хорошего вечера

— опять напиваешься? — как бы невзначай интересуется аль-хайтам, когда кавех вливает в себя два шота разом. — ты подаёшь плохой пример коллеи. — ты портишь мне настроение своим кислым лицом, вот я и пытаюсь подкрасить себе вечер. улыбнись, аль-хайтам, скоро новый год, в его канун принято веселиться. — если улыбнусь, перестанешь пить? — конечно! — кавех отталкивает от себя поднос и во все глаза смотрит на аль-хайтама, не в силах поверить, что тот осмелится улыбнуться на людях, к тому же без причины. вообще-то все про себя не верят и все на него смотрят, даже коллеи, которая аль-хайтама побаивается и старается с ним лишний раз не то что не заговаривать, но и взглядами не пересекаться. намечается зрелище, и аль-хайтам умело тянет резину: не улыбается сразу, высматривает что-то в бокале, как будто напиток ему интереснее даже его книг, и только после тычка в бок косит на кавеха взгляд сбоку — эстетичная скотина, знает ведь, как божественно выглядит в профиль, и пользуется этим — а потом поворачивает голову и одаривает его таким серьёзным и сосредоточенным выражением лица, в сравнении с которым даже фото в паспорте покажется милым. — эй! — кавех бьёт аль-хайтама по плечу, и тот усмехается (всё ещё без улыбки). где-то сбоку кашляет тигнари, подавившийся коктейлем, и коллеи заботливо (а потому со всего размаха) шлёпает его по спине; сайно, успевший включить камеру, разочарованно выкидывает телефон и говорит: — нет, правда, перестань. помнишь, чем всё закончилось в тот раз, когда ты действительно перебрал? — начал встречаться с аль-хайтамом, — ворчит кавех. — конечно я помню. забудешь такое. — жалеешь? — снова как бы невзначай интересуется аль-хайтам. в битве между желанием позлорадствовать и сентиментальностью побеждает последняя, и кавех вздыхает и падает ему на плечо: — не жалею, нет. он уже не видит, но аль-хайтам улыбается — правда, тут же глушит улыбку в вине. коллеи, успевшая к тому моменту оставить несколько синяков на спине тигнари, поворачивается к ним, но молчит, никак не осмеливаясь заговорить, а потом встречается взглядами с аль-хайтамом и, приободрённая его кивком, спрашивает: — я ни разу не слышала историю о том, как вы познакомились. в смысле, полную версию. кавех, ты правда тогда, ну… не дошёл до дома? — скорее «не доехал». — и аль-хайтам тебе помог? к этому моменту сайно успевает удостовериться, что тигнари жив, и влезает в разговор: — да, помог. мы попросили. я думал, он откажется. — почему? — помнится, за пару недель до их знакомства, — начинает сайно тоном заправского сказителя, — когда мы с аль-хайтамом расследовали одно пьяное убийство в баре, он сказал, что никогда и ни за что на свете не вступит в отношения с тем, кто не знает меры в алкоголе. и вот как всё сложилось. судьба — странная штука. повисает молчание. кавех рад, что его лица не видно из плеча, но ему вдруг хочется увидеть выражение лица аль-хайтама, и он поднимается; тот невозмутим, как и всегда. коллеи тоже молчит, и когда кавех уже было решает, что они договорились коллективно проигнорировать этот комментарий, тигнари закатывает глаза и говорит: — ты рассказываешь это каждый раз, когда мы собираемся. каждый, сайно. — но это забавно. вместо ответа тигнари залпом вливает в себя всё, что осталось в его стакане. — я ведь уже объяснял, почему так получилось, — кавех решает разрядить обстановку, — да, я перебрал, но это от волнения — мне впервые предложили реальные деньги за проект, а не какую-то оценку на бумажке, и это были такие деньги, что, поверьте, это стоило отметить. — но ты напился так, что начал приставать к людям, и тебя выгнали из автобуса в незнакомом районе, — напоминает тигнари. — в самом криминальном районе, если быть точнее, — встревает сайно. — он до сих пор первый по числу трупов в месяц. — спасибо, что напоминаете о моих провалах, — кисло говорит кавех, — всегда знал, что вы настоящие друзья. ну давай, аль-хайтам, как раз твоя очередь хвастаться тем, как благородно ты вылез из тёплой постели посреди ночи, чтобы спасти меня, и какой ты на самом деле замечательный… — да, как оказалось, это было правильное решение. но не настолько благородное, как ты думаешь. — в смысле? вместо ответа аль-хайтам вопросительно смотрит на тигнари, и тот кивает. — мы вам этого не рассказывали, но, вообще-то, я ему тогда заплатил за твоё спасение. — и ты взял деньги?! — хором восклицают кавех и сайно, на что аль-хайтам кивает. — любая услуга должна быть оплачена. — я ночую у вас, — мрачно объявляет кавех, повернувшись к сайно и тигнари и отъехав на стуле как можно дальше от аль-хайтама. — в любое другое время я был бы против, но сегодня я тебя полностью поддерживаю, — сайно пододвигает в сторону кавеха напиток, и тот не глядя выпивает. — вообще-то ты там не один живёшь, — напоминает тигнари. — стоит спросить согласия у других жильцов. — коллеи, ты же не против, если кавех останется у нас на ночь? — н-нет? — робко отвечает коллеи, покосившись на тигнари. тот, впрочем, на неё не смотрит, потому что наседает на сайно: — а моего согласия спросить не хочешь? — когда это я спрашивал твоего согласия, м-м? — спрашивает сайно, закинув тигнари руку на плечо и придвинувшись ближе, на что тот выдыхает из себя, кажется, вообще весь воздух (даже тот, которого в лёгких нет и быть не может) и прикладывает ладонь ко лбу, как будто у него разболелась голова (но, что интересно, не отталкивает его от себя); сайно добавляет, чтобы сгладить впечатление: — откажешь другу в беде? — да они через две минуты помирятся, как и всегда, — чуть устало шепчет тигнари ему в шею, но кавех всё равно слышит. — эй, не думай, я его не настолько люблю, чтобы прощать такое! — настолько, — говорит аль-хайтам. кавех переводит на него взгляд сощуренных глаз. — ты… — настолько, — аль-хайтам, кажется, веселится от всей своей не умеющей веселиться души. он придвигает свой стул ближе к кавеху, наклоняется лицом к лицу, дышит на него всем своим (собой) (тем, что кавех обожает, ладно, он уже проиграл), поправляет ему съехавшую серёжку и на обратном пути невзначай (как же кавех ненавидит эти его неслучайные случайности) задевает пальцами спину напротив позвоночника (как же кавех ненавидит то, как его тело на это реагирует) и, чтобы добить, шепчет: — даже если захочешь насовсем съехать, тебе в любом случае придётся вернуться за вещами. а у тебя их много, за один раз всё не увезёшь; будешь возвращаться и в один момент не сможешь уехать… — ненавижу тебя, — заявляет кавех ему глаза в глаза, губы в губы. — мне пересесть? — нет, — выплёвывает кавех разочарованно (разочаровавшись в себе, как и всегда) и целует его, притянув за голову. — и двух минут не прошло, — слышится откуда-то сбоку голос сайно, и как жаль, что у кавеха в тот момент ватные ноги, и он не может пнуть его под столом.

