My girl wronged by the narrative, my girl haunting her own story, my girl dead in the first act, my girl the blank in between the lines, my girl the phantom of the past the apparition of the future
- Unknown
НИКТО
The loneliest girl in town Was bought for plenty a price, They dress her up in golden crowns, His smile hides a lie. She's smiles back but it's a fact That her fear will eat her alive, She got the life that she wanted But now all she does is cry. - Halsey, Tradition
Солнце погасло. Ярко-красное небо пожрали грязные облака дыма и гари. Земля пропиталась бурым месивом из крови и пепла. Мокрая, утоптанная тысячами подков и сапог, усеянная скрючившимися в предсмертной агонии обугленными телами. Воздух звенит от лязга мечей, дрожит от жара и треска обрушаемых зданий, смрадит от вплавляемой в плоть стали. Легкие жжёт ядовитый дым, а уши режет адский хор из звона черных лат, истошных предсмертных криков, воплей и стонов. Пламя пожирает город, танцует на стенах, бушующими столбами взвиваясь к багряному небу. Сквозь бесконечный пожар бежит хрупкая девочка, задыхаясь от гари и кашля. Крупные хлопья черного пепла падают на белые ленты в ее волосах. Цинтра горит и всё, что только видит девочка, вся ее жизнь - тонет в крови, пламени, и смерти.***
- Милая, ты меня слушаешь? - строгий женский голос выдернул ее из воспоминаний. Горячий пепельный воздух сменился ласковым майским теплом, смрад смерти - ароматом цветов и тающих благовоний, а жар пламени - теплыми, нежными руками. Почти материнскими. Когда-то у девочки была настоящая мать, но это осталось в другой жизни. - Да, леди Стелла. Платье очень красивое. Мне не терпится примерить его. Стелла Конгрев, графиня Лиддерталь, была приставлена к девочке, чтобы слепить из подделки оригинал, сделать из дикого, ободранного ребенка настоящую княжну, невесту императора, прекрасную и царственную. - Ты из-за этого переживаешь? - графиня провела указательным пальцем по яркому рубцеватому шраму на белом плече - Никто не заметит твоих шрамов, солнышко. Жемчуг и плащ все скроют. Сейчас мы закончим примерку, и ты увидишь, насколько ты прекрасна и чего мне удалось добиться. Нам удалось. «Никто не заметит. Мое подвенечное платье сделано так, чтобы спрятать все шрамы. Но шрамы — это ничто по сравнению с тем, что мне предстоит скрывать». Ее окружили чужие руки. Одни медленно затягивали перламутровое плетение на талии - ленты тонкие, но очень прочные и жесткие. Другие поправляли семиметровый усыпанный драгоценными камнями шлейф, третьи - лиф, скрепленный черными бриллиантами, искрящимися при каждом движении. Тончайший шелк прошит золотыми нитями, подвенечное платье такое светящееся и невесомое, будто соткано из солнечных лучей. Стелла руководила примеркой, отдавая приказы короткими фразами на нильфгаардском диалекте. Не так давно для девочки это был лишь набор гаркающих бессвязных звуков. Люди вокруг постоянно о чем-то говорили, и только по интонациям она могла догадаться о сути. О чем тихо переговаривается леди Стелла с одним из охранников, косо поглядывая на нее? О чем судачат прислужницы, уверенные, что она их не понимает? Девочка старалась учить чужой и грубый язык как можно быстрее. Ловить каждое слово. Все запоминать. И все подмечать. Одевая будущую императрицу, служанки ни разу не дотронулись до ее кожи и не встретились с ней взглядами - девочка уже знала, что это запрещено под страхом смерти. У тех из них чьи головы все время опущены, шеи обхватывают тонюсенькие позолоченные ободки. Они - рабыни, такие же безымянные, как и она сама. И их ошейники с изогнутыми остроконечными лучами выкованы в форме солнца. Солнце в Нильфгаардской Империи - везде. Оно впаяно, высечено, вырезано на каждой детали интерьера. Девочка живет в Городе Золотых Башен меньше недели, но уже успела увидеть их тысячи. Она украдкой бросила взгляд на огромные часы из чёрного дерева. Циферблат - еще одно Солнце. Кружевная стрелка указывала на полдень. До свадьбы оставалось ровно двадцать четыре часа. Будущую императрицу с привезли в столицу всего три дня назад, в сопровождении такого количества гвардейцев, что она сбилась со счета. Знаний о жизни двора у нее уже было достаточно, чтобы понять - несколько дней это ничтожный срок для подготовки свадьбы императора. Девочку не покидала мысль, что здесь что-то не так. - Слезь с постамента и сядь сюда. Вот так. Нити ровного крупного жемчуга тяжелой плетью легли на плечи, прикрыв ее самый яркий шрам. Локоны обвили белыми платиновыми нитями с искрящимися алмазами. Последние штрихи - тяжелые серьги из крупных каплевидных бриллиантов и золотое колье из семи рядов сверкающих изумрудов. «За эти дни я не видела никого, кроме