Смерть — это не самая большая потеря в жизни. Самая большая потеря — это то, что умирает внутри нас, пока мы живем. Норман Казенс.
Жизненные обстоятельства часто не располагают к себе, но должное смирение и принятие – обязательны в любом ключе, иных отлагательств вновь не терпят. Первое время такой строй событий в действительности напрягает, вводит в лёгкую истерику и панику, заканчивающуюся красными щеками, неприятной влагой на них же и ощутимой дрожью в ладонях, ползущей с каждой минутой всё выше и выше. Чуть погодя, постепенно приходит осознание и укрепление болезненного факта, что поблизости никого не волнует твоё чуткое душевное равновесие и сокрушающие мысли, нагнетающие твой рассудок ежесекундно. Головная боль больше не становится весомой причиной разговора с родителями; подобное отношение только вынуждает научиться жить с ней в дальнейшем и в нужные моменты просто игнорировать существование мнимой слабости. Колкое ощущение в груди, заставляющее задыхаться временами, воспринимается как должное, что-то неотъемлемое в данной ситуации, и обязательное. С юных лет происходит одно единственное понимание – для жизни в этом обществе придётся привыкнуть выживать в обстоятельствах. Незапланированный переезд – очередная такая жизненная конъюнктура, побуждающая испытывать двойственные эмоции. Первое время на разум нахлынывает эйфория: новое место жительства, которое дозволено обустроить на свой лад, незнакомые люди, не имеющие и малого представления о тебе, твоей сущности и семейной жизни, неизвестное окружение, которому позволительно будет показать себя с совершенно иной, новой стороны личности. Всё располагает к себе, к движению вверх для будущего процветания; к тому, чтобы начать жизнь с чистого листа, если та не задалась с первой попытки, чтобы попробовать написать собственную историю в очередной раз, тепля надежду на светлое будущее и благополучный финал, где главные герои добиваются заданных целей, обретают желанный покой. Игнорируется тот факт, что не оставленное прошлое будет вносить серые оттенки в новую картину, заставляя автора вновь и вновь желать вернуться назад, когда этого цвета не было на холсте; подобные мысли будут угнетать и давить на рамена тяжким грузом с каждым днём все сильнее, заставляя ссутулить широкие плечи, побуждая закрыться в себе, не желая опускаться ещё ниже, а любимое дело будет оставлено навсегда, чтобы больше не было стимула наносить своей хрупкой душе серьезные повреждения, которые после затянутся в уродливые, длинные рубцы. Однако, это только вопрос времени: как скоро всё станет пресным, как быстро соседи перестанут улыбаться по утрам и приветствовать, как долго продлится этот мнимый полёт счастья, как долго будет существовать воля двигаться дальше, как быстро совесть отпустит свои полномочия, разрешая содрать корочку с едва зажившей раны? Годжо не жаловался, не вздыхал тяжело от перенесенных мыслей, от тягости, лежавшей у него в груди, только изредка тупил взгляд куда-то в сторону, словно желая оказаться в ином моменте, в иной ситуации, где испытывал положительные эмоции, где ещё не было серого цвета в палитре и все полотно было заполнено яркостью, жизнью. К счастью людей, которые его окружали, он не имел привычки рассказывать о своих беспокойствах и недугах с самого детства, когда родители ещё требовали соответствовать стандартам и быть лучшим во всем: быть самым умным, быть самым сильным, быть самым выносливым, достигать только самых высших званий в каждой категории. Ему приходилось держать всё в своей хрупкой голове, сжимать челюсть сильнее, давя громкий всхлип и просто двигаться дальше, как то хотели его близкие и родные люди, игнорируя внутреннего ребёнка, требующего банальной ласки, внимания и заботы. Только к его сожалению, подобный