***

тигнари (01:34): сайно, срочно тигнари (01:34): кавех напился и написал мне, чтобы я за ним проследил, он забыл, что я в другом городе тигнари (01:34): он вышел на низах и перестал отвечать десять минут назад, можешь проверить, что с ним, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА тигнари (01:35): понимаю, что уже поздно, но он совсем невменяемый, с ним могут что-то сделать тигнари (01:35): я оплачу такси и что угодно сайно (01:40): сейчас вообще никак тигнари (01:40): а знакомые у тебя там поблизости есть? тигнари (01:40): пожалуйста, я заплачу тигнари (01:40): иногда он идиот, но не заслуживает быть изнасилованным и умереть в снегу сайно (01:41): я понимаю сайно (01:41): знакомый есть, но он… тигнари (01:41): ? сайно (01:46): я ему позвонил и объяснил ситуацию вот он [ссылка] напиши сам лучше тигнари (01:46): спасибо! сайно (01:46): отпишись потом, как он

***

пока аль-хайтам одевался (сонно, во что попало, промахиваясь ногами по рукавам), он старался найти в сложившейся ситуации как можно больше плюсов. да, его вытянули из кровати посреди ночи, и, возможно, ему придётся отбиваться от отморозков, которых в соседнем с ним районе пруд пруди, но, во-первых, ему заплатят, а во-вторых, он сможет добавить в список личных достижений «спас человека» — весомый пункт в резюме. пока машина прогревалась, аль-хайтам перечитал сообщения, которые переслал ему тигнари. как хорошо, что в век интернета легко было вычислить местоположение любого человека, особенно если тот принадлежал той назойливой категории людей, которая записывает каждый свой чих на видео: так он, во-первых, смог хотя бы примерно определить зону поисков по последним отправленным сообщениям, а во-вторых, узнал, как выглядел объект его поисков. выглядел «объект» очень даже недурно, хоть и неряшливо, но растрепавшиеся волосы только добавляли очарования. аль-хайтам припарковался за две улицы до нужного района, под ближайшей к локации поисков работающей камерой — он не хотел, чтобы все деньги, которые ему обещали заплатить за «спасение», ушли на ремонт или, что ещё хуже, выплату штрафа каршеринговой компании. конечно, крайне отбитых никакие камеры не остановят, а значит, ему стоило спешить. аль-хайтам успел зацепить взглядом время на панели, прежде чем автомобиль замер, и внутренности погасли, и дал себе двадцать две минуты на всё про всё. если справится быстрее, пообещал он себе, то стрясёт деньги не только с тигнари, который дал ему поручение, но и с этого любителя покуролесить в автобусах. аль-хайтам дошёл до места, где было снято последнее видео, и осмотрелся. под фонарём курила троица подростков, пока их эстетично заваливало снегом. отсюда было три пути: прямо, налево и к мусоркам. проход налево преграждали сугробы, и аль-хайтам его отбраковал, вместо этого быстрым шагом сбегал до контейнеров, на всякий случай заглянул в каждый, не нашёл ничьих тел и пошёл по единственному оставшемуся пути. едва выпавший снег завалил следы, оставленные вечером, и, казалось бы, он мог запросто отыскать нужного человека по свежим отпечаткам обуви, да только по свежему снегу здесь успела потоптаться не одна пара ног — район этот, знал он из отчётов, жил крайне насыщенной ночной жизнью даже зимой. аль-хайтам ускорился. много следов — плохой знак. и ладно бы то были следы добропорядочных граждан, возжелавших помочь незнакомому человеку, но добропорядочные граждане в такое время суток спали, а аль-хайтам не был наивным, чтобы верить в чудеса. даже под новый год. поэтому он всю дорогу держал в голове карту района, мысленно отмечая для себя, куда он вернётся в случае провала, однако все следы вели в одном направлении и без какой-либо интриги и загадки вывели его прямиком к нужному месту; и он издалека (даже в тусклом свете единственного на весь двор фонаря) заметил кричаще красную куртку поперёк сугроба и столпившихся вокруг неё лиц неопределённого возраста (он не смог определить их возраст даже тогда, когда подошёл ближе, — людям этим с одинаковой вероятностью могло быть и по двадцать, и по пятьдесят лет). памятуя про двадцать две минуты, аль-хайтам не стал церемониться и сразу же вынул пистолет из кобуры. опасная затея, конечно: если навалятся разом, он не успеет отбиться от всех, но он рассчитывал запугать, а не травмировать кого-то — это на крайний-крайний-крайний случай, а иначе проблем потом не оберёшься. запугать не получилось, ему не поверили — подумали, что зажигалка, — и аль-хайтаму пришлось отстегнуть карман на груди и показать козыри: сразу и разрешение на ношение оружия, и рабочее удостоверение. в темноте ничего прочитать было невозможно, но внушительная печать и золотистый герб на корочке сделали своё дело, и ночные гуляки, невнятно поворчав, уступили ему место возле человека, валявшегося в сугробе. — твоя, что ли? — сплюнул один из них. — моя, — аль-хайтам решил обойтись без уточнений. — а чё не следишь? — сбежала. — следи лучше, — изрёк крайне глубокомысленный и не менее полезный совет мужчина и, махнув рукой, отозвал разочарованную компанию в сторону. аль-хайтам не знал имени человека, за которым пришёл, но точно знал, что тот был самым удачливым человеком в мире, раз привлёк к себе только безобидных одуванчиков. им повезло. им, чёрт возьми, повезло, и нельзя было терять времени зря. аль-хайтам дождался, пока компания скроется за углом, огляделся в поисках опасностей и только когда решил, что двор полностью безлюдный, спрятал оружие. потом подошёл к «своей», наклонился и грубо потряс юношу за плечо. — мне к третьей, — невнятно отозвался тот, собираясь уснуть вновь, но его продолжали трясти; тогда он попытался перевернуться на бок, влепился носом в снег, расчихался, сматерился и, с трудом разомкнув веки, сфокусировал мутный взгляд на аль-хайтаме. доходило до него медленно, снежинки бабочками приземлялись на его ресницы и не таяли, не таяли, — а потом он бодро раскрыл глаза на всю ширину и поражённо выдохнул: — вау. если бы аль-хайтам не был настороже — в любой момент сюда могли заявиться товарищи менее безобидные, чем группка нетрезвых ночных гуляк, — он отреагировал бы так же, потому что в жизни парень оказался намного красивее, чем показывала отвратительно снимающая в темноте камера. возможно, будь он чуть более романтичным, он согласился спасти бы того и бесплатно, но романтичным аль-хайтам не был, а поэтому он рывком поднял его (тяжёлый, да ещё и ростом с него) и помог опереться о себя. — уходим, — приказал он. парень (имени которого аль-хайтам в спешке забыл спросить, и он сомневался, что тот случайный набор греческих букв, которым тот был записан в мессенджере, совпадал с тем, что записано у него в паспорте) не оказал никакого сопротивления, да и сверх того смог самостоятельно передвигаться, пусть пошатываясь и дрожа от холода. аль-хайтам пообещал себе, что если они без происшествий доберутся до автомобиля, то он до конца суток уверует в чудеса. — ты мой ангел-хранитель? — поинтересовались у него невнятно где-то возле фонаря. аль-хайтам не ответил: на последнем отрезке дистанции всё с наибольшей вероятностью могло пойти не так, но, вопреки его опасениям, им удалось-таки невредимыми добраться до автомобиля, где он втолкнул юношу на заднее сидение и сказал: — укачает — скажи. иначе сам будешь оттирать сиденье от блевотины. — кавех, — ответил юноша, и аль-хайтам только на подъезде к коттеджному посёлку понял, что тот назвал ему своё имя, а не чихнул. возле дома аль-хайтам выгрузил кавеха, который успел задремать, приклеившись лбом к стеклу, и тот в ответ на насильное пробуждение по-кошачьи широко и недовольно зевнул; выглядел он при этом точь-в-точь котёнком, которого подобрали на помойке, и как хорошо, что аль-хайтам