Наваждение (С недавних пор)

С недавних пор работать стало сложнее. Не в плане самой работы. Да, бывало всякое. Гэвин признавал, что нервы у него пару раз конкретно сдавали. Но каждый раз ему удавалось, пусть порой и титаническими усилиями, но держать себя в руках. Чего бы ему это ни стоило. Поэтому он надеялся, что справится и сейчас. Гэвин выдохнул и снова поднял взгляд. Карандаш в руке легко постукивал по открытому блокноту, в котором за битый час не появилось ни одной заметки. Это было плохо. Думать о работе никак не выходило. Все мысли то и дело возвращались к сегодняшней ночи. Как наяву Гэвину виделось, как он толкнул Коннора на свою кровать, и тот, улыбнувшись, сразу принялся стаскивать с себя рубашку. Гэвин тогда остановил его — ему хотелось раздеть Коннора самому. Он словно наяву чувствовал тепло каждого прикосновения, горячее дыхание, опаляющее кожу, впивающиеся в спину короткие ногти, оставляющие покрасневшие полосы. Первый несдержанный стон. — Гэвин? Из воспоминаний выдернул знакомый голос. Тина принесла коробку с подшитыми делами, которую он обещал перебрать. — Ты не заболел? Я с кем разговариваю? Гэвин! Усилием воли Гэвин сосредоточился на разговоре. Выслушал все, что от него хотели, с тоской посмотрел на коробку. С ним происходил какой-то пиздец. Тина ушла, оставив его наедине с мыслями и гребаными бумажками. Гэвин даже достал их и разложил на своем столе, пытаясь вспомнить, что от него вообще требовалось. Голова была тяжелая, а мысли плыли, словно в тумане. Вот он закидывает ногу Коннора к себе на плечо, с упоением целует коленку, а Коннор смотрит на него так, что внутри все дрожит. Тогда он протянул руку, и, когда Гэвин сплел их пальцы вместе, потянул на себя, сразу завлекая в глубокий поцелуй, выгибаясь навстречу. В противоположном конце опенспейса Коннор что-то сосредоточенно втолковывал Хэнку, но словно почувствовав, что на него смотрят, чуть повел головой в сторону Гэвина, и они коснулись друг друга взглядами. Гэвин ощутил, как по предплечьям побежали колкие мурашки, как внизу живота отозвалось сладкой пульсацией. Он тут же отвел взгляд, чувствуя будто его поймали с поличным. Как загнанный в угол преступник в свете фар полицейской тачки. С ним определенно происходило что-то странное. Гэвин поднялся и быстрым шагом направился в комнату отдыха. Ему просто захотелось пить, а не сбежать из-под пристального и невозможно нежного взгляда карих глаз. Иногда, когда Коннор смотрел на него, Гэвин чувствовал себя словно под прицелом. Но чувство это было приятным. Он посмотрел на кофемашину и сразу же передумал, хотелось чего-то холодного. Желательно — встать под ледяной душ. Может, хоть это сможет его отрезвить, вернуть мысли в привычное русло. И он перестанет быть похож на идиота. Перестанет постоянно залипать на Коннора, словно проведенного вне работы времени вместе ему было мало. Словно Коннор не отдавался ему целиком и полностью, как он этого хотел. И он сам вел себя, как торчок в завязке, дорвавшийся до заветной дозы. Между ними с самого начала не было барьеров, страхов и табу. Коннор мог просить и предлагать все что угодно. Рядом с ним Гэвин превращался в послушного раба, чувствуя себя инструментом для удовлетворений всех желаний своего любовника, и заводился от этих мыслей с полоборота, так, что иной раз становилось стыдно. Стоило Коннору повести носом по поросшей жесткими волосками щеке, погладить шею и плечи, едва коснуться губ, дразня — у Гэвина вставало как по команде. День тянулся невозможно долго. Содержимое коробки все так же лежало нетронутым, как и час назад. Или два. Время казалось чем-то неустойчивым и зыбким. Прижимая к виску прохладную банку с колой, Гэвин убеждал себя, что он не поехал и не свихнулся. Как только у них с Коннором стало все по-настоящему серьезно, он ждал того момента, когда это наваждение его наконец отпустит. Что он потеряет интерес, насытится и успокоится. Но казалось, что становилось только хуже. Что все это становилось лишь более неуправляемым. Он не мог вспомнить, было ли с ним вообще когда-то такое. Потому что достойно пройти пубертат и подростковые скачки гормонов, а потом съехать с катушек из-за андроида… Нет. Он точно свихнулся. Иначе это было не назвать. Признание