Немного из другого мира.
Безумие.
***
Вообще, можем ли мы что-то сделать с собой, со своей собственной головой, с подсознанием, сознанием, бездумным и бессознательным? Вопрос интересный. От чего все это происходит, от чего идут все наши действия и помыслы, мечты и желания, стремления. антипатии, симпатии? Воспитание? Генетика? Социальное окружение? Комплекс всего этого? Тянется ли одно за другим? Может ли лишняя строка в этом уравнении, неправильная и неестественная, разрушить прекрасную цепочку наград судьбы? Или наоборот? Может ли от уток уродится лебедь и иначе? Станет ли лебедь уткой, а утка лебедем при правильном воспитании? — Тема других миров давно волнует сознание ученых, — говорит Вегапанк, расхаживая по своей лаборатории со сцепленными за спиной руками. — Антонов, Ганс Моравек, Бруно Маршал — все эти великие умы бились над пониманием и осознанием чего-то за гранью нашего мира. Чего-то, что не поддается нашему воображению. — Уверяю вас, в моей вселенной скорее ваша «воля», гиганты, морские твари и еще много всего — не поддается воображению. Если бы мне сказали раньше, что я все это увижу собственными глазами, — ока качает головой, — Я бы ни за что не поверила. — Как и многие жители Ист Блю, — она вздрагивает от его голоса, порывисто оборачивается, хлопая глазами. Драгон кивает Вегапанку в знак приветствия. Неторопливо входит вглубь комнаты. — Безопасность порождает уверенность в том, что лишь то, что ты видишь — реально. — А это как-то иначе? — криво усмехается девушка. — В мире есть вещи, которые лучше не видеть и не чувствовать, — слова звучат искусственно. Словно и не он говорит. Или не о том, о чем идет речь. — Я это понимаю, но лишь увидев и почувствовав можно в полной мере их осознать, — он не находит что на это ответить. — Мне надо переговорить с Вегапанком наедине, — выжидающе смотрит Драгон на гостью из другого мира. — Хорошо… — она поднимается, бросая взгляд на ученого, полный надежды и мольбы, — я же могу зайти позже? — Да, конечно… — она очень хочет домой. И это слишком очевидно. Провожая ее взглядом Драгон не может отделаться от чувства какой-то первобытной беспомощности. Невнятной угрозы собственному рассудку и даже жизни. Это ощущение тяжелым спутником преследует его уже слишком долго…еще задолго до нее, но с ней обрело физическую форму. Оно стало ею. И это не может не волновать его. Когда ты делаешь то, что никто не делал. Бросаешь вызов силе, которую кажется невозможно победить — ты должен быть холоден внутри. Ты должен быть готов выстоять любой шторм и любую катастрофу. Но если она не снаружи, а внутри? Как успокаивают бури внутри людских сердец? — Я так понимаю ты здесь за тем, чтобы я приостановил исследование ее попадания сюда? — когда шаги девушки утихли, спросил Вегапанк, прекрасно зная своего старого друга. — Да, — сухо отвечает Драгон. — Нам стоит сейчас сосредоточится на других, более важных вещах, пока на это есть время. — Не обманывай себя и меня, — протягивает уставше ученый, доставая свою курительную трубку, — мы оба прекрасно понимаем, что причина совсем не в этом… Драгон закрывает глаза, стараясь подавить эмоции, которые спутанным клубком шелестят внутри. Вегапанк прав, как прав почти всегда. Причина не в этом… Но настоящую причину все же стоит еще поискать. Она не может быть столь банальна, как нужда мужчины в женщине. Только не с ним. Он прошел пламя вулканов, бесконечно глубокие воды Нового мира, лед островов и кровь Дозора. И сердце его не дрогнуло. И он оставался камнем, скалой, что способна выстоять любую угрозу. Однако даже на скалы есть управа. Даже их может расколоть время. Даже на них растут цветы. Ядовитые цветы. — Здесь что-то не так, — говорит он спокойно. — Я думаю нам стоит понаблюдать за ней еще какое-то время прежде, чем помогать. — Как скажешь… — глубокомысленно тянет ученый.Обманывай себя дальше, Драгон.