никогда не был кошатником. проснуться кавех проснулся, однако только на морозе, а стоило ему попасть в тёплую прихожую, как его разморило, и он повалился на ближайшую горизонтальную поверхность, намереваясь как следует выспаться. аль-хайтам старался не задевать взглядом его лицо, пока раздевался, потому что когда он видел эти покрасневшие в тепле щёки, его подавленное из-за позднего пробуждения раздражение переставало быть раздражением, а трансформировалось во что-то другое; что-то, чего он со стадесятипроцентной уверенностью не хотел испытывать к человеку, которого пьяным выволок из сугроба. стоило ему расстегнуть пуховик кавеха, как изнутри выпал длинный тубус и, звякнув, покатился по плитке. звук этот разбудил кавеха, но ненадолго, и тот, приоткрыв глаза, зевнул, промямлил что-то (аль-хайтам притворился, что это «да, можешь раздеть меня» ему померещилось) и снова отключился. аль-хайтам потряс его за плечо. — не спи здесь. пойдём в другое место. — к тебе? — поинтересовался кавех, бросив на него тот самый «томный взгляд из-под полуопущенных ресниц». аль-хайтам собирался ответить «нет», а потом ему в голову пришла идея, и он согласился: — ко мне. и, как он и ожидал, после этих слов кавех сам попытался встать, и его не пришлось силой волочь на второй этаж; на лестнице возникли некоторые трудности с подъёмом, однако кавеха, кажется, действительно прельщала возможность оказаться в постели аль-хайтама, так что он целеустремлённо переставлял ноги, борясь с изменённой пьяным сознанием гравитацией. аль-хайтам, конечно, и не думал вести его к себе в комнату (даже если он и был латентным насильником, то, во-первых, терпеть не переносил пьянь, а во-вторых, у сайно был хорошо поставленный удар коленом в сокровенное); вместо этого он втолкнул кавеха в одну из гостевых, уронил на кровать и уже собрался уйти, как его поймали за край толстовки и спросили жалобно: — куда ты? — скоро вернусь, — соврал аль-хайтам, отцепив от себя заледенелую руку. кавех повалился на кровать, свернулся калачиком и доверчиво промурчал: — буду ждать. аль-хайтама кольнула не то жалость, не то совесть (и кое-что в придачу, но его жизненные принципы всё ещё были сильнее этого самого, хоть уже и пошли трещинами); он постоял с минуту, подумал, потом подошёл к батарее и выкрутил терморегулятор почти на максимум, после чего ещё и вытащил из шкафа запасной плед и накрыл им кавеха. сделал фото «оцените мою заботливость, желательно в валюте», отправил его и тигнари и сайно и ответил короткими «не за что» на благодарности. и тогда и только тогда, полностью уверенный в том, что он в полной мере отработал свои деньги, он отправился в спальню досыпать. кавеху снилось, что он исследовал древние руины в пустыне, заблудился и несколько дней провёл без воды; проснулся он от дерущей горло жажды. первым, кого он увидел, был сайно, недопарень-передруг его друга тигнари, который сидел на стуле перед кроватью и смотрел с таким осуждением, будто кавех накануне прямо на его глазах вдребезги разбил его мотоцикл, хотя кавех не помнил, чтобы у сайно был мотоцикл и чтобы он вчера… погодите. что вообще было вчера? — проснулся? — мрачно поинтересовался сайно. кавех кивнул и хотел было спросить, где он, но вместо любых слов изо рта вырвалось: — воды. сайно, кажется, был готов к этому, а потому молча кинул в него бутылкой и тем самым перескочил сразу до первого места в списке лучших друзей (а в голову он целился точно не со зла, промахнулся, с кем не бывает). кавех поднялся; конечности были вялыми, как будто всё мясо в мышцах ночью заменили на слаймятину. пока он пил, он разглядывал комнату, к слову, совершенно незнакомую, и это точно не была квартира сайно: кавех у него в гостях не был, но знал, что тот живёт на девятом этаже в городе, а здешние окна выходили на лес, к тому же на середины деревьев, а не на их верхушки. потом боль в голове перекрыла ментальная боль при виде ужасно безвкусных занавесок (в фиолетовый, прости господи, горошек) и уродливо заделанных стыков между стеной и полом. и только в третью очередь он заметил стоящего у двери человека. при виде него, невозмутимо читавшего книгу и не обращавшего на них с сайно никакого внимания, кавеха вдруг обеспокоил его наверняка непрезентабельный внешний вид — своё нынешнее состояние он описал был как «бомж, проспавший всю ночь в мусорном бачке», а потому и выглядел он, скорее всего, соответствующе. он потянулся пригладить волосы, нашарил рукой что-то, по консистенции подозрительно напоминавшее птичье гнездо, понял, что бардак этот он без профессионального инструментария не исправит, и вздохнул. — ничего не хочешь сказать? спросить? — сайно, обыкновенно дружелюбный и благодушный, сегодня явил ему свою самую безжалостную сторону: таким тоном он, наверное, только преступников допрашивал. и его. — где я? — дома у человека, который вчера вытащил тебя из сугроба, в котором тебя хотели то ли изнасиловать, то ли ограбить, то ли убить. кавех перебросил взгляд на хозяина (как выяснилось) дома, тот выглянул из-за книги, кивнул, моргнул… и вновь вернулся к чтению. кавех оскорбился — эй, неужели какая-то книга интереснее, чем он? — и сфокусировал взгляд на обложке; там было что-то про животных, «лисий» кто-то, кавех эту книгу не знал, но когда прочёл название, почувствовал необъяснимое спокойствие. сайно пощёлкал пальцами перед его лицом. — ты здесь? — да, я просто… — кавех оторвался от созерцания пальцев, державших книгу, и повернулся к сайно. — пытаюсь вспомнить, что было вчера, но не могу. — о, я тебе напомню, — сайно произнёс это таким тоном, каким обычно выносят смертные приговоры. — вчера ты что-то очень весело отпраздновал: напился вдрызг и написывал тигнари всю ночь, мешая ему спать, потому что он хотел проследить за тем, что ты вернёшься домой целым и невредимым. — о нет. — потом ты пожаловался на то, что тебя выгнали из автобуса, а после этого перестал писать. он испугался за тебя и написал мне. — мне жаль, — прошептал кавех, стыдливо прижав подбородок к груди. — тигнари попросил найти тебя, но я был занят и не смог отлучиться. и нам пришлось просить о помощи аль-хайтама. — я… — кавех проглотил неуместное «вау, спасибо за то, что назвал его имя» и сказал: — я больше не буду так напиваться, клянусь. — очень на это надеюсь. ты вообще знаешь, сколько трупов находят в том районе каждый месяц? тебе повезло, что аль-хайтам, когда захочет, может быть достаточно пугающим. — спасибо, — поблагодарил кавех куда-то в сторону книги. аль-хайтам даже не соизволил отвлечься от чтения, чтобы выдать равнодушное: — предпочитаю принимать благодарности в вещественном виде. — да, конечно, я как раз недавно получил свой первый… — кавех споткнулся о продолжение фразы; распахнул глаза широко назло отёкшим векам. — сайно, сколько времени? — половина первого. у меня обед. кавех смачно сматерился и спрыгнул с кровати. — у меня показ через четыре часа, а я в таком виде! сайно, ты на машине? довезёшь? — на служебной… стой! я не договорил! но кавех его уже не слушал: побежал, притормозив, правда, возле аль-хайтама, чтобы бросить неловкое: — эм, я правда очень благодарен за помощь, и я обязательно всё компенсирую, но позже! и, чтобы не смущать больше аль-хайтама своим внешним видом и запахом (и не смущаться самому рядом с ним), кавех выбежал из комнаты и одним махом перепрыгнул через лестницу в прихожую. сайно, выругавшись, извинился за него ещё раз и убежал тоже. хлопнула входная дверь, в дом вернулась долгожданная тишина, но… аль-хайтам опустил книгу и бросил взгляд на печальный, одинокий, брошенный хозяином тубус кавеха и понял, что на этом история не закончилась. честно говоря… он был вовсе не прочь поучаствовать в продолжении.

