Возвращение Соблазна, или Как все пошло по пизде, а потом наладилось

Несколько лет назад — То есть ты завёл себе вампира? — наполняя бокалы, спросил его Горташ. — Отличная шутка, если бы мне было, кому её рассказать. Я не собираюсь вмешиваться в дела управления Храма, поэтому опущу вопрос зачем. Они сидели в кабинете Горташа, в его новом особняке, в который он только несколько дней как переехал. От новой, сделанной на заказ мебели пахло деревом и немного лаком, а на стенах висели ещё не успевшие благородно потемнеть свеженаписанные портреты хозяина. Соблазн пожал плечами, но всё же ответил: — В нём есть потенциал, — он кивнул, принимая бокал. — Мне понравилась его жажда убийства. Горташ расслабленно сел на диванчик напротив. Его костюм тоже выглядел ненадёванно новым, а в манерах чувствовалась некоторая неловкость, свойственная поднявшимся из низов. Он поднял бокал и, качнув им, посмотрел сквозь него на свет, наблюдая за водоворотом жидкости. — Для того, чтобы обернуть неудачу удачей и оказаться в твоих учениках вместо жертвенного алтаря, достаточно всего лишь жаждать убийств? — спросил он с лёгкой насмешкой, но в тоне его не чувствовалось намерения обидеть. Он пригубил вино. — Тогда я удивлён, что во Вратах так много мертвецов, но мало последователей Баала. Клянусь, иногда мне кажется, за небольшую мзду в этом городе каждый второй готов убивать, а каждый первый — мучить и угнетать себе подобных. — Нет, необходимо ещё понравиться лично мне, — усмехнулся Соблазн. На его драконьей морде улыбка выглядела устрашающе, но Горташ не придал этому значения. Они давно друг друга знали. — Настолько, что собираешься убить для него благородного дворянина и почётного гражданина Врат? — Горташ мягко рассмеялся. — Вот теперь я заинтересован. — Отец не делает исключений для власть имущих, — менторским тоном сказал Соблазн. Горташ не ответил, выжидающе глядя на него. — Это повредит нашим планам? Горташ на несколько мгновений задумался, постукивая пальцами по столу. — Нет, — наконец сказал он. — Нет. Убей заодно Симуса Флагга, и со смертью Сарра их фракция развалится. Я найду, как этим воспользоваться. Кормиться с рук вампира, какая безвкусица! Он хохотнул. — Да, это определённо не повредит. Возвращайся, когда закончишь, мой кровожадный друг, и я подберу тебе ещё парочку жертв. Глаза Соблазна вспыхнули голодом, и он улыбнулся, но на этот раз в улыбке не было ничего весёлого. Так улыбается смерть, встреченная в тёмном переулке. — Раз мы закончили о делах, у меня есть ещё один вопрос, — сказал Горташ, и в его глазах мелькнули озорные искорки. — Ты переспал с ним, и он до сих пор жив? Мне начинать ревновать? — А ты ревнуешь? — спросил Соблазн с неподдельным интересом. Горташ вздохнул и отставил бокал. — Друг мой, я бы очень этого хотел, — он поднялся и подошёл к Соблазну, ласково обвёл пальцами его челюсть. — Но, к сожалению, я уже делю твоё сердце с куда более опасным соперником. Я всегда буду вторым. — Ты всегда будешь вторым, — Соблазн взял его руку в свою и лизнул ладонь. — Всё, что в моём сердце не принадлежит Отцу, принадлежит тебе. Настоящее С тех пор, как Энвер Горташ был отмечен Бейном, всё сущее разделилось для него на две категории: те, кто уже знали, чьи они, и те, кому только предстояло об этом узнать, то, что принадлежало ему, и то, что он только собирался сделать своим. Своим для того, чтобы владеть и распоряжаться, казнить и миловать, приказывать и повиноваться. Он никогда не сомневался в своём праве. Сам Горташ принадлежал Бейну, и это тоже было правильно. Тёмный Соблазн, Избранный Баала, выбивался из этих категорий: не было никаких сомнений, что он принадлежал Горташу. Более того, Горташ хотел его, жаждал владеть им единолично, но при этом Соблазн точно так же принадлежал и Баалу. В плохие дни это вызывало в Горташе ярость и уныние, в хорошие — он даже находил некоторое извращённое удовольствие в этой недостижимости, в союзе равных, который он никогда не сможет полностью контролировать. Разумеется, он бы в любом случае считал Соблазна равным себе, но всегда есть разница между выбором и его отсутствием. Итак, Соблазн был его (и Баала), поэтому всё, что принадлежало Соблазну, в равной мере