Не/одностороннее

Минхо так сильно хотелось потрахаться. Господи. Лет пять назад, семь, девять, когда все его сверстники только и говорили, что о сексе, были им одержимы, Минхо был занят танцами. Весь пубертат он, конечно, дрочил, потому что, ну. Член вставал, а с таким не особо потанцуешь. Но он не испытывал к этой огромной части подростковой жизни особого интереса. Он хотел добиться успехов в ремесле, а не в том, чтобы трахнуть кого-то. И, как оказалось, он очень много проебал. Сейчас, лёжа на кровати в номере парижского отеля, в ранние одиннадцать двадцать вечера, он осознавал весь ужас своего положения. Он уже был в душе, он уже подрочил. Он уже кончил! И он не получил никакого морального удовлетворения. Оргазм был механическим, вымученным. Минхо после этого даже немного затошнило — от грязности и неоправданности всего произошедшего. Это было бессмысленно. А оргазм вообще бывает осмысленным? Минхо переворачивает непослушное тело, всё ещё завернутое в мокрое, уже неприятно холодное полотенце. Ужасно лень переодеваться — в этом, как и в его дрочке пятнадцать минут назад, не было никакого смысла. Хотя ему следовало бы поторопиться. И ладно. Он знал, как сделать оргазм осмысленным. Значимым. Для этого как минимум нужен человек. В идеале — тот, к которому есть влечение. Застонав в своей безысходности и беспомощности, Минхо перекатывается дальше — и оказывается животом на соседней половине кровати. А лицом — в чужой подушке, пахнущей его собственным шампунем. Потому что он позволил Джисону не брать свой — зачем таскать, ты и так везёшь все свои многоступенчатые умывалки. Всё равно — блять — мы будем в одном номере. Зачем он согласился — Минхо не задаётся этим вопросом. Он знал, что это самое естественное, что он мог сделать. Разделить номер со своим любимым Хани, чаги, Джисони. Объедаться поздним ужином прямо в одеяле единственной кровати. Смотреть тупые видео на ютуб до чесотки в глазах. Смеяться со всяких дуростей. Засыпать вместе. Это были они. И когда Джисон, с привычным ему смущением предложил хён, ты не хотел бы, Минхо даже нахмурился от такой нерешительности, потому что конечно, чаги-я, что за вопрос. В тот момент Минхо и не думал о своих хорни-приступах, отголосках его подавленного пубертата, которые уже раз пять за последние пару месяцев заставляли лезть на стену от желания и постоянно дрочить. А когда — не в первую ночь и не во вторую, а на третью ебаную ночь, уже после всех выступлений и нервов, когда они не потеряли сознание, еле добравшись до кровати, а нормально, почти с удовольствием от жизни закутались в одеяло, Минхо понял, что натворил. Джисон прижимался слишком близко. Его дыхание слишком обжигало ключицу. Его живот слишком резко давил на тазовую кость при дыхании. Его рука слишком нежно обхватывала за рёбра. Пиздец пиздец пиздец. У Минхо не встанет на его милого маленького Джисони, не когда он доверчиво жмётся к нему во сне. Влажное сопение прерывается причмокиванием, а потом возобновляется. Это длится секунду, но этого более чем достаточно для ярчайшей картины перед глазами: Джисон на коленях и обхватывает головку члена Минхо именно с этим звуком. У Минхо не было шансов не затвердеть в ту ночь. Он как-то справился тогда. Выбрался из-под Джисона, несколько минут, как маньяк, стоял над кроватью, убеждаясь, что младший точно спит. Агрессивно заткнул внутренний голос с идеей коснуться себя прямо здесь, перед спящим виновником стояка. В ванной пытался охладить лицо — и, прости господи, член — водой из-под крана. Быстро сдался и тихо передёрнул в раковину: хватило только мысли о подрагивающих ресницах, которые, может, трепещут не от сна, а от ожидания, когда на них прольётся сперма. Минхо жёстко, мозольной ладонью, сжал под головкой, зацепил уздечку сгибом указательного, потёр один-два-три раза и задушенно заскулил в отельное полотенце, кончая. В мгновение ярко, но тут же угасающе-разочарованно. Опустошённый и немного злой, вернулся в кровать к невинному объекту его отвратительных фантазий. С ужасом подсчитывая, что таких ночей