Сделай страшное лицо

«ты такой крутой», — пишет ему Тоге. Юта пару секунд просто пялится в экран, и тот гаснет. Юта тыкает в него пальцем, возвращает к жизни и открывает переписку в поисках сообщения, на которое Тоге так ответил, но там только ссылки на видео, которыми они перекидывались вчера. Сжав в руке телефон, Юта растягивается на матах — после спарринга у него болит примерно все. Мышцы от усталости сводит противной дрожью. Рядом с именем Тоге появляются три точки, и почти сразу всплывает: «я мимо проходил» «всего месяц! а ты уже почти как с Рикой» От упоминания Рики в груди слегка тянет, как весь последний месяц. Но больше всего ему… тепло. Так тепло, что Юта вдруг осознает — боль и усталость отступили. Ему на голову ложится полотенце. Юта быстро блокирует телефон и оглядывается, стряхивая полотенце — Годжо-сенсей, пытавшийся заглянуть ему через плечо, разочарованно вздыхает. Юта хочет ему сказать, что использовать шесть глаз для подглядываний — мелочно, но Годжо предлагает: — Еще раунд, Юта? — А давайте, — отвечает он неожиданно сам для себя. Последний раунд превращается в три. Годжо-сенсей быстро выбивает из него все мысли — остаются только острые, как бритва, инстинкты. Между ними нет барьера бесконечности, без нее невероятный контроль Годжо над своей проклятой энергией виден еще лучше. Юта сначала наблюдает за тем, что делает сенсей, и старается защищаться, потом атакует — скрипя зубами от собственной несбалансированности. В конечном итоге именно от этого он влетает в стену. Приходится завернуть в лазарет, но он все равно чувствует удовлетворение — оно пробивается сквозь горькое недовольство собой, которое преследует его с того самого момента, как он попрощался с Рикой. В дверях он сталкивается с Тоге — почти нос к носу. Между ними оказывается только коробка, которую тот несет в руках — опустив взгляд, Юта узнает очередную партию микстуры для горла, которые ему регулярно выдает Шоко. Юта нечаянно схватился за коробку, точнее, за руку Тоге. — Комбу, — говорит Тоге, смеясь. — Привет, — Юта широко ему улыбается. Тоге ставит свою коробку на подоконник и сам устраивается рядом, пока ждет его. Иэйри-сан берет его за подбородок и поворачивает ему голову, чтобы подлечить саднящую скулу — одно ее ловкое движение, и боль растворяется, оставляя за собой только свое блаженное отсутствие. Юта снова поворачивается к окну и видит, как Тоге комично двигает бровями в его сторону. Он достает телефон и начинает что-то печатать, и у Юты сразу же вибрирует карман — он еле сдерживается, чтобы не посмотреть прямо сейчас. Глупость какая, Иэйри-сан закончит минут через пять. Он же может потерпеть пять минут? Иэйри методично двигается от ушиба к ушибу, задирает его футболку и, ощупав ребра, тоже прикладывает их своей техникой. Юта ерзает. — Это Сатору тебя отправил. Сам бы ни ногой, — безошибочно определяет Иэйри, прощупывая его плечо. — Лосось, — подтверждает Тоге. — Это просто ушибы, — говорит Юта. — Я мог бы сам… — Никаких сложных техник, Оккоцу, — отрезает она. — Пока мы не будем уверены, что твой организм приспособился к перепаду проклятой энергии. Юта кивает, старательно изображая послушание. Иэйри-сан смеряет его еще одним взглядом и нагибается поближе. Заглянув в ее темные глаза и темные круги под ними, Юта невольно отодвигается. — Я всегда могу попросить Инумаки, — говорит Иэйри тоном мертвенной скуки. — Он просто скажет тебе пару слов, и следующую неделю ты будешь только сидеть в своей комнате, пускать слюни и смотреть Наруто со всеми филлерами. Юта переводит взгляд на Тоге, но тот делает вид, что его тут нет. — Я понял, Иэйри-сан, — выдавливает Юта. Иэйри выходит из лазарета вместе с ними, на ходу доставая сигареты. У входа ее перехватывает Годжо, облокотившийся о перила, и Юта наконец проверяет свой телефон. Странновато читать сообщения от кого-то, кто идет с тобой рядом, — точнее, от кого угодно, кроме Тоге. «у тебя все написано на лице» «надо поработать над твоим покерфейсом» — Да, я думаю, мне нужно научиться делать страшное лицо, как у Годжо-сенсея, — отвечает Юта. — Это должно помочь мне вернуться в особый класс. Он хотел пошутить, но звучит слишком горько. Тоге оборачивается и смотрит на него, и Юте невыносимо хочется извиниться, но они уже это проходили, поэтому он