Господин

Хлыст рассек воздух со свистящим звуком. — Один! — громко объявил приглашенный палач, и Франческо стиснул зубы, чтобы не закричать, когда боль обжигающей волной омыла спину, а потом сконцентрировалась на длинной полосе, оставленной хлыстом. — Два! Он знал боль; в конце концов, его тренировали сражаться и терпеть физические неудобства. Гульельмо однажды в запале тренировочного боя ударил его так, что весь левый бок превратился в багровый синяк, а на одном из турниров ему переломали ребра, но ничто из того, что Франческо испытывал раньше, не могло сравниться с агонией, охватывающей его тело сейчас. — Три! Он заставил себя открыть глаза, чтобы посмотреть на Медичи, стоящих на выходящем в сад балконе. Яркое полуденное солнце слепило глаза, и без того затянутые пленкой невольных слез, но Франческо все равно рассмотрел суровую маску, в которую превратилось лицо Лоренцо за неделю, прошедшую со дня заговора, и напряженного Джулиано за его левым плечом. — Четыре! Франческо замычал сквозь стиснутые зубы. Палач знал свое дело, не зря Медичи позвали именно его: от хлыста кожа вздувалась, мышцы сводило судорогой, но крови не было. Палач бил так, чтобы его наказание продлилось как можно дольше, и Франческо проклял тот день, когда согласился на безумный план дяди и кузена, а потом взмолился, чтобы рука его карателя дрогнула и рассекла кожу побыстрее. — Пять! Франческо оперся руками о каменную скамью, перед которой его поставили, одной силой воли заставляя себя удерживать вертикальное положение и не падать. То, что с ним делали, уже было достаточно позорно, а дальше будет еще хуже, поэтому он пытался сохранить хотя бы остатки достоинства. Медичи стоило его казнить вместе с Якопо и Сальвиати, но Лоренцо выбрал более изощренный способ наказать человека, который не смог убить его брата, и теперь Франческо как никогда жалел о своей неудаче. — Шесть! — объявил палач и поднял вверх руку с хлыстом, показывая, что порка окончена. Лоренцо кивнул и тут же скрылся в комнате, словно тоже не мог дождаться конца, но Джулиано остался стоять на месте, наблюдая, как слуги набросили на Франческо рубашку, чтобы прикрыть обнаженное до пояса тело, и подхватили его под руки, помогая встать с колен. Пацци, и раньше имевший дурную привычку сутулиться, согнулся, словно древний старик, и больше не поднимал голову, позволив увести себя в помещения для слуг, где ему предстояло прожить следующие десять лет. Мрачно глядя ему вслед, Джулиано по привычке облокотился на перила и поморщился от боли в перебинтованных руках, исполосованных кинжалом Пацци. Франческо не понял, сколько прошло времени, пара часов или несколько дней, прежде, чем он пришел в себя. Тело горело в лихорадке от непрекращающейся боли, но его не оставили в покое: растормошили, задевая свежие рубцы, отчего он застонал, и почти насильно влили в рот прохладную воду. В голове чуть прояснилось, и Франческо сквозь пелену перед глазами различил женщину в скромном платье служанки. Ее полное тело загораживало свет, падающий в узкие окна, из-за чего она сияла, словно Мадонна. — Давай, вот так, — пробормотала она, заставляя его переменить положение рук на тонком соломенном матрасе, и спине стало капельку легче. — Спи, — велела она, и Франческо послушно закрыл глаза обратно. — Ты молодой, быстро поправишься. Ее слова оказались правдой. Франческо проспал весь день и всю ночь, но на рассвете кое-как осилил подняться и жадно приложился к кувшину с водой, заботливо оставленному возле кровати. Руки тряслись от слабости, и когда он поставил его обратно, глиняное донышко громко стукнуло о каменный пол. Комната, разделенная тряпками на несколько частей, оказалась размером с кладовку в палаццо Пацци, но в полумраке Франческо различил еще три кровати с такими же соломенными матрасами, как у него, уже пустующие в этот ранний час. В воздухе стоял отчетливый запах застарелого пота и навоза, и Франческо поморщился бы, если бы такие мелочи сейчас его волновали. Лоренцо знал, как наказать гордого человека, но Франческо больше волновала его спина, чем конюхи, с которыми ему теперь придется делить кров. Он повел плечами, стараясь не стонать от боли, и почувствовал, как рубашка натянулась. Ткань прилипла к ране и запеклась вместе с кровью, поэтому Франческо отбросил идею попытаться ее снять. Наверняка такое неподобающее зрелище оскорбит Медичи, но ему было плевать: чем недовольнее те будут его присутствием в доме, тем быстрее они избавятся от общества друг друга. Со вздохом Франческо встал и, прихрамывая, пошел к двери. Рана на бедре, которую ему нанес Джулиано во время их драки в соборе, почти затянулась