***
28 декабря, когда мадам де Божё с попустительства епископа Парижского проникла за ограду Клуатра, Клод категорически отказался предстать перед ней. И вместо того, чтобы хотя бы из любопытства взглянуть на одну из самых умных женщин королевства, он сердито покинул собор. Ему неважно было куда идти, главное подальше от того беззакония, что творилось на освящённой земле. Надо же! Впустить женщину в квартал монахов и каноников! Немыслимо на что иные не пойдут раболепия ради! Если бы Клод мог, то плюнул бы в лицо Луи де Бомону! Вместо этого пришлось удовольствоваться тем, чтобы плюнуть на потемневший от грязи снег под ногами. Слишком поздно архидьякон понял, что не выпил своей настойки! Но было уже поздно, он сегодня собирался заночевать в родительском доме, который следовало время от времени прогревать. Короткий декабрьский день подошёл к концу уже к четырём часам дня, поэтому Клод шёл в темноте, желая, чтобы своенравная принцесса сломала себе ногу, осматривая запретные для любой женщины владения Клуатра. Неужели эта женщина не могла хотя бы с утра появиться?! Возможно, сила архидьяконского проклятия была велика, потому что оно и правда поразило женщину, да только не ту. Проходя мимо кладбища Невинных Клод Фролло, увидел впереди себя женщину с козой. Внезапно незнакомка вскрикнула и упала на колени, её козочка заблеяла. Архидьякон узнавший голос цыганки, бросился к ней. В темноте можно было увидеть, что Эсмеральда плачет, держась за ногу. — Что случилось? — он присел рядом с ней на корточки. — С тобой всё хорошо, девушка? — Нога, — только и могла выговорить красавица, боль ослепила её, и она не видела, с кем говорит. — Позволь, — он прикоснулся к ножке и хотя цыганка всхлипывала, но его пальцы не обнаружили особых повреждений, однако вслух он произнёс следующее. — Боюсь, ты сломала ногу. — Как? — она вытерла слёзы ладонями. — Как же так? — Не бойся, я помогу тебе! — героически вызвался Клод. И не успела Джали сказать: «Ме», как архидьякон поднял девушку на руки и быстрым шагом понёс её по направлению к улице Тиршап. Козочка бежала за ним следом, Эсмеральда продолжала заливаться слезами. Для неё перелом ноги значил голод, остывший очаг, упрёки цыган. Когда она сможет вновь танцевать? Если кости будут долго срастаться, то ей придётся выйти замуж за одного из тех цыган, которые к ней сватались! А она не хотела! Не желала становиться вечно рожающей и злой. Ей ведь так хотелось жить! Настолько горе поглотило её, что она почти не замечала, как прижимается к какому-то незнакомому мужчине, который так резво куда-то уносит её. Очнулась она только перед порогом неизвестного дома и попыталась освободиться. — Отпустите меня! — сейчас к ней вернулась недоверчивость. — Кто вы? — Я священник, — Клод одной рукой, которая поддерживала колени красавицы, пытался открыть дверь. — Священник? — это несколько успокоило девушку, и она дала внести себя в дом, Джали заскочила следом. Дальше незнакомец посадил Эсмеральда на лавку, а сам принялся разводить огонь. Когда тот разгорелся достаточно, чтобы осветить усталое лицо и обширную лысину, цыганка про себя с облегчением вздохнула. Она узнала того смирного монаха, который с отсутствующим видом смотрел на её выступления. Вот сразу видно не от сего мира человек! Клод Фролло между тем сходил на второй этаж, откуда вернулся с бинтом, потом он вновь с озабоченным видом осматривал изящную ступню красавицы. Как он и полагал, перелома не было одно лишь растяжение. — Боюсь, дела обстоят скверно, — произнёс он, поглаживая пальцами прелестную смуглую ножку. — Ох! — Эсмеральда всхлипнула. — Как же я дальше буду жить?! Мне танцевать нужно, иначе я умру с голода, и моей козочке тоже нечего будет есть! Клод еле сдержался, чтобы не покрыть ножку поцелуями, затем он