Нежность, выраженная касаниями

Тонкие пальцы в мелких ожогах от капель реактивов скользят по сухой, как пергамент, неестественно золотистой коже, будто бы чуть мерцающей даже в дрожащем, неверном свете пляшущего в камине огня. Босая стопа устойчиво и спокойно стоит на колене, затянутом темной мягкой тканью штанов и прикрытом полой мантии, украшенной по краю поочередно вышитыми черным шелком серпами лун и золотыми рунами. Умелые руки бережно гладят узкую жилистую лодыжку, осторожно растирают по золотой коже травяную мазь. Разминают тонкие уставшие мышцы, медленно от стопы поднимаясь к колену. Пахнет холодом и травами. Пальцы с легким нажатием синхронно выписывают какие-то спиральные симметричные рисунки, сжимают и гладят икроножную напряженную мышцу, расслабляют постепенно. С золотой кожей они контрастируют ярко. — Завтра, значит, будет дождь, nyar Shalafai? — вопрошает буднично эльф, набирая на ладони еще немного мази и продолжая оглаживать и проминать закостеневшие от усталости мышцы и связки, заставляя их медленно расслабляться. Он уже дошел почти до колена. Маджере сидит в кресле только в нательной длинной рубахе да бриджах, положив одну — уже обтертую отваром после специальной ванной и размятую — ногу на подставленное плечо ученика и поставив вторую на его колено. Смотрит сверху вниз на преклоненного эльфа перед собой и едва заметно усмехается. — Да. Завтра пойдет дождь. Вы идете в город? Даламар кивает, с мягким сосредоточенно оглаживая обтянутую кожей коленную чашечку тонкими пальцами и основанием ладони. — Не забудьте непромокаемые плащи, — сухо роняет Маджере. — Вы, эльфы, конечно, устойчивы к заболеваниям, но сейчас у Гриаэля высокие нагрузки. От усталости иммунитет снижается. — Я знаю, nyar Shalori, — посмеивается, поднимая взгляд на учителя, Даламар. Гладит тонкий шрам чуть выше колена, легко касается губами. — Мой бог… — Ну тебя, — Рэйстлин каркающе, хрипло смеется, легко подталкивает ученика пяткой уже обработанной до конца ноги в плечо. Даламар чуть опускает кончики ушей виновато, но взгляд у него при этом такой хитрый, что старший маг не обманывается. Тем более, что тонкие и прохладные губы эльфа снова и снова касаются почти благоговейно его кожи — колена, впадинки возле кости, чуть ниже, ниже. — Если увидит твой сын, объясняться будешь сам, — сухо, спокойно роняет маг. Это останавливает — смущает — Арджента-старшего. Тот мягко снимает с себя ноги учителя, касаясь кончиками пальцев и оценивая, кивает сам себе — кожа пропиталась мазью, чуть нагрелась от ледяной до приемлемо и привычно прохладной, а мышцы расслаблены. То, что нужно — от неприятной тянущей и тяжелой боли в ногах перед дождливыми днями Рэйстлину долго не помогали ни травы, ни заклинания, пока Даламар не вспомнил про то, что когда-то учился, как правильно разминать мышцы воинам после тяжелых тренировок. С тех пор он регулярно проворачивал это, совмещая со знаниями о лечебных травах. В особо неудачные дни ноют не только ноги болезненного старшего мага, а от долгого сидения за книгами начинают болеть сутулая спина, кривые плечи и тонкая шея… Эльф поднимается, отряхивая колени, подтаскивает ногой деревянный стул, оставшийся чуть поодаль, почти вплотную к креслу, поворачивает его резной спинкой к учителю — садится лицом. И нежно, аккуратно, словно величайшую драгоценность на всем Кринне, берет в руки чужую ладонь. Подносит к губам, разворачивая внутренней стороной вверх, целует прямо в середину. Чуть отстраняет. Пальцы скользят по золотой коже, вновь аккуратно втирая охлаждающую травяную мазь. Каждую фалангу, каждый сустав нежно изласкивают, с какой-то странной, неуловимой нотой то ли эротизма, то ли платонического восхищения. Рэйстлин прикрывает глаза. Захоти Даламар, и он мог бы сломать эти руки легко и быстро — и так, что это навсегда перекрыло бы Черному Архимагу доступ к заклинаниям, требующим жестов… то есть почти ко всем. Но почему-то уже нет бывшей некогда между ними такой прочной и высокой стены подозрений, даже остатков ее, о которые легко было бы споткнуться. Есть только чистое и не замутненное глупостями вроде наивной веры знание: этого не случится. Даламар никогда не