Вторая муза, или чернота осенней ночи

Осенняя ночь навалилась на Москву, словно раскинувший холодные, склизкие щупальца толстый спрут. Мастер брёл по освещëнному единственным фонарём проулку, едва переставляя ноги в безупречно начищенных ботинках. «И зачем я столько выпил? Да, в последнее время я чертовски много пью... А с кем я пил-то? С этим забавным кудрявым Алоизием?» Вспомнить он не смог. Перед глазами мелькали размытые лица, как на плохой киноплëнке. — Хотя некоторые женские личики были в общем-то довольно милы, — усмехнувшись, прошептал себе под нос Мастер и пнул кучу валяющихся на мостовой пожелтевших листьев. — Вроде бы... И тут же он вспомнил о любимом лице. «Марго...» Рана от «финского ножа» начала гноиться. Любовь, возникшая весной и расцветшая летом, становилась всё мучительнее. Как мучительнее становилось и написание романа. Он всё чаще задумывался, осилит ли эту любовь, вытянет ли её. И сумеет ли завершить свой роман? — Куда полез? — теперь усмешка стала грустной. — Это тебе не пьесы с фельетонами строчить, да жить с Вареньками всякими в полосатых платьицах. Налетел студëный, пронзающий до костей ветер. Мастер поëжился. Страшно захотелось вернуться в весну с её мягким солнцем, с её освежавшими грозами, с её ароматами сирени и вишни. С её выскочившей перед ним с Маргаритой любовью... — Но не бывает так, чтобы всё стало, как было, — Мастер поднял голову, ища звёзды на чёрном небе. Желанные звёзды отсутствовали: небо заволокли тяжёлые, налившиеся влагой тучи — Мастер видел их стремительно меняющиеся очертания. Он ускорил шаг — перспектива насквозь промокнуть не вдохновляла. — Та сирень отцвела, — монолог шёпотом продолжился. — И завяла. Как завяли душистые летние розы. Это факт. С этим просто нужно смириться. Свет фонаря замигал и по проулку запрыгали длинные изломанные тени. Душу Мастера мгновенно охватил безотчëтный, противно-липкий страх. — Спрут осенней ночи, — Мастер замер. — Он притаился за одним из домов и готовится устремить на меня щупальца с сотней присосок... Рубашка прилипла к влажной от холодного пота спине. На мгновение Мастер почти увидел эти бледные щупальца... — Чëрт! Придёт же в голову такая глупость! — крик вырвался из горла сам собой. С веток ближайшего к Мастеру дерева вспорхнули перепуганные воробьи. Где-то недовольно залаяла разбуженная собака. Мастер устало потëр переносицу и засмеялся, однако его сердце по-прежнему быстро колотилось. Он продолжил свой путь. Заветная калитка всё приближалась. И тут фонарь погас. Проулок охватила густая, почти осязаемая тьма. — Чëрт! Ну, замечательно! — Мастер едва не упал, зацепившись за что-то носком ботинка. Но странное дело — страх нападения бледных щупалец окончательно исчез. Правда, он уступил место чувству какого-то беспредельного и вневременного одиночества. Одиночества, от которого не спасут ни творчество, ни самая крепкая любовь. И тут с неба полились потоки обжигающе-холодной воды. «Вот он, финал драматического вечера. Хотя скорее уж трагикомического». Опираясь рукой о невидимую ему сейчас стену дома, вконец расстроенный Мастер поспешил к калитке. Нащупав деревянные, с облупившейся краской, доски калитки, он облегчённо выдохнул. Теперь предстояло отпереть замок. Выудив из кармана брюк ключи, Мастер принялся искать замочную скважину кончиками пальцев. Дождь всё не утихал и, казалось, что холод проникает в самую душу. Ключ едва не выпал из мокрых пальцев, Мастер, сумел подхватить его, больно ударившись плечом о калитку. — Да что ж такое?! — потирая ушибленное плечо, он наконец нащупал скважину. Ключ скользил в пальцах, ни в какую не желая поворачиваться. — Ну, зато я окончательно протрезвел... К Алоизию, что ли, пойти? Правда, спать в комнате Алоизия вероятно пришлось бы на полу, но в сравнении с бдением под ледяным дождём, эта перспектива всё равно воодушевляла. Замок поддался и Мастер ввалился во дворик. И снова в проулке насмешливо замигал свет вероломного фонаря. — Интересно, не завалялось ли бутылки? — спросил у самого себя Мастер, прекрасно зная, что не завалялось — всё вино в квартирке давно было выпито. — Теперь не заснуть. Вот же чëрт! И как работать... Мысли об ожидавших его на столе листах неоконченной рукописи сейчас вызвали