принялся бинтовать её. — А я смогу танцевать со сломанной ногой? — с надеждой спросила у него Эсмеральда. — Исключено, — Клод с сосредоточенным видом продолжал бинтовать ножку. — Даже более того, тебе нельзя никуда далеко ходить. — Но как же… — девушка на мгновение перестала плакать и посмотрела на него блестящими глазами. — Оставайся здесь, — выпалил архидьякон, не поднимая головы, чтобы она по его лицу не прочла истинные чувства. — Это дом моих родителей, здесь никто не живёт, я буду приходить и лечить тебя, — он сделал очередной оборот бинтом. — Ухаживать за тобой будет служанка. — Что за служанка? — не поняла плясунья. — Которую я найму, — архидьякон оторвал бинт и завязал концы. Теперь он посмотрел на девушку. — Мне кажется, я был послан тебе небесами, — скромно произнёс он. — Без моей помощи ты бы могла лишиться жизни, девушка, или ноги. Эсмеральда широко распахнула глаза, а ведь и в самом деле, она упала в темноте рядом с кладбищем, вдруг бы никто не услышал её криков о помощи? Что бы с ней стало? Хорошо, если бы подобрал отряд ночного дозора, а так бы замёрзла насмерть! Девушка вздохнула о своей горькой доле сироты, затем взглянула на священника. Он всё ещё сидел у её ног и как-то пристально смотрел на Эсмеральду. Она потупила взор. — Вы так добры, — девушка вздохнула. — Только нельзя ли сделать так, чтобы нога зажила быстрее. — Пара месяцев и всё срастётся, — пообещал священник поднимаясь. Эсмеральда взглянула на него и только сейчас поняла, насколько он был высок, она сглотнула. — Это слишком долго! Мне нужно танцевать! Священник отошёл к камину и встал там величественный и задумчивый. В отблесках пламени вырисовывался профиль с орлиным носом, настолько внушительный, что Эсмеральда внутренне затрепетала. Разве можно было спорить с таким человеком? — Простите, отец мой, — смирно произнесла она. — Молю вас, вылечите меня как можно быстрее! — Я подумаю над этим вопросом, — уклончиво ответил Клод Фролло. После этого он пояснил, что Эсмеральда может передвигаться, осторожно наступая на «сломанную» ногу, но большую часть времени должна будет проводить в постели. — Мне нужно предупредить моих друзей, — сказала девушка, когда поднималась по лестнице, опираясь на руку священника. Клод Фролло, державший в другой руке свечу, поджал губы. — Исключено, у меня есть основания опасаться того, что бродяги, узнай они в чьём доме ты находишься, попытаются меня обокрасть, — произнёс он спокойно. Эсмеральда про себя согласилась с этим, но вслух возразила. — Они бы не стали, просто они будут волноваться за меня. Архидьякон вздохнул. — И всё равно я не могу так рисковать, когда ты исцелишься, то сможешь всё им объяснить. — Вы думаете? — с сомнением в голосе спросила плясунья. — Уверен, — веско ответил он.***
Месяц Эсмеральда жила в приятном довольствии, никогда в жизни за ней так не ухаживали как за это время. Священник и правда нанял молчаливую работящую служанку, которая привела дом в порядок и готовила для Эсмеральды еду. Сам Клод Фролло приходил каждый вечер, давал ей какие-то отвары, осматривал ногу и обещал скорейшее выздоровление. На время Эсмеральда сменила пёстрый наряд цыганки на скромное платье, что принесла её служанка. Получив много свободного времени и возможность пожить немного в праздности, девушка расцвела. Красота её засияла даже ярче, чем когда она плясала, а кожа заметно побелела. Постепенно комната, в которой она обитала, обросла вещами, всё та же молчаливая служанка принесла ещё пару платьев, две нижние рубашки, зеркало на ножке, частый гребень и масло для причёсывания. Эсмеральда удивлялась такой заботе со стороны священника, но, судя по всему, он был просто очень хорошим человеком. По вечерам после осмотра и лечения они разговаривали и ей нравилось его слушать, обычно