за те дни, пока Лоренцо решал, что делать с братьями Пацци, и теперь казалась пустяком. Франческо знал палаццо Медичи почти так же хорошо, как свое собственное, и безошибочно свернул на кухню. Служанки испуганно застыли, когда он вошел, но одна — та самая женщина, которую он запомнил — лишь хмыкнула, не отрываясь от замешивания теста. — Оклемался, значит? — с ноткой веселья спросила она. — Дайте ему поесть, чего встали. Девушки тут же отмерли и, не поднимая на него глаз, сунули ему в руки тарелку с хлебом и сыром. Может, они еще не знали, что Франческо теперь был им ровней? Или аура благородства еще не успела его покинуть? — Спасибо, — хрипло поблагодарил он, присаживаясь за пустующий стол в углу. Есть совсем не хотелось, но впереди у него был долгий день — долгие десять лет, если совсем не повезет, — и ему понадобятся все силы, чтобы его выдержать. Служанки перестали обращать на него внимание, подгоняемые полной кухаркой, и Франческо аккуратно прислонился плечом к стене, чувствуя, как камень приятно холодил воспаленную кожу. Ему не разъяснили его обязанности, лишь поставили перед фактом, что отныне он будет личным слугой Джулиано де Медичи — десять лет или меньше, если тот посчитает, что он искупил свою вину перед ним и семьей, и дарует ему свободу. Зная Джулиано, Франческо не рассчитывал, что такое чудо случится, поэтому и пресмыкаться перед ним не собирался. Даже если это будет стоить ему долгих лет унижений, он не доставит Медичи удовольствия увидеть его сломленным и смирившимся со своей участью. Но видимо, такого наказания Лоренцо показалось недостаточно, поэтому он решил добавить еще и порку. Кровь за кровь, сказал он со стальным блеском в глазах, и Франческо тогда чуть не рассмеялся. Они с Джулиано и так пролили кровь друг друга — в этом отношении они всегда были честны и равны, — но оба выжили, и, кажется, Лоренцо это не давало покоя, потому что привязав к брату ненавистного Пацци, он наказал и его тоже, и этого Франческо понять не мог. Он мало что знал о жизни слуг, да и зачем бы ему было этим интересоваться? Сам он видел их первый раз за день по утрам, когда они приносили завтрак, поэтому решил начать именно с этого, раз никто не собирался объяснять ему, что делать. — Что мне отнести Джулиано? — обратился он к кухарке, и та удивленно вздернула бровь. — Молодому господину? Разве ты не помнишь, благородие, что хозяева завтракают все вместе? Франческо поджал губы. Он действительно успел об этом забыть за те два года, что прошли с их разлада, а Пацци собирались вместе только на ужины, и то если был повод что-то обсудить. — Тогда что мне делать? — сухо поинтересовался он. — Иди, помоги ему одеться. Если он позволит. Она смерила его критическим взглядом, и Франческо мгновенно почувствовал себя грязным — каким, собственно, и являлся после недели, проведенной в камере на вершине башни Синьории в ожидании приговора. Возможности помыться у него не было ни во время заточения, ни после, когда его привезли в палаццо Медичи, потому что его сразу поставили на колени во дворе — единственная уступка его достоинству, на которую пошел Лоренцо. Публичное унижение на площади перед всем городом стало бы несмываемым позором на роду Пацци, хотя вряд ли у его семьи теперь было какое-то будущее, так что вскоре и волноваться о семейной чести будет некому. Франческо не помнил, и в какое время Джулиано вставал — если он вообще когда-то это знал, — но к тому моменту, как он добрался до его покоев, младший Медичи уже был на ногах и удивленно обернулся, когда дверь открылась без стука. Увидев Франческо, он сразу же нахмурился. — Ты уже можешь ходить? — спросил он с нотой недоверия в голосе. — Как видишь, — едко ответил Франческо, точнее, попытался, потому что голос до сих пор царапал горло, как будто он вчера сорвал его. Джулиано хмыкнул. Без рубашки, прикрывающей руки, повязки сильно бросались в глаза, и Франческо задался вопросом, не придется ли ему помогать обрабатывать раны, которые он сам же и нанес. — Повернись, — неожиданно приказал Медичи. Франческо сжал челюсти. Все в нем противилось необходимости подчиняться приказам, да еще и от Джулиано, но он повернулся, позволяя увидеть свою спину. То, что Джулиано подошел ближе, Франческо понял только по движению воздуха, потому что мягкий ковер на полу полностью заглушал шаги. Франческо инстинктивно развернулся обратно, оберегая себя от удара, или тычка, или что там Медичи собирался сделать, и тот тут же остановился. На его лице мелькнуло непонятное выражение, а потом оно скривилось в отвращении. — Боже, Пацци, ты воняешь, как выгребная яма, — он демонстративно помахал ладонью