Всё под контролем

В третий раз Нанами заставляет её раздвинуть ноги, садится (всё ещё полностью одетый, только галстук снял и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки) между её ног, кладёт широкую ладонь на её живот. На этот раз он её не связывает, но сам укладывает на кровати, как куклу: раздвинув колени и устроив её ладони под затылком. Нобара даже рада — сама бы она не знала, куда деть руки, раз трогать его нельзя. Прикосновение клинка к коже прохладное и твёрдое. Оно не ассоциируется у Нобары с опасностью, только с кровью (немного) и возбуждением (сильно). Должно быть, она нетерпеливо скулит. — Тихо, — приказывает Нанами. Клинок прикасается к её губам — легко, почти невесомо. Молчи. Это возбуждает почти до боли, и хочется свести бёдра, пытаясь унять тянущее чувство внизу живота. Маги дзюдзюцу — психи. Это, думает Нобара, не оскорбление, просто констатация факта. Потому что если не становятся психами, то или быстро ломаются, или умирают. Выживают самые ебанутые. Лезвие упирается ей в подбородок — если немного надавить, легко пробьёт ей кожу, сломает нижнюю челюсть. Про себя Нобара всё знает. Лет до пятнадцати она думала — это все кругом поехавшие, одна она нормальная. Только изгоняла проклятия, используя гвозди и чужую плоть. Гвоздями протыкала их и иногда себя, а так нормальная, абсолютно точно. Потом Нобара попала в Токийский технологический колледж магии, отлично вписалась в команду, и признать себя такой же ебанутой оказалось очень просто. Клинок проходит по её шее — так, что острие почти оставляет на коже свой след. Одно сильное нажатие, и она умрёт, захлебнувшись кровью. Не худшая смерть для мага, если подумать. Это нормально, думает она, у всех магов фляга свистит, только у каждого в свою сторону. Нобара, должно быть, мазохистка. А что до Нанами, думает Нобара, ему нужен контроль. Удачно же вышло, что они нашли друг друга. Клинок касается ложбинки между грудей — слышно, как потрескивает разрезаемая ткань. Белью конец. Острие клинка проходит по её соскам. Холодное. Если он повернёт лезвие плашмя, оно будет чуть липким от крови. Она про себя всё ещё в Сибуе решила, когда он врезал тому ушлёпку, ну, у которого ещё был меч с ладонью. Если бы не Нитта, Нобара прямо там бы трусы стянула, пока возбуждение после драки не схлынуло. Она же чуть было не умерла девственницей. Клинок на её животе. Он ведь может вспороть ей живот, как рыбе. Ей не хватит сил даже замедлить его. Нобара всегда знала, чего хочет, поэтому прямо ему всё сказала. Почти всё. Кроме того, что хочет свой первый раз не с таким же неопытным, как она сама, ровесником. Нанами сперва говорил: им нельзя. Она слишком молода. Это безответственно с его стороны — хотеть её. Делать такое с ней. А она про него много чего думала. Про цепи там, подвешивание, порку, шибари, про минет до рвоты или что он душит своих любовниц. Или что-нибудь этакое с тесаком... Не то, чтобы у Нобары был реальный опыт, но она умела гуглить. В первый раз Нобара, устав спорить, стянула футболку и швырнула в него. Это сработало. Может, потому что лифчик она предусмотрительно не надела. Если Нанами начинал действовать, он не сомневался. Он тогда связал ей руки за спиной своим галстуком, уложил на футон, до конца раздел и просто гладил её, прикасаясь везде. Ладони у него были горячие и грубые, мозолистые, и это было неожиданно очень приятно: прикосновение шершавой кожи к нежной и очень мягкой, особенно на груди. Он водил ладонями, как слепой, прикасаясь то мягко, почти невесомо, то грубо, к её лицу, шее, груди, животу, бёдрам, ногам. Хорошо, что она не боялась щекотки. Нобаре плакать хотелось — так сильно ей нужно было в ответ прикоснуться к нему. Нобара извивалась под его