впереди ещё шесть. Сейчас была четвёртая. Эта и ещё две — и Минхо будет свободен от ночного тактильного рабства, нежелательного возбуждения и непомерного, мерзкого стыда. Вот-вот Джисон выйдет из душа, посмеётся над ленью хёна, Минхо с несерьёзной злостью нарычит в ответ, потом заставит себя одеться и они лягут смотреть что-то на телефоне младшего. Джисон уснёт лицом в его шее, издаст какой-то звук — в прошлый раз был ёбаный стон! — может, потрётся своей безопасно мягкой промежностью — потому что он не извращенец — о бедро Минхо. И Минхо пойдёт дрочить в ванную. Привычный за последние ночи сценарий. Всё идёт ровно так, как Минхо и ожидал. За одним маленьким ебучим исключением. Джисон решает спать без верха. — Здесь душно, — хнычет он, стягивая майку. Минхо тупо моргает, не зная что сказать. Джисон замечает паузу. — Смущаю? — он ухмыляется одной стороной рта, парадоксально краснея скулами. — Я могу одеться, если… — Спи как хочешь, боже, — Минхо закатывает глаза и возвращается к телефону в своих руках. Нихуя не понимая, что происходит на видео. Он знает, как Джисон выглядит без верха. Он видел его и в одном белье, и — с определённых ракурсов — даже без. Ничего нового. Просто мышцы. Просто смуглая кожа. Просто грудь, и пресс, и талия диаметром с его, Минхо, бедро. И плечи, на которые хочется закинуть ноги, господи боже блять. — Хён, — слышится прямо возле уха. Тепло от чужого дыхания расползается по щеке и вниз, на шею и немного грудь. — Точно всё в порядке? — Мгм, — вздыхает Минхо. — Видео закончилось, хён. Блядство. Минхо моргает и смотрит на уже погасший экран. — Пора уже спать, Сони, — оправдывается он и вслепую, боясь посыпаться от одного только взгляда на Джисона, протягивает ему телефон. Спустя секунду, две, пять ничего не происходит. Тяжесть чужой головы — всё ещё на плече, телефон — в его едва дрожащих пальцах. Минхо вынужденно и вымученно поворачивает голову. Джисон хмурится. Губы поджаты в недовольстве и непонимании. И, конечно, это мгновенно образует в груди Минхо дыру — намёки на дурацкое возбуждение потерялись в болезненной тревожности. Расстроенный Сони — всегда в приоритете проблем. — Что не так, хён? — на грани слышимости, но с отчётливым надрывом в голосе спрашивает Джисон. — Что я делаю не так? — Всё так, чаги, почему ты думаешь… Джисон качает головой в неверии, и Минхо беспомощно замолкает. Неужели он, не заметив, успел за это время что-то испортить? — Я занимаю слишком много места, да? Минхо скользит взглядом по прикрытому одеялом телу, и да, оно почти полностью на половине Минхо, на теле Минхо, но Джисон ведь не о кровати. — Ты мог бы сказать, ты же знаешь, мы могли бы взять ещё номер, необязательно терпеть ради меня, — нижняя губа Джисона поджимается так, словно через секунду он заплачет. Минхо подбирает слова, чтобы избежать этого исхода. Хочет дотронуться и боится его сломать. — Я знаю, что я слишком зависим от тебя… — Я тоже, — выдыхает наконец Минхо, — я зависим от тебя точно так же, Сони. Ты ведь знаешь это? — Тогда… — Джисон судорожно вздыхает — тепло снова ползёт Минхо по ключице. — Тогда в чём проблема? Ты хочешь другой номер? Минхо собирается с силами. Старательно думает, что он хочет и что должен сказать. Что устал? Что ему нужно больше пространства? Что он хочет побыть один? — Эй, Хани, — Минхо вытягивает своё плечо из-под чужой головы. — Давай-ка сядем. Он помогает Джисону усесться напротив, поправляет на всякий случай одеяло, натягивая его до голой груди — кончик пальца задевает сосок, и Джисон, вздрагивая, сам прижимает к себе ткань, кутается в безопасности. Ждёт. — Мне нравится проводить с тобой время, чаги. Даже не так. Я люблю время с тобой, — Минхо говорит искренне, смотрит прямо в лицо Джисона в надежде, что беспокойные черты разгладятся. — Мы сегодня отлично погуляли, и ужин был чудесным, согласен? Джисон едва заметно кивает. Хмурость никуда не исчезает — он в ожидании пресловутого но. И Минхо, видя эту открытость, эту мягкость, закутанную в их общее одеяло, чувствует такую бесконечную любовь. И решает