obscurité et silence

Тьма пугает. Мы не знаем что в ней, мы боимся собственных фантазий. Неуверенность. Резкая смена привычной яркости на абсолютную беспомощность. Боялся ли Эррор темноты? Нет, определённо нет. Боялся ли остаться беспомощным, этой самой темнотой поглощенный? Да. Но об этом никто не узнает. Боги ведь не имеют слабостей, не так ли? Беда приспела, наперед не сказалась. Хотя как не сказалась. Все предпосылки были. В белой Пустоте никто и никогда не оставался таким, каким был. И не только разумом, оно вполне логично и закономерно, да и примеров много, не зря же все выходцы Пустоты были безумцами, безусловно безумцами и абсолютными социопатами. Пустое Ничто меняло внешне, ломало все жизненные процессы, как беспечный ребенок игрушки, и склеивая обратно непрочным клеем кода. Но несмотря на это, Пустота своих любимых детей не обделяла способностями, даже так калеча остатки хрупкой психики и изуродованное тело. Самые хрупкие и чувствительные органы чувств- слуха, зрения, иногда нюха,- страдали сильнее всего, чаще всего искажаясь первыми, ломаясь, если не пропадая. И без того покалеченные глаза сдались первыми. Зрение никогда не было сильной стороной Эррора. Бесконечный ток магии, проходящий сквозь них, белое Ничего уже неопределенное количество времени являющееся ПМЖ глючного, занятие, создание марионеток в данных условиях, постоянно мелькающие ошибки и куски спрайта - в таких условиях не заработать дефекты зрения просто невозможно. По сути очки, подаренные ему какой-то из Альфис, он снимал только когда выходил из своего "гнезда" в Анти-пустоте. Медленно, но и они становились бесполезны. Очертания окружающих предметов становились все расплывчатее, даже смотреть любимую Андерновеллу было почти невозможно, оставалось только слушать и в размытых образах угадывать любимых героев. Мучительно приспосабливаться к новому и крайне нечеткому восприятию мира, делая магические струны ориентирами на полях битвы и в обычной жизни. Как можно меньше перемещать предметы в "гнезде", класть все по местам и не создавать бардак, что было особенно трудно с учетом того, что сам глюк по сути своей являлся Сансом. А все сансы были ленивыми существами, склонными к захламлению пространства. Пересиливая себя, Эррор будто смирялся со своим положением, тем самым выбешиваясь еще больше. И так нет возможности насладиться единственными прекрасными вещами в этой чертовой Мультивселенной, так еще и ему, разрушителю идиотских АУ, приходилось смиряться с дурацкой ошибкой в программном коде! А ведь он пытался все исправить. Но сослепу не мог разобрать мельтешащие мигающие символы, в связи с чем разобраться что именно ему нужно переписать становилось невозможным. Упрямый огонек в душе разрушителя гас вместе с уходящей возможностью видеть. Медленно, неумолимо и мучительно. Ему казалось, что он физически ощущает, как его упрямство и ярость уплывают в пространство, по капле превращаясь в холодное, липкое и абсолютно отвратительное отчаяние. Эррор почти престал выходить из пустоты. Только лежал на синем мешке, бездумно разглядывая нити на потолке. Хотя слово "разглядывая" в этом случае мало подходит. Скорее щурился, пытаясь доказать самому себе что еще не все потеряно. Голоса почти затихли. Создателям наскучил такой разрушитель, и лишь некоторые избранные, или скорее слишком настырные, умудрялись достучаться до него. Но Эррор им не отвечал. От молчания пересыхало несуществующее горло, но он не мог подняться. Нет, не поймите неправильно, магия все еще вполне свободно циркулировала по телу, по ногам в том числе. Просто он не знал что дальше. Встанет. И что? Он даже не знает как и куда идти. Еле-еле видит что-то в этой чертовой, убивающей зрение Пустоте. Эррор не плакал, нет. Просто магия в глазницах заглючила. А всхлипы и разодранные острыми фалангами локти - побочный эффект. Глупости. Его не сломит такая мелочь. Его вообще ничего не сломит. Он и так поломан. Дальше уже некуда. А пальцы уже привычно натягивают нитки между собой. Обе ладони в петлю. Поддеть веревочку у середины. Руку влево. Правой руки поддеть