стискивает зубы. — Икра, — говорит Тоге и больше не останавливается, пока они не доходят до его комнаты. Тоге отдает ему коробку, чтобы отпереть дверь, и, войдя внутрь, Юта сгружает ее на полку. Когда он оборачивается, то видит, что Тоге расстегивает воротник. От вжикающей молнии, от вида линий печати на его щеках Юта мгновенно краснеет. Вряд ли Тоге сейчас прикажет ему смотреть Наруто. Все намного страшнее — Тоге дергает его на себя и целует. Юте, кажется, напрочь вышибает мозги — Тоге сразу пускает в ход язык. Юта сразу дергает молнию на его куртке до самого низа, сразу стаскивает ее с одного плеча и отвечает, отвечает, отвечает. Толкает Тоге в стену и целует в шею, а тот гладит его щеку и тянет снова к себе, во влажные бесстыдные поцелуи, которым они научили друг друга. — Икра, — просит Тоге, оторвавшись, и шумно дышит. Юта убирает колено, втиснутое ему между ног. Щеки полыхают, хочется уткнуться в Тоге и спрятать лицо. Тот тоже красный до ушей, но упрямо и пьяно смотрит ему в глаза, и Юта прижимается лбом ко лбу. — Ага. Хорошо, — соглашается он. Остановиться. Перерыв. Они собирались что-то делать? Он не помнит. Оглядывает Тоге — тот так и стоит, опираясь на стену спиной, в спущенной с одного плеча форменной куртке. Юта снимает ее совсем и роняет на пол, жадно гладит грудь и живот сквозь тонкую белую футболку. Тоге ловит его руку, сжимает, останавливая, и тянет к кровати. Они валятся на нее в обнимку и целуются нежнее, медленно. Губы покалывает от ощущений, но теперь хотя бы не горит отчаянно все тело — хотя у них обоих стоит. Юта не решается сделать что-нибудь с этим, а Тоге, кажется, нравится то, как все сейчас — нежно и бесцельно. Как будто у них есть все время на свете. Тоге снимает с него куртку, и они лежат, тесно прижавшись друг к другу. Юту догоняет понимание, как сильно он устал, и Тоге наверняка тоже. — Я посплю минут пятнадцать? — спрашивает он, устраиваясь щекой на горячей груди. Тоге целует его в висок. Просыпается он в сумерках — отлично отдохнувший, но в руках Тоге так уютно, что хочется уснуть снова. Пока Юта спал, тот натянул на них двоих плед, и, приобняв Юту одной рукой, второй что-то скроллит в телефоне. Юта щурится и различает интерфейс ютуба. Тоге медленно, вдумчиво ставит дизлайк и открывает комментарии. — Ты же даже не досмотрел, — говорит Юта сонно. Тоге косится на него, потом берет край пледа и накидывает ему на голову. Юте ужасно смешно. А под пледом тепло и пахнет Тоге, и Юта, честно, даже не успевает ничего подумать, а его рука уже лезет под футболку — погладить голую кожу. Тоге роняет телефон ему на голову. — Икра летучей рыбы! — панически восклицает он, достает Юту из-под пледа и гладит по ушибленной голове. Когда в дверь громко стучат, они замирают, как пойманные с поличным, глядя друг на друга широко распахнутыми глазами. — Тоге! Юта у тебя? — это Маки. Только оба открывают рты (несомненно, чтобы дать два разных ответа), как Маки добавляет: — Мегуми привез пиццу! — и ее шаги быстро удаляются. — Стружка тунца, — Тоге трясет головой. — Ты тоже не услышал, как она подошла? — Тоге кивает. Пицца, как кодовое слово, запускает осознание лютого голода, и это единственное, что способно заставить их скатиться с кровати и одеться. На кухне их приветствует Фушигуро Мегуми, их будущий первокурсник, который уже приезжает заниматься с Маки. Тоге возносит ему хвалу из ингредиентов онигири, на которую Фушигуро просто моргает. — Никакая доставка пиццы до нас не доезжает, — объясняет появившийся в дверях Панда, — Тоге воздвигнет тебе храм! — А вы… Вам нужно есть? — спрашивает Фушигуро после некоторой заминки. Юта вдруг вспоминает себя год назад. Фушигуро ничуть на него не похож во всем остальном — он уже серьезный, уверенный и какой-то очень взрослый, но от его опасливого тона Юте хочется захихикать в ладонь. — Только пиццу Сатору, — подмигивает Панда. — Где она?.. Фушигуро пытается отстоять пиццу Годжо-сенсея, и его спасает сенсей, явившийся за ней собственной персоной. Панда садится к Тоге, и они наблюдают за тем, как нахохлившийся Фушигуро уворачивается от попытки Годжо потрепать его по макушке — с ловкостью, говорящей об обширном опыте. Они перешептываются, улыбаясь все коварнее и коварнее — что-то придумали. Юта счастливо наблюдает за этой идиллией