принадлежало и Горташу. Он принимал Соблазна со всеми его достоинствами и недостатками, со всей прилагаемой к нему собственностью, только отмечая увеличение своих активов. Когда Соблазн показал ему своего нового любовника-вампира, Горташа это только позабавило. Теперь у них был вампир, подумать только! Сейчас он с неудовольствием осознал, что его потерянный и вновь обретённый актив обладал отвратительно раздражающим характером. Говорил в основном вампир, в излишних подробностях рассказывая их историю с момента крушения наутилоида; после просьбы о встрече Соблазн только вставлял короткие замечания и не отводил от Горташа внимательного взгляда. — Тебе стоило бы меня поблагодарить, — насмешливо сказал вампир, и Горташ усилием воли отвлёкся от созерцания Соблазна и посмотрел на него. — Видел бы ты его, когда я только его нашёл! Он снимал котят с деревьев и бегал за бабочками, и я сейчас не преувеличиваю! Горташ вежливо улыбнулся. Как бы вамп… Астарион его не раздражал, он действительно был ему благодарен: он делом доказал свою полезность и мог ещё пригодиться в будущем. Пусть даже он обнаружил Соблазна случайно, его привязанность окупилась сторицей, в то время как сам Горташ погряз в горе и апатии. Такими ценными активами следовало дорожить. — Астарион, — укоризненно сказал Соблазн. Он выглядел мягче, чем раньше, в глазах проскальзывала незнакомая растерянность, а лоб пятнал уродливый шрам, но это был Соблазн, его Соблазн, живой и почти здоровый, и при взгляде на него у Горташа замирало сердце. — Я благодарен тебе за заботу о моём друге, Астарион, — не соврав ни словом, сказал Горташ: честность и искренность тоже могли стать ценными активами, если уметь ими пользоваться. — И я прошу прощения, что был груб с тобой в наш прошлый разговор: я был убит горем. Астарион не смог полностью скрыть удивление: у него едва заметно расширились глаза, но он тут же пришёл в себя. — Мне лестно, что вы так высоко оценили мою исключительность, милорд! — картинно поклонился он и тут же пихнул Соблазна в бок. — Тебе стоит поучиться у нашего друга эрцгерцога! Горташ мимолётом задумался, была ли излишняя болтливость следствием характера самого Астариона или проявлением каких-то редких неисследованных черт вампирских отродий: остальные птенцы из гнезда Сарра были куда как молчаливее даже на операционном столе. Интересно, наткнулся ли Астарион на их останки в их с Соблазном блужданиях по лаборатории? Захотел бы он отомстить? Не будь Астарион таким полезным целиком, Горташ бы с удовольствием сделал из его головы интерфейс для архивных мозгов: красивый и с приятным голосом. Он отогнал эту мысль. Честность и искренность, напомнил себе Горташ, не позволяя чувствам отразиться на лице. Честность и искренность. — Как твои спутники относятся к твоему наследию? — спросил он Соблазна, чтобы перевести тему и наконец-то поговорить с ним, а не с Астарионом. — Если ты убьёшь Орин, то вновь займёшь место по правую руку своего Отца. Им можно доверять? — Наши интересы совпадают, — сказал Соблазн. — С ними не будет проблем. — Гейл вообще считает, что в Соблазне есть добро, — встрял Астарион. — Во мне есть добро, — заметил Соблазн. Горташ поднял брови. Астарион прыснул и покачал пальцем. — Нет-нет, добро в тебе есть разве что в сравнении с тобой до потери памяти, — он подчёркнуто неодобрительно вздохнул. — Погони за бабочками не прошли даром! Но ты всё ещё остаёшься помешанным на крови маньяком-убийцей, это не считается добром по общепризнанным меркам. Соблазн только пожал плечами. Снизу раздались приглушённые возгласы, почти сразу сменившиеся воплями ужаса. Они проникали даже в кабинет на верхнем этаже. Горташ откинулся в кресле и почувствовал, как губы сами собой растягиваются в довольной улыбке. Точно в срок. Время тоже было активом. Ноздри Соблазна раздулись, он напрягся и слегка наклонился вперёд, как охотник, почуявший дичь. Астарион тоже замер, жадно вслушиваясь в звуки начавшейся резни, хоть его тёмные порывы проявились не так явно. — Если желаете, чувствуйте себя как дома, — сказал Горташ. Он всегда знал, чем порадовать слуг Баала. — Я прикажу Стражам не добивать оставшихся. Соблазн глубоко вздохнул, глаза его прояснились. — Иди