веревочку и отвести вправо. Колыбель. Перекрестить веревочку. Кровать солдата. Свечи. Ясли. Кошачий глаз. Часы. Знает все наизусть, но знакомые узоры плывут перед глазами, превращаясь в синее месиво с проблесками темной магии. Натянул опасные струны слишком сильно и они прорезали некогда нежные, но уже закаленные боями и мелким ручным трудом, подушечки острых пальцев. Не больно. Веревочка падает на белый пол анти-пустоты, а один из языков слизывает теплую сладковатую каплю. Не больно. От такой мелочи не больно. Ему ломали кости, крошили череп в крошку, растворяли пальцы, разрезали вместе с нитями. Такая мелочь - это не больно. А кровь теплая и сладкая-сладкая. Больно то, что он почти не видит. Только яркие пятна, убивающие все восприятие, больно режущие глаза, будто это не просто цвет, а какой-то особый вид лагов. Перед глазами красное марево ошибок. И Эррор воет и скулит побитой собакой. Позволяет себе последнюю слабость, выпуская, после запирая эту грань себя на сотню замков и выкидывая ключи в бесконечность Пустоты. Проклятья мешаются с просьбами об окончании этих страданий, о просьбе стереть и не возрождать, удалить как ошибку. Но создатели, что могли бы и хотели бы это сделать ушли, а те немногие что остались лишь жужжат на переферии сознания надоедливыми мошками, будто черви, пытаются въесться в больной мозг наполняя его своими мыслями. Вой все громче, его тональность меняется слишком часто, слишком резко, слишком полярно. Поверх собственных синих полос - темные, рваные полосы, оставшиеся от пальцев. Вой превращается в хрип, становясь вовсе неподдающимся описанию звуком. Руки трясутся. Царапины от острых фаланг противно жгут, будто скопления лагов. В некоторых местах он чувствует, как наливаются темно-синие капельки магии. Эррор откидывается на подушку и закрывает глаза. Не хочется видеть себя таким. Слабым и отчаявшимся. Разрушитель заперся. Спрятался в своей части Пустоты, окончательно пропав с радаров всех жителей Мультиверса. Вселенные не разрушал. Даже в Андерфелле местный Санс не жаловался на пропажу шоколада. А Эррор все в том же положении, что и во время срыва лежал на своей синей подушке, смотря в потолок. Изредка начинал играть в веревочки, но быстро бросал это дело. Какой в этом смысл если он не видит узоров? В основном спал. Во снах он видел как раньше. Все было ярким, четким, красивым, и таким прекрасным, что даже не казалось ошибкой. Но постепенно четкость образом размывалась, медленно, но верно сны становились все более мутными, фигуры становились контурами, окружение их беднело, становясь пятнами, иногда исчезая вовсе. Бежать стало некуда. Даже сны против него. А в реальном мире все размывалось, темнело. Цвета перестали быть видимыми, становясь будто прозрачнее, бледнея. Очертания предметов и собственного тела искажались, будто деформированные персонажи Хоррортейла. Он проснулся. Почему так темно в ослепительно белой Пустоте? В панике руки сами открыли портал, в который он буквально провалился. Эту АУ Эррор узнает всегда. Только тут так тихо, может чуть прохладно, но кажется что лунный свет греет кости. Тут кожей чувствуешь простор и бесконечность, но не те, что в Пустоте, а другие, родные, будто теплые. Сам Космос говорит с тобой, даже Создатели уважают голос Космоса. Паника чуть ушла. Эррор попытался проморгаться. Не помогло. Может в АУ какой-то космический катаклизм, вот и свет не достигает маленького островочка земли? Скорее всего. На ощупь, не с первого раза поднялся с земли. Странно, что несмотря на судя по всему столь облачную погоду, Он чувствует мягкий свет на костях? Или это уже бред помутневшего сознания? Проскочила крайне мерзкая мысль. Эррор отмел ее. Такое не может случиться, уж слишком глупо, слишком слабо для него, Разрушителя. Мысль промелькнула снова, будто настойчивый голос создателя, но по интонации на него не похожая. И снова. И тут пришло осознание. Боль, душевная, разрывающая маленькое перевернутое залаганное сердечки на мелкие части, поглотила, смела и уничтожила всю выдержку. Он больше не увидит звезд. Ничего больше не увидит. Он слеп.