Серый шоколад

Темно. Очень. Темно и страшно. А еще просто до чёртиков холодно. Гермиона не использует согревающее, потому что боль на кончиках пальцев от холода немного приводит в себя. Она в тонкой куртке, накинутой прямо поверх мантии, а на улице как назло этой ночью ударил мороз и всё засыпало снегом. Она стоит недалеко от Хогсмида, вся укрытая пушистыми снежинками, которые надолго остаются на ее волосах, и дрожит как испуганная Пикси, не представляя, что будет делать, если он не придет. Но ведь он обещал. Да? Он никогда не подводит. И всегда исполняет свои обещания, несмотря на то, что его фамилия — чёртов Малфой. Самая скандальная фамилия в мире, которой исписаны обложки Пророка вдоль и поперек. На каждой странице, на всех колдографиях, в каждом разговоре даже среди студентов. МалфойМалфойМалфой. У Гермионы практически не осталось сил слушать всё это. Каждый чертов день, с раннего утра до позднего вечера она слышит его фамилию из абсолютно разных источников, но смысл не меняется никогда. «Драко — Пожиратель Смерти!» «Малфой — Предатель! Он работает на Волан-Де-Морта!» «Так и знал, что он больной ублюдок!» — Хватит! — шепчет Грейнджер, обхватывая голову руками. Голоса звенят в ее голове бесконечным потоком. Выдержать невозможно, черепушка буквально раскалывается на несколько частей. Зелья уже давно не спасают. Ее всегда спасал только он. Но… Она ждет. Он обещал быть ровно в полночь на этом самом месте. Это особенное место для них. Когда-то давно они впервые поцеловались здесь. Это было во время ссоры. Малфой не нашел ничего лучше, как закрыть рот всезнайке своим языком. Что-то произошло тогда. Их обоюдное недовольство едва ли было настоящим хоть на йоту. Около недели они пытались переварить произошедшее, а потом приняли всё, как данность и поцеловались снова. Грейнджер и понятия не имела в свои четырнадцать, что можно так много и часто целоваться, как того требовал Малфой. А еще она даже представить себе не могла, насколько змееныш может быть заботливым. Она была счастлива каждую минуту этих долгих четырех лет. Каждое мгновение было наполнено любовью. Даже когда они ссорились. Или когда делали вид, что безразличны друг другу на общих занятиях по зельеварению или в Большом Зале. Жизнь не перестала быть наполнена любовью даже когда он ушел к Пожирателям. Она знала, конечно. Видела уродливое тату на его руке. Еще когда ни о какой войне и речи не шло — у него уже была Чёрная Метка на предплечье и жуткий испуг в глазах. Он не хотел этого. И в это не поверил бы ни один человек во Вселенной, кроме нее. Она знала его наизусть, могла читать все его мысли и ощущала ровно те эмоции, что ощущал он. Драко был подавлен. Морально убит. И расколот на мелкие осколки, собрать которые было почти невозможно. Но он не мог иначе. Ему едва исполнилось семнадцать, когда всё это началось. Отец затащил его за собой, будучи уверенным, что сын готов продолжать продвигать ту чушь о чистоте крови. Люциус не знал, что к тому моменту его сын уже три года поклонялся только своей грязнокровке, и плевать ему было, какого цвета кровь течет по ее венам. Да хоть яд. Эти двое так сильно любили друг друга, что не каждому в жизни было дано это испытать. Драко попытался объясниться, но долгое наказание Круциатусом в подвале Малфой-Мэнора крепко-накрепко заткнуло ему рот. Грейнджер еще долго держала ночами его за руку, потому что он в панике подскакивал и кричал в темноту. Последствия непростительного. И она сама тогда запретила ему признаваться отцу. Запретила даже заикаться о том, что он хочет предать Пожирателей. Потому что понимала, что они спокойно могут убить. А этого допустить она не могла. Они жили так несколько месяцев. Он сбегал с занятий или ужина к Пожирателям, а она с замиранием сердца ждала его возвращения. Не дышала все это время, и делала первый вдох только когда он появлялся на горизонте. О них не знал никто. Лучшие друзья, родители, профессора — никто. Доверять нельзя было никому, и всё же Гермиона боялась, что их тайна раскроется и в один жуткий день он просто не вернется. Он часто был там, с ними, а потом восстанавливал силы в объятиях Гермионы, потому что после всего увиденного там их просто не оставалось. Малфой страдал. Он боялся за Грейнджер и не понимал, как сохранить ее безопасность. Он не простил бы себе, если бы с ней что-то случилось. Они умудрялись видеться даже когда Грейнджер с ее придурками приходилось слоняться по миру. Порой у них было всего несколько секунд: опасных, но самых прекрасных. Их едва хватало на прикосновение губ, но увидеть друг друга живыми было гораздо большей наградой. А потом он пропал. Его перестали отпускать. Люциус начал подозревать что-то, стал давать ему более мерзкие задания, испытывать на прочность. Убивать. Не физически — но морально. С каждым днем только сильнее. Они виделись в Малфой-Мэноре. Он жмурился и пытался не орать в потолок от безысходности, пока она кричала от боли от издевательств его сумасшедшей тетки. Малфой знал, что прояви он слабость — умрут они оба. И, скорее