Все еще достаточно

      Тьма мягкая и обволакивающая, словно пушистый пес, улегшийся на колени. Вязкая дымка, утягивающая сознание все глубже, стирающая и поглощающая. Пустота больше не ловит в капкан, не стягивает разум цепями, даруя размытые образы того, что не существовало. Того, что не могло воплотиться. Лепестки эфемерного ликориса потускнели и осыпались, оставляя после себя лишь едва заметный запах полевых цветов стоящих в пустой вазе.       Голову сдавливало, перед глазами метались яркие пятна, пытаясь осалить друг друга и стать чем-то большим. Ножом, занесенным над растерзанной плотью. Топором, готовым принять последний дар искрящегося аквамарина. Дождем, заливающим легкие и капающим рубиновыми слезами на инкрустированное золотом сердце.       Цветы, дождь, поля, горы. Слишком ярко, слишком неестественное. В необъятной, в привычном понимании, темноте легко повстречаться с призраками, так и новорящими утащить тебя глубже в свою кровавую пучину. Прошлое не прощает твоих ошибок.       Сквозь тяжелый, железистый запах пробивается полевая мята и полынь. Попытки ускользнуть подальше лишь приводят к очередной стене, края и конца которой не видно. Не чувствуется…       Мягкое касание — единственное, что способно вывести из оцепенения. Вороново оперение жесткое, неприятное, но лишь один поворот головы способен все исправить. Подставить щеку спасительному касанию. Закрыть глаза и понять… Что ничего не изменилось. Бездна разверзается лишь шире, а вороны — предвестники смерти.       Подойди ко мне поближе, дай коснуться оперенья, покажи то, чего никогда не было и никогда не будет.       Открытые глаза слепит холодная луна, заполняя собой все пространство вокруг. Шесть — слишком мало. Четыре — излишне много. Под рукой мшистое воспоминание останавливающее и…       — Тише…       Запах трав смешивается с запахом гари, усиливается и становится почти удушающим. Невыносимым. Резкое движение и по носу мажет мокрым, омерзительным воспоминанием… Голову больше не сдавливает. Сознание проясняется, а жесткие перья превращаются в теплые пальцы. Бездна нехотя собирается в плотный клубок, покоящийся в глубине разума до следующего раза. Запах трав совсем рядом, обволакивает и успокаивает. Мягкая вспышка не разгоняет тьму, но отгоняет сливающиеся пятна. На лицо падают мягкие волосы.       — Кровь… Но я не вижу, где открылись раны. Да и не должны были, столько лет прошло… — голос тихий и сонный. От него одного остатки тьмы бешено мечутся, пытаясь забиться поглубже в углы, чтобы их не заметили и не потравили, как тараканов на старой кухне.       Неловкие движения рукой. Одно, чтобы окончательно стянуть съехавшую повязку и отбросить ее куда-то вбок, второе — вслепую пошарить с другого бока в поисках говорящего. Тихий, уставший вздох почти на ухо. Теплая ладонь в руке. Свет.       — Ты же знаешь, как сильны призраки прошлого, Сугуру.       — Они мучают не того и не по той причине. На твоем месте, очевидно, должен быть я, Сатору.       — Для них ты — всегда на месте невинно убиенного руками ужасного шестиглазого монстра, покоящийся в росчерках кровавых цветов.       Мягкое движение вслепую по чужой щеке. Еще сильнее зажмуренные глаза, с едва заметной капелькой крови где-то в уголке. Сугуру видит. Сатору все еще может видеть.       Сонное, обеспокоенное лицо Сугуру. Мягкий свет лампы на тумбочке. Небольшой букет мяты и полыни в вазе. Крепкие объятия. Теплые, легкие и взаимные поцелуи по всему лицу. Призраки прошлого и любовь настоящего. Уродство и красота.       Шесть — может и много. Но четыре — все еще достаточно.