развлекись, — сказал он Астариону. — Я хотел бы поговорить с Энвером. Астарион нетерпеливо вскочил, но остановился, с сомнением заглянул в глаза Соблазна. Они будто бы обменялись безмолвными сообщениями, хотя почему «будто бы» — они оба были заражены, напомнил себе Горташ. Наконец Астарион бросил на него нечитаемый взгляд и вышел. Горташ нахмурился, а потом вдруг осознал: Астарион беспокоился и хотел защитить Соблазна! От него! Он так удивился, что даже раздражение утихло. Это было неожиданно, но мило. И, как ни неприятно было это признавать, повышало ценность Астариона. — Когда я впервые осознал себя, я ничего не помнил, кроме ненависти и жажды мести, — медленно начал Соблазн, и Горташ внимал каждому его слову. — Я не знал, кому собираюсь мстить и за что, в своём искалеченном разуме, будто кровоточащую язву, я постоянно ощущал голодную жаждущую пустоту. Слышать его спокойный голос было невыносимо. Горташ будто вернулся в то безумное, наполненное отчаянием время, когда Соблазн только пропал и сначала он пытался найти его, а потом к нему явилась Орин под личиной Соблазна, и только пропитавшее всё его существо повиновение Бейну удержало его руку… — Путешествие помогло мне, — сказал Соблазн, — но я всё ещё не чувствую себя цельным: ни тем, кем я был раньше, ни тем, кем я, возможно, стану. — Что ты помнишь? — тихо спросил Горташ. Соблазн вернулся к нему. Тёмные времена прошли, и Орин скоро тоже будет мертва. — Многое. Астарион показал свои воспоминания. Через личинку, — Соблазн коснулся лба и добавил, отвечая на невысказанный вопрос: — Он встречался с тобой лишь дважды, именно поэтому я и хотел увидеться лично. Это… было хуже, чем Горташ надеялся, но лучше, чем он боялся. Вампир постоянно таскался за Соблазном, так что должен был пробудить достаточно воспоминаний. А Горташ позаботится о том, чтобы Соблазн вспомнил остальное. — И что же ты видишь? — спросил он. Соблазн потянулся и взял его за руку. — Человека, которого хочу вспомнить, — сказал он. — Ты вспомнишь, — сказал Горташ и поцеловал чешую на тыльной стороне его ладони. Соблазн вспомнит. Орин будет мертва, они вновь заключат союз, и всё будет как раньше: два равных Избранных своих богов. Если мёртв будет Соблазн… Об этом было невозможно и помыслить, сидя напротив Соблазна и целуя его руку, но она уже убила его однажды. Возможно, Соблазну стоило помочь… Это была пугающая мысль, проявление слабости и неповиновения. Бейну, а значит и Горташу, был бы полезнее сильный союзник. — Ты же справишься с Орин? — неуверенно спросил Горташ. — Ты проверяешь меня, и я могу это принять, но я убью Орин независимо от нашего союза, — глухо ответил Соблазн. — Я помню, как очнулся, как в агонии бился о стекло, моя кровь вскипала благословением Отца, но этого было недостаточно. Я познал ярость, которой не знал прежде, и ужас, и беспомощность, и я отблагодарю свою кровницу, даже если на пути к ней мне придётся вырезать весь город. Горташ до боли сжал руку Соблазна: возбуждение вспыхнуло в нём, путая мысли, огнём охватило всё тело. Он ничего не мог с собой поделать: когда Соблазн был таким, желание немедленно оседлать его мигом вымывало все страхи и беспокойство. — Тогда, может быть, мне потребовать от тебя что-нибудь ещё? — спросил он низким голосом, не отводя жаждущего взгляда от Соблазна, и тот усмехнулся и ответил: — Потребуй. Горташ сам не заметил, как оказался на коленях Соблазна, вжимаясь в него и отчаянно целуя. Соблазн знакомо подхватил его ладонями. Как же Горташ соскучился! Мучительно и невыносимо соскучился! Он нетерпеливо дёрнул за застёжку куртки Соблазна, спеша обнажить шею. Не сдерживаясь, он прикусил её, там, где чешуя была тоньше и нежнее, прямо над бьющимся пульсом. Сейчас Горташ хотел почувствовать его: его запах, вкус, текстуру кожи — удостовериться, что он жив. От укуса Соблазн вздрогнул и коротко застонал, пальцы на ягодицах Горташа сжались, и Горташ рассмеялся ему в шею. Соблазну всё ещё нравились укусы. Соблазн слегка потянул его за волосы и притянул обратно в поцелуй. Его язык скользнул Горташу в рот, ладонь легла на затылок, спустилась ниже по позвонкам, лаская и забираясь пальцами под ворот одежды. Восхитительно, так же, как Горташ помнил, но слишком мало. Потом, все прелюдии они оставят на потом. Прервав поцелуй, Горташ потянулся между их телами и попытался расстегнуть ремень. В две руки они расправились с одеждой, и наконец-то — наконец-то! — Горташ смог обхватить ладонью его член, а спустя мгновение почувствовал жёсткую ладонь Соблазна на своём. Ощущение были таким знакомым и таким ярким, что Горташ, не сдерживаясь, застонал. Он кончил позорно быстро, вжимаясь в Соблазна, глухо всхлипывая ему в плечо и чувствуя его руки на своём теле. — Этого достаточно, чтобы скрепить наш союз, Избранный Бейна? — отдышавшись, спросил Соблазн. — Нет, — Горташ расслабленно уткнулся ему в шею. Оргазм лишь отчасти заглушил его голод. — Более того, я оскорблён. Теперь тебе придётся постараться, чтобы я согласился назвать тебя союзником. — Я искуплю вину, — мягко рассмеялся Соблазн. — Со всем тщанием. — Друг мой, если бы не срочность, я бы запер тебя в спальне на неделю, — сказал Горташ и снова его поцеловал. *** Соблазн вновь навестил его через пару дней: незамеченным прошёл сквозь охрану и ловушки, неслышно подошёл сзади, дождавшись, когда Горташ останется один в кабинете. Он до последнего не осознавал чужого присутствия; успел насторожиться, почувствовать лёгкое движение воздуха, но Соблазн уже обнимал его, зарываясь носом в его волосы. От него знакомо пахло свежей кровью. Горташ расслабился, откинул голову ему на плечо и поинтересовался: — Ты убил кого-то по дороге? Конечно же, через своих шпионов он был более-менее в курсе дел Соблазна и его подручных, но доверял ему достаточно, чтобы не следить за каждым шагом. — Какого-то беженца или, может, бездомного, — задумчивым тоном сказал Соблазн. — Тифлинга. Я ломал ему кости, начиная с самых малых; после каждой он умолял меня остановиться, пока не понял, что это бесполезно. Потом я вскрыл его яремную вену и наблюдал, как из него вытекает жизнь. Отец был доволен. Он рад, что я вернулся. Соблазн не в первый раз рассказывал ему о своих жертвах и о Баале, но сейчас он говорил непривычно спокойно, будто просто рассказывал историю, а не вспоминал экстаз единения с возлюбленным богом. — Я могу найти тебе жертву поинтереснее, — предложил Горташ. — Кого ты хочешь? Соблазн не ответил, только прижал его крепче и погладил пальцами по шее, потёрся мордой о волосы. Горташ замер от этой ласки. — Я вспоминаю тебя, — сказал он, — обрывками, смутными образами. Вспышками крови и безумия. Как слизывал кровь с твоего лица… Как убивал для тебя и вместе с тобой… Он мягко развернул Горташа к себе, заглянул ему в лицо и с весёлым изумлением спросил: — Как тебе вообще пришло в голову уговорить меня заняться с тобой сексом в форме убийцы? — Тогда ты тоже долго возмущался, — рассмеялся Горташ. Тогда он был молод, безбашенен и до одури влюблён — последнее мало изменилось; они только что украли Корону, и ему казалось, что благословение Бейна делает его бессмертным. Соблазн взял его лицо в ладони, нежно погладил большими пальцами. — Когда Астарион рассказал мне о тебе, показал тебя, я мало что вспомнил. Но я почувствовал радость и тепло, я пожелал узнать тебя. Это было удивительно трогательно: даже толком его не помня, Соблазн всё равно знал, что принадлежит ему. Горташ притянул его к себе за рога и поцеловал. *** Через несколько долгих, полных беспокойного ожидания и землетрясений дней шпионы донесли ему, что Орин мертва. Горташ от всей души понадеялся, что Соблазн заставил её молить о пощаде перед смертью, что он «отблагодарил» её так, как хотел. Но эта новость меркла в сравнении с тем, что он услышал после. По рассказам выживших свидетелей, Соблазн взбунтовался против Баала. Баал убил Соблазна: на этом моменте сердце Горташа рухнуло и тут же воспряло вновь — Соблазн чудесным образом воскрес и беспрепятственно покинул Храм. Горташ должен был быть счастлив, и он был. В первые мгновения радость захватила его, разливаясь по телу. Сбылись его потаённые мечты и желания, на исполнение которых он не смел и надеяться. Баала больше не было в жизни Соблазна. Того неодолимого, нечестного препятствия, которое омрачало его мысли, больше не существовало. Соблазн наконец-то был его, целиком и полностью. Его мысли заполнили потенциальные