и подвисает, пока Маки не хлопает ладонью по месту рядом с нею. Юта садится и проглатывает кусок пепперони в два укуса. Тоге, сидящий напротив, от него не отстает. Маки переводит взгляд с одного на другого и фыркает. — Всю контрабанду, которую пронесли мимо Нитты, следует смаковать, а вы… — она вонзает зубы в свою пиццу и медленно жует с выражением полного блаженства на лице Юта выдыхает. Вспоминает о необходимости покерфейса или, на худой конец, страшного лица. Маки слушает его рассуждения о покерфейсе, Годжо и особом классе, закинув ногу на ногу и потирая бедро — она все еще иногда это делает, хотя, Юта уверен, у нее давно ничего не болит. Он никогда не представлял себе, что в его школе будет так мало людей — и что они будут ему как семья. В маленькой, тесноватой кухне со старой мебелью всегда было уютно, и атмосферу их посиделок на кухне не могла разрушить даже Рика, притаившаяся за плечами Юты — сначала все, конечно, ее побаивались, но все равно обязательно вытаскивали Юту из его комнаты, не давали оставаться там одному. Он долго не понимал, почему. В один такой вечер, когда была их с Маки очередь готовить, она раздраженно сказала: — Все. Я больше так не могу. Юта буднично подумал, что она сейчас его убьет. Маки всегда была прямолинейна до резкости. Наверное, он ее чем-то довел; он же ее бесит? Юта понимал, что убить его она не сможет — в конце концов, он и сам не смог — но когда Маки что-то говорила, вес ее слов придавливал к земле, и хотелось поверить. Но Маки не достала из-за пазухи проклятое орудие — она сняла очки и положила их на стол. Посмотрела на растерянного Юту и закатила глаза. — Она на меня так смотрит! — Маки взялась за нож и как ни в чем не бывало продолжила чистить имбирь. — Рика! Я ей не нравлюсь. Юта долго смотрел на нее. Потом полил рис уксусом и решился. — Рика… Она не любит девочек, — Маки глянула заинтересованно. — Не любит, когда я говорю с ними, особенно если они красивые. До этого он ни с кем и никогда не говорил о своем проклятии — если не считать воплей «бегите или она вас убьет». Да и опасно было говорить. Рика всегда была рядом, всегда слушала. Но Юта сейчас не испытывал никакого страха, хоть она и сидела прямо за его спиной, и это она чувствовала тоже. — Ей и Иэйри-сан не нравится, — добавил он. — Ну, не нравилась, пока она не увидела, как она лечит. Или не почувствовала через меня, как боль уходит, я не знаю. Да и вообще… — он замялся. — Она же старая, — неожиданно провозгласила Рика — так, что в шкафах задрожала посуда. Юта чуть не выронил миску и рассмеялся. Потом передал Маки. — Старая?! — Юта впервые видел Маки в таком шоке. — Она же… Ей же тридцати нет!.. Юта бросил на нее умоляющий взгляд, и Маки захлопнула рот так, что зубы клацнули друг о друга. — Ммм, точно, — сказала она сдавленным от сдерживаемого смеха голосом. — Шоко такая… старая и страшная. У Юты тоже тряслись руки от смеха. В тот день никто никого не убил, а Рика не разнесла кухню и половину техникума. Еще Юта был почти уверен, что Маки поговорила с Пандой, потому что тот перестал шутить про Юту и девчонок. Потом они сходили на миссию вдвоем с Тоге, и Юта узнал, что тот тоже его не ненавидит. Юта вспомнил все, что ему говорил Панда, и понял, сколько в этом было заботы, которую Юта так сильно не ожидал, что сразу и не распознал. Тоге, наблюдавший за успехами Юты в обратном врачевании, предложил ему попробовать технику проклятой речи. Годжо пришел от идеи в бурный восторг и помог с необходимыми разрешениями, даже от клана Тоге (остальные учителя все равно были против). Все складывалось как нельзя лучше, а потом Юта вдруг обнаружил, что на тренировках ему нужно часами пялиться на рот Тоге, и ни к чему хорошему это его не приводит. Когда Юта слышал его второй голос — глубокий от переполнявшей его силы; его короткие приказы — их мощь сотрясала до костей, он не мог найти слов тому, что чувствовал, но это был не страх. Юта хорошо знал страх, и это был не он. Потом Тоге прятал рот за воротником и возвращался к улыбкам одними глазами, жестам и ингредиентам для онигири, и от контраста между двумя Тоге кружилась голова. Когда Тоге ему ободряюще улыбался, чуть выше линий печати на его щеках складывались едва заметные ямочки. Это было даже хуже, чем нежный рот со змеившейся по нему