сказать Джисону правду. — Иногда, особенно по вечерам… Я не то чтобы хочу побыть один, но… мне это просто нужно. Потому что так будет лучше. Понимаешь? Пожалуйста, пойми, Джисон. — Если честно, не очень. — Ладно, — Минхо вздыхает и облизывает сухие губы. Это не должно быть слишком неловким, они ведь знают друг о друге вообще всё. Верно?.. — Ты помнишь, когда у нас был относительно спокойный период? Когда мы закончили с камбеком, у нас был маленький отпуск. Это было время только для нас и мы все могли… расслабиться и… побыть наедине, — господи, Минхо, куда ты себя закапываешь, — со своим телом. На мгновение воцаряется оглушающая тишина: Минхо замирает в ужасе от сказанного только что, а Джисон, вероятно, в шоковом смущении — он молчит, глаза размером с планеты и щёки заливает розовым. Ну, вот так. Минхо же решил говорить правду. — Я… — Джисон пытается выпутаться из одеяла, — давай я переночую у Чана или… Это же поможет, да? — Нет, Сони, вряд ли, — Минхо грустно улыбается, наблюдая за нелепыми попытками не упасть с кровати. — Может, идея с отдельным номером неплоха, потому что, когда ты вернёшься на следующую ночь, всё начнётся заново. Джисон всё-таки падает — с приличным таким грохотом. Хорошо, что тут ковры. Минхо в беспокойстве свешивается через край кровати. — В порядке? Джисон смешно лежит — по-гречески укрытый белым, всё ещё красный и испуганный. — Что начнётся заново, хён? Минхо вздыхает. — Наши объятия, твои прикосновения, то, что ты любишь спать на мне, и всё такое. Я не говорю, что мне это не нравится, просто… у меня сейчас такой период. Прости. Джисон медленно садится на полу, и Минхо приходится немного подвинуться, чтобы не столкнуться с ним носом. Лица оказываются на одном уровне. — У тебя период, когда ты… хочешь… меня? Минхо моргает несколько раз в поисках ответа. — Не то чтобы тебя, просто… хочу. В общем. — А кого ещё? Минхо снова моргает. — Не понимаю вопрос. — Ну, ты хочешь кого-то ещё? — Не знаю, я не думал об этом, — честно отвечает Минхо. — Просто мы всегда рядом, мы близки, и логично, что моё тело реагирует на тебя. — И как долго будет длиться этот твой период? Минхо устало вздыхает: — Я не знаю. — Ты думаешь, правильным будет разойтись и переждать? — Ну… да? Я не хочу доставлять тебе дискомфорт. — Твоё тело не доставляет мне дискомфорт, хён, — тихо, но уверенно говорит Джисон. — Я люблю его, как и всё в тебе. И если оно меня хочет, то почему бы не дать ему это? Минхо ошарашенно молчит. — Джисон, — хрипит Минхо на выдохе. — Я… — Скажи мне, если хочешь, чтобы я остановился, — говорит Джисон и кладёт ладонь Минхо на шею. Оглаживает чувствительную зону чуть ниже уха, за ним, проводит по границе роста волос. Запускает пальцы в почти высохшие после душа локоны и немного тянет. Минхо изгибается в пояснице и мгновенно ощущает твёрдость под своим животом. У него встал от одного простого касания. — Скажи, хён, — голос Джисона, ниже, грубее, пускает мурашки по всему телу, — что мне сделать? Я сделаю всё, что попросишь, детка. Минхо стонет — от обращения, от хриплого голоса, от осознания, что это, блять, его Джисони. От вороха фантазий, о которых он спрашивает прямо сейчас, готовый воплотить их в реальность. Что угодно. Разгон желаний огромный — Минхо хочет очень многого, и, он уверен, Джисон даст ему всё это. С чего начать? Зажмуриваясь, Минхо облизывает губы, сглатывает и шепчет: — Отшлёпай меня. Никакого замешательства и никакой больше неуверенности: Джисон встаёт, удивительно легко выпутавшись из одеяла, садится на кровати и помогает Минхо уложиться поперёк его коленей. Блядский господи боже. Минхо ощущает всё — горячую кожу под животом, острые коленки, которые впиваются почти больно, контрастно мягкую, собранную бороздами ткань джисоновых шорт. Уверенные движения рук сначала по спине, потом всё ниже: поясница, копчик, резинка его собственных пижамных штанов. Пальцы не лезут под ткань, лишь оглаживая поверх. Минхо хочет, чтобы его раздели, и боится этого до ужаса. — Хочешь, чтобы я тебя ударил? Голос Джисона беспощаден. Куда делся