ванная

Кап-кап, тишина, снова капли. Насколько много времени не прошло бы в нашем доме с момента поломки крана, никто так и не занялся его починкой. Кажется, всем действительно плевать, протекает он несколько дней или больше пары лет — все жалуются на высокие счета за воду, однако не решают настоящую проблему. Крупицы воды с глухим звуком ударялись о мое колено, скатывались по нему прямо в ванну, полную теплой жидкости. Я любил находиться здесь — по шею в воде, покрытой светлой пеной, в полной тишине и одиночестве — никто не увидит меня такого жалкого и слабого. Человека, что глядит на свои запястья с отвращением, но продолжает наносить себе вред. Клона, чьи руки покрыты безобразными кровавыми полосами, годами наслаивающимися друг на друга, скрывающими старые, рубцами зажившие, белесые шрамы. И я снова погряз в этом. Бесконечно обещал прекратить, но в который раз не справился. И опять взял в руку лезвие, и опять поднес к коже, и опять, как будто так и должно быть: легко и просто, порезал себя. Я уже забыл, что когда-то это приносило мне удовольствие, помогало снова улыбаться и дразнить остальных. Забыл о моменте, когда легкие отметины перестали облегчать тяжесть моей души; о том, когда порезы стали глубже, их количество больше, а тупое лезвие, выкрученное из точилки, сменилось настоящим. Мне не хотелось вспоминать, как отчаянно я тогда хотел заглушить боль внутри, принося себе боль снаружи. Возможно, это действительно того стоило. Это я неправильный — не умею останавливаться вовремя, поэтому сейчас и не могу отказаться. Привычка запираться в ванной и резать свои запястья стала сильнее любой другой возможной зависимости. Когда я услышал требовательный стук в дверь, прозрачная вода уже давно окрасилась в бледно-розовый, а белая пена, что скрывала большую часть моего тела стала тем, что спасло меня от зорких глаз короля, ворвавшегося в ванную. Сердце в панике сжалось, кажется, до размеров меньше атома, пока моей моментальной реакцией было спрятать руки под пеной, расплескав при этом резком движении приличную долю воды. Я ошарашенно замер, не смея сделать даже лишнего вдоха, матеря себя из прошлого за такую глупость — забыть запереть за собой дверь, какой же я тупоголовый идиот. Я слышал, как лезвие с металлическим лязгом упало на пол, выпав из моей ладони, а несколько капель крови полетели следом за ней — и, сказать честно, в этот момент я молился всему, чему мог, лишь бы мой король не заметил ничего из этого. — Не знаешь где аптечка? — спросил Пик, повернув голову в мою сторону и взглядом прожигая затылок. Он точно все понял, блядский блядь, что мне делать? Не может же столько времени стоить того, чтобы король так глупо обо всем узнал. — Нет, — кинул я, пытаясь совладать со своим голосом. Кажется, я начинаю задыхаться из-за неясной, маячащей где-то позади меня, паники. — Странно. Я смотрел на кухне, там тоже нет, — размышляя вслух, он рыскал по полкам и, даже сидя к нему спиной, я мог понять, что он в своих поисках опускается ниже — туда, откуда лежащее кровавое лезвие было бы отлично видно. — Посмотри наверху, — нервно сглотнув, посоветовал я. Судя по тому, что Пик на мгновение остановился, а потом звук шелеста стал дальше от меня, он прислушался к моим словам. Казалось, что прошло около нескольких минут, когда король наконец нашел коробочку с разными медикаментами и, сняв ее с самой верхней полки, сел на стул, начав копаться в ней. Мое дыхание сперло, ведь так он находился еще ближе ко мне, пока сердце бешено стучало, готовясь выпрыгнуть из груди. — Я моюсь. Может ты, блять, уйдешь отсюда? — прошипел я, агрессией пытаясь вывести его из этой комнаты. — Я обжегся. Не буду я таскать туда-сюда эти баночки-скляночки с мазями только ради твоего комфорта, — закатил он глаза, махнув в мою сторону рукой, и в моей голове на мгновение промелькнула мысль, что на этот раз я выйду сухим из воды. Увы, только на несколько слишком быстрых секунд, ведь Пик, посмотрев в мою сторону внимательнее, нахмурился и спросил: — Почему вода розовая? И вот тут я ощутил, как нахожусь на полпути в могилу. Хорошо, что он еще лезвие не заметил, иначе картинка в его голове сложилась бы, и он не был бы так спокоен со мной. Я в панике пытался найти то, из-за чего вода в ванной могла порозоветь, но в голову приходила только одна ассоциация — кровь. Много крови, что я годами сливал в это ебаное корыто, матеря себя за свою ничтожность и слабость; кровь на лезвии, что стало той вещью без которой мне стало невозможно жить; кровь на запястьях, которые я прятал прямо в нескольких метрах