перед носом, и у Франческо по привычке зачесались кулаки этот нос сломать. — Убирайся из моей комнаты и не смей больше приходить в таком виде. — Как прикажете, господин, — ядовито прохрипел Франческо, в душе довольный произведенным эффектом. Он бы и шутовской поклон отвесил, если бы это не грозило новой вспышкой боли. — И позови кого-нибудь из нормальных слуг, мне нужно одеться, — добавил Джулиано, отворачиваясь и возвращаясь к постели, и Франческо с чистой совестью покинул его покои. Нужно было помыться, и поскорее, но Франческо не стал этого делать из принципа. Никто не тянул Джулиано за язык, когда тот сказал, что ему нельзя являться Медичи на глаза, пока он не помоется, а значит, еще пару дней можно было потерпеть. Ждать не могла только его рана, и, подумав, Франческо пошел обратно на кухню. Быть снова в доме Медичи и свободно по нему передвигаться было странно — как будто ничего не изменилось, хотя на самом деле изменилось все. Франческо не прочувствовал этого в полной мере, несмотря на бесконечно долгие дни в тюремной камере и боль, каждое мгновение напоминающую о том, что он сделал. Он не видел, как казнили дядю и Сальвиати, лишь слышал торжествующий рев толпы, когда их с петлей на шее выбросили из окон Синьории несколькими этажами ниже его камеры. Франческо не горевал — у них были не те отношения, — но без брата, отосланного вместе с женой за пределы Флоренции, ему было одиноко. Лоренцо не позволил им увидеться на прощание, лишь сухо пообещал, что Гульельмо и Бьянку не тронут, если Франческо примет уготованное ему наказание. Тогда он был уверен, что Медичи просто хотят казнить его — не так быстро, как остальных заговорщиков, а с подобающим судом, — но Лоренцо никогда нельзя было отказать в изобретательности. Кухарка — Франческо слабо улыбнулся, когда она представилась Марией — помогла ему отлепить рубашку от спины и промыла рану, без лишней осторожности, но Франческо все равно был ей благодарен. Он не видел ее раньше — или просто не замечал, — но она явно помнила его и их с Джулиано напряженные отношения. — Ох, и намучаемся мы, — бормотала она, пока Франческо старался не шипеть от боли. — И чего хозяин удумал, богатого господина в слугу превращать. — Я больше не господин, — отозвался Франческо сквозь стиснутые зубы. — А кто ж ты? — удивилась Мария, щедро шлепнула ему на спину какой-то пахнущей травами мази, извлеченной с полки напротив кухонного камина, и принялась растирать ее по воспаленным рубцам. Франческо мучительно застонал. — Господином родился, господином и помрешь, — уверенно заявила она, и Франческо не стал спорить. Девушки, топтавшиеся в коридоре, куда их выгнала Мария прежде, чем раздеть его, смущенно проскользнули на кухню, когда Франческо вышел. Грязную рубашку — ту самую, которую он надел утром в то проклятое воскресенье — ему пришлось натянуть обратно, потому что сменной одежды у него не было и покидать палаццо ему запретили, кроме тех случаев, когда он должен был сопровождать Джулиано. Не зная, чем заняться, он побродил по саду, пообедал куском пирога с птицей, который ему передала одна из служанок, и укрылся в прохладе своей комнаты, чтобы пот не разъел спину. Хозяев дома видно не было, слуги старательно его игнорировали, и Франческо лег спать до заката, не дожидаясь прихода своих соседей. — Пацци! Почему я должен искать тебя по всему дому? До боли знакомый голос вырвал Франческо из дремы. Ночь прошла беспокойно: едва успев уснуть, он услышал, как кто-то зашел в комнату, а потом раздались приглушенные голоса. Франческо напрягся, не зная, чего ожидать, но трое здоровяков, от которых пахло лошадьми, сбросили с себя рубахи и сапоги и улеглись спать. Успокоившись, Франческо тоже закрыл глаза, но нормально заснуть больше не смог, потому что через некоторое время из противоположного угла комнаты раздался забористый храп. Провозившись всю ночь в попытке найти положение, в котором ему было бы не так больно, он задремал только к утру, когда конюхи ушли, а теперь над ним стоял Джулиано и буравил его недовольным взглядом. — И тебе доброе утро, Медичи, — проскрипел Франческо, с трудом садясь и потирая глаза. — Пацци! — резкий голос хлестнул не хуже хлыста, и Франческо невольно вздрогнул. — Ты тут не в гостях. Повторяю вопрос: почему я должен искать своего слугу? Ты обязан был явиться час назад и помочь мне. — Разве? — Франческо подавил желание усмехнуться и вместо этого состроил непонимающе-удивленное выражение лица. — Ты же сам сказал, чтобы я не приходил к тебе в таком виде. Джулиано, не привыкший, чтобы слуги ему перечили, как будто бы опешил, но тут же взял себя в руки и стиснул