его маленький доверчивый мальчик на грани слёз? Спустя столько лет этих перевоплощений Минхо никак не может привыкнуть. — Пожалуйста, — Минхо не сопротивляется. Он хочет быстрее ощутить его руки там, где нуждается, и готов играть по его правилам. — Я хочу, пожалуйста, ударь. Первый удар, как и следовало ожидать от этой уверенной версии Джисона, сразу сильный. Тело Минхо дёргается вверх по кровати, он стонет-шипит от обжигающей боли и удовольствия — потому что с этим движением член трётся о бедро под ним. — Ещё, пожалуйста, — тихо хнычет он, и ощущает такую же волну силы на своей заднице. И сразу же за тем — снова. И ещё. И ещё. Минхо не доверяет себе в тот момент, но, кажется, ударов было около восьми. Безостановочно: Джисон бил его, тело дёргалось вверх, член тёрся о твёрдые мышцы сквозь несколько слоёв ткани. И снова по кругу. Но внезапно всё заканчивается. Минхо ожидает последующих ударов, но — ничего. Сверху над ним слышится частое дыхание, но уверенные пальцы больше его не касаются. Боясь, что будет дальше, Минхо замирает на чужих коленях. — Ты хочешь продолжить, хён? — спрашивает Джисон хрипло. Продолжить типа… продолжить? Или… Минхо хмурится, часто моргая, и откидывает эти размышления куда подальше. Что бы ни имел в виду Джисон, ответ всегда будет да. Ну, или да, пожалуйста. Минхо поднимается — морщась от боли в бёдрах, от ноющего возбуждения, от затёкших мышц. Джисон помогает усесться на него так, чтобы в мягкую травмированную плоть не впивались острые колени. Держит почти на весу, как нечто драгоценное, обнимает. Будто не он отбил ему задницу минуту назад. Устраиваясь в чужих руках, Минхо ощущает внезапно интимную атмосферу. Он, возбуждённый, в объятиях Джисона, объекта своего возбуждения. — А ты хочешь? Джисон кивает несколько раз: — Я же сказал, я сделаю, что захочешь. — Нет, Сони. Я имею в виду, — Минхо морщит нос, отводя взгляд в смущении, — я хочу, чтобы ты тоже получал от этого что-то. Ты… — вдох, — хочешь меня? Минхо не знал, чего ожидать в ответ, но точно не ждал улыбки. Джисон касается его лица ладонью, поворачивает голову, возобновляя зрительный контакт. — Почему ты думаешь, что это одностороннее? — мягкость улыбки окрашивается ехидностью, вновь обретённой уверенностью в себе. Джисон смотрит с укором и медленно наклоняется к уху. — Думаешь, я не представлял, как отшлёпаю тебя? За все те разы, когда ты смущал меня на сцене и перед камерами? Думаешь, я не дрочил на тебя? Ты вообще себя видел? Минхо роняет лицо в чужую шею и хнычет в смущении. Джисон опускает руку с поясницы, мягко надавливает на зад, сдвигая тело на себя — и рвано выдыхает в унисон со стоном Минхо, когда упирается эрекцией во внутреннюю поверхность бедра старшего. — Если ты ещё не понял, хён. Да, я хочу тебя. После Минхо будто оказывается сторонним наблюдателем — настолько всё кажется ему нереальным. Джисон укладывает его на подушки, разводит ноги в стороны и устраивается между ними так естественно, словно ему там самое место. Они едва касаются членами через одежду — этого мало, но, глядя на возбуждённого младшего над собой, Минхо готов подождать. Он послушно обвивает ногами его бёдра, закидывает руки на широкие плечи и тянет к себе. Поцелуй с Джисоном ощущается как что-то самое правильное в его жизни. Их губы идеально подходят друг другу. Нет, не так — они с Джисоном идеальны друг для друга. Джисон мокро обводит языком его нёбо, гладит язык, сплетаясь с ним в слюнявом беспорядке. Мило фырчит в поцелуй и совсем чуть-чуть потирается о тело Минхо своим. Это не безумная страсть, это что-то тягучее, приятно-подавляющее и всё ещё кажущееся нереальным. — Детка, — шепчет Джисон прямо в губы. Минхо довольно хихикает с обращения. Оно очень, очень нравится ему в таком контексте. — Как далеко ты хочешь зайти? Минхо пытается собрать осколки своей адекватности: прикидывает, на что они могут пойти сегодня. Чисто теоретически они могли бы заняться сексом: у них впереди два дня ленивой активности, и, кто бы ни был принимающим, ему было бы комфортно после. Но не хотелось тратить