Белый лес

      Она пропала холодной февральской ночью. Ни с того, ни с сего, унеслась прочь, в густые канадские леса, не разбирая дороги. На следующий же день начались поиски, которые, однако, быстро сошли на нет за отсутствием зацепок. Последними из похода должны были вернуться муж пропавшей и лесник, согласившийся сопровождать безутешного мужчину, однако поиски осложнились…       Лесник, по фамилии Браун, пытался вытащить охающего от боли спутника из-под снежного кома: они поднимались на пологий утес, казавшийся монолитным из-за подушки снега, но одно лишь неосторожное движение сапог, как вся эта махина съехала в долину по ледовой прослойке, утащив за собой обоих мужчин и пса лесничего, который с самого начала не хотел подниматься наверх, похоже, почуяв угрозу, или просто испугавшись свиста ветра.       — Черт… Вот же сука… — ругался Браун из последних сил. — Ты живой? Билл, слышишь?       — Я не чувствую… — стонал муж пропавшей. — Не чувствую ног…       Лесник оглянулся: вокруг них вилась метель, а единственное возможное укрытие от ветра только что скинуло на них полтонны снега.       Кое-как и только благодаря действительно нечеловеческой силе Брауна, его спутник не остался в своей могиле.       — Дышать не могу… — раненый лежал на спине, не в силах согнуться.       — Ребра сломаны, — кратко заключил лесник. — Встать сможешь?       Билл мотнул головой и скривился: похоже, ходить он не сможет еще долго. Браун понял это сразу.       — Надо найти укрытие, — сказал он, вновь оглядываясь. — Закат нескоро еще, но нам это не поможет.       Оба понимали, что им предстояло невероятное испытание выносливости: ночью температуры опускаются до -30 по Цельсию, вокруг только снег, обледенелые камни и толстые коряги, торчащие из земли, лишь отдаленно похожие на сосны, искалеченные вечными ветрами.       Браун оттащил раненого к вывернутому с корнем дереву и усадил его между корней.       — Мне нужно забрать вещи, — лесник надрывался, пытаясь перекричать завывший с новой силой ветер. — Дай я свяжу тебе руки!       — Зачем?! — вскрикнул Билл, но повиновался, когда Браун вытащил из кармана кусок бечевки и принялся наматывать его на дрожащие руки Билла.       — Видел я несколько раз, когда окоченевшие до полусмерти ребята вдруг начинали стаскивать с себя одежду. Мозги замерзают, — лесник снова обернулся и пошел в сторону обвала.       Все, что с ними было, все, что могло сейчас критически помочь, все оказалось погребено под толщей обвала, а припасы, которые было видно сейчас, уже через несколько секунд покрывались коркой снега и исчезали в огромной белой махине, которая все еще двигалась, словно живая. Браун шел сквозь снег, перебирая могучими ногами, но даже ему было не под силу противиться природе слишком долго: руки начинали деревенеть, озноб потрясал так, что зубы не попадали друг на друга, а штанины уже, казалось, наливались влагой и тут же покрывались изморозью. Едва Браун ухватил большую сумку, которую он нес с расчетом пробыть в лесу день-другой, податливая горка в центре сползшей лавины снова начала колебаться и, в конце концов, то ли под действием массы снега, увеличивавшейся каждую секунду, то ли из-за постоянного движения на поверхности, снег снова начал сползать, но уже петляя, как бы воронкой.       Браун ухватился за торчавшее из снега ружье и, подтянувшись на руках, смог высвободить ступню, которой тут же перемахнул через снежный вал, несшийся со всей дури к центру воронки, и через пару прыжков оказался на безопасном расстоянии от безумия, творившегося под склоном холма. Лесник тяжело дышал – он жив. Взмокший от ужаса, он снова стал мерзнуть: срочно нужно развести огонь или они оба погибнут.       Где-то вдалеке послышался странный гул. Нет, не гул… Писк? Стон? Нет. Это был кто-то живой.       — Риджи… — проговорил лесник. — Риджи! Ко мне, малыш! Где ты?!       