от своего короля. — Бомбочка для ванны. — Такая сложновыебаная, но в то же время до больного очевидная отмазка. Не удивительно, что король мне ни на йоту не поверил, взглядом открыто показывая свое недовольство из-за моей лжи. — Я расшиб коленку, когда гулял, вот и кровь. — Оставалось надеяться на то, что Пику нет дела до того, что выходил я из дома, в лучшем случае, дня три назад. — Вытаскивай коленку, я обработаю, — потребовал он после того, как закончил со своей обожженной рукой. — Лицо попроще сделай, я не прошу тебя вылезать. Высунь ногу. Не знаю какую эмоцию король увидел на моем лице, что принял за смущение и негодование, но в моей груди расползся страх. Едкий, черный, удушающий — у меня и так нервы ни к черту, оставалось лишь тщетно молиться чтобы я натурально не задохнулся, потому что делать глубокие, равномерные вдохи я перестал с того момента, как Пик зашел ко мне. Мне оставалось лишь сидеть, словно статуя, и сжимать израненные запястья, силой заставляя себя не смотреть на пол, иначе король проследит за моим взглядом и поймет все. — Сам могу, не маленький. — Знаю я, как ты можешь: забьешь хуй и продолжишь разгуливать, мечтая подцепить заразу. У меня раскрытая аптечка, в чем твоя проблема? Я замолк, совершенно не зная, что ответить. Мне казалось, что я вовсе забыл как разговаривать — в голове было совершенно пусто. Идеи о том, как бы я мог выкрутиться, суки, не приходили, а паника, смешанная в адском коктейле с подступающей к горлу панической атакой за ручку со слезливой истерикой били по черепушке так сильно, что я физически ощущал эту острую, резкую боль, отдающую в затылок. — Але, Вару, ты че завис? — по ощущениям в километрах от меня, в реальности на расстоянии двух метров прозвучал голос моего короля. Мне ужасно сильно хотелось порезать себя, чтобы перестать чувствовать все это. Кажется, я схожу с ума самым мерзким и пугающим образом, потому что в одно мгновение мне стало настолько все равно на присутствие Пика, что я был готов вытащить руки в кровавых подтеках только ради того, чтобы схватиться за лезвие — внезапно манящее и желанное. Мой взгляд неосознанно перебрался на пол — ровно на лежащий кусочек острого металла, и тогда я, словно ошпаренный, проклиная себя за долбоебизм, отвел взгляд обратно, на своем пути встречаясь с глазами короля, полными необъяснимым волнением. Было тихо. Ванная погрузилась не в приятную тишину, о которой я молил Господа, а в холодную, отдающую звонким писком в ушах — еще немного этого оглушающего молчания, и я услышу такой же ровный писк на кардиографе. Клянусь, что-то, что словно пружина, все это время сжималось у меня в груди, сейчас лопнет и проткнет изнутри, заставив биться в предсмертных конвульсиях. Впрочем, даже это всяко лучше, чем повиноваться просьбе Пика: — Вару, — напряжение сквозило в тоне его голоса, — покажи свои руки. — Чего? Зачем? — посмеялся я. Слишком нервно для того, чтобы кто-либо мог поверить в мою невинность. — Руки. — Король резко поднялся со стула и стоял, угрожающе возвышаясь надо мной, глядя сверху вниз. Я почувствовал себя точно в могиле под этим давящим взглядом — наверное, когда мое тело погружали бы под землю, я встретил бы такой же опасный, зоркий взгляд желтых глаз. — Отъебись от меня, — оскалившись, выплюнул я, надеясь разозлить Пика настолько, что он уйдет из ванны, оставив меня одного, однако мое действие произвело ровно противоположный эффект. Король быстро наклонился ко мне и, наплевав на рукава своей кофты, нырнул в воду, больно хватая меня за руки. Я ошарашенно отдернул их, не позволяя вытащить на поверхность, но Пик бесспорно был сильнее меня, поэтому ему не составило большого труда снова вслепую выцепить мои руки и стиснуть запястья так сильно, что из моих уст непроизвольно вырвалось болезненное шипение, которое, впрочем, не остановило короля от того, чтобы вытянуть мои конечности на поверхность. Я не слышал ничего кроме гулкого звука своего учащенного сердцебиения, что отдавалось в уши, но прекрасно мог видеть поалевшие зрачки Пика, когда он боролся со мной в воде и то, как сменилось выражения его лица в тот момент, когда он собственными глазами увидел мои уродливые шрамы. — Вару, что это за хуйня?! — крикнул он, поднимая мои запястья выше, в ярости тряся их из стороны в сторону, словно они были отделены от моего тела, пока я чуть ли не плакал от той боли, что мне причиняла его крепкая хватка. — Иди нахуй! Отпусти, мне больно! — кричал я в ответ, тщетно пытаясь вырваться из его рук. — Значит самому, ебать, не больно?! — Нет! — чувствуя как дрожит голос, крикнул