Покажи мне океан

      — Ты спал с ним? — внезапно спрашивает Стеф.       Тони делает вид, что не понял.       — С кем?       — С Роджерсом.       Тони смотрит только на дорогу. Они миновали пригород, и теперь справа потянулись островки деревьев. Скоро их станет больше, а потом дорогу обступит лес. Тони не любил лес. Лес вызывал у него страх, сходный со страхом человека, оказавшегося в узком пространстве между высоченных бетонных стен.       И дом в лесу он не любил, кое-как втиснутый в лесную опушку, в три этажа и четыре часа езды от небольшого городка, где поселился Стив. По большей части из-за того, что дом этот любил Стеф, частично — из-за ассоциаций, но и из-за чёртовых деревьев тоже. Тони отвёз бы Стефа лучше домой, в Малибу. Десять часов в дороге, пара остановок за кофе, и они могли бы трахнуться на мягком ковре в гостиной, наполненной светом и пространством, с панорамными окнами на вечно шумящий океан и лучший в мире рассвет (или закат, нужное подчеркнуть).       Как-то раз, после трёх бокалов шампанского, в приступе внезапной экзальтации, Тони предложил Стефу показать океан за окнами. Стеф предсказуемо отказался. Он ненавидел бывать на территории Тони больше необходимого, где всё, как он уверял, пропахло смесью старого гаража и придорожной кафешки.       — Да, — ответил Тони наконец. — Я с ним трахался. Давно.       Стеф промолчал, закрыв глаза. Учитывая степень его опьянения, Тони не удивился бы, если бы он уснул. И это было бы к лучшему. Но ему просто не могло так повезти этим сраным вечером.       — И как?       — А ты для общего развития интересуешься или хочешь дать ему на столе у Фьюри после собрания и прогадать боишься? — огрызается Тони, но Стеф молчит в ответ, и запал злости сам собой сходит на нет. Как не сработавший бикфордов шнур.       Тони вспоминает Стива на свадьбе — счастливого, улыбающегося, обнимающего Брока. Бывший гидровец, вовремя в две тысячи четырнадцатом перебежавший на сторону света и успевший послужить воссозданному ЩИТу, впервые на памяти Тони не смотрелся побитой блохастой псиной. Сияние великого кэпа его как-то преображало, что ли. Или, может, к стилисту наконец сходил.       Стрелка на спидометре поползла вверх, и Тони вовремя себя одёрнул, сбрасывая скорость.       — Ничего особенного. У него член такого размера, что он боялся меня порвать, и с проникающим мы ни разу не трахались. Весь интим только лапками и ротиком.       Стеф снова не ответил, непонятно было, воспринял ли он эти слова всерьёз, но Тони ощутил на себе его взгляд.       — Что?       — Порвать боялся, а убить — нет.       Тони поморщился, как от зубной боли. Бункер в Сибири ему до сих пор снился в самых жутких кошмарах.       Стеф пьяно и тихо замычал какой-то грустный мотивчик — Тони никак не мог опознать, что за песня, да и не хотел; если бы Стеф не был в стельку, Тони вообще не поехал бы с ним в загородный коттедж, он попросил бы Стефа сделать портал в башню, там закрылся бы в лаборатории и надрался до розовых чертей. Но Стеф как обычно всё ему испортил — надрался до розовых чертей первым, не смог сделать портал, он вообще едва мог стоять прямо, и Тони пришлось забрать его с собой.       А теперь вот колдуна пробило поговорить. После двух месяцев молчания. Из-за чего они в прошлый раз поцапались до такой степени, что заговорили впервые только сегодня, увидев друг друга на свадьбе Роджерса? Тони уже не помнил.       Он не скучал (говорил себе, что не скучал). Стеф трахался как бог. Стеф выглядел как мечта. Стефу не приходилось объяснять каждое второе слово, если речь заходила о чём-то посложнее школьного курса физики. Стеф раза четыре спасал ему жизнь. Стеф был невыносимым высокомерным засранцем.       Тони любил его.       Все последние четыре года, когда они спонтанно сталкивались друг с другом — то пропадали с мировых радаров в этом чёртовом загородном доме по несколько дней кряду и трахались как кролики, то не виделись неделями.       