Риджи издал протяжный стон, совсем не похожий на собачий. Браун шел на звук сквозь снег и, наконец, увидел пса, лежащего под глыбой льда. Похоже, ледовая подушка не выдержала нагрузки и раскололась на куски, которые рухнули вниз вместе со снегом. Риджи беспомощно перебирал передними лапами, силясь отыскать опору, но только больше тонул в снегу.       — Сейчас, малыш, подожди… — Браун сбросил вещи с плеч и, упершись хорошенько ногами, приподнял ледяную глыбу и сдвинул ее со спины пса.       Тем временем метель начала потихоньку успокаиваться, и лесник сумел разглядеть глаза Риджи, слезящиеся, полуслепые от снега, но все еще, как ему показалось, полные надежды.       — Ничего, это все ничего, — проговорил Браун, взваливая пса на себя вместе с сумками. — Выберемся, это как пить дать…       Спустя несколько минут блужданий, лесник сумел отыскать поваленное дерево и окликнул Билла.       — Да, здесь я! — отвечал ему раненый. — Черт, как же холодно…       — Повезло, что метель перестает, — Браун подошел ближе. — Если б еще хуже видно было, я бы может и вернуться не смог.       — Нашел? — хрипло бросил Билл.       Браун кивнул и сбросил с плеч добычу. В сумке оказалось несколько коробков спичек, большей частью вымокших, вяленое мясо, пара банок с консервами, сушеные фрукты и фляга с водой. К карабину на ручке был прицеплен топорик, один из тех, над которыми по обыкновению своему шутили местные охотники, мол, «им только в зубах ковырять да ногти стричь». Может, и так, но сейчас даже такой крохотный инструмент экстренного случая мог спасти жизнь и леснику, и Биллу, и Риджи, а это уже достаточная причина прекратить глупые насмешки.       — Паршиво… — прохрипел Билл.       — Бывало и хуже, — ответил Браун, проверяя ружье.       Его верный Спрингфилд много лет помогал ему выживать в этих лесах, но на этот раз пятипатронный дедушка мог стать единственным спасением пропавших.       — Один патрон на разведение огня, — начал отсчитывать лесник, — может, два, если не выйдет. Итого остается три. На зверей разве что хватит.       — Здесь есть дикие звери? — спросил Билл.       — Есть, — Браун осмотрел магазин и вставил его обратно. — Волки. К огню обычно не подходят, если не очень голодные.       — Сейчас они голодные?       — Вероятно, — лесник осмотрелся снова. — Я пойду на разведку, подыщу место для укрытия. Ты как, подержишься еще чуток?       Билл кивнул. Дело дрянь, но Браун вселял в него уверенность.       Обойдя круг где-то в полкилометра длиной, лесник отыскал что-то вроде каменистого навеса, совсем небольшого, с шапкой снега, покрывавшего крохотную выбоину в тыльной стороне холма. Укрытие ненадежное, есть риск, что снова будет обвал и на этот раз их точно похоронит заживо, хотя, приценившись, Браун решил, что снег может съехать вбок, как на полозьях, и он сумеет вытащить Билла наружу до того, как их укрытие будет завалено.       Лесник вернулся по насечкам на деревьях, которые он оставил своим топоришкой, и, кряхтя, принялся перетаскивать поклажу с места на место, стараясь идти по своим следам, когда лес прорежался.       Он уложил Билла в нишу, куда постелил несколько ветвей хвои, и устроил рядом с ним Риджи. Оставалось развести огонь. Самая трудная задача, когда у тебя есть только сырые спички, такой же сырой лес, бумажная обертка от вяленого мяса, опять же слегка влажная, хоть и лежавшая в тканевом мешочке, и пара патронов. Браун побродил по округе, насобирал несколько веток, и тихо выругался. Ничего из такого леса не разжечь. Но что поделать, придется пытаться.       Лесник вернулся к импровизированному лагерю, выложил ветви в форме колодца, и положил кусок ткани с бумагой себе на колени.       — Будешь разжигать? — спросил с опаской Билл. — Из этого?       Браун кивнул.       — Лучшего не найти. Будем поддерживать костер, сколько сможем. Рано или поздно нас найдут, должны были уже хватиться.       