проблемы — первый шаг к ее решению. Так ведь? Гэвин открыл газировку и прижался губами, делая глоток, вспоминая, как чувствуется на вкус разогретый, теплый скин и пластик, когда Коннор теряет контроль, и его пятнит в местах, где они соприкасаются. А когда он с готовностью отвечает на поцелуй, его рот на вкус сладковатый с легкой примесью какой-то синтетики, но Гэвину нравится, ему вообще все в Конноре нравится. Коннору в нем, кажется, тоже. Он всегда с таким упоением целует, исследуя тело своего человека, который позволяет ему абсолютно все. Часто первым идет на контакт, первым прикасается, не страдая рефлексией и не задумываясь. Коннор всегда делает то, что хочет. Что хочет Гэвин, он делает тоже, и, господи, как же он в этом хорош. Гэвин даже не удивляется, когда они сталкиваются на пути в хранилище. Предчувствие не понятно чего покалывает кончики пальцев. Во рту пересыхает, и Гэвин по инерции облизывает губы. Не говоря ни слова, Коннор тянет его за собой к двери, из которой сам вышел минуту назад. Гэвин предусмотрительно оставляет коробку у входа, а сам идет дальше за Коннором, к подсобным помещениям. Он ничерта не видит в слабом свете единственной настенной лампы, но это и не нужно. Коннор толкает его лицом к стене, навалившись сзади и шумно вдыхая запах волос, Гэвин дергано улыбается, нашаривая рукой его бедро и прижимая ближе к себе, поглаживая сквозь брюки. — Прекрати, — говорит Коннор тихо. И, пресекая возмущение, быстро добавляет, — В таких случаях люди говорят «я ведь не железный». Но если я так скажу, это будет ложью. — Ты железный не весь, — Гэвин сходу начинает задыхаться, хотя Коннор ничего еще не сделал. Просто прижал его собой и гладит по бедрам и животу, потираясь щекой о волосы. — Ты всегда так смотришь, — руки забираются под футболку и проходятся по груди, задевая напряженные соски, и Гэвин вздрагивает. — Так смотришь, что я не могу не смотреть в ответ. У меня все процессы подвисают. Сегодня Хэнк дважды спросил, не сломался ли я. Гэвин чувствует каждое его слово, так близко губы Коннора к его уху. От дыхания, опаляющего кожу, по затылку катится волнительная дрожь. Напряжение сворачивается внизу живота горячим узлом. Гэвин чувствует, что его уносит, что он снова в руках Коннора превращается в жаждущее, бестолковое существо. Что он вот-вот начнет тереться задницей о его пах и сам попросит его трахнуть. Прямо здесь. И по возможности быстро и без церемоний. — Значит, мы оба сломались. Гэвин пытается не терять нить разговора, но горячие руки раз за разом проходятся по телу, ловко расстегивают ремень на джинсах и наконец-то пробираются под резинку белья, и ловкие, нежные пальцы сжимают член. Гэвин расставляет ноги шире, насколько позволяют чуть приспущенные штаны, и откидыват голову Коннору на плечо. Его настигает воспоминание, очень яркое, как Коннор точно так же прижимается к нему спиной, а пальцы Гэвина плотно и глубоко раз за разом погружаются в его горячий рот, все быстрее и быстрее, пока тело Коннора не начнет мелко и часто вибрировать, пока он не сожмется так, что теперь уже Гэвин не сдерживаясь стонет, почти скулит ему в плечо. — Я не знаю, — шепчет Гэвин, заворожено наблюдая, как пальцы оглаживают его член. Коннор не слишком торопится, решив, по-видимому, на этот раз довести его. — Почему оно так. Но это начинает пугать меня. Я начинаю себя пугать. Каждое слово на выдохе. В такт чуть ускорившимся движениям на члене. Гэвин лишь краем сознания понимает, что сейчас несет. Но привычка не сдерживать себя, когда дело касается секса и конкретно Коннора, заставляет его продолжать изливать свой мысленный поток, о чем он потом непременно пожалеет. Если вспомнит. — Я больше ни о чем думать не могу, — продолжает он сбивчиво. — Ничего не могу делать. Только смотреть на тебя. Хотеть… А, черт! Вскрик глушит чужая прижатая ко рту ладонь. Коннор разжимает зубы, оставляя на шее болезненный след. Ведет по нему языком, словно извиняясь за несдержанность, пока Гэвин часто и шумно дышит носом, балансируя на самом краю. Член тут же пережимают у основания ловкие пальцы, и становится немного легче справиться с собой и своим телом. — Я понимаю, о чем ты, — говорит Коннор. Его голос спокойный, как и всегда. Но руки, наконец снова