список мог иметь бесконечное количество пунктов, несмотря на условия, его возможности и желания. Опять чертовы обстоятельства, встающие поперек горла, заставляющие понуро сдвинуть плечи ниже. Они ломали, побуждали опускаться ещё больше, с разбега падать на колени, раздирая их до крови, чтобы быть сильнее, чтобы поиметь возможность преодолеть все преграды и невзгоды. И его никто никогда не жалел, не подбегал в ту же секунду к ослабшему телу, чтобы спросить о самочувствии, пожалеть и прижать к теплой груди, дабы дать волю эмоциям, дать возможность побыть слабым мальчишкой. Ему приходилось вставать, несмотря на боль, на собственную никчемность и бездарность, игнорировать чужое сострадание во взгляде и двигаться дальше с гордо поднятой головой, ведь иначе нельзя. Ведь иначе он станет ничтожеством. Ты Годжо Сатору, потому что сильнейший? Или ты сильнейший, потому что ты Годжо Сатору? С уст срывается тихий смех, заглушаемый воротом тонкой олимпийки, натянутой наспех, чтобы не замерзнуть на балконе, где сейчас было спокойнее всего. Сколько раз подобную фразу задавали ему люди из окружения? Кто-то, очевидно, шутил, кто-то действовал с корыстными намерениями, желая задеть и втоптать в грязь, чтобы было неповадно так высоко задирать подбородок. Он не мог отследить момент, когда вообще повелся этот вопрос, эта глупая шутка о том, что он может добиться всего и поэтому был сильнейшим. Люди, конечно, восхищались, ведь Годжо достигал многого, страдал, но всегда заканчивал начатое до конца, тратил всю свою волю на это, когда со стороны выглядело, словно всё это – ничего не стоит. Словно не было потрачено все свободное время, не было пролитых слёз и срывов о том, что всё получается из рук вон отвратительно, что у кого-то в классе выйдет лучше и в этот раз похвала достанется именно этому человеку, а не тому, кто должен быть лучшим. Жаль, что забывается одна простая истина бренного бытия. Чем выше взлетаешь, тем больнее будет падать. Было ли осознание подобного, хоть небольшое предположение или возможная мысль о таком итоге? Сатору никогда и не рассуждал в этом направлении, выбирал совершенно иные стези, не желая признавать поражения. Его воспитали не так, ему не было дано позволения быть слабым ещё с юношества, только по этой причине вариант вероятного проигрыша никогда не мог достигнуть его помутнённого рассудка. По крайней мере, в это хотелось верить, хранить мнимую надежду и держать её крепче в руках, чтобы неповадно было разбить или вырвать из хрупкой детской хватки. Пока жизнь в очередной раз не поставила подножку, заставляя кубарем полететь с лестницы, заставляя мысленно уповать на благоприятный исход, на целостность маленькой души в тонкой груди. Ми Ёнг была вполне себе сносной личностью, касательно характера и некоторых других аспектов. Длинные каштановые волосы, лоснящиеся волнами по плечам, большие карие глаза, смотрящие преимущественно добро и чувственно, аккуратный нос и губы, подведенные блеском с вишневым запахом. Она носила гордое звание отличницы, самой красивой девушки в школе, – это было только с её слов, Годжо никогда не сомневался, но иногда задумывался, что стоило ей немного приврать, чтобы быть лучше в чужих глазах, – по закону, такая и должна была вступить в отношения с кем-то себе подобным. У неё были замечательные родители, возлагавшиеся огромные надежды на неё, как минимум для того, чтобы передать ей в руки бразду правления их бизнесом, как максимум её мама слишком сильно хотела внуков и видеть счастливую свою кровинку. Будь это типичным американским сериалом, то, вероятно, они с Сатору были бы той самой парочкой из рода: тупой футболист-качок и прекрасная чирлидерша. Или, может, он стал бы из заурядного заучки кем-то лучше, чем этот самый качок и сразил наповал