возможности, амбициозные картины их будущего союза. Соблазна, принадлежащего только ему. Но вместе с ними пришли и страх и сомнения. Удивительно, но отречение Соблазна от Отца напугало и потрясло его даже больше, чем амнезия. Потеряв память, он был ранен, ослаблен, но остался собой. Рано или поздно Соблазн бы восстановился. Но отрекшись от своего бога, он необратимо потерял часть себя. Горташ знал это по себе. Воля Бейна запустила корни глубоко в его сознание, оплела его снаружи и изнутри, меняя мысли и чувства. Вряд ли тот амбициозный юноша, сбежавший от Рафаила, узнал бы себя в сегодняшнем Горташе. Желания Бейна стали его желаниями, разум — продолжением его воли, тело — инструментом его божественного плана. Преданность отцу, избранность Соблазна, была неизменной константой в его личности, тем, что возвышало его над прочими смертными. Тем, что делало его равным Горташу. Что, если вместе с наследием Баала он потерял саму свою суть, нечто, что делало его ценным в глазах Горташа? Сможет ли он стать достойным союзником и партнёром или рано или поздно позволит себя подавить, превратится в послушную марионетку? Горташ выпил вина; вознёс молитву Бейну, пытаясь успокоиться: недостойно бейнита так терять над собой контроль. Если рассуждать рационально, а не потакать своим страхам, то ещё ничего не было известно. Он не знал, какую часть собственной личности уничтожил Соблазн. Горташ не будет предпринимать ничего сейчас, во время кризиса, угрожающего его многолетним планам и желаниям его покровителя. Как-то Соблазн сказал, что Горташ проверяет его, и — хотя сам Горташ тогда это не осознал, — он был прав каждым словом. Если отрёкшийся от божественного наследия Соблазн окажется слабой тенью себя прежнего, не способной справиться с любовью Избранного Бейна, да будет так. И судьба его будет незавидна. Через пару часов Соблазн наконец явился к нему в сопровождении неизменного Астариона. Оба они выглядели вымотанными, со следами свежей крови в складках кожи и во швах доспехов. — У тебя, наверное, много вопросов, — сказал Соблазн, заметив его выражение лица. — Даже не надейся, что это поможет, — сказал Астарион, беззастенчиво огибая Горташа и проходя вглубь кабинета. — Он попытался мне объяснить, но его ящериная логика всегда была выше моего понимания. — Позволь мне судить самому, — сказал Горташ, пропуская Соблазна. Как обычно, его вид наполнил сердце теплом и радостью обладания. Сомнения не исчезли полностью, но теперь казались далёкими и неважными. Казалось, в Соблазне ничего не изменилось. Если бы Горташ не знал, что каких-то несколько часов назад он отрёкся от того, что составляло смысл его жизни, он бы ничего не заподозрил. — Ты убил Орин, — наконец сказал Горташ. Он утверждал, а не спрашивал, но Соблазн всё равно кивнул. — Ты принёс камни. — Соблазн кивнул. — И ты отрёкся от Баала. Соблазн снова кивнул. Горташ продолжил выжидающе смотреть на него: это был не тот вопрос, где можно было отделаться одним кивком. — Я не могу быть его Избранным, — сказал Соблазн. — Я помню себя прежнего, я видел себя чужими глазами, и я не он. Когда я убиваю во имя Отца, мои молитвы отдают перезрелой гнилью. Сначала я думал, что он не хочет принимать меня обратно, но потом понял, что это моя вина: во мне больше нет той любви к нему. Я давно подвёл его. — Он убил тебя, — медленно сказал Астарион. Соблазн пожал плечами. — Он бог убийств. — Знаешь, меня всегда пугали твои отношения с родителем, — Астарион потёр переносицу. — Вот, посмотри на нашего друга эрцгерцога и возьми пример. — Ещё одно слово, и в дальнейшем твоим ртом будут говорить только чужие мозги, — сказал Горташ. Он обернулся к Соблазну и вздохнул: — Я только надеюсь, что ты потерял не слишком много. — Для тебя ничего не изменится, — сказал Соблазн. Ему хватило совести смутиться. — Я хочу быть с тобой, я буду на твоей стороне и, если потребуется, убью для тебя. Если бы Горташа волновали убийства! Уж кого-кого, а людей для грязной работы у него хватало. — Я тебя не понимаю! — воскликнул Астарион. — Ты всё равно не собираешься останавливаться, так какая разница, для кого убивать: для себя, для Баала или для нашего эрцгерцога? — Разумеется, разница есть! — возмутился