Браун вытащил магазин из винтовки, вынул один патрон и отложил в сторону.       — Не мало будет? — спросил Билл. — Если с одного не разгорится, придется тратить два.       Браун подумал секунду и вытащил еще один патрон. Действительно, сейчас лучше не играть с судьбой. Он ловко вытащил пулю из патрона, зажав ее в трещине одного из поленьев и аккуратно раскачав, после чего высыпал порох на кусок бумажной обертки. Когда оба патрона оказались вскрыты, лесник дрожащими руками поджег сразу три спички и, дождавшись крупного пламени, положил их на хвостик обертки. Бумага нехотя занялась, после чего порох вспыхнул, а вместе с ним и оставшаяся бумага, и кусок ткани, и мокрые поленья.       — Едва хватило, — заметил лесник. — Ни в жизнь не подожгли бы без пороха.       — Теперь надо бы его как-то сохранить… — ответил Билл, пока лесник развязывал ему руки.       — Постараемся, — Браун взглянул на своего пса, дрожащего рядом с огнем. — Сейчас отогреетесь и должно полегчать.       Билл потер запястья, затем глаза, и вздохнул.       — Как думаешь, она уже…       Браун тоже вздохнул и подбросил в костер ветку, тут же зашипевшую.       — Думаю, да.       Билл закрыл глаза.       — И труп мы не найдем?       — И труп мы не найдем, — повторил за ним лесник. — Давно уже все замело, если она где-то на виду. А если провалилась куда-то, или звери добрались, или… — он замолк, увидев скорбное лицо Билла.       Они сидели молча и жевали сухое мясо. Теперь ничего не оставалось им делать. Ужаснее всего выносит человек всепоглощающее чувство беспомощности, когда нет никакой надежды, кроме как на бесконечное ожидание, которое может спасти, а может убить. Но ничего нельзя поделать.       — Я так и не понял, что случилось, — сказал наконец Билл. — Она просто взяла и…       — Успокойся, — бросил лесник. — Только хуже себе сделаешь. Отдыхай, пока есть возможность. Будем надеяться, к утру нас уже отыщут.       — Ты можешь пойти обратно и привести помощь? — спросил Билл безнадежно.       — Вряд ли я найду путь обратно, — отвечал Браун, почти стыдливо. — Следы давно замело, а под утро наверняка снова начнется метель. Если и получится каким-то чудом найти дорогу обратно, то тебя отыскать уже не сможем. Замерзнешь тут насмерть, ходить-то теперь тебе долго не придется.       — А что если нас не найдут?       Лесник вздохнул и ничего не ответил. Он был готов ко всему. Рано или поздно, когда долго работаешь бок о бок с природой, вырабатываешь чутье. Животное предчувствие беды, предостерегающее от опасности. В этот раз Браун точно понимал, что ничем хорошим этот поход не закончится, но все равно вызвался помочь, сам не понимая, зачем.       — Я правда не знаю, что случилось, — продолжил Билл. — Все было как обычно, а она… Ни с того, ни с сего…       — У всех бывает, — отвечал Браун без интереса.       Сам он давно семью потерял, еще лет пятнадцать назад. Дочка умерла в раннем детстве от полиомиелита, сына убили во время высадки в Италии, а жена покончила с собой через пару месяцев после смерти сына. Остался только он, Браун, и Риджи, которого подобрал соседский мальчишка. Он попросил лесника приютить пса, но так за ним и не вернулся, а Риджи стал единственным близким Брауну существом. После смерти жены и детей, Браун совершенно охладел к чужим страданиям. Он знал, что это такое, как никто другой знал, видел скорбь глубоко в каждом человеке, но его это не трогало. Не тронуло и сейчас.       — У нас не бывало раньше такого. Даже когда совсем плохо было. Когда я ей признавался, что налево ходил…       — Ты ей изменял? — спросил Браун.       — По молодости было дело, — Билл нахмурился и тряхнул головой: с челки упали хлопья снега и легли на хвойную подстилку. — Она тоже не без греха была. Сам знаешь, какие бывают молодые.       Браун хмыкнул.       — А ты что, — продолжал Билл, — ты своей жене не изменял никогда?       — Никогда, — ответил лесник.       — И не думал никогда?       — Думал, но не изменял.       Билл усмехнулся коротко.       — А она тебе?       — Не знаю, — отвечал Браун без интереса. — Может быть.       — Почему ты так думаешь?       Браун посмотрел на собеседника, намереваясь попросить его заткнуться, но увидев выражение лица Билла, не решился ничего сказать. Он снова видел эту скорбь и не смог отказать ему в беседе.       — Она не любила меня так, как я ее любил.       — То есть как это? — Билл не успокаивался. — Как ты это понял?       — Я любил ее всегда, с первой секунды. Увидел ее впервые, когда на лодках сплавлялись. Она тогда была еще школьницей. Носила такое красивое летнее платье с жилеткой, знаешь… Не помню, как называется. И волосы были красивые, кудрявые, светлые… Сразу влюбился. А она только искоса на меня взглянула и все. Пришлось побегать за ней, — Браун улыбнулся, но тут же спрятал эмоцию. — В общем, неравные мы были всегда. Не то чтобы я плелся за ней, нет, просто она ко мне иначе относилась. Я был одним из многих в ее жизни. В прошлом и в настоящем. Всю нашу жизнь я был в кругу с другими, как будто боролся за нее, даже когда у нас уже были дети. А у меня она всегда одна была. У меня были женщины до нее, я ведь был старше, но я даже никогда об этом не вспоминал. Как будто это все было не то. А она наоборот, гордилась собой, своим прошлым. Такой, какой она была и оставалась. Поэтому я бы не удивился, если бы она мне изменила. Такие в нашей жизни порядки.       Билл внимательно слушал, и все время молчал, всматриваясь в сухое лицо Брауна, морщинистое, как будто треснувшее. Ни один мускул не дрогнул на этом лице, пока он рассказывал, ничто не выдало в нем ни единой посторонней мысли, ни единого чувства. Он лишь описывал и все, будто говорил не о себе.       — Я тоже всегда любил Джой, — сказал Билл. — Даже когда спал с другими, любил ее одну.       — Зачем тогда спал с другими? — спросил Браун.       Билл вздохнул и закашлялся.       — Сам не знаю. То ли доказать хотел что-то, то ли мстил ей, что внимания на меня мало обращала…       — Ты изменял ей из мести? — удивился Браун.       — Ну, может быть. Я сам тогда ужасно запутался. Как будто сам с собой не мог ужиться. И с ней тоже. Как кошка с собакой были поначалу, аж злость сейчас берет. Хочется самому себе отвесить оплеуху, сказать «успокойся, дурень, что ж ты творишь!». Но поздно уже. Да и незачем. Потом все прошло и мы стали спокойно жить. Почти даже не вспоминали ни о чем, а если и вспоминали, то больше не обижались. Дела давнишние, оба спотыкались, ничего тут не попишешь уже. Думал, простила меня, как я ее простил.       — И что, не простила?       — Не знаю, — ответил Билл потерянно. — Сам ничего не понял. Правда, хорошо жили последние годы, думали детей заводить, переехать, денег даже скопили. Но что-то с ней неладно стало. Месяц где-то назад. Кошмары стали сниться, я просыпаюсь ночью, а она в углу сидит и плачет. Спрашиваю, что случилось, а она говорит «за мной придут скоро, ты меня не сможешь спасти». Потом уснет снова, когда устанет, и утром как обычно проснется. Я пытался с ней говорить, а она все шутила, что во сне ходит и головой бьется, потому чушь несет. А в этот раз ничего не сказала, просто встала, надела шубу и побежала. Видел, как она мчится к лесу, бросился за ней, но метель ведь, не видно ни зги. Что с ней случилось…       Браун внимательно слушал все это время, смотрел в огонь и размышлял, будто силясь что-то вспомнить.       — И она не говорила, кто за ней придет и зачем?       Билл пожал плечами.       — Черт знает. Просыпалась вся мокрая ночью и давай рыдать. «Я умру там», говорит, «не отпускай меня». Однажды вскочила с криком и пальцем на окно показывает. Я пытаюсь ее успокоить, а она все кричит и кричит, глаза навыкат, и в окно показывает… За два дня было до того, как ушла, — Билл вытер подступившие слезы рукавом. — Может и правда бес попутал? Уже и не знаю, что думать.       