в такие минуты Эсмеральда гладила Джали. Приятное, конечно, житьё, но всё же ей не хватало солнца, которое пока могла видеть только в щель в оконном полотне. Так, что как бы Эсмеральде хорошо ни жилось, душа её стремилась к свободе. Об этом плясунья и поведала архидьякону в один вечер в начале февраля. — Когда же моя нога излечится? — немного капризно спросила цыганка, поглаживая по спине отъевшую бока Джали. — Я уже могу ходить без боли, может быть уже всё? — Хм, — архидьякон слегка покраснел, он сидел за столом, когда цыганка с козой расположились на коврике у камина. — Это обманчивая крепость, — процедил он наконец. Девушка вздохнула, чёрные косы, как две толстые змеи сползали по спине. Пламя золотило кожу красавицы, вновь делая её похожей на кожу андалузки. Архидьякон с тревогой подумал, что не успел изготовить новую настойку, и сегодня обходится собственными силами. А они были ничтожны перед красотой цыганки. Клод Фролло сглотнул и уставился на столешницу. — На самом деле, девушка, — заговорил он глухим голосом и Эсмеральда подняла на него удивлённый взгляд. — Твоё исцеление осложняется, тем, что я сам болен. — Ох, — сердобольная девушка поднялась на лёгкие ноги и подошла к священнику. — Бедный отец Клод! Я давно заметила, что вам недужится. — Разве? — пересохшими губами спросил священник, переводя взгляд на неё. Она встала так некстати рядом, что его чуткие ноздри могли уловить волнующий запах слабого пота и сандалового масла, исходящий от её волос. Эсмеральда после недолгого колебания с участием положила руку на окаменевшее плечо архидьякона. «Погиб», — пронеслось в голове у Клода. Дальше плясунья взяла его лицо в руки и заставила запрокинуть голову. — Да, у вас такие тени под глазами, что при желании них можно было бы укрыться в жару! — воскликнула цыганка. — И морщины как будто стали глубже, и вы очень похудели, только одни глаза и остались. И волос всё меньше… Она с простодушной сердечностью перечисляла все его недостатки, отчего архидьякон чувствовал себя всё более старым. Весна никогда не поймёт осень! То, что вызывало у красавицы брезгливое сочувствие, было продуктом многих бессонных ночей и истерзанных подушек! Да, разве скажешь ей об этом. — Что же с вами? — Эсмеральда убрала руки от его лица и внезапно погладила его по лысой макушке. — Есть ли лекарство? Священник вздрогнул от этой ласки и отстранился, в страхе глядя на юную прелестницу. Неужели она не понимает, что каждое её прикосновение как огнём обжигает его? — Об этом стыдно говорить, — Клод спрятал лицо в ладонях, и Эсмеральда испугалась, что он может заплакать. — Это как проказа, только разъедает она мою душу, а не тело. — Да что же за болезнь такая! — возмутилась цыганка и вновь коснулась его плеча. — Не плачьте, поведайте мне. И он понял, что всё безнадёжно. Такая чистая девушка даже слушать его не станет! Она успела рассказать ему про свой талисман и про то, как она надеется встретиться со своими родителями. Ему прекрасно было известно, что Эсмеральда хранила невинность и, конечно же, она не станет жертвовать собой ради него. Его молчание встревожило девушку, как жаль, что такой хороший священник страдает! Она ещё некоторое время допытывалась, что за болезнь его поразила, но Клод Фролло хранил молчание. «Бедный», — подумала Эсмеральда. За это время она смогла к нему привязаться, не любовь, нет, но глубокая признательность. И сейчас, когда он так мучился, ей было нестерпимо. А вдруг несчастный умирает? Бледность разлитая по его лицу и нервное подёргивание лица вызывали тревогу. Такой несчастный, всю жизнь на брата и воспитанника положил, к тому же никогда не знал женской ласки… Ему вроде не положено, но как говорил монах-расстрига во Дворе чудес: «собаке ласка любезна, а монаху так необходима!» Вздохнув Эсмеральда удивила архидьякона, когда сняла свою ладанку и положила её на стол. — Несчастный вы человек, — произнесла она с глубоким сочувствием и, взяв его за руку немного, прихрамывая повела наверх. Джали проблеяла что-то хозяйке, но та не обернулась, тогда козочка отправилась на кухню, где вдоволь пожевала очистков. Когда на следующее утро пришла молчаливая служанка, она обнаружила крайне довольную козочку, спящей под лавкой.***
