает душу. И реакция Цинь Су его больше не волнует. Цинь Су гладит спящего Жусуна по спине. — Мой журавленок, — нежно шепчет она, — моя причина жить. — Не сожрали, смотрю, — хмыкает Сюэ Ян, плюхаясь на кровать рядом с Цзинь Гуанъяо. Щурится, внимательно всматриваясь в его черты. — Выглядишь препаршивенько. — Благодарю за комплимент, — Цзинь Гуанъяо улыбается уголками губ, разглядывая его в ответ. Чувствует облегчение от понимания, что между ними ничего не изменилось. — Признаюсь, странно видеть тебя в моей постели. Сюэ Ян зубасто ухмыляется. — Бесишься, что я не Лань Сичэнь? — Я бы не посмел оскорбить Цзэу-цзюня похабными мыслями. Цзинь Гуанъяо входит в библиотеку ордена Гусу Лань. Он останавливается на пороге, любуясь как плавно движется кисть в руке Лань Сичэня. — А-Яо! Я тебя не заметил. Лань Сичэнь торопливо встает, чтобы коснуться его локтя — маленький ритуал для каждой встречи. И из-за этого быстрого, нежного прикосновения сердце жаждет большего. Но Цзинь Гуанъяо не смеет. Лань Сичэнь слишком чистый, и он никогда не осквернит его своими прикосновениями. Он вежливо кланяется, отстраняясь. — Я не хотел тебя беспокоить, Эр-гэ. Сюэ Ян бесцеремонно срывает с него ханьфу, и Цзинь Гуанъяо не пытается это остановить. Ему все равно — прежде он бы возмутился, но теперь супружеская верность Цинь Су и духовная верность Лань Сичэню стали пустым звуком. Словами, в которых не осталось ни силы, ни благородства. Сюэ Ян притягивает его ближе, прижимаясь губами к шее. Его пальцы обхватывают член Цзинь Гуанъяо, с губ которого срывается тихий стон, а клыки оставляют следы на коже. — Чэнмэй, для главы ордена неприлично ходить покусанным. Сюэ Ян фыркает, до боли впиваясь зубами в плечо. Цзинь Гуанъяо вздрагивает. Запускает ладонь ему волосы и оттягивает от себя, вовлекая в поцелуй. Чем грубее становятся их поцелуи, чем нетерпеливее рука Сюэ Яна движется вверх и вниз по его члену, тем меньше Цзинь Гуанъяо помнит, о чем должен переживать. Цинь Су улыбается, и от ее улыбки день становится лучше. Их отношения едва ли можно назвать романтическими, но Цзинь Гуанъяо любит ее, хоть и не так сильно, как Лань Сичэня. Цинь Су его жена, его сестра, мать его сына. Она самая важная женщина в его жизни и в жизни Жусуна. — Я всегда хочу знать, где он. Каждое мгновение. Словно одержимая. — Не волнуйся, а-Су, для любящей матери это совсем не странно. Цинь Су сжимает кулаки, гневно сверкая глазами. Ее лицо бледное, измученное многодневным трауром, а на впалых щеках красные пятна гнева. — Просто скажи мне, где он! — А-Су, зачем ты спрашиваешь? Цзинь Гуанъяо смотрит на нее с притворным сочувствием. Он все еще вежлив, но его утомляют ее бесконечные расспросы, ее красивое лицо, ссохшееся от горя, ее надрывный плач по ночам. — Что с того, что ты не знаешь, где он? Разве а-Сун оживет, если ты прибежишь к нему? Лицо Цинь Су дергается. В уголках глаз выступают слезы, но она упрямо повторяет: — Я его мать. Я должна знать. — Разве ты не видишь, что делаешь со мной? — в голосе Цзинь Гуанъяо страдание, но его сердце безучастно. — Хочешь знать правду? Я понятия не имею, где а-Сун! Я был убит горем, рыл землю голыми руками, а ты… Жусун сидит на земле, ковыряя ее шпилькой, которую этим утром вытащил из прически Цинь Су. Цзинь Гуанъяо хмурится, глядя на одинаковые ряды дыр по всему двору. Это не кажется нормальной детской игрой, и он боится, что Жусун будет сильно отличаться от сверстников, когда станет старше. — А-Сун, что ты делаешь? — Дырявю. — И зачем дырявить