В остальное время они скандалили, цапались, язвили, дарили друг другу бессмысленно дорогие (в случае Тони) или невероятно труднодоступные (в случае Стефа) подарки, срывали друг другу попытки свиданий с другими (и никогда не приглашали на свидания друг друга), дрались вместе в команде Мстителей, тренировались, снова скандалили, работали над долгосрочным проектом защиты Земли — грандиозная попытка интегрировать мировые магические щиты и энергетические линии со спутниковой системой обороны планеты; порой вместе появлялись на торжествах и сборищах, иногда слали друг другу глупые сообщения, если было скучно, игнорировали друг друга без особых причин — и так по кругу, в разных комбинациях.       Пока что лучше всего у них получалось трахаться и не видеться, иногда — работать над проектом. Все остальные попытки взаимодействий терпели сокрушительное фиаско в плане продуктивности.       — Ты его любил? — снова спрашивает Стеф, когда по сторонам дороги уже минут как десять тянутся чёрные стены деревьев.       — Стеф, — Тони снова морщится, борясь с желанием остановить машину и врезать колдуну так, чтобы отбить все попытки играть в пьяный психоанализ. — Заткнись.       — Значит, да, — сумрачно подытоживает Стефан и с тяжёлым вздохом обмякает в кресле.       — Чушь не неси. Пьяную.       — Я тебе это и трезвым повторю, — Стеф фыркает. Зло.       Они ещё некоторое время молчат. Тони невольно думает, а не продолжает ли любить Стива сейчас, даже несмотря на чувства к Стефу. Весь вечер, ловя взглядом счастливую парочку новобрачных, он ощущал слабое горькое послевкусие, как после выпитого пять минут назад неразбавленного джина. Да фантомную боль в рёбрах. Что было, то прошло — формула, которая у него на практике никогда не работала, но здесь, кажется, правило дало сбой: ничего особого он к Стиву больше не чувствовал. Ни сейчас, ни год назад после нашествия инопланетной армии, когда кэп со своим любовничком, ручным убийцей Зимним и Наташей были реабилитированы. Стив извинился перед Тони. Ну как извинился. Сказал, что тогда иначе не мог, ведь речь шла о его лучшем друге, даже больше — брате. Но он сожалеет. И Тони почти ничего не ощутил, кроме человеческого желания вмазать этой ходячей статуе Доблести и Непогрешимости. Сибирь — да, Сибирь ныла. Но сама по себе, являясь в кошмарах. Тони боялся умирать, боялся вспоминать ту чудовищную беспомощность, шум в ушах и черноту перед глазами. И холод. Лютый, постепенно сковывающий его холод под неумолчный шум снега и ветра.       Память о Стиве больше не болела… почти.       Да, почти не болела.       — Люблю… когда ты ведёшь машину, — вырвал его из мыслей Стеф внезапным перескоком темы. Странное дело — язык у него заплетался куда больше, чем несколько минут назад.       — Не ври, ты поездок боишься после аварии, — на автомате отпарировал Тони. Очень хотелось прикрыть глаза, дать себе передышку; но тогда Пятница перехватит управление машиной, а он хотел вести сам. Это делало его внутреннее «паршиво» чуть более выносимым, иллюзия контроля хоть над чем-то в своей жизни.       — А я не говорил, чт… это. Не боюсь. Твои руки на руле… очень. Красиво.       Видимо, он никак не мог подобрать достаточно подходящее слово. А в следующую секунду Тони ощутил его горячую ладонь на своём бедре.       Ну да, к чему ещё это всё могло идти.       — Ты не будешь приставать ко мне в дороге.       — Я уже это делаю.       — Руку убери. Вот доедем — и можем трахнуться хоть на лужайке перед домом.       Стефан издал тихий протестующий стон. Его рука на бедре Тони слабо сжалась.       Тони некстати вспомнил, что в Сибири его, уже теряющего сознание, нашёл именно Стефан. Он в своей школе юных чародеек как раз учился открывать порталы и случайно открыл один из пробных туда. Случайно. Тони лишь единожды видел его наставницу, но одно мог сказать точно: в её владениях ничего случайного не происходило. Это тянуло за собой совсем уж безрадостные мысли о предназначениях, судьбе и прочей дряни. Как будто кому-то было нужно, чтобы в Сибири Тони Старк не умер. И сама Сибирь тоже была нужна. И теперь он ёбаный Гарри Поттер.       Стеф слегка подался к нему. Он бы навалился весь, если бы не ремень безопасности. Тони почти ощущал, какой он горячий. Ладонь на собственном бедре тоже ясности мысли не способствовала.       — Зараза, — процедил Тони сквозь зубы, вглядываясь в пустынное шоссе. Пьяный Стеф — это то, от чего он отвык.       Пьяный Стеф — это слишком, мать его, горячо. Невовремя.       — Трахнешь меня?.. — спросил он вдруг тихо и хрипло.       