Наверху не зажигая света Эсмеральда, усадила Клода на кровать, а сама начала раздеваться. Всё равно долго она не сможет сопротивляться своей судьбе, когда-нибудь её подкараулит кто-то из господ, или затащит в своё логово один из бродяг. Не настолько Эсмеральда была глупа, чтобы всерьёз думать, будто талисман способен вернуть ей мать, или чтобы верить, будто живя с волками, можно избежать их зубов. Это был вопрос времени, когда какой-нибудь мужчина заявит на неё права, так пусть же всё случится по её воли, с милым, болеющим священником. Оставшись в одной повязке на ноге, девушка приблизилась к кровати, где, умирая от страха и желания, ждал её Клод. Дальше Эсмеральда помогла ему снять одежду и, коснувшись его обнажённой кожи с удивлением, обнаружила, что та была гладкой. Ей почему-то казалось, что мужская кожа должна быть огрубевшей и шероховатой на ощупь. А тут скользящая гладкость, даже волосы на его груди и руках оказались мягкими. Эсмеральда лёгким толчком показала Клоду лечь на спину, сама она быстро подбежала к шкафу, где хранились сложенные стопками одеяла, девушка взяла одно и вернулась с ним. Сама она успела замёрзнуть, поэтому, набросив на них обоих одеяло, девушка легла к нему на грудь. Некоторое время она прислушивалась к его сердцебиению и удивлялась тому, что он лежит неподвижно словно оцепенев. — Я не нравлюсь тебе? — спросила она тихо, но ответа не последовало. Клод смог стряхнуть с себя оторопь, он обвил руками тонкий стан своей красавицы и прижал её тёплую и гибкую к себе. Внутренняя дрожь сотрясла его, он чувствовал, как его груди коснулись её нежные и пышные груди, а её лёгкое сладкое дыхание смешалось с его собственными прерывистыми от желания вздохами. Он поднял голову и поцеловал её, поцелуем робким, так благочестивый паломник прикладывается устами к драгоценной святыне. Она пробовала отвечать на поцелуй и эти неуверенные шевеления губ, отзывались в нём почти животным восторгом. Клод опустил правую руку к округлым ягодицам и вначале огладил их, ощущая шелковистость кожи и упругость юной плоти, затем он сжал поочерёдно каждую щёчку. Левая рука прижимала спину девушки, так чтобы длился этот их первый, почти невинный поцелуй. Плоть же его восстала и мучительно упёрлась девушке во внутреннюю часть бедра. Она почувствовала это и инстинктивно постаралась отодвинуться, для чего поднялась немного вверх. Губы их разомкнулись, но лишь для того, чтобы восхищённый священник почувствовал на лице своём прикосновение её крепких полных грудей. В следующее мгновение девушка шумно вздохнула, когда он взял эти два холмика в руки, а затем обхватил губами твёрдый сосок. Эсмеральда не понимала, что с ней происходит, она как будто разом ослабела, пока его губы и язык поочерёдно ласкали её сосцы. Внизу живота возникло томление, нараставшее тем сильнее, чем отзывчивее была плоть. Она подумала о том, что человек в моменты страсти местами превращается в дерево. Разве не горячий и твёрдый побег, выросший в мезножье Клода её так, напугал? То было подобие толстой ветви слепо ищущее лазейку, через которую смогло бы соединиться с ней. А быть может, это и не ветвь, но корень, который жаждет напиться влаги? Внезапно она поняла, что между бедёр у неё сделалось горячо и мокро, видимо, мужской корень почуял это. Эсмеральда вскрикнула, когда КЛод резко