всего, Гермиона умрет на его глазах. Мучительно и больно. Поэтому он молчал. Сжимал челюсти так сильно, что боль простреливала каждую нервную клетку, но старался держаться до последнего. А потом они виделись на войне. В полуразрушенном Хогвартсе, среди суеты, погибших студентов и кучи крови от ранений. Гарри победил, они победили, но когда всё закончилось — она не смогла отыскать его глаза в толпе. Уже после, когда немного подутихло, она нашла в кармане записку. Понятия не имела, когда он успел ее подбросить туда, но этот клочок бумаги тогда казался самым ценным в мире сокровищем. Он написал место и время, без лишних подробностей, и заколдовал записку так, чтобы никто, кроме нее, не мог этого прочитать. И она стояла. В этом самом месте в нужное время. Ровно так, как указано было в записке. С тех пор прошел месяц, может, он забыл? Или… Она не хотела думать, что «или». Каждое из этих «или» было хуже любого страшного сна. Или он не захотел. Или он не смог. Или он у… Она не хотела даже думать об этом. Ее сердце всё еще было наполнено любовью и самыми нежными чувствами, а значит, он точно был жив. Они ведь точно были предназначены друг другу судьбой, потому что так остро чувствовали друг друга. И Грейнджер точно знала, что он жив, но так сильно боялась ошибиться… Снег всё еще падал на волосы, а Гермионе всё еще было плевать на это. Она всё еще дрожала от холода, и всё еще специально не накладывала согревающее. Чтобы окончательно не отключиться от мира за пугающими и грустными мыслями. Она не знала, зачем он ее сюда позвал. Надеялась, что им хватит времени в этот раз хотя бы обнять друг друга. Его не хватало слишком остро. Настолько, что Грейнджер раздражали все влюбленные парочки Хогвартса. Потому что ее любовь не приносила вестей уже целый месяц. Она прождала еще час. Ветер пробирал уже до костей, а пальцы рук, кажется, посинели от холода. Даже слез не было. Она не понимала, что чувствует, кроме пустоты и боли. Нужно было уйти. Он не придет. Вернуться в Хогвартс и попытаться уснуть. А завтра проснуться и снова делать вид, что всё замечательно. Но ноги не двигались, оставаясь на месте. Он ведь должен прийти… Записка с местом и временем — его обещание прийти! Еще через пару минут, когда очередной поток ветра пробрался под мантию и оставил на нежной коже ожог, она почти потеряла веру. С трудом сделала один шаг в направлении Хогвартса. Второй… А потом глухой хлопок аппарации. И громкий стук, смешанный с тихим стоном. Она обернулась и все силы вмиг вернулись в ее тело, потому что он пришел. Он лежал на снегу. Его волосы сливались с белым снежным покровом, но черное пальто служило неким ориентиром в темноте. — Люмос, — прошептала Гермиона, двигаясь к точке аппарации. Легкие сперло, невозможно было дышать. И сердце… Кажется, оно перестало биться. — Драко! — закричала она, падая на колени. У него было мало сил. А еще глубокий порез на щеке и, кажется, что-то с ногой. Нужно было осмотреть его полностью, но возможности не было. — Гермиона… — прохрипел он, растягивая губы в болезненной улыбке. — Молчи! Молчи сейчас же! — она доставала из своей бездонной сумочки всевозможные бутылочки. Содержимое одной отправила ему в рот, заставляя проглотить, другой залечила рану на щеке, дала еще одну выпить. Малфой указал пальцем в район живота и Грейнджер чуть не стошнило от вида крови и месива. Ей казалось, что его кромсали, как кусок мяса. Причем делали это только с кожей, не задевая внутренних органов. Наказывали. О боже… что он… Она потратила все запасы зелий, но залечила ему все раны. А с переломом ноги всё равно пришлось бы идти к Помфри, но обезболивающее немного помогло ему прийти в себя. Когда Гермиона закончила — наткнулась на его взгляд. Драко всё еще лежал на снегу в луже собственной крови, но смотрел на Гермиону с теплой улыбкой. А потом протянул ей руку. Она вложила в нее свою и они сразу переплели пальцы, по очереди их целуя. — Что случилось? — прошептала она. Уже не было холодно. И темнота не казалась такой пугающей. Было… хорошо? Просто он был рядом, а в остальном она уже давно не нуждалась. — Мы свободны, Грейнджер, — прошептал он, улыбаясь. — Совсем свободны. Я больше не Пожиратель. Мы мило поболтали с отцом. Она закрыла глаза. Всё внутри искрилось разными эмоциями. Счастьем за то, что они навсегда теперь есть друг у друга. И болью за то, что пришлось пережить Драко. Гермиона наклонилась и оставила на его губах полный нежности поцелуй. — Помогу тебе встать. Тебе нужно к Помфри. — Ты готова пойти туда вместе? Едва ли он имел в виду прогулку в больничное крыло. Весь Хогвартс в целом. О нем говорили, как об ублюдке уже долгие месяцы. Малфоя ненавидели. Единицы со змеиного факультета сдерживались от высказываний. И она. Он спрашивал, готова ли Грейнджер войти туда вместе с ним и отбиваться от этих нападок вместе. Она без капли раздумий кивнула. А потом помогла ему встать и, придерживая за бок, повела к школе, чувствуя, что жизнь в один миг стала лучше. Готова ли она пойти с ним? Да хоть в пекло. Главное — чтобы вместе.