Руки едва руль не выпустили. Тони глянул на Стефа — в полутьме машины колдун смотрел на него потемневшим и почти не пьяным взглядом.       Если опустить, что это прозвучало горячо…       Что уж там, чертовски горячо.       Стеф никогда не рвался быть снизу и тем более никогда об этом не просил. Плюс его опьянение, плюс приставания, плюс то, что это происходит прямо в пути. Тони бросило в жар.       Он крепче сжал руль. Преодолел желание снова посмотреть на Стефа — не хватало ещё потерять голову, остановить машину на обочине и исполнить просьбу прямо сейчас.       — Так что? — мягко спросил Стеф.       Тони облизал пересохшие губы.       — А ты… — голос тоже охрип, — действительно хочешь?       Стеф откинулся головой на спинку кресла, а его ладонь скользнула по бедру Тони выше, накрыла пах, и чуть дрожащие пальцы через ткань легонько сжали и без того уже полувставший член.       — Смотря насколько ты этого хочешь, — голос у Стефа был хриплым, низким и как будто немного сонным, но это последнее точно было обманчивым. — Я тебя хочу. Часто. Я часто думаю…       Тело действовало на автомате — Тони развёл ноги и придвинулся к подрагивающим пальцам. Его безумно заводило, когда Стеф проявлял инициативу. Но вот таким откровенно жаждущим он был впервые.       — Часто думаешь, — повторил Тони, сглотнув внезапно пересохшим горлом.       Стеф ещё раз сжал его член через ткань и поднялся пальцами выше. К застёжке-молнии.       — О тебе, — его тяжёлое дыхание было слышно даже за гудением машины. — Думаю, как ты… как мог бы, например, меня… В зале после собраний. На столе. Я бы мог закинуть ноги тебе на плечи. Или на разрушенной улице после драки… В переулке. Я бы отсосал тебе для начала, а потом… — его непослушные пальцы попытались справиться с молнией. — А потом бы приспустил штаны… прямо там… и позволил тебе впечатать меня в стену. И ощущал бы, как ты вставляешь в меня скользкий от моей слюны член. До упора. Я так часто… хочу…       Непослушные пальцы никак не могли зацепить застёжку. И разумнее было оставить это так — они едут по трассе, ночь, Стеф пьян. Тони не пьян, но хмелеет от слов Стефана и его пьяных неловких ласк.       — Тебя, — ещё тише сказал Стефан. — Хочу тебя. В себе. Безумно хочу. Представляю, какой горячий, твёрдый…       Тони, простонав невнятную мольбу, убрал его пальцы и расстегнул ширинку сам.       Остатки здравомыслия вылетели в трубу. Со свистом.       Он слышал, как Стеф судорожно втянул воздух, а после застонал — тихо, мучительно. Его рука — дрожащая ещё больше, снова вернулась на прежнюю позицию, будто член Тони был для неё магнитом, но теперь, без защитного барьера плотной ткани, только через трусы, даже эти неловкие прикосновения ощущались чрезмерно остро. Низ живота свело сладким, горячим спазмом, потяжелевшие яйца поджались. Тони каким-то чудом не начал толкаться навстречу ладони, но потёк совершенно точно.       Мир перед глазами расплылся. Наверное, если бы Тони не включал страховку автопилота Пятницы всякий раз, как ездил вместе со Стефом, эта ночь могла бы стать для них последней. А так он сам не понял, как машина плавно свернула к обочине, и шум двигателя стих.       Ему бы злиться на Стефана, но Тони не мог, он вообще ничего не мог сейчас.       — О господи, я так хочу тебя, — Стеф выдохнул это в наступившей тишине и сполз чуть ниже по спинке сидения, насколько позволял ремень.       Тони не хватало воздуха. Последние стабильные опоры — руль и сиденье — теперь только мешали, потому что одной руки на члене было уже мало. Нужен был Стеф. Весь.       — Пятница, — простонал Тони тихо, — сиденья откинуть.       Его понятливая девочка среагировала мгновенно — спинки сидений медленно, с приятным шипением улеглись горизонтально.       Потеряв опору за спиной, Стеф охнул и упал на них плашмя. Но сориентировался быстро — повозившись, отстегнул ремень и перебрался ближе к Тони, а он получил возможность вжаться поцелуем в губы Стефана. Коротким. На нежности не было времени.       — Ложись, малыш, — шепнул Тони. — Сейчас воплотим твои фантазии.       