челюсти. Ругаться с ним, как в старые добрые времена, было безумно странно, как будто они сговорились делать вид, что не было ни предательства, ни смертей, ни ненависти, которая чуть не уничтожила обе их семьи. Они враждовали и конкурировали поколениями, и Франческо был уверен, что Джулиано первым потребует его казни, но, видимо, издевательства над противником доставляли ему больше удовольствия. — Тебе вместе со спиной и голову отбили? — язвительно спросил он. — Мысль о том, чтобы помыться, в нее не пришла? — А что потом? — поинтересовался Франческо. — Другой одежды у меня нет. Мне ходить голым? Этого желает мой господин? Последнее слово Франческо выделил голосом, добавив в него максимальное количество яда, и ресницы Джулиано дрогнули. Он отвел взгляд, и Франческо догадался: Джулиано не знал, что с ним делать, не продумал все детали его пребывания в доме. Мир слуг был четко отделен от мира их хозяев, и таким людям, как Медичи и Пацци, не приходилось заботиться о том, во что одеть людей и как обеспечить их быт, а Франческо к тому же был скорее заключенным, чем слугой. Джулиано задумчиво окинул его взглядом и как-то устало вздохнул. — Найди слуг, пусть наберут ванну в моих покоях, — разрешил он. — И возьми что-нибудь из моей старой одежды, — добавил он к изумлению Франческо. — Тебе все равно нужно запомнить, где что лежит. В покоях Джулиано царили сумрак и прохлада. Франческо не бывал в его комнатах раньше, но они мало чем отличались от покоев Лоренцо: те же фрески со святыми, те же дорогие ткани и ковры, стопки книг на столах и полках, исписанные быстрым почерком листы и изящные статуэтки работы лучших мастеров Флоренции. Погрузившись в горячую воду, он сначала застонал от удовольствия, а потом зашипел от боли. Мышцы, скованные после бессонной ночи, постепенно расслаблялись, и Франческо оперся локтями на края ванны, жалея, что из-за спины не может вытянуться в ней в полный рост. Смыть с себя пот, грязь и кровь было облегчением, и он просидел в воде, пока она совсем не остыла, а потом выбрал самые скромные из вещей Джулиано и оделся в чистое. Джулиано был чуть ниже ростом, но шире в плечах, поэтому его одежда подошла Франческо почти идеально. От вещей исходил легкий запах душистых трав — так пахли все Медичи, и теперь Франческо не отличался от них даже в этом, но выбора не было. После он прошелся по комнате. На столе лежали маленький нож и кинжал Джулиано, а на стене висел его меч, как будто никто не озаботился тем, что Франческо может снова попытаться его убить. Наверное, ему стоило бы это сделать просто ради того, чтобы проучить Медичи за их самоуверенность и беспечность, но мысль, что они отомстят Гульельмо, его останавливала. Чертов Лоренцо всегда знал, на что давить, и Франческо был у него в кулаке. Вскоре явился Джулиано. Скользнув по Франческо незаинтересованным взглядом, он скинул колет и закатал рукава рубашки. — Мне нужно умыться, — сообщил он, подходя к столику с тазом и кувшином. — Чего ты ждешь? — Джулиано вздернул бровь, когда Франческо не сдвинулся с места. — Полей мне. Он говорил спокойно, но в его тоне слышался приказ. По своей сути он был пустяком — всего-то взять кувшин и вылить из него воду, — но сам факт того, что Франческо должен был это делать, раздражал и злил. — Будешь приносить свежую воду каждое утро, — велел Джулиано, вытирая лицо. — И готовить одежду. Сапоги тоже не забывай чистить, — его губы изогнулись в очаровательной улыбке, а у Франческо потемнело перед глазами от гнева. — А еще я окажу тебе великую честь быть моим виночерпием. Идем. Франческо пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы успокоиться. Джулиано шел впереди, совершенно не боясь поворачиваться к нему спиной, хотя именно со спины Франческо напал на него в соборе. Глупость это была или же смелость, с Медичи было не разобрать, но Франческо казалось, что сейчас он мог бы убить Джулиано голыми руками. Когда они подошли к дверям столовой, тот неожиданно остановился и повернулся к нему. — Мне нравится, когда ты молчишь, Пацци, — сообщил он, понизив голос до доверительного шепота. — Кажешься умнее. Франческо дернулся вперед быстрее, чем успел себя остановить. Схватив Джулиано за грудки, он толкнул его к стене рядом с дверью, и навис над ним, тяжело дыша. Хотелось бить, впечатывать кулаки в слишком красивое лицо, с которого не сходила насмешливая улыбка даже сейчас, как будто Джулиано совершенно его не боялся, и неделю назад Франческо дал бы себе волю, но теперь было нельзя. Джулиано мог безнаказанно оскорблять его, а ему оставалось лишь сходить с ума от злости. — Вот видишь, ты умнеешь прямо на глазах, — довольно