***

кавех (16:04): привет, это я, тот самый человек, которого ты недавно спас кавех (16:04): я понимаю, что успел достать тебя, но это вопрос жизни и смерти кавех (16:04): ты не находил рядом со мной тубус с чертежами? кавех (16:04): ЭТО СРОЧНО кавех побил мировой рекорд по скоростному печатанию, пока набирал это. аль-хайтам был в сети, однако не спешил отвечать, и было непонятно, правда ли он занят или он из тех людей, что из принципа не отвечают сразу. кавех гипнотизировал взглядом фото в кружочке целых восемь минут, прежде чем пришёл ответ. не то чтобы он скучал: аль-хайтам стоил того, чтобы разглядывать его и восемь минут, и десять, и целый час, желательно вживую и как можно ближе — красивый, чтоб его. и если кавеха так размазывало при виде равнодушного, глядящего исподлобья лица в три четверти, то у него живот сводило при мысли о том, что он почувствует, когда увидит его улыбающимся и вблизи… аль-хайтам (16:12): [фотография] этот? кавех чуть не согнул телефон от облегчения. пришлось задействовать последние крохи силы воли, чтобы сдержаться и не записать голосовое, в котором он пообещал бы аль-хайтама расцеловать; он был очень даже «за», но не во вторую же встречу. хотя… кавех (16:12): БОЖЕ СПАСИБО кавех (16:12): это будет совсем нагло, но если я в ближайший час не получу эти чертежи, я потеряю деньги и не смогу как следует отблагодарить тебя за помощь! кавех (16:12): поэтому, пожалуйста, можешь привезти их? я оплачу такси и обратную дорогу тоже! аль-хайтам (16:13): хорошо. я отправлю адрес, откуда меня забрать.

***

по пути аль-хайтам не спеша рассматривал чертежи, схемы, наброски и прочее, тем более что времени у него было предостаточно: они застряли в пробке из-за снегопада, и получасовой путь растянулся в два раза. впрочем, время он провёл занимательно и не мог назвать его потерянным. сначала аль-хайтам попытался отыскать закономерность в порядке расположения чертежей, потому что, ну, очевидно, их было так много, что они нуждались в группировке, однако в конце концов даже его навыки системного анализа пали под давлением неутешительной правды: кавех покидал все листы в кучу абсолютно хаотично. кроме того, большая часть содержимого тубуса оказалась громоздкими схемами зданий, планами с кучей комнат и чисел, разрезами в самых неожиданных местах, короче говоря, тем, при виде чего неподготовленный человек поседел бы; аль-хайтам регулярно видел трупы, его мало чем можно было пронять, а потому он с большим удовольствием потратил шесть минут своей жизни на то, чтобы сравнить площади всех представленных на схемах туалетов с площадью того, что в его доме. если наречь набор чертежей кавеха репрезентативной выборкой, то площадь туалета аль-хайтама оказалась больше площади примерно шестидесяти восьми процентов туалетов. впечатляющий результат. закончив со схемами, которые аль-хайтам вернул домой, сгруппировав по видам (у него рука не поднялась откатить вселенную тубуса к изначальному хаосу), он перешёл к самому приятному (за исключением, быть может, подсчёта площадей туалетов): к эскизам. первые два изображали многоквартирные дома, которые выглядели как несколько взгромождённых друг на друга книжных полок белого и кофейного цветов. и всюду была зелень; возможно, кавех перестарался, уделив ей настолько значительную часть переднего плана — аль-хайтам не брался судить, вместо этого приложил к эскизам найденные где-то и когда-то планы этажей и вернул их в тубус. затем он обратил внимание на наброски, кажется, загородной базы отдыха, которая, судя по обилию зелени и искусственных водоёмов, предназначалась скорее для животных, чем для людей; аль-хайтаму пришлось напрячь глаза, чтобы разглядеть проблески беседок, мостиков и качелей среди травы. он перелистывал и смотрел, рассматривал и перелистывал, забыв о времени, пока внутри него что-то неумолимо сдвигалось; в этом тубусе явно были сконцентрированы не одна бессонная ночь, не один порыв вдохновения и не один десяток зелёных карандашей. аль-хайтаму понравилось… что в его случае выражалось в том, что ему стало чуть менее жаль потраченного на поездку времени. к тому же у него был выходной, и лучшим решением было не оставаться кваситься дома, а сменить обстановку, отправиться в путешествие, набраться впечатлений, завести новые знакомства и проч. он вдруг спросил себя, а согласился бы он вот так вот сорваться с места в рабочий день? ещё вчера он не думая ответил бы «нет», и даже сегодняшним утром (уже после знакомства с кавехом) ответил бы так же, однако теперь, когда он увидел все эти работы… возможно, его «нет» было бы чуть менее уверенным. он выглянул в окно. почти доехали, но время ещё оставалось. взгляд аль-хайтама зацепился за красный язычок клейкого стикера, на котором было написано: «не отдавать!!!» он развернул лист, который до этого игнорировал, и увидел… из-за обилия зелени он не сразу понял, что это: то ли небольшой дворец, то ли коттедж-переросток, до малейшей детали согласованный со стилем древнего сумеру — эти листовидные формы, этот нежный травяной цвет — и каждая деталь была выведена с любовной аккуратностью, и каждая деталь гармонировала с соседней, со всем зданием, с окружением… это было похоже на концентрированную, страстно рвущуюся к жизни мечту; аль-хайтаму подумалось, что он коснулся чего-то сокровенного, чего-то настолько интимного, что даже если бы кавех разделся перед ним, он смутился бы куда меньше, чем если бы показал этот рисунок. — приехали, — объявил водитель. аль-хайтам не без труда выплыл обратно в реальность, отписался кавеху о прибытии и, бережно свернув лист, вернул его в тубус. когда он вышел из машины и прошёл через ворота, кавех уже хрустел ему навстречу по снегу — запыхавшийся, раскрасневшийся, встревоженный и до невозможности красивый. кажется, он правильно инвестировал прошедшие четыре часа: волосы его были уложены, с лица спала припухлость, да и пахло от него куда приятнее, чем утром. аль-хайтам кивнул в ответ на приветствие и без лишних слов протянул тубус. кавех повесил его на плечо и внезапно обхватил ладонь аль-хайтама своими: — спасибо! — воскликнул он так, будто аль-хайтам спас ему жизнь (возможно, так оно и было, но было ночью). — извини, что всё в спешке, но, клянусь, как только освобожусь, я найду, чем тебя отблагодарить! аль-хайтам опустил взгляд на их ладони, и кавех, ойкнув, отпустил их. — буду ждать.

