Тридесятое государство

      В Тридесятом государстве со дня на день должен наступить большой праздник. Царь-государь решил, что хватит его сыновьям по лесам скакать и врагов убивать и пора уже остепениться да жениться. К тому же врагов в округе особо и не осталось. Посему к возвращению царевичей из очередного похода вся страна знала о предстоящих свадьбах и готовилась к встрече невест. Единственное, что царь забыл сделать, – это сообщить новость будущим главным виновникам торжества.       Старший сын воспринял новость стоически, но сказал, что уже назначил следующую битву со Змеем Горынычем через два дня, тот его ждет, неловко подводить. И ускакал, захватив с собой три бочонка пива и половину свиной туши.       Средний поступил еще проще – взмахнул волшебной палочкой и исчез.       – Зачем я тебя послушал и отдал его в магическую академию? – спросил царь у главного придворного мага, устало потирая лоб под короной.       – Потому что… – начал было маг, но царь взмахнул рукой, останавливая его.       – Это был риторический вопрос, – потом он обратил все свое внимание на самого младшего и подающего большие надежды. – Значит так, Джиншик…       – Нет.       – Что значит “нет”?       Джиншик перевел взгляд с царя на мага и начал медленно пятиться к выходу.       – Это значит, что я не хочу жениться. У меня куча дел. Я еще молод…       – Тебе девятнадцать.       – Вот именно! Вся жизнь впереди, можно сказать, а Вы, батенька…       – Да, я батенька. И я царь! И я приказываю тебе жениться! Стража, двери закройте, пока и этот не сбежал!       Джиншик резко развернулся и бросился к выходу, но стражники успели захлопнуть двери прямо перед его носом.       – Да что я тебе сделал, папа! – простонал парень, планируя расплакаться, рвать на голове волосы и биться в истерике. Потом Джиншик вспомнил: он только что сказал, что ему девятнадцать, так что это больше не прокатит.       – Пока ничего, но если женишься, то сделаешь большое одолжение мне и всей стране!       – Ага, а кто мне потом этот долг вернет?       У царя задергался глаз.       – Сыночек, дорогой мой, родной… – начал он мягко, решив применить пряник, но Джиншику и пряники были не нужны.       – Хонджун, не начинай, я тебе не родной сын и даже не родственник.       Царь вздохнул и нажал на камень перстня. Его на пару секунд окутала желтоватая дымка и когда она рассеялась, то вместо моложавого старика сидел парень под двадцать пять.       – Не ори ты так, а то услышат.       Маг загадочно хмыкнул из-под капюшона:       – Не услышат.       – Я не собираюсь жениться. Кто это вообще придумал? – возмутился Джиншик, возвращая разговор к беспокоящей его теме.       Хонджун скривился и встал с трона, разминая спину.       – Бабки из Совета на уши присели. Говорят, что я уже старый и к тому же все еще в трауре после трагической кончины царицы…       – Которой не существовало никогда, – напомнил Джиншик, но Хонджун от него только отмахнулся.       – Вообще к теме не относится. Они-то думают, что она была. Так вот, им вдруг захотелось погулять на свадьбе…       – Сами поженитесь.       Маг тихонько засмеялся, а Хонджун подарил “сыну” укоризненный взгляд:       – По закону не положено.       – Ты же царь.       – Я не настолько царь.       – Ладно, ты не настолько царь, но Сонхва колдун, пусть наколдует! – не сдавался Джиншик. – Можно же тоже внушить всем, что у кого-то из нас есть жена и все такое.       – Нельзя, – вздохнул Сонхва. – В прошлый раз у меня был артефакт и помощник. Я просто не смогу.       – Да и внушить воспоминание о давно почившей доброй царице проще, чем пытаться убедить людей в существовании чьей-то жены, – добавил Хонджун, снова садясь на трон, но в этот раз боком, закинув ноги на подлокотник.       – Подождите Минджэ! Убедите Джунмина!       – Минджэ теперь дай бог если через месяца три вернется, а Джунмина хрен найдешь и в хорошие дни, а сейчас он вообще прикинется кирпичом в академии.       Джиншик сел на корточки и схватился за голову.       – Да почему я?!       – Убежать не успел, – честно признался Хонджун.       – Да где я вообще невесту найду?!       – Хороший вопрос, – Хонджун задумался и потеребил подбородок. – Есть кто на примете? Какие-нибудь поддельные документы заморской принцессы мы, так и быть, наколдуем.       – Нет у меня никого, – буркнул Джиншик. – И не предвидится.       – Выйди за ворота, выбери первую попавшуюся, – предложил Сонхва.       – Тебя Хонджун так же в советники выбрал? – закатил глаза Джиншик, и едва увернулся от прилетевшего огненного шара. – Извини.       – Вообще идея неплохая, – сказал вдруг Хонджун и сел на троне ровно. – Только не первую попавшуюся… Сонхва, помнишь те стрелы для передачи записок? Они падают рядом с человеком, но в него не попадают.       Сонхва кивнул:       – Да, только они еще и заколдованы так, чтобы находить адресата, какой смысл стрелять, если у нее не будет цели? Я не знаю, можно ли это как-то убрать… а зачем тебе?       – Поднимется на крышу, выстрелит куда-нибудь, потом найдем и посмотрим. Чтоб если обижался, то только на судьбу.       – Я все равно буду обижаться в первую очередь на вас, вы же предложили, – заметил Джиншик. Но идея и ему показалась неплохой. По крайней мере в самом выборе ему некого будет винить. Да и стрелу еще могут не найти. – Ладно, давайте стрелу.       – И бабки дополнительно развлекутся, – покивал Хонджун и хлопнул в ладоши. – Так и сделаем, Сонхва, неси стрелу, я пойду совет обрадую.       С этими словами Хонджун покрутил перстень и снова превратился в бодрого старичка.       Джиншик успел только привести себя в порядок с дороги, как к нему постучались:       – Царевич, батенька требует вас к себе! – послышался крик из-за дверей.       Джиншик с тоской глянул на окно, через которое чисто теоретически можно было бы сбежать, но отбросил эти мысли. Он пообещал Хонджуну, а сбежать можно будет и потом. Парень вышел из комнаты и в сопровождении почетного караула поднялся на крышу замка. Там уже успела собраться куча народа, что Джиншика немного смутило – многих он знал только в лицо, а часть вообще впервые видел. Тут Хонджун подошел и похлопал его по плечу почти по-отечески:       – Быстрее начнем – быстрее закончим, – прошептал он. – И не переживай так, потом что-нибудь придумаем, главное от бабок хотя бы на время отвязаться.       Джиншик вздохнул, понимая, что Хонджун прав. Он вышел в центр крыши, где стоял небольшой столик с луком и одной стрелой. Стрелять Джиншик умел, но не очень хорошо. В цель он попадал редко, но если попадал, то пробивал мишень насквозь. После пары десятков занятий Джиншик решил, что он не боец дальнего боя, и забросил стрельбу. Тут его посетила идея. Это же может ему помочь!       Царевич взял лук и стрелу в руки, натянул тетиву как можно сильнее и выстрелил по направлению заходящего солнца. Стрела взвизгнула и устремилась вдаль…       – Эм, Джиншик, ты зачем за город стреляешь? – шепотом поинтересовался у него Сонхва. – Это не поможет.       Джиншик сделал вид, что не слышит его, повернулся к почетному Совету и громко сказал:       – Отправляюсь на поиски суженой!       И сбежал.       Однако сразу же отправиться ему не удалось: Сонхва уже поджидал его в комнате.       – Задолбали со своей магией, – проворчал Джиншик, увидев его.       – Что ты планируешь найти в лесу? Кикимору? – спросил Сонхва со смехом. – Ты же понимаешь, что если никого не найдешь, то тебе придется стрелять снова?       – Я на это и рассчитываю, – кивнул Джиншик. – Хонджун сказал тянуть время, я это и делаю.       – Ты просто оттягиваешь неизбежное.       – Это одно и то же.       Сонхва вздохнул, а потом похлопал его по плечу:       – Ладно, делай как хочешь. Но лучше иди за стрелой с утра, ночью в лесу… – он неопределенно повертел кистью в воздухе, – ну, это все-таки лес.       – Да-да, очень полезно и информативно, – закивал Джиншик, разворачивая советника к выходу и подталкивая в спину. Он и сам понял, что на ночь глядя туда лучше не идти, но тогда нужно будет выходить с рассветом, а для этого и лечь спать надо пораньше.       Утром он решил, что идея так себе, зачем выходить так рано? Сначала позавтракает, прогуляется по округе, дела кое-какие поделает, а выйти можно и в обед. С такими мыслями он перевернулся на другой бок и довольно зажмурился, но тут дверь распахнулась и в комнату печатая шаг вошел начальник царской гвардии Чхве Сан с петухом под мышкой.       – Кхм, царевич, поднимайте, пожалуйста, свою царственную жопу, – произнес он с усмешкой, а потом добавил чуть тише: – Хонджун попросил разбудить любыми способами.       Петух в подтверждение слов про любые способы громко закукарекал.       – Почему я не сгинул в походе…       – Да кто с тобой справится, – фыркнул Сан и сдернул с Джиншика одеяло.       – Да встаю я, встаю.       На сборы у Джиншика ушло совсем немного времени, потому что Сан ходил за ним по пятам и подгонял. Оказалось, что такая спешка все из-за тех же стариков из Совета - они хотели побыстрее увидеть суженую младшего царевича и начать готовиться непосредственно к свадьбе. Сан вручил ему сумку с запасом еды и воды, напутственно похлопал по плечу и вытолкал за двери. Во дворе Джиншик немного задержался, думая, брать ему коня или нет, но потом решил что пешком будет дольше, а дольше значит лучше.       И вот Джиншик не спеша подходит к воротам, ведущим в город, утреннее солнце приятно греет спину, птички щебечут что-то воодушевляющее…       – Ты что, собрался ходить по всему лесу пока не наткнешься на стрелу? – услышал он за спиной насмешливый вопрос придворного мага.       – Ну… да? – Джиншик на самом деле так и планировал. А еще полежать на траве, пособирать грибы, узнать последние сплетни от русалок в речке…       Сонхва поравнялся с ним и, вытащив из кармана клубок, протянул ему.       – На, держи. Приведет тебя к стреле.       Джиншик с опаской смотрел на моток ниток и не спешил его брать в руки.       – Это что за древность? Ничего получше нет?       – Тц, молодежь, – Сонхва покачал головой и вынул из другого кармана пустой флакончик. Он пару секунд его рассматривал, прошептал пару слов, и в флакончике вспыхнуло что-то голубое. – Вот тебе беспроводные технологии. Поисковый светлячок – начнет менять цвет на красный, когда окажешься недалеко от цели. Но придется еще на месте поискать, потому что точность у него так себе.       – Отлично, беру, – и Джиншик сунул флакончик в карман.       – А клубок бы тебя прямо куда надо привел, – заметил Сонхва.       – А мне это и не нужно.       Колдун снова покачал головой:       – Ну, удачи тогда. Надеюсь, тебе все же повезет, – и с этими словами он развернулся к замку и ушел, подметая дворовую пыль плащом.       “Если под везением имеется в виду, что я никого не найду, то я тоже надеюсь на удачу”, – усмехнулся про себя Джиншик и, поправив сумку на плече, пошел дальше.       До леса он дошел к обеду и, оказавшись меж деревьев, вытащил светлячка. Тот светился голубым, значит, надо было идти дальше. Однако Джиншик и понятия не имел, насколько дальше ему придется идти. Он помнил, куда примерно улетела стрела, но не предполагал, что она залетела так далеко в лес. Но и стрела была необычная, так что Джиншик продолжал наворачивать круги по лесу.       Солнце уже начало клониться к закату, когда свет во флакончике стал желтеть. Джиншик еще немного покружил, определяя направление, но потом достаточно быстро нашел небольшое озерцо. Стрела торчала из земли рядом с кромкой воды, а рядом на камне сидела лягушка.       Джиншик остановился, сбросил сумку и победно вскинул руки в небо.       – Ю-ху! Никого нет!       Лягушка квакнула.       Джиншик покосился на нее и попытался спугнуть взмахом руки. Лягушка смотрела на него в упор и не двигалась.       – Ладно, понимаю, не буду прерывать сидение на камне, кажется, это очень важно, – покивал головой парень и, подойдя к стреле, выдернул ее из земли. – Вот так, отлично. Завтра выстрелю в другую сторону, думаю, тоже никого не найду. Приятно было поболтать, лягушечка, спасибо, что посторожила.       Джиншик отошел на шаг, помахал лягушке, а потом развернулся и отправился в обратный путь, надеясь выйти из леса до того, как окончательно стемнеет. Внезапно стрела в руках загудела, а ему в плечо будто что-то кинули. Джиншик не был уверен, живет ли в этом озере кто-то, но не удивился бы, если это какая-то незнакомая русалка кинула в него тиной. Он даже ждал заливистого смеха и плеска воды, но за спиной было все тихо. Царевич обернулся, но озеро было спокойным. Джиншик бы даже решил, что ему все показалось, если бы не чувствовал, что в районе лопатки что-то есть. Он завел руку за спину – пальцы наткнулись на что-то скользкое.       – Фу, блин, – Джиншик отдернул руку и затряс ею. Он не любил ни липкие вещи, ни скользкие. – Надо палку какую-то найти и убрать то, что там прилипло… – пробормотал Джиншик и огляделся.       То, что прилипло, почему-то начало двигаться вверх к плечу. Джиншик застыл.       – Какого хрена…       – Хороший вопрос, – раздался скрипучий голос у него под ухом. Джиншик набрал воздуха в грудь, но тут: – Только не ори. Мне это тоже не слишком приятно.       Джиншик повернул голову – на плече сидела лягушка. Видимо, та самая, с камня. Ладно, лягушка это не так страшно. И он уже достаточно прожил в этих краях, чтобы привыкнуть к тому, что тут сложнее найти что-то НЕ говорящее.       – Прошу прощения, – пробормотал Джиншик. Сонхва бы его сейчас отругал, потому что царевич не должен забывать о приличиях ни на секунду. – Не соблаговолите ли Вы покинуть мое плечо?       – Не соблаговолю.       Джиншику показалось, что он услышал в ответе лягушки смешок, но утверждать бы не стал. Голос, исходящий из маленького зеленого тельца был искаженным и в нем плохо читались интонации.       – Хорошо, тогда я буду вынужден Вас сам убрать, – он снова покосился на лягушку. Лягушка тоже на него смотрела, и Джиншик готов был поклясться что, будь у нее брови, они бы сейчас были удивленно приподняты. – Прошу меня простить еще раз, – добавил царевич и, осторожно взяв лягушку двумя пальцами, положил на камень.       Лягушка заквакала, что было очень похоже на смех.       – Всего доброго, – парень поклонился, развернулся, прошел несколько шагов и…       Шлёп!       – Да что за херня!       – Рот с мылом потом помоешь!       – Тебя спросить забыл!       Лягушка снова засмеялась. Джиншик пару секунд пытался испепелить ее взглядом (и пожалел, что не может), но потом тоже захохотал.       – Кхм, ладно, – сказала лягушка, успокоившись. – Что за дрянь у тебя в руках?       Джиншик моргнул, потом посмотрел на руки, будто забыл, что у него там.       – А, почтовая стрела.       – Но на ней нет письма, – заметила лягушка. – А я не жду писем. К тому же, почтовые стрелы летают за тобой, пока не заберешь письмо. Но эта не отпускает меня.       – В каком смысле?       – Да в прямом! – лягушка подпрыгнула на его плече в нетерпении. – Или ты думаешь, что я на тебя по своей воле прыгаю? Между прочим, мне почти сутки пришлось провести на этом камне.       До Джиншика наконец дошло, но что делать он все равно не понимал.       – А как я стрелу тогда заберу?       – Ты всегда такой, или только по средам?       Царевич решил не отвечать.       – Придется тебе взять меня с собой, – подсказала ему лягушка. – Отнесешь к тому, кто заколдовал стрелу, и пусть он разбирается.       Джиншик кивнул и молча пошел по тропинке по направлению к городу и замку. Он очень надеялся, что лягушка тоже будет помалкивать, и он удержится от того, чтобы швырнуть ее вместе со сраной стрелой куда подальше.       Дорога в замок заняла гораздо меньше времени, вероятно, потому, что теперь цель была для него заманчивой: прийти домой, вымыться, нормально поесть и лечь спать. Он вернулся уже после захода солнца, и стража встретила его у закрытых ворот. Солдаты, разумеется, узнали царевича, но закон есть закон и он для всех един. Во всяком случае, именно ради этого Хонджун и “захватил власть” полтора года назад.       – Кто таков? – спросил один из стражников, но при этом поклонился ему.       – Царевич, – ответил Джиншик, но стражник покачал головой:       – Я про лягушку.       – А, новый питомец.       – А белка куда делась? – это спросил уже другой стражник.       Джиншик напряг память… Точно, он же притащил белку до того, как отправился в поход с Минджэ и Джунмином. Но вот что с ней стало, он уже не знал.       – Эм, сбежала.       Стражники кивнули и открыли небольшую калитку сбоку ворот.       – Не зря ты мне сразу не понравился, – сказала лягушка и осуждающе квакнула.       – Да ты мне тоже не особо.       Подходя к замку, Джиншик увидел, как один из придворных, заметив его, сразу же метнулся внутрь. Ясно, сейчас все будут знать и соберутся возле тронного зала, чтобы посмотреть на результат его поисков.       – Лезь внутрь, – прошептал он и оттянул край нагрудного кармана.       – Чего? – возмутилась лягушка. – Задушить меня собрался?       – Нет, сейчас меня окружит куча людей и они могут тебя случайно смахнуть и затоптать, – и это была почти правда. В первую очередь, конечно, Джиншик просто не хотел, чтобы кто-то видел лягушку, но и смерти он ей не желал.       Лягушка что-то проскрежетала и полезла в карман. Джиншик расправил плечи, торжественно вытянул стрелу перед собой и вошел в замок. Как он и предполагал - в коридоре собрались, пожалуй, все, а в открытых дверях тронного зала стояли царь и его маг.       – Неудача! – воскликнул Хонджун и горестно воздел руки к потолку. – Высшие силы не позволили царевичу найти невесту на западе, а, значит, помогут найти на востоке! Ибо на востоке восходит солнце и дает начало новому дню! Так и невеста с востока станет рассветом и началом новой жизни для нашего младшего царевича! Для моего любимого сына!       Джиншик дошел до Хонджуна еще на первом упоминании востока и теперь просто стоял и ждал, пока он закончит. Лягушка в кармане хохотала во весь свой лягушачий голос и Джиншик был очень рад, что в коридоре сейчас очень шумно и смех из кармана не привлечет ничье внимание.       Хонджун тем временем снова набрал воздуха в грудь, собираясь сказать еще что-то, но Сонхва незаметно ткнул его пальцем в поясницу. Царь вздрогнул и обратился уже к придворным:       – Завтра будет новый день и царевич попытается снова! А теперь все свободны, – он развернулся на каблуках, взмахнул мантией и прошел в тронный зал.       Сонхва кивнул Джиншику, чтобы тоже входил, потом вошел следом за ним и плотно закрыл двери.       – Что принес? – спросил советник, оглядывая его.       Джиншик сунул ему в руки стрелу, потом подставил ладонь к карману и попросил:       – Вылезай и высказывай все свои претензии колдуну.       Лягушка выпрыгнула, но обратилась сначала к Хонджуну.       – За здравствует Ваше царское Величество, – важно сказала она, склонив на секунду голову, а потом повернулась к Сонхва: – Господин маг, не будете ли вы так любезны освободить меня от заклинания почтовой стрелы?       Сонхва пристально смотрел на лягушку, и чем сильнее расширялись его глаза от удивления, тем тревожнее становилось Джиншику. Это была совсем не та реакция, на которую он рассчитывал.       – Я, кхм, от заклятия, конечно, освобожу, но буду вынужден скрепить вас другими узами…       – Какими? – Джиншик с лягушкой спросили одновременно.       – Брака, – мрачно ответил Сонхва, а потом вдруг рассмеялся.       Джиншик тоже хмыкнул:       – Смешно.       – Я не шучу.       – То есть? – это был уже Хонджун.       Сонхва не спешил отвечать. Он сначала поколдовал над стрелой и швырнул её в угол зала, потом отошел к трибуне, где лежала Книга Законов, и принялся её листать.       – Вот! – воскликнул он и ткнул пальцем в одну из страниц. – Законный брак может заключаться между мужчиной и женщиной или волшебным существом при условии наличия разума и возраста от восемнадцати или эквивалентного в пересчёте на альтернативное волшебное летоисчисление. Ты волшебное существо?       – Да, – ответила лягушка.       – Разумное?       – Разумнее некоторых.       – Лет сколько?       – Двадцать.       Джиншик на мгновение задумался, живут ли столько лягушки вообще, но потом вернулся к более важным вопросам.       – То есть, ты хочешь сказать, что в этой стране вы двое законно пожениться не можете, но я могу жениться на лягушке?       Сонхва поджал губы и захлопнул книгу:       – Да, что-то вроде того.       – Славно, но я не буду.       – А я тем более отказываюсь! – завопила вдруг лягушка и, соскочив с ладони Джиншика, запрыгала к окну. У окна её подняло в воздух и перенесло обратно к Джиншику.       – У вас выбора нет, – сказал Сонхва, вздыхая. – Вы недооцениваете магию клятв в этой стране. Джиншик дал обещание, что найдёт суженую, и нашёл. Тут уже не имеет значения, хотите вы жениться или нет: пока условия сделки с судьбой не будут выполнены, она не даст вам разойтись.       – Так это же отлично! – воскликнул вдруг Хонджун. – Что вы раскисли оба? Джиншик, ты, насколько я помню, не хотел жениться, но ведь имел в виду традиционную женитьбу?       – Ну… да.       – А это лягушка, тут традициями и не пахнет. Мы вас быстренько поженим, Совет успокоится, а потом придумаем способ этот брак расторгнуть. Тут же развестись можно? – спросил он у Сонхва. Сонхва в ответ кивнул, и Хонджун продолжил: – А лягушка получит, допустим, десять тысяч золотом за моральный ущерб…       – Пятнадцать, – квакнула лягушка.       – Хорошо, пятнадцать. И разойдетесь миром через месяцок.       Джиншик призадумался. Звучало, вообще-то, неплохо. И лягушка в самом деле ведь не настоящая жена, да, вредная какая-то, но они оказались в одинаковом положении, придется обоим немного потерпеть. А потом развод и свобода.       – Согласен, – кивнул Джиншик, – только давайте побыстрее.       – Завтра же…       – Не завтра, – перебил Хонджуна Сонхва. – Сначала будет первая часть свадьбы, вот ее можно и нужно ускорить. Но потом избранница должна пройти три испытания Совета, чтобы доказать, что достойна, так что до завершения всего этого мероприятия еще минимум недели полторы…       – Двадцать тысяч, – отрезала лягушка.       – Восемнадцать.       – Ладно. Но пусть ваш Совет примет во внимание, что я все же лягушка.       Сонхва махнул рукой:       – Тут даже не стоит беспокоиться, никто не будет проверять, кто конкретно выполнил задание. Думаю, помощь жениха не запрещена.       – Тогда тем более пусть не слишком сложные задания дают, – лягушка, как показалось Джиншику, снова засмеялась, – я ему вообще не доверяю.       – Это будут долгие полторы недели, – вздохнул Джиншик.