красавицу старшей школы? В любом из вариантов, окружение бы восхищалось ими, в то время как более близкие родственники ставили табу на их взаимоотношениях. Первое время всё было хорошо. Вероятно, из-за того, что у них был конфетно-букетный период, романтизация всего, что только можно и розовые очки на каждое действие партнера, даже если то подразумевало яркий красный флаг, кричащий о скорейшем побеге. Ми Ёнг была влюблена и не видела никого, кроме Годжо. Сатору находил выгоду в таких отношениях и думал, что его вполне всё устраивает: у девушки милое лицо, хорошее телосложение и мягкий характер. Нужно ли что-то большее для счастья? Может, все было не столь правильно с первого взгляда, возможно, его бы могли в очередной раз осудить за такой расклад событий, но иного выбора не было: он нашёл идеальный вариант для своей жизни, чтобы на него вновь не смотрели с осуждением и ощутимой неприязнью. Поэтому предложение от возлюбленной на переезд от центра, он воспринял вполне сносно и адекватно, больше рассудительно, чем уважая желания партнёра, как никак прерогатива уехать подальше от родительского крыла его очень даже устраивала и влекла. Мысленно хотелось уединения, спокойных соседей, тишины за окном, чтобы ночью можно было открыть фрамугу на всю и тихих прогулок по вечерам в одиночестве, дабы не было страха встретить кого-то знакомого. Что-то давило на плечи, заставляло лишний раз сдерживать порывы на улыбку в ответ, оставаться на работе подольше и возвращаться в то время, когда девушка сладко сопела во сне. Было одно вязкое и ощутимое желание, которое душило хлеще иных, и без того ненавистных, обстоятельств. Хотелось одиночества. Любил ли Годжо Ми Ёнг? Хотя бы немного? Определенно. В этом не было и капли сомнений, следующих по пятам в обыденных ситуациях. Сатору точно испытывал к ней теплые чувства и эмоции, радовался её победам, любил зарываться пятерней в мягкие волосы и перебирать длинные пряди, наводя беспорядок у той на голове, а после слушать бесчисленные возмущения, лёгкие удары в бедро и наигранную обиду, которую приходилось исцелять определенным образом. Он бы отдал за такие моменты многое, возможно, даже свою жизнь. Возлюбленная была достойна всего самого лучшего, вероятно, им просто было совершенно не по пути. Это было очевидно с их первого дня знакомства, но Годжо предпочитал игнорировать любые предпосылки к расставанию или варианту, что они повстречали друг друга просто для очередного урока жизни. Только определенные обстоятельства наталкивали на абсолютно иные выводы, кричащие о неблагоприятном конце для них двоих. Это осознание приходило со временем, с каждым годом пережитым вместе. Раньше чужие привычки не выводили так сильно, заставляли только немного журить девушку или наоборот самого мужчину: оставленные носки на спинке кровати, которые Годжо по утрам забывал убрать обратно, пока пытался определиться с цветом, который бы гармонично сочетался с его костюмом, не заправленная постель Ми Ёнг, которая самовольно вызвалась забрать эту обязанность себе, ведь вставала значительно позже супруга. Этот список был велик, собирая со временем достаточно категорий для того, чтобы осознать какие мелочные моменты могут вывести из себя. Хотя и ранее чужая забывчивость вызывала улыбку, может совсем немного возмущения, в то время как сейчас всё доходило до громких ссор и разбитой посуды. Куда делась та идеальная пара для публики, разбивающая души друг друга в осколки за дверью квартиры? Сатору не имел представления, что стало с их маленькой вселенной, но переезд первое время изменил ситуацию в корне: ушли недомолвки, вернулись совместные приемы пищи и долгие поцелуи перед прощанием со словами о том, как будут скучать, снова появились милые мгновения, разделенные только на