Еще разок?

— Х-о-одзуки-и-и, — тянет Хакутаку и наклоняется, чтобы насадиться ртом на рог Хозуки, облизать его со слюнявым причмокиванием. Хакутаку под чем-то. Они оба под чем-то — понимает Ходзуки, пытаясь оттолкнуть Хакутаку. Но как его оттолкнешь, когда Ходзуки сидит, привалившись к изголовью кровати, его руки сжимают бока Хакутаку, придавленные глаза пищат и щекотно шевелят ресницами, поднятые колени сминают мягкие шипы-наросты на позвоночнике Хакутаку, и все это: руки, глаза, шипы – плавно движется вверх-вниз, и член Ходзуки то внутри, то почти весь снаружи, потому что у Хакутаку не бедра, а гидравлический пресс. — Х-о-одзуки-и-и, — стонет Хакутаку, откидывая голову, сережка болтается, и Ходзуки дергает его на себя, прижимая к груди, и наконец ловит красный шелк зубами, тянет. Хакутаку снова стонет, и Ходзуки думает, что ему не хочется его ударить. Это странно, но почему — Ходзуки не помнит. Член Хакутаку, без глаз, но с небольшими наростами — отражением шипов на спине, зажат между животами, и Ходзуки протискивает руку, чтобы сжать его, а Хакутаку смеется: — Укусит! Ходзуки не отдергивает руку, но разом вспоминает, почему стоило бы дотянуться до палицы и врезать этому невыносимому ублюдку, недоразумению, отравляющему ему жизнь день за днем, этому… Ходзуки не отпускает член, чувствуя, как наросты толкаются в ладонь, вытягиваясь — и, может, это и есть главный секрет Хакутаку, поэтому женщины… Ходзуки невольно представляет, как эти наросты ощущались бы внутри, а потом снова вспоминает про палицу, дергается, и этого достаточно, чтобы Хакутаку закричал, сжимаясь внутри, и Ходзуки… нет, конечно, он не издавал недостойных звуков… Наверное, потому что какие могут быть звуки, когда сияющий пик — это буквальное понятие, и они оба насажены на этот пик, возносящийся над всеми мирами, а Хакутаку насажен еще и на член Ходзуки, извергающийся внутрь, а член Хакутаку фонтаном изливает семя, пахнущее персиковым цветом, а реальность вокруг осыпается лепестками, и в каждом зеркальном лепестке они — вцепившиеся друг в друга. Их глаза закрыты, но у Хакутаку никогда не бывает так, чтобы все глаза были закрыты, и Ходзуки почему-то видит его глазами, и это даже не странно. Странно то, что они продолжают лежать в постели — Хакутаку приподнялся на локте и рассматривает Хозуки шалыми глазищами. Двумя. Остальные закрыты. — Ублюдок, — говорит Ходзуки. — Кретин, — немедленно отзывается Хакутаку. — Недоразумение. — Ебанат. — Нет такого слова. — Есть. Ты просто давно не выходил к людям. — Тупица. — А… — говорит Хакутаку, и Ходзуки сует ему в рот два пальца. — Еще разок? — спрашивает он. — М-м-м-м, — соглашается Хакутаку.