Лесник посмотрел на Билла так, что тот едва не свалился в сторону: Браун изменился в лице настолько, что стал походить на какое-то чудище. Тусклые глаза чуть не вылезали из орбит, морщины разгладились, обнажив сухую, грязную кожу, густые брови распрямились и лезли на лоб, рот скривился в какой-то невиданной эмоции…       — Ты давно здесь живешь? — просипел Браун.       — Двадцать лет, — ответил Билл в ужасе.       — Я слышал такую историю. Клянусь тебе, я слышал… — лицо лесника оправилось, но все равно выглядело устрашающе. — Дай бог памяти, было это… Было лет сорок назад, сорок пять может… Да, сорок пять, скорее. Бабы тогда все говорили, а я не слушал…       Браун перевел дух, еще раз осмотрелся, и начал рассказывать.       — К нам тогда ярмарки приезжали еще и привозили с собой всякие истории. Некоторые похожи были на анекдоты, какие-то совсем уж дурацкие, но вот эту историю неизвестно, кто привез и откуда, но народ у нас хорошенько в нее уверовал. Я никогда значения ей не придавал, но сейчас… В общем, кто-то из приезжих рассказал, как в деревне, откуда он родом, в одной из семей погибла девушка. Молодая, еще младше твоей жены. Он говорил, что… — тут на отдалении послышалось шуршание, тихое, как будто кто-то слегка задел снежную шапку на ветвях и та опала на землю.       Лесник моментально подскочил и принялся вглядываться во тьму, но безрезультатно, везде один снег и деревья.       «Ветер шумит», подумалось ему. Он сел обратно и продолжал.       — Этот мужчина говорил, что за некоторое время до смерти, этой девушке стали являться какие-то звери. Звери, которых она не могла описать. Все подумали, что у ней с головой что-то случилось, но все равно насторожились и с опаской ходили по лесу. Так вот, через какое-то время она перестала вовсе выходить из дома, заколотила окна, заблокировала двери и ни с кем больше не общалась, а потом, через несколько месяцев, народ заметил, разбитое окно на втором этаже ее дома и кровавые следы, ведущие к лесу. Там и нашли ее, лежащую под деревом, всю оборванную, со сломанными ногами. Люди решили, что она выбросилась из окна во время одного из своих припадков, а потом долго бежала в лес с разодранными ногами, где либо замерзла, либо от боли умерла. Но поговаривают, что у нее на двери нашли следы не то когтей, не то зубов… В общем, обычная казалось бы история, но теперь…       Билл смотрел на лесника молча и слушал. Его лицо не выражало больше скорбь, но лишь нарастающий с каждой секундой ужас.       — Она сказала… — проговорил он с трудом. — Она однажды сказала, что у них острые зубы…       Снова послышалось шуршание, но уже ближе. Лесник едва обернулся и тут же увидел отблеск глаз в темноте, как минимум две пары, на расстоянии метров десяти.       — Волки, — сказал он с почти пугающим спокойствием. — Билл, не дергайся и не кричи, держи Риджи при себе. И не смотри им в глаза.       Браун снял ружье с плеча и взял его одной рукой, а второй поднял загоравшееся полено из костра. В свете импровизированного факела он увидел двух волков, крупных, мускулистых, которые уже пригибались к земле от огня, но уходить не собирались.       — Вот же черт… — он отвернул голову. — Придется стрелять, так просто не уйдут, огня не боятся. Уши закрой, будет громко.       Лесник медленно положил полено на землю, следя за гостями искоса, и как только вернулся в исходное положение, взвел ружье и выстрелил, быстро прицелившись.       В воздух взметнулись снежные хлопья, окропленные кровью, оглушительный звук выстрела смешался с криками умирающего животного. Лесник тут же схватил факел и пригляделся: волков больше не было, только кровавые кляксы остались на их месте.       — Здесь оставаться нельзя, — сказал быстро Браун, подходя к Биллу. — Нужно перебираться куда-то еще.       — Как?! — вскрикнул Билл. — Куда? Мы не найдем здесь больше ничего!       — Они вернутся. Если и не эти два, то другие.       — Но они ведь и там могут быть, правда? — Билл начал паниковать. — Они везде могут быть! Во всем этом чертовом лесу!       — Могут, но насчет этого места мы точно знаем. Нельзя здесь оставаться.       Браун подошел к Риджи и наклонился над ним.       — Надо идти, дружок. Тебе совсем дурно, я вижу, — он погладил пса, тот открыл глаза, взглянул на хозяина послушно и заскулил. — Я понимаю, понимаю. Ничего, все будет хорошо.       Через несколько минут, Браун собрал все вещи, какие смог, соорудил из нескольких поленьев что-то вроде волокуш, на которые он постелил ветви с хвоей, а затем с кряхтением и руганью усадил Билла и дал ему на руки Риджи. Импровизированные сани получились совсем уж жалкими, но дело свое делали исправно, так что через пару минут у потушенного костра никого не осталось.       Браун перебирал ногами в снегу, стараясь держаться прямого направления, в ту сторону, где ему чудилось домашнее тепло. Конечно, это было наваждение, но ему так хотелось поддаться, что он не мог удержаться, да и незачем было. Занималась метель, вот-вот снова начнется шквальный ветер, видимость будет нулевая. Если их и найдут, то точно не в ближайшее время.       — Ты знаешь, куда идешь? — крикнул Билл. — Уверен, что не заберемся слишком далеко?       — Уверен, — крикнул в ответ Браун.       Он соврал.       Через пять минут снег снова начал больно хлестать по щекам, увлекаемый ветром, горизонт заволокло метелью, а ничего похожего на укрытие так и не было вокруг.       Метель сводит с ума, он это знал лучше других. Браун ходил в походы в снежные леса, как только научился стоять, он видел все, что только мог видеть человеческий глаз. Как люди мечутся с места на место с криками, валяются в припадках, лезут на деревья, падают с них, ломают все, что можно сломать, убивают друг друга. Страх смерти, древний, как сама жизнь, вперемешку с безнадегой, отчаянием и агрессией делает из человека опаснейшую тварь, он знал это как никто. В метели он видел голодных, жутко злых волков, проснувшихся медведей, способных одним ударом расшибить человека в лепешку, видел бешеных песцов, истекающих пеной, с безумными глазами, один раз видел даже, как росомахи загрызли волка. Но такого он не видел никогда…       Во мгле, буквально в нескольких шагах от него, стояла тварь размером со среднего медведя, темно-серая, со светло-коричневыми лапами, огромной мордой и густой шерстью на загривке, похожей больше на иголки дикобраза. Тварь раскачивалась из стороны в сторону, словно ветер ее сдувал, но вдруг резко подняла свою острую как обточенный булыжник голову и пригнулась к земле, как будто готовясь к прыжку.       С истошным воплем Браун выхватил ружье из-за спины и выстрелил в зверя, который тут же отпрыгнул обратно во тьму и скрылся.       — Ты что творишь?!! — кричал Билл, но лесник его не слышал, он надрываясь бежал вперед, таща на себе сани.       Его обуял ужас, который он видел, но никогда сам не ощущал – лес пришел за ним. Он шел в метель, уже не слушая, как там надрывался Билл, чтобы образумить лесника. Теперь все было неважно, теперь он столкнулся с тем, чего никогда не видел, и это что-то висит у него на хвосте.       Вот он прошел опушку. Уже тяжело двигать ногами. Вспомнил, как подобрал Риджи. Все тявкал и тявкал, как бы играясь. Сначала Браун раздражался, но потом полюбил этого щенка. Он бы и не отдал его, если бы тот мальчик вернулся. Они будут вместе до самого конца.       Вот минула еще гряда деревьев, дошли до еще одного вывернутого с корнем. Такое дерево пилили друзья его отца, когда он впервые пошел в поход. Тогда один из попутчиков сорвался со скалы и сломал шею. Его отец помогал тащить тело домой.       