хохотнул Джулиано, оторвал от себя руки Франческо и скрылся за дверью столовой. Последствия своей вспышки Франческо ощутил сразу же: хоть Джулиано и не сопротивлялся, он все равно был тяжелым, и спина разболелась с новой силой. Надеясь, что рана не откроется и не испортит свежую рубашку, он вошел в столовую, где другие слуги уже заканчивали накрывать обед. Франческо застыл у двери, не зная, что ему делать. Места за этим столом у него больше не было и никогда не будет, а Джулиано просто уселся по правую руку от брата, не отдавая никаких распоряжений, как будто рассчитывал, что его новый слуга сам обо всем догадается. Лоренцо бросил на Франческо холодный взгляд и сказал что-то Джулиано так тихо, что Франческо не расслышал. Клариче и донна Лукреция пришли последними. Франческо заслышал их смех из соседней комнаты, но как только они увидели его — впервые после дня заговора, — то резко переменились в лице. Франческо отвел глаза. Если он и чувствовал вину за то, что пытался сделать, то только перед ними. Женщины Медичи всегда были добры к нему и принимали его в своем доме как сына и брата; теперь же на их лицах читались страх и ненависть. — Это действительно так необходимо? — напряженно спросила донна Лукреция, подходя к столу и садясь напротив младшего сына. — Мы уже это обсуждали, матушка, — спокойно ответил Лоренцо и мягко улыбнулся жене. — Могу отослать его чистить конюшню, — щедро предложил Джулиано, и Франческо пожалел, что не может прожечь взглядом дыру в его светловолосом затылке. Донна Лукреция еще раз взглянула на Франческо, но ничего не сказала. Обед прошел очень тихо: обычно шумные и разговорчивые, Медичи молчали и только обменивались взглядами, словно вели какой-то немой диалог. Франческо в душе всегда завидовал этой их способности понимать друг друга без слов; сам он не смог этому научиться за то время, что был частью их семьи, а единственный близкий ему человек, с которым у него была похожая связь, давно оставил его, предпочтя ему Медичи. Прав был дядя, когда однажды сравнил его с псом: когда-то его гладили по голове и кормили объедками с господского стола, а теперь он мялся у двери в ожидании, когда его прогонят. В какой-то момент Джулиано поднял руку с опустевшим кубком, но Франческо, погруженный в размышления, этого не заметил. — Пацци, — выразительно позвал Джулиано, чуть повернув к нему голову, и стук приборов по тарелкам тут же прекратился. Франческо не сразу сообразил, чего от него хотят. Обычно Медичи сами наливали себе вино и докладывали еду. В их доме царили порядки проще, чем у других, более знатных семей, но Джулиано, видимо, решил пользоваться своим новым положением на полную. Франческо подошел к столу на деревянных ногах под пристальными взглядами остальных Медичи, чувствуя себя униженным как никогда, взял в руки графин и налил Джулиано вино, каким-то образом умудрившись не пролить ни капли. Джулиано тут же отвернулся, теряя к нему интерес, и Франческо отошел обратно на свое место у двери, простояв там до самого конца обеда. Когда Джулиано отпустил его взмахом руки, Франческо вздохнул почти что с облегчением. Из-за крови, стучащей в висках, он не чувствовал ни голода, ни жажды, но все равно съел все, что ему дали на кухне. Мария посмотрела на него с подозрением, но не стала ничего спрашивать, и Франческо был этому рад, потому что не знал, что бы ответил ей. Она отнеслась к нему с необыкновенной добротой, и он не хотел пугать ее признанием, что мечтает завершить начатое в соборе и задушить Джулиано де Медичи голыми руками. Лоренцо покинул палаццо вскоре после обеда, а еще через некоторое время ушел и Джулиано. Франческо прослонялся по саду до темноты, а когда в окнах Джулиано загорелся свет, поднялся к нему. — О, Пацци, — с наигранной радостью воскликнул тот, когда Франческо молча вошел в комнату. — Мой верный слуга. Медичи был пьян, и Франческо едва удержался, чтобы тут же не отправиться спать, напоследок от души хлопнув дверью. Он едва выносил его трезвым, а от выпивки Джулиано становился беспокойным и разговорчивым, и у Франческо не было ни малейшего желания слушать его болтовню, особенно теперь, когда он потерял возможность заткнуть ему рот. — Иди, иди сюда, — Джулиано замахал руками, подзывая его к себе, и Франческо, вздохнув, сделал пару шагов ему навстречу. От Медичи разило вином так, что впору было затыкать нос, но держался на ногах он удивительно твердо. Его руки дергали ворот колета так, словно пытались его порвать, а когда ничего не получилось, принялись за рукава. — Ближе! — потребовал Джулиано, отвлекаясь от своего занятия и бросая на Франческо недовольный взгляд. Франческо