Стеллы, слуг, рабов, и стражников. Меня круглосуточно охраняет несколько сотен гвардейцев. Никому не показывают. Леди Стелла мне чего-то не говорит». - Ну и что ты молчишь? Скажи хоть что-то. Надо отвечать, когда к тебе обращаются, Цирилла. Тебе нравится? - графиня кивком указала на массивное зеркало. На медной раме вензеля сплелись в танец лучей - еще одно выплавленное Солнце. В отражении - женщина с тяжелыми темными локонами, точеным лицом и восхищенным взглядом, обнимающая девочку с огромными пустыми глазами. «Интересно, ей тоже страшно? Вряд ли. Княжнам не пристало бояться». - Ты выглядишь, как настоящая принцесса. Все в тебе прекрасно. Девочка по ту сторону зеркала, кто бы она ни была, действительно была прекрасна. Все в ней лоснилось роскошью, с серебряной макушки до туфелек на шестидюймовых каблуках она являла собой воплощение исключительной красоты, коей и должна обладать счастливая невеста, княжна, будущая королева и императрица. Девочка же по эту сторону зеркала не ощущала себя ни счастливой невестой, ни княжной, она ощущала себя никем. Она и была, в сущности, Никто. Двух этих девочек объединяло только одно - остекленевший немигающий взгляд. - Ты собираешься отвечать на мой вопрос или нет? - Да, леди Стелла. - улыбнулась Никто, и губы княжны в зеркале изогнулись одновременно с ее собственными. - Мне нравится. - Вот и славно. А мне понравится, если ты выпрямишься. И улыбнёшься. Ты красавица, когда улыбаешься. Незнакомка в зеркале улыбнулась. Выпрямилась. Острые грани чёрных алмазов в корсете заискрились в воздухе бесчисленными радужными иглами. - Ну вот, так-то гораздо лучше. Ему понравится. - восторженно прошептала Стелла, не отрывая взгляда от зеркала. Девочка поняла, что ее затрясло бы крупной дрожью, если бы пальцы графини не впивались в жемчуг на плечах. Эти два слова Стелла постоянно повторяла на протяжении последних месяцев. Нервно приговаривала, поправляя девочке локоны у лица или перебирая сверкающие камушки на шее: "Ему понравится", "Не смей плакать, слёзы уродуют лицо", "Ты хорошенькая, когда не сутулишься". Еще одной излюбленной фразой было «Тебе так невероятно повезло». - Тебе так невероятно повезло, что тебя нашли! Закончились твои беды и скитания, маленькая княжна. - Это было первое, что сказала Стелла, когда девочка только прибыла в Нильфгаард с севера. Ее везли на юг очень, очень долго. Через неделю или две Никто пришлось признать — это дорога в один конец. Она никогда не вернется домой. Мелькающие за окном тракты, города, и поля застыли во времени и существовали вне его, каждый момент казался растянутым и зацикленным. По приезду ее сразу передали в руки Стеллы Конгрев. Из волос вымывали вшей, выдирали колтуны, оттирали грязь с иссушенного тела. Стелла с сожалением вздыхала, рассматривая просвечивающие ребра и выпирающие костяшки. Вздыхала, увидев покрытую мелкой сеточкой шрамов спину и свежий, глубокий ожог на плече. А девочка все еще не понимала, зачем она здесь. Потом последовала поверка, которую в своей прошлой жизни благочестивой дворянки девочка сочла бы унизительной. И тогда наконец она осознала, зачем Нильфгаарду нужна «Цирилла Фиона Элен Рианнон». - Скоро ты предстанешь перед императором, и он вернёт то, что твое по праву, Цирилла. Милосердие и благородство его не знает границ. - Ах, ну разумеется! Я уже очень хорошо знакома с безграничным милосердием и благородством Нильфгаарда. - пропела Никто. Стелла, кажется, так и не поняла, что она имеет в виду. И «Цирилла» предстала перед императором. Не та девочка, не в той комнате. Перекликающийся ядовитый шепот схлопнулся и умолк, едва она ступила в тронной зал. Светлое платье - чужое и неудобное, слишком длинное, что невозможно было не запнуться. И она запнулась. Два раза. Сотни склоненных голов и сотни глаз, следящих за каждым ее движением. Его насмешливый, пронзительный взгляд и голос - ледяной, звучный, и неестественно громкий, эхом отражавшийся от высоких сводов и звенящий у неё в ушах. Этим голосом он назвал ее Королевой. Но она не была Королевой. Она была никем. И он прекрасно это знал. Когда это поняла и Стелла, она стала говорить несколько иначе: - Тебе невероятно повезло, что его императорское величество не разоблачил тебя как самозванку. Ты жива только благодаря его милости и благородству. - шептала графиня, сжимая руку девочки по дороге в Дарн Рован - крепость у самых гор далеко-далеко от столицы, куда их вместе сослали. Они обе знали, что это продлится ровно до тех пор, пока не будет найдена настоящая Цирилла. Но обе никогда не произносили этого вслух. Настоящая Цирилла не была найдена. Вместо нее теперь будет Никто. - Наконец-то ты больше не плачешь. - промурлыкала Стелла, указывая в зеркало: - Кого ты видишь перед собой?***