***
— Вы?! — порывисто и испуганно вздыхает девушка. Мужчина мрачной тенью стоит у двери, буравя ее тяжёлым взглядом. — Что вы тут делаете?! — Не стоит задавать столь тривиальных вопросов, — она бледнеет, краснеет, злиться, хмурится. Как ребенок, что совершил ошибку, но не хочет ее признавать. Хотя для этого мира она и есть ребенок… — Мне кажется все точки над «i» расставлены. Я все написала в письме, что оставила. Вы не помогаете мне. Я не дура, вижу, что вы лишь обрубаете мне шансы найти путь домой, обратно в свой мир. Вы считаете меня шпионкой, сумасшедшей, агентом правительства. Чем-то из этого или всем сразу. Вы говорите об этом всем, кроме меня… И многие уже действительно думают, что это так. Поэтому, раз вы мне помочь не можете, я помогу себе сама. Я уже освоилась в этом мире и справлюсь, — она замирает, кусая губы, снова вся сжимаясь, спасаясь от этого мира в себе. Он следит за каждым ее вздохом, за каждым движением глаз. Он чувствует что-то рычащее внутри. Что-то неудержимо рвущиеся наружу. С каждым мгновением, что она рядом. С каждой секундой и каждым ударом ее сердца, что пульсацией проходит по ее артериям. Он понимает, что это что-то с чем не сможет бороться. Что-то страшнее ужасов Мирового правительства и всего Гранд Лайн, от Реверс Маунтин до Рафтеля. — Я больше не буду вас беспокоить, будьте уверены в этом, — заканчивает свою речь гостья другого мира, обнимая себя руками. Она чувствует… Чувствует опасность исходящую от этого человека. Раньше она шепотом шипела где-то рядом, теперь это похоже на звон гигантского колокола вблизи. Девушка делает шаг назад, чувствуя нарастающую панику. Удушающую энергию мужчины перед ней. Ей вспоминается его же собственные слова: «В мире есть вещи, которые лучше не видеть и не чувствовать» и теперь она отчетливо понимает, о чем они были. Королевская воля. Она чувствует ее у своей шее. Удавку, что там уже непозволительно давно, но так неожиданно была ею обнаружена только сейчас. Этот безумный мир. Он поглотил ее полностью, напал исподтишка и утащил в свои пучины. Безоружную, обессиленную, одинокую. Он бросил ее аккурат в пасть к зверю. Он преподнес ее чудовищу, чтобы накормить его. Из всех аномалий этой вселенной, из всех опасностей… почему именно эта? Почему именно свобода была забрана у нее там, где свободу должны возвращать?Ваша революция, Драгон, одна большая ложь.
— Ты не можешь помочь себе даже в этом. Ты лишь думаешь, что понимаешь этот мир. Его опасность… Но ты ничего не понимаешь, — подходя ближе, заставляя ее невольно шагать назад, он прижимает ее к стене, нависая пугающей тенью. — Мы возвращаемся. Хочешь ты этого или нет. — Нет, — сипло отвечает она, стараясь унять невольную дрожь. Что-то внутри с оглушительным хлопком рвется и его пальцы грубо впиваются в ее челюсть, закрывая рот и заставляя поднять взгляд. В его глазах плещется тьма. Тьма необъятного желания получить то, что ему не причитается. Порочная жадность, которую так отрицала его философия. Жадность в которой погрязли все высшие и сильнейшие мира этого. И он теперь тоже. — Мы возвращаемся. И больше ты никогда не покинешь Революционную армию, — приговором звучат уже его слова. Слова того, что наконец стало его частью. Источником власти может быть всего три вещи: насилие, авторитет или право. Об этом можно сколько угодно рассуждать. Но все приходит к одному:Мотив у власти лишь один — человеческие чувства.