лишь тоску. Мастер понимал, что сегодня всё равно ни до чего дельного не додумается. Поэтому ему так хотелось напиться: до отупления и до бесчувствия. А потом, не раздеваясь, упасть на диван и провалиться в блаженное забытьë без сновидений. «А утром, авось, что-то и напишется... Хотя скорее всего не напишется, а будет грязно, противно и ужасно стыдно за свою бесхребетность». Тяжело вздохнув, Мастер отпер дверь подвала и замер: в квартирке горел свет. «Странно, с улицы я не заметил его в окнах. Неужели она пришла? Хотя нет, невозможно, чтоб в такое время...» — Guten Abend! — весело прозвучало приветствие. Впрочем, профессор тут же перешёл на русский. — Дорогой друг, надеюсь, вы простите мне столь поздний визит, да ещё и без приглашения? Душу Мастера охватила болезненная, почти истерическая радость. «Как славно, что он пришёл! Именно он, да. Странно, но я так привязался к нему. Не так, как к ней, конечно. Иначе. Совсем иначе. Но, пожалуй, также крепко...» — Разумеется, прощу,— стараясь казаться спокойным, Мастер поспешил в квартирку, захлопнув дверь. — Но как вы вошли сюда? — Вы ведь сами дали мне ключи, — развалившийся на диване Воланд, улыбаясь, показал Мастеру связку. — Да, конечно. Я и забыл, — по правде сказать, того, как он отдавал профессору ключи, Мастер решительно не помнил. Он вообще не был уверен, что имел когда-либо второй комплект. «А ведь мне даже нечем угостить его. И купить сейчас негде. Да и не на что». — Ох! — вырвался из груди Мастера вздох то ли удивления, то ли восторга. Дело в том, что на ожидаемо пустом обеденном столе его ждал поздний ужин. Или ранний завтрак. На тарелках лежали куски сочного жаренного мяса, ломтики сыров — с плесенью и без, невиданные ранее им фрукты. Две бутылки вина манили отблесками зеленоватых стëкол. Довершали картину несколько каких-то совершенно неизвестных ему и загадочных блюд, и огромный букет рубиновых роз в фаянсовой вазе. А пламя свечей на изящном канделябре придавало всей комнате поистине фантастический вид. — Я подумал, что в обязанности музы, — Воланд вскочил с дивана и подошёл к столу. — Входит забота о физическом и моральном состоянии вдохновляемого ею творца. «Но как он угадал? Хотя, понятны ведь мои финансовые дела... Но сколько ж денег он вбухал в это всё?!» — Очень мило с вашей стороны, — Мастер снял вымокшую шляпу и надел её на один из стоящих на книжной полке бюстов. — Но сколько я должен?.. — О, про деньги забудьте! — профессор откупорил бутылку и разлил по бокалам тёмное вино. — Я люблю поощрять творческих людей. Выпьем за вас! «Надо будет всё равно его отблагодарить при случае. А то неловко». — И за вас, — Мастер с лёгким поклоном принял поданный Воландом бокал. — За нас! — широко улыбнулся Воланд. Мастер отпил вина: яркий, освежающий вкус с нотками мëда и будто бы дыма мгновенно покорял. По продрогшему телу разлилось тепло, мысли стали оптимистичнее. А лёгкое головокружение оказалось даже приятным. — Это вино пил сам Понтий Пилат, — Воланд приподнял бокал, любуясь игрой света на тонком стекле. — Правда? — Мастер изумлëнно взглянул на собеседника. Сейчас он был готов поверить любому слову своей музы. — Ну, ладно-ладно, не Пилат, — Воланд серьёзно посмотрел в глаза Мастера.— Гëте. Мастер хотел рассмеяться, но не смог: он вдруг заметил, что глаза у профессора разного цвета. Правый глаз чёрный, а левый почему-то зелёный. — Но... как это возможно? — Что не так? — Воланд, закусывающий вино ломтиком сыра, невинно улыбнулся собеседнику. Теперь Мастер ясно увидел, что оба профессорских глаза зелёные. Просто очень тёмные. — Да так, показалось... — Мастер отщипнул круглую виноградину от тяжёлой грозди, старательно изображая беспечность. — Когда кажется, креститься надо! — подхватил профессор. — А вы не исчезнете? — сорвался с губ Мастера удививший его самого вопрос. — Ну, если я перекрещусь... Уголки губ Воланда дрогнули. «Что за чушь я сморозил?! Дурак-то! Человек заботится обо мне, а я... с кем сравнил?!» Но профессор вроде бы совсем не обиделся. — Дорогой мой, да вы же весь мокрый! — он прихватил пальцами рукав пиджака Мастера. — Думаю, вам нужно срочно сменить одежду. Знаете, эти простуды... кхе-кхе. А вам хворать никак нельзя! Воланд насмешливо погрозил