перевернулся вместе с ней, подминая её под себя, придавливая тяжестью своего крупного тела. Теперь её лицо оказалось на уровне его ключиц. Ноги сами разошлись в стороны, и вот она ощутила, как его тайный член упёрся в то место, из которого проистекала её женская влага. Эсмеральда напряглась, не желая впускать в себя чужака. — Я люблю тебя, — прошептал он в темноте, и её обдало теплом его дыхания. Одеяло соскользнуло с них, но Клод не чувствовал холода, все ощущения свелись к борьбе, которую вели их тела внизу. Он нащупал срамным удом вход в её лоно, такое напряжённое и неподатливое. И хотя кровь бушевавшая в его жилах стучала настырным требованием продолжить вторжение, сделать его как можно более резким, ему удалось сдержать этот дикий, первобытный призыв. Поколения мужчин жаждали всеми возможными способами пронзать: оленя копьём, врага мечом, а женщину собственным срамным удом. И сейчас он ощущал в себе это властное желание, утвердить право сильного, право мужчины. Но то, как её плоть была пугливо напряжена, по частому боязливому дыханию и по мерцавшим в темноте большим глазам, Клод прочёл призыв к пощаде. Тогда шумно вздохнув он отстранился от неё, но лишь настолько, чтобы вздыбленный член перестал упираться в её устьице. Она немного расслабилась, когда он принялся вновь целовать и осторожно касаться её. Губы, длинная шея, изящные плечи, восхитительная грудь, каждый дюйм дивного тела осыпался ласками. Эсмеральда закрыла глаза, прислушиваясь к себе, она гладила его спину и голову, думая о том, что может быть любовь это не так больно и страшно, как об этом рассказывали её цыганские подруги. Расслабленная, потерявшая бдительность, она не сразу поняла, что таинственный мужской корень вновь начал своё вторжение, погружаясь в её тело. Последующая вспышка боли вернула девушку в действительности, она закричала, а затем прикусила губу. Теперь Эсмеральда поняла, что мужчине недостаточно просто войти в неё, ему требовалось повторять это вновь и вновь, погружая и вынимая ту часть себя, что делала его похожим на растение. Она застонала, мечтая только о том, чтобы это поскорее закончилось, чтобы он покинул её тело навсегда и перестал причинять боль. И вскоре он вонзился в неё в последний раз, притих, и она почувствовала, сокращения внутри себя таинственной мышцы. Потом девушка плакала на его груди, а он твердил, как сильно её любит и что она осчастливила его. Под утро они вновь повторили и в этот раз боль уже не была такой острой. За непривычными ощущениями стало проглядывать нечто новое, то, что можно было назвать предвестником удовольствия. Под конец Эсмеральда почувствовала, что возможно согласилась бы повторить это. Клода Фролло совершенно ошеломила эта ночь, он даже представить не мог, что всё может быть настолько хорошо. Наутро он покинул Эсмеральду до прихода служанки и пообещал прийти ночью. Теперь направляясь в собор, он думал о том, что человек лишь игрушка в руках судьбы и исцеление на которое он так уповал, не наступило. Днём он занимался привычными делами, сверял полученные их приходов отчёты, выслушивал каноников. Часть времени архидьякон проспал, прямо в алхимической келье, упав лицом на раскрытые манускрипты, что были разложены на столе. А вечером он покинул собор и направился к ней, своей единственной возлюбленной. Этой ночью Клод тщательно закрыл ставни, ему хотелось провернуть всё то, что ему открылось прошлой ночью при свете светильника. Так ему открылось совершенство её наготы, более ослепительного и прекрасного зрелища сложно было вообразить. Он с благоговением гладил длинные ноги, поджарый животик, красивую грудь. Эсмеральда лежала закрыв глаза как разомлевшая кошка, а ему только и хотелось, что провести вечность подле неё. Когда она открыла глаза, то решилась посмотреть