печатью. Ему повезло, что Рика не поняла его чувств и так ему и сказала, что он, дурак, самый лучший, нечего волноваться, он обязательно выучит эту дурацкую технику. Она видела угрозу только в девочках, а Юта раньше… тоже видел всякое только в девочках. Из воспоминаний его вырывает спор на кухне, все набирающий децибелы. — Зефир на пицце — это извращение. — Лосось! — Ничего вы не понимаете, это же маршмеллоу, — говорит Годжо-сенсей, втягивая в себя кусок, посыпанный…скитлз? — Вы просто можете лечить гастрит обратной техникой. — А в чем проблема, Мегуми, — хехекает Годжо-сенсей, запрыгивая на столешницу, — научись и пользуйся. Фушигуро хмурится, Панда целится в Годжо стаканом. Тоге указывает на Юту куском пиццы и что-то мычит про майонез. — Юта никогда не стал бы так делать, потому что Юта нормальный человек, — авторитетно заявляет Маки. Юта тихо смеется — ему доводилось слышать о себе такое только в этом хогвартсе. Маки с Пандой начинают аргументированно излагать Годжо, почему Юта во всех отношениях лучше него. — Тунец, — задумчиво говорит Тоге, указывая на остальных кивком головы. Юта смотрит на него и вдруг понимает, что остро хочет обнять его или взять за руку, как будто они не провалялись в обнимку несколько часов до этого. Тоге улыбается, как будто знает, о чем он думает — Юта не видит это полностью, только краешки у кромки воротника. А почему нет, вдруг приходит ему в голову. — Слышишь, Юта? — зовет Годжо, вырывая его из этого простого, сотрясшего его мир осознания. — Они уже решили, что ты меня превзойдешь. Спасибо, что не давите на своего друга, Панда, Маки! — Лосось, — вставляет Тоге. — И ты тоже. — Хочу вас превзойти, — говорит Юта, глядя на свою пиццу. Вдруг поняв, как это прозвучало, он вскидывается и краснеет, но Годжо просто машет рукой — в ней новый кусок пиццы. — Я по-прежнему думаю, что ты можешь, — спокойно говорит он, — но дело не всегда в количестве энергии и контроле. Он сворачивает кусок пиццы в рулон, ловя стекающий с него шоколадный соус: — Может, потыришь еще фью-нибудь родовую фехнику? — спрашивает он, запихивая весь рулон в рот. Юта невольно улыбается. — Вы можете скопировать мою? — интересуется примостившийся на подоконнике Фушигуро. — Нет, прямо скопировать — вряд ли. Я мог бы использовать шикигами, но, если честно, мне от них не по себе, — признается Юта, почесывая в затылке. — Знаю, звучит странно после того, как у меня было проклятие, но уж как есть. Фушигуро пялится на него во все глаза и явно собирается с духом спросить что-то еще. — Ты же встречался со своим проклятием, — дразнится Годжо, и в него все-таки летят подручные предметы. Краем глаза Юта замечает, что Маки, кажется, действительно зла, но сам Юта — нет. Без дурачеств его близких он до сих пор помнил бы Рику только как огромную потерю. — Зато я хоть с кем-то встречался, — парирует он. Тоге от смеха давится водой. — О боже, — говорит Панда. — Я люблю тебя, — буднично заявляет Маки. Годжо стягивает маску, чтобы все видели его осуждающий взгляд, но в этот момент врывается Иджичи-сан с тяжелой артиллерией в виде Нитты и ловит их, неправильно питающихся, с поличным. Тоге тянет его за рукав, и, оставив старших препираться на кухне, они убегают. Вообще-то пора спать, но они не могут удержаться от поцелуев — пока Юта ищет свою зубную щетку, пока Тоге перестилает кровать. Руки Юты сами по себе начинают блуждать под одеялом, и он вспоминает свой порыв за кухонным столом. Это распирающее грудь чувство по-прежнему с ним. Юта ждёт, что к нему присоединится чувство вины перед Рикой или невнятный стыд перед всем миром, но этого не происходит, а Тоге его не останавливает — смотрит и молчит, непривычно тихий, привычно понимающий и чувствующий его. Только Юта чувствует ещё и его напряжение. И в неправильных местах тоже. — Ты в порядке? — спрашивает он. Тоге продолжает молчать, что на самом деле вообще на него не похоже. Приподнимается на локте, разглядывая Юту, потом сдергивает одеяло. Протягивает руку и медленно расстегивает пуговицу на его джинсах. Юта вздрагивает. У него давно стоит, на нём нет ремня, и хотя движения Тоге медленные, словно тот спрашивает разрешения, ему остаётся только потянуть язычок молнии вниз — и его пальцы сжимают Юту через тонкую ткань белья, а потом скользят под нее