Еë успокоительное

Квартирка недорогая, тëмная, в полторы комнаты. На стенах выцветшие постеры, обои с принтом «кирпичная кладка», широкая кровать – в том же помещении, что прихожая, видно входную дверь. Но Линн давно уже уютнее тут, чем дома. Сейчас у человека, к которому она приезжает, просто кризис и нет времени наводить красоту. Линн готова предложить свою помощь. Просто не сейчас, пусть еë попросят, когда понадобится. - Давай поговорим. Она уже влезла в рукав кардигана, но сбрасывает: уходить не хотелось, особенно на работу. Линн садится глубже в кровать, расслабленно выдыхает – ей положили руку на спину, повели между лопаток, над рëбрами. Пальцы порхают совсем рядом с припухшей грудью. - Оставь мужа, - вкрадчиво шепчут на ухо. Линн коротко стонет, позволяя взять обе груди в ладони, выдохнуть в висок, прижаться вплотную. Меньше всего хотелось бы сейчас говорить о муже. - Ты опять? Прекрати. - Я вот своего бросила. Элисон садится, закидывая ноги Линн на бëдра. Обнимает через талию, несколько раз целует вдоль щеки. - И, как видишь, всë неплохо. Закажу завтра балдахин, хочешь? Будем храпеть и пускать слюнку как монаршие особы. - Чëрт, - Линн безжалостно стряхивает еë с себя в кровать. Сонно чешет грудь, живот, бока – мыться придëтся уже на работе. – Корбетт в школу к десяти часам сегодня, совсем забыла. Она ещë спит, наверное… - Я отвезу, - Элисон садится рядом. Отодвигает волосы с плеча Линн, оставляет целомудренный поцелуй. – Если опять начнëшь ныть, что надо было оставить еë с Джеффом, укушу. Больно. - Но Даяна… - Пропустит пару уроков, не беда. Зато они аккуратно позавтракают, не придëтся надраивать стол. Послушай, задержись тоже, м? Я вчера испекла яблочный пирог с корицей. - А раньше не готовила, - удивляется Линн. Элисон закатывает глаза: - Поживи с аллергиком. Перестанешь помнить половину вкусов. Ну? На двадцать минут? Линн не успевает ответить. Из импровизированной детской высовывается кучерявая голова Даяны, девочка трëт глаза и зевает. - Мама, мы хотим есть. - Мы? Обе проснулись? Умываться, живо, - Элисон тут же набрасывает на Линн плед. Проводит между ними черту. – Ставь чайник, заваривай какао. - Четыре порции? – девочка хитро щурится. – Миссис Денлон тоже будет завтракать с нами? Наконец-то! Линн с минуту молчит. Что-то болезненное в трогательной и наивной заботе девочки, с отцом которой она делила рекреацию в клинике… а потом, терзаясь сомнениями и стыдом, любимую женщину. Элисон не позволяла себе ничего кроме взять за руку на минуту, пока они с мужем не дооформили развод, пока не нашлась квартира, небольшая, без роскоши, пока Линн не услышала смущëнное «спасибо, давай», предложив помочь с переездом. Она не только Элисон поддерживала: за чужими хлопотами чуть меньше болело сердце о потерянном сыне. Линн снова вспомнила, каково это – гладить детские макушки обеими руками, делить сэндвич или торт на удобные четверти, читать сказку на ночь, поворачивая голову попеременно вправо и влево: кровать для девчонок здесь тоже одна, мягкая и габаритная, Линн удобнее сидеть посередине, а детям валяться по краям. Когда девочки засыпают, кто-нибудь во сне неосознанно тянется к подружкиной руке всë равно. Человеку необходимо плечо, чтобы опереться, иначе можно истаять, сгинуть. Джеффу, кажется, плевать на всë, кроме его собственной боли. Линн в самом начале пыталась разговаривать, превозмогая свою – не услышал, нашëл другой выход, напиваться и спать. Линн не могла так убегать от реальности, но глотала таблетки вдвое чаще прописанного рецепта, тянула себя за волосы до боли, пока Элисон вдруг не заметила: - Что-то поредели у тебя пряди. Ты нормально питаешься, милая? Хочешь, устроим домашнее барбекю? Линн не планировала сегодня ночевать здесь. Непонятное предчувствие заставило прямо в домашнем топе и накинутом сверху нестиранном кардигане поднять дочку из кроватки, отнести в машину и… не ехать. Линн долго прижималась лбом к оплëтке руля и плакала, не вытирая слëз. Ей было и больно, что не затягивается, только гниëт глубокая рана, и неловко, что на часах половина двенадцатого, а у Элисон с малышкой и так с некоторых пор проблемы со сном, и обидно, что Джефф опять сделает вид, будто не заметил их отсутствия дома. Сквозь череду безрадостных мыслей прорвалась одна: хочется какао. Огромную порцию шоколада со взбитыми сливками и сиропом. Линн любила такие напитки, но давно не брала. В день гибели Дилана они всей семьëй пили из прозрачных высоких стаканов, ели черничный чизкейк и смеялись беззаботно, двое взрослых и двое детей. Если бы она не отошла сполоснуть руки, оставив с Джеффом детей на пять минут… Элисон молча открыла дверь. Линн протянула подставку для стаканов на четыре порции, Элисон быстро выхватила: удерживать сонную Корбетт одной рукой становилось всë труднее. Она всегда подмечала тонкости, порой даже раньше Линн. Хотелось бы, подумала Линн, быть такой же замечательной матерью. Найти силы жить дальше… От словосочетания «яблочный пирог» сил, кстати, прибавилось. Линн бодро кивнула: - На полчаса задержусь. Как раз и пробки схлынут. В пробках застревать никому не нравится. Линн соглашалась торчать в машине посреди бесконечного потока лишь чтобы как можно меньше находиться дома. От Элисон бежать не хотелось. Она стащила кардиган, повесила на спинку кровати и решительно заявила: - В душ первая я. Даяна солнечно улыбнулась: кажется, ей было совсем не жаль своей очереди.