- Кого ты видишь перед собой? Их было двое. Тот, кто держал ее голову над ржавым ведром, был полуэльфом. Его кошачьи глаза девочка запомнит на всю жизнь - огромные, миндалевидные, ярко-желтые. Два горящих огня во тьме, запах крови, и высокий надрывный вопль жены суконщика - последнее, что она запомнила перед оглушающим ударом по голове. Металлический запах жег ноздри, когда она очнулась. Комната была крошечной, сырой, и кроме стула, к которому ее приковали, и ржавого ведра с грязной водой в ней ничего не было. Одежды на девочке тоже не было, и оттого было еще страшнее и унизительнее. вый день они только показывали. Железную нагайку с тонким и хлестким кожаным ремешком. Длинные щипцы с изогнутыми зубчатыми концами. Черные тиски с шипами на внутренней стороне. - Человек может отлично прожить и без больших пальцев на ногах, ты знала? - смеялся желтоглазый, хватая ее за лодыжку. - А вот этим мы вспорем тебя от сюда - второй ткнул плохо заточенный палаш к кости на три дюйма ниже ее пупка и медленно провел вверх, по голому животу и до солнечного сплетения - и вот до сюда. - Зачем тебе грудь? Ты слишком тощая, чтобы рожать. Какую мы будем резать первой - правую или левую? Затем они перешли от слов к действиям. Пока ограничивались тем, что не оставляет следов теле. Они ни разу не ударили ее по лицу. Когда желтоглазый сделал тонкий надрез на внутренней стороне ее бедра, второй тут же накинулся на него с криками. «Второй» был чародеем. Девочка очень быстро поняла, что он - тот, кого по-настоящему стоило бояться. Половина его лица состояла из сплошных ожогов. Рубцеватые губы и щеки ухмылялись, когда он выламывал девочке руки или бил по ступням. Они не называли друг друга по именам. Только перекидывались короткими фразами "теперь ты попробуй", "это бесполезно", "она немая или умственно отсталая". Они хотели от нее услышать четыре простых слова, но девочка была не в силах вымолвить ни одного - страх парализовал ее, а разбухший язык словно прирос к нёбу. Сейчас, после четырех, или пяти - она не помнила точно, погружений в ледяную воду голова звенела, будто ей в черепушку запаяли соборный чугунный колокол. - Она просто тупая, говорю тебе! Ничего с этой девкой не выйдет. - вскрикнул полуэльф, дергая ее вывернутые за спиной руки. Их перевязали грязными серыми тряпками, прежде чем заковать в кандалы - так на запястьях не останется следов. Полуэльф снова ткнул ее в ржавое ведро. Ее лицо - седое, искаженное рябью мутной воды, смотрело на нее со дна. Чье-то лицо, не ее? Четыре слова. - Как тебя зовут? Когда мы привезем тебя в нильфгаардскую крепость Настрог, что ты скажешь коменданту? - повторил желтоглазый, рывком толкнув ее за мокрые волосы ближе к воде. Зрачки у отражения были преогромные, черные, и блестящие. - Цирилла. - прохрипела она, не узнавая собственный голос. - Дальше. Какая Цирилла? - вкрадчиво произнес чародей. Лицо его было так близко, что девочка могла рассмотреть каждую щербинку его изувеченной кожи. Шрамы эти - от огня, но пламя выжгло не только его лицо, но и душу. - Фиона. - прошептала она второе слово сквозь стучащие зубы - холод мириадами обломанных игл впивался в мокрое голое тело. - Элен. - всхлипнула девочка на третьем слове. Со светлых бровей и ресниц капала вода, затекая в глаза. Четвертое слово далось ей почти легко: - Рианнон. - Умничка. - чародей нежно погладил ее по голове. - Цирилла Фиона Элен Рианнон. Цирилла из Цинтры. Если ты будешь достаточно убедительна, то комендант Настрога тебе поверит. И тогда ты поедешь в Нильфгаард и предстанешь перед императором. - обожженный удовлетворительно взглянул мимо нее - на полуэльфа. Затем схватил ее за подбородок и вздернул голову так, что щелкнули шейные позвонки. - Если же вдруг тебе взбредет в голову быть неубедительной, или маленькой бедной княжне очень сильно не повезет, и комендант Настрога нам не поверит, то тогда тебе снова придется иметь дело с нами. Со мной. С этими руками. С этими пальцами. Девочка уже знала, что он умеет делать этими пальцами. Длинными. Тонкими, с узкими костяшками. Он щелкнул ими и ее ослепила искра. Между пальцев чародея вспыхнуло пламя. Он коснулся плеча и нарушил свое же увещевание не оставлять следов на теле «княжны». Пронзительная вспышка боли взорвалась в голове. Она прикусила язык и рот наполнился собственной кровью. Запах жженой плоти. На белой коже вздуваются мутные водянистые волдыри. Комендант Настрога ей поверил.***