***

кавех (21:28): ладно теперь когда я извинился давай поговорим о главном тигнари (21:28): ? кавех (21:29): ПОЧЕМУ ВЫ СКРЫВАЛИ ЧТО У САЙНО ЕСТЬ ГОРЯЧИЙ ЗНАКОМЫЙ?! кавех (21:29): я в негодовании! тигнари (21:29): я о нем ничего не знал, кроме имени тигнари (21:29): и сайно говорил, что у него тяжёлый характер кавех (21:30): да, он выглядит как тот ещё душнила кавех (21:30): но я не против, чтобы он меня придушил тигнари (21:33): … тигнари (21:33): нельзя было оставлять тебя с сайно

***

кавех (13:49): добрый день! у тебя есть любимое блюдо?

***

кавех отправил сообщение, выкинул телефон в одеяльный сугроб и стукнулся лбом о подушку. он пообещал себе, что полежит пять минуточек, не думая ни о чём, в дилетантском подобии медитации, но стоило ему закрыть глаза, как перед глазами встал он: прямая спина, равнодушный взгляд и пепельная макушка, торчащая над книгой. не думать о аль-хайтаме было не… ладно, возможно, но зачем отказывать себе в удовольствии, верно? тем более что после пережитого стресса ему полезно было отдохнуть и заняться чем-то, что приносит удовольствие; а что может быть сладостнее, чем предаваться фантазиям об очаровательных малознакомцах? тем более что он пропустил всеобщую пьянку по поводу завершения личных проектов. вообще-то он хотел пойти, наплевав на данные тигнари обещания — ничего страшного бы не случилось, если бы он просто остановил себя в нужный момент, верно? а потом кавех увидел синяк, оставшийся после той самой ночи, и честно признался себе, что ему не хватит силы воли сдержаться и что если он пойдёт, то недавняя ночь повторится. так-то он был не против её повторения (преимущественно той части, в которой он оказывался дома у аль-хайтама), но потом он вспомнил головомойку, которую устроили ему параллельно и тигнари и сайно, и решил, что отметит в отшельническом уединении с самой вредной едой и самым тупым фоновым сериалом. правда, бездельный вечер закончился, не успев начаться, когда ему пришёл ответ: аль-хайтам (14:00): бирьяни и кавех понёсся в ближайший супермаркет за недостающими продуктами.

***

— привет, — кавех потоптался на пороге, — можно? аль-хайтам отошёл в сторону, пропуская в гости. кавех вошёл, про себя радуясь преодолению самого сложного этапа (раз он проник внутрь, то выгнать себя без боя не позволит) (не раньше следующего утра уж точно). волновался он зря — аль-хайтам не выглядел так, будто собирался его выгонять: стоял, конечно, сложив руки на груди, и никаких активных действий не предпринимал, но во взгляде его большущими такими буквами висело: «ну, давай, удиви меня». — старался довезти тёплым, но, видимо, всё-таки остыло, — объявил кавех, доставая из рюкзака кастрюлю, завёрнутую в несколько полотенец и замызганную домашнюю кофту. — хотел бы я сводить тебя в приличное место, но давай в следующий раз. — в следующий раз? — уточнил аль-хайтам, на что кавех без толики сомнения кивнул: он уже видел, что его компании рады, а потому намеревался быть настойчивым. — а сегодня что? — а сегодня предлагаю провести хороший вечер, — кавех достал из рюкзака главный сюрприз — бутылку мондштадского вина. аль-хайтам приподнял бровь. — как-то не хочется вновь вылавливать тебя из сугроба. — вообще-то я нёс тебе, — мило улыбнулся кавех, — но раз настаиваешь, я выпью тоже. аль-хайтам усмехнулся и всё-таки позволил уголкам губ приподняться; у сердца кавеха случился припадок, и сам он был на полпути следом. — если ты планировал только привезти еду и вино и уехать, я тебя не держу. если нет — раздевайся. я буду на кухне.

***

кавех (18:26): блин блинБЛИН кавех (18:26): БЛИН тигнари (18:27): что? кавех (18:27): он сказал мне раздеваться……. тигнари (18:30): и? это с твоего согласия или тебя домогаются? кавех (18:31): ох, вот бы он начал >_< тигнари (18:33): … тигнари (18:33): хорошего вечера.