двоих в теплые вечера, ласковые прикосновения и искра во взгляде. Словно, смена позиции и новая обстановка повлияла на них совершенно иначе, как планировалось в самом начале. Появилось ощущение, что их просто миновал кризис пяти лет брака; можно было спокойно вздохнуть и двигаться дальше, тепля надежду на светлое будущее, которое проявлялось с каждым днём всё сильнее и сильнее. Ми Ёнг охотно шла навстречу, когда её предупреждали о задержке, начинала готовить значительно позже, чтобы к приходу мужа все было ещё теплым, иногда и вовсе не делала подобное, ведь мужчина в качестве извинений предпочитал увести её в любимое заведение. Их жизнь плавно налаживалась, быт входил в привычное русло. Всё вновь стало идеально. Вновь до поры, до времени.В определенный период жизни мы встречаемся с определённым человеком, необходимым именно в этот момент. Такой странный закон притяжения, такое взаимовыгодное спасение. Проводим определённое время вместе, потом обязательно расстаёмся. Потому что каждому из нас надо идти дальше, входить в новый, следующий период своей судьбы. Эльчин Сафарли
— Ты не предупредил, что опять задержишься. Ужин остыл, — Ми Ёнг терпеливо наблюдает за супругом, мнётся около дверного проёма, не решаясь подойти ближе, чтобы заключить в привычные объятия, чтобы убедиться, что между ними всё хорошо и прекрасно, ведь напряжение в воздухе можно резать ножом, до того становится то отчетливо ощутимо. Мнимое чувство укрытия, счастья и заботы, заставляющее прижаться ближе – тут же гаснет, словно его кто-то нещадно топчет мысом ботинка, не оставляя даже темного следа. Хватает только одного мнимого, короткого взгляда на возлюбленного, чтобы убедиться в первичном предположении: Годжо не чувствуется добродушно и радостно, когда замечает девушку неподалеку, скорее наоборот только сильнее напрягается и испытывает сожаление, что решил не дождаться полуночи. — Думал, что ты уже спишь. Пришлось задержаться, — Сатору небрежно ставит ботинки недалеко от порога, проходя далее вглубь, игнорируя вязкое желание оставить теплый поцелуй на чужом кончике носа, а после зарыться пятерней в темные волосы, чтобы вновь прочувствовать их мягкость. В глубине души зарождается беспокойство, оставляя следом тягучее ощущение неизбежности чего-то неприятного в этой ситуации; на виски давит, напоминая о том, что мужчина сам ступает не на ту тропинку, давая начало дальнейшему исходу. Именно в этот момент охотно подорваться вновь, всё же коснуться чужого аккуратного носа и волос, чтобы Ми Ёнг была довольна и не продолжала этот нелепый цирк, а после извиниться и вместе отправиться спать, прежде оставив несколько долгих поцелуев на чужом лице. Они ведь семья, разве сложно идти друг другу навстречу, избегая ненужных смертей нервных клеток? — Ты не помнишь, что сегодня за дата? Сатору, ты действительно забыл об этом дне? — под конец, голос срывается на более высокие тональности, дающие начало будущей истерики и вероятному конфликту. Девушка пытливо вглядывается в чужое лицо, подходит чуть ближе, чтобы одернуть мужчину и заставить посмотреть на себя, но тот всё равно безучастно пялится в сторону кухни. Какой сегодня день? Утром была среда, вероятно, сейчас уже четверг, если они стоят уже дольше пятнадцати минут на месте. Имеет ли подобное значение? Годжо считал, что нет. Вряд ли за время его отсутствия супруга решила проводить по средам семейные ужины, чтобы они сблизились и вновь стали относиться к друг другу с прежним теплом; да и ранее о таком они даже не говорили: не было времени, желания, той же возможности. День рождения Ми Ёнг? Вряд ли. На дворе стоял май, девушка родилась в марте. Четырнадцатого марта. Или всё же пятнадцатого? Может, день рождения её матери? Подобное тут же ушло в сторону, её дорогая