и обхватывают. От контакта голой кожи в нем что-то перегорает — Юта открывает рот, тихо выдыхая. Тоге смотрит ему в глаза и по-прежнему молчит, впервые касается его безо всяких преград, гладит, сдвигает мешающую ткань. Только когда он наконец смотрит вниз, у Юты получается вдохнуть, но это ненадолго, потому что Тоге нагибается и неуверенно обхватывает головку члена ртом. Юта хотел бы смотреть — но сразу же сдается и закрывает глаза. Он что-то хрипит, когда чувствует щекотную ласку языка, и стискивает покрывало кровати в ладонях, а Тоге, осмелев, двигает по болезненно твердому члену ртом, неглубоко и жадно. То облизывает, то обхватывает губами, то снова движется вверх и вниз — и почти сразу, как его горячий рот устанавливает какой-то ритм, Юта кончает. Когда его мозг включается снова, Юта хочет сам себе надавать по голове. Он продержался всего пару минут, он даже не успел предупредить Тоге… С трудом заставив желейные мышцы двигаться, он садится и видит Тоге, который улегся щекой на его бедро и выглядит настолько потерявшим связь с реальностью, что Юта немного успокаивается. Когда он начинает извиняться, Тоге бормочет «комбу» и карабкается по нему вверх, чтобы заткнуть рот рукой. Юта гладит его по бокам, по бедрам, жадно целует распухшие губы и сходит с ума. Что важнее, животом он чувствует твердый член, и даже оглушительное умиротворение внутри отступает перед желанием доставить Тоге такое же удовольствие. Тоге в его руках — как тряпичная кукла, и он не сопротивляется, когда Юта опрокидывает его на спину и оказывается сверху. Но когда Юта пытается его раздеть, Тоге напрягается и хватает его за руку. — Стружка тунца, — говорит он тихо и твердо. — Что? Почему? — Юта теряется. — Ты же сам… Ты хочешь? Он смотрит, как Тоге кусает губу и закрывает глаза, и сердце у него замирает. Когда они целовались, это Тоге всегда останавливал его от дальнейшего, а Юта просто ему повиновался. Он был готов двигаться вперед медленно — или ждать. Но сегодня Тоге сам пошел дальше. Он жалеет? Ему не понравилось? Но он выглядел так, будто едва не кончил сам, и Юте всегда казалось, что он чувствует это тщательно сдерживаемое, бурлящее желание. Тоге переплетает их пальцы, и Юта немного успокаивается — почти рефлекторно — от этого прикосновения. Потом он проводит большим пальцем по своей щеке и губам и еле слышно что-то шепчет про икру. — Твоя техника? — переспрашивает Юта, ничего не понимая. Тоге шарит по кровати, пока не извлекает свой телефон, открывает заметки и начинает печатать одной рукой. Юта читает, заглядывая через его плечо. «я боюсь» Юта привык, что Тоге и на своем языке может сказать ему большинство вещей, которые хотел бы — они достаточно друг друга понимают. Тоге прибегает к переписке без единого эмодзи, когда разговор действительно серьезный, поэтому Юта высвобождает его вторую руку. Но отрываться от Тоге совсем он не хочет, поэтому обнимает его сзади, чувствуя, как тот изгибается, подается в объятие всем телом. «что если я буду громким и использую технику нечаянно?» — У тебя такое бывает? — удивленный Юта поворачивает голову, чтобы поймать его взгляд. Они так близко, что Тоге приходится скашивать на него глаза. Юта жмурится от удовольствия, когда получает невесомый поцелуй в скулу. — Икра лосося. Значит, иногда. Юта этого не знал. Тоге вообще прекрасно контролировал свою проклятую технику, но — боялся, что потеряет контроль с Ютой. Это не должно было быть так приятно, но бесполезно спорить с приливом тепла в груди. Еще Юта знал, что Тоге ненавидит кляпы. Его клан использовал их из необходимости, некоторые носили специальные повязки постоянно, но Тоге терпеть не мог ограничение своей свободы: он же даже молчать не любил, только прикрывал татуировки воротником и шарфом. — Я все равно хочу попробовать, — говорит он. — Хочу, чтобы тебе было хорошо. Тоге отодвигается от него, чтобы посмотреть серьезно. У него горят щеки и, кажется, уши, но Юта не может не заметить, что он наконец-то расслабляется. Штаны Тоге снимает сам — рывком, как будто боится передумать. Юта смотрит на его ноги и забывает, зачем они здесь. Тоге — маньяк, который бегает по утрам, если их не совсем ушатали на тренировке накануне, и играет во все виды спорта, известные человечеству, и по его ногам это видно. Юта давно