***

кавеху доводилось рассматривать схемы коттеджей этого посёлка (компактные и недорогие) (однотипные и унылые), так что он нашёл кухню с первого раза (если бы он не был голодным, то, возможно, сразу поднялся бы на второй этаж в хозяйскую спальню, сославшись на то, что заблудился — жизненно необходимо было проверить, не обосновались ли и там чудовищные занавески). аль-хайтам успел к его приходу переложить бирьяни в глубокую посудину и теперь разогревал на водяной бане. — в микроволновке было бы быстрее. и легче. — хочу сохранить изначальный вкус, — ответил аль-хайтам, слегка развернувшись к нему; как кавех и предполагал, профиль — самый выигрышный его ракурс. чёрт, он никогда не был хорош в портретах и впервые пожалел об этом. — я польщён, но, знаешь, это не лучший бирьяни в мире. ему бы и микроволновки хватило. — учту в следующий раз. примерно три минут назад, когда он только вошёл в дом, кавеха поразила тяжёлая и неизлечимая форма аритмии, и вот она спрогрессировала, когда аль-хайтам отложит лопатку, которой помешивал бирьяни, развернулся к нему и опёрся поясницей о кухонную тумбу. он закатал рукава, обнажив предплечья, и кавех позавидовал столешнице, которую держали эти руки. — кажется, в следующий раз я планировал сводить тебя туда, где еду будут подавать горячей, и не придётся ничего разогревать. — в следующий после следующего раз. мне пришлось встать ночью в свой выходной из-за тебя — ты же не думал, что расплатишься двумя ужинами? если до этого у кавеха ещё оставались сомнения в том, насколько аль-хайтам расположен принимать подкаты, то после этих слов они полностью растворились; он выпрямил спину, расправил плечи, откинул волосы с лица и сказал: — кажется, если я буду платить тебе только едой, то в конце концов разорюсь. может, есть какие-то другие вещи, которые я могу для тебя сделать? он старался выглядеть невозмутимым, но всё равно покраснел, когда аль-хайтам оценивающе осмотрел его с ног до головы. — думаю, мы договоримся, — уклончиво ответил он и отвернулся, чтобы перемешать бирьяни.

***

кавех (18:40): обоги я влюбился тигнари (18:40): рад за тебя, но ты пишешь об этом каждый месяц кавех (18:40): НЕТ ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ НА ЭТОТ РАЗ ВСЁ СЕРЬЁЗНО!!! тигнари (18:40): а это — каждые полгода кавех (18:41): ПРОСТО. кавех (18:41): поддержи. кавех (18:41): меня. тигнари (18:41): хорошо. тигнари (18:41): готов быть свидетелем на вашей свадьбе. кавех (18:41): ХА кавех (18:41): не раньше вашей с сайно тигнари (18:43): хорошего вечера.

***

— не хочу отвлекать от переписки, но, надеюсь, у тебя нет аллергии на гранат? аль-хайтам спросил это сразу после того, как поставил перед кавехом тарелку с бирьяни. тот пах как-то незапланированно вкусно, что озадачивало: это аль-хайтам что-то успел подсыпать или он совсем оголодал? кавех вгляделся в рис, тот вгляделся в ответ, кавех моргнул и обратил внимание на тарелку. та была простой стеклянной, в тон скудному интерьеру кухни-столовой; вероятно, дело было не столько в приверженности минимализму, сколько в неумении и нежелании заниматься украшением комнаты. возможно, после пары-другой глотков вина кавех предложит свои услуги, тем более что аль-хайтам как раз успел сходить за штопором и бокалами, пока он устраивал гляделки с рисом. — нет, аллергия у меня только на спальные районы. и на занавески в горошек. — профдеформация? — понимающе протянул аль-хайтам. кавех кивнул. — понял. я пустил гранатовый соус, чтобы рис не был слишком сухим. аритмия кавеха излечилась сама собой — сердце вдруг ухнуло и остановилось. — соус… гранатовый? — туповато переспросил он. кажется, голос подвёл его, потому что аль-хайтам отвлёкся от выкручивания пробки и спросил: — что-то не так? — нет, всё так, просто… — кавех побалансировал между боязнью делиться уязвимостями и неумением держать язык за зубами, почти сразу же упал в сторону второго, признался: — моя мама всегда добавляла гранат в бирьяни, а я его выковыривал, потому что мне не нравилось, что в зёрнышках косточки больше, чем мякоти, и… в этот момент пробка вычпокнула из горлышка; он вздрогнул. их с аль-хайтамом взгляды встретились, и кавех постарался вернуть себе невозмутимый вид: — не обращай внимания. у меня язык без костей, и иногда я… — гранатовый соус меня научила добавлять бабушка, — аль-хайтам намеренно удержал его взгляд, и (если у кавеха ещё и ухо не отказало вдогонку) голос его потеплел на пару градусов. потом он перевёл взгляд на бутылку, и на некоторое время их накрыла тишина, прерываемая лишь гудением холодильника и шлёпаньем жидкости о стенки бокала. — в таком случае предлагаю выпить за наши семьи? — приподнял бокал кавех. — и за то, чтобы никого не выгоняли из последних автобусов. кавех намёк понял и постарался пить умеренно, чтобы не выглядеть так, будто приехал напиться, хоть вино и было его любимым. к счастью, ему было чем занять рот: во-первых, бирьяни (он с