предаст его. Никогда впредь не совершит ничего, что может навредить учителю. Нет. Shalafai. Shalori. Искусные руки разминают пальцы и снимают ноющую боль, словно вытягивают ее из суставов. Уходит напряжение и усталость. А взгляд у Темного Эльфа — абсолютно восхищенный и нежный, но с приятной долей ехидства. Такого… чуточку звериного, похожего на усмешку домашнего серого грызуна, которых приручают некоторые эксцентричные наемники и маги, ехидства, по-своему очаровательного… но опасного. Рэйстлин знает, как опасен может быть его ученик. Смертельно опасен, жестоко, хитро — в конце концов, он черный маг, второй по силе и должен будет стать и по знаниям, когда усвоит все, что передает ему учитель. Рэйстлин знает, насколько Сын Ночи силен и смертоносен — не воин, но ловкий и умелый чародей. Но так же точно знает, что никогда — для него. Эти руки, что даруют больному телу расслабление и покой, никогда не разобьют, не выронят случайно его хрупкое, властолюбивое доверие. Не подведут. Маг поднимает тяжело с подлокотника вторую ладонь и взъерошивает чужие черные волосы. — Когда закончишь — подогреешь вино? — то ли спрашивает, то ли утверждает он. Даламар кивает легко. — С удовольствием, Shalori. Вам не помешает. Добавить специй? Становится холодно, и ваше тело может отреагировать на смену погоды. — Думаю, лишним не будет. Бережные пальцы разминают мышцы под тонкой золотой кожей уже чуть выше локтевого сгиба. Оглаживают выступы костей в суставе. Втирают остро пахнущую холодом мазь. Наконец, соскальзывают по руке вниз, вновь сжимают мягко ладонь. Эльф склоняется к руке и трется кончиком носа о выступающие костяшки, едва не урча. Снова коротко целует ладонь, в этот раз с тыльной стороны — и опускает на подлокотник. — Лучше? — спокойно и тихо вопрошает он. Не обеспокоенно, не тревожно, без страха и даже сочувствия, зато с долей отчетливого любопытства — словно просто уточняет, и без того зная верный ответ, но все же нуждаясь в подтверждении от учителя. И Рэйстлин кивает ему. Суставы и уставшие мышцы почти не болят, лишь чуть ноют — и после выламывающей, выкручивающей их боли, навещавшей Мага всего пару лет назад беспощадным наказанием перед любой сменой погоды, это тянущее ощущение не просто терпимо, а почти блаженно. Эльф беззвучно и гибко поднимается со стула, вновь ехидно улыбаясь, с этой хитринкой своей, прячущейся в прищуре глаз — и, поклонившись, удаляется — в сторону, очевидно, кухни, чтобы забрать вино, хлеб и посуду. Когда он возвращается с деревянным подносом на ладони и бутылкой вина подмышкой, Маджере уже чуть дремлет. Но дремлет чутко — всего лишь укорачивая ожидание, потому как глаза открывает сразу же, как ученик подвешивает на крючок в камине держатель для небольшой тяжелой кастрюльки, закопченной с двух боков и дна, наливает в нее вино и в держателе закрепляет. Огонь невысокий, и до металла не достает, да и руки не задевает — но греет хорошо, и комнату, и вино. Специями начинает пахнуть через несколько минут, а потом эльф вкладывает в ладони учителя глиняную чашу, парящую и ароматную из-за содержимого. На миг задерживает пальцы на чужих ладонях — и порывисто, легко, целомудренно касается губами полузанавешенного седыми волосами высокого лба. И тут же змеиным движением ускользает с легким смехом от вскинутой ладони, позволяя ей лишь скользнуть по телу и ученической мантии, прикладывает палец к губам и шепчет, улыбаясь: — Если увидит мой сын — объяснять будете сами. Рэйстлин коротко кашляет-смеется, пряча усмешку за краем чаши. Вернуть его же слова в нужный момент — хороший ход. Но он знает, что в какой-то момент этой тихой и спокойной ранней ночи Даламар все равно окажется у него на коленях или возле, свернувшись кошачьим клубком. Если сейчас остроухий хочет поиграть в недотрогу, то почему нет?.. Эльф усаживается во второе кресло, чуть дальше от камина, но все равно рядом, берет в руки книгу — одну из тех, что всегда лежат в гостевой приемной, которую они успешно за год переустроили в «семейную гостиную». И — Маг знает — на какое-то время пропадает. Впрочем, пока ему и так в целом неплохо. Ушедшая боль, горячее вино, треск камина и шорох страниц. Так спокойно.