на них залипает. Он протягивает руку и гладит снизу вверх, очерчивая мышцы, а Тоге смешно пыхтит, снимая футболку — наверное, ему щекотно. Сам не зная почему, Юта обхватывает его за щиколотку и жадно дергает к себе. Случаются две вещи одновременно. Во-первых, Тоге не-визжит. Юта ни за что не назовет это таким словом, потому что ему никто не поверит, а Тоге — не простит, но это определенно один из тех звуков, которые Юта слышал от него только наедине, только не расплавляющий мозги, а очень смешной. Во-вторых, сзади раздается звон — что-то разбивается. Он оглядывается: кружка Тоге, одна из тех, что с неприличной надписью, лежит осколками на полу. Тоге, от рывка оказавшийся под Ютой, тоже видит кружку и смотрит на него широко раскрытыми, испуганными глазами. А Юту вдруг охватывает ужасное веселье. — Ну давай, — говорит он, смеясь. Он никогда раньше не оказывался в роли того, кто подбивает других на что-то безрассудное — не то что с Тоге, а наверное, никогда в жизни. — Стру… — А что? Подумаешь, кружка! Я куплю тебе новую! — Бонито! — шипит Тоге. — Ты же не с кем-то беспомощным, — говорит он, и всей душой чувствует, что это правда. — Я смогу поставить щит, даже если на нас упадет потолок. — Комбу-комбу-комбу! — яростно выговаривает ему Тоге. — Просто ты хочешь, и я очень хочу, — Юта запинается, смотрит на Тоге, — И когда я с тобой, или даже просто думаю о тебе, мне кажется, что я могу всё. Зачем бояться? Кулак, которым Тоге ощутимо колотил его по груди, застывает. Тоге смотрит молча, но Юта видит понимание в его глазах. Тоге тоже знает, что такое всю жизнь бояться. Когда Юта целует его снова, он поддается на ласки заторможенно — не без желания, а словно осматриваясь на незнакомой территории. Юта чувствует, что уже победил. Но ему мало. Ему хочется, чтобы Тоге кричал под ним так, что обвалит потолок. Тоге впервые тихо стонет от языка под ключицей. Юта, задыхаясь, прихватывает губами — эти ключицы заслужили, они сводят его с ума, вместе с печатью на языке и всем остальным, когда Тоге расстёгивает воротник. Вылизывая твердый пресс под громкое хриплое дыхание, Юта думает, что комната вроде как на месте, хотя ему, по правде говоря, плевать, как в пылу битвы. Он доверяется своим инстинктам. Тоге всхлипывает, когда с него стаскивают трусы, слабо пытается удержать, и Юта покрывает его бедра успокаивающими поцелуями. Сначала задевает член — такой твердый, что это наверняка мучительно, а потом обхватывает его всей ладонью и сжимает. Тоге потерянно стонет на каждое движение вверх-вниз, и у Юты кружится голова. На очередном движении Юта нагибается и направляет член себе в рот. Тоге, кажется, почти плачет — такой чувствительный, такой громкий — и Юта в восторге от того, что управляет ритмом этих звуков. Он жадно сосет шелковую головку, оглаживая и сжимая остальное рукой, и берет поглубже, слизывая смазку. Когда он выпускает твердый член изо рта, потому что от усердия уже немного ноет челюсть, Тоге лежит, прикрыв глаза, а его пересохший рот широко раскрыт. — А ты лучше держишься, чем я, — говорит ему Юта, и его голос звучит ниже, сладко охрипшим. Тоге показывает ему дрожащий средний палец. Юта смеётся и хочет вернуться к своему делу, но Тоге говорит: — Горчица, — и проводит по своей груди. Точно. Юта так увлекся им, что забыл снять футболку, сидит в ней, как дурак. И то, что у него давно уже снова стоит, почти не замечал. Когда футболка улетает в сторону и они остаются полностью голыми, все становится как-то по-другому. Очень важно оказывается снова поцеловать Тоге, прижимаясь всем телом, дать почувствовать себя везде. Когда Тоге отчаянно толкается членом навстречу члену, они оба стонут, и в комнате снова что-то падает. Тоге замирает, пытается посмотреть, но Юта стискивает его плечо: — Нет, на меня, — и он легко слушается, продолжает прерванное движение навстречу. Обхватывает оба члена, ласкает их вместе, и Юта то накрывает его руку своей, то отпускает, чтобы погладить внутреннюю сторону бедра, осторожно обласкать мошонку, протолкнуть пальцы дальше. Тоге широко раскрывает глаза и раздвигает ноги, так что Юта не останавливается, трет его между ягодиц и ласкает. Потом тот вдруг изворачивается, лезет под подушку, в наволочку, и в Юту летит прохладный тюбик. — Ого, — выдыхает он. — Точно?.. Тоге