принявшиеся за дело, ощутимо подрагивают при каждом прикосновении. Гэвин сдается очень быстро. — Давай же, — выдыхает он, подставляясь. Коннор, как всегда, понимает его с одного слова. Даже без слов, когда это нужно. Но Гэвин уже просто физически не может заткнуться. — Мне уже плохо. Физически хуево без тебя. Пожалуйста, — просит он. — Пожалуйста, Кон. Звякает пряжка. Гэвин опирается о стену перед собой, придерживая футболку у груди, чтобы не мешала. Коннор быстро расправляется с одеждой, давит ему на поясницу в немой просьбе, и Гэвин подчиняется, прогибаясь чуть сильнее, чувствуя, как входа касается влажная, горячая головка. Он готов как никогда, напряжен и расслаблен одновременно. Последний секс у них был утром. Пока на кухне остывал кофе и круассаны с клубникой — Коннор старательно втрахивал Гэвина в постель. Но, даже помня об этом, Коннор все равно осторожен. Он вталкивается постепенно, давая расслабиться и привыкнуть. Гэвину это совершенно не требовалось, он хотел большего уже сейчас. Он чувствует, как по-прежнему туго ощущается чужой член, как Коннор успокаивающе поглаживает его живот и целует куда придется — в шею, в загривок. Гэвин разворачивается, насколько позволяет поза, и ловит его губы, ловит его тихий стон, и сам начинает подаваться на член, встречая движения. Он такой живой, такой настоящий. Удивительно, что когда-то Гэвин считал андроидов бездушными болванками. Если бы он знал, что они могут быть такими, то встал бы на их сторону гораздо раньше. Но тогда Коннор не спешил быстро открываться и выкладывать все козыри на стол. Им пришлось пройти долгий путь от подобия дружбы до чего-то большего. То, что он испытывал, было прекрасным и пугающим одновременно. Гэвин смотрел на себя со стороны и ужасался тому, на кого стал похож. Да, таким его видел только Коннор, для окружающих он по-прежнему оставался тем собой, который всегда был готов принять удар и ответить на любую колкость. Для остальных ничего не изменилось. Он сам позволял себе меняться, проявлять свою скрытую, уязвимую сторону только рядом с Коннором и только для него. Толчки становятся жестче и быстрее. Гэвин держится из последних сил, чтобы не потянуться к собственному члену и не закончить все в пару движений. Сорванно дышит в прижатую ко рту чужую ладонь, глушащую хриплые стоны. Чувствует, как Коннор прижимает его к себе крепче, меняет угол, толкаясь снизу вверх. И от идеального попадания по простате Гэвина начинает натурально потряхивать. Он весь напрягается как натянутая струна, встает почти на цыпочки от слишком сильной стимуляции, Коннор тянется к его члену, но Гэвина скручивает раньше. Он вымученно скулит, содрогаясь с каждым добивающим его движением, немного успокоившись, чувствует, как шумно выдыхает Коннор ему в плечо, опаляя дыханием кожу даже через футболку, сжимая его бедра так, что точно останутся следы. Но сейчас значение имеет лишь их общее приходящее в норму дыхание, руки Коннора, поддерживающие Гэвина под грудь и живот. И если бы не они, Гэвин бы точно стек к его ногам. Но Коннор держит крепко, не спеша отстраняться и приводить их обоих в порядок. Не думая, что кто-то может хватиться их из-за долгого отсутствия. Он поворачивает лицо Гэвина к себе, целует мягко и невероятно нежно, словно это не он минуту назад вытрахал из него душу. — Мне тоже бывает не по себе, — признается он тихо. — Я боюсь потерять свою личность. Потому что уже не вижу себя без тебя. Но также я знаю, что ничто не длится вечно. Гэвин разворачивается к нему, непонимающе нахмурившись. — Я о том, — Коннор гладит его по скуле, скользнув пальцами на след от своих зубов на шее. В глазах на миг отражается вина. — Что рано или поздно этот запал иссякнет. В длительных отношениях он уступает место чему-то более глубокому и спокойному. Поэтому не бойся, давай насладимся сполна и возьмем от этого все, что сможем. — Не знаю, какими могут стать наши отношения в будущем. Если честно, это еще страшнее — представлять нас семейной парочкой со всеми вытекающими. — Если тебя сейчас все устраивает, не задумывайся. Мне нравится жить с тобой настоящим. — Мне тоже. — Думаю, теперь нам будет проще дождаться сегодняшнего вечера и доработать день, — улыбается Коннор. И, конечно же, он прав.