***

      Царевич вернулся в спальню с лягушкой в кармане и метафорической горой на плечах. Он все еще считал, что женитьба на волшебной лягушке – это лучший выход, но за то недолгое время, что они пробыли вместе, зеленая тварь успела его порядком задолбать. Лягушка постоянно возмущалась, ворчала или в лучшем случае умничала, и он ничего не мог с этим сделать.       – Так! – рявкнул Джиншик, захлопнув дверь. – Еще слово, и я выброшу тебя из окна.       – Меня просто притянет обратно, я даже до земли не успею долететь, – возразила лягушка.       – Зато полетаешь.       Лягушка возмущенно квакнула, но замолчала.       – Спасибо. Тебе нужен аквариум? – спросил парень, а потом добавил: – Если да, то тебе не повезло, потому что аквариум я разбил. Но могу принести тазик с водой.       – Не надо воды, спасибо, – буркнула лягушка.       Джиншик уже более-менее научился понимать интонации, и опознал в голосе обиду. Ему стало немного неловко.       – Нужно проверить, на какое расстояние мы можем разойтись. На всякий случай, – сказал он и, подойдя к комоду, наклонился, чтобы лягушка выбралась из кармана.       Опыт показал, что Джиншик может свободно передвигаться по спальне и смежной с ней ванной комнате, не тревожа лягушку, но едва он попытался выйти за двери, как она тут же громко квакнула:       – Стой! Дальше не иди, а то вдруг меня об стену расшибет!       Джиншик кивнул и вернулся к комоду.       – Ну хорошо, все равно лучше, чем я думал. Мне не придется таскать тебя с собой в ванную.       – Ты даже не представляешь всю величину моей благодарности за это, – проговорила лягушка. – А теперь давай спать, не хочу больше тебя терпеть.       Джиншик закатил глаза, но в целом был согласен. Он подошел к кровати, потом обернулся к комоду, затем снова посмотрел на кровать.       – Спать с тобой я тем более не собираюсь, – фыркнула лягушка. – Боюсь, пришибешь своими ручищами, чтоб стать вдовцом еще до свадьбы.       – Нормальные у меня руки!       “Но пришиб бы, если б это как-то помогло”.       Джиншик взял с кровати одну из подушек и положил на комод возле лягушки.       – Сойдет?       – Я есть хочу.       – Да ты издеваешься?! – завопил Джиншик.       – Это ты издеваешься! – возразила лягушка и для пущей убедительности подпрыгнула. – Мог бы для приличия хоть спросить, хочу ли я есть! Гостеприимство просто высший класс!       – Прости, – Джиншик вздохнул. Лягушка была права – он совсем об этом не подумал. Да он много о чем не подумал, в первую очередь о том, что для “невесты” это гораздо больший стресс, чем для него. Он-то хотя бы дома. – Что тебе принести?       – Комаров хочу.       Джиншик посмотрел на стену, пытаясь найти там ответ на вопрос, что же такого плохого он сделал в прошлой жизни, но, разумеется, ничего не увидел. Он глубоко вздохнул, потом протянул ладонь лягушке:       – Прыгай, пойдем искать тебе комаров.       – Это шутка, – буркнула лягушка и прыгнула на подушку. – Но спасибо. Ложись спать, у нас свадьба завтра.       Джиншик решил ничего не отвечать и сделать так, как посоветовала лягушка. Просто лечь спать и надеяться, что завтра он проснется, а сегодняшний день окажется сном. Такого, конечно же, не будет, но помечтать ведь можно?       Утро прошло достаточно спокойно. Они позавтракали – к счастью, обошлось без ловли комаров или мух, лягушка попросила отщипнуть ей кусочек куриного мяса. И только когда колокол на площади пробил десять утра, в комнату постучались слуги и принесли нарядный костюм и корзинку, украшенную белыми цветами.       – Полагаю, это для тебя? – предположил Джиншик, протягивая корзинку лягушке.       Будущая невеста обошла корзинку, пожевала какой-то лепесток, потом прыгнула внутрь.       – Симпатично. Сойдет.       – Хоть тут без проблем, – пробормотал Джиншик, и взяв свой костюм, удалился в ванную.       В тронный зал царевич шел со стойким ощущением, что что-то не так. Никто не шептался за его спиной, не смотрел на него странно, не смеялся… В общем, создавалось впечатление, что никто ничего пока еще не знает. И на подходе к дверям зала Сонхва это подтвердил. Он вышел из бокового коридора и, поравнявшись с Джиншиком, прошептал:       – Хонджун хочет обрадовать Совет официально. Они знают, что будет какое-то объявление, но не знают, какое именно. Думает, что шок не позволит им придумать какое-то слишком изощренное первое задание.       – Надеюсь, он прав. Но мы оба знаем, что чаще всего в таких вещах он ошибается, – мрачно сказал Джиншик. Сонхва не менее удрученно кивнул.       Царь, он же Хонджун, встречал их, уже сидя на троне перед полным составом Совета, кучей придворных и еще каких-то нарядных людей. Джиншик, как ни странно, почти не нервничал. Подумаешь, скоро вся страна узнает, что он женился на лягушке… Ладно, может, немного нервничал.       – Мои верные подданные! – заголосил Хонджун, когда Джиншик подошел к нему и встал по левую руку. – Я собрал вас, чтобы сообщить радостную весть! Младший царевич, радость и отрада наших глаз, все же нашел суженую! – толпа удивленно загудела, но Хонджун жестом призвал их к молчанию: – И чтобы не терять времени, мы сейчас же и узаконим их брак согласно древним традициям! Благородный Совет, будьте готовы огласить первое задание для избранницы царевича!       Джиншик заметил, что люди в зале удивленно переглядываются, многие даже вставали и оглядывали зал. Он понял, что они ищут невесту и едва не засмеялся, представляя их шок, когда они увидят лягушку. Кстати о ней: Джиншик опустил глаза на корзинку в своих руках – будущая спутница жизни (пусть и на месяц, как он надеялся) прыгала из угла в угол.       – Переживаешь? – шепотом спросил Джиншик.       – Нет, просто хочу побыстрее узнать, что там за задание, – ответила лягушка, но он догадался, что это не вся правда.       Парень вдруг поддался внезапному желанию и легонько погладил лягушку по голове пальцем.       – Больше так не делай, – сдавленно квакнула лягушка. – Или хотя бы предупреждай.       – Извини, я…       Договорить Джиншику помешали фанфары. Он даже не слушал, о чем там говорил Хонджун, и теперь не мог понять, в чем дело. Царевич поймал взгляд Сонхва и тот кивнул головой сначала на корзинку, а потом на зрителей. Джиншик понял, что от него хотят и снова обратился к лягушке, подставляя ладонь к краю корзинки:       – Вылезай, покажем тебя народу.       Лягушка послушалась и Джиншик, подняв ладонь повыше, громко объявил:       – Прошу любить и не жаловаться, избранница… – вдруг он вспомнил, что так и не узнал лягушкино имя и есть ли оно вообще: – пс, а как тебя зовут? – шепотом спросил он.       – С… не важно. Зови лягушкой и все, – так же тихо ответила она.       – Лягушка!       В зале повисло молчание, советники и подданные во все глаза смотрели на Джиншика с лягушкой. Он начал гадать, через сколько секунд весь зал разразится диким хохотом - четыре? Пять? Но вышло совершенно не так. Зал разразился, но радостными возгласами.       – Да здравствует Лягушка! – хором заорали советники и принялись обниматься.       Джиншик в панике обернулся на Хонджуна с Сонхва, но те, судя по лицам, были так же удивлены. Царевич попятился и, поравнявшись с ними, спросил:       – А в чем дело?       – Думаю, они рады, что все-таки погуляют на свадьбе, – ответил Хонджун, но неуверенно.       – И еще, может быть, довольны, что кто-то из волшебных существ войдет в царскую семью, – добавил Сонхва.       – А разве они не должны этого бояться после, ну… Кощея?       Джиншик почувствовал, что Лягушка в его руке вздрогнула, но не успел ничего спросить, потому что встала одна из советниц.       – Дорогой царевич! Примите поздравления от Совета старейшин и от меня лично с заключением этого прекрасного брака! – начала она свою речь и тепло улыбнулась. – Мы с нетерпением ждем преодоления всех препятствий и окончательного воссоединения возлюбленных в любви и согласии! – Джиншик не совсем понял, о чем она, но предполагал, что о заданиях. На это намекали и следующие слова: – Теперь о первом задании для суженой царского сына! Супружеская жизнь должна быть сладкой, посему Лягушка должна испечь торт к завтрашнему утру!       – Они издеваются? – прошипел Джиншик.       – Легко, – одновременно с ним сказала лягушка.       Парень скосил на нее глаза, думая, что это снова одна из шуток, но нет, лягушка смотрела на него вполне серьезно и уверенно.       – Тут я справлюсь, не проблема, – заверила она. – Просто оставишь меня в кухне, а сам… не знаю, за дверью посидишь?       Как оказалось, сидеть под дверью было не обязательно. Так как Джиншик исполнил обещание, данное судьбе, им больше не нужно было постоянно быть рядом. Он догадывался, что теперь за выполнением всех условий, чтобы завершить свадебные мероприятия, будут следить все в замке, и это было еще хуже. Судьбу обмануть сложно, а стариков из Совета вообще невозможно.       Джиншик отнес лягушку в кухню, выгнал оттуда всех поваров, закрыл окна и двери по ее просьбе и уже собирался уйти сам, но решил на всякий случай еще раз спросить:       – Тебе точно помощь не нужна? Я, между прочим, умею готовить.       Лягушка закатила глаза и поскакала в другой конец длинного стола.       – Я тебе верю, но справлюсь самостоятельно.       – Но как? У тебя же лапки, – не сдавался Джиншик. Как бы он ни пытался убедить себя, что ему плевать и вообще лягушка его бесит, он все равно чувствовал некую вину перед ней и искренне хотел помочь.       – Я волшебное существо, царевич, – напомнила лягушка, засмеявшись. – Все, иди отсюда и приходи ровно через три часа, не раньше. Запомнил?       – Запомнил, – кивнул Джиншик и быстро отвернулся, чтобы вредная лягушка не заметила улыбку на его лице. – Не отрави меня!       – Ничего не обещаю!       Первый час Джиншик прождал спокойно. К концу второго заметил, что слишком часто смотрит на время и нетерпеливо постукивает пальцами. К середине третьего он решил, что ему просто нужно убедиться, что все в порядке и никто не потревожил лягушкины кулинарные эксперименты. Царевич бегом отправился к кухне, но недалеко от дверей притормозил и подошел как можно тише. Все-таки он обещал, что придет не раньше, чем через три часа.       – …положить? Нет, сметана, сахар, ваниль… вроде бы все. А! Покрасить, чем это покрасить… Опа, свекла, сойдет, – Джиншик услышал голос из-за двери и напрягся. Голос был приятным, но удивило его не это. Это был мужской голос.       “Я же приказал, чтобы никто не входил”, – вспомнил он. Но потом также вспомнил, что сам все закрыл и все ключи, включая запасные, лежат у него в кармане.       Голос из кухни, меж тем, начал что-то негромко напевать. Джиншик приложил ухо к двери и прислушался. Он уловил знакомые интонации лягушки и успокоился. Наверное, просто из-за пустоты помещения эхо так исказило ее голос. При том, что он и так был низковатым.       “Так, ну я убедился? Вроде бы, все хорошо?”       Джиншик решил не сидеть под дверями, а выйти немного прогуляться на свежем воздухе, чтобы он выдул из головы непонятно откуда взявшиеся мысли. Воздух не помог – Джиншик принялся размышлять еще усерднее. Он жил здесь полтора года и уже много раз сталкивался с магией. Даже не так – она его окружала со всех сторон. Но он все равно еще очень многого не знал. Есть ведьмы, колдуны – с ними все было просто, это люди с даром. Есть нежить всех форм и размеров – тут тоже не было ничего сложного, умерли, по разным причинам воскресли, некоторые не могут справиться с послежизнью и начинают буянить, их нужно изгонять. Еще на примере давнего друга он знал, что существуют проклятия, и некоторые из них превращают проклятого в животного. Но ведь Сонхва спец по проклятиям, он сказал бы, будь лягушка проклятым человеком?       Эти рассуждения привели его к другому вопросу – хотел ли он, чтобы лягушка оказалась человеком? Он склонялся к тому, что нет, не хотел бы. Они уже договорились разойтись своими путями через месяц, и Джиншику нравился этот план. Он не хотел, чтобы все вдруг усложнилось. Быть женатым на вредной лягушке – это одно. На другом человеке – уже совершенно другое. Он и так чувствовал себя виноватым, что забрал ее из привычной среды…       “Так, хватит об этом думать!" – прервал он поток мыслей. – "Переживи месяц и все вернется на свои места!”       Джиншик подсчитал, что прошло уже достаточно времени, и вернулся к дверям в кухню.       – Все готово? – громко поинтересовался он, постучав в двери.       – Да, входи, – послышался ответ лягушки. Голос был привычным. Зря он себе надумал всякого.       Джиншик отпер замок и открыл двери – на столе стоял довольно симпатичный торт, украшенный белым кремом, розовыми цветочками и сушеными ягодами. Парень присвистнул:       – Ого! Как тебе удалось?       – Волшебство, – хмыкнула лягушка, потом прыгнула к краю стола: – Все, неси меня в ванну, надо отмыться от усердной готовки.

***

      Следующим утром Совет радостно принял результат работы Лягушки и еще более радостно всем составом отправился организовывать пир этим же вечером.       – Я же говорил, что их интересует только возможность попировать, – заметил Хонджун, когда все посторонние ушли из зала. – Ну, как вы справляетесь?       Джиншик пожал плечами:       – Нормально.       – Да, его можно терпеть, когда он спит, – сказала лягушка и засмеялась.       Джиншик тоже улыбнулся. Он уже привык к вечному ворчанию по поводу и без и предположил, что в озере ей просто было одиноко, так что уже не так раздражался. К тому же лягушка любила пошутить, и шутки чаще всего оказывались забавными. Джиншик даже поймал себя на мысли, что, наверное, будет немного скучать, когда их пути разойдутся. Немного.       – Вот и прекрасно, – закивал Хонджун. – На пир в начале придете, потом можете уходить, если хотите. Они все равно все понапиваются и забудут про вас.       Джиншик хотел бы, чтобы именно так и случилось, но пир с самого начала не задался. Вернее, он задался для всех остальных, кроме него с лягушкой. Как только он уже собирался улизнуть, прихватив почти законную “жену”, к ним подошла уже пьяненькая делегация от Совета и запросила танец молодоженов. Джиншик даже в теории не мог представить, как он это провернет, и собирался отказаться, но Сонхва, уже выпивший пару бокалов вина и хихикающий, вытолкал его из-за стола в центр зала. Придворные быстренько освободили место и стали хлопать в ладоши, подбадривая его. Скрипач заиграл что-то нежное, но тут до слуха Джиншика донеслось возмущенное “КВА”.       – Блин, лягушку забыл! – он рванул назад к столу, но потом резко затормозил: – А ты вообще будешь со мной танцевать?       – Нет, блин, буду в винегрете сидеть и смотреть на тебя! Давай сюда свою лапищу!       Джиншик хмыкнул и протянул ладонь, лягушка важно на нее уселась и добавила:       – Думаю, не надо уточнять, что вести будешь ты?       – Я понял, хватит ворчать.       – Не отбирай мою единственную радость в жизни!       – Царевич, там люди ждут, – напомнил ему Хонджун, и Джиншик развернулся к зрителям его будущего и несомненного позора.       Поначалу все шло нормально, хоть он и чувствовал себя крайне глупо, а лягушка просто смеялась, периодически перемежая смех шутками вроде “не отдави мне ноги” и “на расстоянии вытянутой руки, пожалуйста, мы еще не до конца женаты”. Джиншик изо всех сил старался держать лицо, и получалось неплохо, пока музыка не ускорилась и он не придумал ничего лучше, чем просто покрутиться на месте.       – Ой, нет, меня тошнит, – услышал он тихий голос лягушки, а потом она вдруг спрыгнула с его ладони куда-то в толпу.       – ВСЕМ СТОЯТЬ НА МЕСТАХ И НЕ ДВИГАТЬСЯ! – заорал Джиншик, перекрикивая музыку. – Я лягушку потерял.       Скрипка взвизгнула и затихла, придворные послушно застыли в тех позах, в которых были, в зале повисла тишина.       – Ты где? – позвал Джиншик, но лягушка не ответила. Он всерьёз испугался – он шутил, что неплохо было бы избавиться от негаданной невесты, но это были только шутки. Будет очень плохо, если с ней что-то случится, и не только с точки зрения объективного несчастья. Плохо будет ему. – Эй! Отзовись, пожалуйста…       – Да тут я, – услышал он, наконец, ее голос откуда-то слева и повернулся.       Джиншик подхватил лягушку с пола, даже не предлагая ей самой влезть на ладонь, как обычно, прикрыл второй рукой и принялся кланяться:       – Мы, пожалуй, удалимся, всего хорошего, не обращайте внимания, продолжайте веселиться.       Последним он поклонился Царю и помчался в свою комнату, перепрыгивая ступеньки на лестнице. В спальне он осторожно положил лягушку на ее подушку, потом навис над ней и процедил:       – Ты вечно говоришь что-то не делать мне, но теперь моя очередь. Не делай так больше. Никогда.       Лягушка несколько секунд просто смотрела на него, медленно моргая, но потом квакнула.       – Да не психуй ты так. Мне удавалось как-то выживать в лесу, а змеи и цапли пострашнее ваших придворных будут. И я волшебное существо, сколько еще раз тебе повторять?       – Можешь хоть сто раз сказать, я все равно буду переживать, – вырвалось у Джиншика быстрее, чем он успел подумать об этом. Он сжал зубы, понимая, что, раз уж сказал, забирать свои слова назад не будет, но и не стоит делать все еще запутаннее. – Просто не надо меня больше пугать. Пожалуйста.       – Ладно, извини, – буркнула лягушка.       – Отлично, я спать, – сказал Джиншик, потом скинул камзол и одним рывком стянул рубашку.       – ТЫ ОХРЕНЕЛ?!       – Что? – не сразу понял царевич. – Да что ты орешь? Во-первых, мы женаты, во-вторых, ты лягушка.       – В третьих, ты придурок, – тихо добавила лягушка и отвернулась к стене.       – Вот и поговорили, – Джиншик схватил со спинки кровати пижаму и удалился в ванную комнату, подальше от лягушки. Побыстрее бы это все закончилось.

***

      Лягушка серьезно обиделась. И хотя испытания должна была проходить она, Джиншику казалось, что их устроили ему. Хотя почему “устроили”? Устроила. Лягушка.       Началось все с того, что царевич проснулся и не улыбнулся новому дню. В первую очередь потому, что, проморгавшись ото сна, он первым делом увидел два прищуренных лягушачьих глаза и всю остальную ее зелёность.       – А, не сдох. Ладно, – лягушка разочарованно квакнула, развернулась и спрыгнула, заехав ему лапой в нос, на котором она, собственно, и сидела.       Джиншик остервенело почесал нос, потом еще и вытер его одеялом.       – Еще святой водой помой, – фыркнула лягушка. – Может, и из тебя пару чертей изгонит.       – Чт… каких чертей?       – Тупости.       Джиншик прикрыл глаза и перевернулся на живот, укрывшись с головой. Через несколько секунд он почувствовал, что лягушка прыгнула ему на спину.       – Поднимай свою царскую жопу, я есть хочу.       – Муху себе поймай.       – Я с тобой разведусь.       – Жду не дождусь, – буркнул Джиншик. Он хотел добавить, что только благодаря этой мысли он встает по утрам, но лягушка его перебила.       – Прямо сейчас сбегу, свадьба не состоится, и тебе придется искать другую жертву. Только представь, НАСТОЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК! А вдруг еще и женщина…       – Так, хватит! – воскликнул Джиншик, откинул одеяло и рывком поднялся с кровати. И только потом осознал, что лягушка сидела на одеяле. – Ой… Эм, ты где?       – На пути к государственной границе, – послышался раздраженный лягушачий голос из складок одеяла. – Говорила же мне маменька – от мужиков одни проблемы. Нет бы спокойно сидеть, восстания под…       – Что? – переспросил Джиншик, пытаясь найти лягушку.       – Ничего.       – Какие восстания?       – Против здравого смысла, ты должен знать, у тебя они каждый день, как проснешься, – лягушка выбралась на свободу и прыгнула Джиншику на руку. – Неси меня в кухню, будешь завтрак готовить.       Тут Джиншик уже не выдержал. Он стряхнул лягушку обратно на кровать, отчего та возмущенно квакнула.       – У нас повара есть, – сказал он сквозь зубы. – Говори, чего хочешь.       – Уже сказано. Хочу, чтоб готовил ты. В качестве возмещения морального ущерба за вчерашнее.       – Да что я сделал?! Это вообще я должен злиться! Ты меня вчера напугала!       – Это ты меня напугал!       – Да чем это?!       Лягушка открыла рот, но потом захлопнула, отвернулась и спрыгнула на пол.       – Ладно, извини, – Джиншик вздохнул. – Я не хотел кричать. Пойдем, что-нибудь приготовлю, – он стал соображать, что сможет приготовить и не опозориться, потому что вчера немного преувеличил свои кулинарные способности. Но лягушка ему не ответила. – Эй? – позвал он, потом прислушался и услышал тихое ворчание из-под кровати.       Джиншик опустился на колени и, приподняв свисающий край одеяла, заглянул. Рассмотреть что-то было сложно, но он все же увидел в дальнем углу возле стены копошащийся комочек. Протянул руку, но достать не смог.       – Слушай, извини…       – Что, даже без “ладно”? Где же твои царские одолжения? – огрызнулась лягушка.       Джиншик перестал за ней тянуться и вылез из-под кровати. Вставать не стал, прислонился спиной к краю и подтянул колени к груди.       – Я серьезно. Прости. Я вчера испугался за тебя. Не только из-за сделки, а… мы вроде немного подружились, так что я не хотел бы, чтобы с тобой что-то случилось. А пьяные придворные не самые аккуратные люди в мире.       – Ладно, даже вредные лягушки иногда идут на компромиссы, – сказала лягушка откуда-то у него из-под локтя. Спустя пару секунд она запрыгнула ему на колено. – Но у меня несколько условий. Не хватать меня без спроса…       – А если что-то случится?       – Хорошо, в чрезвычайной ситуации можно. Но не по пустякам, я все-таки…       – Волшебное существо, я помню, – сказал Джиншик и улыбнулся.       Лягушка важно кивнула:       – Именно. Второе – не раздеваться при мне. Пусть я лягушка, но у меня тоже есть чувства и такое неуважение их оскорбляет.       Джиншик все равно не совсем понял эту претензию, да и тон лягушки намекал, что “оскорбление чувств” слишком обобщенный термин. Впрочем, пусть сам Джиншик только что сказал, что они вроде бы подружились, лягушка могла так не считать. Да и раздеваться при малознакомых людях не совсем прилично. Лягушка, конечно, не человек, но характер вполне вредный и человечий.       – Принимается. Извини еще раз. Но…       – Если будешь гореть, то можно, – усмехнулась лягушка и квакнула. – Третье… Хочу прогуляться. Нужно подышать свежим воздухом, траву потрогать и все такое.       – Это можно, – Джиншик повернул голову и посмотрел на часы, примерно прикидывая план на сегодняшний день. – Позавтракаем, потом получим второе задание от похмельного совета и можно будет пойти прогуляться.       – Годится. Собирайся, завтрак все равно ты готовишь, – сказала лягушка и спрыгнула на пол. Однако через несколько прыжков обернулась и добавила: – Только теперь это, наверное, просьба. И не отрави меня.       – Ничего не обещаю, – усмехнулся Джиншик, припоминая её же вчерашние слова.       Спустя полчаса Джиншик поймал себя на мысли, что лучше бы он даже не обещал, что это будет съедобно. Так было бы чуть меньше давления. Он старался как мог, призвал все свои знания, опыт и силу кулинарных богов, но все равно нервничал. Он не хотел, чтобы все было идеально, это уже совсем невозможно, но желательно, чтобы лягушка хотя бы не стала плеваться. Может, она и не станет, вдруг отыщет в глубине своей лягушачьей души немного великодушия и не станет позорить его на весь дворец.       Был лишь один плюс – лягушка не стала следить за его готовкой, а уселась на подоконник и наблюдала за снующими по двору слугами, кошками, собаками и Чхве Саном. Джиншик тоже заметил, что он как-то много ходит туда-сюда явно с какой-то целью, но не стал отвлекаться. И вот наконец завтрак для лягушки был готов. И не только для лягушки, потому что Джиншик, кажется, переборщил с количеством ингредиентов.       – Что это? – спросила лягушка, когда он поставил перед ней тарелку с завтраком. В голосе явно слышались как интерес, так и сомнение.       – Блинчики. Заморский рецепт, без муки.       – Джиншик, блинчики без муки – это омлет.       – Нет, это блинчики, просто без муки.       Лягушка уставилась на него и смотрела не меньше минуты, не моргая.       – Ну… Полагаю, тут мне просто придется смириться. Блинчики так блинчики. Но мы когда-нибудь точно вернемся к этому разговору.       Джиншик кивнул и, затаив дыхание, стал ждать вердикта. Переживаний ему добавляло еще и то, что он вчера попробовал испеченный лягушкой торт и он оказался очень вкусным. Не хотелось ударить в грязь лицом.       – Пересолил, – сказала лягушка. – Но не сильно, есть можно. Обычный ом… кхм, блинчики. Спасибо.       Джиншик натянуто улыбнулся. Он вообще не солил "тесто", блинчики должны быть сладкими. Но, видимо, в большой банке с надписью “САХАР” оказалась соль.       – Э-э-э… что у тебя с лицом?       – А что с ним? – спросил в ответ Джиншик и повернулся к лягушке. Та медленно пятилась к краю стола.       – Оно сереет.       Джиншик спохватился и замотал головой, потом метнулся к кадке у стены и плеснул водой в лицо. Зажмурился. Никакого сейчас серого лица, никаких выходов из себя, никаких поисков того, кто насыпал соль в банку из-под сахара.       “Спокойно. Расслабься. Одиндватричетырепять. Один, два, три…”       Лягушка вдруг начала напевать дурацкую песню о том, как русалки отправились покупать чулки, и запрыгнула на край кадки. Джиншик сосредоточился на ней и песне и еще несколько раз глубоко вздохнул. Успокоился.       – Спасибо… Извини.       – Значит, это ты упал в Смородину? – тихо спросила лягушка.       – Мы втроем упали, просто последствия разные.       Из всех приключений и проблем, с которыми они столкнулись, попав в Тридесятое государство, Джиншик больше всего не любил вспоминать об этом. Они подозревали, что их план пробраться в Навь вряд ли закончится чем-то хорошим, но и на такое не рассчитывали. Из шестерых человек, отправившихся туда, никто не вернулся таким же, каким уходил. И пусть Сонхва пытался убедить их, что от падения в Смородину они только приобрели, Джиншик так не считал. Волшебная река усилила то, что у них уже было, как хорошее, так и плохое. Минджэ был выносливым и немного упрямым, а стал практически неуязвимым и упертым, как баран. Джунмин умел хорошо приспосабливаться, после падения в волшебную реку он может превращаться во что угодно, а его обычное нежелание брать ответственность переросло в избегание всего на свете. Сам Джиншик просто был сильным и иногда злился. Теперь он нечеловечески сильный, а вспышки гнева не может контролировать и сметает все на своем пути.       – Извини, я просто…       Лягушка его перебила:       – Не оправдывайся, – она запрыгнула ему на плечо и пару раз ткнула лапкой в щеку. – А я постараюсь тебя больше не бесить. Хотя это будет очень непросто и, наверное, надо будет потребовать премию за опасные условия работы.       – Я на тебя не злюсь, – Джиншик покачал головой и хмыкнул, – что, кстати, странно.       – Тогда хорошо, что суперсилы нет у меня, я-то на тебя частенько злюсь.       Джиншик немного повернул голову, чтобы видеть лягушку краем глаза, и улыбнулся.       – Ты же волшебное существо, – сказал он, – так что я тоже постараюсь сильно тебя не раздражать.       Лягушка потопталась на месте, потом как-то сжалась.       – Я… да. Хорошо. Пойдем к Совету, мне не терпится узнать, что там за задание.       Совет, как ни странно, присутствовал в полном составе, но больше половины присутствовали только физически – спали на задних рядах. Хонджун тоже выглядел весьма помятым, а Сонхва отсутствовал вообще. По этим причинам заседание продлилось очень недолго. Хмурый дедок зачитал с бумажки второе задание, откланялся, и все начали потихоньку расползаться по домам.       Задание для лягушки состояло в следующем: создать что-нибудь в честь жениха, потому что любовь должна вдохновлять. Джиншик сначала вздохнул с облегчением, но потом лягушка пробормотала: “Ура, напишу поэму, в которой выскажу все, что я о тебе думаю”. Так что царевич сразу же начал готовиться услышать о себе кучу завуалированных гадостей. Он сомневался, что Лягушка станет обзывать его прямым текстом, но был уверен, что в поэме будет что-то на первый взгляд милое и забавное, но язвительное.       Прогулка в дворцовом саду, куда они отправились после окончания собрания, поначалу не задалась. Джиншик носил лягушку туда-сюда, наматывая круги вокруг аккуратных клумб, потому что ей вечно что-то не нравилось. То слишком на виду, то трава не та, то птицы бесят… Но Джиншик, все ещё помня об утренней ссоре и чувствуя себя в ней виноватым, не спорил и делал то, что она просила.       – Вот тут нормально, – лягушка наконец сжалилась. – Садись.       Джиншик сел и бережно опустил лягушку на траву. Место, которое она выбрала, действительно было неплохим. Позади пышно цвели кусты сирени, а ещё чуть дальше за кустами отбрасывал тень большой клен.       – У тебя есть какой-то план?       Лягушка запрыгнула ему на колено и довольно сощурилась.       – У меня – да. Но я тебе его не скажу.       – Я даже не сомневался.       – У меня и для тебя есть план.       Тон лягушки показался Джиншику слишком благодушным и это вселило страх. От вредной невесты он уже знал, чего ждать, а вот от довольной… Кто знает, какие проблемы это ему принесет?       – В этом я тоже не сомневался, – сказал он уже осторожнее и на всякий случай напрягся.       – Не нервничай так сильно, морщины появятся, – фыркнула лягушка и прыгнула в траву. – Просто сиди и не двигайся, вот весь план.       – Зачем?       Лягушка взобралась на кочку в нескольких шагах перед Джиншиком и принялась внимательно на него смотреть.       – Хочу запечатлеть в памяти все волшебство момента, когда ты не портишь мне жизнь и молчишь. Разумеется, чтобы моя гениальная поэма получилась хоть чуточку менее оскорбительной. Но для этого тебе действительно нужно постараться и ничего не испортить. Если можешь, то лучше даже не дыши.       Джиншик не сдержался и улыбнулся. Лягушкины слова сами по себе казались не слишком приятными, но он все больше ее понимал и чувствовал, что во всем сказанном не было ни капли злости или серьезности. Такой вот у нее юмор, и Джиншику он, честно говоря, нравился.       – И улыбаться тоже… не надо, – последние слова лягушка произнесла как-то слишком тихо, а потом и вовсе скрылась в траве. Первое время Джиншик по колебанию травинок еще мог определить ее местоположение, но через пару минут она уже ускакала слишком далеко.       Царевич подождал несколько минут, потом негромко позвал. Он не забыл, что лягушка просила за нее не переживать, но ничего не мог с собой поделать. Конечно, вряд ли с ней что-то случилось…       “Может, она сбежала”, – подумал вдруг Джиншик и, к собственному удивлению, расстроился. И удивил его не только сам факт расстройства, а болезненно-тянущее чувство в груди. Он его ненавидел и совершенно точно не собирался испытывать. Не из-за лягушки.       – Я же не могу быть настолько идиотом? – шепотом спросил он сам у себя.       – Думаю, очень даже можешь, – послышался смешок лягушки из-за его спины, и вскоре она сама снова показалась перед ним. – Нужно верить в свои силы, дорогой жених.       Джиншик быстро отмахнулся от другого чувства, которое он тем более не собирался испытывать к лягушке, и постарался сосредоточиться на чем-то другом. Этим другим оказался большой синий василёк, который лягушка, как оказалось, притащила с собой.       – Зачем тебе? – спросил он, кивнув на цветок.       – Это тебе, – фыркнула лягушка. – Засуну в волосы, чтобы в тебе было хоть что-то прекрасное.       Джиншик хотел взять у нее цветок и сделать это самостоятельно, но лягушка вдруг отпрыгнула.       – Не шевелись! Складки красиво лежат, испортишь!       И повозмущавшись еще немного на тему того, зачем ей вообще нужен такой непослушный муж, который не может выполнять элементарные команды, и что лучше было вообще завести собаку, лягушка вместе с васильком запрыгнула ему сначала на плечо, затем на голову и принялась копошиться в волосах.       – Приятно пахнут, – еще более недовольно проворчала она.       – Васильки?       – Волосы твои, дубина! Но это единственный комплимент, который ты от меня получишь.       – Спасибо, ты тоже сегодня очень милая, – хмыкнул Джиншик, но лягушка вдруг шлепнула его лапой по макушке и перепрыгнула на колено.       – Не усложняй.       – Что?       – Всё.       Джиншик пожал плечами – он и не собирался ничего усложнять, даже если бы понял, о чем она говорит. Просто вернул комплимент, вот и все. Лягушка тоже больше ничего не сказала, она опять перепрыгнула на кочку и уставилась на него. Смотрела долго. Джиншик поначалу тоже на нее смотрел, но через пару минут ему стало неловко и он перевел взгляд на кусты, потом вообще прикрыл глаза, решив, что так будет проще.       – Что делаешь? – услышал он вдруг и вздрогнул.       – Медитирую.       – Ты храпел.       – Это часть медитации.       Джиншик почувствовал прикосновение чего-то прохладного к щеке и наконец открыл глаза. Лягушка по своей привычке сидела на его плече и тыкала ему в лицо лапкой.       – Можно возвращаться, – тихо квакнула она и сама, без напоминаний, забралась в нагрудный карман его рубашки.              Джиншик послушно встал и молча проделал полпути к замку, но все же решил спросить:       – Я опять тебя чем-то обидел?       – Нет. Просто пребывание на природе меня успокоило и… ну и все.       Джиншик скосил глаза на карман, но не разглядел там лягушку. Он ей не поверил, но решил не допытываться. Лягушка показалась не спокойной, а просто-напросто расстроенной, но Джиншик даже предположить не мог, что он успел натворить, особенно с учетом того, что вообще уснул. Он ведь сделал, как она просила – молчал и не шевелился, но каким-то образом опять умудрился все испортить. Пусть она и сказала, что он ее не обидел, Джиншика не покидало ощущение, что виноват именно он. У входа в замок он спросил, что она хотела бы делать дальше, но лягушка проигнорировала вопрос. Лишь когда Джиншик уже почти дошел до спальни, она буркнула из кармана, что собирается спать.       – Но только середина дня… – пробормотал Джиншик, хоть и не собирался спорить.       – Мне надо выспаться, потому что ночью я спать не планирую.       – А…       – Мне же нужно поэму написать, – перебила лягушка. – Так сложно не тупить хотя бы пять минут?       Вот теперь она грубила, но Джиншик не обиделся. В первую очередь потому, что если он начнет обижаться на лягушку, то они могут поругаться, а он не хотел ругаться. Ссоры были крайне нежелательны, потому что он мог не сдержаться и напугать ее снова. Этого он тоже не хотел. Лучше просто не обращать внимания, пусть ему и было интересно, что ее так разозлило и как можно было бы вернуть лягушке хорошее настроение.       Джиншик наклонился над комодом и лягушка вылезла из кармана на свою подушку. Сразу же отвернулась к стене, и он решил, что она больше ничего не скажет, но несколько секунд спустя она недовольно квакнула и добавила:       – Уйди куда-нибудь, не стой над душой.       – Думал, у тебя нет души, – вырвалось у Джиншика, о чем он сразу же пожалел. – Из…       – Да лучше б ее не было.       Джиншик неожиданно для себя услышал столько горечи в ее словах, что ему стало не по себе. Он о лягушке вообще ничего не знал, она даже имя свое говорить отказалась, не говоря уже о своем прошлом, которое, судя по всему, было не самым чудесным. И ему хотелось бы узнать о ней больше, расспросить, может, посочувствовать и тоже поделиться чем-то… Но Джиншик был уверен, что лягушка ему ничего не скажет. И от этого тоже было… не по себе. Он упорно не хотел вспоминать слово “больно”, хотя оно подошло бы здесь больше.       Нужно как-то продержаться месяц. Или даже меньше, может, можно будет сразу после свадьбы сбежать в какой-нибудь дурацкий поход? Да даже к Минджэ. Ну а что, захватит с собой еще полкабана и пиво, пожалуется “брату” и Горынычу на жизнь, погуляет вокруг драконьего логова пару-тройку недель, а потом домой, разводиться по причине “не сошлись характерами”. Они ведь и впрямь не сошлись.       Немного успокоенный такими прекрасными перспективами, Джиншик ушел, тихонько закрыв за собой дверь, и не собирался возвращаться примерно до ночи. Но вернулся через час, чтобы спросить, будет ли лягушка обедать. Потом через три часа – спросить про ужин. Еще через два – узнать, все ли в порядке и не хочет ли лягушка чаю с баранками. И если первые два раза он слышал от нее просто отрицательно звучащий квак, то в третий она подпрыгнула почти до потолка, кувыркнулась в полете и, приземлившись ему прямо на нос, процедила:       – Иди и засунь себе эти баранки туда, где у тебя должен быть мозг, чтоб у тебя там хоть что-то было, а от меня отъебись.       Джиншик хотел ответить что-то колкое, может, даже грубое. Он был бы не против сейчас разозлиться, плевать, если сломает что-нибудь или напугает лягушку. Но снова появившаяся в груди тупая боль не дала ему этого сделать. Он аккуратно снял лягушку со своего лица, поставил обратно на подушку и ушел.       Он вспомнил всех, из-за кого оказался в этой ситуации, Хонджуна помянул недобрым словом несколько раз, потому что даже в эту страну Джиншик попал из-за него. Да он и сам виноват. Почему вообще так отреагировал, зачем расстроился, ну правда? Он ведь не обижается на комаров, когда они его кусают… Ладно, комаров он сразу убивает, если успевает, это плохой пример.       За размышлениями Джиншик не заметил, как оказался у стрельбища на заднем дворе. Оно было небольшим и в основном тут обитал только Чхве Сан, но его-то общество как раз и не помешает. Если не поможет советом, то как минимум Джиншику станет чуть лучше просто от разговора с ним. Потому что у Чхве Сана все в жизни обстояло ещё плачевнее.       Сан действительно оказался на месте – выдергивал стрелы из мишеней. Он помахал Джиншику, когда тот его окликнул, и подозвал к себе.       – Прогуливаешься перед сном?       – С лягушкой поругался.       – А, – Сан улыбнулся. – Ну, милые бранятся…       – Она постоянно меня оскорбляет, я уже просто не знаю, что делать, – Джиншик понимал, что Сан просто пытался поддержать разговор, но ему просто необходимо было кому-то пожаловаться. Сан понимающе улыбнулся и сел на траву, похлопав по месту рядом с собой и предлагая последовать его примеру. Джиншик неловко плюхнулся на жопу и вздохнул: – Будто она поставила себе цель сделать так, чтоб я ее возненавидел. А я не могу. Я на нее даже не злюсь, просто грустно.       – А зачем злиться? – удивился Сан. – Просто поживите тихо-мирно месяцок, потом разбежитесь и все, забудешь, как звали.       – Чтобы забыть, как ее зовут, мне нужно это хотя бы знать, – Джиншик невесело усмехнулся и, сорвав травинку, скрутил ее в пальцах и выбросил. – Злиться проще. Если я буду злиться, то в конце почувствую облегчение от того, что она больше не отравляет мне жизнь, а не… а не буду по ней скучать, – добавил он едва слышно.       – Говоришь так, будто уже не хочешь разводиться.       – Да. Нет. Я уже сам не знаю.       – Она же лягушка.       – Волшебное существо, – поправил его царевич.       – Как ты успел так прикипеть к ней за три дня?       – Так же, как ты успел прикипеть к заколдованному полутрупу в гробу, – съязвил Джиншик. – А вы даже не разговаривали.       Сан хохотнул:       – И то верно, не мне тебя осуждать.       – Как там, кстати, Ёсан поживает, раз уж вспомнили? Давно его не видел.       – Да как поживает, – Сан дернул плечом и нахмурился. – Продолжает утверждать, что живой мертвому не товарищ.       – Но он не совсем мертв. Ты, так-то, тоже частично не жив, – Джиншик кивнул на его правый глаз, который не был настоящим. Настоящий-то Сан оставил в Нави, за что продолжает расплачиваться кошмарами, а иногда и видениями. Собственно, ради этого Джиншик к нему и пришел – осознать, что у него самого все еще не настолько плохо.       – Он не воспринимает этот аргумент. Просто каждый раз клянется, что вернет мне глаз. Будто так я наконец рассмотрю, что мы с ним не пара, – Сан усмехнулся и покачал головой. – Я, может, и сам бы уже давно это рассмотрел, если б мог. Но я что одним глазом, что обоими вижу только его. И не важно, полумертвый он, с хвостом или даже просто мое видение, я все равно его люблю. А он этого никак понять не может.       – Возможно, так вышло потому, что, очнувшись, он увидел тебя впервые в жизни, а ты с разбега заявил, что любишь его, – заметил Джиншик.       Сан негромко рассмеялся.       – Если бы в действительности все было так, я бы сам себя послал, но есть некоторые нюансы, которые в корне все меняют. Я общался с ним во снах каждую ночь с того момента, как гроб попал на корабль. А когда мы подплывали уже совсем близко к острову, я мог его слышать даже когда не спал. Он пропал, когда мы высадились, и, если честно, я решил, что мне просто всю дорогу чудилось. И, знаешь, – Сан снова покачал головой, но при этом мечтательно улыбнулся, – Ёсан почти убедил меня в том, что я спятил, когда очнулся и заявил, что впервые меня видит. Но я точно знаю, что он все помнит, потому что он палился уже столько раз, что я сбился со счета. Просто он хотел вернуться живым, а я… подвел его.       Улыбка сползла с лица Сана и он опустил голову. Джиншик положил ему руку на плечо и несильно сжал, попытавшись хоть как-то показать, что сочувствует ему. Он действительно ему сочувствовал, но его собственная проблема вылезла на первый план. Джиншик чуть раньше сравнил их с Саном ситуации, решив, что они одинаковые, но теперь понял, что общего мало. Сан с Ёсаном общались почти месяц, и, в конце-концов, Сан влюбился в человека, и было уже не так важно, кем Ёсан впоследствии стал. А лягушка останется лягушкой. Так что его ситуация во много раз безумнее и глупее. Проще действительно ее возненавидеть. Или хотя бы просто оставить все в рамках нейтральных деловых отношений и не позволить себе даже привыкнуть к ней. Потому что Джиншик уже успел мысленно согласиться со словами Сана про “не важно, как выглядит, все равно люблю”, прикинув, что вполне мог бы согласиться на исключительно интеллектуально-дружеские отношения. Вот только даже их ему никто не предлагал, и они в любом случае должны будут закончиться через месяц.       – Ладно, не будем киснуть, – Сан встряхнулся и шмыгнул носом. – Мы же послезавтра выезжаем на охоту, проветримся, а там, глядишь, и проблемы перестанут казаться такими серьезными.       – На какую еще охоту?       – Ну как, традиционная предсвадебная. Или Сонхва тебе не говорил? – Джиншик покачал головой – он Сонхва со вчера и не видел, и Сан принялся объяснять сам: – Тут всегда так делают, перед свадьбой жених с компанией отправляется на охоту, чтобы доказать, что он добытчик или что-то вроде того. Но обычно все просто пару дней пьют в лесу у костра, а потом покупают в лавке какую-нибудь дичь. Только ты царевич, и придется все сделать по правилам. Так что чуть ли не вся мужская половина дворца едет на неделю в лес…       – Реально охотиться?       – Да нет, все равно пить, просто народа будет очень много.       Тут Джиншик уточнил еще кое-что:       – Ты сказал “мужская половина”...       – Ага, лягушка твоя останется во дворце. И я думаю, что это к лучшему.       – Да. К лучшему.       В спальню Джиншик вернулся, когда уже совсем стемнело. Тихо прошел к кровати, но не успел взять пижаму, чтобы переодеться, как лягушка к нему обратилась:       – Я надеюсь, у вас во дворце есть какая-нибудь мастерская писаря или что-то подобное? Мне все еще нужно выполнить задание, а у тебя в комнате удалось найти только огрызок карандаша и обрывок обоев.       Ее голос звучал спокойно, без привычного яда, и Джиншику показалось, что он даже уловил в тоне нотки сожаления. Но он не придал им значения, помня о своем решении и грядущем недельном отдыхе друг от друга. По пути в спальню он решил, что не скажет ей об охоте заранее, она все равно узнает о ней завтра. Но сейчас передумал.       – Половина дворца послезавтра уезжает на охоту.       – Я не еду?       – Нет.       – Надолго?       – На неделю.       – Прекрасно.       Вот опять. Джиншику снова показалось то, чего в голосе лягушки не могло и не должно было быть. Так что снова не стоило обращать внимание.       – Да, прекрасно, – тихо сказал он и, подойдя к комоду, протянул руку. – Мастерская писаря в подвале, я отнесу.       Весь путь проделали в молчании, только в самой мастерской обменялись несколькими фразами. Точнее, лягушка попросила сначала освободить место на столе, потом зажечь чуть больше светильников, а в конце сказала, чтобы он возвращался за ней не раньше рассвета. Джиншик в ответ просто молча делал и пару раз угукнул. На прощание лягушка сдержанно пожелала ему спокойной ночи, а он ей – успехов в работе. И, поднимаясь по лестнице в свою комнату, Джиншик все убеждал себя, что именно таким их общение и должно быть. Нейтральным и вежливым.       С такими мыслями он и уснул, не беспокоясь о том, сможет ли проснуться на рассвете – он всегда просыпался, потому что некое исчадие ада, которое по ошибке приняли за петуха и поселили в курятнике, с восходом солнца орало так, что просыпались абсолютно все во дворце. Вот только петуха Джиншик так и не дождался. Он просыпался в течение ночи несколько раз, два раза от ощущения чьего-то присутствия в комнате, один раз от странного звука, а в четвертый раз уже из-за сна, в котором он мило болтал с лягушкой. Так что он проснулся и осознал, что не хочет бессмысленного нейтрально-вежливого общения, не хочет обижаться на нее и тем более не хочет ненавидеть. Он с ней подружится, даже если дружба будет односторонней.       Небо на востоке начало сереть, что уже можно было счесть рассветом. В крайнем случае он просто под дверью подождет, когда лягушка скажет, что у нее все готово, но он должен сейчас спуститься в подвал. Джиншик не хотел больше засыпать, и просто валяться в постели, дожидаясь настоящего рассвета, было чревато тем, что он накрутит себя еще больше. Им с лягушкой нужно поговорить, а Джиншику нужно извиниться, даже если он ни в чем не виноват.       У мастерской царевич немного замешкался прежде чем постучать, а потом остановил кулак в паре сантиметров от поверхности двери, потому что услышал голос.       – …потерпи месяц и забудешь все, как страшный сон.       Джиншик вспомнил, что уже слышал этот тембр позавчера из кухни. Тогда он решил, что это эхо так исказило лягушкин голос, но сейчас допустил мысль, что, возможно, ошибся.       – Было б это так просто сделать. Потерпи, блин! Как? – а вот это уже было похоже на лягушку, недовольная интонация точно ее.       Но тогда выходит, что она там не одна? И в прошлый раз тоже не была? Первый голос звучал достаточно молодо, и Джиншик начал вспоминать всех парней его возраста, которые жили во дворце более-менее постоянно. Подозреваемых оказалось не так много, всего трое: помощник конюха (но ему ни тут, ни в кухне делать нечего), фонарщик (но с ним Джиншик часто общался и этот голос был совсем не похож на его) и младший писарь (вот его Джиншик толком не знал). Последний и показался самой подходящей кандидатурой на роль… а на роль кого? Было легко объяснить его присутствие сейчас в мастерской, но не на днях в кухне. И почему лягушка жалуется ему на то, что ей тяжело терпеть Джиншика? И почему он вообще просит ее терпеть? Что за хрень?       – Перестань так смотреть, а то я не сдержусь, поцелую тебя и от этого всем будет плохо. Особенно мне… – это снова было больше похоже на лягушку, хотя Джиншик не мог сказать точно, потому что говорили очень тихо.       Джиншик опустил руку и отошел на шаг. Последнее, что он планировал застать, спускаясь в мастерскую, – это какие-то непонятные лягушачьи страсти. Уже даже не важно, кто там с ней на самом деле, Джиншик передумал извиняться, мириться и вообще разговаривать с ней. Теперь он понял, почему она ненавидит его – потому что уже любит кого-то другого.

***

      Джиншик вернулся за лягушкой лишь тогда, когда солнце полностью показалось из-за горизонта, и то она его не впустила, а попросила позвать кого-то из слуг, чтобы дать какие-то указания. Потом этот слуга ее вынес из мастерской и передал в руки Джиншика. Он не стал ничего спрашивать и уточнять, ему было не интересно, что она там написала. Он даже не хотел идти на очередное заседание, где невеста представит свое творение, но выбора не было. Они молча позавтракали, Джиншик переоделся в еще один праздничный наряд, лягушка влезла в свою корзинку, украшенную уже другими цветами. Пару раз ему казалось, что она собирается что-то сказать, но ничего кроме пары дежурных фраз между ними так и не прозвучало.       Заседание началось с речи Хонджуна, он начал воодушевленно расписывать прелести грядущей семейной жизни молодых, но в середине глянул на них с лягушкой, запнулся и скомканно закончил, пожелав им счастья и здоровья. Джиншик догадался, что сидит с настолько кислой рожей, что втирать ему что-то про счастливую семейную жизнь просто неприлично, и понадеялся, что примеру Хонджуна последуют и остальные. Но советники неверно оценили атмосферу, или им было плевать, но их поздравления все звучали и звучали, никак не планируя заканчиваться. Но вот спустя часа два торжественно объявили, что пришло время предъявить второе доказательство любви невесты к жениху, и слуга принес в зал что-то большое и плоское, прикрытое золотистым шелком, и поставил на заранее вынесенный на середину возвышения стул. Джиншик прищурился и разглядел под шелком очертания массивной рамки.       “Не обязательно было так стараться, оформляя свои оскорбительные стишочки” – подумал он, догадавшись, что лягушка решила не мелочиться и писать на бумаге, а нашла чистый холст в готовой раме, чтоб точно сразу не выбросили.       Хонджун подошел к раме и подцепил пальцами шелк, но не стал сразу же являть миру творение лягушачьего гения, а спросил у нее:       – Невеста желает что-то сказать по поводу своей работы?       – Нет, там и без моих слов все будет понятно.       – Ну что ж, тогда смотрим! – объявил Хонджун, и Джиншик отвернулся.       Присутствующие молчали, Хонджун тоже, хотя царевич полагал, что он прочтет поэму вслух для тех, кому не видно. Видимо, все настолько страшно, что царь потерял дар речи. Но тут по залу прокатился всеобщий восхищенный вздох, которого Джиншик совсем не ожидал, он все-таки повернулся и увидел… себя. Стало очевидно, что лягушка изначально не собиралась писать поэму, а придумала это, чтобы его подразнить. А результатом ее работы был портрет Джиншика в окружении сирени и с ярким васильком в волосах. О сходстве он судить не брался, но точно мог сказать, что рисунок получился невероятно красивым.       Скрежет ножек отодвигаемого стула прозвучал слишком громко и неприятно, но Джиншику до этого не было никакого дела. Он встал и вышел из зала.       Царевич остановился, только оказавшись в самом глухом углу сада – с двух сторон крепостная стена, с третьей заросли тёрна, а на небольшом пятачке между тёрном и стеной пень, куда он и уселся.       Зачем она это сделала? Он ведь уже смирился с тем, что им даже друзьями не стать, а тут этот портрет.       “Там и без моих слов все будет понятно”? Что понятно? Что в глазах лягушки он настолько красивый? Или что она просто рисовать умеет и приукрасила действительность, чтобы вышло хотя бы приемлемо?       Джиншик ненавидел не получать ответов на свои вопросы, но еще больше ненавидел их задавать. Кто ему на них ответит? Точно не лягушка.       Что ж, может, он вчера обратил слишком много внимания не на те слова Сана. “Как ты успел так прикипеть к ней за три дня?” А действительно, как?       Никак. Не успел и не прикипел, не питает вообще никаких чувств. Джиншику все равно. А будет еще более безразлично, когда он вернется с охоты. Ему сначала не слишком понравилась перспектива провести целую неделю в окружении пьяных придворных, но сейчас осознал, что это именно то, что ему нужно. Сам тоже напьется, может, сломает пару деревьев, потом проспится и вернется во дворец новым человеком. С этими мыслями он выбрался из своего колючего убежища и отправился к Сонхва, который, конечно же, будет весь этот поход организовывать, в надежде, что он завалит его всякими поручениями и не придется встречаться с лягушкой.       Надежда Джиншика оправдалась настолько, что в спальню он вернулся уже ночью и такой уставший, что даже не переоделся, а просто скинул рубашку, повалился на кровать и сразу же уснул. Сонхва увидел возможность использовать его силу и оторвался по полной – Джиншик весь день занимался перетаскиванием всего, что нужно было перенести, и на что, кстати, был выделен целый взвод гвардейцев. Под конец он уже не выдержал и начал возмущаться, потому что вот в телеги, доверху нагруженные продовольствием, можно было запрячь лошадей, а не заставлять Джиншика выносить их за ворота, но Сонхва вполне искренне удивился, мол, зачем утруждать лошадей, если есть Джиншик. Так что он понял, что спорить бесполезно, и продолжал работать, подбадриваемый гвардейцами, которые от безделья придумали несколько кричалок и даже подготовили небольшой танец для моральной поддержки царевича.       В итоге из-за усталости он проспал, Джиншика не разбудили даже адские крики петуха на рассвете, а удалось растолкать только Чхве Сану, который уже был в своем походном костюме и с рюкзаком за спиной. Джиншик постарался как можно быстрее вымыться и собраться, чтобы не заставлять всех ждать. Лягушка следила за ним со своей подушки и молчала, но он и не хотел с ней разговаривать. Лишь, выходя за дверь, он бросил: “Не скучай”.       – Это будет не сложно, – усмехнулась в ответ лягушка. Она добавила еще что-то, но Джиншик уже закрыл дверь и не разобрал, что именно.       Он и не сомневался, что скучать по нему она не будет. Из них двоих только он такой идиот, не зря лягушка об этом постоянно напоминает. Но он как раз и отправляется в лес, чтобы избавиться хотя бы от части этого идиотизма, и Джиншик верил, что для него еще не все потеряно.       Отчасти все вышло так, как он и хотел: за неделю в лесу он пару раз напился, сровнял с землей небольшую рощу, случайно подрался с диким кабаном и чуть не утонул в озере (два раза). Но все обошлось, кабан не сильно пострадал и обвинений выдвигать не стал, а от хранительниц поломанной рощи Хонджун откупился обещанием привезти им пару тонн калийных удобрений. Царь-батюшка вместе с магом-советником пытались выяснить у Джиншика, в чем дело, но Джиншик мрачно сообщил им, что это просто переходный возраст, и они отстали. Чхве Сан ни о чем не спрашивал, только сочувственно качал головой и пару раз похлопал по плечу.       Джиншику стало лучше. Откашляв озерную воду во второй раз – уже ближе к концу отведенной для охоты недели – он понял, что почти и не вспоминал о лягушке. В начале ему иногда казалось, что она где-то рядом, но потом ощущение пропало, и еще спустя пару дней она покинула даже его мысли. Ну, покинула не до конца, но он уже не думал о ней постоянно. Одним моментом, который пока не давал признать это своей победой, был тот факт, что ему все же придется вернуться во дворец и еще почти месяц провести с ней. Но Джиншик полагал, что станет полегче.       По возвращению Джиншик не обмолвился с ней даже словом, потому что когда он практически заполз в спальню, ее там не было, а потом царевич спал еще двое суток, отдыхая от отдыха в лесу. Потом, правда, оказалось, что он проспал еще одно заседание, на котором лягушке выдали третье и последнее задание: доказать, что она хорошо знает своего будущего супруга. И чем больше Джиншик слушал подробный пересказ Сонхва, тем отчетливее понимал, что это испытание не для лягушки, а для него.       Оно состояло из трех частей, и первые две повторяли предыдущие задания лягушки – приготовить что-то и нарисовать ее портрет – но с той разницей, что кроме Джиншика это будут делать еще девять человек, а лягушка в свою очередь должна угадать, что сделал именно он. Третье задание было еще сложнее: на каждого из десяти участников, включая Джиншика, у Сонхва было досье, из которого он собирался выбрать по пять фактов, а лягушка должна будет выбрать из пятидесяти пунктов именно те пять, которые о царевиче. И если вдруг лягушка что-то не угадает, то испытание будет повторяться, пока она его не пройдет, а подсказывать было запрещено.       Джиншик застонал и практически сполз с кресла на пол.       – Мы же так никогда не поженимся! Почему они придумали такое сложное задание? Разве не в их же интересах сделать так, чтобы свадьба состоялась быстрее?       – Я сам не знаю, что взбрело в голову Совету, – Сонхва вздохнул и на всякий случай отодвинул папки с информацией об участниках подальше от Джиншика, чтобы он ничего не подсмотрел. – Я говорил им о том, что задание сложное, но они почему-то свято уверены, что у вас тут любовь как в сказке и что лягушка его пройдет с первого раза.       – Мне бы их уверенность.       Джиншик задумался. Если в случае первых двух заданий он еще мог надеяться на удачу и аналитические способности лягушки, то с третьим… Сонхва уже сказал, что факты не будут очевидными вроде “младший царевич”, а он должен включить какую-то более личную информацию, и Джиншик понятия не имел, что именно он может рассказать о нем. Они, конечно, неплохо друг друга знали, но не были настолько близки, чтобы Джиншик делился с ним какими-то секретами. Поэтому он даже не мог ничего рассказать лягушке о себе, даже если бы это не было запрещено, потому что просто не представлял, что рассказывать. Единственным выходом было повторять испытания до тех пор, пока лягушке наконец не повезет, или пока Совету не надоест. Впрочем, он может как-нибудь ненавязчиво рассказать о своем прошлом, что успеет, чтобы это звучало между делом и не было похоже на подсказки…       – Ах, да, вам запрещено видеться, – добавил Сонхва, возвращаясь к своим бумагам.       Ну, или не может.       Получив последние указания и покинув кабинет придворного мага, Джиншик понял, что все равно не успел бы толком поговорить с лягушкой, потому что на рисование и приготовление блюда оставалось меньше суток. Так что он сразу отправился в мастерскую, решив сначала сделать самое сложное. С портретом царевич провозился гораздо дольше, чем планировал, потому что был недоволен результатом и дважды его переделывал. К тому же итоговый вариант очень отличался от того, что он изначально задумал, и теперь Джиншик боялся, что лягушка засыпется, даже не добравшись до вопросов.       