время на подготовку, а ещё хотелось сделать это в более подходящей обстановке — не в душном номере пусть и парижского отеля, а в домашнем уюте и с предварительными обсуждениями кому, как и что нравится. Минхо не хотел торопиться. Сейчас они могли бы подрочить друг другу. Идеальный вариант. В косметичке Минхо, в ванной, есть маленький лубрикант. Он почти не использовал его, потому что естественной смазки более чем хватало. И то, что Минхо ощущает подозрительное тепло в районе измученной головки члена, вероятно, означает, что и сейчас он им не понадобится. Это хорошо. Хорошо, потому что Минхо не хочет отрываться от Джисона даже ради того, чтобы сходить в ванную. Он собирается озвучить своё желание, но Джисон разрушает его планы низким шёпотом в мокрый подбородок: — Можно я сделаю тебе минет? Минхо выдаёт удивлённо-стонущее а?, пока Джисон, расцепляя его конечности, спускается по телу, задевая губами всё, что попадается на пути. — Я всегда хотел. Можно? — и ждёт, послушно держа руку на поясе штанов. Конечно, Минхо только кивает на этот очевидно формальный вопрос. Ощущать чью-то руку на члене — странно. Необычно. У Минхо были игрушки, он иногда использовал флешлайт, но осознание, что его трогает именно Джисон, делает это совершенно особенным. — Ты так течёшь, — с придыханием комментирует Джисон, прокручивает ладонью по горячей влажной коже, заставляя Минхо откинуть голову назад, задохнувшись в стоне. Он, блять, знает это — что он ужасно, смущающе мокрый, и этот комментарий никак не помогает, только стимулирует предэякулят выделяться ещё сильнее. Но Джисон, будто не видя смущённого метания или не замечая его, прижимает палец в центр головки — прямо к влажной уретре. Минхо почти по-животному скулит. — Возьми его уже! Джисон послушно обхватывает плоть губами, и Минхо зажмуривается, чтобы не кончить в ту же секунду. Вид красного, растрёпанного младшего и мокрая мягкость вокруг члена обрушивают на него ощущение дереализации. Кто он и где? Нужно несколько десятков секунд, чтобы вспомнить. Ли Минхо, про-айдол четвёртого поколения, на кровати в номере парижского отеля, умирает от хаотичного минета своего коллеги, мембера его же группы, лучшего друга и соулмейта Хан Джисона. Диспатч бы взорвался. В итоге он возвращается взглядом вниз, туда, где Джисон, явно получая удовольствие, скользит ртом по твёрдости члена, иногда лижет, как котёнок (отвратительно, Минхо, ужасное сравнение!), иногда — берёт почти на треть, оттягивая щёку, упирая головку в нёбо, оборачивая вокруг свой блядский рэперский язык. Минхо изворачивается, даже не пытаясь удержать себя на месте, хватает то смятое одеяло, то брошенную в сторону майку Джисона и спустя секунду обнаруживает свои пальцы погружёнными в тёмные влажные волосы. Он не давит — всё слишком хрупко, чтобы давить, но сжимает пряди и оттягивает, чтобы позволить младшему самому с силой вернуться к его измученному члену. Движение за движением, не сдерживаемая слюна, много смазки, очень много смазки — и Минхо узнаёт подступающее ощущение оргазма. Внизу живота закручивается тугая раскалённая спираль, он задыхается и — внезапно — боится кончить. Ему так хорошо, так правильно, что завершить это становится очень страшно. Что, если, как и все разы до этого, он будет опустошён и разочарован? Что, если его будет тошнить? Он не хочет такого, не после того, как Джисон отдал всего себя ради его удовольствия. Минхо пытается ускользнуть от оргазма: тормозит свои ёрзанья, захватывает пряди Джисона сильнее — в попытке остановить. У Джисона явно другие планы — он стонет от дрожащей силы в своих волосах и сосёт сильнее. Слюна и смазка, смешавшись в беспорядке, пропитала простынь под ними и, наверное, матрас — и шершавые пальцы Джисона прослеживает мокрую дорожку от основания члена до — Минхо взвизгивает — нерастянутого входа. Никакого давления — он просто касается, едва заметно очерчивая, размазывая жидкость по кругу. И все силы на сопротивление мгновенно покидают Минхо. Пресс и ноги сводит болезненным спазмом, волна обжигающего удовольствия