***

- Линн? – прозвучало из динамика. – Ты в раздевалке? - Да, и меня заперли, - с досадой проворчала Линн, врезав двери ещë раз. Безрезультатно. - Стой где стоишь и смотри по сторонам, - Элисон явно нервничала. – В больницу вошëл непонятный тип в капюшоне, он направляется на твой этаж. Люди вокруг есть? - Нет, - Линн сжала трубку крепче. – Я одна. - Тогда я на пост охраны, а ты будь начеку, - распорядилась Элисон. – Что-то мне это всë не нравится. Жди, скоро приду на помощь. - Где дети? – Линн в последний момент задавила испуганный вскрик. Заболело горло. – Элисон, они в машине? Одни? - Их не достанут. Сейчас имеет значение только твоя безопасность, поняла? Будь умницей, дорогая. Я никому не позволю тебя обидеть. Линн судорожно дëрнула другую дверь и на всякий случай повернула в замке ключ. Теперь злоумышленнику потребовалось бы время, чтобы войти с этой стороны, и как следует погреметь. Усталость накрыла несколькими волнами сразу, Линн уселась на обувной пуф, стиснула виски. Когда в последний раз ей говорили: ты ценна сама по себе, не только как мать? Когда она этим словам верила? Почему муж, проживший с нею почти семнадцать лет, так и не научился подбирать простые фразы, способные отогреть, если повсюду обжигающая мерзлота? Заворочался ключ в замке входной двери. Кто-то тронул за плечо. Линн подскочила, готовая отбиваться, но нет, рядом стояла женщина с самой трогательной улыбкой на планете. Элисон порывисто обняла Линн, прошептала: - Не знаю, кто это был и куда свалил, мне плевать. Тебе никто никогда не причинит боль, пока я рядом, слышишь? Пожалуйста, приходи в себя. Это же я, милая, твоя Эли. Поехали домой. - Домой? – переспрашивает растерянно Линн. Тяжëлый рабочий день заставил выпить последние психотропные, внимание рассеивалось, труднее было стоять на месте. Элисон поняла и надавила пальцем на кончик еë носа. - Ко мне домой. Доедать пирог и топить маршмеллоу. Сделаем сегодня смор. Вчетвером. Хочешь? Линн проверяет мобильник. Джефф почему-то не отзвонился до сих пор. Может, набрать? Нет, не стоит. Она не дозвалась до него, пока это было необходимо, настолько необходимо, что пришлось вытравливать из себя боль медикаментами. Так что если он будет беспокоиться, то пойдëт это исключительно на пользу. Оживëт хоть немного – чтобы услышать: больше его тянуть из заплесневевшего болота не станут. Линн всë меньше тревожится и всë лучше спит по ночам. Однажды на сердце останется заметный, но безболезненный шрам. Она ведь принимает по графику лучшее успокоительное. Безрецептурное, зато вполне аптечно пахнущее лавандой и солодкой.