Никто разлепила ресницы. Кожа и волосы снова мокрые. Он обнаружила себя в огромном мраморном бассейне, на каждом углу которого - по литому медному солнцу с львиным лицом. Из распахнутых пастей льются тонкие струйки, разбиваясь в водную гладь мелкими пузырьками. В просторной купальне снуют слуги и рабы, ретиво выполняя команды Стеллы - она, разумеется, тоже здесь. Никто слышит вокруг себя голоса, но не разбирает слов - они звучат отдаленно и гулко, словно сквозь толщу воды. Зеркала всюду. Сейчас в них не княжна, а девочка, сидящая на ступенях бассейна - вода доходит ей до груди. Руки с тонкими запястьями обнимают плечи. Взгляд у этой девочки - дикий и застывший. «Это я? Я все еще здесь?» Она дотронулась до плеча и осторожно провела пальцем по коже - мокрой, белой, шелковой. И абсолютно чужой. Никто будто гладила не свое тело, и только зарубцевавшийся ожог в форме звезды говорил об обратном. Сколько ему - месяц, два? Сколько времени прошло с тех пор, как комендант Настрога ей поверил? А сколько времени прошло с примерки свадебного платья? - Который сейчас час? - громко спросила Никто. Стелла резко обернулась, вскинула бровь. Ответила, что сейчас начало седьмого, через три часа они должны быть в Соборе, и "все идет согласно расписанию". Солнечные лучи рассеивались во влажном воздухе и плясали бликами на розовом мраморе пола - стало быть, «начало седьмого» означает ранее утро: до свадьбы остается шесть часов. Кажется, мама когда-то говорила, что она родилась утром. Кто - она? Чья мама? Кого она видит перед собой? - Почему тебя трясет? Неужели вода холодная? Стелла наклонилась, пальцами провела по поверхности воды. Одна из рабынь тут же подбежала к ней с протянутым полотенцем. - Горячая. - графиня цокнула в шутливой манере. - Надеюсь, это не от страха? Ну же, мы ведь это уже обсуждали… Тебе нечего бояться. - Нет, леди Стелла. Мы это уже обсуждали. Мне нечего бояться. Ведь ей… мне так невероятно повезло! Что Стелла вообще могла знать о страхе? Страх стал постоянным другом девочки за последние полгода. Страх был первым, что она чувствовала, когда просыпалась, и последним, о чем думала, когда засыпала. Иногда ей казалось, что она сама - и есть страх. После того, как император отослал ее на край света, она спрятала этот страх куда-то в недра своей души, где его никто никогда не найдёт. Каждое утро она начинала с мысли о том, что все будет в порядке. Не сегодня. Сегодня все будет как обычно - ее умоют розовой водой, расчешут серебряные волосы мраморным гребнем, оденут в тонкий шёлк. Сегодня она выучит еще несколько десятков нильфгаардских слов и узнает ещё больше тонкостей церемониала. Сегодня она станет еще чуть меньше подделкой, и чуть больше - оригиналом. Сегодня ничего плохого не случится. Потом. Сегодня настоящую Цириллу не найдут и… Это случится когда-нибудь позже. Не сейчас. Дни плыли в тумане. Никто существовала в хрустальном пузыре. Хрупком и эфемерном - в любой момент стекло треснет, и иллюзия безопасности разобьется смертоносными осколками. Ощущение времени было странным, растянутым, искаженным. Оно то сжималось, как пружина, то снова вытягивалось в стройный ряд одних и тех же повторяющихся событий. Потом из этой пружины стали выпадать отдельные звенья. Никто уже не могла точно вспомнить, когда это началось, просто в какой-то момент осознала, что моменты ее жизни бесследно исчезают из памяти. Она обнаруживала себя сидящей и смотрящий в одну точку, не имея ни малейшего представления о том, как прошли предыдущие несколько часов. Вот она стоит у зеркала, и Стелла поправляет ее светлые локоны. В следующее мгновение она сидит за сервированным столом. А между этими моментами - пустота, будто жизнь ее прерывается. Стелла выдёргивает прибор из руки и перекладывает в правильную. Еда парит сладковатым ароматом, но Никто давно уже не чувствует вкусов. Терялись не только части ее настоящего, но и прошлого. Сначала кромсались дни и недели, потом выпадали целые месяцы и даже годы. Иногда, чаще перед сном, отдельные эпизоды яркими вспышками всплывали из глубин сознания, но тут же угасали, бледнели, и размывались, словно чернила на тонкой акварельной бумаге. Расплывались водными кляксами воспоминания - грязные толпы беженцев, гнойные раны на руках женщины, прижимающей к груди пустой сверток, сваленные в Яругу обожженные полуразложившееся тела, прислонившееся к колодкам иссушенное тело ребёнка с вздувшимся от голода животом, грязные шатры лагеря беженцев, мухи, жужжащие над мутным варевом похлёбки… В бассейн все же добавили еще горячей воды. - Все хорошо? - вдруг спросила Стелла. - Что-то ты какая-то странная, милая. Отрешенная. За завтраком почти ничего не съела. Никто ответила что-то дежурное, но собственный голос звучал отдалено, будто в вакууме. Никто не помнила завтрака. Она не помнила ни секунды из последних двадцати часов - между примеркой и текущим моментом зияла темнейшая мгла. Время, что ей оставалось