На приготовление блюда оставалось слишком мало времени, поэтому и здесь от первоначальной идеи пришлось отказаться, и Джиншик быстро приготовил то, что вроде бы умел, постаравшись в этот раз не перепутать сахар и соль.       Он отнес все в кабинет Сонхва почти перед рассветом, и там же уснул на диванчике, потому что сил идти в свою спальню у него уже не было, и ему все равно туда было нельзя.       Сонхва его утром и разбудил – удивленно вскрикнул, открыв двери. Потом отругал за то, что жульничает, но Джиншик заверил его, что даже не думал о том, чтобы что-то там подсмотреть, потому что устал как черт. Это Сонхва немного успокоило и он вытолкал его за порог уже чуть добрее.       Очередное заседание, к счастью, начали без речей. Джиншик предположил, что советники исписались и не хотели повторяться, а нового придумать не могли, но это был только плюс. На возвышении уже стоял длинный стол, а на столе – подносы с десятью блюдами, приготовленными для испытания. Джиншик встал в конец шеренги парней и спустя еще несколько минут в зал торжественно внесли корзинку с лягушкой и поставили на край стола.       Царевич не особо хотел следить за ходом дегустации, но любопытство все же победило гордость, так что он повернулся и приподнялся на цыпочках, чтобы лучше видеть. Лягушка сначала медленно прошлась вдоль всех блюд, и начала пробовать с последнего. Джиншик со своего места не видел, что на подносах, а лягушка бормотала себе под нос слишком тихо. Но вдруг она подпрыгнула и возмущенно квакнула:       – Это что, лягушачьи лапки в кляре?! – а потом повернулась к участникам и принялась пристально рассматривать всех по очереди. Правда, на Джиншике она взгляд не задержала, и ему показалось, что он расслышал: “Этот бы так не сделал”.       И лягушка была права – как бы он на нее ни обижался, он не допустил бы даже мысли приготовить лягушачьи лапки.       Лягушка закончила сверлить взглядом участников, но так ничего и не сказала, очевидно, просто сделав какие-то свои выводы. Она вернулась к дегустации и задержалась у следующего блюда чуть больше. Но потом покачала головой и сказала достаточно громко:       – Нет, слишком вкусно, точно не он.       Лягушка перешла наконец к следующему блюду уже в середине стола и вдруг рассмеялась.       – Я даже пробовать не буду, вот оно, – сквозь смех сказала она, а потом повернулась и посмотрела прямо на Джиншика: – И я настаиваю на том, что это омлет, а не блинчики без муки.       Джиншик облегченно улыбнулся. Догадалась, значит, отлично. Одна победа у них уже есть… Правда, если она будет единственной, то в следующий раз уже не получится приготовить то же самое.       После громких аплодисментов зрителей слуги унесли стол, и на его месте расставили подставки с картинами, прикрытыми кусками ткани. Джиншик помнил, какого размера холст брал, но под критерии подходили еще пять картин, так что он не мог знать, где стоит нарисованный им портрет. Хотя это был даже не портрет, а… сложно было объяснить, что он в итоге нарисовал, но он надеялся, что лягушка поймет.       С первой картины сняли ткань, и Джиншик едва не рассмеялся – в середине холста просто была кривая лягушачья мордочка, достаточно милая, но все равно создавалось впечатление, что рисовал ребенок. Лягушка сдерживаться не стала и громко захохотала.       – Ой, нет, конечно. Но мое почтение за старания.       На второй картине лягушка была изображена уже получше, но настоящая все равно очень быстро сказала, что это тоже не то. А вот третья заставила Джиншика разнервничаться. Потому что это была его картина, но первая из забракованных, и ее не должно было вообще здесь быть. Он глянул на Сонхва как можно более вопросительно, но тот в ответ лишь развел руки и кивнул на Совет. И что это? Решили, что финальный вариант не отвечает условиям конкурса, и заменили картину? Разумеется, у них все еще есть возможность победить, и, наверное, с этой картиной их даже больше, просто это было не то, что хотел показать лягушке Джиншик.       Лягушка долго смотрела на его картину, а потом повернулась к Совету и спросила:       – Я же могу посмотреть все, а потом дать ответ?       Советники покивали в знак согласия, и, оставив третью картину без своего вердикта, она перешла к четвертой. Четвертый портрет был очень красивым, на нем все так же была нарисована лягушка, но весьма профессионально и в окружении цветов. Джиншик на секунду даже позавидовал, потому что сам рисовал все же чуть хуже, а потом еще и напрягся – по поводу этой картины лягушка тоже ничего не сказала. Вдруг она решит, что он пытался таким образом подсказать ей, нарисовав портрет с той же идеей, что нарисовала и она, и именно это его картина?       Но когда и пятую картину она тоже решила оставить без комментариев, Джиншик немного успокоился и предположил, что она просто хочет посмотреть все. И через две секунды он чуть не заорал на весь зал, потому что следующая картина опять была его – вторая из забракованных. Что за дела? Или Совет решил так подстраховаться, включив две его работы и повысив шансы на то, что лягушка угадает? Тогда это, наверное, плюс, но Джиншик не спешил радоваться раньше времени, он привык ждать от вредных стариков подвоха, и эта привычка ни разу не подводила.       И он угадал – последняя картина тоже была его авторства, как раз та, которая и должна здесь быть. Когда лягушка посмотрела все, она снова повернулась к Совету и спросила:       – Нужно ведь выбрать только одну?       Одна из старушек просияла и ответила, что да, только одну, но они верят, что она справится. Лягушка хмыкнула, попросила еще раз пронести ее мимо картин, а потом громко объявила:       – Я не могу выбрать одну, потому что тут три картины царевича – третья, шестая и десятая.       Совет разразился аплодисментами, но Джиншик не спешил радоваться, потому что видел по их лицам, что это не все.       – Все верно, – улыбнулась все та же старушка. – Но на испытание царевич предоставил лишь одну из них, и невеста должна определить, какую именно.       Джиншик взмолился, чтобы лягушка посмотрела на него и он попытался хотя бы взглядом указать на последнюю картину, но она снова принялась рассматривать его творения, а на него самого не обращала внимания. Эти три картины она рассматривала чуть ли не вдвое дольше, чем до этого все десять, но потом наконец повернулась к Совету и заговорила.       – Первую картину он не стал представлять на конкурс потому, что она слишком очевидная. Причем не только для нас, а вообще для всех, – лягушка махнула лапкой в сторону первой картины: – Лягушка сидит на камне, а из земли рядом торчит стрела. Конечно, мы буквально так и познакомились, но ему все равно не понравилось, и он начал заново.       Джиншик позволил себе выдохнуть – она догадалась верно. Но оставалось еще две картины, и шансы проиграть по-прежнему были высоки.       – Теперь о второй картине. Как вы сами видите, здесь тоже изображена лягушка, но в стиле кубизма, – лягушка хихикнула. – Это потому, что мной как-то было высказано предположение, что царевич вообще не разбирается в искусстве и в жизни не отличит кубизм от импрессионизма. Что ж, теперь я точно знаю, что разбирается.       Джиншик поймал удивленный взгляд Сонхва и пожал плечами – это же не была подсказка. Тем более не он принес сюда эту картину. Лягушка меж тем продолжала:       – Но и эту картину он счел неподходящей, хотя она мне нравится. Так что мой ответ – третья… – тут она ненадолго замолчала, а когда заговорила снова, голос стал чуть напряженнее: – Но на третьей картине меня нет вообще.       – То есть как? – воскликнул Хонджун. Он с интересом слушал объяснения лягушки и тут, кажется, уже не выдержал. – Там же совершенно точно есть маленькая зеленая лягушечка!       Джиншик еще раз посмотрел на свою собственную картину: половину холста занимала наспех нарисованная трава, в верхней части – голубое небо, но главным элементом была сидящая на камне маленькая лягушка и дождь, льющий только на нее из единственной серой тучки.       – Это не я. Это он… – голос лягушки на мгновение дрогнул, но она закончила: – …из-за меня.       Джиншик опустил голову, чтобы ненароком не встретиться с ней взглядом, если вдруг она на него посмотрит. Наверное, это была плохая идея. Стоило оставить вторую картину или в крайнем случае первую. А третьей он не только рассказал о своих чувствах всему дворцу, но и самой лягушке, которой на эти его чувства было точно плевать.       Зрители снова зааплодировали, и Совет объявил, что лягушка успешно прошла второе испытание. Джиншик вспомнил, что это еще не конец, и подобрался. Осталось самое сложное, и сейчас бы очень не помешало много-много удачи и хотя бы капелька волшебства. Он совсем не хотел проходить через что-то подобное еще раз.       Лягушка изучала предоставленный ей список фактов достаточно долго и внимательно. Иногда хмурилась, несколько раз хмыкала, что-то там отмечала лапкой, смоченной чернилами. И вот она квакнула и сообщила, что готова зачитать пять фактов о своем женихе.       – Итак, пункт первый: не любит смотреть в зеркало. Знаю, звучит не слишком правдоподобно, но он и в самом деле не любит.       Джиншик не удержался от удивленного “О?”. Нет, это была правда, но он не думал, что об этом знает Сонхва. И, конечно, не ожидал, что это заметила и лягушка.       – Дальше. У него есть царапина на спине, которая не заживает, потому что она из Нави, – тон лягушки стал серьезным и она на мгновение бросила на него взгляд, полный то ли сочувствия, то ли осуждения.       А вот Джиншик на Сонхва посмотрел вполне очевидно осуждающе, потому что он же сам говорил, что подсказывать нельзя, а что это было, как не подсказка? Ясно же, что из десятерых парней в Нави был только он. Но заметив искреннее удивление на лице мага, предположил, что Сонхва мог упомянуть только царапину, а все остальное Лягушка откуда-то узнала сама. Вот об этом он потом ее обязательно расспросит.       – Третий факт тоже легкий – он лентяй, – тут лягушка усмехнулась и добавила: – Хотя лучше сказать “энергосберегающий”, просто не совершает лишних телодвижений там, где не нужно, и я его за это уважаю. Пункт четвертый: на спор разбил кокос головой. Вот это угадать было не так-то просто, но вообще это очень в его духе, да и небольшой шрам на лбу был мной уже замечен.       Джиншик закатил глаза – и долго Сонхва будет ему это припоминать? Хотя, может быть, Джиншик на его месте тоже припоминал бы, потому что это произошло в вечер их знакомства, и такое первое впечатление забыть сложно.       – И последний, пятый пункт, – лягушка опять бросила на Джиншика странный взгляд. – Продал тысячу душ, чтобы сбежать из ада.       Джиншик резко повернулся к Сонхва и тут уже не ограничился только взглядом. Он вскинул руки, спрашивая его что-то вроде: “Обязательно было ТАК формулировать?” Но Сонхва в ответ снова просто пожал плечами, мол, это же правда. Что ж, это тоже обязательно надо будет обсудить с лягушкой – объяснить, что произошло на самом деле. Вдруг присутствующие снова начали хлопать, и до Джиншика запоздало дошло, что они прошли испытание. Он повернулся к лягушке и широко улыбнулся. Но она в ответ только кивнула и отвернулась.       “Вообще-то, могла бы и порадоваться”, – подумал Джиншик с раздражением. – “Тем более победа и в ее интересах тоже, быстрее отделается от меня и поскачет в закат вместе со своим загадочным возлюбленным”.       Тут Джиншик чуть сам себя не ударил за то, что вспомнил об этом. Он попытался не пустить обратно в своей сердце обиду и ревность, от которых успел избавиться, и более-менее справился с этим. Убедил себя, что ему нет до лягушки никакого дела, и ее личная жизнь – это ее личные проблемы.       Хонджун поднялся с трона и опять толкнул речь, поздравляя будущих (уже официально и точно) молодоженов с успешным прохождением всех испытаний, и назначил “главную” свадьбу на первый день лета – то есть, ровно через неделю. Джиншику торжественно вручили корзинку с лягушкой и отправили на все четыре стороны, но не очень далеко, все-таки через неделю они должны присутствовать на своей же свадьбе, но в остальном могли заниматься чем угодно.       Царевич отнес невесту в спальню, подождал, пока она переберется из корзинки на свою подушку, а потом спросил:       – Кажется, я должен объяснить кое-что?       – Можешь не утруждаться, – ответила лягушка, но не своим обычным недовольным голосом, а вежливо. Но Джиншику в общем-то было плевать на тон, он все равно расскажет, потому что эта информация была не тем, что стоит оставлять ее фантазии.       – А я все-таки объясню. Последний пункт – это совсем не то, что ты могла подумать. Родители оставили мне в наследство отару овец в тысячу голов, но я не хотел становиться фермером, продал их и уехал в большой город. А про Ад Сонхва написал потому, что деревня, где я жил, называлась Аддиния, но однажды знак с названием сломался и остались только первые две буквы. Я рассказывал Сонхва об этом, вот он и решил… пошутить по своему.       Лягушка несколько минут просто смотрела на него, а потом то ли раскашлялась, то ли захохотала. Джиншик забеспокоился, потому что звук реально был странный, но она успокоилась и сказала:       – Это и правда забавно. Спасибо, что рассказал, а то мне действительно было немного не по себе. Поздравляю нас с победой, кстати.       – Ага, и я, – Джиншик замялся, но все же решил не тянуть и спросил: – Откуда ты знаешь про царапину?       – Ее было сложно не заметить, – ответила она и закатила глаза. – Особенно с твоей привычкой внезапно раздеваться. К тому же, она черная, а такие раны оставляет только Навь.       – И это опасно?       – Такая небольшая рана, как у тебя, не опасна, но может помешать общению с некоторыми существами.       – Как это?       – Царапина чёрная, потому что в ней частица Нави, которую ты принёс сюда. Многие из созданий света, например, жар-птицы или Сирин, терпеть это не могут, поэтому не станут с тобой говорить и даже постараются не попадаться на глаза, – объяснила лягушка так буднично, что Джиншик в очередной раз осознал, какой он все-таки здесь чужак. – Но твою царапину легко вылечить, тем более мне. Если позволишь, конечно.       Джиншик пожал плечами:       – Почему бы и нет? Что для этого нужно?       – Скальпель, спирт, немного бинтов и свечка.       – Ты её вырежешь, что ли?       – Что-то вроде того. Но не переживай, кожа потом быстро заживёт, даже следа не останется.       Джиншика в жизни лечили и похуже, особенно на корабле, так что он не стал колебаться. Да, царапина вроде бы не опасна, и он сильно сомневался, что ему понадобится когда-нибудь общаться с жар-птицей или Сирин, но ему просто не нравилось носить на себе кусок Нави, даже такой маленький. Он сбегал к Сонхва и выпросил все, что перечислила лягушка, вернулся в спальню и остановился у комода, не зная, что делать дальше.       – То есть, когда нужно, ты раздеваться не спешишь? – фыркнула лягушка. – Знаешь, для мужа это так себе качество.       Джиншик засмеялся, он был рад услышать, что она снова шутит. Потом снял рубашку, поставил все принесенное на кровать и лёг на живот.       – Радует, что хотя бы послушный, – пробормотала лягушка и через несколько секунд он почувствовал прикосновение ее прохладной лапки на коже под ребрами справа. – Хм, чуть больше, чем мне казалось, но ничего.       Некоторое время ничего не происходило. Джиншик слышал, как лягушка что-то изредка бормотала и, вроде бы, что-то делала, но вот резать его она не спешила. Потом на мгновение запахло жженой кожей, лягушка помяла лапками царапину и сказала:       – Готово.       – В смысле?       – В прямом. Ты избавлен он частицы Нави, поздравляю.       Джиншик перекатился на спину и сел.       – А скальпель?       – Это для меня, – усмехнулась лягушка и показала перебинтованную переднюю лапу.       – Какого хрена?! – Джиншик сначала дернулся в ее сторону, потом вспомнил о своем обещании не трогать ее без необходимости, и отшатнулся. – Зачем?       – Пепел лягушачьей кожи – противоядие от Нави, – спокойно объяснила лягушка. – Не беспокойся, пожалуйста, на мне все быстро заживает, к завтрашнему дню буду в порядке.       – Если бы я знал, что лечение именно такое, я бы не согласился.       – Я знаю. Поэтому мое объяснение было такое размытое.       – Я могу как-то помочь?       – Ну… – лягушка замялась. – Думаю, можешь. Если не сложно, отнеси меня опять в мастерскую. Хотелось бы немного побыть в одиночестве.       Сердце Джиншика в этот момент стукнуло как-то особенно сильно. В одиночестве, как же.       – Хорошо. Но если тебе изначально туда и нужно было, то стоило попросить сразу, – сказал он гораздо резче, чем собирался.       – М-м? – удивленно протянула лягушка, но он не захотел ничего объяснять.       Встал, оделся, привычным жестом протянул лягушке руку, чтобы она в нее запрыгнула. По пути в подвал она задала несколько вопросов о том, как прошла охота, но Джиншик отвечал так коротко, что она очень быстро перестала спрашивать и надулась. Ничего, тот, с кем она собралась встречаться в мастерской, ее развеселит.       – Вернешься за мной где-то через час? – спросила лягушка, когда Джиншик опустил ее на письменный стол.       – Да как скажешь, – бросил он ей и вышел.       А ведь он так радовался, что сумел избавиться от своей ревности, но стоило лягушке сделать что-то, даже отдаленно намекающее на то, что у нее уже кто-то есть, и ревность сразу же нашла путь обратно. Но в этот раз злости было больше. Смешалось все – и его картина, которой не стоило говорить лягушке то, что сказал; и царапина, ради которой ей пришлось себя калечить; и этот неизвестный парень, который ей, очевидно, дорог… Джиншик собирался снова отправиться в сад и просидеть там час, но на выходе из дворца развернулся и пошел обратно в подвал. Злость взяла верх, он должен все выяснить, даже если они разругаются из-за этого насовсем.       – …какой же ты идиот, Сумин.       Джиншик остановился у двери в мастерскую. Сумин? Видимо, так зовут лягушкиного возлюбленного, хотя он и не смог точно опознать, кто это сказал.       – Зачем я продолжаю делать то, о чем потом жалею? Я ведь и об этом пожалею… Дурацкая свадьба, как же меня угораздило вляпаться в такое дерьмо?       “То есть, наша свадьба – это дерьмо, понятно”, – подумал Джиншик и разозлился еще больше. А он еще боялся, что будет по ней скучать! Теперь царевич оказался на волоске от того, чтобы отменить все с лягушкой и отдать ей деньги, которые она, правда, не заработала – но все сгодится, лишь бы больше ее не видеть и не слышать. Потом просто женится на первой встречной, как советовал Хонджун. Тогда он посчитал совет ужасным, но теперь ему ясно, что даже такая откровенная глупость будет лучше, чем страдать из-за лягушки.       – Поскорее бы это все закончилось…       Джиншик вздрогнул, услышав в голосе лягушки боль, которую и сам чувствовал. Она ведь не виновата, что обстоятельства сложились так неудачно. Не виновата, что стрела Джиншика прилетела именно к ней, и ее вины тем более не было в том, что он в нее влюбился. И в том, что у нее была своя жизнь до того, как Джиншик пришел и разрушил ее, тоже не виновата.       Он отошел за угол и сел на пол, прижавшись затылком к холодной стене. Действительно, пусть время поскорее пройдет, они поженятся, потом разведутся, и каждый пойдет своей дорогой. Совет отстанет от Хонджуна, Хонджун отстанет от Джиншика, лягушка получит свои деньги, которые потратит на свои лягушачьи нужды, и все останутся в выигрыше. Джиншик был уверен, что еще посмеется над этим, не понимая, как вообще был таким дураком и умудрился создать проблему буквально из ничего. А еще позже встретит свою половинку, влюбится по-настоящему и женится, вспоминая свой первый “брак” только как забавное недоразумение.       Джиншик умел себя успокаивать, вот и сейчас удалось. Прикинув, что час уже, скорее всего, прошел, он поднялся с пола, размял затекшую спину и ноги и вернулся к двери мастерской.       – Можно войти?       – Да, входи.       Лягушка сидела на столе возле чернильницы, а в комнате немного пахло паленой бумагой. Джиншик заметил, что бинта на ее лапке больше нет, и, присмотревшись, не увидел никакой раны. Лягушка заметила его интерес и, пошевелив лапкой, пояснила:       – Мной были приняты меры, чтобы зажило быстрее. Чтобы ты не переживал.       Джиншик пожал плечами и подставил ладонь. Он был ей благодарен за лечение, но…       – Попрошу Хонджуна накинуть тебе премию.       – Что?.. Кто успел испортить тебе настроение?              – У меня нормальное настроение, – Джиншик нетерпеливо стукнул костяшками по столу: – Залезай уже, у меня на сегодня еще есть дела.       Лягушка раздраженно квакнула, но сделала, как он просил. Пока они поднимались по лестницам, она молчала, и Джиншик понадеялся, что так и останется, но уже недалеко от спальни она все же спросила:       – Че ты опять бесишься?       – Я не бешусь.       – Еще и врешь.       – Кто бы говорил.       Он услышал вздох лягушки и мысленно попросил, чтобы она не продолжала этот разговор. Но лягушка пусть и была волшебным существом, но мысли читать не умела.       – Будет проще, если ты скажешь, что не так. Нам еще нужно как-то прожить вместе месяц…       – Ах, да, точно, это же такая пытка, – съехидничал Джиншик, входя в спальню. – И как ты меня вытерпишь, такого ужасного?       – Да что с тобой? – воскликнула лягушка и перепрыгнула с его ладони на комод. – Какая муха тебя укусила?       Тут Джиншик все-таки не выдержал. Он навис над лягушкой и сквозь зубы спросил:       – Кто такой Сумин?       – Что?.. – по лягушке было видно, что вопрос застал ее врасплох, но она быстро собралась: – Это не твое дело.       – А мне кажется, что очень даже мое. Я не имею ничего против твоих личных отношений с другими, но разве нельзя было проявить хотя бы каплю уважения и сказать мне об этом заранее?..       – Это не…       – Это не то, что я думаю? А ты знаешь, о чем я думаю? Конечно, нет, ведь зачем тебе это? Проще меня оскорблять, игнорировать и держать за идиота.       – Джиншик!       – Да, так меня зовут, и я сразу представился, а ты даже этого не стала делать. Или, думала, я поверю в то, что тебя так и зовут Лягушкой? Это… – Джиншик моргнул, решив, что у него поплыло в глазах. Но понял, что расплывается только лягушка – точнее, ее окутал плотный серый туман.       А еще через секунду на комоде уже сидел парень с торчащими во все стороны зелеными волосами. Он схватил Джиншика за плечи, встряхнул и вымученно произнес:       – Успокойся. Сумин – это, блядь, я.       Джиншик уставился в его лицо, а в голове вместо продолжения гневной речи осталась только звенящая пустота.       – То есть ты человек? – спросил он, когда наконец смог мыслить и говорить.       – Да.       – И ты становился человеком, чтобы выполнить свои задания?       – Да.       – И ты парень.       – Поздравляю, у тебя есть глаза и способность делать простые умозаключения, – сказал Сумин, и это была настолько лягушкина фраза, что Джиншик едва не захохотал. Правда, он был уверен, что смех будет скорее истерическим, поэтому сдержался.       – Почему ты соврал?       – Я не врал, просто не поправил, когда вы начали звать меня невестой. Не считал, что это важно.       – Это, может, и не важно, но то, что ты на самом деле человек – очень даже.       Сумин убрал руки с его плеч и легонько оттолкнул, чтобы спуститься с комода.       – На самом деле я как раз лягушка. То, что я был человеком, теперь уже не имеет значения.       – Но ты можешь становиться человеком, когда захочешь, – Джиншик все ещё не совсем понимал, зачем ему было делать из этого такую тайну.       – Ты не понимаешь…       – Так объясни! Расскажи хоть что-то, ты же сам сказал, что нам ещё месяц жить вместе.       – Это уже тоже не имеет значения.       – Ты и не сказал бы, если бы я тебя не вынудил, – догадался Джиншик.       – Да.       – И как ты себе это представлял?!       – Как-то?! – Сумин всплеснул руками. – Я собирался выполнить условия сделки, уйти и больше никогда тебя не видеть. Что, по-твоему, мне оставалось? Считаешь, я представлял, как говорю тебе о том, что я человек, и все как-то сразу меняется к лучшему? Думал, что ты вдруг решишь мне помочь, хотя сам прекрасно знаю, что мне не может помочь никто? Да, иногда думал, но от этого было лишь хуже. Уж прости, что не стал с порога портить тебе настроение и рассказывать, что проклят.       – Мы можем что-нибудь придумать.       – Не надо. Замолчи. Никаких “мы”. Я не говорил тебе, потому что не хотел, чтобы у меня появилась надежда. Я хотел вернуться к своему озеру и просто вспоминать тебя как недосягаемую мечту. А теперь… я даже туда не смогу вернуться.       – Почему?..       – Превысил лимит превращений. Так что с минуты на минуту явится Кощей и заберет меня в темницу. Буду сидеть в камере строгого режима пока ему на надоест, ну или пока мой срок не закончится. Как я уже сказал – больше ничего уже не имеет значения.       – Мы с этим как-нибудь разберёмся и…       – Что “и”? – рявкнул Сумин. – Зачем тебе вообще с чем-то разбираться?       – Да потому что ты мне нравишься, это что, так сложно понять? – так же крикнул он.       – Джиншик, я лягушка!       – Да мне все равно!       Сумин замолк, но потом сказал уже намного тише:       – Забери слова назад. Лучше обвини в том, что я тебе соврал, кричи, оскорбляй, можешь даже ударить. Просто скажи, что ненавидишь меня! Но не говори, что я тебе нравлюсь, потому что я не хочу сидеть в камере еще семьдесят четыре года, зная об этом!       – Я уже сказал и ничего не буду забирать.       – Не веди себя как ребёнок!       – Это ты не веди, я предлагаю…       – Джиншик?       Царевич услышал знакомый голос справа и повернулся. У стены клубился черно-зеленый дым, и почти сразу же из него показалась высокая тощая фигура, закутанная в чёрный плащ.       – Привет, Сеын. Можешь возвращаться, ты тут не нужен.       Сеын закашлялся, потом стянул с головы капюшон и, будто не услышав слов Джиншика, пожаловался:       – Фу, боже, в этих порталах воняет хуже, чем в деревенском сортире, – он посмотрел сначала на Джиншика, потом на Сумина и недовольно повёл плечами: – Так, ну и что тут у нас?       – Ничего, уходи. Это не твоё дело.       – К сожалению, моё. Я же теперь Кощей, так что все его дела теперь мои дела. А это, – он кивнул на Сумина, – дело номер… – Сеын выудил откуда-то из складок плаща клочок бумаги, присмотрелся, но потом смял и бросил через плечо в портал. – Пиздец у него, а не делопроизводство, номер дела длиннее, чем моя жизнь. Короче, этот панк пойдёт со мной, а ты иди, ромашки попей, нервы успокой, а то опять дворец расхреначишь.       Джиншик передвинулся, чтобы оказаться между ними, и процедил:       – Сеын, я не буду повторять ещё раз…       – Да как ты достал! Ты что, не понимаешь, что у меня выбора нет? Не заберу я, так его просто магией отправит в темницу, при этом протащив по портальным дорогам гораздо менее приятным и более калечащим способом, чем это сделаю я! Без понятия, кем он тебе приходится, но раз ты, судя по виду, готов выбросить меня из окна третьего этажа, только чтоб я его у тебя не забрал, то…       – Это мой… – Джиншик обернулся к Сумину, не зная как его теперь назвать.       – Почти муж? – подсказал Сумин, при этом как-то с сомнением покачав головой.       – Точно, будущий муж.       Сеын присвистнул:       – Хренасе, когда успел? Ну, я вас поздравляю, извините, без подарка… Ай, блин. Получается, что поздравлять-то и не стоит.       – Что можно сделать? – спросил у него Джиншик. Как Сеын и сказал, все дела Кощея теперь в его ведении, так что он как раз первый, кто может помочь.       – Без понятия.       – Сеын, ты же маг!       Сеын цокнул языком и закатил глаза.       – А, значит, когда тебе нужна помощь, то Сеын у нас уже маг, а не колдун-недоучка…       – Пожалуйста, это серьёзно. Ты же знаешь, я не стал бы просить, если бы…       – А вот это правда, ты скорее удавишься, чем попросишь о помощи, – тут Сеын вытянул шею, чтобы видеть Сумина из-за плеча Джиншика, и сказал уже ему: – Я, кстати, не шучу, мы когда в Нави со Змеюкой Подколодной дрались…       – Сеын!       – Ладно! Я посмотрю в его деле, можно ли как-то снять или изменить проклятие, и… Ой.       – Что?!       – Я только что выбросил номер, – скривился Сеын. – А без номера я его дело не найду.       – Так подними?! – завопил Джиншик.       Сеын неловко переступил с ноги на ногу и пробормотал:       – Да он того… Сгинул.       – Вот теперь я реально хочу выбросить тебя в окно.       – Лучше покопайся в дворцовых архивах, – посоветовал Кощей, но на всякий случай отодвинулся подальше. – Скорее всего найдешь номер в описях, а, может, даже копию дела. Потом ко мне приходи, обмозгуем.       Джиншик только тяжело вздохнул, понимая, что так и поступит, ведь других вариантов у него нет.       – Ну ладненько, нам пора, – Сеын хлопнул в ладоши и подозвал Сумина: – Пойдем, почти муж, а то у меня рабочий день тоже не резиновый, мне еще надо на Лысую Гору сегодня успеть…       Сумин обошел Джиншика, на секунду задержавшись и сжав его плечо. А потом они с Сеыном вошли в портал и исчезли.       