Стеф покорился. Он горел, Тони даже не знал, нормально ли было быть таким горячим, губы у него тоже пересохли, а взгляд — взгляд был отчаянный, плывущий. И стояло у него тоже будь здоров, Тони, прижавшись к нему для торопливого поцелуя, ощутил это животом. Пока он раздевал Стефа, ругаясь сквозь зубы от нетерпения, тот постанывал сквозь закушенные пальцы. Казалось, каждое прикосновение для него сейчас было чрезмерным, и приносило не столько удовольствие, сколько боль.       Это так не походило на Стефана, к которому Тони привык. На холодного, сдержанного, временами грубого. Контролирующего эмоции, действия, слова. На того Стефа, который впечатывал его в кровать и втрахивал в неё до формирования отчётливых отпечатков в матрасе.       Эта его новая сторона сводила с ума.       В машине было неудобно и тесно, но Тони кое-как смог стянуть с него пиджак и штаны, расстегнуть рубашку. Сам успел только расстегнуться, когда Стеф потянул его на себя и жадно, задыхаясь, поцеловал. Поцелуй вышел мокрым, сбивчивым, Стеф укусил Тони за нижнюю губу, Тони, уже не сдерживая себя, жарко толкался языком в его язык, ощущая слабый привкус алкоголя и сигарет. Стефан не курил. Он никогда не курил, но Тони не мог ошибаться. Сегодня Стеф это делал, он зажимал губами сигарету и, может, в этот момент думал о возможности отсосать Тони в переулке.       Стеф шарил рукой между ними, зацепился за ткань, несколько раз дёрнул вниз на Тони трусы — и стянул их достаточно, чтобы член — горячий и налившийся до болезненной твёрдости, тяжело вывалился из тканевого плена. Стеф обхватил его рукой, сжимая почти больно, провёл охватом, чуть надавил шершавой подушечкой большого пальца под головкой. Тони едва не взвыл от чрезмерности ощущений.       — Хочу. Его. В себе, — лихорадочно прошептал Стеф в поцелуй.       — Зараза. Что ж ты творишь, — пробормотал Тони.       Стеф под ним развёл ноги.       Невыносимо. Чтобы его гордый колдун и — вот это? Так откровенно предлагать себя?       На пробу мазнув меж ягодиц, Тони нажал на тугой вход пальцами. Стеф выгнулся. Всхлипнул.       Тони, задержав дыхание, ввёл в него палец на полфаланги.       Стеф дёрнулся навстречу пальцу, торопливо облизнул мокрые после поцелуя губы.       — Ты, — прохрипел, задыхаясь, — член от пальца отличить не можешь?.. Трахни…       Он не договорил, застонал низко, громко, протяжно, когда Тони двинул пальцем чуть дальше, надавливая на скользкую тугую стенку, и — везение — не иначе — почти сразу нашёл то, что нужно, хотя до этого Стеф его к своей священной заднице не подпускал. Его член, стоящий колом, дёрнулся, обильно выступившая смазка вязкой нитью протянулась от головки к животу.       — Тони, — выдохнул Стеф, теперь просяще, почти жалобно. — Пожалуйста…       Что-то в мире определённо наебнулось этим вечером.       Мысль о том, что желательно Стефа растянуть и смазать, задержалась в голове разве что на секунду. Сил на что-то подобное просто не было, хотя смутно Тони помнил, что в бардачке валялся крем для рук.       — Тони… чтоб тебя…       Стеф охнул, когда Тони, преодолевая сопротивление неразработанных мышц, втолкнулся в него на головку.       — Я помню, — зашептал он еле слышно, сбивчиво, — надо расслабиться. Сейчас…       Тони толкнулся чуть глубже, а со следующим плавным толчком вошёл до упора. Потом опустился ниже, обнял дрожащего Стефа, практически лёг на него и замер, давая привыкнуть к себе.       Не имело значения, что между ними было эти последние четыре года, последний месяц, последний вечер. Здесь и сейчас ничего не имело значения.       — Всё правильно, — Тони слышал, как дрожит собственный голос. — Просто расслабься, малыш. Я всё сделаю в лучшем виде.       Стеф обхватил его руками, слабо сжав кожу спины. Он был горячий, тесный, и — ох — как же от него несло крышу. Такой уязвимый сейчас.       Да. Уязвимый. Впервые за четыре года их странных полуотношений.       Тони вжался губами в тонкую кожу под его ухом, осторожно-осторожно принимаясь двигаться. Неглубоко. Разрабатывая. В груди все чувства смешались в комок из нежности и похоти, он хотел, безумно. Но и любил Стефа, такого открытого и нуждающегося, и скорее бы умер сейчас, чем причинил ему боль.       Сказать вот только не мог. После Сибири он никому не мог сказать подобное.       Вскоре стало проще; кажется, Стефа настолько несло, что он начал расслабляться очень быстро, а через минуту уже постанывал, зарывшись пальцами в волосы на затылке Тони и сжимая их.       