вздохнул еще раз и подошел почти вплотную. На щеках Джулиано играл румянец — от вина или от усилий, а может, от всего одновременно, — глаза блестели, и в целом он выглядел более живым, чем за все месяцы, что прошли со смерти Симонетты Веспуччи. Франческо иногда даже казалось, что младший Медичи успеет загнать себя в могилу по соседству с возлюбленной раньше, чем дядя и Сальвиати организуют заговор, и облегчит им задачу наполовину. — Эти пуговицы, — пожаловался Джулиано, беспомощно протягивая Франческо руки. — Не могу. Франческо медленно перевел взгляд с больших глаз Джулиано, в которых плескалась почти детская обида, на виновниц его расстройства и ощутил неудержимое желание расхохотаться. Кто бы мог подумать, что наследник самого старого и благородного рода Флоренции закончит тем, что будет расстегивать пуговицы внуку торговца шерстью, баловню, который совершенно не заслуживал всеобщих любви и восхищения, но все равно неизменно их получал? Пуговицы и правда поддавались тяжело. Слишком мелкие, они выскальзывали из пальцев, и Франческо пришлось повозиться, чтобы расстегнуть их все. Джулиано все это время молчал — слава богу! — и пристально смотрел ему в лицо. — Все? — хрипло поинтересовался Франческо, до того молчавший весь день. — Я же не могу спать вот так, — Джулиано развел руки, демонстрируя одетого себя, и в груди Франческо опять шевельнулось раздражение. Медичи прекрасно мог раздеться и сам, но он не был бы собой, если бы не воспользовался шансом поиздеваться над Пацци. Джулиано расплылся в довольной улыбке, когда Франческо резкими движениями стянул в его плеч уже расстегнутый колет, выдернул из-за пояса штанов рубашку и потянул ее вверх, заставляя Джулиано поднять руки. — Все? — снова спросил он сквозь стиснутые зубы. — Я не могу спать в сапогах, Пацци, — ответил Джулиано таким тоном, как будто разъяснял маленькому ребенку прописные истины, и Франческо зарычал, толкнув его в грудь. Джулиано со смехом приземлился на кровать и приподнялся на локтях, и Франческо замер, разглядывая его. Он никогда не видел Джулиано таким — расслабленным, почти счастливым, сияющим золотом волос и белизной кожи. На мгновение в голове мелькнула мысль «а что, если...?», но Франческо тут же ее задавил. — Давай же, Пацци, — поторопил его Джулиано, пиная его носком сапога в голень. — Я спать хочу. Судя по сияющим глазам, сон был последним, чего хотел Джулиано, но Франческо было плевать на его истинные желания. Мысленно проклиная всех известных ему Медичи в четырех поколениях, он стащил с ног Джулиано сапоги, отбросив их в сторону, а потом, не дожидаясь очередной насмешки, проделал то же самое с его штанами, оставляя Медичи в одном исподнем. — Что-то еще? — рыкнул он, нависая над довольным Джулиано. — Не забудь почистить сапоги, — напомнил тот, и терпение Франческо лопнуло. Подхватив с пола уже ненавистные ему сапоги, он все-таки хлопнул дверью, отчего служанка, проходящая по коридору, испуганно вскрикнула, но пьяный смех Джулиано еще долго стоял у него в ушах. Утро встретило Франческо хмурым и молчаливым Джулиано — таким, каким он и был последние полгода. Он сидел на постели уже в штанах, но без рубашки, и Франческо бросил перед ним сапоги, с которых кое-как смахнул тряпкой пыль. Его соседи по комнате засмеялись, когда увидели его за этим занятием во дворе, и начали о чем-то переговариваться. Франческо пришлось до боли в пальцах вцепиться в мягкую кожу сапог, чтобы не сорваться. Еще не хватало ему унижаться до грызни со слугами, ему и одного Джулиано хватало. Медичи критически осмотрел сапоги, но не стал ничего говорить. Вместо этого он натянул их на ноги, а потом поднял перед собой руки и кивнул на свежие повязки, лежащие на столе. Франческо на мгновение замер. Он и правда хотел, чтобы несостоявшийся убийца бинтовал его раны? Этого Франческо понять не мог. Джулиано вел себя с ним слишком спокойно и буднично, как будто не произошло ничего страшного и это не Франческо пытался убить его всего лишь чуть больше недели назад. Сам Франческо так бы не смог: поменяйся они местами, и Джулиано как минимум держали бы в кандалах, а возьмись за дело дядя, шансов выжить у Медичи не было бы вовсе. Повязки на руках Джулиано оказались сухими и чистыми. Раны, которые оставил кинжал Франческо, были неглубокими и уже успели затянуться корочками болячек, но шрамы от них наверняка останутся с ним до конца жизни. Будь Франческо на его месте, он бы вообще не стал их больше бинтовать, но Джулиано терпеливо ждал, не глядя на него и положив руки на колени ладонями вверх. От первого прикосновения он вздрогнул, хотя Франческо был уверен, что не причинил