Горташ. — Я учил тебя не этому, — одновременно с ним сказал Соблазн. — Да-да, ты мне шагу не давал ступить без рассказов о любви к Баалу, но сдаётся мне, его устраивает и мой прагматичный подход, лишь бы кровушка лилась рекой. — Вера — это нечто большее, чем просто случайные молитвы, — попробовал объяснить Горташ. Всё в нём восставало против отношения Астариона. Впрочем, что ещё ожидать от болтливого вампира… Бейн, дай ему терпения. — Став избранным, ты посвящаешь ему свою жизнь, принимаешь его и меняешься ради него. Ты теряешь часть себя, но одновременно становишься кем-то неизмеримо большим. Именно поэтому… Он осёкся, не желая продолжать вслух. Именно поэтому решение Соблазна так напугало его. Астарион смерил его диким взглядом. — Да вы стоите друг друга! — потрясённо сказал он. — И что, ради этого обязательно было умирать?! Что-то Кетерик не спешил посвящать всего себя Миркулу! — Кетерик умер за своего бога, — заметил Соблазн. Астарион застонал. — Это бесполезно. Но я беру свои слова назад. Вы с эрцгерцогом отлично поняли друг друга. Они с Соблазном отлично поняли друг друга. Дело было сделано, обратного пути не было, и Горташ мог только надеяться, что сможет принять последствия. Кроме того, у них были более насущные проблемы. — Итак, все три камня у нас, — сказал Горташ. — Точно, с твоим внезапно обнаружившимся религиозным кризисом и попыткой самоубийства, — скривившись, с отвращением протянул Астарион, — я почти забыл про нашу маленькую личиночную проблему. Наш ручной иллитид, наверное, места себе не находит. — Ты завёл себе ещё и иллитида? — с удивлением спросил Горташ. Астарион прыснул и, всё ещё хихикая, ответил на недоумённый взгляд Горташа: — Не обращай внимания. Я как-нибудь потом тебе расскажу. — Да, — сказал Соблазн. — Он не очень тебя любит. — Я бы удивился, если бы это было не так. Иллитиды редко воспринимали представителей других рас иначе, чем рабами или источниками питания и размножения, а уж после экспериментов Горташа и пленения Старшего мозга ему вообще не на что было надеяться. Не то чтобы его это расстраивало. Но если Соблазн сумел извлечь выгоду из сотрудничества с иллитидом, это говорило только в его пользу. — Ты готов отправиться к Абсолют? — прямо спросил он Соблазна. Они потеряли уже достаточно времени. Соблазн едва заметно смутился. Несколько мгновений он ничего не говорил и наконец вздохнул. — Я как раз хотел это обсудить. Я думаю, мы переоценили свои силы. — Ты не хочешь идти? — слишком быстро спросил Горташ. Неужели это был признак слабости, которой он так боялся, первый камушек надвигающейся лавины? — С каждым днём она набирает силы, чем дальше, тем сложнее будет её подчинить. — Нет, дело не в этом, — сказал Соблазн. — Весь наш план изначально был ошибкой. Я хочу уничтожить её. Старший мозг всегда останется угрозой, всегда будет пытаться вырваться, и с каждым разом она будет становиться только сильнее. Мы не сможем вечно её контролировать. В чём-то Соблазн был прав: Горташ и сам опасался Абсолют, боялся, что, поглотив силу короны, она станет неуправляемой, но на этот план — между прочим, изначально вдохновлённый самим Соблазном и одобренный Троицей, — он потратил десятилетие. Кроме того… — Я понимаю и разделяю твои опасения, но боюсь, друг мой, это невозможно, — с сожалением сказал Горташ. — Я не властен над собой, ты знаешь это не хуже меня. — Знаю, — кивнул Соблазн. — Но теперь я властен над собой. Он снова вздохнул. — Я бы хотел быть с тобой, когда всё это закончится. Это было приятно слышать, но фраза была сказана совершенно не к месту. Горташ хотел было спросить его, но тут почувствовал какое-то смутное неуместное ощущение опасности. Затылок пронзила резкая боль, и виноватая морда Соблазна сменилась темнотой. *** Сознание вернулось не сразу: сначала появились боль и смутное ощущение чего-то непоправимого, настолько чудовищного, что разум не хотел просыпаться. Он открыл глаза навстречу знакомому потолку и осознал три вещи: он лежит на собственной кровати, от удара у него нестерпимо раскалывается голова и его любовник и лучший друг предал его. Горташ немедленно сел и тут же, выругавшись, упал обратно на подушки: от боли его едва не вырвало. Наощупь