землю? Разве ты не знаешь, что скоро прибудут гости? Жусун отрывается от своего занятия, недоумевая, как можно не считать дыры в земле красивыми. — Это окошки для червей. Они тоже хотят на праздник. Проводы Жусуна действуют Цзинь Гуанъяо на нервы. Он выслушивает соболезнования, едва ли отличая людей друг от друга. И лишь прикосновение к локтю заставляет его обратить внимание на происходящее — с Лань Сичэнем стоит быть осторожнее. — А-Яо, я… — голос Лань Сичэня обрывается. Его глаза такие добрые и печальные, что хочется поскорее свернуть разговор. — А-Сун… Мне жаль. Он снова прикасается в надежде утешить, и Цзинь Гуанъяо хочется на него накричать, оттолкнуть, отослать прочь. Но он сжимает руку Лань Сичэня в ответ. На его губах фальшивая, натянутая улыбка. — Я знаю, как близки вы были с а-Суном, — мягко говорит он. Сердце не бьется быстрее от близости, не пытается вырваться из груди. Цзинь Гуанъяо все еще может оценить доброту Лань Сичэня, его уважительное отношение, но разве достаточно простой человечности, чтобы любить? Лань Сичэнь рассказывает Жусуну про Не Минзцюэ. Про то, каким принципиальным и гордым он был. Про то, как не терпел слабости духа. Про героизм, благородство и самоотверженность. Цзинь Гуанъяо про себя добавляет каждой добродетели по пороку, но когда Лань Сичэнь смотрит на него, кивает. — Да-гэ был сильным человеком. — Я такая слабая, — плачет Цинь Су. Хрупкое тело, покрытое лишь нижним одеянием, дрожит от холода. Волосы в беспорядке, но она не придает этому значения, цепляясь за Цзинь Гуанъяо изо всех сил. — Я слышу его по ночам… — А-Су, неприлично разгуливать в таком виде по коридорам. Он отрывает от себя ее руки, но не отпускает запястий. Думает, что горе как-то затянулось — сам он вспоминает Жусуна только когда видит ее слезы. — А-Сун плачет… — Это птицы кричат по ночам. Цинь Су сжимает кулаки. Ее бьет крупная дрожь, она смотрит на него с ненавистью. Каждое ее слово, каждый жест умоляет о понимании. — Останься со мной. — А-Су! — Цзинь Гуанъяо отпускает ее руки так резко, почти отбрасывая, словно прикоснулся к чему-то гадкому. — Не успел наш сын умереть, как ты надумала зачать нового? В его голосе неприкрытое отвращение, и Цинь Су отступает. Ее плечи трясутся, когда Цзинь Гуанъяо уносится прочь, но она не пытается остановить его. Стук в дверь прерывает веселую игру Жусуна, Хуайсана и совсем маленького Жуланя. Цзинь Гуанъяо отворяет дверь и приподнимает брови, заметив, как Сюэ Ян сует нос в комнату, чтобы получше разглядеть происходящее. — Дрессируешь питомцев? — он насмешливо щурится. Его верхняя губа чуть приподнимается, обнажая клыки. — Молодой господин Сюэ, не стоит забывать о приличиях. Эти дети моя семья. Даже когда они ползают по полу, хрюкая как стадо поросят. — В последнее время ты не навещаешь Хуайсана и Цзинь Лина. — Эр-гэ, разве у меня есть выбор? Они напоминают мне об а-Суне. Лань Сичэнь кладет руку ему на плечо, но тут же отстраняется, почувствовав напряжение. Цзинь Гуанъяо хочется выплеснуть на него гадкую, циничную правду. Он прикусывает щеку — крохотные ранки от зубов давно не заживают — и выдыхает. Он знает, что все поменялось, старается вести себя нормально, но не может вспомнить, как было раньше. — Лань Сичэнь, ты когда-нибудь задумывался, сколько людей может вместить человеческое сердце? Во взгляде Лань Сичэня удивление, но он не успевает ответить. — Лишь потеряв все, ты можешь понять, как много любви в тебе было, — в голосе Цзинь Гуанъяо отчаяние, — и для кого сердце больше не бьется.