Я - авгин

      — О вас, синогийцах, ходит дурная слава по всей вселенной! Вы лжецы, воры, манипуляторы, волки в овечьей шкуре. Очевидно, стереотипы о вас — чистая правда.       Авантюрин улыбается, пропуская очевидную для всех правду мимо ушей — он привык. Привык к тому, что лжёт, манипулирует, ворует. Привык быть злом и мерзостью в глазах других, привык представлять межгалактическую компанию, которая в глазах многих предстаёт не меньшим злом (а они всего лишь капиталисты, что мало имеют отношение к истинному злу этих миров).       — Как тебе это удалось, павлинчик? Может быть, ты разделся, встал на колени, умолял о прощении и обещал, что КММ никогда не навредит Пенаконии?       Улыбка парня не дрогнет — всё такая же фальшивая, дружелюбная, пропускающая через себя всё. Будь в его глазах блеск — он бы дрогнул от насмешливость и озорства в глазах человека напротив. Он прикрывает глаза на секунды. На слишком долгие секунды, стараясь не дать поглотить себя жестокой правдой. Правде, с которой живёт слишком долго и просто не может отрицать.       Когда это всё началось? Когда сестра обещала, что всё будет хорошо? Когда пожилая дама пожалела его, уставшего и замёрзшего, и пригласила в свой дом, будто не опасаясь воровства и убийства? Или Авантюрин изначально, со своего рождения, был проклял быть использованной фишкой на столе у сильных мира сего?       Он не знает. Он помнит, как сидит в окружении женщин: молодых и старых, красивых и ухоженных, дружелюбных и внимательных. Как на нём чистая одежда, волосы вымыты. Как ему дают тёплый хлеб и кашу. И как единственное, что он после этого помнит — улыбки, настолько похабные и омерзительные, что даже лица не отпечатываются в его памяти. Он знает, что с ним делали, пока он был без сознания. Он видит и чувствует укусы и засосы по телу. Он чувствует тупую пульсирующую боль сзади. Он видит, как опухли его губы и как на них засохла различная жидкость, смешавшись в какофонию отвратительного запаха. Тогда впервые в зеркале в его глазах нет блеска — ему просто не от чего отражаться.       Авантюрин помнит клеймо на своей шее — говорящее, приструняющее. Словно он не человек — раб, без воли и желаний, могущий лишь удовлетворять чужие потребности. Авантюрин растёт. И вместе с ним растёт количество рук, ежедневно блуждающих по его телу. Растёт количество тёмных, синих, фиолетовых пятен на его некогда белоснежной коже, измазанной ранее лишь грязью и его кровью. Растёт количество жидкости, стекающей отвратительными толчками не только по его телу, но и по его внутренностям. Авантюрин ненавидит это. Авантюрину противно это. Не счесть количество раз, когда он издирал кожу и запястья в кровь, только чтобы покончить с собой. Но женская, морщинистая рука останавливала его, мягкий голос шептал «Ты же хочешь, чтобы твоя сестра жила в лучших условиях?» И он плакал, бил подушку, ненавидя своё тело.       Время шло дальше, Авантюрин рос — как и запросы на него. Макияж скрывал синяки и мешки от ночей, проведённых в слезах. Ошейник на шее, услужливо подаренный его «хозяйкой» не закрывал — подчёркивал позорное клеймо. Авантюрин сам изменился. Стал выше, подтянутее, детскость исчезла с его тела и лица. Движения стали плавне, наигранное удовольствие — реалистичнее. «Хотите взять меня на столе? — Конечно, сэр». Надеюсь, вы умрёте сегодня ночью. «Хотите использовать меня как хранилище вашего семени? — Прошу, сюда, сегодня вы у меня первый». Надеюсь, у тебя член отвалиться уже сегодня ночью. «Вам нравится делать это под наркотиками? — С удовольствием, сейчас же приму дозу, чтобы быть максимально податливым в ваших руках». Надеюсь, ты сдохнешь в муках от передозировки. «Я должен принять нескольких сразу? — Прошу, не стесняйтесь, используйте меня как вашу игрушку сегодня по полной». Надеюсь, я подавлюсь и умру прямо на ваших мерзких потных жирных ручищах. А сам блюёт в туалете, сходя с ума от наркозависимости и ненависти к рукам, что окружают его. Даже сейчас, в тесном туалете для персонала, он не может понять: действительно ли его берёт сзади его последний покупатель, какая-то шишка в КММ, или это галлюцинации и сзади него стоит очередной жирдяй, руки которых трогали его тело бесчисленное количество раз. Он чувствует, как его поднимают и прижимают к стене, языком водят по уху и что-то шепчат. Что-то про КММ, про высокую должность, про то как он сделает его своей личной шлюхой. Авантюрин облизывается, переворачиваясь в чужих губах и сплетаясь языками в противном для него танце. Раз уж этот человек хочет забрать его, то он использует его по полной, вырвавшись из этого места и этой жизни.       Авантюрин вздыхает, смотря на удаляющуюся Недотёпу в маске. Он всего лишь фишка на этом игральном столе. Фишка, которую использовали тысячи раз. Фишка, которая каждое утро наносит макияж на лицо, проверяет одежду и список запланированных встреч. Фишка, которая носит с собой лубрикант и презервативы, не съедая ничего за деловым ужином. Фишка, которая нагинается и стонет в притворном удовольствии, прося делать ей больнее — чтобы чувствовать себя живым, не унесённым в мир наркотического опьянения. Чтобы не очнуться, пока очередной человек использует его по-максимуму, совершенно не заботясь о последствиях для чужого организма. Фишка, у которой нет рвотного рефлекса, всегда идеальная растяжка и такой дурманящий взгляд, будто самому это доставляет неимоверное удовольствие, а не желание сдохнуть в очередном номере любовного отеля, который давно провонял запахом спермы, или убить своего клиента, который настолько привык к подобному, что даже высовывать из него не хочет.       Фишка, которая хочет быть использована как можно изящнее и интереснее, дабы не утопать в реальности порочного мира взрослых и сильных, где маленький мальчик оказался по собственной глупости. Ведь все синогийцы — лжецы, воры, манипуляторы и волки в овечьей шкуре. Те, кто попытаются извлечь для себя максимальную прибыль, совершенно не чураясь моралью и этикой.