кивает так, что плечи трясутся. Смазанные пальцы легко скользят по коже, но Юта все равно нихрена не понимает, как их вставить, когда так узко. Он нажимает на вход подушечкой одного пальца, боится сделать больно, а Тоге вообще не помогает удержать рассудок, когда отвлекает его жадными, глубокими поцелуями. Когда ему наконец удается чуть протолкнуть палец, Тоге подается навстречу, насаживается. Юта яростно двигает пальцем, ощущает, как туго его стискивают мышцы, кусает за что-то, а Тоге все так же двигается навстречу, и у Юты темнеет в глазах, и он давит вторым пальцем тоже. Вскоре они оказываются лицом к лицу, Юта между раздвинутых ног Тоге, а тот приподнимается навстречу и стонет умоляюще — давай уже. Не очень удобно, не хватает рук — Юта впивается пальцами в поясницу, чувствуя изгиб, помогая приподняться, и сжимает ягодицу, а хочется ещё гладить его член, стискивать там и здесь, дотянуться повсюду. А потом он проталкивает член во влажное, растянутое, но все равно тугое как тиски. Это длится вечность, и Тоге под ним затихает, только смотрит ровно и горячо, убеждает, что ему не больно. Потом выгибается под замершим Ютой, и тот видит отстраненно, что он весь взмокший, сияющий, и что на его гладкую грудь капает его собственный, Юты, пот. Закончив свой невыносимый прогиб, Тоге тянется быстро поцеловать, мажет ртом по щеке. И вдруг говорит прямо в ухо, касаясь губами: — Двигайся. Это самый слабый и нежный приказ, что Юта когда-либо от него слышал, но очень жестокий, и ослушаться его невозможно, и дело не совсем в проклятой технике. Юта покорно подается бедрами назад, потом движется вперед, потом снова, сильнее, и не дышит, не понимает, как держится. У Тоге внутри так горячо, и он так сжимается, а Юта не может прекратить, погружается прямо туда, сильнее, глубже. — С ума сошел, — сорванно говорит он — Тоге и себе. Тот беззвучно улыбается, направляет Юту бедрами. Он выглядит измученным, умиротворенным и счастливым. Юта толкается в него резче — сам — и получает все звуки, что ему причитаются. И высокие крики, и стоны, и всхлипы, и влажные звуки кожи о кожу, когда Юта выливает себе в руку смазки, обхватывает член Тоге и всё-таки заставляет его кончить на пару секунд раньше. Они лежат, наверное, час, не очень понимая, что происходит, будто пьяные, и время от времени вяло пытаются двигаться. В результате Юта оказывается на своем любимом месте — уютно у Тоге на груди — и они осматривают сереющую рассветом комнату. — Тунец, — недоуменно говорит Тоге. — Я тоже ничего не вижу, кроме кружки, — Юта щурится. — Вон та стопка твоих штанов. Она была на полу или упала? Он чувствует, как Тоге пожимает плечами, улыбается и проваливается в сон. ** Вскоре Юта совсем перестает ночевать у себя и не особенно это скрывает. Когда он берет Тоге за руку при всех, никто даже бровью не ведет, и Юта чувствует себя немножко идиотом. Но идиотом очень любящим — Тоге и всех своих друзей. Правда, у них нельзя считать что-то по-настоящему принятым в приличном обществе, пока это не обстебет Панда. — Только не зазнавайся, — слышит он, приближаясь к спортзалу. — Вы не такие милые, как Хакари и Кирара. — И-и-икра лосося, — возмущается Тоге и, очевидно, делает что-то милое, потому что Панда снисходительно признает это неплохой попыткой для начала. — И все же, вас не отстраняли от занятий за невыносимую милоту. — Хакари и Кирара проводят больше времени отстраненными от занятий, чем на учебе, — ворчит Маки. — Жалко, когда этот придурок тут и все равно не может учить их. Юта поворачивает за угол чуть ли не бегом. — Годжо-сенсей тут? — обрадованно восклицает он. Маки указывает своим тренировочным орудием на административный корпус и загибает пальцы. — Это что, четвертый визит за месяц? Никогда не видела, чтобы ему давали так мало миссий и командировок. Юта переглядывается с Тоге. Вчера у них опять было… все, что только можно, и потолок не упал. Юта видел, что Тоге нервничает, не понимая выбросы своей техники. Они уже дошли даже до варианта «спросить у взрослых», но всегда бойкий и неунывающий Тоге от этого весь посерел, и Юта решил, что сам спросит. Подкарауливать у кабинета директора или у лазарета не приходится — Годжо Сатору вваливается на урок к Кусакабе-сенсею, рассказывает всем стыдную историю из его школьных