родительница бы с самого утра позвонила и спросила бы у своей дочери, почему это её юродивый супруг ещё не поздравил её с великим праздником. Интересно, если бы он всё же поцеловал её, то был бы шанс избежать дальнейшего? Сатору заостряет внимание на жене, зависает взглядом дольше обычного, – он не уставал восхищаться красотой этой девушки, каждый раз находя новую особенность, которая западала непременно прямиком в душу, – замечая более выразительный макияж, подчеркивающий её и без того большие глаза, подведенные губы, благодаря чему в голове тут же мигает лампочка с напоминанием об упущенном прикосновении, и аккуратно уложенные волосы, спадающие мягкими волнами на плечи. Не хватает до полного образа любимого синего платья, идеально облегающего все плавные изгибы супруги, а после и нескольких украшений, подчеркивающих и без того яркий образ. — У нас годовщина, Сатору. Было так сложно поставить напоминание на телефон, чтобы не было таких казусов? Или тебе настолько безразлично происходящее в нашей жизни, что ты игнорируешь любые поводы побыть вместе? — Ми продолжает высказывать дальше, тычет своими аккуратными пальцами куда-то в грудь, выражая крайнюю степень негодования этой ситуацией, пока мужчина пытается осознать хоть что-то. Ему совершенно не стыдно, действительно безразлично до многих дат, касающихся их отношений. И проблема была не в том, что Годжо не находил ценность таких мгновений или игнорировал их существование намеренно. Банальный человеческий фактор играл с ним в русскую рулетку, заставляя мнимо расслабляться за пределами рабочей деятельности и пренебрегать даже самыми элементарными вещами. Он просто был чрезмерно забывчив именно в этом аспекте: с легкостью запоминал любимые цветы возлюбленной, её тонкие намеки и щенячьи взгляды на вывеску с украшениями, чтобы сделать позже ей идеальный подарок, но именно в категории «день, когда...» – безбожно проигрывал. Быть честным, вероятно, лет до тринадцати, Сатору не мог запомнить даже дату рождения своих родителей, каждый раз краснея и получая нагоняй за собственную неряшливость. Всем было безразлично, что юноша просто акцентировал своё внимание на совершенно других объектах и после оправдывал себя в полной мере. — Милая, у меня нет времени и желания разводить сейчас ссору из-за пустяка. Давай ляжем спать и утром спокойно поговорим, я очень сильно устал, — Годжо мнимо удерживает чужие запястья, оглаживая те большими пальцами, в желании успокоить и привести в норму, слегка улыбается и почти соглашается с тем фактом, что проблема в нем, что он безответственный и так далее по списку, когда супруга резко вырывается из хватки рук. Она выглядит не менее вымотанной и злой, словно борется с внутренними демонами, кричащими о повиновении и совершении новых проступков: он ведь мужчина, кормилец, как такой может устать? Хлопок. Тишина, ранее режущая по ушам, развеивается спустя несколько секунд, оставляя за собой ощутимое послевкусие горечи. Щека неприятно печет, пульсирует и невольно обжигает, побуждая приложить ладонь к месту удара, чтобы облегчить мнимое страдание, однако Сатору только смотрит, ожидает дальнейших действий от возлюбленной. Ми Ёнг же в ответ ощутимо краснеет, покрываясь яркими пятнами, смешно пыжится, словно осознавая свой проступок, понимая что и когда она сделала, но заднюю не даёт. Она уверена в своей правоте достаточно сильно, и одно только это высокомерие побуждает глухо усмехнуться, чтобы понять, что как прежде уже никогда не будет. Голова начинает неприятно гудеть, осознание приходит постепенно вместе с чужим успокоением, которое плещется где-то глубоко внутри. Впервые за столько лет девушка опустилась до этого уровня. Впервые подумала, что такое решение проблемы будет самым лучшим. — Спи на диване и болтай