Комплименты

— Творческая личность ты, оказывается, Петрова, — заглядывая через плечо подруги в раскрытый альбом, говорит Пятифан в самое ухо девушки, заставляя ту слегка вздрогнуть и поёжиться. — Щекотно же, Ром, — потирая ухо о плечо, ворчит она, откладывая карандаш, чтобы случайно не сделать ненужный штрих. Парень, усмехаясь с забавной реакции, падает на свободный стул рядом с Антониной. Положив голову на раскрытую ладонь, он наблюдает за тем, как лицо девушки вновь становится сосредоточенным, а потом и вовсе разглаживается: пропадает складка, которую так и хочется разгладить пальцем, между бровей, глаза наполняются каким-то непонятным чувством, а едва заметная улыбка трогает губы. На такую Петрову хочется смотреть бесконечно. Заметив, что девушка отвлеклась на позвавшую её Лилию Павловну, а после и вовсе подошла к ней по её просьбе, парень не теряет времени, подтягивая к себе альбом. Открывает в самое начало, начиная рассматривать творения. — Охуеть, — поражённо выдыхает он, обводя каждый рисунок пристальным взглядом. Порой ему доводилось замечать, что подруга чем-то занималась, отвлекаясь от урока, но не спрашивал — это было не его дело да и забывал он, порой просто засмотревшись на вдохновлённую одноклассницу, приходя в себя либо от тычка рядом сидящего Бяши, либо от замечания учителя. Со страниц на него смотрят то мать девушки в обнимку с отцом, то её младшая, несколько рисунков животных, водящих хороводы в лесу, пара тройка учеников из их школы; Пятифан усмехается, заметив портрет Катюхи. Но внимание парня приковывает другой рисунок, нарисованный, если судить по дате, написанной в нижнем правом углу листа, вчера. На альбомном листе красуется он сам. — Что за херня? — руки начинают трястись, да и его самого от чего-то начинает потряхивать. Взгляд мечется по слишком идеальному рисунку, на котором зеленоглазая постаралась прорисовать каждую деталь, начиная от волос и ресниц и заканчивая проступающими венами на руках. — Нет, бесспорно у Тоньки талант, но ведь в жизни я совсем не такой, — бормочет он, перелистывая. На обратной стороне, которую девушка всегда оставляет белой или пишет какие-то заметки своим аккуратным почерком, красуется небольшая карикатурка, где опять изображён Пятифан, вокруг которого летают сердечки, а он сам глядит на Полинку, стоящую у доски. Рома отвлекается от альбома, заслышав скрип стула. Подняв голову, он видит сидящую на своём месте девушку, с нетерпением поглядывающую на него. — И как тебе? — вертя в руках карандаш, спрашивает она, потупив взгляд. — Красиво, очень красиво, — положив альбом на парту, честно отвечает он, замечая, что голос охрип. Прокашлявшись, продолжает: — Я у тебя получился даже краше, чем в жизни. — Какой есть, такой и получился! — тут же реагирует блондинка, метнув на его лицо яростный взгляд. — С чего ты вообще взял, что некрасивый? — Да брось ты, Тонь, — карие глаза тут же начинают бегать по классу, ища объект, за который можно было бы зацепиться. Рома чувствует, как щёки начинают гореть, а жар сползает ниже, охватывая всё тело. — Я ж понимаю, что ты только из вежливости и, возможно, из-за страха так говоришь. — Ничего подобного, — отсекает она, покачав головой. — Я же сказала: какой в жизни, такой и у меня на рисунке. Ты красив, Пятифан, это глупо отрицать. Рома не может этого вынести. Этот невинный взгляд с искорками упрямства, ровный голос, ни разу не запнувщийся на вообще-то довольно неловких словах. Он, подскочив и хлопнув руками о парту, да так, что аж заставил, шушукающихся о чем-то своём одноклассниц подпрыгнуть на месте, оглядываясь на них, выпаливает, даже не смотря на подругу: — Мне пора, я вспомнил, что обещал Бяше покурить с ним после этого урока! Тоня хочет остановить друга, но тот, выпалив слова, пулей уносится из класса, чуть не опрокинув стул, на котором до этого сидел. — Что это с ним? — нахмурившись, спрашивает саму себя Петрова, смотря на свой раскрытый альбом, лист которого перевернулся назад, показывая изображение задумчивого Пятифана. В это же время Рома, залетев в кабинку туалета, запускает руки в свои волосы, сжимая их до боли. — Блять, блять, блять, — шепчет он, с каждым словом всё сильнее и сильнее сжимая волосы. — Это ж надо было так попасть, — он опускает взгляд на выпуклость между разведённых ног, при виде которой сильнее начинает материться, борясь с желанием удариться головой о стену.