времен, а потом уволакивает извиняющегося Юту тренироваться. — Сенсей, — хрипит Юта через несколько часов, отползая на невыжженный участок травы. — Мне нужно с вами поговорить. — Что? Ты не придешь на мой марафон «Властелина колец», потому что тебе кто-то сказал, что это на самом деле не марафон «Властелина колец»? — Годжо возмущенно вскидывает руки. Его форма сверкает, и даже ни один волосок не выбился из того, что он называет укладкой. — Пойду куда скажете, если… — Юта слышит свой телефон. Отлично, значит, он не превратился в лужицу расплавленного металла. Это оказывается сообщение от Тоге: «я спросил у отца» У Юты волосы встают дыбом. «стихийные выбросы обычно бывают, когда страшно» «а мне не страшно с тобой» «только за тебя» — Юта, я не могу тебя атаковать, когда ты так улыбаешься, — жалуется Годжо. «А я у Годжо хотел спросить» — только и может написать он. «у годжо?!?!?!?» «А у отца про секс нормально спрашивать??» «а у годжо?!?!?!??????» — Их недоверие всегда оставляет глубокие раны в моей изможденной душе, — говорит Годжо над самым его ухом. Юта, конечно, ударяет по нему всей проклятой энергией, которую может собрать, но у сенсея недостаточно совести, чтобы дать по себе попасть. — А я тоже хотел с тобой поговорить, — легко говорит Годжо, подлетая к нему как ни в чем не бывало. — Я выбил тебе стажировку. Юта смотрит на него с подозрением. — Выбили — буквально выбили? — Как хорошо ты меня знаешь! Помнишь Мигеля, который был с Гето Сугуру на Параде Сотни Демонов? Мы целый урок его разбирали. Мигеля. Они никогда не разбирали Гето Сугуру. Все и так все знали про Гето Сугуру — и про Годжо Сатору. — Вы хотите, чтобы я уехал? — спрашивает Юта. Годжо усаживается на траву рядом с ним. — Да, — просто говорит он. Некоторое время они молча смотрят, как догорает трава. Интересно, кто выращивает ее обратно — каждый раз, думает Юта. Еще он думает о том, как это несправедливо: оставлять тех, с кем он так счастлив, и еще так недолго. Тех, кого он хочет защищать. По правде говоря, даже мысль о том, чтобы оставить их, невыносима. Он вспоминает искаженное от смеха, совершенно безумное лицо Гето, и Годжо, наверное, тоже думает о нем. Но помнит другим. — Хорошо, — говорит он. — Эй, стоп, — вздыхает Годжо. — Сначала полагается речь о том, почему. — Я и так поеду, — Юта улыбается ему. Годжо протягивает свою лапищу и начинает яростно трепать его по волосам. Юта не уворачивается — он же не Фушигуро и не будет притворяться, будто ему не нравится. — Иногда для того, чтобы защитить кого-то, приходится с ними расстаться. Юта думает о Маки, о холодной решимости в ее взгляде и о ее слезах, которые он никогда не видел, только слышал от Тоге, что она плакала однажды, когда ей передали какие-то вести из дома. Юта видел сестру Маки, Май — и не поверил бы, что кто-то мог ей, столь же гибкой и изворотливой, сколь Маки была несгибаема, сделать больно, но сделать больно можно кому угодно. — И самое ужасное — они все равно могут пострадать, с тобой или без тебя. Я даже не могу пообещать тебе, что защищу их — только что сделаю все, что смогу. — Никогда не думал, что скажу «отстой» о чем-либо, связанном с вами, сенсей, — дипломатично начинает Юта. — Но ваши речи… Годжо беззаботно отмахивается от него и поднимает палец. — А еще Мигель так сильно меня недолюбливает — ума не приложу, почему. Он научит тебя думать обо мне как о сопернике. Юта что-то мычит, и Годжо смотрит на него с укором. Юта думает пару минут, и ему даже дают это время. — «Соперники» и «превзойти» — это хорошо и все такое, — наконец говорит он. — Вон как Тодо это поджигает. Но я хочу думать о вас как о ком-то, кого я могу защитить. Вы же мне позвоните, если что-то случится? Что угодно. Я хочу, чтобы вам больше никогда не пришлось убивать ваших близких, думает он. — Покажи-ка мне свое страшное лицо, Юта, — говорит Годжо. Юта корчит недовольную гримасу, а потом честно пытается. Он тренировался перед зеркалом. — Просто ужасно, — с чувством говорит Годжо, и Юта смеется. — Мне кажется, у Маки и Тоге их обычные выражения лиц страшнее, чем это. Но ты не беспокойся. Он натягивает повязку и крепко сжимает плечо Юты. — Когда будет нужно, у тебя все получится. Звонить не буду, — ну кто сначала надевает повязку, а потом под ней подмигивает. — Я приеду!