Мастеру пальцем. — Вы правы, — Мастер бросил взгляд на ширму, соображая, там ли оставил свой новый, точнее, относительно новый, костюм. — Сейчас переоденусь. Пару минут. — Не торопитесь! Уверяю вас, еда на столе не остынет и не заветрится. А я подожду — мне спешить некуда. А Мастер поспешил за ширму. Костюм висел там, чистые сорочка и бельё лежали рядом на стуле, у стула же стояла пара новых (или относительно новых) ботинок. Мастер принялся раздеваться, с удовольствием скидывая с себя ставшую ему отвратительной мокрую одежду. — Вы переживаете, что слишком много пьёте в последнее время, — донëсся голос Воланда. — Но вопрос ведь не всегда в количестве. «А это откуда он знает? Хотя наверняка я сам когда-нибудь обмолвился ему об этих своих переживаниях». — Вопрос в качестве? — Мастер наклонился, развязывая шнурки промокших ботинок. Сквозь прорези в ширме он видел освещённую неверным пламенем свечей часть комнаты: ножки стола, диван, копыта. Копыта?! Мастер едва не вскрикнул и даже на секунду зажмурил глаза. Чёрные копыта с серым мехом выше — там, где, по идее, должны были располагаться брюки профессора... — Разумеется, в качестве, — долетел до Мастера весёлый голос с едва заметным шершавым немецким выговором. — И в единообразии. Я имею ввиду, не стоит смешивать шампанское с портвейном. Профессор поднялся с дивана. Мастеру почудился цокот копыт о паркет. — Я схожу с ума, — прошептал он, открыв глаза, но всё же не решаясь заглянуть в прорезь. — Понимаю, средств на приличный алкоголь у вас маловато, — Воланд остановился перед ширмой. — Но, право слово, таким, как вы, надо беречь себя изо всех сил... Из-за ширмы показался серый мохнатый хвост с кисточкой на конце. Мастер вцепился пальцами в спинку стула, едва не упав. — Что же это?! — Вам помочь? — хвост игриво махнул Мастеру и скрылся за ширмой. — Что-то случилось? — Нет-нет! — Мастер вытер пот со лба. — Всё в порядке. Я сейчас... «Бежать на улицу? Но успею ли? И можно убежать от... этого?! А если перекрестить его? Да! И дело с концом! Стоп! Этого не может быть! Я просто перепил. Да, вечером шампанское, пусть, и без портвейна. А теперь вот это вино... Гëте с Пилатом. Я перепил и мне мерещится. И нервы воспалены. Это всё объясняет! Серьёзный человек, профессор. Он тратит время на меня. А я... Какой же я дурак». Мастер продолжил переодеваться: касания выглаженной ткани к коже умиротворяли. Спустя пару минут он нерешительно вышел из-за ширмы. Воланд стоял возле патефона — странно, но он, кажется, тоже успел переодеться: тëмно-синий костюм сменился чёрным, расшитым у воротника серебристыми нитями. На груди красовалась то ли брошь, то ли орден в форме треугольника с рассыпанными по белому золоту драгоценными камнями. На ногах же профессора Мастер заметил вполне человеческие сапоги. «Но всё равно: он принёс с собой другую одежду? Зачем? А, может, мне всё это снится? Может, и он мне приснился?» Мысль о том, что профессор — всего лишь плод его воспалëнного воображения, поразила Мастера. И опять тоскливое одиночество охватило его душу. «Я давно опасался... Что это? Шизофрения? А если и Марго — галлюцинация?.. Нет, она точно реальна. Вот и Алоизий её видел, да. А он? Что он? Кто он? Дьявол, сатанаил, банальный мелкий чëрт? Да, как у Достоевского: «Как, дескать, к такому великому человеку мог войти такой пошлый чëрт?» Нет, он не пошл... Но глупости: он — профессор, серьёзный человек! С копытами и хвостом? Нет, этого не может быть. Он не может существовать! Я болен и он — плод моей болезни. Но тогда... Тогда получается его нет — нет моей второй музы. Второй, но не по значимости. Нет, не хочу! Не вынесу! Пусть лучше будут копыта с хвостом! Пусть он окажется кем угодно, главное, чтоб он был здесь со мной!» — ...