он проверил камень. Его не было! Чёртов ублюдок! Как он только посмел?! В глазах потемнело, разум заволокло пеленой ярости. Плевать на боль! Он найдёт Соблазна и сделает из него чучело! Выковыряет его бесстыжие мозги и засунет в банку на память! Он вскочил с постели и пошатнулся, снова выругался, обвёл взглядом комнату. Глаз зацепился за прикроватный столик: там, на листке бумаги, стояло заботливо оставленное зелье исцеления — раньше ни бумаги, ни зелья не было. Он развернул записку. На его личной гербовой бумаге, пахнущей ванилью и розовым деревом, его личными чернилами размашистым почерком Соблазна было выведено: «Доверие должно быть обоюдным. Верь мне». Горташ смял бумагу, схватил зелье и с размаху швырнул его о стену. Это его не удовлетворило. Бешенство требовало выхода, к горлу подкатывала тошнота. Он перевернул стол, смёл с полок книги, сорвал со стены собственный портрет… Наконец, тяжело дыша, он остановился посреди комнаты, в окружении обломков мебели и осколков собственного достоинства. Никогда. Никто. Ещё не заставлял его так унизительно потерять над собой контроль. Он вызвал стоящего за дверью Стального Стража. Тот скрипя ступил в комнату и привычно склонился перед ним, ожидая указаний. — В дальнейшем Тёмного Соблазна следует считать преступником и врагом города, — приказал Горташ. — Найдите его. Страж на мгновение замер. — Статус гражданина Тёмный Соблазн обновлён, — механическим голосом произнёс он. — Запрашиваемое лицо отсутствует в поле зрения автономных модулей. Инициирую поиск. Конечно же, у Соблазна хватило ума не бродить по центральным улицам города. Но у Горташа было достаточно Стальной Стражи. Соблазн ещё пожалеет о том, что пошёл против него. — Приказы… Приказы… — вдруг произнёс Страж знакомым и одновременно незнакомым голосом. — Ты мне никогда не нравился, Избранный Бейна… Он скорее почувствовал — памятью тела, необъяснимым чутьём опытного бойца, неоднократно спасавшим его жизнь в прошлом, — чем осознал готовящийся психический удар, и прежде, чем разум успел его осмыслить, тело уже двигалось. Он бросился в сторону арбалета, — разум обжигающе задело заклинанием, — кувыркнулся, уворачиваясь от удара мечом, схватил арбалет, одним плавным движением наложил зачарованный болт и выстрелил в Стража в упор. Тот натужно заскрежетал и сложился, с грохотом ударился об пол: Стальная Стража была творением Горташа, его триумфом, и он знал, куда и как стрелять. Город снова тряхнуло, гораздо сильнее, чем раньше. С улицы раздались крики, звуки взрывов и разрушений. Горташ покачнулся и едва удержался от падения, опершись рукой об пол, а потом стремительно встал, подошёл к двери и запер её на ключ. Надолго это Стражей не задержит, но Горташу была нужна всего пара минут. Каким же слепым дураком он был! Боялся, что Соблазн станет слабым? Слишком зависимым от него?! Ха! Соблазн остался всё таким же упрямым непредсказуемым сукиным сыном, не слушающим никого, кроме себя и иногда своего папаши, только сейчас его безумие проявлялось по-другому! И проблема была даже не в том, что он поступил по-своему. Не в том, что у него хватило сил и наглости навязать своё решение. Нет. Проблема была в том, что он проиграл, и Абсолют освободилась, обрела силы Короны, захватила контроль над Стальной Стражей, на создание которой Горташ потратил десять лет, и громила город, на захват власти в котором Горташ потратил всё те же чёртовы десять лет. Он не пробыл эрцгерцогом и двух недель! Не теряя времени, он поспешил к книжным шкафам и, щёлкнув неприметным рычажком, отодвинул фальшивую панель. Между тем к разноголосице за окном добавились знакомые звуки боя: перезвон клинков и бряцание доспехов. Кто-то выкрикнул заклинание — раздался пронизывающий стрёкот молнии, сменившийся полным ужаса воплем… Горташ выгреб из тайника и рассовал по карманам и подсумкам запас собственноручно собранных бомб, алхимических смесей и зелий, попутно изрядно хлебнув исцеляющего; подобрал зачарованные болты для арбалета. Закончив, он выглянул в окно. На улице продолжался бой: его Кулаки пытались отбиться от его же Стражей. Им даже удалось убить одного, но их было слишком мало и — Горташ подумал без лишней скромности — Стальная Стража