внутренним содроганием попробовал первую ложку и тут же расслабился, когда понял, что не забыл добавить соль и даже со специями не переборщил, как это обычно бывало), во-вторых, неспешным разговором с аль-хайтамом, который оказался ещё вкуснее (разговор, а не аль-хайтам, хотя кто знает, кто знает…) как кавех и предполагал, тот был не из тех, с кем можно весело провести вечер, перекидываясь глупыми шутками; он до миллиграмма взвешивал каждый ответ, прежде чем озвучить, и превосходно скрывал как свои истинные эмоции, так и намерения, если они у него вообще были в отношении кавеха. ему не нравилась праздная болтовня, поэтому они скоро вырулили от светского разговора к более конкретным вопросам о том, откуда они, сколько им лет и чем они занимаются по жизни; кавех охотно выбалтывал всё о себе и с надеждой отмечал, что аль-хайтам был достаточно искренним в ответ и не пытался утаить что-то существенное — что-то из того, о чём следовало выспрашивать сразу, а не обжигаться спустя месяц счастливых отношений. ну или тот был первоклассным актёром, но кавех решил, что не позволит параноидальным мыслям испортить ему вечер. да и глупо было подозревать в нечистых помыслах человека, который за целую ночь к бессознательному нему даже не притронулся и к которому он сам напросился в гости. если кому и стоило переживать, так это аль-хайтаму. но он не переживал. возможно, из-за граната, вина, внимательного слушателя напротив или чего-то ещё, но кавех разоткровенничался пуще обычного, но не это было удивительным — куда любопытнее было то, что и аль-хайтам, который при первой (ладно, фактически она была уже второй) встрече обычно выдавал о себе минимум информации, преимущественно рабочей и о поверхностных интересах, расщедрился на что-то очень личное, вроде воспоминаний из детства. он списал это на природную харизму кавеха. и на вино. когда бирьяни был доеден, а кастрюлька вымыта (кавех вызвался, чтобы проверить, как у него с координацией движений, и с ней, к сожалению, всё было в порядке), вернулась тишина, да ещё и неловкость за собой привела. аль-хайтам их как будто не замечал — протирал себе тарелки с бокалами полотенцем и явно не собирался озвучивать какое-нибудь заманчивое предложение, с которым кавех сразу же согласился бы, — но при этом всё ещё не выгнал его взашей, а поэтому кавех решил рискнуть: — ох, — он тяжело плюхнулся на стул. — кажется, я перебрал. — после полутора бокалов? — не глядя на него поинтересовался аль-хайтам. кавех был твёрдо намерен идти до конца: — да. я быстро пьянею. аль-хайтам на секунду метнулся взглядом от тарелок к нему. вспомнилось одно из тех видео, которые тигнари ему пересылал, — то, в котором кавех хвастался, что освоил полторы бутылки, прежде чем его хоть сколько-нибудь проняло, — но решил, что в его интересах удалить это воспоминание из памяти на один вечер. — досадная особенность. — и не говори, — кавех положил голову на ладонь и опёр локоть о стол, взглянул на аль-хайтама снизу вверх и сказал: — не думаю, что дойду в таком состоянии до остановки. оставишь у себя? вообще-то у аль-хайтама было множество опций для отказа. он мог выдать ёмкое «нет» и выгнать кавеха. он мог поступить чуть менее мерзко и предложить довез(с)ти его до ближайшей остановки, например. он мог предложить вызвать ему такси или сказать, что в коттеджном посёлке есть те, кто сдаёт комнату на ночь. хотел ли он этого? аль-хайтам взглянул на кавеха, смотрящего на него снизу вверх, краснощёкого, поддразнивающего улыбкой, — и самой разумной мыслью, которую он только мог сгенерировать в тот момент, было «очаровательно». да, было в нём что-то притягательное, что-то, чему не хотелось противиться (всё, если быть до конца честным), и он знал и пользовался этим, а аль-хайтам знал, что тот знал и что пользовался. и всё-таки он решил отдать должное напористости кавеха — обычно люди спотыкались о его безразличие и не думали наседать, а тот, кажется, что-то нашёл в нём особенное, раз продолжал настаивать. к тому же тот выглядел как любитель одноразовых отношений, который остывает к партнёру спустя месяц, что аль-хайтама более чем устраивало. — понравилась гостевая комната? кавех вспомнил занавески и внутренне содрогнулся. — честно говоря, не очень. я больше по экстерьеру, но даже так могу сказать, что той комнате не хватает ремонта. очень. — так ты пришёл предложить свои услуги? — спросил аль-хайтам, отложив последний чистый бокал. — реклама в наше время стала крайне назойливой. — нет, что ты, ха-ха, — кавех понял, что всё решится в следующую минуту, и у него пересохло во рту. — я к тому, что хотелось бы увидеть, знаешь… обстановку хозяйской спальни. она должна быть более обжитой. аль-хайтам превосходно держал лицо, но кавех был готов все свои будущие зарплаты поставить на то, что вот это вот нечитаемое выражение — тень внутренней улыбки. — только посмотреть? — уточнил аль-хайтам. — только посмотреть, — пообещал кавех.