быть самой собой, утекало с каждой секундой. Она спустилась на несколько ступеней вглубь бассейна. Он был неглубок, но рост девочки едва достигал шестидесяти дюймов, и вода теперь доходила до плеч. Интересно, настоящая Цирилла такая же миниатюрная? Нет, иначе Стелла не посвятила бы несколько недель, обучая девочку изящной походке на высоких каблуках. Она должна быть похожа. Она должна быть выше. Она должна быть смелой и гордой. И никогда не должна плакать. Но как объяснить Стелле, что эти слёзы - не ее? Кто-то все время плачет, но это не она. «Может еще не поздно ей сказать?» Никто поискала свою надзирательницу глазами и поняла, что той в купальне нет. Уже слишком поздно. Стеллы может не быть несколько минут. Путь от двери до бассейна — это еще полминуты. Рабыни и служанки слишком заняты, и они не имеют права к ней прикасаться. Она сделала еще шаг и ступни скользнули по дну. Вода теперь касалась подбородка и обволакивала все тело. Тело не ее, а чье-то. Ее просто где-то находится, но не здесь. Мир вокруг - искаженная темная иллюзия. Вода не настоящая, зеркала кривые, и отражения врут, показывая кого-то другого. Суматошные движения рабынь замедлились, голоса стали еще отдаленнее. Никто изо всех сил пыталась понять, о чем они говорят, что делают и зачем, но сознание ее расслаивалось - все вокруг вязкое, медленное, и плавное. Она выпустила весь воздух из легких и опустилась ниже. Вода коснулась лба, щёк, заливалась в ноздри, раздражала глаза, и наконец сомкнулась над макушкой. Никто медленно досчитала до десяти, до пятидесяти, до ста. Глаза перестало щипать. Сто тринадцать. К горлу подкатывает удушающий сгусток. Сто сорок. Под водой все кажется таким четким - светлее и ярче, чем в реальности. Малахитовые ступени бассейна - красивые, гладкие, и ровные. Сто пятьдесят семь. Грудь стягивает тугими плетьми. Сто семьдесят. Еще совсем чуть-чуть, и тело сделает рефлекторный вздох в попытке спасти задыхающийся мозг. Один вздох - и легкие наполнит вода. Один вздох - и все закончится. Двести семь. Горло сдавило с такой силой, будто в него залили расплавленный свинец. Двести двенадцать. Зеленоватая плитка бассейна мутнеет, расплывается... Двести двадцать… Исчезли ступени, облицовка, и белые руки расплылись неясными очертаниями. Никто так и не успела досчитать до трёхсот. Сквозь угасающее сознание прорвался крик, цепкие пальцы вцепились в плечо и рывком выдернули ее на поверхность. - Ты чего удумала?! Первый вздох резанул горло острой болью. В легкие словно насыпали битое стекло. Вокруг кто-то бегал и кричал. Никто разлепила веки, смахнула воду с ресниц. Взор прояснился, и она увидела искаженное яростью и страхом лицо Стеллы Конгрев. Между бровями проступила глубокая складка, темно-каштановая прядка с серебристыми проблесками упала на изящное лицо графини. Девочка подумала, что у Стеллы седых волос больше, чем той хотелось бы. И сама она старее, чем пытается казаться. И все здесь не такое, каким пытается казаться. Из воды ее вынули, обернули теплыми полотенцами, и усадили на тахту. Три прислужницы принялись растирать ей ноги, еще две - промокали волосы. Если волосы не высохнут, то ему не понравится. Никому не понравится. Стелла села рядом и приобняла девочку за плечи, гладила, убаюкивала. Кажется, она правда мнила себя кем-то вроде матери. - Что на тебя нашло? - голос ее звучал встревоженно, и на секунду Никто показалось, что графиня искренне волнуется за ее жизнь. - Ты же это не специально? Ты обо мне подумала? Ты хоть представляешь, что он бы со мной сделал? Ты что, хотела убить себя? «Я не хочу убивать себя. Я хочу убить ту часть, что уже не является мною». Никто прижалась к Стелле, пытаясь в этом объятии найти безнадежно ускользающее ощущение осязаемости своего тела. Прислонилась губами к уху графини и еле слышно прошептала: - Я не хочу быть Цириллой. Я хочу домой. Стелла резко отпрянула, схватила девочку за плечи, и бегло огляделась по сторонам. Яростно, но достаточно тихо, чтобы никто не мог их слышать, прошептала: - Домой? Здесь теперь твой дом. И он, как и все остальное, у тебя есть только благодаря «Цирилле» и благородству императора. За те девять месяцев, что мы с тобой прожили вместе, у меня сложилось о тебе впечатление как об умной и смышленой девушке, которой не нужно объяснять такие очевидные вещи. «Так вот сколько времени я уже здесь живу... Я нахожусь в Нильфгаарде не месяц, не два, а девять… Девять месяцев». - Сейчас я скажу это первый и последний раз, предельно доходчиво - еще тише продолжила Стелла, - тебя никто не спрашивает, чего ты там хочешь. Ты будешь тем, кем надо, и ты будешь идеально играть свою роль. Мы навсегда закрыли этот вопрос, Цирилла. Они