Дорогой друг, я приготовил для вас ещё один небольшой сюрприз, — широко улыбнулся Воланд. «Но если сейчас он снова покажет мне хвост или копыта — я, пожалуй, умру на месте от страха». — Что же вы приготовили? — пересилил себя Мастер. — Танго, — Воланд поставил пластинку. Раздался тихий треск, но затем комнату наполнили звуки скрипки. — Небольшие физические нагрузки полезны для нервов. — Но, как же мы будем танцевать... Без дам? — Очень просто! Изначально ведь танго — танец мужской, — Воланд подошёл вплотную к Мастеру и поправил его галстук-бабочку. — Я думаю, у нас с вами всё получится. «Его глаза снова разного цвета. Ну и пусть». — Ладонь мне на плечо, — Воланд наставлял Мастера, как заправский учитель танцев. — Вот так. А я вам... Мастер подумал, что профессор — единственный мужчина, с которым ему хочется танцевать. Ну, хотя бы попробовать. — Так, сильно размахивать ногами я вам не предлагаю, — усмехался Воланд, увлекая Мастера за собой. — Но всё же эту ногу выше. К моей. Вот так! Крест-накрест! Мастеру казалось, что комнатка увеличилась в размерах: танцуя, они с Воландом ни разу не задели мебель. И даже, когда он приподнял Воланда (профессор оказался на удивление лёгким), до потолка оставалось ещё метров двадцать. Музыка уносила: к скрипкам добавились рояль, контрабас и ещë какие-то неизвестные Мастеру инструменты. — Дорогой мой, вы опасаетесь, что не «вытяните» свою любовь, — Воланд отошёл от Мастера и протянул ему руку. — И не допишите роман. Напрасно! — Разве я говорил вам?! — Мастер взялся за ладонь и Воланд притянул его к себе. — Вы думали об этом, — на подвижном лице профессора появилось несколько меланхоличное выражение. — Много-много раз. О том, что вы не способны ни на большую любовь, ни на серьёзное творчество... «Нет! Он не может знать моих мыслей! Говорил ли я ему? Не помню! А вдруг говорил, но забыл?! Тогда это просто отвратительный розыгрыш!» Мастер бросил взгляд на стену позади Воланда и обмер: у тени профессора явно виднелись рога. — О, Господи! Воланд прижал ладонь к губам Мастера. — Тише! Прошу вас, — на висках профессора выступили капельки пота. «Я причинил ему боль? Но я ведь не хотел». — Простите, — прошептал Мастер. Воланд благодарно кивнул. Догорающие свечи на канделябре вспыхнули с новой силой, но на тень профессора Мастер смотреть больше не рискнул. — Я лишь хотел сказать, что ваши опасения — они нормальны для творческого человека, — Воланд снова улыбался, кажется, любуясь Мастером. — Но всё же нельзя потакать им. Иначе они сожрут вас... совсем как крокодилы, понимаете? — Понимаю. Квартирка перестала существовать. Мастер ясно видел, что они с профессором стоят посреди окружённой высокими древними деревьями поляны. Он вдыхал ароматы колдовских трав. Цветы пели ему звенящими голосками. Луна сладостно улыбалась ему своим круглым, бледным лицом, звëзды-хохмачи подмигивали ему. — Всё будет для вас, — продолжал Воланд. — Счастье, богатство, слава... ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю её! Любовь. Марго и... — Что «и»? — Мастер смотрел на освещённое холодным светом Луны лицо Воланда и ему казалось — он знает это лицо уже много лет. Он любит это лицо. С чёрным, как осенняя ночь, правым глазом. Ему хотелось провалиться в эту черноту осенней ночи. Слиться с этим существом. «И ему тоже хочется этого. Я чувствую. Что-то произошло. И с ним тоже». — И всё, что вы возжелаете станет вашим. Всё ради вашего романа! — пальцы Воланда сцепились с пальцами Мастера. Поляна исчезла. Теперь вокруг мерцали ослепительные звёзды. Кометы неслись, поджимая газовые хвосты. Горами высились видевшие Сотворение мира туманности. Вся Вселенная жила и вся Вселенная жадно смотрела на танцующих. «Да! Звëзды! Это шизофрения?! А он? Видение? Или такой же сумасшедший? Или? Князь тьмы? Как страшно! Но как хорошо и свободно! Теперь я верю. Странно, но после всего я верю, что смогу. Я всё смогу». — А когда я закончу роман, — Мастер почувствовал боль от вжимающихся в кожу перстней на пальцах профессора. — Вы оставите меня? — Только если вы сами этого пожелаете, — Воланд расслабленно откинулся назад и Мастеру едва удалось удержать его. — Ах, какой вы славный! Мастер огляделся: они с профессором стояли посреди комнаты маленькой подвальной квартирки. На канделябре догорала последняя свеча. «Да, я всё смогу. Это ясно, как день. Удивительно, как я не понимал этого? Как не верил? Он дал мне веру. И что бы я делал без него?» — Я желаю, — теперь Мастер и Воланд стояли лицом к лицу. — Чтобы вы всегда были моей музой. И чтобы вы всегда были со мной. — ...И вечно совершает благо, — Воланд рассмеялся своим мыслям и поцеловал Мастера в уголок рта. Свеча потухла, комната погрузилась в черноту осенней ночи.