я, крепко зажмурившись. Одновременного удара моими порезами и слезами Пик не переживет. — Нахуя? На кой черт ты это делаешь! Жить надоело?! — не останавливался король, сжимая запястья все крепче, заставляя кровь выливаться, а свежие синяки оставаться на руках. Я хотел ответить, объяснить, что я не какой-то ебаный самоубийца! Мне нужно было донести Пику то, что здесь не о чем беспокоиться, и он может продолжать заниматься своими повседневными делами, не отвлекаясь на подобные мелочи, но мои губы дрожали так сильно, что любой звук заставил бы меня взорваться задушенными рыданиями, которые я был бы не в силах остановить. — Пиковые! Вы даже в ванной теперь собачитесь? — раздался громкий, слегка раздраженный голос червового валета и его шаги, что точно направлялись к нам. Я соображал панически, но вполне связно, и меня убивала одна только мысль о том, что о моем нехорошем пристрастии узнает Феликс — тот, кто расскажет об этом каждому жителю нашей квартиры, а после станет относиться ко мне ровно так же, как к бедняге Зонту. Может быть, даже хуже, но мне это нахуй не нужно. Шаги были все ближе, а мой король все также стоял надо мной, с неистовой силой сжимая запястья, не смея ни пошевелиться, ни продолжить материть меня. Я почти видел, как он мечется между тем, чтобы продолжить свои яростные высказывания в мою сторону, не обращая внимания на Феликса и тем, чтобы оставить эту ситуацию на некоторое время — достаточное для того, чтобы выпроводить червового. — Пик, — сглотнул я вязкую слюну, — пожалуйста, не надо. — Было так жалко слышать подобное из своих же уст, словно я был маленьким, избитым щенком. Король молчал так долго, что в своих фантазиях я уже мог видеть жалостливое лицо червового, а после и других клонов. Мне казалось, что вот он — мой конец. Все узнают об этом, осудят, загнобят, бесконечно насмехаясь надо мной. Выкинут из дома, считая, что такое ничтожество, как я, им нахуй не нужно. — У нас все в порядке. Не заходи внутрь, — угрожающе произнес Пик, заставляя мурашки в который раз пробежаться по моему телу, а шаги за дверью в одну секунду оборваться. — Не поубивайте друг друга. — Последнее, что я услышал от Феликса, прежде чем звук топота его ног начал удаляться от нас. Пик стоял передо мной, словно многолетний монолит — я смотрел на него, и у меня захватывало дыхание. Я боялся его слов, действий, мыслей, что он не озвучит. Король повернул голову в мою сторону и опустил взгляд на запястья, что он крепко держал в своих руках. Пик молча рассматривал их, хмурясь все сильнее, проводя большим пальцем по выпуклым шрамам и открытым ранам из которых сочилась свежая кровь. Он развернул мои руки так, чтобы не видеть порезы, но я ведь не ограничивался лишь запястьями, верно? На внешней стороне моих рук также красовались мерзкие отметины. Пик с тяжелым выдохом осел на пол, словно безвольная кукла у которой в одно мгновение отрезали все ниточки, важные для ее жизни. Я испугался, наблюдая за тем, как его стойкий фасад, каменное нутро рушится передо мной, и мне показалось, что я сделал что-то неправильное, когда начал причинять себе вред. Лицо короля было скрыто за волосами, налезшими на лицо, так что я не мог видеть его эмоции, лишь с напряжением глядеть на закрытую, сломленную позу. Пик сильнее потянул мои руки, заставляя перегнуться через бортик ванной, и прижал меня — всего мокрого и мерзкого — к себе, крепко обнимая. И это… Это было последним, чего я ожидал от него. Мое тело замерло, а внутренности перестали так сильно сжиматься, когда король начал аккуратно поглаживать раскрытой ладонью по моей спине. — Какой же ты ублюдок, — тихо сказал он. — Я не разбираюсь в подобных делах, но знай, что я всегда недалеко от тебя. Если тебе надо, то могу послушать. Мои глаза наполнились горячими слезами обиды на самого себя, жалости к Пику, которого я огорчил, и я шмыгнул, носом утыкаясь куда-то в ключицу своего короля и крепко, словно это моя последняя надежда, обхватил его за футболку, расплакавшись, точно как маленький ребенок. Запястья щипали от свежих порезов; старые, давно забытые мною шрамы начали тянуть ноющей болью, но самое сильное чувство, что я испытывал, находясь к Пику так близко — то, как на части разрывается моя душа. Не могу поклясться, что прекращу наносить себе вред; не посмею назвать себя сильным и стойким человеком; никогда не забуду то мимолетное чувство облегчения, приходящее с каждой новой отметиной, но сейчас, глядя в глаза Пика, полные слез, готовых вот-вот пролиться, я думаю, что должен хотя бы попробовать. Если не ради себя, то ради него.