***

С того дня Рома старается делать вид, что ничего не случилось. Продолжает оказывать знаки внимания Морозовой, которая — нихуя себе — сама начала делать шаги навстречу, продолжает шутить с Бяшей и спорить о чём-то с Тоней. Только вот это всё днём. Ночью мозг, словно издеваясь над бедным парнем, из раза в раз прокручивает голос Петровой, говорящий, что он красивый. И ладно, если б только это, но Ромка как-то позволил себе в мыслях зайти дальше, и вот теперь он с ума сходил от фантазий нашёптывающей всякие смущающие вещи, Антонины. — Сука, блять, ненавижу, — матерясь сквозь зубы, Пятифан запускает руку в трусы. — Мх, — запрокидывает назад голову, прогибаясь в спине, наслаждаясь собственными прикосновениями. И всё бы, в целом, хорошо, если бы вместо тихони-отличницы в фантазиях была первая скрипка. — Ром, с тобой всё хорошо? — прикладная свою ладошку ко лбу друга, спрашивает Антонина. — Температуры нет, — сообщает она. — Но ты какой-то странный в последнее время. Случилось что? — и смотрит, блять, этими оленьими глазёнками. Случилось. Трахнуть хочу свою подругу, вот что случилось! В мыслях Пятифан орёт, бьётся головой обо все предметы, но снаружи он как всегда остаётся спокойным. Только вот испариной покрывается, а так ничего. — Ром, тебе точно в больницу надо, — замечая, мягко говоря, хуёвоё состояние одноклассника, лепечет Тоня, склонившись над ним. Карие глаза обводят Петрову. Всё та же аккуратно выглаженная форма, слегка мешковато сидящая на девушке, те же огромные окуляры, из-за которых в первую встречу Пятифан окрестил зеленоглазую ботанкой, тот же запах хвои. Рома облизывается, заметив, что верхние пуговицы девичьей рубашки расстёгнуты и слегка приоткрывают вид на ключицы. — Какая ты, всё-таки, Петрова, умничка, — Рома затуманенными глазами смотрит на — а можно ли так теперь говорить вообще? — подругу, сжимая кулаки до побеления костяшек, борясь с самим собой, чтобы не усадить девушку к себе на колени. — А умничек, как известно, еб… — Пятифан сам себе впечатывает отрезвляющую пощёчину. — Рома! — Тоня тут же достаёт из кармана юбки чистый носовой платок, подбегая к крану, благо, работающему в раздевалке. — Ты зачем сам себя калечишь? — прикладывая намоченную ткань к заалевшей щеке, щебечет школьница. — Поверь, Бяша, если б знал, о чём я думаю, сделал бы тоже самое, — притираясь к руке Петровой и игнорируя неприятную прохладу от платка, говорит парень. — А ты и подавно. — С чего такие выводы у тебя? — поглаживая друга по голове, спрашивает Тоня, обеспокоенная его поведением. Может, всё-таки сбегать и позвать Бяшу? Уж он явно лучше неё разбирается в друге. Рома, открыв глаза, снизу вверх смотрит на девушку. Сердце в груди бьётся быстро-быстро, а жар вновь охватывает всё тело. — Тонь, — вздыхая, юноша через силу отстраняется от девичьей руки. — Тебе, пожалуй, лучше уйти. И наверное позови-ка ты Бяшу. — Ром, тебе плохо? — Антонина, не спеша исполнять просьбу одиннадцатиклассника, остаётся на месте, смотря в его глаза, считывая каждую эмоцию — М, в каком-то роде, — тяжело дыша, отвечает он. Да что ж такое? Он по Полинке, на которой был зациклен со второго класса, так не тёк, а перед Петровой словно пацан в пубертате себя ведёт. — Тонь, правда, уйди. — Чёрта с два я уйду, когда моему другу так плохо! — уперев руки в боки, сурово говорит Петрова. Для Ромы слово «друг» срабатывает как для быка красная тряпка. Он, горько усмехнувшись, обводит быстрым взглядом девушку, понимая, что если он сейчас