Джиншик бессильно сполз на пол и схватился за голову. Что же теперь… Но вдруг вскочил и выбежал из комнаты – ему ведь есть, что делать. И как раз сидеть в печали сейчас последнее, что поможет.       – Почему ты не сказал, что он человек? – воскликнул он, едва не сорвав дверь в кабинет Сонхва с петель, когда распахивал ее.       Сонхва подпрыгнул в кресле, рассыпал какие-то мелкие бусины из коробочки, которую держал в руках, чертыхнулся и уставился на Джиншика.       – Кто человек?       – Сумин!       – Какой Сумин?       – Бля-я-ядь… – Джиншик тряхнул головой, но понял, что зря психует. Откуда Сонхва знать обо всем? Нет, он, конечно, знал очень много и иногда даже то, чего знать не мог и не должен, но это явно не тот случай. Так что Джиншик сел в кресло напротив и все ему рассказал, в конце снова спросив, почему Сонхва не понял, что Сумин заколдованный человек, если он такой великий специалист по проклятиям.       – Я был специалистом по проклятиям, – вздохнул Сонхва, – в обычном мире. Их существует много видов, и мне нужно с ними сталкиваться, чтобы потом узнавать похожие паттерны. И я изучил почти все проклятия на южном побережье, за тремя перевалами, в степях и даже побывал у кочевников на западе. Я действительно считался экспертом по проклятиям. А потом попал сюда и понял, что не знаю вообще нихера! – он швырнул коробочку с оставшимися бусинами в ящик стола и устало протер глаза. – Почти все проклятия здесь уникальны, наверное, из-за того, что магии больше. И я просто не могу распознать то, чего раньше не видел, а на этом острове я не видел еще очень многое.       – Ладно, извини, что накричал… Но мне все равно нужна твоя помощь. А то сам искать этот номер я буду до конца его срока и то, может быть, ему еще меня ждать придется.       Сонхва усмехнулся:       – Тут ты прав. Да и Сеын тоже прав, делопроизводство у Кощея было тем еще пиздецом, но я кое-что уже успел перебрать, так что, надеюсь, найдем быстро.       Нашли не быстро. Пока разбирали многочисленные ящики с бумагами разной степени пыльности и старости, успели дважды проголодаться и поесть. Потом Сонхва отлучился по государственным делам и Джиншик довольно долго чихал над архивами в одиночестве. По возвращению Сонхва его выгнал спать, сообщив, что уже середина ночи. Царевич сначала собирался отказаться, но так отчаянно зевнул, что понял – да, стоит хоть немного поспать. Следующим утром он был в архиве почти сразу же после крика петуха и вернулся к поискам. Сонхва подошел гораздо позже и принес с собой трехлитровую банку кофе.       – Лучше б сварил какого-нибудь зелья бодрости, – проворчал Джиншик, но налил себе кофе и почти залпом выпил всю чашку.       – Это ж оно и есть, – усмехнулся Сонхва, сделав то же самое. – Надеюсь, нам хватит…       Но кофе давно закончился, а нужная информация все не находилась. Сонхва сказал, что пора бы что-нибудь съесть, потому что голодом морить себя точно не стоит, но тут Джиншик увидел знакомое имя и вскрикнул:       – Нашел! Ну, надеюсь… – и он начал читать вслух: – Сумин, Чхве. Обвиняется в оскорблении власти, партизанской деятельности и незаконном удалении имущественных меток с живой собственности владыки нашего Кощея. Приговорен к семидесяти семи годам в ипостаси лягушки (допускается возвращение к человеческой сути раз в год ввиду смягчающих обстоятельств – несовершеннолетний). Обжалование и/или УДО согласно общим законам… А номер дела у него реально длиннее, чем Сеынова жизнь, – тут Джиншик поднял глаза на Сонхва. – Что за удаление меток с живой собственности?       – Темные клейма убирал с народа, я, правда, без понятия, как он это делал.       Джиншик припомнил, что по прибытию на остров видел на людях какие-то черные метки, но тогда решил, что это татуировки, хотя они и были больше похожи на шрамы…       – С помощью лягушачьей кожи, – догадался Джиншик. – Вот откуда он знал, как вылечить мою царапину.       – О! А я-то думаю, почему от тебя сыростью перестало пахнуть.       – От меня пахло сыростью? Почему ты об этом не говорил?!       Сонхва пожал плечами:       – А зачем? От нас всех так пахнет, мы же все там были. Тем более это мало кто чувствует, а я все равно не знал, как избавиться, – он покачал головой и внезапно улыбнулся: – Умненький мальчик, а даже готов закрыть глаза на то, что он политический заключенный.       – А до этого ты не собирался? И он оскорблял прошлую власть, которую мы вообще свергли, – напомнил ему Джиншик.       – Народ-то этого не знает. Ладно, будем надеяться, что его, если что, никто не вспомнит и не узнает на свадьбе.       – Которая может не состояться, если мы с Сеыном что-нибудь не придумаем.       Сонхва похлопал его по спине и как-то преувеличенно весело сказал:       – Ты же царевич. И по мнению народа, кстати, самый странный. Так что если ты вдруг заявишь, что будешь жить со своей “суженой” в кощеевой тюрьме, люди вообще не удивятся, просто оденутся потеплее, чтобы погулять на свадьбе там.       Джиншик внимательно посмотрел на него, чтобы понять, насколько он шутит, но увиденное ему совсем не понравилось.       – Значит, Джунмин два месяца притворялся табуреткой в тронном зале, но самый странный почему-то я?! И в каком смысле “по мнению народа”? Кто это сказал?       – Мы опрос проводили, – засмеялся Сонхва. – Минджэ был признан самым красивым, ты самым странным, а большая часть ответов про Джунмина была “Кто это?”       Джиншик на все это только вздохнул – какая разница, что о нем думают другие. Сейчас его интересовало мнение и, что важнее, благополучие только одного человека, точнее, лягушки. Он аккуратно сложил лист с нужной ему записью в карман и встал.       – Передай Хонджуну, что я у Кощея. Приготовления к свадьбе пусть не отменяет.       – А ты уверен в себе.       – Что мне ещё остаётся? – Джиншик пожал плечами и вышел. Пора собираться в поход и вызволять своего суженого из темницы Кощея.       Но для начала надо бы узнать, как туда добраться. Он помнил возмущения Сеына о том, что замок Кощея у черта на рогах, но надеялся, что это было не буквально. На этом острове подобные метафоры не всегда были метафорами, это он уже успел уяснить. И Джиншик отправился туда, куда всегда ходил, когда ему нужна была подобная информация, – к огромному дубу, на котором жил местный гид, смотритель Академии и просто кот-всезнайка по имени Ечан. На подходе к Дубу он первым делом услышал громкий низкий смех и приободрился – обладатель этого голоса тоже мог помочь Джиншику советом, в случае чего. Оставшееся расстояние он преодолел бегом, остановился у ствола и поднял голову.       На ветке дуба сидел русал.       – Привет, Ёсан, а что ты тут делаешь?       – От гвардейцев прячусь.       – От начальника гвардии, – уточнил Ечан, материализуясь на той же ветке. – Сказал, что он не станет искать рыбу на дереве.       – Здесь он в первую очередь будет искать, – разочаровал его Джиншик. – Ёсан, ты тут уже в пятый раз прячешься.       – Я знаю, – хитро улыбнулся Ёсан и взмахнул хвостом.       Джиншику в очередной раз стало жаль Чхве Сана, но он сам на это подписался. Да и у самого Джиншика были проблемы, ради которых он сюда и пришел.       – Ечан, у тебя есть адрес Кощея?       – Конечно, – кот даже немного удивился такому вопросу. – У меня все есть. А кощеевский адрес вообще не секрет, его все лавочники знают, потому что он вечно ноет, что лень ходить, и просит доставлять ему заказы на дом.       Джиншик задумался о том, по каким причинам он так отстал от жизни, но потом вспомнил, что последние полгода таскался с Минджэ по острову в поисках каких-нибудь проблем, которые можно решить, и вопрос отпал сам собой.       – Значит, тебе нужно выйти через западные ворота, – начал объяснять Ечан, и Джиншик быстро вытащил из кармана листочек и карандаш и принялся рисовать себе карту. – По главной дороге пройдешь до моста, но мост не переходи, а сверни опять на запад и вдоль реки…       – Я же уже и так буду идти на запад.       – Блин, ну то будет еще более западный запад, – Ечан раздраженно дернул хвостом, а потом спрыгнул на ветку пониже и стал по ней ходить. – Тут своя география, не задумывайся о ней слишком сильно. Короче, идешь вдоль реки на запад, там будет еще два моста, первый тоже проходишь, а уже по второму пересечешь реку, только смотри аккуратно, там берега кисельные, не поскользнись. Дальше Печное поле, с печками не разговаривай и не помогай им, они могут сильно задержать, и им помощь на самом деле не нужна, девчата их техобслуживания и так каждую неделю приходят. За полем начинается лес, но там только одна тропинка, которая тебе и нужна, просто пойдешь, пойдешь… ну пока из леса не выйдешь, просто иди, и, желательно, не спи там и вообще не останавливайся.       – От лешего опять жена ушла, он сейчас не в настроении, – объяснил Ёсан. Джиншик кивнул и сделал пометку.       – Как выйдешь из леса, то сразу увидишь Кудыкину гору – она самая высокая из трех. Когда будешь рядом, заткни уши, а то там раки вечно свистят, оглохнешь. А у подножия Кудыкиной горы пещера, войдешь в нее, но фонарь не зажигай. Отойди шагов на десять, переобуйся… да, забыл сказать, вторую пару ботинок с собой возьми обязательно. Потом еще, может, шагов десять пройдешь и выйдешь с другой стороны горы. А там уже как раз и замок Кощея.       Джиншику было все понятно, кроме одного:       – А ботинки зачем?       – Да потому что Кощей слишком умный гад был. Якобы замок так далеко, что сносишь пару обуви, пока дойдешь. Поэтому надо переобуваться под горой, типа сносил и дошел. Иначе ты просто будешь там в темноте блуждать, пока реально подошву не сотрешь.       – И лавочники к нему ходят?       – Да просто кажется, что далеко, – успокоил его Ёсан. – На самом деле дорогая занимает от силы часа два прогулочным шагом. Если пробежишься, то вообще за час доберешься. Но коня не бери, его мост не выдержит, да и ему подковы надо будет менять, только больше времени потратишь.       Джиншик поймал себя на мысли, что уже не удивляется ничему, и поблагодарил друзей за помощь. Потом побежал обратно в замок – собираться и искать запасные ботинки. Припасов взял совсем чуть-чуть – воду, плащ на всякий случай, пакет пирожков и семечки. Немного подумал и прицепил к поясу еще и меч. Он ему не особо был нужен, но лучше перестраховаться. Да и с мечом он всяко выглядит солиднее. Но об этом Джиншик пожалел очень быстро.       Он благополучно вышел за городские ворота, дошел до реки, свернул на западный запад. Все было отлично, пока между вторым и третьим мостом он не догнал женщину с большой коробкой. Как благородный царевич и просто вежливый человек, он предложил ей помочь. А женщина спросила, не к Кощею ли он идет, и, получив положительный ответ, стала упрашивать захватить с собой её коробку, “раз вы все равно к нему идете”. Джиншик почуял неладное, но совесть не позволила отказать, так что он забрал у нее коробку и пошел дальше. На подходе к Печному полю он встретил уже подростка, тот уныло плелся, шаркая обувью и поднимая пыль, а на плече нес котомку с нарисованной на ней куриной ножкой. Джиншик хотел быстро и молча пройти мимо, но парнишка едва не расплакался, умоляя его захватить его котомку, раз он все равно идет к Кощею. А то он первый день работает и вообще боится, в лесу волки, а у него курочка в котомке.       – А у вас вон меч здоровенный, если что отобьётесь, – шмыгая носом, закончил мальчишка, сунул опешившему Джиншику свою ношу в руки и убежал.       Джиншик проводил его взглядом, но промолчал, а потом перекинул лямку через плечо и пошел дальше. Ему не было тяжело, да и помогать он любил… к тому же, может, хоть часть населения в следующем опросе назовет его не странным, а добрым?       Но через минут двадцать, будучи уже в лесу, он решил, что лучше остаться странным. На лесной дороге его поджидали двое мужчин и девушка: один из мужчин, которого скорее можно было назвать стариком, вел на поводке симпатичную белую овечку в сапожках; парень с девушкой тащили огромную корзину мандаринов, а у парня за плечами висел еще и рюкзак.       На секунду Джиншик подумал шмыгнуть в кусты и переждать, пока они уйдут далеко вперед, но компания его заметила. Все закончилось точно так же, как и прошлые два раза – доставщики завалили Джиншика аргументами, что он все равно идет к Кощею, он сильный, и вообще у него вон меч, если что отобьётся от волков. Царевич сильно сомневался, что в этом лесу водятся волки, но несмотря на его вялые попытки отмазаться, он вскоре остался в лесу один с овцой, корзиной мандаринов и рюкзаком в дополнение к коробке и котомке с курицей.       – Нужно было спросить, нет ли другого пути, – пробурчал он, пытаясь как-то ухватить все добро так, чтоб ничего не попадало. Не хватало еще мандарины по всей тропинке собирать…       К счастью – и это был единственный плюс – овечка была послушная и иногда даже сочувствующе фыркала, и Джиншик даже ненадолго поверил, что дальше все пройдет без приключений. Но вдруг она резко остановилась, поводок, который Джиншик привязал к своему поясу, натянулся, и он едва не упал.       – Куда ты идешь, Красная Шапочка? – раздался хриплый голос.       Джиншик обернулся на звук и заметил в нескольких шагах от тропы волка, сидящего на пне и подпиливающего когти.       – Ты, псина, ничего не перепутал? – Джиншик не любил грубить, но тут его терпение уже кончилось.       – Перепутал, – вздохнул волк и, встав с пенька, подошел к Джиншику. Кивнул овечке: – День добрый, Вам очень идут эти сапожки, – и обратился уже к царевичу: – Ингредиенты перепутал как-то раз, теперь вот сижу тут, стреляю у прохожих пирожки и сигареты. А про шапку это так, нужно же как-то внимание привлечь.       Джиншик припомнил какие-то разговоры про волколака, когда они с Минджэ решали проблемы местного населения, но тогда они даже искать его не стали, убежденные народом в его безобидности. Впрочем, оглядев волка и отметив не самое цветущее его состояние, Джиншик ему даже посочувствовал. И вспомнил, что как раз взял с собой пирожки – очень кстати. Он вытащил пакет из собственного рюкзака, сунул волку в лапы, потом подумал и отдал еще и сверток с семечками, у него все равно руки заняты, чтоб в пути их щелкать.       – Ох, спасибо, добрый молодец, – просиял волк, принимая гуманитарную помощь. – Ты заходи, если что, и вообще, братом названным мне будешь…       – Ой, нет, спасибо, вот тут откажусь, – Джиншик замотал головой. – У меня уже есть две штуки, хватит.       – Да я из вежливости, – махнул лапой волк, закидывая в пасть пирожок. – Прекрасно понимаю, семейные дела непростые… А ты куда, кстати, со всем этим добром?       – К Кощею.       – А, ну да, глупый вопрос. К нему вечно куча народа ходит, но для меня это только плюс, мне тоже чего-то перепадает.       Джиншик вздернул брови:       – А ты не пробовал, не знаю, работу найти? А не бомжевать тут в лесу…       – У меня есть работа, я таксист, – надулся волк. – Я ж не виноват, что все сейчас за здоровьем следить стали и везде пешком ходят. Да и Яга с Кощеем больше никого никуда не посылают. Вот раньше Иванам то за молодильными яблочками стабильно раз в неделю нужно было, то просто невест покатать… – волк мечтательно оскалился и, кажется, собрался продолжать жаловаться на жизнь, но Джиншик его перебил.       – Сочувствую. Если что, постараюсь воспользоваться услугами вашего такси, – соврал он, но волка устроило и это. – Теперь прошу прощения, мне еще нужно свою “невесту” из темницы забрать.       Джиншик пожалел, что сказал это, потому что волк принялся поздравлять его и желать всяческих семейных благ. Наконец они распрощались, царевич пообещал отправить ему приглашение и пошел дальше, надеясь, что больше никто и ничто его не задержит. Видимо, высшие силы наконец сжалились над ним, либо просто в этих местах редко кто ходил, но оставшуюся часть пути до Кудыкиной Горы он преодолел без задержек. Даже раки не слишком громко свистели, так что он и уши не стал затыкать. У входа в пещеру возникла заминка – Джиншик осознал, что сапожки на овце не просто так и ее тоже надо будет переобуть. Прикинул: его ботинки не подойдут, во-первых, потому что иначе он сам останется без обуви, а во-вторых – они с нее просто свалятся. Потом еще и понял, что ни у кого из тех, кого он встретил по пути, он не заметил запасной обуви и задумался. Либо Ечан с русалом что-то перепутали… но нет, на овце же обувь есть, значит, все не просто так. Может, их можно просто снять в пещере и это сработает? Или, может, лопухом каким обмотать?       Царевич огляделся по сторонам в поисках каких-нибудь больших листьев, и вдруг заметил под ближайшими кустами ящик, прикрытый куском брезента. А в ящике, к его большому облегчению, обнаружилась куча обуви разных размеров, включая то, что ему было нужно, – две пары детских ботиночек, которые с овечьих копыт, скорее всего, не спадут. Он положил их сверху на мандарины и вошел в темноту пещеры. Пройдя десять шагов, остановился и сначала переобулся сам, потом с горем пополам переобул овечку, опять взвалил на плечи рюкзаки и котомку, взял в руки коробку с корзиной и спустя еще десять шагов оказался на другой стороне горы.       Замок Кощея действительно стоял прямо перед ним, но он выглядел совсем не так, как ожидал Джиншик. Черепа на заборе из костей, конечно, присутствовали, но сразу за ними на бельевой веревке сушились постельное белье с утятами и ярко-розовый халат. Угольно-черные стены замка остались такими только наполовину, потому что Сеын уже начал перекрашивать их в салатовый. Высокие стрельчатые окна, из которых должно было сочиться зло, обитающее внутри замка, вообще не пугали, потому что изнутри были завешены веселенькими шторами в цветочек. На одном из подоконников даже что-то зеленело в горшочках, кажется, петрушка.       – Нихера себе ребрендинг, – пробормотал Джиншик, но быстро пришел в себя и так быстро, как позволяли ноша и овца, пошел к дверям. Пару раз стукнул в них ногой и заорал: – Сеын, открывай, это я!       – Да я вижу, – раздалось откуда-то сверху. Джиншик задрал голову и увидел Кощея, выглядывающего из-за петрушки. – О, ты мою доставку захватил! Спасибо.       – Да будто у меня выбор был…       Но Сеын уже исчез из его поля зрения, а через полминуты дверь противно заскрипела и начала медленно открываться.       – Надо было еще и масло для петель заказать, – пропыхтел Сеын, с видимым усилием толкая массивную створку.       – Проще было просто переехать, – заметил Джиншик.       Сеын глянул на него исподлобья, и открыв наконец дверь достаточно, чтобы в неё прошёл Джиншик со всеми его покупками, проворчал:       – Я уже тысячу раз говорил, что не могу, чем ты вечно слушаешь? Все кощеевское теперь моё, и я не могу от этого шикарного наследства отказаться. Иначе я б давно уже свалил и из этого замка, и с острова вообще.       – Зачем тебе овца? – спросил вдруг Джиншик, переводя тему.       – Расширяю хозяйство, – пожал плечами он, забирая у Джиншика самое лёгкое – котомку с курочкой. – К осени шерсти настригу, носки свяжу, тут знаешь какие полы холодные?       Джиншик не знал, но догадывался. Он поставил ящик с корзиной в уголок, скинул туда же рюкзаки и спросил то единственное, что его волновало:       – Где Сумин?       – Занят каторжным трудом, – хмыкнул Кощей и внезапно заорал: – СУМИН! Твой ряженый пришел!       Где-то на втором этаже что-то грохнуло, послышался мат, но почти сразу наверху лестницы показался Сумин и сбежал вниз, едва не навернувшись на последних ступеньках. А потом, не дойдя нескольких шагов до Джиншика, резко остановился и нахмурился.       – Зачем пришел?       Это был не совсем тот прием, на который Джиншик рассчитывал, но он не то чтобы сильно удивился.       – Тебя спасать, – сказал он и подошел к нему сам. – Ты ведь моя лягушка, помнишь? – и легонько поцеловал в нос.       Сумин поднял на него глаза:       – Знаешь, я не удивлен, что ты искал невесту, а нашел меня. С меткостью у тебя совсем плохо. Мои губы чуть ниже.       За спиной раздалось громкое и возмущенное “КХЕ-КХЕ!”.       – Никаких поцелуев и нежностей в обители зла! – добавил Сеын. – Джиншик, ты нашел номер дела? Сначала узнаем, можно ли что-то сделать, а потом… Надеюсь, что вы оба свалите, а то что-то мне подсказывает, что если нет, то ты будешь жить тут, а я на такое не согласен.       – Если не найдем способ его освободить, Сонхва пригрозил, что еще и свадьбу у тебя проведем, – усмехнулся Джиншик, поворачиваясь к нему.       – Нельзя свадьбу, я ремонт не доделал! – завопил Сеын. – Пойдем искать быстрее!       Джиншик вытащил листок с номером и описанием дела Сумина из кармана и протянул ему. Сеын быстро пробежался глазами по буквам и облегченно вздохнул:       – Дело можно не искать, тут и так все написано. Осталось выяснить, как отпустить его по условно-досрочному.       – А что там написано? – осторожно спросил Сумин и немного отодвинулся от Джиншика.       – Что ты партизан и власть оскорбляешь, – шепнул ему Джиншик, притягивая обратно.       – Это не правда.       – Правда. Я власть и ты очень любишь меня оскорблять.       Сумин закатил глаза, но улыбнулся. Джиншик ожидал услышать, что он его никогда в жизни не оскорблял, а вообще-то говорил только правду, но Сеын снова их поторопил и позвал за собой в рабочий кабинет. Там он вытащил из-под ножки стола здоровенный талмуд, который позволял столу стоять ровно, и принялся его листать.       – Так, обжалования! – радостно воскликнул он, но радость с его лица быстро исчезла. – А тут не такого. “Решения и приговоры Кощея обжалованию не подлежат”. М-да. Ладно, поищем УДО…       Пока Сеын листал свою книгу дальше, Джиншик подошел к Сумину, который опять успел от него отодвинуться, и взял его за руки, попутно стирая с них какие-то темные пятна. Пока он искал номер дела в архивах, у него было время подумать. Но больше ни до чего не додумался, кроме как до того, что теперь он точно не хочет разводиться через месяц. Да и вообще не хочет разводиться. Ему и так нравился характер лягушки и та часть личности, которую он успел увидеть, а раз Сумин все же оказался человеком, то все стало еще проще. Джиншик ведь ему тоже нравится – это можно было понять еще по нарисованному Сумином портрету, если б он так не злился из-за воображаемого соперника. И как он потом назвал Джиншика? Недосягаемой мечтой? Ничего подобного, для него очень даже досягаемый.       Правда, пока Джиншик думал, то ему пришла мысль, что, наверное, придется какое-то время привыкать к Сумину-человеку… Но вот сейчас смотрел и понимал, что не придется. Каким-то образом его мозг просто заменил образ лягушки на образ Сумина во всех воспоминаниях. Может, магия, может, нет, но Джиншик не стал заострять на этом внимание. Это совсем не важно.       – Мы со всем разберемся, и я заберу тебя отсюда, – тихо сказал Джиншик.       – Раз теперь я не могу применить в качестве аргумента то, что я лягушка, то остается последнее, – мрачно проговорил Сумин. – Я преступник. Партизан и анархист. Ненавижу власть и все такое.       – Тогда повезло, что я не настоящий принц.       Сумин сощурился, но не успел ничего сказать, потом что Сеын в очередной раз вскрикнул.       – Повезло-повезло! Тебя по УДО очень легко отсюда выгнать. Джиншику нужно всего лишь выкупить тебя каким-нибудь подвигом.       – Давай точнее, – попросил Джиншик.       – Да куда точнее? Я даю тебе задание, ты его выполняешь, и все, Сумин свободен, вы сваливаете целоваться в другие, более подходящие для этого места.       – Какое задание? – продолжал уточнять Джиншик. Звучало, конечно, довольно просто, но он как раз и не доверял тому, что звучит просто. “Перейти реку Смородину” тоже звучало просто, а чем все закончилось?..       – Докрасишь мне замок? – предложил Сеын, но быстро сам же отмел эту идею: – Нет, недостаточно волшебности, может не сработать, – он задумался, и вдруг его лицо озарила широченная улыбка: – Знаю! У меня завелся какой-то вредитель, избавишь меня от него и это должно быть зачтено как подвиг.       – Что за вредитель?       – Если бы я знал, то сам бы от него избавился. Но эта тварюка скрытная, я ее только слышу по ночам, из-за чего и не высыпаюсь. Пробирается на кухню или в кладовку, громит там все, жрет сладости, достала уже. Еще и свет каким-то образом умудряется включать везде, мне же счет за электричество здоровенный придет…       – Так, может, это человек, а не тварюка? – подсказал Джиншик. – Или ты сам лунатишь и жрешь по ночам.       Но Сеын от него только отмахнулся.       – Нет, точно не человек и не я. Я успел заметить тень от хвоста и как-то утром под окном след в грязи нашел. Я этот след даже высушил и сохранил, думал, потом поспрашиваю в городе… – Сеын обошел стол и достал из шкафа за ним высушенный кусок земли и сунул Джиншику в руки. – След, вроде как, птичий, может, индюк какой-то слишком умный?       – Это жар-птица, – сразу же определил Сумин. – Только слишком умный индюк был бы гораздо более правдоподобным вариантом.       – Почему?       – Ты же помнишь, что я тебе говорил про частицы Нави? – Сумин забрал у Джиншика отпечаток и стал рассматривать его пристальнее. – Жар-птицы ненавидят Навь и держатся от всего, с ней связанного, так далеко, как могут. А тут мало того, что есть туда проход, так еще и весь замок Кощей когда-то оттуда и перенес. Но это точно след жар-птицы, хоть я и не могу понять, что ее заставило подойти к замку ближе, чем на пушечный выстрел.       – Может, из гнезда падала и головой ударилась? – предположил Сеын, но Джиншика такие детали уже мало интересовали.       – Она приходит каждую ночь? – и получив утвердительный кивок, Джиншик продолжил: – То есть, если я поймаю жар-птицу и отдам тебе, то ты отдашь мне Сумина и все? Так просто?       – Ну, выходит… – начал было Сеын, но Сумин его перебил.       – Не говори в одном предложении “поймать жар-птицу” и “просто”, – вздохнул он. – Они действительно очень ловкие, и даже если ты умудришься ее схватить, она тебя просто обожжет или ослепит. Хотя… – Сумин вдруг приблизился и ткнулся носом ему в щеку. Потом в шею. Отодвинулся и окинул его внимательным взглядом. – Ты скорее всего сможешь застать ее врасплох, от тебя больше не пахнет…       – Ты тоже это чувствовал? – вскинулся Джиншик. – И ничего мне не сказал?       – А зачем? – удивился Сумин. – От меня еще хуже сыростью несет, я мало того, что проклят, так еще и лягушка.       – Нормально от тебя пахнет…       – Просто ты не чувствуешь.       – Да прекратите уже! – крикнул Сеын. – А то меня уже тошнить начинает. Значит, Джиншик подкараулит жар-птицу и что дальше?       – А дальше ему нужно как-то ее обездвижить. Желательно чем-то тяжело воспламеняющимся.       Сеын задумался и запустил руку в волосы.       – Есть веревка, пропитанная мертвой водой, она, вроде, не горит.       – Так мы ее покалечим. И если у Джиншика с собой будет мертвая вода, то она ее почует и убежит.       – Драконья кожа? В гардеробе висит такой плащ, можно порезать и сделать что-то вроде сетки.       Но Сумин снова покачал головой:       – Тем более почувствует. Нужно что-то не волшебное.       – Сварочная маска, перчатки и огнеупорная куртка подойдут?       – Думаю, да.       – Откуда у тебя это все? – удивился Джиншик.       – Я же говорил, что делаю ремонт, – отмахнулся от него Сеын. – Как я, по-твоему, отопление тут чинил? Оно ж держалось на тёмном слове, еще и с саламандрами в котельной хрен договоришься, то слишком жарко, то слишком холодно… – и продолжая жаловаться на недостатки жизни в волшебной стране, он вышел за дверь, оставляя их одних.       Чем Джиншик сразу же решил воспользоваться.       – Чем займемся в оставшееся до ночи время? – спросил он, подвигаясь к Сумину поближе.       Тот скосил на него глаза и попытался отодвинуться, но было некуда.       – Тебе лучше бы выспаться перед подвигом, а мне еще нужно обои доклеить в спальне на втором этаже, – огрызнулся Сумин.       – Так, в чем дело? Когда я пришел, ты предлагал мне тебя поцеловать, а сейчас ведешь себя так, будто я самый раздражающий человек в мире.       Сумин посмотрел на него долгим взглядом, но потом вздохнул и опустил голову, уткнувшись лбом в плечо Джиншика.       – Прости. Меня не покидает ощущение, что все как-то слишком легко, и от этого кажется, что я вот-вот проснусь, а ты исчезнешь.       – Ты не спишь и я не исчезну, – прошептал Джиншик и обнял его за плечи. – И даже если с жар-птицей вдруг не выйдет, мы найдем другой способ. В крайнем случае я могу пожить и здесь…       – Это просто Кощей разрешил побыть человеком, пока обои клею, – усмехнулся Сумин. – По ночам я все еще лягушка.       – Это минус, конечно… – тут Джиншик почувствовал, что Сумин напрягся, и сжал его в объятиях еще крепче. – Я же шучу. Я буду тебя любить, даже если ты снова станешь лягушкой. Но не переживай об этом, пожалуйста. Я поймаю Сеыну жар-птицу и все будет хорошо.       – Ты такой странный…       – Да, население страны с тобой согласно, – хмыкнул Джиншик. – Я их самый странный царевич.       Сумин выпрямился и немного приподнялся на носочках, чтобы лица оказались на одном уровне.       – Поправочка – мой самый странный царевич. Население страны обойдется. Теперь целуй.       – Что?..       – Мне что, еще раз про…       Но Сумину не пришлось просить второй раз.       Думал ли Джиншик, возвращаясь во дворец из похода чуть больше двух недель назад, что жизнь повернется именно так? Что он будет целоваться с лягушкой, которая на самом деле парень, посреди замка Кощея? Совсем нет. Но сейчас он думал о том, что ему просто жизненно необходимо поймать жар-птицу, потому что он совершенно точно хотел еще не раз целовать Сумина в самом ближайшем будущем и в гораздо более подходящем месте.       – Ну я кого просил здесь не целоваться? – возмущенный голос Сеына почти заглушил скрип двери, но его это ни капли не смутило, и он повторил еще раз: – Кого просил? Вас! Я же не просто так просил, потому что лично мне это не нравится – хотя мне это и не нравится – а потому, что это плохая примета! Так что не приходите потом возмущаться, если вы вдруг разведетесь через месяц, потому что вы сами виноваты!       – Мы не разведемся через месяц! – сказал Джиншик, но больше для Сумина, который опять съежился. – Приметы работают, когда в них веришь, а я не верю.       – Ты табуны лошадей не встречал? – спросил вдруг Сеын. – Ну, или лебедей? Или, может, морковку во сне грыз?       Джиншик не понял, с чего вдруг он сменил тему, но маги все со странностями, так что постарался вспомнить и ответил:       – Лошадей нет, но лебедей видел… морковку во сне не грыз, но пытался выловить из пруда с рыбками. А что?       – А то, что это приметы скорой свадьбы, – фыркнул Кощей. – Все еще не веришь?       Джиншик решил ничего не отвечать, а отобрал у Сеына сварочную маску и перчатки, которые он принес, и осмотрел.       – А куртка?              – Постирать надо, я на нее керосин пролил. Думаю, лучше отстирать его до встречи с птицей, которая, как вы говорите, загорается, – он пожал плечами и поманил парней к выходу. – Пойдемте, пожрем, что ли.       Сеын, как оказалось, к приметам относился еще серьезнее, чем поначалу предполагал Джиншик. Он не только посадил их с Сумином в противоположных концах длиннющего стола, но и потом не отходил ни на минуту и следил, чтобы они вели себя прилично. Но понаблюдав за Сумином, Джиншик подумал, что это лишнее – он опять ушел в себя, почти не разговаривал и старался держаться подальше.       Уже ближе к вечеру это стало Джиншика напрягать. Что, если он все неправильно понял? Что, если он на самом деле не нравится Сумину, или, нравится, но не настолько сильно? Вдруг он просто делает вид, чтобы Джиншик избавил его от проклятия и освободил? Ну, Джиншик все равно бы это сделал, даже если бы Сумин заявил, что по прошествии месяца точно уйдет от него со своей “зарплатой” за тяжелые полтора месяца, в течение которых терпел жениха.       Царевич упорно отгонял от себя эти мысли, но ничто из увиденного не давало ему понять, что это полностью неправда. Да, Сумин сам предложил его поцеловать и очень быстро перехватил инициативу, но…       “А, может, лучше не надумывать и поверить тому, что он говорил? Ему и в самом деле может быть просто страшно…” – решил Джиншик, в очередной раз заметив, что Сумин смотрел на него, а потом быстро отвел глаза, когда он посмотрел в ответ.       Куртка Сеына так к ночи и не успела высохнуть, но он с энтузиазмом заявил, что так она тем более не загорится. Потом они втроем обустроили Джиншику наблюдательный пункт в одной из заброшенных комнат на первом этаже, откуда было видно и кладовку, и кухню. Сеын посоветовал Сумину на всякий случай превратиться в лягушку и сидеть в камере в подземелье, а сам пожелал Джиншику удачи не сгореть и ушел спать первым, ворча, что страшно устал.       – Видимо, реально устал, раз не заставил пообещать, что мы не будем целоваться в его обители зла, – усмехнулся Джиншик.       – Слушай, насчет этого… – проговорил Сумин и посмотрел на него как-то грустно. Джиншик хотел снова подойти и обнять его, но удержался. – Мы, скорее всего, зря это сделали.       – Поч…       – Не пойми неправильно, ты мне ужасно нравишься и я в самом деле очень хотел тебя поцеловать, – затараторил он. – Но я-то в приметы верю.       – Тогда верь в приметы о скорой свадьбе, их было больше, – Джиншик улыбнулся его словам про “ужасно нравишься” и “хотел поцеловать” и постарался не заострять внимание на всем остальном. – Я поймаю вредителя, не сгорю и не ослепну. Ты будешь свободен, а я еще раз тебя поцелую прямо в этом замке, чтобы ты перестал верить в плохие приметы, потому что как минимум эта точно не сбудется.       Сумин наконец тоже улыбнулся, подошел и сжал его в объятиях буквально на мгновение. Потом так же быстро отстранился и ушел в свою темницу, больше ничего не сказав.       Джиншик в последний раз все проверил: Сеын не знал, как жар-птица попадает в замок, поэтому не стал запирать ни двери, ни окна. Но над ближайшими окнами они подвесили сети и привязали так, чтобы можно было опустить их, дернув за веревку за дверью кухни. Сети были обычные, но могли хотя бы немного задержать жар-птицу, и Джиншик надеялся, что ему хватит времени.       Ждать пришлось довольно долго, и он почти задремал. Но тут из кухни послышался звон и затем шуршание. Джиншик надвинул маску на лицо и осторожно, постаравшись не скрипнуть дверью, вышел из комнаты. У входа в кухню задержался на секунду, выдохнул, дернул за веревку и сразу же забежал внутрь, закрывая за собой дверь.       Жар-птица была похожа на павлина, только почти вдвое больше и белая с несколькими красно-оранжевыми перьями на кончике хвоста. Она обернулась на шум, дернулась, увидев Джиншика, и попыталась спрыгнуть с буфета, но поскользнулась на разлитом варенье и грохнулась на пол. Царевич подскочил к ней, пользуясь моментом, но сразу же получил ощутимый удар когтистой лапой в лицо. Повезло, что на нем шлем – он смягчил удар, но Джиншик все равно потерял пару мгновений. Птица заскребла лапами по полу, пытаясь встать, но он умудрился схватить ее за хвост и потянул на себя. Тут она извернулась и снова заехала по голове – в этот раз весьма неплохим апперкотом, который сбил маску на лоб. Джиншик сорвал ее совсем и бросился на птицу всем телом, надеясь прижать к полу. Главное схватить покрепче, а там…       Он лишь на долю секунды опоздал зажмуриться, когда птица вспыхнула. Ждал жара и огня, которым его пугали, но ничего такого не было, птица в руках была просто теплой, как любое живое существо. Но свет от нее действительно был очень ярким. Он резанул по глазам и, как ему показалось, проехался лезвием прямо по мозгу. Джиншик зажмурился еще сильнее, но перед глазами все равно плясали яркие белые пятна, а боль в голове пульсировала все сильнее. Зато жар-птица была у него в руках и почти не вырывалась.       Джиншик поднялся и сделал пару осторожных шагов вбок. Наткнулся бедром на стол, обошел его, но потом едва не упал, запнувшись о ножку стула. Маска, скорее всего, помогла бы, будь она все еще на его лице или если бы он хотя бы мог надеть ее обратно, но руки были заняты, и он все равно не помнил, куда ее выбросил.       – В твоих же интересах больше не светиться, – выдавил он. – Потому что я все равно тебя не отпущу. А если буду тащить с закрытыми глазами, то точно несколько раз свалюсь, причем на тебя.       Жар-птица опять забилась в его хватке, и пару раз проехалась когтями по ногам, но быстро успокоилась и затихла. Джиншик понадеялся, что она вняла его угрозам, и приоткрыл один глаз, предварительно отвернувшись. В кухне было темно. Ну, либо он ослеп.       Джиншик открыл оба глаза и проморгался – нет, все еще видит: очертания мебели и стен постепенно выплывали из темноты. Через несколько секунд он уже хорошо различал обстановку вокруг и, перехватив птицу поудобнее, пошел искать, где бы ее запереть.       Он пообещал – он сделал. И плевать, зачем вообще Сеыну понадобилась жар-птица.       Джиншик запер ее в кладовке. Но не в той, где Сеын хранил припасы, а в другой, пустой и без окон. Запер двери, потом еще для верности подпер комодом из соседней комнаты, и отправился искать хозяина замка.       – СЕЫН! – заорал он, остановившись у подножия лестницы. – Курица поймана!       Где-то на верхних этажах скрипнула дверь, затем и сам Сеын показался в поле зрения. Он победно воздел руки к небу, будто бы в поимке жар-птицы была какая-то его заслуга, и бегом спустился. Тут из прохода сбоку вышел еще кто-то. Джиншик окинул незнакомого парня взглядом, немного удивился необычным зеленым волосам, но не стал особо его разглядывать. Наверное, какой-то друг Сеына.       – Ну все, раз жар-птица поймана, условия выполнены, то… – радостно заговорил Сеын, но зеленоволосый вдруг подскочил к нему и дернул за рукав. Потом зашептал что-то на ухо. Сеын выпрямился и уставился на него. – Серьезно? А как… – парень опять притянул его к себе и сказал еще что-то. Кощей глянул на Джиншика, потом на парня, нахмурился. – Ты уверен?       Парень в ответ только кивнул и отвел глаза.       – Ну как скажешь, – пробормотал Сеын. – В любом случае, ты свободен. Но можешь подождать до утра, чтоб не на ночь…       – Нет, я пойду, – перебил его парень, а после короткой паузы добавил, непонятно к кому обращаясь: – Спасибо, – и, обойдя Джиншика по дуге, гораздо длиннее, чем того требовала планировка, вышел за двери.       – Знакомый твой? – поинтересовался Джиншик.       Сеын бросил на него странный взгляд.       – Да, вроде того, – ответил он. – Ну, ты-то хоть не попрешься домой посреди ночи? У меня есть еще одна нормальная спальня.       Джиншик и не собирался никуда переться, куда ему спешить? Он зевнул и махнул рукой, мол, показывай свою нормальную спальню. Голова продолжала болеть, и он решил, что поспать сейчас будет наилучшим выходом.       Он проснулся от того, что боль в голове усилилась. К ней добавилось еще и неприятное тянущее чувство в груди. Джиншик поднялся с постели и выглянул в окно – солнце стояло почти в зените, значит, он проспал долго. Вероятно, даже слишком долго. Сеын обнаружился в своем кабинете, листал какую-то книгу и делал пометки. Наверное, обычные кощеевские дела. Джиншик поначалу собирался уйти как можно скорее, но потом решил, что лучше все-таки попрощаться.       – Ты как? – спросил Сеын, окидывая его обеспокоенным взглядом.       – Нормально, – соврал Джиншик. – Я пойду…       – Я могу провести тебя через портал, будешь дома сразу же.       – Нет, лучше пройдусь.       Джиншик предполагал, что свежий воздух приведет его в чувство, но боль только усиливалась. Он обвинил в этом раков, которые в этот раз оторвались по полной и свистели так, что закладывало уши, даже несмотря на то, что он их заткнул. В лесу Джиншик вздохнул чуть свободнее, но уже к середине почувствовал, что не может даже идти. Перед глазами все расплывалось, а боль в груди мешала дышать. Он сошел с тропы и упал на колени.       – Надо было идти порталом, – прохрипел он, пару раз ударив себя кулаком в грудь, будто это могло помочь.       – Брат, ты живой?       Джиншик услышал над головой обеспокоенный голос и поднял глаза, пытаясь рассмотреть говорящего. Постепенно появились очертания волчьей морды.       – Это тебя Кощей так, что ли? – удивился волк.       – Нет, наверное, просто заболел, – выдавил Джиншик. У него совершенно не было сил и желания что-то объяснять волку, да толком и нечего было объяснять. Он сам не мог понять, почему ему вдруг стало так плохо. – Сейчас пройдёт.       – Садись мне на спину, я отвезу тебя домой, – сказал волк и лёг рядом, подогнув лапы, чтоб легче было влезть.       – Нет, я…       – Ты не дойдёшь, – сказал волк, и Джиншик понял, что он прав. Лучше как можно быстрее попасть во дворец, там Сонхва, он поможет.       Джиншик схватился за гриву и кое-как забрался на спину волка. Хотя он поначалу сомневался, что вообще поместится, но то ли дело снова было в магии, то ли он неверно оценил его размеры на глаз, но оказавшись на спине, почувствовал, будто сидит на лошади.       – Схватись крепче и лучше закрой глаза, – посоветовал волк, поднимаясь на ноги.       Джиншик не успел спросить, зачем закрывать глаза, потому что волк рванул с места так, что сразу стало понятно – ветер больно резанул по глазам, да и смотреть на смазанные пятна деревьев и кустов не было смысла, все равно ничего увидеть не удастся. Где-то через дюжину длинных прыжков волк остановился.       – На месте.       Джиншик поднял голову и огляделся – и правда, они были более чем на месте. Волк стоял прямо посреди его комнаты во дворце.       – А как ты…       – Секрет фирмы, – фыркнул он. Потом сделал ещё шаг и практически стряхнул царевича со своей спины на кровать. – Просить бы не стал, но правила есть правила. Оплата моих услуг – ответная услуга. Когда-нибудь, если мне понадобится твоя помощь, ты не должен мне отказать.       – Хорошо, обещаю, – проговорил Джиншик. – Спасибо.       Волк мотнул головой, пожелал ему скорейшего выздоровления и ещё чего-то, что он уже не разобрал, и выпрыгнул в окно.       Джиншик попытался улечься поудобнее, насколько хватило сил, но дверь распахнулась и вбежали Сонхва и царь-батюшка собственной персоной.       – А, это ты, – выдохнул маг. – А где… – Сонхва произнёс ещё пару предложений, одно вопросительное, второе, судя по интонации, поясняло вопрос, но Джиншик услышал только какую-то невнятную белиберду. Потом он уставился на Джиншика, не понимая, почему он ему не отвечает, и задал уже другой вопрос: – Ты же был у Кощея?       – Да.       – Забрал… – и опять что-то непонятное.       – Я был у Сеына, поймал ему птицу, как он просил, и все. Разве я что-то должен был забрать? – слова давались ему тяжело, но Джиншик все же старался говорить, чтобы они уже отстали и он смог поспать.       – Не что-то, а… – это уже был Хонджун, но и он, так же как Сонхва, стал нести околесицу.       – Вы можете нормально говорить? – попросил Джиншик. Он сейчас совсем не в том состоянии, чтобы они устраивали ему языковой экзамен, тем более по какому-то языку, которого он совсем не понимает.       – Мы нормально говорим, – удивился Сонхва, а потом подошёл к нему ближе: – А что с тобой такое?       – Не знаю. Голова раскалывается. И дышать тяжело.       Сонхва пощупал его лоб, достал какой-то шар из кармана и поводил в воздухе над ним.       – Жар у тебя есть, но ты не болен. Ни обычной болезнью, ни волшебной, – он повертел шар перед глазами, даже пару раз встряхнул и повторил свои непонятные действия. – Нет, ничего такого нет. Странно. И ты точно не проклят, я бы сказал, что ты сейчас даже чище, чем раньше. Так где… – и снова непонятное слово.       – Сонхва, пожалуйста, перестань, – попросил он сквозь зубы. – Я не понимаю, чего ты от меня хочешь. Где – что?       Сонхва убрал шар в карман и, наклонившись к нему совсем близко, уставился в глаза. Потом ни с того ни с сего громко произнес одно слово.       – Да что это такое? Я не понимаю.       – О-очень странно, – пробормотал маг. Он выпрямился, оглядел комнату и, сделав пару шагов к углу, взял одну из картин, которые там стояли и которых Джиншик до этого момента не замечал. Сонхва поднес картину ближе к нему. – А так?       – Что я должен здесь увидеть? – Джиншик сосредоточился, пытаясь рассмотреть хоть что–то в расплывающейся картинке. – Берег озера, камень, кусты какие-то.       – И все?       – Да.       Сонхва обернулся к Хонджуну. Джиншик не видел лица мага, но Хонджун выглядел обеспокоенным. Он поднял остальные картины и принялся по очереди показывать их царевичу.       – Трава и небо. Зеленые пятна. А тут… просто мазня какая-то.       – Это о-о-о-очень странно, – в очередной раз сказал Сонхва, а Хонджун вдруг принялся повторять одно и то же слово – то, которое до этого говорил маг.       – Хватит! – взмолился Джиншик и сжал голову руками насколько хватило сил. – Я все равно не понимаю!       – Что ж, ясно то, что не ясно нихрена, – вынес свой вердикт маг. – Хонджун, иди в мой кабинет и срочно вызови сюда Сеына. Я к Ечану, надеюсь, что-то выясню. Пиздец, ненавижу эту страну, – и маг исчез.       – Вот тут я с ним согласен, – пробормотал Хонджун, запуская руку в волосы. Но вспомнил, что и ему нужно торопиться. – Так, я в кабинет, а ты не умри, пожалуйста, а то совет меня потом грохнет за то, что продолбал…       Под конец Джиншик снова перестал понимать, что он говорит, но ему и не было интересно, что же там в очередной раз продолбал Хонджун. И не дожидаясь, пока он уйдет, парень закрыл глаза и откинулся на подушку. Просто нужно немного поспать, охота за жар-птицей вымотала его больше, чем он думал.       Однако пришлось открыть глаза сразу же… ну или Джиншику показалось, что сразу же. Но Хонджун был уже в другой одежде, за ним в двери входил Сеын, а еще через секунду у кровати материализовался Пак Сонхва.       – Сеын, рассказывай, что произошло? – сразу же спросил он, и Джиншик порадовался, что достают не его.       Сеын начал говорить, и эту слабую радость как рукой сняло – Джиншик не понял ни слова и уже начал беспокоиться. Если в начале это еще можно было принять за глупую шутку Сонхва и Хонджуна, то теперь он все больше уверялся в том, что творится что-то серьезное и, как неоднократно сказал Сонхва, странное.       – Да, Ечан примерно то же самое сказал, – мрачно кивнул Сонхва. – И это, наверное, хорошо. Но плохо то, что больше он ничего нового не сказал. И ты ничего нового не сказал. Как это исправить?       – Что исправить? Мою головную боль? Очень хотелось бы.       – Боль – это побочный эффект. Ну, мы так думаем, – Сонхва повернулся к нему и задумался. – Я постараюсь объяснить как-нибудь обтекаемо, чтобы ты хотя бы был в курсе ситуации… Я буду говорить медленно, а ты кивай, если понимаешь, а если перестанешь, то скажи, – Джиншик кивнул, и Сонхва принялся объяснять. – У тебя было кое-что… важное и, скажем так, хорошее. Ты отправился к Сеыну, чтобы это вернуть, а он в обмен попросил тебя поймать жар-птицу, – Сонхва на этих словах приподнял брови, и Джиншик поспешил кивнуть, это он понял. – Но то хорошее было слишком сильно связано с чем-то темным, – снова кивок. – А жар-птица выжгла все вместе, поэтому ты ничего не помнишь и даже не понимаешь, когда мы об этом говорим. Ечан сказал, что все должно было пройти нормально… ну, то есть для тебя в физическом плане, просто забыл бы и все. Но почему-то не прошло…       – Он еще молодой совсем, может, в чем-то ошибся, – проворчал Сеын.       – Кто, Джиншик?       – Нет, птица. Мы успели пообщаться. Но он вообще не в курсе, что сделал. Сказал, что просто оборонялся.       – Может, найти других жар-птиц и спросить? – предложил Хонджун.       – Нет, он говорит, что один остался. Другие птицы исчезли много лет назад.       – Плохо.       Джиншик был полностью согласен с этим утверждением Хонджуна. Еще как плохо. Потерю памяти он как-нибудь пережил бы, но вот боль… А если она не пройдет? Или станет еще хуже, хотя казалось, что хуже уже некуда? Джиншик уже пожалел, что уснул – судя по всему, с каждым пробуждением болит все сильнее. Теперь уже грудь ломило так, будто его подвесили на крюках за ребра. Хонджун просил не умирать, но было очень похоже, что еще немного и он царскую просьбу выполнить не сможет.       – Остается одно, – сказал Сонхва. – Найти…       Конец предложения Джиншик все еще не понял, но уже догадался – найти то, о чем он забыл.       – Думаешь, поможет? – спросил Хонджун и в голосе было слишком много сомнения.       – А вдруг только хуже станет? – это уже Сеын.       – А вдруг нет? Мы просто не можем оставить его… – Сонхва указал рукой на Джиншика и тихо закончил: – …вот таким.       – Хорошо, поручу Сану, пусть организует поиски, – и Хонджун вышел.       – Мы тоже пойдем, поищем способ как-то облегчить боль.       Сонхва с Сеыном не стали утруждать свои ноги и просто опять растворились в воздухе. Джиншик уставился в потолок, стараясь не заснуть снова. Это было легче, чем он ожидал – боль все равно не дала бы ему уснуть. Но спустя какое-то время – он потерял ему счет и даже не хотел знать, полдня прошло или полминуты – начал опасаться, что просто скоро потеряет сознание.       Придворный маг появился, когда Джиншик уже решил, что потерять сознание уже будет очень кстати. И судя по тому, что Сонхва молча влил ему в рот какое-то воняющее тиной зелье, он тоже так считал.       – Это что? – прохрипел Джиншик, с трудом проглотив вонючую пакость.       – Мертвая вода… Не пугайся, ее там совсем немного, просто уснешь. И еще всякое, чтобы боль облегчить. Надеюсь, поможет.       Джиншик был согласен уже на все, даже на концентрированную мертвую воду. Конечно, он не хотел умирать, но сколько еще сможет…       Мысль он так и не додумал, провалившись в темноту. Но сбило его именно это ощущение, ведь его не должно быть. Если он уснул, то не должен этого понимать, разве не так? Но мысли на удивление прояснились, и – к его большой радости – боли не было совсем.       “Что ж, я готов терпеть вонь этого зелья, если оно так хорошо работает”, – подумал он и приготовился просто парить в этой приятной пустоте. Но тут тишину прервал стрекот насекомого, а еще через мгновение Джиншик понял, что сидит на камне у кромки воды. Кажется, вид похож на тот, что он видел на картине… А, может, и нет, озерные берега все более-менее одинаковые. Да и какая разница, тут побыть будет даже лучше – Джиншик уже собирался поблагодарить воображение или зелье за приятную и достаточно реалистичную картинку, но вдруг опустил голову и увидел свое отражение. Это его не удивило, хоть он и не помнил, что собирался опускать голову.       А вот отражение оказалось удивленным. Он видел, как его собственные глаза округляются, хотя это могло быть игрой водной ряби. Вдруг отражение невесело усмехнулось:       – Стоило догадаться. Только это уже, думаю, не твоя вина, а моя. Я ведь тоже должен тебя отпустить, – Джиншик провел пальцами по воде, будто прогоняя отражение, и провалился в темноту.

***

      Сумин испытал неприятное чувство дежа вю. И самым неприятным в нем было то, что ему не показалось – его в самом деле искали. Опять.       Он подошел поближе к доске объявлений, где висел его портрет с заметной надписью “РАЗЫСКИВАЕТСЯ” над головой, и прочитал, что написано мелкими буквами под портретом. Он не переживал, что его узнают – главной приметой на портрете были зеленые волосы, а они за неделю успели вернуться к природному цвету – черному. А лицо неизвестный художник изобразил не слишком похоже, просто лицо, таких парней он мог хоть сейчас найти штук пять. Но вообще ему было слишком интересно, почему его ищут, так что он, может быть, рискнул бы даже с зелеными волосами.       Но в тексте ничего важного не нашлось. Просто его описание, куда привести его в случае обнаружения и сумма вознаграждения. И сумма… была огромной. Сумин даже удивился, не совсем понимая, зачем. Да, у него так-то были некоторые обязательства перед царем, но проще и, самое главное, дешевле было найти царевичу настоящую жену. Или в крайнем случае просто обычную лягушку и сообщить, что она приболела и не в настроении разговаривать. Но не платить сто тысяч золотом тому, кто приведет его, Чхве Сумина, во дворец.       Сумин покачал головой и пошел дальше искать работу. Он долго думал, стоит ли возвращаться в столицу или лучше попытать счастья в какой-нибудь из соседних деревень, а то и вообще уехать на восточное побережье, но потом решил, что уехать всегда успеет. А так, может, увидит Джиншика как-нибудь издалека. Да и в целом Сумину будет спокойнее, если будет знать, что с ним все хорошо.       Он ведь правильно поступил, да? Конечно, он не хотел, чтобы так вышло, и до последнего надеялся, что все пройдет хорошо. Но когда Джиншик первым делом позвал Сеына, а не его, и потом даже не обратил на Сумина внимания, он понял, что слухи об огне жар-птицы оказались правдой. В этом был плюс – теперь в Джиншике нет ни капли темной магии хотя бы на какое-то время. Но главный минус был в том, что Джиншик любил проклятого человека, а это, по логике жар-птиц, тоже считалось злом. Да, сейчас с Сумина проклятие снято, но это уже ничего не меняет. Джиншик уже успел его забыть. И если ему рассказали Сонхва, Хонджун или даже Сеын, то теперь это просто информация, которая не вызвала в его сердце никаких чувств, потому что их там больше нет. В крайнем случае он просто мог подумать, что некий Сумин, которого он не помнит, поступил эгоистично.       И если так, то он прав – Сумин и есть эгоист. Он мог бы объяснить ему все сам, потом вернулся бы во дворец (если бы Джиншик согласился), выполнил бы свою часть уговора и через месяц с чистой совестью отправился бы на все четыре стороны. Но он не хотел больше ни секунды смотреть ему в глаза и не видеть в них ничего.       Сумин ведь так старался… нет, не сопротивляться собственным чувствам, для него в этом плане все закончилось, даже не начавшись. Он понял, что попал, сразу же, как Джиншик вышел из чащи к озеру. Сумин изо всех сил пытался сделать так, чтобы царевич его если не возненавидел, то хотя бы просто не питал никаких положительных чувств. Он грубил ему, обзывал, игнорировал и просто вел себя с ним ужасно, хотя это каждый раз разбивало сердце ему самому. А этот идиот умудрился влюбиться. Но Сумин не имел права его так называть – он ведь сам влюбился, даже понимая, что шансов у него нет. Даже когда шансы, вроде как, появились, он до конца не верил, что все закончится хорошо – и правильно делал.       Зачем он вообще поселился на том озере? Почему Джиншик выстрелил именно туда? Сумин знал, что не получит ответов на эти вопросы, потому что их не было. Просто так вышло. Никто из них не виноват, что у судьбы такое жестокое чувство юмора.       Но Сумин как-нибудь справится. Главное, что его странный царевич в порядке, даже если он больше не его.       Он свернул за угол и наткнулся на толпу – у входа в одну из лавок собралась длинная очередь и перекрыла дорогу. Сумин стал пробираться мимо людей, но они стояли так плотно, что выходило очень медленно.       – …свадьбу отменили, – услышал он женский голос сбоку, но остановило его не это. Второй голос добавил:       – Ой, да, царевич-то совсем плох.       Сумин прислушался. В смысле – плох?       – Да не говори, так жаль! Такой молодой и красивый, а оно вон как!.. Моя золовка во дворце на кухне посудомойкой работает, говорит, что все как в трауре ходят. Царевич не ест, не пьет, маг его зельями поит, чтобы спал, а то…       – Что? – испуганно спросила её собеседница, а Сумин едва не завопил то же самое.       – Да хорошо, когда спит, – вздохнула женщина. – А как проснется, так кричит от боли. Печаль-то какая, вот же ужасная хворь…       Какая еще, к чертям, хворь?! Не должно было быть никакой хвори, Джиншик должен был просто его забыть и жить дальше. Счастливым, и что важнее, здоровым. Когда он успел подхватить какую-то там хворь? Все ведь было нормально…       “Что, если…”       Сумин тряхнул головой. Нет, не может быть, чтобы это случилось из-за жар-птицы. Они светлые создания, они не калечат.       “Но ты калечишь”, – подсказал ему собственный голос.       Не зря Сумин видел его в отражении в тот день, когда они расстались. Он не был специалистом в магии, но что-то подсказало, что так не должно было быть. Тогда он решил, что это игры его собственного воображения, но что, если нет? Может, огонь жар-птицы выжег не все, и то, что осталось, продолжает отчаянно сопротивляться, не давая Джиншику не только счастливо жить дальше, но и просто жить?       Все могло оказаться совсем не так, но если существовал шанс, что Сумин прав, то… он все равно не представлял, что с этим делать. Одно он знал точно – власти его снова ищут и в этот раз он сдастся добровольно, даже если во дворце его опять посадят, но теперь уже за убийство.       Сумин развернулся и продрался сквозь толпу без капли вежливости, ему было совершенно плевать на возмущенные возгласы. Он бегом вернулся к доске объявлений, сорвал свой портрет – другой цвет волос уж как-нибудь объяснит – и помчался к воротам царского дворца так быстро, как мог. На удивление, про волосы его даже не спросили. Стражник увидел портрет, который Сумин сунул ему под нос, когда потребовал аудиенции у царя или придворного мага, и без вопросов отвел в тронный зал.       А вот у Хонджуна вопросы были.       – Парень, извини, но ты под описание плохо…       – Волосы изменили цвет сами, вы же не думали, что они от природы зеленые?       – Я ничего не думаю, но ты уже пятидесятый за неделю, – Хонджун устало протер глаза и пробормотал себе под нос. – Наверное, не надо было писать про вознаграждение…       – Мне не нужны деньги, – выпалил Сумин. – Мне ничего не нужно, я просто хочу помочь ему, если смогу.       – Такое я тоже слышал.       – Спросите что угодно, что могла знать лягушка, я отвечу. Или позовите Сеына, он-то меня видел! – Сумин уже начал терять терпение, что это за допрос? Нет, он понимал, почему Хонджун не поверил ему на слово сразу же, но разве нельзя выяснить все побыстрее и начать решать действительно важную проблему?       Хонджун вскочил.       – Про лягушку в объявлении ни слова…       – При всем уважении, Ваше Величество, но как Вы вообще умудрились стать царем и не развалить страну в первую же неделю правления с такими-то умст… – Сумин не договорил, потому что царь метнулся к нему и крепко сжал в объятиях, едва не подняв в воздух.       – Слава богам, это ты! Где тебя вообще носило? Почему ты ушел? Что… – Хонджун отпустил его, вытащил из кармана небольшой кристал и постучал по нему ногтем пять раз: – Сонхва, идите быстрее в тронный зал, Сумин здесь!       – И правда, – раздалось позади спустя пару секунд.       Сумин обернулся и увидел Сеына, который и говорил, и придворного мага. И если Сеын смотрел на него с немного настороженной радостью, то Сонхва, судя по виду, готов был собственноручно отправить его в Навь.       – Если ты бросил его, зная, что такое случится, я убью тебя, – процедил он, подтверждая догадки. – Или хуже, превращу…       – Я не знал! Только догадывался, что он может потерять память, но это были слухи, и на нем была маска, я… – голос Сумина дрогнул, но он продолжил: – Я даже не предполагал, что он может заболеть, такого не должно было случиться. Не могло случиться…       – Однако случилось.       – И я сделаю все, чтобы ему помочь. Только скажите, что делать.       Сонхва потер лоб и вздохнул.       – Мы сами не знаем, что можно сделать. Зельями удается немного снять боль, чтобы он спал, но это временно. В книгах тоже не смогли ничего найти, просто упоминания, что такое бывает.       – Тебя искали, чтобы ему показать. Но сейчас уже не уверены, что это что-то изменит, – добавил Сеын. – Он ведь даже не понимает, когда о тебе просто говорят. Боюсь, если он каким-то образом сможет тебя разглядеть, то…       – Просто не узнает, – закончил за него Сумин. – А живая вода? Она ведь лечит.       – Мы пробовали, – ответил Сонхва. – Но лечить нечего, он не болен. Мы даже приносили ему жар-птицу, но бедный цыпленок сам напуган тем, что сделал, и не знает, как это обратить.       – Потому что это не обратить. Можно отменить проклятие, снять порчу и вытравить темную магию, но со светлой такое не работает. Потому что это высшее, мать его, добро, – Сумин опустился на ближайший стул и спрятал лицо в ладонях. – Надо было в озере утопиться три года назад, как хотел.       – Не утопишься, пока мы его не вылечим, – строго сказал Хонджун. – А мы его вылечим, все меня поняли? Развели тут сопли втроем… Вы же маги! А Сумин местный!       – Ты всегда слишком сильно веришь в невозможное, – тихо сказал Сонхва.       – Да, и только благодаря этому мы сейчас здесь, а не передохли в Нави, не разбились в Русалочьих скалах, и – раз уж на то пошло – Ёсан не лежит мертвый в зачарованном гробу в твоем подвале, – тон Хонджуна был резким, но, видимо, как раз это им и было нужно.       – Я схожу в Академию, узнаю, может, Ечан с Джунмином что-то нашли. И сам поищу, – Сонхва исчез, но сразу же появился снова: – Сеын, все-таки отведи его к Джиншику, вдруг… – он покачал головой, очевидно, не веря ни в какое “вдруг”. – Если что, зовите. Сумин поднялся и подошёл к Кощею и порталу, который он уже успел открыть.       – Я стараюсь особо людям во дворце на глаза не попадаться, – как бы извиняясь сказал он. – Злой колдун все-таки.       Сумина это вообще не интересовало, он толкнул его в портал и вышел следом. В следующее мгновение они оба оказались в спальне, которая Сумину была хорошо знакома, как и её обитатель. Джиншик спал, свернувшись так, что казался совсем маленьким на фоне огромной кровати.       – Ему иногда становится лучше, чаще всего по ночам. Мы предположили, что в это время ты спишь, и…       – То есть, если я умру, он может выздороветь совсем?       – Мне не нравится то, с каким энтузиазмом ты это сказал, – покачал головой Сеын. А потом смутился: – Но мы думали об этом. И Хонджун сказал, что это самая крайняя мера…       – Значит, так и сделаем.       – Ты не знаешь Хонджуна. “Крайняя мера” в переводе с его языка значит “мы перевернём все и, если нужно, обломаем рога дьяволу, но ВОТ ТАК не поступим”. И я с ним согласен.       – А Сонхва нет, – предположил Сумин, но догадывался, что предположение недалеко от правды.       – Сонхва нет. Как и Минджэ, – тут он похлопал Сумина по плечу. – Но ты не переживай, они все равно в меньшинстве. Главное-то слово было за Джиншиком, и пусть он только смутно понимает, в чем проблема, но заявил, что категорически против убийства кого бы то ни было, и если уж чья-то смерть закончит его страдания, то будет вернее убить его самого.       Сеын говорил будто о чем-то обыденном, но Сумин видел по его лицу, что этот разговор на самом деле был очень и очень тяжёлым. Он посмотрел на Джиншика – вообще не удивительно, что он ответил именно так.       – Оставишь нас? – попросил Сумин.       – Не думаю…       – Да как я могу ему навредить? Куда больше, чем я уже… сделал?       Сеын поджал губы, но потом сдался.       – Ладно. Но я буду в соседней комнате, и если что-то услышу… – Сеын дождался от него кивка и вышел, в этот раз воспользовавшись дверью.       Сумин обошёл кровать и присел на край. Убрал прядь волос со лба Джиншика, поправил одеяло…       Джиншик открыл глаза и уставился на него.       – Ты кто?       Сумин прекрасно знал, что именно это от него и услышит, если повезёт вообще что-то услышать, но эти два простых слова все равно отозвались болью, независимо от того, сколько он к ним готовился.       – Сумин.       – А, значит это было имя. И они искали тебя, – Джиншик говорил совсем тихо и безразлично, и этого Сумин тоже ожидал. Но вот…       – Ты меня понимаешь? Как ты себя чувствуешь?       – Извини, я не могу разобрать вообще ничего из того, что ты говоришь. Но это и неудивительно. А как для меня звучит твоё имя я просто запомнил, оно повторялось чаще всего.       Что ж, это и правда было неудивительно. Глупо было думать, что его приход каким-то волшебным образом решит проблему. Пусть они и живут в волшебной стране, но что-то просто нельзя исправить. Сумин встал и собирался позвать Сеына, но Джиншик вдруг схватил его за руку.       – Останься, пожалуйста, – попросил он, и Сумин тотчас же сел обратно. – С тобой… тихо? Если можешь, конечно.       – Могу, – прошептал он и улыбнулся.       Джиншик подтянул его ближе и лег обратно на подушку, но через секунду прижался щекой к его плечу и облегченно выдохнул.       – Не знаю, почему, но так чуть лучше. Буду очень благодарен, если посидишь со мной хотя бы полчаса.       – Ты говорил, что будешь меня любить, даже если я буду лягушкой. А я буду любить тебя, даже если ты никогда меня больше не вспомнишь и не поймешь. Так что я буду рядом столько, сколько нужно. Это меньшее, что я могу.       – У тебя приятный голос, – сказал Джиншик. – Пусть я ничего и не понимаю.       Сеын вернулся спустя минут пятнадцать, но не из-за того, что что-то услышал, а как раз наоборот – из-за тишины. Войдя, он увидел, что Джиншик не спит, и сразу же бросился выяснять, как его самочувствие.       Джиншик объяснил, что ему все еще больно, но он может это терпеть. А тем, что не мог и что в присутствии Сумина прекратилось, был оглушающий шум в голове, который усугублял все остальное. Сеын сначала не поверил, что это из-за Сумина, а не просто состояние улучшилось само по себе, и Джиншик попросил Сумина выйти из комнаты, чтобы это проверить. Но он не успел пройти и половины пути до двери.       – Нет, пожалуйста, вернись, – сдавленно проговорил он, и Сумин поспешил сделать, как он просит. – Это точно из-за него, – Джиншик пару раз глубоко вздохнул и вдруг улегся Сумину на плечо, крепко обхватив за талию. – Извини, но я больной человек, а так намного лучше, поэтому я нагло этим воспользуюсь.       – Так, ну раз он пытается шутить, то ему действительно лучше, – Сеын закатил глаза, но по лицу было видно, что он рад. – Пойду сообщу Хонджуну и Сонхва… и, наверное, попрошу что-нибудь приготовить вам обоим, ты же…       – Я буду здесь, – быстро сказал Сумин.       Он бы посмеялся над такой иронией, если бы мог. В первое их знакомство они с Джиншиком не могли разойтись и на несколько метров из-за магии сначала стрелы, а затем клятвы, потому что Сумин боялся, что его расшибет о стену. Сейчас, условно во второе знакомство, они снова не могут разойтись, но теперь Сумин боится уже не за себя.       Джиншик вскоре снова уснул, и Сумин почти задремал сам, но в дверь осторожно постучали и показался Пак Сонхва.       – Хорошо, что я тебя не убил, – сказал он Сумину, подойдя и погладив Джиншика по голове. Он едва прикоснулся к волосам, но Джиншик все равно проснулся и поднял голову.       – Только попробуй, – проворчал он и крепче вцепился в Сумина. – Это мой подорожник.       Сумин усмехнулся – он готов быть кем угодно, хоть подорожником, хоть просто безликим лекарством. Совершенно неважно, кем Джиншик его считает, если ему лучше. Сонхва, судя по лицу, был настроен не так оптимистично. Он несколько минут пытался что-то углядеть в хрустальном шаре, потом спалил пучок какой-то странно пахнущей травы, выложил у Джиншика на груди целую пирамиду из кристаллов, и всеми результатами остался недоволен.       – Я не вижу никаких изменений, – сказал он.       – А какие изменения должны произойти, если он и так не был болен?       – Нет, я… Он не был болен ничем, что я мог бы определить с помощью своих инструментов, – начал объяснять Сонхва. – Но с ним что-то точно не в порядке именно потому, что я ничего не нахожу. У всех что-то есть, потому что не может не быть. Даже у Минджэ показывает, а он здоров как бык и неуязвим. А с Джиншиком просто ничего не работает, будто я над пустым местом колдую. Если огонь жар-птицы сработал так, как мы все думаем, то он ведь просто должен был удалить его воспоминания и чувства к тебе, так?       – Да, но могло выжечь не все, – высказал Сумин свое предположение.       – Я об этом тоже думал, но я не вижу ни одной, даже самой маленькой, частицы чего-то темного. В нем будто совсем пустота. А ведь что-то причиняет ему боль, и я должен это увидеть, но я не могу.       – Ты, кажется, забыл, что я в кои-то веки соображаю, и не все из того, что ты говоришь, для меня непонятно, – подал голос Джиншик. – И если во мне пустота, то, может, в ком-то другом слишком много?       Сонхва открыл рот, посмотрел на Сумина, но промолчал. Он обогнул кровать и сунул свой стеклянный шар ему прямо под нос. Уставился на шар, потом потряс и стукнул им Сумина по голове.       – Ужас, сколько у тебя зажатых мышц, – пробормотал он, вглядываясь в шар. – И старых ран как-то тоже… немало для двадцатилетнего. Так, невроз тоже понятен. А вот этого… не должно быть.       – Слишком часто это слышу и сам говорю, – пробормотал Сумин. – Что там?       – У тебя было сотрясение? И сломанные ребра?       – Ты сам только что сказал, что у меня слишком много ранений для двадцатилетнего. Сотрясение было прямо перед превращением в лягушку – я упал с городской стены, когда за мной стража гонялась. Так, собственно, они меня поймали. Ребра тогда же сломал, два или три. Но ты же не хочешь сказать, что он чувствует именно это? Я упал больше трех лет назад и превращение сразу все исцелило. А ребер у лягушек вообще нет. К тому же вот о таком я вообще никогда не слышал.       – Пока я хочу сказать только то, что показывает кристалл. А он показывает у тебя трещину в черепе и грудине и три сломанных ребра. Вот прямо сейчас… – Сонхва пристально вгляделся в свой шар. – А сейчас кости уже срощены… И опять сломаны. Джиншик, опиши, что чувствуешь.       – Да как описать, просто болит? Иногда боль усиливается, но чаще всего просто бесконечная ноющая боль. Шумит в голове, но когда он рядом, то почти не слышно. И дышать сейчас чуть легче.       – И что это все значит? – Сумину очень и очень не нравились рассуждения Сонхва. Потому что могли оказаться правдой.       – Пока не знаю, – Сонхва выглядел так, будто знает, просто не хочет говорить. – Расскажи, что произошло в замке Кощея с того момента, как пришел Джиншик. И во всех подробностях.       Сумин начал рассказывать, стараясь вспомнить все мелочи, ведь что угодно могло оказаться важным. На моменте, когда Сеын оставил их в кабинете, отправившись искать экипировку для поимки жар-птицы, Сонхва округлил глаза и ни с того ни с сего стукнул Сумина по голове своим магическим шаром еще раз.       – Вы там целовались?! Вы что, с ума сошли?       – Все-таки реально зря, – скривился Сумин. – Примета…       – Да нахуй приметы! – воскликнул Сонхва. – Дело вообще не в них. Зато теперь понятно, что случилось, если бы Сеын сразу сказал…       – Сонхва!       – Поцелуй на самом деле не такое уж большое дело кроме двух случаев: если он первый или состоялся в Нави. А вы как-то умудрились по обоим пунктам продолбаться. Вас обоих спасло только то, что она там просто близко.       – Как поцелуй мог привести к тому, что он страдает от моих сломанных ребер? – поторопил Сумин. Ему хотелось как можно быстрее услышать, что он на самом деле виноват вообще во всем.       – Когда жар-птица отобрала у него все, что было связано с тобой, то образовалось что-то вроде бреши. В любом другом случае она бы просто сама со временем затянулась какими-то другими чувствами и воспоминаниями, но вы целовались, и его… не знаю, суть, душа, подсознание, называй как хочешь… по этому следу добралась до тебя, но проигнорировала все то время, пока ты был лягушкой, и начала вытягивать то, что ты чувствовал незадолго до проклятия…       – А я тогда чувствовал только боль, – закончил за него Сумин. Он прижал Джиншика к себе и, не особо отдавая отчета действиям, поцеловал его в макушку. – Как это исправить?       – К сожалению, я не знаю. Но теперь мы поняли, что произошло, и…       – Сделай так еще раз, – сказал вдруг Джиншик.       Сумин поначалу не понял, что это ему, но Джиншик поднял голову, посмотрел на него и попросил снова. Сумин осторожно поцеловал его в лоб, и он улыбнулся.       – Так боль прекращается совсем, – сказал он и снова улегся ему на плечо. – Правда, лишь на секунду, но все равно неплохо.       – Да вы издеваетесь, что ли? – простонал Сонхва. – Мне же придется выбросить свои три диплома, если это можно будет вылечить парой поцелуев!       – Сомневаюсь, что парой, – пробормотал Сумин.       – Не уверен, что поцелуев хватит, – одновременно с ним сказал Джиншик.       – Никаких экспериментов, – Сонхва пригрозил Сумину пальцем. – Сначала я должен убедиться, что твое присутствие со временем не сделает хуже. Сумин, не целуй его больше. Я серьезно.       И маг развернулся на каблуках и вышел из комнаты, потирая виски и бормоча себе что-то под нос. Едва за ним закрылась дверь, Джиншик приподнялся на локтях, пару секунд рассматривал его лицо, а потом легонько чмокнул в губы.       – Нельзя, – прошептал Сумин, изо всех сил борясь с желанием его обнять.       – Это тебе нельзя, мне можно, – так же тихо ответил Джиншик и поцеловал его снова, но во второй раз быстро отстраняться явно не собирался.       Сумин всегда готовился к худшему и поэтому ненавидел оказываться прав. На третий день после своего возвращения во дворец он осознал, что еще больше ненавидит, когда прав оказывается Пак Сонхва.       Джиншику из-за него одновременно стало и лучше, и хуже. Он больше не страдал от шума в голове, но теперь почти постоянно паниковал, когда бодрствовал, и мучился от кошмаров, когда засыпал. Сонхва мрачно объяснил, что из-за близости Сумина эта их странная связь передала Джиншику еще и его прошлые эмоции в дополнение к физическим ощущениям.       – Может, будет лучше, если… – осторожно начал он, но Джиншик даже не стал дослушивать.       – Нет. Страх и кошмары я потерплю. Не забирай его у меня.       Сонхва просто покачал головой и ушел, возвращаясь к своим бесконечным поискам решения. Сумин, если честно, потерял надежду, что оно найдется, но маг не терял, и как минимум за это он был ему благодарен. Впрочем, Сонхва просто не знал всего. Когда он приходил узнавать, как дела у Джиншика, тот клялся что ему все лучше и лучше, хотя Сумин прекрасно знал, что нет. Были хорошие моменты и они даже пытались общаться: Джиншик задавал вопросы или высказывал какие-то предположения, на что можно было ответить “да” или “нет”, улыбался и даже иногда смеялся. Но часов, когда ему снова было плохо, а Сумин просто его обнимал и боялся пошевелиться, чтобы не сделать хуже, было намного больше.       А на протяжение еще недели Сонхва перестал пытаться решить проблему как-то однозначно верно и точно, и они просто перепробовали все, что могли придумать. Погружали их обоих в живую воду, поили зельями, кормили волшебными яблоками, Сеын перетащил во дворец почти всю кощеевскую библиотеку и тестировал на них заклинания разной степени скверности, откуда-то вызвали какого-то лесного колдуна, который задымил полдворца своими травами… Минджэ даже предлагал еще раз переломать Сумину ребра и все остальное, мол, если оно заживет естественным путем, то может что-то исправится.       – Если бы существовал хотя бы призрачный шанс, что это сработает, Сумин бы уже сам себе все переломал. Но вот это не поможет точно, – осадил его Сонхва. Сумин смутился, потому что да, он об этом уже думал.       – Не смей, – строго сказал Джиншик, заметив его смущение. Он всегда так говорил, едва речь заходила о чем-то опасном для Сумина. А так как Сумин был готов на все, неважно, насколько опасно звучало, Джиншик говорил это слишком часто.       – Не добавляй мне страхов, – попросил он позже, когда очередное импровизированное совещание в их комнате закончилось и все разошлись. – Я уже понял, что ты готов даже умереть, если благодаря этому мне вдруг станет лучше, но… даже если это так, я не хочу это проверять. К тому же, все может оказаться наоборот, и я тоже умру – это проверять я тоже не хочу, – Джиншик надолго замолчал, и Сумин решил, что он уснул, но он добавил: – Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. У меня было время подумать и сопоставить то, что я смог понять из разговоров, так что я давно догадался, что именно потерял. И мне жаль, что я тебя не помню и не понимаю.       – Да, мне тоже, – вздохнул Сумин и обнял его покрепче.

***

      Джиншик безбожно врал. Он даже выдал бы сам себе награду лучшего актера острова Буяна, если бы мог, и она бы существовала в принципе. Впрочем, Сумин, не отходящий от него ни на секунду, тоже считался наградой.       Секрет его мастерства крылся в том, что правда и притворство так сильно перемешались, что он иногда и сам не понимал, где что. Ему в самом деле было больно, но к боли он быстро привык, тем более зелья Сонхва действовали достаточно хорошо. Вот шум в голове действительно доставлял много неудобств, потому что он из-за него толком ничего не слышал, а ему это было очень нужно. Тема, которую обсуждали чаще всего и которая оставалась тайной для Джиншика, оказалась его спасением в обоих случаях. Пусть он не понимал слов, но понимал интонации, а совсем скоро даже запомнил, как звучат наиболее важные наборы звуков и что они примерно значат. Джиншик быстро догадался, что жар-птица отобрала у него человека, но полностью сложил картинку лишь тогда, когда Сумин вернулся.       “Красивый”, – думал он, разглядывая парня, которого, как ему тогда казалось, видел впервые. – “Думаю, я вполне мог в него влюбиться”.       “Нет, я точно был в него влюблен”, – понял Джиншик, проведя с ним пятнадцать минут.       “Хотя почему ‘был’, я опять…” – спустя пару часов он как-то слишком спокойно принял этот факт и сам полез к Сумину целоваться.       И после этого все стало меняться. Боль сделалась вполне выносимой даже без зелий, а с новыми проблемами в виде паники и кошмаров он боролся самостоятельно и весьма успешно. Да, он вскрикивал, когда падал во сне с нереалистично высокой стены, но быстро успокаивался, когда просыпался. Он все ещё не помнил ничего, связанного с Сумином, но уже иногда понимал, что он говорит. Правда, потому что его словарь белиберды расширился и он просто пытался переводить. Ничто из пыток, которые проводили Сонхва и Сеын под видом лечения, не помогало, а помогало то, что Сонхва запрещал делать. И речь шла далеко не о причинении какого-либо вреда Сумину, а о гораздо более приятных вещах. Ведь спустя пару дней Джиншик с удивлением понял, что слышит, о чем Сумин думает, и чем больше времени они проводили вместе, тем лучше понимал. А понятнее всего было тогда, когда он его целовал, но вместе с тем и бесполезнее, потому что Сумин в такие моменты с большим трудом думал связно.       Поначалу Джиншик хотел рассказать, но потом передумал. Он уже успел догадаться, что Сумин при первой же возможности пожертвует собой, виня себя во всех проблемах не только в жизни царевича, но и вообще в мире. Если признаться, что близость лечит так хорошо, то он просто начнет стараться изо всех сил. А Джиншик не хотел, чтобы он старался, хотел, чтобы все вышло само собой. Про чтение мыслей вообще лучше было не заикаться, здесь он вообще не брался предполагать, как Сумин отреагирует. Так что он вёл себя по принципу “мне лучше, потому что присутствие Сумина действует хорошо, но не настолько хорошо, поэтому он должен быть рядом всегда” и пытался не подать вида, что понимает его. Сумин часто говорил не то, о чем думал, и иногда совсем не думал, о чем говорил, поэтому Джиншик наблюдал, ждал, когда ему полегчает совсем, но в один прекрасный день ему уже надоело.       – Чтобы решить проблему, нам нужно просто переспать, – заявил он.       “Вот зачем ты вообще это говоришь?” – он понял Сумина, но его губы не двигались – он просто опять начал спорить с Джиншиком в своей голове. – “Считаешь, я об этом сам не думал?”       Джиншик сжал губы, чтобы ничего ему на это не ответить, но рано или поздно пора было заканчивать представление.       – Я не только считаю, я точно знаю, что ты об этом думал. И знаю, сколько. Правда, тут у меня есть претензии, потому что как-то слишком мало думал. Уж точно намного меньше, чем я.       Сумин округлил глаза и сказал что-то непонятное. В его мыслях Джиншик услышал только: “Э-э-э…”. Ну вот, опять, Сумин растерял свою лягушачью гениальность, когда стал человеком...       Стоп. Теперь уже наступила очередь Джиншика удивляться. Откуда эта мысль? Почему лягушка? Почему сейчас он уверен, что парня на самом деле зовут Сумин, хотя он это придумал, отказавшись про себя называть его Хпнш, как слышал. Он порылся в памяти, но там все осталось как прежде – пусто, если речь шла о Сумине. Может, про лягушку он тоже придумал или лягушек обсуждали остальные в контексте лечения? Скорее всего. Но догадку об имени проверить не мешало бы.       – Сумин.       Сумин (предположительно) промолчал и вслух, и мысленно.       – Да подумай о чем-нибудь! – простонал Джиншик и потряс его за плечи. – Только, пожалуйста, давай без твоих обычных размышлений о природе зла и жестокости судьбы, ладно? Я их люблю, но, если честно, немного устал слушать.       Вот это было вранье – Джиншик обожал слушать его мысленные монологи на всякие философские темы. Именно поэтому так часто делал вид, что спит. Ну, он и в самом деле спал гораздо больше, чем обычно, но все равно очень много времени просто лежал с закрытыми глазами, обнимал Сумина и слушал, о чем он думает.       “То есть ты читаешь мои мысли?”       – Да.       “Давно?”       – Отчетливо и постоянно – последнюю неделю. До этого было не особо понятно.       “Но то, что я говорю, ты все равно не понимаешь?”       – Нет, тут, к сожалению, ничего не поменялось. Я выучил пару слов, но это же не то.       “Угу. Плохо, что не понимаешь. И странно, что читаешь мысли”.       Джиншик вгляделся в лицо Сумина, но по нему ничего нельзя было понять. Он рад? Злится? Расстроен? Что? Он задал эти вопросы вслух, но в ответ услышал только “Ля-ля-ля”.       – Ты что, издеваешься? – воскликнул он. Но бессловесная песенка не прекращалась, и Джиншик понял – произошло то, чего он как раз не хотел. Сумин пытается от него закрыться. – Прости. Я должен был сразу тебе сказать, но я боялся, что именно так ты и отреагируешь. А мне очень хотелось узнать тебя поближе. Я знаю, что не имел права…       Сумин перебил его, но вслух. Потом опомнился и Джиншик услышал уже его мысли:       “Нет, дело не в этом. Я очень рад, что ты меня понимаешь хоть таким способом, но… теперь мне неловко. Я не должен был думать о том, о чем думал”.       – По-моему, очень даже должен был. Мы ведь женаты… А почему я это сейчас сказал?       “Потому что мы женаты. Почти”, – подумал Сумин и улыбнулся. – “И меня действительно зовут Сумин. Это значит, что ты вспоминаешь?”       Джиншик задумался. Это не было похоже на другие воспоминания – они обычно с чем-то связаны и он мог воспроизвести в памяти момент, когда что-то видел, слышал или узнавал. А что имя, что знания о женитьбе были просто информацией, которую он, по ощущениям, узнал в тот момент, когда сам об этом сказал или внезапно подумал. Он объяснил это Сумину, и он как-то сник.       “То есть, не вспоминаешь. Ну, не настолько, чтобы по-настоящему вспомнить меня и свои чувства ко мне”.       – Ты дурак?       Сумин вздернул брови.       – Ну серьезно, Сумин, какая разница, помню я свои прошлые чувства или нет, если они вряд ли отличаются от нынешних? Или ты думал, что я целую тебя только из-за того, что от этого мне легче? Это не настолько помогает. Целую потому, что хочу и мне нравится. И ты мне нравишься. Не знаю, по-прежнему или снова, и мне, если честно, все равно.       “Я… об этом даже не подумал”, – Сумин смутился еще больше, а Джиншику стало смешно.       – Ты удивлен, что я опять в тебя влюбился, хотя мы почти две недели круглосуточно вместе, вот уже неделю я пытаюсь залезть тебе в штаны и меня останавливаешь разве что ты, каждый раз убеждая, что я вообще-то умираю, а ты сам, когда не рассуждаешь о сложных вещах вроде смысла жизни, думаешь только о том, как сильно меня любишь? В прошлый раз ты вообще был лягуш… Ой.       “Настоящее воспоминание, или?..”       – Нет, опять просто ляпнул. А ты что, все-таки был лягушкой?       “Да”, – подумал Сумин, а вслух хмыкнул, и продолжил: – “Но ты прав, я должен был хотя бы заподозрить… только был слишком занят, стараясь не дать тебе… кхм… залезть мне в штаны”.       – А мог бы так не стараться, – фыркнул Джиншик. – Я не умираю.       “Но ты и не здоров”.       – Хуже-то мне точно не станет.       Сумин быстро начал опять мысленно напевать свое “ля-ля-ля”, и Джиншик стукнул его в плечо.       “Да подожди ты!” – рассмеялся Сумин. – “Я планирую и не хочу чтоб ты раньше времени узнал”.       – Что планируешь?..       Но Сумин вместо ответа повалил его на подушку и весьма настойчиво поцеловал.       “Вот это”, – едва расслышал Джиншик, а потом мысли Сумина сделались совсем бессвязными. Впрочем, его собственные тоже.       Но Джиншик все еще был царевичем, и у него были обязанности, главная из которых – страдать от дурацких и, что в конкретной ситуации было гораздо важнее, несвоевременных идей царя-батюшки, также известного как Ким Хонджун.       – Собирайтесь, родные, мы плывем к Чуду Юду! – воскликнул он, распахивая дверь. Момент был неподходящий, но еще недостаточно неподходящий – они просто не успели – так что он даже не стал извиняться. – Ну ясно, пару суток на корабле точно переживешь, – усмехнулся Хонджун, обращаясь уже непосредственно к Джиншику. – Так, надевайте обратно то, что успели снять, и быстро. Отплываем прямо сейчас.       Джиншик скривился и уже собирался сказать, что его, в общем-то, можно уже и не лечить, но Сумин приложил ему палец к губам.       “Не надо убеждать его в том, что ты здоров и никуда не поплывешь. Нужно пользоваться любым шансом, вдруг поможет хоть что-то?”       Джиншик пообещал Хонджуну, что они скоро спустятся, и после того, как за ним закрылась дверь, обратился к Сумину:       – Ты что, вообще меня не слушал?       “Слушал. Но и ты меня послушай, пожалуйста”, – Сумин обхватил его лицо ладонями и пристально посмотрел в глаза, наверное, чтобы его мысли звучали убедительнее. – “Речь идет не о твоих воспоминаниях, их можно восстановить, а если и нет – это не важно, будут новые. И не о чувствах – они и так есть. Но ты не здоров, и меня беспокоит брешь в твоей душе, о которой говорил Сонхва. Если я пострадаю, а это отразится на тебе? Или мои старые раны ни с того ни с сего однажды тебя убьют? Или меня? Я тоже не хочу это проверять и оставлять все, как есть, даже если тебе кажется, что состояние улучшается. Должен быть способ все исправить, и мы его найдем. Просто нужно не прекращать искать”.       Джиншик прикрыл глаза, голова снова разболелась.       – Я это знаю, просто… – он не смог договорить. Не захотел.       Но Сумин понял сам.       “Ты боишься, что я уйду, если ты выздоровеешь полностью…” – Сумин притянул его к себе и прижался губами к виску. – “Даже не думай об этом. Я тебя не брошу…”       – Один раз уже бросил, – Джиншик снова сказал это просто так, но сразу же понял, что это правда. – Почему?       “Прости. Я с тобой наделал много ошибок, но эта самая большая”, – Сумин вслух вздохнул и погладил его по затылку. – “Клянусь, я даже не предполагал, что тебе будет плохо. Но когда я понял, что ты меня не узнаешь, я…”       – Ты, правда, думал, что я не смогу полюбить тебя снова?       “Я думал, что лучше не портить тебе жизнь. Думал, что раз уж нас с тобой свела магия, то, если она и разлучила, значит, так нужно. Да и все с самого начала было слишком странно. Ну правда, Джиншик, ты за несколько дней влюбился в лягушку, это даже мне казалось странным… И я решил не спорить с судьбой, когда она говорит, что счастливый финал не для меня”.       – Не думал, что ты такой фаталист.       “Ты все ещё не очень хорошо меня знаешь”.       – А вот это я собираюсь исправить в самое ближайшее время, – Джиншик поцеловал его в скулу, а потом похлопал по плечу. – Я не злюсь на тебя. Не знаю, как поступил бы на твоём месте, поэтому не могу злиться. Но впредь, пожалуйста, если тебе опять покажется, что судьба что-то там подсказывает, обсуди это сначала со мной, – он подождал, пока Сумин кивнет, и добавил: – Теперь пора собираться, Хонджун ждать не очень любит.       Ждать Ким Хонджун действительно не любил, а что любил, так это слегка преувеличивать, немного недоговаривать и самую чуточку привирать. “Отплываем прямо сейчас” оказалось “еще ждем, пока Сонхва упакует свои магические штучки; Сеын отдаст последние указания жар-птице, оставленной на хозяйстве; Минджэ доест свою кастрюлю супа, а то совсем похудел; а Джунмин доиграет с Ечаном в шашки”. Единственными, кто прибыл на борт “Звезды” вовремя, не считая Джиншика с Сумином, были Чхве Сан и рыба его мечты. Ёсан валялся на шезлонге, потягивал ядрено-желтый коктейль через трубочку и наблюдал за тем, как Сан носится по палубе, проверяя паруса. Самого капитана тоже не было, а о причинах задержки рассказал Ёсан, правда, не упомянув, почему нет Хонджуна.       – Он не только капитан, но еще и царь, так что он не отчитывается, – усмехнулся русал, поправляя соломенную шляпу на голове, хотя она и так сидела отлично. Но мимо как раз прошел Сан, так что она должна была сидеть еще лучше, и за это Джиншик Ёсана не осуждал. – А вы чего так рано приперлись? Могли бы еще минимум час в постели валяться.       – Да мы… навалялись уже, – ответил Джиншик. – А свежий морской воздух полезен.       – А че лицо тогда такое кислое, если навалялись? Или Хонджун пришел и начал орать, что вы уже опаздываете, и якорь еще вчера подняли?       – Типа того. Но мозги проветрить и правда будет полезно.       Сумин рядом прочистил горло, привлекая внимание Джиншика, а спустя мгновение он услышал его мысли:       “Я пойду помогу с парусами. Постараюсь далеко не отходить, но, если что, кричи”.       Джиншик отпустил его, потом придвинул к Ёсану ближайший мешок с песком и уселся на него.       – Так зачем нам к Чуду Юду? – спросил он.       – Без понятия, – Ёсан пожал плечами и отпил еще коктейля. – За мной пришел Сан, перекинул через плечо и притащил сюда. Я, конечно, спрашивал, но он тоже не знает. Он как обычно: “Капитан сказал – надо, значит, надо”. Полагаю, нашего дорогого Ким Хонджуна просто опять какой-то петух в задницу клюнул.       – По имени Пак Сонхва?       Ёсан засмеялся:       – А кто же еще?       – И меня это пугает. Я уже устал от его идей, – Джиншик и правда устал, и не только от лечения, но и от самой болезни, от проблем, свалившихся на его голову, и от того, что они все никак не решаются. – Ладно, даже если и в этот раз ничего не выйдет, хоть прокатимся.       – Соскучился по качке?       – Ни капли. Но, надеюсь, хоть его это развеселит, – Джиншик кивнул на Сумина, который тащил моток веревки и будто был даже рад заняться каким-нибудь делом.       Вскоре на палубу поднялись Сонхва и Сеын во главе небольшой группы гвардейцев, которые тащили три сундука. Джиншик даже не хотел знать, что там. Еще немного позже пришел Джунмин и все трое заперлись в одной из кают, попросив их не отвлекать. Хонджун и Минджэ пришли еще через полчаса, обсуждая какие-то очень важные дела и не обращая ни на кого внимания. В конце концов Минджэ раздраженно крикнул “Ладно!” и покинул корабль.       – Фух, еле уговорил, – пожаловался Хонджун, подходя к Ёсану с Джиншиком. – Ничего, пусть привыкает страной управлять, не вечно ж ему по полям скакать и с драконом пиво пить.       Джиншик содрогнулся – он, кажется, еще легко отделался, его только женили.       Хонджун окинул палубу взглядом, пробормотал “Скучала, моя сладкая?” и, пробежавшись до штурвал, уже крикнул:       – Погнали!       И они действительно погнали. Сонхва ненадолго показался на палубе, поколдовал, ветер поменял направление и теперь дул туда, куда им, видимо, было нужно – на юго-восток. Джиншик хотел было спросить, откуда они узнали, где конкретно сейчас находится Чудо Юдо, но потом решил, что ему без разницы. Тем более, что через несколько минут к нему вернулся Сумин, напугав бледно-зелёным лицом.       – Забыл предупредить, – слабо улыбнулся он. – Я раньше не плавал на корабле.       – Ничего, он поймёт. Первую неделю плавания блевал дальше, чем видел, – сдал Джиншика Ёсан.       Джиншик послал ему осуждающий взгляд, встал со своего нагретого местечка и, подхватив Сумина под руку, повел его в каюту. Ему и самому было не совсем хорошо, но он старался не подавать вида, чтобы не замечать еще больше сочувствующих взглядов в свою сторону. Так что смыться подальше будет очень кстати.       Сумин опять начал говорить вслух, и Джиншик, разумеется, ни слова не понял. Да уж, если поначалу он отнесся к путешествию довольно скептически, то теперь все больше хотел, чтобы посещение Чуда Юда помогло хотя бы с этим. Одно дело просто слушать его мысли, притворяясь, что спит, но раз уж он проговорился и они могут общаться, то очень хотелось бы делать это нормально.       – Думай, – напомнил ему Джиншик. Он и так слышал обрывки его мыслей, но они были слишком беспорядочными.       “Прости, забываю. Я и вслух извинялся, но за то, что меня укачивает. Знаю, глупо, но я не знал, что так будет, а теперь не хочу обременять тебя…”       Джиншик просто молча указал ему на койку и, когда он лег, примостился рядом и крепко прижал к себе.       – Постарайся поспать.       Сумин кивнул и постарался расслабиться в его руках. Достаточно быстро дыхание сделалось более размеренным, и Джиншик понял, что он уснул. Он и сам чувствовал, что засыпает, но что-то мешало. Какая-то непонятная мысль крутилась на задворках сознания, и он никак не мог её ухватить и распутать. Поначалу он даже решил, что это мысль Сумина, но он крепко спал, и в такие моменты не было слышно, о чем он думает, даже отдалённо. Джиншик принялся вспоминать последние события, надеясь, что какое-то из них приведёт его к чему нужно, он добрался до своего похода к Кощею, перескочил предшествующие дни, потому что почти ничего из них не помнил, и…       Вот. Из того периода, когда, как он решил, большая часть его воспоминаний была связана с Сумином, он забыл не все. Он помнил пребывание в лесу в большой компании придворных, хотя не мог понять, почему они все там оказались. Но, кажется, было весело, и раз он об этом помнит, значит Сумина с ним не было. А сам он пил, бродил по лесу, купался в озере.       “Ты один, и я не могу это принять”.       Он отчётливо услышал фразу и понял, что это воспоминание и он эти слова уже слышал – когда нырнул и почувствовал, что не может выплыть. Его будто что-то держало, а потом отпустило. Джиншик тогда успел наглотаться воды и думал, что просто зацепился ногой за что-то на дне, а на слова не обратил никакого внимания. И во второй раз тоже.       “Перестань. Если не готов, то не подходи к воде, иначе я тебя утоплю”.       Первую фразу он не понимал, но вторая была очевидной – кто-то из озера ему угрожал. Но к чему он должен быть готовым? И кто это мог быть? Насколько он знал, в том озере никто не жил, поэтому они и расположились возле него, чтобы не мешать и чтобы им самим не мешали. Но, видимо, что-то в нем все-таки было, и говорило с Джиншиком, а он по неясным причинам вспомнил об этом только сейчас.       Или причина ясна? Что, если вода имелась в виду не только озерная? А сейчас вода окружает его со всех сторон, а он так и не понял, к чему должен быть готовым.       Джиншик не особенно верил в приметы, но это была совсем не примета. Это была странность, а к странностям на этом острове стоило относиться очень и очень серьёзно. Нужно срочно рассказать об этом Сонхва. Он, скорее всего, не поможет и ничего не объяснит, но хотя бы будет знать и предпримет меры. Может, даже убедит Хонджуна вернуться, они ведь недалеко отплыли. Ведь если что-то угрожает утопить Джиншика – это уже достаточная причина убраться подальше от воды, не говоря уже о том, что с ним на корабле ещё шесть человек.       Джиншик развернулся и попытался сесть, но это потребовало огромных усилий. Все тело будто налилось свинцом, а руки Сумина, казалось, не обнимали его, а сдавливали подобно тискам. Наконец он сел… и не смог поставить ноги на пол, потому что его просто не было. Вокруг не было вообще ничего – ни стен, ни потолка, он чувствовал под собой койку, но не мог ее разглядеть. Джиншик протянул руку за спину и облегченно вздохнул, когда нащупал ладонь Сумина и сжал ее. Вот только она была мокрой и очень холодной. Джиншик собирался его позвать, но не смог даже разомкнуть губ. С трудом повернулся, но не увидел его.       Первый удар заставил его распахнуть глаза. Второй – когда Сумин упал на него – разбудил окончательно. Они оба лежали на полу каюты. Джиншик первым делом потряс Сумина за плечо, но сразу же понял, что тот в порядке, просто напуган.       “Что это?”       – Наверное, волны большие, – Джиншик узнал характерную качку и успокоился. – Может, Сонхва перемудрил, и вызванный им ветер принес еще и шторм.       Они поднялись на ноги, но даже те несколько шагов, что нужно было пройти до двери, дались непросто. Корабль сильно качало, отчетливо слышались звуки ударов воды о борт. Кое-как приноровившись – Сумину нужно было научиться, а Джиншику вспомнить – они добрались до лестницы и двери, ведущей на палубу. Тут Сумин его отодвинул и вышел первым, но его сразу же повалило назад, и Джиншик едва сумел удержать на ногах их обоих, вовремя схватившись за поручни. Дверь распахнулась шире и показалось лицо Сеына. Он протянул Сумину руку и вытянул его наружу, Джиншик вышел следом.       Прошло гораздо больше времени, чем он предполагал – было так темно, что на расстоянии вытянутой руки уже ничего не разглядишь. Сначала Джиншик решил, что всему виной тучи, но потом с удивлением понял, что туч на небе не было ни одной – все звезды были видны. Даже луна была полной, но почему-то свет до корабля не доходил, хотя должен. И ветра не было, но при этом судно продолжало качать, а палубу то и дело заливали волны.       – Кракен? Магический шторм? Водоворот? – спросил Джиншик у Джунмина, который показался рядом с ним.       – Надеемся, что да, – ответил Джунмин и сразу же опять скрылся в темноте.       Они надеются? Нет, Джиншик знал, что все три Пака немного не в себе – колдуны, что с них взять, а Хонджун иногда даже хуже них, но не настолько же? Как можно надеяться, что они попали в водоворот или магический шторм, не говоря уже о встрече с кракеном? Или они надеются на то, что это что-то знакомое, потому что другие варианты страшнее?       Нужно срочно найти Сумина. Джиншик расставил руки в стороны, чтобы и равновесие удерживать и в случае чего, может, на ощупь найти остальных, и пошел по направлению к штурвалу. Уж там-то с большой долей вероятности можно найти хотя бы Хонджуна. Он успел пройти шагов восемь и вдруг услышал:       – Человек за бортом! – это был голос Хонджуна. А потом он… захихикал?       Джиншик повернул влево, откуда прозвучал его крик, и, наконец, увидел остальных у борта. Сеын цеплялся за канат, Джунмин цеплялся за пояс Сеына. Ёсан сидел, привалившись спиной к борту, Сан наклонился над ним. Сонхва чуть в стороне молча размахивал руками, а Хонджун смотрел вниз на воду. Сумина не было.       Джиншик собрался выкрикнуть его имя, может, он просто еще не нашел остальных в темноте, но изо рта вместо звука потекла вода.       – Отлично! – Хонджун в два шага добрался до него и кивнул. – Сан! Его тоже за борт!       У него не вышло бы это сделать, будь Джиншик здоров. Если бы сила была при нем, да даже хотя бы его обычная человеческая, Сан вряд ли смог бы так легко сделать то, что сделал. А он обхватил его за пояс, протащил несколько шагов и почти без усилий столкнул в воду. Все произошло так быстро, что Джиншик едва успел кое-как сгруппироваться перед ударом. Его сразу же потащило на дно, хотя он пытался выплыть. Может, будь у него больше воздуха, он бы смог, но не получилось даже нормально вдохнуть перед погружением.       Тут его руки на что-то наткнулись, он ухватился и понял, что это ткань. Еще через пару мгновений его развернули – он увидел Сумина, вцепился в него и изо всех сил, которые еще оставались, потащил наверх. Но Сумин вдруг вывернулся и, обхватив его лицо так, чтобы Джиншик на него посмотрел, покачал головой.       “Расслабься, так будет легче”, – услышал Джиншик. – “А лучше закрой глаза”.       Что ж, раз так, то Джиншик хотел бы напоследок его обнять. Он протянул руки, но сознание уже подвело – в глазах потемнело, а гул в ушах сделался почти невыносимым. И внезапно оборвался.       – Плевать, что он царь, я разобью ему нос, – услышал он голос и лишь спустя несколько секунд понял, что он принадлежит ему самому. Потом в щеку что-то кольнуло, а еще спустя пару осторожных вдохов и выдохов он почувствовал, что колет уже достаточно сильно и постоянно. Царевич открыл глаза и увидел перед собой белесый щебень, часть валуна и растущий на нем мох. Он лежал лицом вниз, а колол его какой-то острый камешек.       Джиншик перевернулся на спину и сел. Вокруг было достаточно светло, хоть он и не мог понять, откуда проникает свет – это был тоннель шириной шагов десять, без ответвлений или просто отверстий. Стены покрыты мхом и закруглялись к верху слишком идеально, что намекало на его искусственность, а концы тоннеля терялись в тумане. Все это он отметил за доли секунды, пока садился, а потом сразу же начал осматриваться уже в поисках более важного – Сумина. Он лежал на спине в нескольких шагах от него и не шевелился. Джиншик подполз к нему, чтобы не тратить время на полноценный подъем, и протянул руку к шее, проверить пульс.       – Да живой я, просто в шоке, – пробормотал он, перехватывая его кисть и сжимая. Затем открыл глаза и проморгался. – Где мы?       Джиншик рассмеялся и уткнулся лбом ему в грудь.       – Не знаю, но я тебя понимаю, так что мы либо умерли, либо…       – Слава богам, – выдохнул Сумин. – Но мы точно живы, потому что мертвые вряд ли чувствуют боль, а у меня весьма ощутимо болит нога, которой я стукнулся, когда Хонджун выкидывал меня за борт.       – Я точно сломаю ему еще что-нибудь… – Джиншик сел и помог Сумину сделать то же самое. – Зачем он это сделал? Что вообще происходит?       У Сумина на это не было ответов, поэтому они поднялись на ноги и отправились их искать – сидя уж точно не удастся ничего выяснить. В какую из двух сторон идти решили быстро: Сумин сказал, что один из концов тоннеля ему кажется светлее, так что туда они и пошли. Идти пришлось долго, в какой-то момент Джиншику даже показалось, что тоннель закольцован и они просто ходят по кругу, потому что ничего не менялось – щебень под ногами, валуны кое-где, мох на сводах, туман впереди и сзади. Пахло сыростью, но это было ожидаемо, а что казалось необычным, так это отсутствие эха. Сумин даже свистел и пару раз крикнул, но не было не только эха, но и сам его голос казался приглушенным. Он в какой-то момент даже подошел к стене и расковырял мох, чтобы посмотреть, что под ним.       – Это что, медь? – удивился Сумин и постучал. Джиншик услышал характерный звон и тоже подошел.       – Кажется, да. И не просто медь, а медные листы. Думаю, если убрать мох, то мы, скорее всего, найдем швы или клёпки.       Изначальное предположение Джиншика оказалось верным – тоннель был искусственным. Но это никак не помогало понять самое важное – что они в нем делают и как оказались. Так что парни продолжали идти.       – Вдруг и тут нужно переобуваться? – сказал Джиншик, когда они в очередной раз прошли мимо камня, который показался ему знакомым.       Сумин его не совсем понял, так что он объяснил, как добирался к Кощею под Кудыкиной горой.       – Жаль, я раньше не знал, не пришлось бы в обход идти через болото, – пробормотал Сумин. Затем присел на корточки и принялся расшнуровывать ботинки.       Они поменялись обувью, но либо так было нельзя, либо вообще изначально не подразумевалось, потому что все осталось как прежде. Джиншик понимал, что они идут уже очень долго, и он должен бы хоть немного устать, но ничего такого не было. Они просто шли, разговаривали о всяком, Сумин иногда что-то напевал.       – Давай просто посидим, мне надоело, – сказал Джиншик еще через какое-то время, и схватил его за руку, чтобы остановить.       Сумин вдруг крепко сжал его ладонь и прошептал:       – Нет, я вижу… что-то.       Джиншик поравнялся с ним и посмотрел в ту же сторону, что и он – действительно, впереди в тумане будто бы было что-то новое, какое-то движение. Джиншик отпустил его и нагнулся за камешком, но когда выпрямился, то уже ничего не увидел.       – Вот условие, – хмыкнул Сумин и снова взял его за руку.       Туман опять зашевелился, и они почти побежали вперед, уже не размыкая рук. Там действительно оказался выход – в большую круглую пещеру, которая тоже была слишком идеальной, чтобы ее происхождение можно было считать естественным. Но обстановка в пещере была почти такой же, как и в тоннеле, за исключением одной детали – у противоположной стены цвело небольшое деревце, а под ним сидела женщина.       Правда, приблизившись, Джиншик уже не был так уверен, что это женщина. Она наклонила голову и ему показалось, будто это все же мужчина. Потом все сделалось еще более странным – каждый раз, когда он моргал, лицо существа менялось, мелькали то птичьи черты, то рыбьи, то разных животных.       – Почему вам потребовалось так много времени? – недовольно протянула она и встала. Голос все же больше напоминал женский, так что Джиншик решил считать ее женщиной.       – А вы кто? – спросил Сумин, видимо, он не терял время на размышления о поле и видовой принадлежности, но Джиншик был не местным, он все еще привыкал.       – Юдо.       – Чудо Юдо?       – Которое Рыба-Кит? – уточнил Джиншик.       Женщина подошла вплотную и щелкнула его по носу.       – Меня зовут Юдо, и да, может быть, я и чудо, но точно не Рыба-Кит, – усмехнулась она, хотя насчет рыбы Джиншик хотел поспорить, но не стал. – Рыба-Кит вокруг вас. Ну или вы внутри него, зависит от точки зрения. Это плавучий остров, просто в форме кита и не совсем естественного происхождения. Можно было сделать и поизящнее, но мне было лень, – объяснила Юдо.       – А почему мы здесь? Как мы сюда попали? Что…       Юдо шикнула на Сумина, прерывая поток его вопросов, потом обошла их со спины и подтолкнула к дереву. Там она сорвала два цветка – Джиншик не смог определить, что именно это за дерево – и протянула им:       – Ешьте.       – Зачем?       – Ты в курсе, что любопытной лягушке цапля ноги откусила?       Сумин поморщился, но взял цветок и закинул в рот. Джиншик сделал то же самое. Цветок будто растаял на языке и ему вдруг стало жарко. Сумин рядом ойкнул и схватился за предплечье. Но Джиншик не успел ничего спросить, потому что Юдо со словами: “Всё. И передайте другим, чтоб делали все проще, я от вас двоих устала на пять лет вперед, других мне не надо”, толкнула их обоих в грудь.       Джиншик рефлекторно схватил Сумина за рукав, хоть и понимал, что все равно не сможет устоять на ногах, но и приземляться на спину он тоже как-то не спешил. Окружение просто смазалось и застыло, и сам он одновременно и падал, и нет.       – Ненавижу это ощущение, – проворчал Сумин и крепко обхватил его руку, попутно закрыв глаза.       Джиншик решил поступить так же, вдруг закрытые глаза тоже очередное условие? Ведь перед тем, как оказаться в тоннеле, он тоже ничего не видел. И он угадал – спустя несколько секунд его задница весьма безболезненно приземлилась на что-то мягкое. Джиншик открыл глаза и мгновенно сощурился от яркого света.       – Да это закончится когда-нибудь или нет? – простонал он, прижимая пальцы к векам.       – Уже закончилось, – хмыкнул кто-то у него над головой, и когда к Джиншику вернулось зрение, он увидел, что в двух шагах от него стоит Хонджун.       Это придало ему сил – Джиншик вскочил и с размаха заехал ему в челюсть. Хотел ударить еще раз, но Сонхва перехватил его руку и еще кто-то удержал за пояс.       – Это была моя идея, – сказал Сонхва.       Хонджун подвигал челюстью, поморщился.       – Джиншик прав. Я главный и я это одобрил, так что виноват тоже по большей части я. Простите, но это был единственный способ.       – Нужно было предупредить.       – Мы боялись, что может не сработать, если вы будете знать, – объяснил Сонхва. Он отпустил его, Сумин, который, как оказалось, и схватил Джиншика за пояс, тоже разжал руки. Сонхва подошел к Хонджуну, и, только убедившись, что с ним все в порядке, заговорил снова: – И я тоже прошу прощения, я ошибся… несколько раз, если честно.       – Давайте вернёмся на корабль, а потом будешь рассказывать, – предложил Хонджун.       Джиншик хотел спорить, потому что больше ни секунды не желал оставаться в неведении, но Сумин себе под нос сказал: “Да, было бы неплохо убраться отсюда”, и он промолчал. Небольшая задержка уже все равно не имеет особого значения. Но задержка оказалась не небольшой – после возвращения на корабль пришлось ещё ждать, пока они отплывут от острова Юдо на достаточное расстояние, потом ели и уже Сеын отказывался слушать о том, что они дураки, во время еды. Но вот Сонхва отодвинул тарелку и громко вздохнул.       – Дальше тянуть не будем. Как я уже сказал, я ошибся, и ваш поцелуй у Кощея был ни при чем. А важны оказались те мелочи, на которые я не обратил внимания. Несколько дней назад Ечан с Джунмином нашли первое издание Книги законов, и оно оказалось почти вдвое толще нынешнего. Я так понимаю, при каждой новой переписке писари просто сокращали то, что не считали нужным переписывать, потому что это и так все знают. Но мы не знали, потому что мы здесь чужаки, а Совет не счёл нужным уточнять или они просто забыли, – Сонхва отпил воды, немного перевёл дыхание после длинного и бессмысленного для Джиншика пролога и наконец приступил к сути: – Те испытания, которым вас подвергал Совет, были неправильным. В первом издании чётко написано: “Те, кто собирается вступить в брак, должны вместе пройти огонь, воду и медные трубы”, и здесь, как и во многих других случаях в этой стране, смысл буквальный. Но исполнение, как тоже часто бывает, на самом деле простое – на своеобразном мальчишнике и девичнике, ради которого мы всей толпой отправились в лес, жених с невестой просто прыгают через костёр. Еще они должны вместе окунуться в воду, а на самой свадьбе все духовые инструменты из меди. Но мы этого не знали, поэтому делали вообще не то, что нужно. В другом случае брак просто считался бы недействительным с точки зрения волшебного закона, но Сумин сжёг кусочек своей кожи, когда лечил твою царапину, и это было его испытание огнём. Может, Джиншик чуть позже бы просто обжегся, но он через пару дней отправился к Кощею, где столкнулся с жар-птицей, и она выжгла часть его, чтобы обмен был равнозначный. Дальше Джиншик забыл Сумина, Сумин сбежал, а испытания нужно было завершить – отсюда взялась непонятная связь и боль. И раз уж вы начали серьёзно, то и продолжать нужно было так же – просто искупаться и послушать медные дуделки уже не помогло бы.       – Поэтому вы выбросили нас в море, – догадался Джиншик. – Но почему были так уверены, что сработает это? А если бы мы просто утонули?       – Ёсан бы вас вытащил, но мы поняли, что все получится, сразу же, как ты оказался в воде – вы оба просто исчезли. Единственное, в чем лично я сомневался – это последнее испытание, но мы точно знали, что вам нужно к Юдо, потому что она и написала изначальные законы.       – У Рыбы-Кита медные внутренности, так что хоть тут повезло, – пробормотал Сумин.       Сонхва усмехнулся:       – Сомневаюсь, что повезло, скорее всего, в этом и был смысл. Перепрыгнуть через костёр, приплыть на остров и добраться до Юдо, чтобы она поженила.       – Так что, выходит, теперь вы наконец точно, бесповоротно и стопроцентно женаты, – улыбнулся Хонджун и отсалютовал им бокалом. – Но от пирушки не отвертитесь все равно.       Отвертеться и впрямь не вышло, хотя к концу второго дня предсвадебной подготовки Джиншик уже на полном серьезе начал уговаривать Сумина сбежать. Сумин не уговаривался.       – Ты обещал делать все, что я захочу, – надулся Джиншик. – А ты мало того, что сбегать со мной отказываешься, так еще и спишь в другой комнате.       – Хочу, чтоб все было по правилам, – Сумин снова привел аргумент, который Джиншик за эти два дня слышал раз сто.       – Но мы уже женаты! – это Джиншик тоже ему не раз говорил.       – Именно! В чем тогда будет прелесть этой последней свадьбы, если мы все успеем сделать заранее? – он притянул его к себе и поцеловал в висок. – Хочу, чтобы было хоть что-то особенное. И хорошо, что ты больше мои мысли не читаешь, потому что я не знаю, как бы сам сдержался, если бы ты знал, о чем я думаю.       – Расскажи.       Сумин зашептал ему на ухо, но Джиншик спустя несколько слов резко его отодвинул.       – Нет, не рассказывай. И вообще уходи в свою комнату, пока я не передумал. Потому что иначе я буду настойчивее, и ты в итоге сдашься.       – До завтра, – улыбнулся Сумин и быстро поцеловал в губы, сразу же после этого сбежав за дверь.       Джиншик совершенно не хотел его отпускать, но он тоже обещал делать все, чего захочет Сумин, пусть и не сказал об этом вслух. И он прав – скучный пир будет легче пережить, зная, что их ждет потом. Но вот что конкретно ждет Джиншик представлял весьма смутно и лишь в общих чертах. За два дня он успел навести кое-какие справки и даже ходил советоваться с Саном, но тот не сказал ничего полезного, только похлопал по плечу и фыркнул:       – В первый раз все равно получится так себе, так что заранее смирись с этим и не нервничай, иначе не получится вообще ничего.       Джиншик и не нервничал, просто хотел сделать все, от него зависящее, чтоб вышло не так себе, а хотя бы нормально. На Сумина он особо не надеялся, потому что давно догадался, по каким причинам тот всегда его останавливал и дальше поцелуев не заходило. Перед отплытием их, правда, прервал Хонджун, но Джиншик был уверен, что не зашло бы и тогда.       Со всеми этими размышлениями он проворочался полночи и боялся, что не сможет уснуть совсем, но усталость взяла свое. А утром в спальню заявился Минджэ и чуть ли не силой потащил наряжаться.       Официальная церемония была назначена на полдень, и Джиншик даже возмущался, почему начали готовиться так рано, если еще куча времени. Но в итоге он сам же и опоздал, потому что в последний момент случайно оторвал одну из пуговиц и ее нужно было пришить обратно. Его опоздания, правда, никто не заметил, потому что половина гостей сама отсутствовала, и не только гостей – не было также Джунмина, Ёсана и Хонджуна. И последнего все обязаны были ждать. Свадьба могла начаться без жениха, но без царя-батюшки – ни за что.       К счастью, то, чего Джиншик опасался больше всего – бесконечных по продолжительности и по количеству тостов – не произошло. С поздравительными речами покончили очень быстро, они с Сумином торжественно поцеловались, прозвучал всеобщий вздох облегчения и гости приступили к тому, ради чего собрались – есть и пить.       – Поздравляю, – шепнул ему Сумин и приобнял за плечи.       – Взаимно. Вот видишь, счастливый финал все же для тебя, так что ты зря боялся.       – Для нас, – поправил Сумин. – И я знаю, что уже много раз говорил, но скажу еще раз – я люблю тебя.       Джиншик поднес его ладонь к губам и поцеловал.       – Говори почаще, я совсем не против. Но сам я скажу чуть позже, когда нас не будут подслушивать.       – Я вас слушаю против воли, потому что меня тут посадили, – проворчал Сеын, сидящий рядом с Джиншиком. – И буду очень признателен, если вы вообще все свои нежности оставите для того времени, когда я буду от вас как можно дальше.       Джиншик засмеялся, глядя на его кислую рожу, но совет был дельным. Он и сам хотел приберечь нежности до момента, когда рядом больше никого кроме Сумина не будет.       Момент наступил еще очень не скоро. Поначалу все были еще слишком трезвые и сбежать бы не вышло, потом народ понапивался и стал обращать на них еще больше внимания, видимо, решив восполнить недостаток поздравлений в начале. Молодожены сумели ускользнуть лишь ближе к закату, когда объявили танцы и в зале начался хаос. Джиншик сообразил, что момент сейчас самый подходящий, и утащил Сумина в спальню.       – Надеюсь, теперь я могу уже раздеваться? – спросил Джиншик больше в шутку, запирая дверь на засов.       Сумин развернул его к себе.       – Не можешь, – сказал он вполголоса. – Потому что я сам этим займусь, – и поцеловал, попутно принявшись расстегивать мелкие пуговицы рубашки.       У Джиншика терпения было гораздо меньше – он просто стащил с него рубашку через голову и выбросил куда подальше. И так слишком долго ждал.