сам с собой, если есть о чём. Засунь себе свои разговоры подальше! Столько лет живем вместе, столько лет в браке, а ты не можешь запомнить, что у меня день рождения пятнадцатого марта, что уж говорить о годовщине! — Годжо невольно цепляется за дату, понимает, что ошибся в рассуждениях ранее. Значит, четырнадцатое число было неверным, но зато месяц оказался правильным, что уже невольно радовало. — Ты хотя бы помнишь сколько лет мы в вместе? Или также как с другими датами? Сатору, ты взрослый человек, а ведешь себя, словно ребенок, которому нужно напоминать позвонить бабушке, ибо он всегда забывает, когда у неё день рождения! Ты отвратительный! Она не ждёт ответа, хоть малейшего понимания её позиции или жалостливого взгляда, чтобы супруг мог дать хотя бы небольшой намек на признание вины и готовность к нормальному разговору. Громкий хлопок дверью спустя несколько секунд, и перед мужчиной уже никого нет. Ми Ёнг предпочла сбежать обратно в их общую спальню, чтобы скрыться от возможных последствий, да и выбирая самую удобную ей позицию жертвы: очевидно, что ей было легче начать плакать, глуша особенно громкие всхлипы в подушке. Годжо в ответ только бессмысленно пялится на проём, где минутой ранее стояла возлюбленная, но не находя адекватного решения обострившийся ситуации, возвращается к входной двери; хотя перед уходом все равно недолго размышляет над вариантами действий: можно было бы вернуться к возлюбленной, обнять её, приласкать и наверняка услышать миллион извинений о том, как ей жаль, что она посмела поднять свою руку для того, чтобы ударить своего дорого супруга, однако было бы ещё легче уйти прогуляться, вдохнуть свежий воздух и успокоить гудящую голову, что в конечном итоге и выбирает мужчина. Волнения по поводу Ми Ёнг быстро покидают светлую голову, оставляя за собой небольшой осадок после случившегося, чтобы чуть позже размусолить всё это до невозможного. Слёзы только с недавних пор перестали действовать так, как хотела этого девушка: манипуляция проходила мимо, иногда и вовсе игнорировалась, а Сатору преимущественно пожимал плечами и обнимал покрепче, но никогда не делал ничего более. Возможно, предполагал о том, какое двойное дно ожидает его в данной ситуации, а может и вовсе попросту устал от поведения близкого человека, который в любой экстренный и непонятный момент опускается до истерик, громких криков и слёз. Хотя мужчина и сам никогда не отличался особым терпением и мягкостью: не стеснялся использовать более грубые выражения в сторону девушки, говоря, что лучше бы никогда на ней и не женился, не ведая, что произносит всю эту словесную грязь от чистого сердца, а не чтобы задеть и сделать больнее. Годжо действительно старался быть менее эмоциональным, более сдержанным и давать Ми Ёнг нужную порцию любви и заботы, со временем даже научившись игнорировать свои порывы на грубость во время слишком ярких конфликтов, практически навечно позабыл фразу о том, что жалеет об их союзе. Его всегда ждали, любили, обнимали и старались устроить максимальный комфорт, ему же было намного проще промолчать, проигнорировать и остаться подольше на рабочем месте, чтобы вновь не встречаться с щенячьим взглядом и ощутимой грустью. Вольно не вольно, но мысль о том, что им не по пути закладывалась как-то сама, было больше рассуждений, что девушка достойна лучшего отношения, кого-то, кто не забывал бы её день рождения, кто никогда бы не задерживался и любил её несмотря ни на что. Такой расклад событий был только первые четыре года брака. После произошло резкое осознание, что возлюбленная была совершенно не лучше: ставила свои потребности выше чужих, просила непозволительно много внимания и сердилась, когда Годжо в связи с усталостью, не желал выходить из дома, как никак, она всегда