боли. Самые серьезные порезы были у локтей: Джулиано защищался от его ударов, и кожа здесь была исполосована вдоль и поперек. Эта картина отдалась болью в спине и бедре, напомнив Франческо о собственных травмах, и он повел плечами, пытаясь расслабить ноющие от неудобной позы мышцы. — Как твоя спина? — неожиданно спросил Джулиано. Его голос, более низкий и хриплый, чем обычно, звучал равнодушно, но взгляд голубых глаз был слишком пристальным для человека, которому не интересен ответ. — Тебе не плевать? — грубо ответил Франческо. Джулиано не имел права так делать — изображать участие, словно они не враги, словно это не из-за него Франческо подвергли унизительному и болезненному наказанию вместо того, чтобы просто убить и избавить от мучений. — Мне нужен здоровый слуга, — усмехнулся тот уголком губ, но глаза его остались серьезными. — Не переживай, — холодно процедил Франческо, закрепляя последнюю повязку и распрямляясь. — Мое здоровье не помешает мне исполнять твои капризы. — Тогда набери мне ванну к закату, — приказал Джулиано, самостоятельно накидывая на себя рубашку и направляясь к двери. — Надеюсь, с этим ты справишься лучше, чем с чисткой сапог. Франческо осознал свою ошибку, как только взялся за первые два ведра с горячей водой. В обычное время он поднял бы их без труда, но теперь истерзанные мышцы спины яростно протестовали против такой нагрузки и напрягались так, что в какой-то момент Франческо всерьёз испугался, что они порвутся. Почти не дыша дотащив ведра до покоев Джулиано, он остановился и осел на ближайший стул, чтобы дождаться, когда ужасные ощущения чуть-чуть уймутся. Он никогда бы не признался в этом вслух, но способность Медичи усмирять свою гордость, когда это было необходимо, иногда вызывала у Франческо зависть. Конечно, Медичи знали себе цену и не стеснялись требовать подчинения и уважения других, но их действиями все же руководили хитрость и расчет, и они понимали, когда нужно отступить, чтобы в итоге одержать победу. Пацци были не такими. Дядя тоже был умен и умел играть в шахматы не хуже Лоренцо, но гордыня и амбиции иногда застилали ему глаза. Их же он воспитал и в своем наследнике, из-за чего Франческо, не обладающий изощренным умом шахматиста, попадался в одну ловушку за другой: сначала Джулиано втянул его в бесконечную ссору своими насмешками, которые Франческо просто не мог снести молча, а потом Лоренцо, словно паук, поймал его в сети из ласковых слов и сладких иллюзий, в которых у Франческо была семья, друзья и благородная цель в жизни. После этого Якопо ничего не стоило напомнить племяннику о том, кем он был на самом деле — потомком принцев и рыцарей, носивших звание безумцев с тем же достоинством, с каким другие носили свои штандарты. Гордыня сводила Пацци либо в могилу, либо с ума, и если его дяде было уготовано первое, то Франческо явно ждало второе. Кое-как перетаскав остальные ведра и наполнив ванну, Франческо устало опустился на кровать Джулиано. Солнце давно село, но Медичи не торопился возвращаться домой, и Франческо чувствовал глухое раздражение из-за того, что все его страдания пропадали даром. Решив, что на сегодня с него достаточно, он позволил себе откинуться назад и вытянуться на мягкой постели, давая отдых спине и рукам. Шагов Джулиано он не услышал и вынырнул из дремы, только когда открылась дверь. Мгновенно сев и чуть не взвыв от новой вспышки боли, Франческо зло уставился на Медичи. Он подозревал, что Джулиано опять придет пьяным, и оказался прав: осоловевший взгляд скользнул по нему, словно он был не более чем предметом мебели, но губы Джулиано растянулись в неприятно знакомой усмешке. — Уже примеряешься к моей постели, Пацци? Такого себе не позволяли даже те служанки, с которыми я спал. Франческо стиснул зубы, уговаривая себя не заводиться из-за такой глупости, но Джулиано, похоже, был не интересен его ответ. Отвернувшись, он прошел в соседнюю комнату и оттуда позвал его за собой. — Вода давно остыла, — бросил Франческо, когда Джулиано уже привычным жестом протянул к нему руки, но Медичи лишь мотнул головой, показывая, что его это не волнует. Разобравшись с одеждой и повязками на руках, Франческо отступил, надеясь, что теперь Джулиано отпустит его отдыхать. Не мог же Медичи ожидать, что Пацци будет помогать ему принимать ванну? Но, видимо, именно на это Джулиано и рассчитывал, потому что без всякого стеснения потянул завязки на нижнем белье. Ткань упала к его ногам, обнажая ягодицы и бедра, и Франческо поспешно отвернулся, делая вид, что занят складыванием одежды Джулиано. Джулиано был красив, это было невозможно отрицать или игнорировать. В юности он походил