сидели, обнявшись, какое-то время. Волосы высохли. Стелла смягчилась, складка между ее бровями распрямилась. Вдруг она замерла и резко охнула. - Я поняла, - пробормотала она, с нежностью поглаживая влажные серебристые пряди - Я поняла, чего ты боишься. Кто-то тебе проболтался. Никто закивала в ответ. Что-то глубоко внутри нее сжалось в тугой узел. Стелла зашипела: - Так и знала, что кто-то будет шептаться. Пусть Великое Солнце выжжет их языки! Никто все еще не подавала виду. Молчала и продолжала кивать. Приготовилась услышать что-то очень, очень плохое. - Но ты бы все равно скоро узнала. Его императорское величество велел мне всё тебе рассказать, после того как я тебе всех представлю. Ты должна знать, какие кланы участвовали в заговоре, у кого с кем связи. Ты должна знать с кем тебе придется иметь дело. К тому же первая казнь состоится уже на днях. - Казнь…? - Давно стоило рассказать, но я не хотела, чтобы это испортило тебе настроение перед свадьбой! - всплеснула руками графиня. Вздохнула, и стиснула ладошки будущей императрицы в своих, погладила по тыльной стороне: - Не морочь себе сейчас этим голову. Все, что тебе нужно знать - заговор против императора раскрыт. Один из предателей оказался куда умнее других и благополучно всех сдал. Тебе не о чем беспокоиться - то, что причиной недовольства аристократии стало решение императора жениться на тебе, Цирилле из Цинтры, не должно тебя тревожить. Совсем скоро все увидят, какая ты чудесная. Солнечное и доброе дитя, и больше не немытая варварка из крошечной разоренной страны. Конечно, отношение к таким как ты, то есть к северянам, здесь… Буду честна, достаточно пренебрежительное. Даже брезгливое. Недовольных будет много, но со временем им придется смириться с решением его императорского величества. К тому же война закончилась благодаря тебе и этому союзу, и это все понимают. Никто не осмелится причинить тебе вред. Я, признаться честно, тоже боялась за твою жизнь перед прибытием в столицу, но император уверил меня в том, что все возможное сделает для твоей безопасности. Он дал мне слово… В памяти девочки вдруг всплыло одно еще не успевшее исчезнуть воспоминание.***
- Он идет. Сейчас. Ты все хорошо помнишь? Не плакать, не сутулиться, не смотреть в глаза. Говорить так, как велено. Никто кивнула. Это было первое движение, что она сделала за четыре с половиной часа. Суставы ее затекли, шея занемела, а корсет обхватывал талию туго, словно вторые ребра. Она застыла изящной статуэткой в бархатном кресле, позируя для портрета. Едкий запах смешанного с краской скипидара жег ноздри. Лица Стеллы и мэтра Андериды были на расстоянии нескольких метров, но в то же время далеко, где-то вовне, - от них и от всего мира ее отделял тонкий шелк вуали. Никто старалась думать о том, что вуаль нужна для придания таинственности образу, а не для того, чтобы на портрете было трудно различить черты ее лица. Мэтр остановил кисть на полувзмахе. Графиня резким движением сбросила вуаль с лица девочки. Никто заметила приближение императора еще раньше их обоих. Она не видела его самого, но издали услышала звук, который невозможно спутать ни с каким другим. Черный звон черных лат. Шаги приближались, загремели совсем близко. Зашуршали юбки Стеллы - она изящно присела в реверансе. Жестом приказала Никто сделать то же самое. Император поприветствовал всех присутствующих, в меру учтиво и в то же время благосклонно. Голос его был такой же, как и тогда, в Лок Гриме. Звучный, хлесткий, и ледяной. - Прекрасно. - в пустоту произнес он - Прекрасно, мэтр. Извольте продолжать, не обращайте на меня внимания. Позвольте вас на одно слово, графиня. Он отошел к окну, и Стелла смиренно последовала за ним. Голоса их были приглушенными, но Никто сразу поняла, о чем они беседуют. О ней. Лицо Стеллы - смесь тревоги и обреченного смирения. «Сегодня. Этот день настал» - подумала Никто. И вдруг осознала, что больше не участвует страха. Вместо него пришло странное облегчение. «Меня просто убьют и это наконец-то закончится». - Я хочу с ней поговорить. - громко сказал император, подзывая ее жестом. - Наедине. Подойди поближе, княжна. Ну, давай, давай. Быстрее. Император приказывает. Никто присела в низком реверансе, но движения получились искусственными и сломанными, словно вместо колен, локтей, и всех суставов в ее теле были механические шарниры. Она смотрела в пол, склонив голову, но каждой клеточкой кожи чувствовала, как он впивается в нее взглядом. Всматривается, оценивает, и делает выводы. – Оставьте нас, – приказал император. – Прервись, мэтр Робин, промой кисти, скажем. Тебя, графиня, прошу подождать в приемной. А ты, княжна, пройди со мной на террасу. Украдкой она бросила последний взгляд