первая начинала повышать голос и тыкать пальцем в грудь, выгораживая собственную сущность и ставя мужчину в тупик. Вина была на плечах у обоих, одинаково давила и заставляла скулить в углу комнаты, надеясь, что завтрашним днём станет немного лучше, однако только один из них её осознавал и пытался работать, чтобы вернуть осколок обратно на место. И если Ми предпочитала умалчивать и вести себя как ни в чем не бывало, то Сатору ещё долгое время не мог прийти в себя и не шёл на ласку так охотно, как ранее. Что же изменилось сейчас? Спустя ещё несколько лет? Почему девушка подумала, что лучшим решением в этой ситуации будет поднять руку на человека, которого она любит? С каких пор в её светлой голове появилась мысль, что насилие может спасти их умирающий брак? Любит ли Ми Ёнг вообще, если додумалась опуститься до такой степени? Конечно, происходили и более щепетильные ситуации, когда по квартире летали тарелки, кружки и бывало что-то серьезнее: они всегда ссорились масштабно, а Годжо редко продолжал отмалчиваться и припоминал не только нынешние проступки, но и прошлые, приносящие чрезмерно много негативных эмоций. Он был пороховой бочкой, которую оставалось только поджечь, чтобы достигнуть фееричного взрыва. К сожалению всех, Ми Ёнг отлично справлялась для той, кто хотел, чтобы бочка взлетела к чертям собачьим. За потоком мыслей не акцентируется внимание и на том, что он уже на улице, сидит на скамейке и пялится куда-то в сторону. Ветер благостно обдувает покрасневшее лицо, остужает и приносит слишком много приятных эмоций, что забывается практически весь день. Однако осознание, что брак дает очередную трещину, бьёт по затылку нещадно: если бы себе удар позволил Сатору, то девушка бы в эту же секунду собрала свои вещи и уехала бы к родителям, но как поступить ему? Проигнорировать и сделать вид, что всё в порядке? Он ведь мужчина, кто-то кто должен решать их семейные проблемы, находя идеальный выход для них обоих. Обсудить эту ситуацию и попробовать найти причину её действий? Может рассмотреть вариант развода, дабы не мучить ни её, ни себя? Развод. Одно слово, несколько букв, а по телу тут же пробегает табун мурашек, заставляя светлые волоски на руках приподняться и самому заметно вздрогнуть. Готов ли он на такой шаг? Будет ли Годжо радостно после того, как останется в гордом одиночестве? Обретёт ли счастье, если его больше никто не сможет ждать дома? Голова, пустующая ранее, заполняется шквалом вопросов, новых предположений и очередными совместными моментами, где они были счастливы, хотели ремонт в их новой квартире и даже затрагивали тему детей. Господи! Они планировали подумать о пополнении семейства с другой обстановкой, решая, что такой расклад может их сблизить, ведь у них появится что-то общее, кто-то, кто унаследует их гены и создаст из них удивительную комбинацию. Подобное рассуждение удручает, заставляет тихо вздохнуть и зарыться пятерней в волосы, чтобы оттянуть их до легкой боли и почувствовать себя хотя бы немного живым. Появляется вязкий ком в горле, глаза ощутимо слезятся и ему не стоит прилагать никаких усилий, чтобы щеки в то же мгновение стали мокрыми и солеными. Когда всё стало таким отвратительным и удручающим? С момента, когда он отдалился от нее, ради Ми Ёнг? Или после её смерти? С уст срывается тяжелый вздох в очередной раз, заглушаемый воротом пиджака. Мужчина тянется к пачке сигарет, вертит недолго никотиновую палочку, и только через несколько мгновений, он обхватывает фильтр бледными губами, чтобы тут же закурить и сделать поглубже затяжку. Кончики пальцев мелко подрагивают, в груди разливается приятно тепло и вновь наступает мнимое облегчение. Может, все было не так плохо? Есть ведь шанс, что по возвращению домой девушка сама извинится, прижмется