А в какой-то момент, кажется, им просто снесло крышу.       Всё, что Тони запомнил — урывками: Стеф стонет в голос, выгибаясь под ним; они целуются мокро, сбивчиво, с языками, больше размазывая слюну по губам друг друга; Стеф сжимает коленями его бока и царапает спину чуть отросшими ногтями; Стеф кусает его за губу, снова, больнее, но это почти не воспринимается; раз по дороге мимо проезжает машина, и свет фар на несколько секунд заливает салон. Оргазм накрывает Тони слишком быстро, нестерпимо-сладким, острым спазмом — он кончает, не выходя, вбиваясь в стонущего Стефа, мир пару раз делает кувырок через голову, прежде чем замереть в неподвижности.       Тони заново вспоминает, как дышать; ощущение, что вместе с оргазмом из него вытянуло душу, и теперь внутри абсолютно пусто. Ни одной мысли, эмоции, желания. Он сползает чуть ниже — точнее, пытается; Стеф реагирует на выскользнувший из него член слабым стоном и не даёт Тони далеко отстраниться, снова тянет на себя. Ну конечно, он-то ещё не кончил и трезвее не стал.       Тони вспоминает — как из далёкого далёка, последний раз Стеф при нём напивался два года назад и после этого трахал его полчаса, кажется, никак не мог кончить. Тогда они оба были пьяные, Тони под ним успел возбудиться и кончить дважды. Может, это у Стефа обычное дело по пьяни, Тони-то откуда знать.       Неоткуда. Стефан напивался при нём лишь единожды и после того раза пропал на неделю.       Тони ёжится, вспоминая, что снаружи, в мире, моросящая дождём октябрьская ночь.       Стеф внезапно утыкается пылающим лбом в его плечо. Он по-прежнему весь горит. Но больше не просит и не стонет, молчит, и Тони кожей ощущает его горячее дыхание.       — Хочу, чтобы ты перестал о нём думать, — шепчет он слабо-слабо, Тони даже не уверен, что правильно расслышал.       — Что? — переспрашивает он тихо.       Но Стеф не отвечает, дрожит только.       — Сейчас, мой хороший, — обещает Тони, мазнув поцелуем по его плечу. — Давай. Отпусти меня. Сейчас я всё сделаю.       Стеф вздыхает судорожно, но в этот раз позволяет отстраниться и сползти ниже. Тони нежно целует его живот — кожа влажная от пота. Их общего. Потом целует ниже, там, где ощущается липкая размазанная лужица смазки. Проводит пальцами между его ягодиц. На это прикосновение Стеф вздрагивает и закусывает нижнюю губу. А когда Тони вводит внутрь него сразу два пальца — легко, они легко входят по собственной смазке и сперме, — Стеф не сдерживает нового судорожного вздоха.       Тони сгибает пальцы, нажимая на уплотнение-простату.       Ещё один выдох, и Стеф подаётся ближе.       Тони целует основание его члена. Целует головку, блестящую от вновь выступившей смазки. И, мягко обхватывая губами, пропускает её в рот.       Стеф с мучением стонет, цепляется за его волосы ослабевшими пальцами и пытается одновременно податься к трахающим его пальцам и к губам.       Такой вот, задыхающийся, перевозбуждённый, растрёпанный, как будто наконец позволил себе открыться перед Тони. Он шепчет, почти умоляет — «ещё, ещё», приподнимается на локтях, не в силах лежать неподвижно, шире разводит колени, кусает губы. Что-то внутри Тони горячо откликается на такого открытого Стефа, и Тони старается дать ему как можно больше: касаний, поцелуев, ласки. Тони не выпускает его член изо рта, когда Стеф весь напрягается в подступающем оргазме и даже стонать не может; а после широко проводит языком по головке, целует Стефа в живот и ложится рядом.       Им тесно и неудобно, но расслабленный Стеф сопит так по-домашнему уютно в своей безбожно мятой рубашке. Пятница без подсказок приглушает и без того слабое освещение в салоне. Темнота внезапно и объёмно выявляет стук дождевых капель о стёкла. А потом Тони ощущает дрожащие пальцы в своих волосах. Не просто касаются, но зарываются и пытаются гладить.       Да, мир сегодня определённо наебнулся. Страннее был только тот раз, когда у Стефа на лбу проклюнулся третий глаз. А страннее ли? Тони не взялся бы утверждать.       — Ты в порядке вообще? — спрашивает Тони быстрее, чем успевает себя остановить. Пальцы, дрогнув, перестают гладить волосы. Через секунду их прикосновение исчезает.       — В полном.       Тишина начинает ощущаться вязкой.       — Знаешь, — вдруг говорит Стеф, — нам не обязательно туда ехать. У меня двойное кольцо с собой.       — Рискнёшь колдовать пьяным?       — Протрезвел почти. На портал точно хватит.       Тони, плюнув на их негласный кодекс правил, кладёт голову ему на плечо. Смотрит в низкий тёмный потолок, ощущая, как наваливается на него свинцовая тяжесть уходящего дня. Ничего не изменившего и только добавившего тошнотворной неопределённости.       — Закинешь меня домой, а сам в свой Неверленд? — он старается говорить как можно безразличней. — К понедельнику-то тебя ждать в лаборатории?       Стефан молчит. А когда отвечает, голос у него странно неуверенный.       — Закину тебя домой. И сам останусь. Покажешь мне наконец свой океан за окнами.       Небо за панорамным окном блекло на востоке, теряло густые краски ночи. Выцветали звёзды. Мир из тёмно-синего, перечерченного огнями со стороны города, становился серым.       Близился рассвет.       Тони сидел на ковре, качая в руках бокал некрепкого вина, и смотрел на облака, подёргивающиеся розоватым снизу.       Позади, на кровати, спал Стефан. Тихо, не сопя, не ворочаясь.       Ночью он сделал портал прямо на крышу дома, где располагалась посадочная площадка, там Тони и оставил машину. Потом они спустились, наскоро приняли душ (по отдельности), перекусили размороженными в микроволновке сандвичами — единственное съедобное, что обнаружилось в холодильнике. Сытого, чистого и укутанного в белый халат Стефа почти сразу потянуло в сон. А Тони не спалось. Думал надраться, глядя на океан, но даже половину бокала не выпил.       Свадьба Роджерса и свои неопределённые чувства относительно неё, внезапно пьяный в дужину Стеф — ещё и курил ведь, их дорога, просьба трахнуть, Тони запутался и уже ничего не понимал.       Ночь выдалась та ещё.       Мысли перетекали от Стива, счастливо обнимающего свою домашнюю псину-супруга, к этой самой счастливой домашней псине, иногда стопорясь на вопросе: «Почему с ним у Стива срослось, а со мной — нет?» Пару раз мысли цеплялись и за Баки — бывший убийца выглядел, кстати, не слишком счастливым на празднике жизни своего лучшего друга. Скорее не особо понимающим, зачем он там вообще. К нему у Тони давно претензий не было. Так, лёгкая неприязнь. В конце концов, это не он врал и скрывал, не он предал. Нейропрограммирование — страшная штука. Следом мысли соскакивали опять на Стива и его предательство, Тони взвешивал в руке бокал, как будто так мог взвесить и собственные чувства, определить весомость их остатка. Тони ведь искренне к Стиву привязался тогда. Казалось, его непробиваемая прямота и честность идеально дополняли Тони, привыкшего, что никто и никогда вокруг не говорит правду.       Мысли эти, пережеванные мозгом до состояния жидкой кашицы, обязательно возвращались к Стефану. К их странным отношениям, полным безысходной неопределённости. Если уж у Тони с кэпом не срослось, хотя они так неплохо дополняли друг друга, могло ли срастись здесь? Отношения не построишь на том, что какой-то мужик привлекателен, роскошно трахается и способен понять, что ты ему рассказываешь о своей работе. До недавнего времени Тони вообще думал, что Стеф его на дух не переносит, просто очень уж им в постели хорошо. Мысли делали больно, но что поделаешь. Иногда лучше сделать больно себе самому — на опережение.       А потом эта вчерашняя дорога и «трахни меня», беспомощные стоны Стефана, его дрожащие пальцы на спине Тони.       Едва мысли переходили к этому, Тони тихонько чертыхался и прикладывался к бокалу. После чего мысли выходили на новый круг. Свадьба-Роджерс-псина-Стеф-есть ли шанс у отношений.       Небо над океаном совсем посветлело, когда Стеф позади на кровати зашевелился, зашуршал и зевнул.       — Не спал? — спросил он хрипловатым после сна голосом.       Тони только промычал нечто неопределённое. Некоторые вопросы не требуют ответов.       — Кофе сделать?       — Из ничего?       — Что-то не берётся из ничего, — парировал Стеф. — А ещё учёным себя называет.       — Не порть мне веру в рождественские чудеса, колдун.       — Я испорчу тебе всё, до чего сумею дотянуться.       Это не походило на угрозу. Скорее — на внезапно вырвавшееся грустное признание.       