***

тигнари (06:32): кажется, вечер у тебя и в самом деле выдался хороший. кавех (10:42): и ночь ничего такая

***

— так-так, мы всё поняли, не в первый раз слышим, хватит, — закатывает глаза сайно. — коллеи, это был пример того, как начинать отношения не надо. — эй! — возмущается кавех. — то есть тупить несколько лет и притворяться друзьями — хотя все понимают, что вы вместе, — это лучше, по-твоему? — да, — с редким единодушием отвечают сайно и тигнари. кавеху на это нечего ответить. он обращается за поддержкой к аль-хайтаму, и коллеи спешит вмешаться: — то есть вы оба думали, что ваши отношения ненадолго? — спрашивает она. кавех и аль-хайтам кивают. — и это было… эм… год назад, верно? — все ошибаются, — пожимает плечами кавех. колеи машет руками. — нет-нет, я не об этом! а как так получилось, что вы и после этой… ну… ночи встретились?.. она замолкает, кажется, решив, что наговорила лишнего. — всё в порядке, спрашивай, не стесняйся, — ободряюще улыбается кавех. — а насчёт этого… ну, я случайно забыл у него кастрюльку из-под бирьяни. — случайно? — уточняет аль-хайтам. кавех смотрит на него нахально. — да, случайно. — и половина твоих вещей в моём доме спустя месяц тоже «случайно» оказалась? — паранормальщина, — ненатурально вздыхает кавех. аль-хайтам вскидывает бровь, но решает не начинать спор. — после года жизни с тобой поневоле начнёшь верить в сверхъестественное. — в предопределение и судьбу? — нет, конечно. в маленькие личные ошибки, которые приводят к неожиданным результатам. — это я-то «маленькая ошибка»?! — ты не ошибка, — не моргнув глазом отбивает аль-хайтам. — но то, что в ту ночь, когда сайно позвонил мне, я забыл выключить звук, чтобы не мешал спать… я не жалею об этом. — ох, — кавех даже руку к груди прикладывает. — даже ты иногда можешь быть романтичным. — …это и есть романтика? — тихо спрашивает коллеи у тигнари. тот переглядывается с сайно, и они оба качают головами.