осуществит задуманное, то ему прилетит от этих на вид слабеньких ручек-веточек и их общение оборвётся здесь и сейчас. — Тонечка, — ласково зовёт он, видя, как боевой настрой слетает с блондинки, — прошу, похвали меня. — Что? — ошалело моргая, спрашивает Антонина, сжимая в руке платок, чувствуя, как капли скользят по руке и вниз. — Ты слышала. Тоня, на какой-то миг замявшись, решается, не до конца понимая, к чему клонит парень. Сглотнув, говорит: — Несмотря на то, что ты вроде весь такой злой и грубый, да и вообще хулиган, ты очень добрый, заботливый. Даже когда мы с тобой ссорились и находились в обиде, ты, строя из себя похуиста, всё равно помогал мне: придерживал, чтоб не упала на льду, от нападок того же Бабурина защищал. Сестрёнке моей каждый раз приносишь вкусняшку какую-то. В общем, ты очень добрый, Ром, хоть и пытаешься иголки выставить. У Ромы трясутся руки и пересыхает во рту. Он начинает понимать, как себя чувствуют наркоманы, так нуждающиеся в дозе. Его самого сейчас нещадно ломает. Попробовав один раз наркотик под названием «комплименты от Петровой», он жаждет его ещё и ещё, упиваясь кайфом после него. — А теперь дай руку, — он протягивает вперёд трясущуюся свою, предчувствуя, как скоро будет гореть другая щека, а то и кое-что поинтереснее. — Не бойся, я тебе не наврежу. — Я знаю, — Тоня вкладывает свою руку в открытую ладонь Пятифана. Её заминка состоялась из-за того, что она заметила, как во время её небольшой речи парень закусил губу, явно сдерживая что-то внутри себя. Рома, сглотнув, опускает руку девушки на ширинку. Ощущает, как чужие пальцы дрогнули, и видит, как расширились зелёные глаза. Он тут же убирает свою руку, давая девушке возможность убрать свою. — Бей и уходи, — он смиренно закрывает глаза. Знает, что заслужил. Понимает, что не нужно было этого делать, но он больше не мог выносить этого. Но удара не следует ни сейчас, ни через минуту, ни через пять. Открыв глаза, Рома смотрит на оцепеневшую Петрову, которая до сих пор не отстранилась от него. — Ром, это у тебя на всех так? — сипло спрашивает она, поднимая голову и смотря в его глаза. — Обижаешь, — он псих, раз смеет сейчас улыбаться. — Только ты так на меня действуешь, Тонечка Петрова. — Прости, Ром, — тут же произносит девушка, сокращая расстояние между их лицами. Пятифан не успевает ничего сказать, как его губы накрывают чужие, сминая в неумелом поцелуе. — Тонь, ты… — он, цепляясь за остатки разума, хватает её за плечи, оттягивая от себя. — Дура, я же сказал тебе, чтоб ты уходила! Да и после увиденного ты по своему собственному желанию должна была отвернуться от такого изврата как я! — А что, если тут не только ты извращенец? — Пятифан хочет прикрикнуть на блондинку с её нелепыми и неуместными шуточками, но замечает, как на дне зелёных глаз зажигается что-то хищное. — Ром, скажи, я тебе… — несмотря на этот раскрепощённый взгляд, Петрова запинается. — Да, — сжимая руки на своих бёдрах, отвечает он, сам всё понимая. — Пиздец как просто, ты даже представить не можешь. Довольная улыбка трогает её губы, а руки ложатся на широкие плечи. Согнув в колене одну ногу и поставив её на лавочку, девушка, перекинув вторую, садится на колени парня, при этом ни чуть не смутившись. — Сумасшедшая, — присвистывая, восхищается Роман, кладя свои руки на девичью талию. — Ты больно нормальный, — фыркает Петрова, вновь сокращая расстояние между их лицами. — Мне кажется, что мы идеально друг другу подходим, — усмехается парень в губы девушки.