Стеф ещё пошуршал и сполз к Тони на пол. Халат на нём развязался, под халатом не было ничего; на шее темнел засос — Тони не помнил, как оставил его вчера. Спал Стеф в общей сложности часа четыре и, казалось, ещё сильнее побледнел и осунулся. Под глазами залегли сумрачные тени.       Он молча забрал у Тони бокал, сделал глоток, поморщился. Перевёл взгляд на панорамное окно.       — Это и есть твой океан? Красиво.       — Ага. Мой, — Тони выделяет слово голосом, — океан. Знаешь, почему его называют Тихим?       — Ну, удиви меня.       — Потому что я его утихомирил.       Стеф не смеётся. Оно и правильно — это одна из самых неудачных шуток в жизни Тони. Недосып сказывался на нём хуже некуда.       — Как будто в битве побывали, а не на свадьбе коллеги. Я таким разбитым бываю после особенно серьёзных заварушек, — Стеф постучал пальцем по краешку бокала. Тони отметил, что сегодня пальцы у него не дрожат.       — Это называется похмелье.       — Нет, это называется «Тони Старк — самая большая заноза в моей заднице».       Голос у Стефа снова становится злым, как ночью в машине, когда они говорили про Стива.       — В этом я мастер, — машинально отвечает Тони, а потом до него доходит смысл сказанного.       — Думаешь, я имею привычку просто так напиваться?       — Не знаю, — Тони пожимает плечами и отбирает у него бокал обратно, хотя пить совершено не хочется. — Я вообще ничего о тебе не знаю.       — Я пил, потому что не мог больше видеть, как ты весь вечер пялишься на Роджерса взглядом брошенной собаки. И будь уверен, не я один это заметил.       Стеф криво улыбается, но глаза у него холодные в ярком утреннем свете.       — Сначала приглашаешь в свою жизнь так, будто всё уже решено, а потом я слушаю три часа жалоб на то, что опять вытворил великий Стив во время очередной миссии вопреки твоему плану и как он тебя достал. Интересно, а кому ещё ты на него жалуешься? Брюсу? Наташе? Я люблю тебя, Тони. Но пока этот мистер-совершенство засел в твоей гениальной голове, мне твой океан к чертям не нужен.       Стеф снова отобрал у него бокал и залпом допил всё, что там оставалось. Пальцы у него снова подрагивали.       Тони уже открывает рот, чтобы ответить в своей привычной язвительной манере, но осекается.       «Я люблю тебя, Тони». Это прозвучало как глоток неожиданно холодного воздуха, и сердце Тони пропускает пару ударов.       Как можно говорить такое вот так просто? Чего он теперь ждёт? Ответного признания?       Внутри, как реакция на растерянность, нарастает волна раздражения.       — Ой, прости, мне надо просто научиться пропадать неделями в других измерениях, не выходить на связь и молча сваливать после секса. Тогда мы сможем пожениться и купить крохотный домик в деревне, выращивать репу и быть счастливы. Или нет, подожди, для счастья нам нужно, чтобы я тебя игнорировал на встречах, а когда нет такой возможности, разговаривал как с дерьмом. Чёрт, вот я глупый, вечно всё делаю не так.       — Вечно всё делаешь не так, — эхом повторяет Стеф. На Тони он больше не смотрит, только за окно, где небо уже теряет ослепительные краски рассвета и становится просто голубым. Лицо у него застывает, как гипсовый слепок. Минута тягостного молчания, потом он отставляет на пол пустой бокал и поднимается.       — Что ж, не буду злоупотреблять гостеприимством. Спасибо за… — он кивком указывает на окно, — океан.       — Твою… стой. Стеф, подожди.       Тони резко поднимается. То ли с недосыпа, то ли потому, что давно нормально не ел, но голова кружится. Приходится опереться о стекло.       Повисает молчание.       Стефан смотрит на Тони, понятно, ожидая, зачем тот его остановил. А Тони просто не знает, как сказать ему. Или просто не может сказать что-то, что его остановит. Слова застряли поперёк горла.       — Дело в Роджерсе? — получается, наконец, выдавить хоть что-то. — Только в нём?       — При чём тут Роджерс? — Стеф издевательски фыркает, и это жутковато контрастирует с застывшим выражением его лица и глаз. — Он счастлив и ему до тебя дела нет. Да и никогда не было.        Слова Стефана — удар, и Тони отступает на полшага, отворачивается. Смотрит за окно, лишь бы не видеть ни лица, ни глаз Стефа — и не показывать своих.       — Роджерс — это, — голос срывается, — прошлое. Это — прошлое. Когда-то я просто думал, что между нами много общего. Или просто что-то есть. Между нами. Ещё одна ошибка в длинной череде ошибок Тони Старка, совершённых публично.       — Это что же между вами общего? — в голосе Стефа всё ещё эта безразлично-издевательская интонация.       Тони невидяще смотрит на океан. Вопрос застаёт его врасплох, потому что он действительно не знает, что ответить.       — Ну, мы… оба состояли в Мстителях с самого начала. И мы оба… знали моего отца.       Стеф издаёт странный звук, как будто внезапно давится воздухом.       — И оба любим быть снизу, — заканчивает Тони коротенький список общностей. Ситуация вдруг начинает казаться донельзя глупой. Он по-разному с того жуткого дня в Сибири видел их со Стивом короткие отношения. Но никогда — в таком нелепом свете.       Стеф после его фразы начинает смеяться. Громко, хрипло, безудержно, и до Тони не сразу доходит, что это что-то вроде истерики. Он никогда раньше не видел впавшего в истерику Стефана.       — М-да. — Тони криво улыбается, пока Стефан заходится хохотом. — Поделом мне.       Самому смеяться не хочется, но после чуши, которую вылепил, в груди как будто что-то расслабляется. До этого момента Тони не осознавал, насколько внутри у него всё было натянуто — с того дня месяц назад, когда он узнал о готовящейся свадьбе Стива. А теперь…       Легче.       Через минуту-другую смех Стефа утихает, и он принимается икать. Доходит до кровати, опускается на неё без сил, ругается сквозь зубы.       Тони садится рядом.       Солнце за окном ослепительно отражается от глади воды, даже смотреть больно.       — Ладно-ладно. Не везде же мне быть гением. Могу и сглупить.       Стеф продолжает икать.       — И что прикажешь… со всем этим делать? — спрашивает почти беспомощно.       Тони пожимает плечами. Обезумевшее сердце колотится где-то, судя по ощущениям, в горле.       — Я, наверное… ты мне нужен, Стеф.       Слова даются намного проще, чем он думал. Тони произносит их и удивляется сам себе.       Стефан смотрит неверяще, хуже, с таким видом, будто не понимает, как Тони может издеваться над ним в такой момент.       — Просто, — Тони машет в воздухе рукой. Первая шоковая боль внутри уже стала тише, ощущения как будто немеют. Тони знает, что потом будет больнее, куда больнее, и что через это придётся пройти. И он боится проходить через это один.       — Дай мне время, — формулирует он наконец. — Разобраться. Сегодня я увидел всё иначе впервые за четыре года.       Стефан перестаёт икать, ещё минуту смотрит на Тони с выражением «как же я от тебя устал». Тони не особо знает, что ещё говорить. Он и так сказал слишком много из того, чего говорить никогда не планировал, особенно Стефану.       — У тебя отвратительное наполнение холодильника для миллиардера, — выдаёт Стеф, наконец, хрипло. — Я буду тут бывать, так что потрудись найти нормальную еду. И мне нужна будет зубная щётка.       — Заморожу сэндвичи с чем-то, кроме арахисовой пасты и сыра, — Тони пожимает плечами. — Сегодня останешься?       Он говорит это с деланной беспечностью, но внутри замирает в ожидании какого-нибудь «нет, не сегодня» или «нет, я должен всё обдумать». Ему, по правде, кажется, что он не переживёт следующую ночь наедине с собственными мыслями — так, чтобы не свихнуться.       — Мне понадобится время, — отвечает Стеф сухо, и сердце у Тони падает.       — …чтобы развесить по дому защитные заклятия, потому что Верховный маг, к сожалению, своеобразный магнит для магических неприятностей разного рода. Ты в это время можешь, наконец, поспать, чтобы не выглядеть как жертва безумного некроманта. Потом я поставлю стазисные чары на холодильник и мы с тобой съездим до ближайшего супермаркета за всем необходимым. Порталы отсюда я делать не буду. По дороге заедем куда-нибудь, где подают приличный зелёный чай и куриный суп. А вечером выйдем к этому твоему океану, покажешь мне здесь всё. Если согласен, я останусь.       Да, пожалуй, у Тони только что появилось чуть больше шансов не сойти с ума. Он улыбается Стефу — всё ещё криво, потому что на нормальную улыбку нет сил.       — Согласен. Я покажу тебе весь океан, какой только здесь найдётся.