Еле прошли еще сотню метров, перед глазами уже плыло, Браун чувствовал, что задыхается. Уже вспоминал глаза своей дочери. Она перестала дышать прямо у него на руках. Он ненавидел весь мир в тот момент. Вспоминал сына, жену… Удивительно, никак не мог вспомнить ее голос.       — Какой же он был… — выдохнул из последних сил Браун и вдруг увидел перед собой холм.       Да. Тот самый холм с выбоиной, навесом, опавшим снегом и сожженным костром.       Они прошли кругом.       Браун упал на колени и заплакал. Все кончено, он знал. Все кончено.       Метель свистела безжалостно, занося собой все, что было вокруг, в душу залетал снег и там же таял, оставляя за собой лужи слез. Волки вернутся, это точно. И эта тварь, огромная, с шерстью иголками, с мордой булыжником…       — Браун! — он услышал. — Браун!!! Черт возьми, Браун!       Кричал Билл. Он слез с саней и на руках полз к леснику, замершему в снегу.       — Браун, вставай! Надо укрыться, срочно! Куда ты палил?!       Лесник замер.       — Ты не видел ту тварь?       — Какую тварь? Господи Боже, ты с ума сошел?!       Браун оправился и попытался встать. Да, он сошел с ума. Так же, как сходили с ума те, за кем он шел и кого он вел в метель. Проклятый лес приходит за каждым, кто задерживается в нем слишком долго.       Он пристроил сани на том же месте и сел рядом с Биллом.       — Один патрон остался, — проговорил Браун. — Огонь не разожжем. Ни дров, ни трута. На волков тоже не хватит, вернутся под утро еще раз и все. Я вас не отобью.       Билл вздохнул и закашлялся.       Браун снял с него Риджи, укрытого хвоей, и пристроил у себя на коленях. Пес скулил от боли и холода, он трясся и беспомощно смотрел на хозяина. Лесник не мог смотреть на своего любимца, он накрыл его глаза ладонью.       — Я знаю, дружок, — его голос дрожал. — Я не могу тебе помочь.       Риджи как будто тоже все понял, свернулся калачиком на коленях хозяина и тихо поскуливал.       — Браун, — сказал вдруг Билл. — Браун, спасибо тебе за помощь. Но кажется, нам пора расставаться. У тебя есть еще силы, ты можешь идти. Но меня не утащишь. И пса тоже.       Лесник поежился от холода.       — Я не могу вас бросить. Да и сам никуда не доберусь. Нет уж, останусь тут.       — Не глупи. Остался один патрон, судьба такие шутки шутит неспроста, — Билл снова закашлял, у него пошла кровь носом.       — Не верю я в судьбу, — Браун уложил Риджи обратно и встал. — Не могу вас бросить.       Ветер крепчал, унося все больше и больше снега за собой. Трое путников оказались в ловушке без выхода и были вынуждены медленно погибать от холода.       — Можешь сам выбрать, кого пристрелить, — сказал Билл и застонал от боли: сломанные ребра дали о себе знать.       Браун не мог двигаться. Он смотрел на двух умирающих и не знал, что делать. Последний раз таким беспомощным он себя чувствовал, когда держал на руках умирающую дочку. Он ненавидел весь мир. И сейчас он ненавидел этот чертов лес, эту метель, свою идиотскую выходку, лишившую их малейшего шанса на выживание…       Стоны обоих умирающих разносились далеко, ветер как будто специально обмазывал страданием все вокруг, словно извращенный, жестокий художник обмазывает свои холсты кровью и слезами. Пес и человек, оба с жизнями, оба с историями за спиной, с любовью, с привязанностями, теперь были обязаны умирать от боли, от холода, от вездесущей несправедливости.       «Ненавижу этот мир», думал Браун, «пусть сгорит к чертовой матери».       Метель звенела в кронах деревьев, измученных ветрами, снег с гулом валился на землю. Теперь в лесу правила одна только метель, властительница всего и вся, повелительница жизни, повитуха смерти.       Раздался хлопок и тут же улетел по ветру, а за ним ушел и стон.       «Вот и все», подумал Браун.       «Вот и все», вторил ему ветер.