на то, что прошлой ночью принимала то за ветку, то за корень. Это оказалось нечто похожее на палку, которое на ощупь оказалось покрыто бархатистой кожицей. Клод дал её вволю рассматривать и дразнить себя, пока терпеть не стало сил. И вновь он оказался сверху и вошёл в тесное лоно. На этот раз девушка, по всей видимости, тоже получила свою долю удовольствия, в какой-то миг она принялась издавать стоны, а лоне накопилось столько влаги, что она в изобилии сочилась, облегчая ему движение. В последующие дни они испробовали различные способы любви. Клод брал её сзади на манер животных, и лёжа на боку, заставив прогнуться в пояснице. Его поцелуи коснулись срамных губ, и он отведал нектар её женственности, под музыку почти кошачьих стонов. Она научилась скакать на нём верхом как на коне, и это внесло ещё больше разнообразия в любовные игры. Эта жажда друг друга, становилась день ото дня сильнее и прервалась лишь с моментом прихода женской немочи. Только тогда, когда воздержание, прояснило им разум они смогли подумать и понять, что же с ними произошло. Архидьякон бы отдал всё что угодно за её согласие остаться с ним, но Эсмеральда сообщила ему, что хотела бы вернуться во Двор чудес. — Я благодарна вам за лечение и за… — она опустила глаза, затем вновь подняла их и твёрдо посмотрела на него. — Но я люблю свободу, мне нужно уйти, — когда он попытался уговорить её передумать, девушка лишь покачала головой. — Каждый хорош на своём месте, вы в соборе, а я на площади танцуя. Тогда он смирился, только уговорил её взять двадцать золотых и все те безделушки, которые были куплены для неё. Эсмеральда и Джали оставили дом на улице Тиршап в начале марта. Молчаливая служанка, которую звали Жакета, горько плакала, прощаясь с упитанной козочкой. Клод не стал рассчитывать женщину, он попросил её и дальше приходить и поддерживать в доме жилой вид, сам же архидьякон твёрдо решил больше не возвращаться сюда. Во Дворе чудес Эсмеральду встретили с ликованием, она объяснила, что сломала ногу и два месяца её выхаживали монахини. Король Алтынный и цыганский герцог милостиво приняли два золотых, которые по словам девушки ей вручила одна графиня из сострадания. Цыганка радовалась возвращению к привычной жизни, но всё же что-то в ней изменилось. Она вернулась к танцам, но во время выступлений тщетно высматривала в толпе своего монаха, он не появлялся. Во Дворе чудес всё больше стало раздражать Эсмеральду, ей претила грубость бродяг, ужимки проституток и крикливость цыган. С каждым днём она находила новые поводы для недовольства, которое пока не высказывала. Цыгане поделились с ней планами покинуть Париж в середине лета и откочевать ближе к Турени. К тому же начались вновь разговоры, что ей следует выйти замуж, а не ходить одной. Иногда Эсмеральда специально задерживалась на Соборной площади, чтобы подкараулить Клода, но тот так и не появлялся. По ночам она плакала, так как запуталась и не могла понять себя. И так бы Эсмеральда продолжила мучиться, пока однажды не обнаружила себя и Джали на пороге дома на улице Тиршап. Открыла Жакета и обрадованная встрече с козочкой пустила их обеих в дом. На следующий день Эсмеральда взяла с собой свёрток с вещами и навсегда покинула Двор чудес ни с кем не попрощавшись. Теперь она каждый вечер ждала прихода Клода, но тот даже не догадывался, какой подарок его ждёт. Так бы это и длилось, не вмешайся Жакета, однажды утром она пришла в собор Нотр-Дам и еле-как, разыскав архидьякона, сообщила ему, что Эсмеральда вернулась. Поэтому, когда вечером взволнованный архидьякон вошёл в родительский дом, там его и правда ожидала Эсмеральда. Девушка бросилась к нему в объятья и замерла, прижавшись к его груди. — Я люблю тебя, — тихо произнесла она, и жар её дыхания коснулся его сердца.