руками, пытаясь освободиться, кажется, даже ругалась, слишком яростная, слишком злая, не умеющая просить, только требовать. Если бы она дотянулась, она бы его укусила. Он тогда не сказал ей молчать, но в какой-то момент навис над ней, обхватил ладонью её подбородок, нажал пальцами, заставляя открыть рот, и поцеловал. На самом деле ей было все равно, как сильно он целовал её и где его руки гладили её кожу — его прикосновений было мало. Нобара никогда не думала об этом, но оказалось, она жадная. Ей нужно было больше. Он даже не попытался вставить в неё хотя бы палец, но этого оказалось и не нужно. Оргазм немного примирил её с тем, что секса в общепринятом смысле — с проникновением — у них не было. Нанами даже штаны не расстегнул. И не позволил ей к себе прикоснуться, несмотря на явный стояк. Ей до ужаса хотелось его хотя бы потрогать. — Это всего лишь царапина, — говорит он спокойно, проводя ладонью по оставленному тесаком следу. Размазывает по её коже кровь, потом осторожно слизывает, словно извиняясь, что её запачкал. Вот с тесаком Нобара угадала. Во второй раз он сказал: «Это сложно объяснить». Добавил: «Я тебя не порежу». И принялся разворачивать из обмотки свой тесак. Нобара сидела на кровати, как примерная ученица, и старалась не сжимать бёдра, воображая, как он сперва трахнет её рукояткой тесака, и от этого ещё больше возбуждаясь. Платье у неё, и без того недлинное, задралось так, что если бы не колготки, было бы видно бельё. С расчётом на это Нобара его и выбирала. Спустя пару минут она скулила и стонала, кусая подушку, неловко согнутая, с оттопыренным задом и связанными всё тем же галстуком за спиной руками, а Нанами, тяжело дыша, срезал с неё колготки, платье и бельё. Оказалось, что ощущение холодного острия на спине, ягодицах и в промежности куда более приятно, чем то, что Нобара себе вообразила. Даже удивительно, что он нигде её не поцарапал, как бы она ни вертелась. Она осознала, что кончила от того, что между ног тёрлась рукоять его оружия, и Нобаре даже не было стыдно. Подушку потом, должно быть, было не отстирать от её туши. А платье и бельё он ей после купил новые. Он кладёт ладонь ей на живот, и под ней на коже остаются капли крови. Выражение его лица нечитаемое и зрачки расширены так, что радужки почти не видно. Он водит лезвием по внутренней поверхности бедра и между её ног. Нобара старается не думать, что она настолько намокла, что из неё течёт. Одно неверное движение, и она истечёт кровью прямо тут. Не то, чтобы Нобара очень этого боялась. — Ты совершенство, — говорит он, прижимаясь губами к её лобку. Нобара скулит и хнычет от возбуждения. Она отчаянно хочет, чтобы он был на ней, лёг сверху всем весом. Или под ней, весь такой напряженный. Если бы не тесак между ними, она может и рискнула бы не подчиниться. Кинулась бы, уронила бы его спиной на кровать и села бы сверху. Он ласкает её пальцами, снаружи, на бёдрах, а потом внутри — давит, ощупывает её, бесстыже влажную и горячую. И Нобара ненормальная, потому что этого ей хватает, чтобы кончить. Потом Нобара шипит и ругается, заставляя его сидеть смирно и позволить ей забинтовать ему руку. Он ведь держит лезвие за режущую кромку. Вот ненормальный. И никакая у него не царапина — порез глубокий, будь он чуть глубже и длиннее, Нобара оттащила бы Нанами в больницу: она кое-что понимает в этом, сама бы зашить не рискнула. Он неловко извиняется. И у него стояк. Нобара говорит: ладно, так и быть, она его простит за это. Если, конечно, в четвёртый раз будет так, как она скажет. А пока она ещё немного о нём позаботится. Нобара берет тесак — она держит его за рукоятку — и приставляет острие к шее Нанами. Заставляет лечь спиной на кровать. И садится на его бёдра сверху.