скручивает всё тело — и он кончает, задыхаясь, с длинным свистящим стоном и белыми вспышками под зажмуренными веками. — Блять-блять, чёрт, — слышит Минхо будто сквозь толщу воды. Интуитивно гладит по волосам, из которых так и не выпутал пальцы, и растворяется в коротких низких стонах — свидетельстве чужого оргазма. Открыть глаза сложно — Минхо нужно несколько попыток. Голову вертолётит, мышцы воют от перенапряжения — будто он упёрто не вылезал из студии и танцевал несколько часов подряд. — Я, кажется… — выдыхает Минхо, запинаясь, — я кажется, сознание потерял на пару секунд. Ему в живот задушенно смеются. Джисон, как и он, вымотан: дыхание сбито, мокрые пряди взлохмачены — и всё ещё охвачены минховскими пальцами. Улыбаясь, младший поднимает голову, и — господи! Вся нижняя часть лица просто в хаосе. К липкому коктейлю из слюны и смазки на подбородке добавились белёсые разводы спермы. Осознание этого отзывается румянцем на, казалось бы, и так покрасневшем лице. Хотя чего смущаться? Ему только что отсосали, доведя до оргазма одним касанием к заднице, а до этого отшлёпали, наверное, до синяков. Сперма на подбородке — и немного на щеке, даже на волосы у виска попало — явно не повод краснеть. — Ты весь… — Минхо улыбается, стирая большим пальцем подсыхающее пятно возле уха Джисона, — в беспорядке. — Это из-за тебя, — улыбается Джисон и бесстыдно елозит грязной щекой по животу. Щекотно и немного мерзко — Минхо хихикает с беспомощным Хани, ну фу. Ещё дрожащей рукой он берёт, что лежит рядом — майку Джисона, захватывает за край и начинает протирать лицо младшего под возмущённые возгласы. — Она вообще-то чистая была! Сними свою и вытирай! — Слишком лень, — Минхо слабо улыбается, и Джисон отражает улыбку. — Ленивый хён, — он подтягивается на теле старшего и внезапно прикасается губами к шее Минхо. Очень интимно — так, что сердце сбивается с ритма. — Сони, — шепчет Минхо, не зная, что имеет в виду. Слишком поражён. — Тебе стало легче? Взгляд Джисона — усталый, почти сонный, но наполненный такой заботой, что Минхо ощущает ком в горле. Это удивительно, невозможно — ощущать такую любовь. — Да, чаги, — шепчет Минхо. — Благодаря тебе. Джисон ярко улыбается и мгновенно смущается этого — опускает голову, хочет снова спрятаться в шее Минхо, но тот не позволяет. Осторожно поворачивает лицо и притягивает к себе — мягко захватывает губы своими. Я люблю тебя, так звучит поцелуй. Минхо тонет в этой романтике, несмотря на липкость, сонливость и чудовищный перегруз эмоциями. Тонет, игнорируя гиперчувствительность, затёкшую ногу, ноющие ягодицы и резинку пижамных штанов, что неудобно впивается в бёдра. Игнорирует всё — включая то, что они с Джисоном открыли ящик пандоры этим своим поступком, что Чан будет переживать и что придётся очень тщательно скрывать их новый статус. А вот игнорировать эрекцию Джисона уже не получается. — Ты же… — Минхо растеряно смотрит, прервав поцелуй, — ты же кончил? — Ну… да? — Джисон неловко пожимает плечом. — Но, как я уже говорил, я очень заинтересован. Минхо удивлённо смеётся. Идеальный спутник для его гиперсексуальности найден. — Нам необязательно ничего… — уже тише говорит Джисон, немного смещая бёдра, чтобы не касаться своим возбуждением. — Эй, детка. Давай мы доберёмся до ванной и там уже решим, что можно с этим сделать? Они вместе забираются в душ, и Минхо, возбудившись заново, просто потрогав чужой член, позволяет Джисону трахнуть его бёдра. Стимуляция острее, чем от минета, более грубая после того ошеломляющего оргазма. Минхо легко представляет себе их настоящий секс — как если бы младший так же толкался в него сзади, так же стонал на каждый выпад и сжимал бока сырыми пальцами — и снова кончает, уперевшись лбом в кафель. Джисону, снова, не нужно много времени, чтобы догнать его. Впервые за долгое время Минхо засыпает в комфортных объятиях — без страха и вины, но с ощущением безопасности и уверенности, что все его эмоции и желания будут разделены с лучшим человеком в его жизни, его любимым соулмейтом. Потому это всё не одностороннее.