поближе, чтобы её приласкали и будет слезно выпрашивать прощение? Он бы простил, вновь проигнорировал свою гордость, достоинство и просто бы оставил теплый поцелуй на виске. Он должен держать образ счастливого супруга в идеальной семье. Ведь в ином случае, ему вновь придётся мириться с чертовыми обстоятельствами. — Угостите сигареткой? — чужой голос заставляет вздрогнуть, поперхнуться дымом и нелепо уставиться на неизвестного перед собой, ещё пару секунд пытаясь громко откашляться от горечи во рту. Смысл сказанного доходит долго и медленно, поэтому Сатору первое время просто пялится на мужчину в свободных цветастых штанах, которые приковывают внимание с каждым разом все сильнее и сильнее. Длинные волосы и серьги в ушах вызывают большое количество вопросов, но в голове все ещё катится перекати-поле, побуждающее только нелепо открыть рот и закрывать его, напоминая рыбу. Кто этот парень? Почему так потешно выглядит, да и ведет себя, словно они старые знакомые, которые просто давно не виделись? — Понравился, что даже слов нет? Понимаю, но предлагаю начать с сигарет, ближайший круглосуточный в трёх кварталах, — Годжо автоматом несколько раз кивает головой, достает нужное, практически не вникая в смысл сказанного, протягивает собеседнику без лишних вопросов желаемое, пока уже тот в открытую пялится и наблюдает за нелепыми метаниями. Чужой цвет волос влечет своей необычностью, побуждает протянуть руку, чтобы зарыться в мягкие –, а он уверен, что пряди будут шелковистыми и приятными на ощупь – локоны, но быстро отдернуть, чтобы не подумали лишнего. Про глаза смысла говорить и вовсе нет, однако в сумерках и невозможно оценить степень их превосходства, только все равно есть уверенность, что у этого мужчины они очень красивы. Как никак, редко в Азии можно встретить кого-то голубоглазого, кто манил бы к себе с первой секунды встречи. — И не холодно тебе… в таком виде? — Сатору обводит собеседника ещё раз взглядом, успокаивается и даже забывает о том, что на щеке все ещё красуется след от миниатюрной ладони, ресницы заметно слиплись в забавные сосульки, выдавая чужую слабость, а в голове минутами ранее был бедлам о последствиях развода. Мужчина привлекает своей необычностью, хриплым смехом, который вырывается от чужого вопроса и смешинок в глазах, с таким охотно посидеть подольше, узнать поближе или как минимум просто остаться на долгие часы. Его впервые за сегодняшний день окутывает спокойствие и комфорт, что пугает только спустя несколько минут глубокой тишины, которую тут же охотно разрушить. — Годжо Сатору. Неизвестный снова посмеивается, игнорируя протянутую длань, зажимает сигарету в левой руке, делая очередную глубокую затяжку и некоторое время молчит, только чуть погодя, когда бычок оказывается в ближайшей мусорке, а дым рассеивается перед лицом, он все-таки тянет ладонь к чужому лицу, аккуратно заводит белокурый локон за ухо, прежде успевая невесомо очертить линию челюсти, и улыбается так приторно сладко, лукаво и безоружно, что мужчина теряется в очередной раз. Непонятно только от близости или наглости этого человека. — С женатыми не вожусь, Сатору, — и вновь смех, которые заглушается хлопком подъездной двери. Неизвестный не дожидается реакции, просто уходит обратно в теплое помещение, пока Годжо бездумно пялится ему в след. И что это было? Кажется, что его рассуждение о разводе вновь обрело новые краски и очередную причину для разрыва этого брака, только ещё не осознаваемую. Он хотел как можно дольше сохранять образ сильнейшего и лучшего, да и просто счастливого семьянина, ещё не осознавая, что вместе с пощечиной, Ми Ёнг отворила дверцу в их совместную золотую клетку, а мужчина оказался до боли падким на хриплый смех и теплые ладони, которые слишком ласково касались его лица.