Сборник AU и кинков по любимым Гомесу и Мортише

Гомес уехал. Мортиша ворочалась на их общем ложе, пытаясь найти удобное положение и согреть свои ноги. Она была ужасной мерзлячкой и не могла обойтись без своей печки — Гомеса. Но даже для таких обстоятельств, в комнате, в постели было чересчур холодно. Она с головы до ног закуталась в одеяло, сжимая темно-серые сатиновые простыни, стараясь не дрожать. Гомес улетел в Германию, утром, когда она была занята тем, что посещала свою сестру в Сан-Франциско, она должна была вернуться завтра, но хотела сделать неприятный сюрприз, а Гомеса не было. Она была разочарована. Они поговорили с Гомесом по телефону, и он сказал, что приедет через два дня. Она ужасно по нему соскучилась. Они не виделись уже четвертые сутки. Мортиша раздражённо встала со своего теплого местечка, желая узнать, откуда дует этот противный сквозняк, пробирающий до костей. Осмотрев окна, она заметила, что боковое, от их кровати, окно, приоткрыто, впуская в комнату морозный январский ветер. Цокнув, она, не вылезая из своего одеяла, приблизилась к ставням, проклиная своего вечногорячего мужа, который, казалось, заключил в себе солнце, дрова, огонь, крематорий, несколько зажигалок, два костра и печь. Она обернулась, желая снова оказаться в своей кровати, когда внезапно откуда-то донёсся звук летающих стервятников. Осознав, что это из-под кровати, и звенит телефон, которым пользуется Гомес, она села на колени рядом с его стороной, и подняв балдахин, вытащила красный аппарат. Она подняла трубку, желая сперва выслушать, и после, если она захочет, ответить. С той стороны телефона тоже молчали, и Мортиша поняла, что звонил Гомес, другим почему-то нужно было сразу начать нервно тараторить.       — Ужасная ночь, Гомес. — тепло поздоровалась Мортиша.       — Ужаснейшее утро, Querida! — радостно ответил Гомес, точно улыбаясь, как и всегда, когда она желала ему ужасной ночи, утра и обеда.       — Ты уже проснулся, mon amour? — нежно спросила Мортиша, ложась на кровать, чувствуя, как её сердце разливается теплом лишь от одного голоса мужа, подкрепленного развязным акцентом.       — Да, и проделал все утренние процедуры. — гордо ответил Гомес, сладко жмурясь на своей кровати в отели. — А ты все ещё не спишь? Или я тебя разбудил? Голос Гомеса немного потух, когда он осознал, что мог нарушить её покой.       — Нет, дорогой, не разбудил, я под одеялом, только вот, не могла уснуть. — она закрыла глаза, поставив нижнюю часть стационарного телефона на застеленную часть кровати. Она риторически спросила, — Интересно, какой усатый мужчина, любящий сигары и свою жену, оставил окно открытым?       — А ты много усатых, любящих сигары и своих жен, мужчин знаешь? — он саркастично протянул, растягивая слова. — И я открыл окно чтобы проветрить спальню, кажется, я забыл упомянуть Ларчу закрыть его. Послышался робкий голос с динамика. Она ласково погладила пальцем телефон, словно лаская самого Гомеса.       — Думаю, троих. — Мортиша сама была в удивлении, насколько младшие Аддамсы похожи и не менялись даже сквозь поколения.       — Троих? — ошеломленно переспросил Гомес, Мортиша дала бы руку на отсечение, что Гомес, при этом, вытаращил свои гигантские глаза. — Я первый, Пьюберт второй, а кто третий, позволь мне узнать, cara mia. Мортиша, хоть Гомес и не видел, но точно почувствовал бы, закусила указательный палец я притворяясь, что обдумывает вопрос, и улыбаясь продолжила диалог.       — Некто, кого в народе именуют Сальваторе Аддамс, Аддамс-старший, патриархат Аддамс, и далее по списку. — она рассмеялась услышав, что Гомес начал смеяться.       — Вспомнила, ты, конечно, старого черта, перевернись он в гробу. — тихо и хрипло рассмеялся Гомес, видимо прошлой ночью пивший алкоголь. Мортиша почувствовала, как в животе прокалывают гарпуном стенки; почувствовала себя немного возбуждённой, она сильно скучала по своему Гомесу.       — Mon cher, скажи слово «Гроб» ещё раз, меня это так возбуждает. — промурлыкала Мортиша, легко проходясь рукой по своему телу, как сделал бы это Гомес. Сперва губы, после укус в шею, она тонко сжала кожу шеи между двумя пальцами, переход к груди и долгие манипуляции с округлыми красными сосками, она сжала каждую бусинку, тря её до тех пор, пока не придет блаженная боль, смочила указательный палец и распределила слюну по соску, рисуя круги. Она почти забылась, прижимая одной рукой телефон к голове, а второй творя прелюдию, хотя для полноценной кульминации ей не хватит её милого мужа.       — Мне продолжать повторять «Гроб», или ты дашь более существенное задание, Тиш? — учтиво поинтересовался её милый муж, тем временем.       — Гомес, mon amour, я скучаю по тебе и по твоему члену, который хорошенько бы меня baisée. — она захныкала, отчаянно нуждаясь в своем муже и его ласке.       — Тиш! — горячо и страстно рявкнул Гомес, учащенно дыша, — Это французский! Я готов прилететь в США, только чтобы удовлетворить все твои желания!       — Да, mon sauvage, я тоже по тебе тоскую. — она мягко провибрировала в трубку, — Ты сейчас где?       — Я в своем номере, на кровати, и у меня есть около получаса, прежде чем мне нужно будет выехать на встречу. — объяснил Гомес, кряхтя в динамик.       — Mon amour, сними свой четырехслойный костюм и коснись себя, ради меня. — приказала Мортиша, уже слыша шуршание одежды мужа. На ней было меньше одежды, поэтому, она, быстро сняв с себя бархатный халат, который принадлежал Гомесу, но он был рад ей уступить его в особо холодные и одинокие дни, приподняла короткий низ своего лёгкого черного платья для сна, и запустила свои ловкие пальцы между бедер.       — Я готов, Тиш! — в трубке раздался взволнованный голос Гомеса.       — Ты тверд? — она спросила, нарочито оценивающе.       — Один твой мерзкий голос приводит меня и мое бельё в тесное взаимодействие. — протяжно протянул Гомес, готовый петь оды её голосу, — Голос любимой женщины-какой же он красивый, Приворожила им как мальчика меня, Немного строгий он, немножечко игривый, Но без него теперь не проживу и дня. Мортиша растроганно протянула его имя:       — Гомес. — она коснулась клитора пальцами, тря их о свои гениталии, слушая, его голос мягкий, хриплый и медленно-сладкий словно патока. Словно кровь в уста, словно боль в очах, шрамы на деснице и шуйце…       — Мортиша, я чувствую, как ты трогаешь себя. Я хотел бы тебя попробовать. — жалобно захныкал Гомес, желая чтобы его рот заполнился ее вкусной слизью, из которой он уже состоял на 80%, её выделения уже стали его пищей и частью его тела. Под тихое кряхтение она гладила себя, то проникая, то выходя и размазывая свою слизь по своим бёдрам, пока Гомес шептал ей на ухо, иногда смешивая испанский с английским.       — Cara mia, я хочу трахать тебя, медленно входить в тебя, пока я не заполню тебя полностью, достигнув твоей матки, я, так же penosamente медленно оттолкнусь и буду долго трахать тебя, — говорил Гомес, предавшись фантазии, Мортиша принялась медленно вводить и вытаскивать из себя пальцы, закрыв глаза и нахмурив брови, чтобы получше сосредоточиться на голосе Гомеса. — Ты будешь в ярости, и, я уверен, притянешь меня за волосы к себе и прошипишь мне в ухо «Baise-moi comme un homme, mon mari.» Мортиша удивлённо пискнула. Кроме того, что Гомес говорил на французском, что очень её возбудило, мужчина проговорил это почти угадав все интонации и полностью копируя ее властный говор, при этом давая нотку свободы своему вездесущему кастильскому акценту. Она подняла пальцы и замыленным зрением осмотрела их в полутьме. Они блестели белесой жидкостью. Она испытала оргазм, хоть и немного сухой, менее яркий, чем, если бы у нее под боком был муж.       — Тиш, мне кажется, я чувствую запах твоего оргазма. — немножко обеспокоенно сказал Гомес, перед глазами видя, как она сладко выгибается навстречу чудесному ничего или никто, хотя, будь там кто-то, он бы забеспокоился, и ощутил, а также услышал её гортанный стон, который, почти всегда, означал, что она кончила.       — Mon sauvage, я люблю твой голос и твой французский. Твой fétiche передался мне. — она мягко похвалила, — Твой французский идеален, дорогой.       — Тиш! Скажи что-то ещё на французском, и я кончу! — ужасно-счастливо громко зашептал Гомес, прижимая телефон к уху и сжимая свой, налитый кровью, член.       — Vous êtes la personne la plus merveilleuse que je connaisse et je ne cesse d’être étonné de voir à quel point vous êtes talentueux et compétent dans tout. — она мягко призналась, растягивая и мурлыкая свой родной французский, которым она всегда была рада поделиться со своим мужем, ведь тот абсолютно любил, когда она говорила на французском, а ей нравилось то, что она не перестает говорить на своем родном языке, хоть и иногда используя его.       — Ох, Тиш! — с громким стоном Гомес кончил, если судить по потерянному голосу, громкому стону и тяжёлому дыханию. Мортишу удивило, что картинка, как Гомес откидывает голову в экстазе, сжимает кулаки и напрягает все своё тело, а после расслабленно откидывается и прочищает горло, ярко и четко всплыла у неё в мозгу, за хрусталиком. Они несколько минут лежали, слушая дыхание друг друга и обмениваясь молчаливыми улыбками, до тех пор, пока заднем плане Гомеса, не постучали.       — Cara mia, мне нужно идти. — скорбно сообщил Гомес, жалобно хныкая в телефон. — Я хочу остаться с тобой.       — Я тоже хочу остаться с тобой, мой дорогой, но мне нужно спать. — она ласково улыбнулась, чувствуя, что у нее на самом деле четверо детей, но один уже взрослый ребенок, и всегда им останется, но она не жалуется. — Я люблю тебя, Гомес, не забывай это.       — Я тоже люблю тебя! Сильно-сильно! — Гомес тепло и интимно засмеялся, по-мальчишески чисто, и искренне признавшись, добавил, — Передай детям, что я их всех люблю и скучаю по ним.       — Хорошо, mon amour, передам. — она надёжно кивнула, устало уставившись в потолок, но при этом, счастливо прижимая трубку к уху. — Ужасного дня, дорогой.       — Покойся с миром, cara mia. — Гомес ответил, и глупо улыбаясь, глупо поцеловал микрофон телефона, громко чмокнув.       — Люблю тебя. — Мортиша также глупо сентиментально громко чмокнула телефон, не боясь, не стыдясь быть немного влюбленной с Гомесом. Она поставила трубку и вернув её под кровать, обе она её достала, ужасно-счастливо улыбнулась, приблизилась к левой стороне кровати, к подушке Гомеса и уснула мятежным сном.