на Стеллу. Губы той оставались сомкнуты, но Никто без труда прочитала во взгляде ее мысли: «Твоя судьба решится в этом разговоре. Если ты ему не понравишься, то отправишься туда, откуда приехала». «В никуда». - мысленно ответила Никто, выходя вслед за императором на террасу. Яркий солнечный свет ослепил ее, снежно-белой вспышкой резанув уставшие глаза. Император шел быстро. Никто плыла рядом, как тень, держась в шаге от его темной высокой фигуры. Даже на каблучках она была дюймов на семь ниже. Маленькая и ничтожная. Он остановился у балюстрады, нетерпеливым жестом приказал подойти ближе. Долго молчал, вглядевшись куда-то вдаль, на пологие склоны холмистых гор, глазированные талым весенним снегом(шик!). – Я слишком редко здесь бываю. Никто пожалела, что на ней больше нет вуали. Шелк бы создал иллюзию защиты от режущего света, от его надменного голоса, и от всего остального мира. – Слишком редко приезжаю сюда, – повторил он, поворачиваясь к ней. – А ведь здесь места прекрасные и спокойные. Красивый пейзаж… Ты согласна со мной? Никто видела пейзаж, балюстраду, и их самих - со стороны. Зеленые камни в ее колье, зеленые листья тисов на холмах. Белое платье, белые припорошенные снегом крыши замка, и ее белое, мертвое лицо. – Да, ваше императорское величество. – В воздухе уже чувствуется весна. Я прав? – Да, ваше императорское величество. - снова пролепетала Никто, едва ли слыша собственный голос. - Хорошая баллада. - вдруг задумчиво произнес он. Никто не сразу поняла, что он имеет в виду. Она не слышала самой баллады, лишь далекое ее мелодичное эхо - все окружающие звуки доносились гулкими и искаженными, словно сквозь толстое стекло аквариума. – Хорошая, ваше императорское величество. «Я отвечаю, как надо. Я все делаю правильно. Цирилла все делает правильно». – Подними голову. Лицо у него именно такое, какое и должно быть у императора - резкое, точеное, с четко очерченными линиями и высокими скулами. У него угольные волосы и эбеновая броня, но самое темное в нем - глаза. Черные, как сама ночь. – У тебя есть какие-нибудь желания? - резко спросил он. — Жалобы? Просьбы? «Всего одна - пусть это закончится. Я стою на хлипком веревочном мосту, подвешенном над пропастью. Дороги на берег, откуда я пришла, больше нет - мост разрушен. Вперед идти некуда - там лишь густой туман и беспросветная мгла. Мне остается только стоять и ждать, стараясь не смотреть вниз». – Нет, ваше императорское величество. - Правда? Любопытно, однако. Ну, я ведь не могу приказать, чтобы они у тебя были. «Вы можете это закончить. Столкните меня в пропасть или отпустите». - Подними голову, как пристало принцессе. Надеюсь, Стелла обучила тебя хорошим манерам? - Да, ваше императорское величество. Свет вдруг приглушился, будто кто-то перевел стрелки часов к вечеру и погасил солнце. Все вокруг одернулось мутным, заболоченным туманом. Никто уже знала, что это значит - дальше последует пустота, а потом она откроет глаза где-то в другом месте. Этих воспоминаний у нее не будет. Она обрадовалась, приготовилась отдаться этому чувству, но сквозь пелену накатывающей мглы прорвался вопрос, который в мгновение выдернул ее в реальность. - Как тебя зовут? Она ощутила вкус пепла во рту. Какая-то часть сознания приказала ни за что не отвечать на этот вопрос. Стелла говорила, что худшее, что она может сделать — это перечить императору. Но чувство, охватившее ее, было сильнее Стеллы, сильнее императора, сильнее страха, и сильнее всего на свете. – Цирилла Фиона Элен Рианнон. – Твое настоящее имя? – Цирилла Фиона... – Не испытывай моего терпения. Имя! «Нет. Никогда. Это мое, и навсегда останется только моим. То, что неведомо, не может быть отнято и уничтожено». – Цирилла... - голос ее надломился словно веточка. — Фиона... – Достаточно, во имя Великого Солнца, — сказал он сквозь зубы. — Довольно. Черты лица его сделались еще резче, искаженные вспышкой ярости. Никто видела, как злоба кипит в нем, выжигает изнутри. — Успокойся, — вдруг сказал он тихо, почти мягко. — Чего ты боишься? Стыдишься собственного имени? Боишься его назвать? С ним связано что-то неприятное? Если я спрашиваю, то лишь потому, что хотел бы иметь возможность назвать тебя твоим истинным именем. Но для этого надо знать, как оно звучит. «Вы никогда не узнаете, как оно звучит. Для вас есть только четыре слова, выжженные во мне в той комнате с ржавым ведром». – Никак, — она поняла, что плачет: его лицо и все вокруг расплылось водянистыми пятнами. — Потому что это имя никакое, ваше императорское величество. Имя в самый раз для того, кто есть никто. До тех пор, пока я остаюсь Цириллой Фионой, я что-то значу... До тех пор, пока... Никто оказалась сильнее собственного голоса - он оборвался тонкой жемчужной нитью. Задыхаясь, она схватилась за шею и холодное золото колье обожгло кожу. – Знай, я ни в коей мере не причастен к твоему похищению, девочка. Ни в коей мере. Я не отдавал такого приказа. Меня обманули. - он помолчал немного и добавил с едкой горечью в голосе - Прости меня. Безумие - худшее из всех бед, что может послать человеку судьба, всё же настигло маленькую Никто. Другого объяснения нет - связь с реальностью разорвана и её уши теперь слышат то, что хотят слышать. Потому что императоры не извиняются перед безымянными подделками. Не оправдываются, не признают… - Я совершил ошибку. - голос его был более, чем реальным. - Конечно, я виновен в случившемся. Виновен. Но вот тебе мое слово: больше тебе ничто не грозит. Больше с тобой ничего плохого не случится. Никакой несправедливости, никакого унижения, никаких неприятностей. Ты не должна бояться. – Я не боюсь. — она резко вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза. Все вокруг сделалось таким чистым, прозрачным и осознанным. И она поняла, что и правда больше не боится. Поняла, что все увещевания Стеллы не имеют смысла, потому что они предназначались для Цириллы. Император и Никто молча смотрели друг на друга. Он вдруг отшатнулся. Отвел взгляд. – Проси у меня что хочешь. - тихо сказал он. Никто поняла, что он избегает ее взгляда. Подавила в себе желание улыбнуться и снова подняла глаза. Она чувствовала, как текут соленые слезы по щекам и скулам, как трескаются сосуды и розовеют белки ее глаз. – Проси что хочешь, – повторил он, и голос прозвучал почти человечно. – Я выполню любое твое желание. «Я победила» - подумала Никто, продолжая смотреть ему в глаза - «Теперь я точно все делаю правильно». – Проси у меня что хочешь, – повторил он в третий раз и Никто наконец опустила взгляд. – Благодарю вас, ваше императорское величество. Ваше императорское величество очень благородны, щедры. Если у меня и есть просьба... – Говори. «Я. Хочу. Домой. Но что теперь - мой дом? Выжженное Белым Пламенем пепелище, оставшееся тысячи миль и годы утерянных воспоминаний позади. Единственное место, которое я могла бы назвать домом…». – Я хотела бы остаться здесь. Здесь, в Дарн Роване. У госпожи Стеллы. Он выглядел таким уставшим. Холодным и далеким. — Я дал слово. И да будет все по твоему желанию. — Благодарю, ваше императорское величество. — Я дал слово. И сдержу его.***
- ...Он дал мне слово, - закончила Стелла. - И сдержит его. Ты в полной безопасности. Никто посмотрела в зеркало. Девочка в отражении широко улыбнулась и сладко пропела: - Разумеется, - в голосе ее звенели высокие, нехорошие нотки - Я в полной безопасности… Больше мне ничего не грозит! Больше со мной ничего плохого не случится! Никакой несправедливости, никакого унижения, никаких неприятностей! Я не должна бояться. Ведь императоры всегда держат свое слово, верно? Где-то с оглушительным скрежетом треснуло зеркало. В голове звенело битое стекло. Сквозь грязный вязкий туман Никто наблюдала, как ее одевают. Она пропустила сквозь пальцы золотую ткань - платье Цириллы. Коснулась алмазов в серебряных косах - волосы Цириллы. Золотые башни и мерцающие в утреннем солнце воды Альбы через час станут владениями Цириллы. Стелла Конгрев вывела ее из дворца в сопровождении полусотни гвардейцев. Воздух снаружи дрожал от жары. Никто подняла голову, чтобы рассмотреть небо, но мир снова оборвался и все погрузилось во тьму. *** Золотые лучи сочатся через огромные витражные стекла Собора и рассеиваются на расписном потолке. Солнечная пыль танцует в воздухе. Тонкие изогнутые лепестки падают на ее жемчужные плечи, на лица и головы собравшихся здесь черных теней, на алый бархат - ее путь до алтаря. На другом конце пути ее ждут жрец и император. Все это - декорации в темном сером театре, на сцене далекого чужого мира. Она сделала первый шаг - путешествие сквозь царство теней. Никто остановилась, вместе с ней остановилось и время. Застыли в воздухе лиловые лепестки, замерли прозрачные пылинки, оборвался на низкой ноте орган, и тысячи прикованных к ней взглядов перестали моргать. Происходящее откатилось прочь. Никто осталась один на один с девочкой в платье, сотканном из солнечных лучей. - Дальше пойдешь ты. Они все ждут тебя. - прошептала Никто глядя ей в спину, на расшитый драгоценными камнями шлейф. - Почему ты не можешь пойти? - оглянулась Цирилла Фиона Элен Рианнон. - Я устала. Я была сильной, но вся моя сила исчерпала себя. Я была смелой, но это ни к чему не привело. Я должна уйти, пока от меня хоть что-то осталось. - А что же будет с тобой? Как же ты? - Я? Цирилла кивнула. Никто ответила с печальной усмешкой: - «Я» — ничего не значит. Это просто буква.