была произведением искусства, прекрасным и смертоносным. На мостовой стонали раненые и молчали мертвецы, кто-то пытался отползти, волоча по брусчатке окровавленную ногу, а у стены лежал мёртвый… иллитид?! Ну разумеется, она уже успела обратить заражённых… У Соблазна же тоже была личинка, вдруг мелькнула паническая мысль, и Горташ тут же одёрнул себя: если этот ублюдок не найдёт, как выпутаться, значит, у Горташа будет иллитидское чучело! Главное, найти его. Его и Абсолют. Он зарядил арбалет, толкнул створку окна и выстрелил в ближайшего Стража… Он шёл по улицам в сопровождении выживших Кулаков; вокруг рушились дома, землю сотрясало всё новыми и новыми толчками. Мощь вырвавшейся на свободу Абсолют поражала. Его город тонул в огне и хаосе, надрывно стонал, взывая к нему выбитыми из зданий камнями и вывернутой брусчаткой мостовых. То и дело он натыкался на стычки с обернувшимися иллитидами. Он отдавал приказы и убивал сам; благословение Бейна наполняло его, пело в нём, заставляло людей беспрекословно повиноваться ему и следовать за ним, и это было лучшей новостью за сегодня. После того, как Соблазн предал его и проебал всё, что только смог, Бейн не винил Горташа и не оставил его. Вскоре за ним следовал небольшой разномастный отряд: часть людей осталась помогать попавшим под завалы, часть — он отправил в другие районы города. Он был их эрцгерцогом, и только он решал, когда и как должны умирать его подданные. В Верхнем городе они наконец достигли Соблазна с его прихвостнями; Горташа вели звуки боя, взрывающихся заклинаний и его звериное, подпитываемое яростью чутьё. Соблазн оглянулся. Он выглядел усталым и потрёпанным, в опалённых доспехах и с кровью на лице, но целым и невредимым. При виде Горташа на его морде мелькнула радость, и в самом Горташе постыдной слабостью шевельнулось облегчение. Это взбесило его ещё сильнее. — Доверие?! Доверие, да?! Я сейчас покажу тебе доверие! — заорал Горташ и бросился на него с кулаками, даже не подумав воспользоваться арбалетом или дарованными Бейном силами. Возможно, он был слишком взбешён, а возможно, он и не собирался всерьёз убивать Соблазна. Он успел ударить раз, другой; Соблазн обхватил его руками и развернулся, прижимая к себе и гася инерцию движения. — Да очнись ты! — заорал Соблазн ему в лицо. На белой морде алыми каплями набухал след от удара. — Сейчас не время! Горташ на мгновение оторопел. Он никогда не слышал, чтобы Соблазн так кричал. Он даже сомневался, что голосовые связки драконорожденных предназначены для такого обычного… человеческого крика. Конечно, Соблазн иногда терял себя в бою… — Ты видел эту тварь?! Как ты собирался её контролировать?! — выпалил Соблазн, воспользовавшись передышкой. — Даже твой Бейн должен это понимать. И судя по тому, что ты до сих пор жив, он это знает. — Если бы ты просто дал мне её подчинить… — Или она бы тебя убила, — перебил его Соблазн. — Мы выжили только благодаря призме. Я уничтожу её. Сейчас всё будет по-другому. У нас есть план. — Такой же надёжный, как прошлый? Или как позапрошлый?! — Горташ вырвался, махнул рукой, указывая на разрушенные здания, на зарево пожаров на горизонте. — Полюбуйся, во что ты превратил мой город! — Разве мы не этого хотели? Нападение Абсолют, всеобщий хаос, иллитиды на улицах… — на морде Соблазна проявилась недобрая улыбка, которую Горташ так любил. — В панике люди отдадут всё, что угодно, за безопасность, да ещё и посчитают тебя своим героем и спасителем. Иди, организуй их, а я разберусь с Абсолют. Горташ оглянулся. Его импровизированный отряд стоял в стороне; Кулаки, явно не понимая, стоит ли вмешиваться, нервно переминались с ноги на ногу. За Соблазном с хмурыми лицами стояли его подчинённые. Астарион, ухмыльнувшись, помахал Горташу рукой и спрятался за женщиной-гитьянки, Лаэзель. Та закатила глаза. О, Горташ ещё припомнит ему тот удар по голове, пусть он и нанёс его по приказу Соблазна. Но в одном Соблазн был прав. Сейчас было не время сводить счёты. — Как же я тебя сейчас ненавижу, ты даже не представляешь, — устало сказал Горташ. — Попробуй только не вернуться. — А поцелуй на удачу? Вдруг я не вернусь? Горташ подавил желание врезать ему ещё пару раз и сказал: — Иди и заслужи.