на ангела со своими светлыми волосами и небесно-голубыми глазами, и Франческо это раздражало, потому что натура его больше подошла бы порождению ада, чем небесному созданию. Джулиано насмешничал и язвил, а иногда и откровенно грубил, забываясь в запале ссоры, устраивал жестокие розыгрыши и всячески демонстрировал свое превосходство над окружающими — а он был хорош во всем, за что брался, как бы Франческо не было противно это признавать, — и терпеть его было решительно невозможно. Франческо поражался и злился, когда видел, как Джулиано поклонялась вся Флоренция, от мала до велика, от девушек, краснеющих под его взглядами, до умудренных сединами мужей, восхищающихся его умом и дипломатическими талантами. На долю Франческо так и не выпало почувствовать эти таланты на себе. С ним Джулиано всегда был агрессивным и прямолинейным. С возрастом красота его изменилась: теперь он больше походил на древнегреческого бога, чем на ангела, но раздражение Франческо от этого стало лишь сильнее. Приобретя физическую силу и ловкость, Джулиано словно бы потерял остатки чувства самосохранения: он нарывался на драки и стычки, провоцируя Франческо ударить первым всеми возможными способами, и не слушался даже брата, долгие годы пытавшегося их примирить. Франческо велся на все подначки, глупо и бесконтрольно, потому что гордыня не позволяла ему спускать наглость младшего Медичи и уступать ему даже в бессмысленных мелочах, из-за которых они обычно и ссорились. Эта же гордыня и ярость, что будил в нем Джулиано, привела их обоих к этой ситуации. Джулиано де Медичи никогда не посмел бы обнажиться перед Франческо де Пацци, но господину перед слугой стесняться было нечего. Франческо стиснул зубы, услышав плеск воды за спиной, когда Джулиано опустился в ванну, и повернулся. — Стесняешься меня, Пацци? — Джулиано улыбнулся как-то напряженно и зло, словно реакция Франческо вывела его из себя. — А я обязан на тебя смотреть? Ответ вышел сухим и неостроумным, но Джулиано все равно хмыкнул. — Ты смотрел на меня всю жизнь, — протянул он, — и решил отвернуться именно сейчас? Франческо нахмурился. Джулиано вел себя странно и говорил странные вещи, словно опять провоцируя его на что-то, но Франческо не понимал, на что именно. Общение с Медичи напоминало прогулку среди капканов, и если ты думал, что все их успешно обошел, то в конце обязательно проваливался в волчью яму. — Иди сюда, — приказал Джулиано, и Франческо двинулся вперед на деревянных ногах. Он старался смотреть Джулиано в лицо, не опуская глаз ниже, потому что вода хоть и размывала, но не скрывала очертаний его тела. Джулиано, глядя на него в ответ, откинулся на бортик ванны, словно намеренно открываясь для взглядов еще больше. — Думаешь, мне это нравится, Пацци? — неожиданно спросил он. Его голос звучал легко, но Франческо сразу напрягся. — Будь моя воля, ты бы болтался в петле рядом с дядей. — Не сомневаюсь, — хрипло ответил Франческо. Будь его воля, они оба были бы уже мертвы. — Но раз уж мы оба живы, — продолжил Джулиано его мысль, — нам придется соблюдать правила. Чьи правила, хотел спросить Франческо, твоего брата? Потому что между ними никаких правил никогда не было, и если бы не сдерживающая сила Лоренцо, они бы давно перегрызли друг другу глотки. — На самом деле, правило всего одно, — Джулиано посмотрел на него с откровенным вызовом. — Я приказываю, ты подчиняешься. Франческо стиснул зубы, сдерживая желание схватить Джулиано за плечи и надавить, чтобы тот ушел под воду с головой, и держать его так, пока он не перестанет сопротивляться, а потом утопиться самому, чтобы чертов Лоренцо больше никого не наказывал. — Зачем твой брат это делает? — вырвалось у него быстрее, чем он успел прикусить язык. Джулиано смотрел на него еще несколько мгновений, а потом отвел взгляд, признавая правоту догадок Франческо. — Спроси у него сам, — предложил он и кивнул на кусок мыла. — А теперь приступай. За следующую неделю Франческо почти привык к своим новым обязанностям. Он раздевал и одевал Джулиано, бинтовал его руки, приносил вещи, когда тот приказывал и стоял за спиной во время обедов, мозоля глаза другим членам семьи. Он укладывал Джулиано спать, когда тот приходил пьяным, и будил по утрам, если тот не просыпался самостоятельно, а потом терпел недовольное бурчание и язвительные замечания. Они были справедливы: Франческо не стремился стать лучшим слугой на свете и по мере возможного выполнял приказы лишь формально, вынуждая Джулиано ругаться и перепоручать работу другим слугам, более послушным и сговорчивым. Франческо старался не задумываться над тем, что делает, но по ночам не находил покоя из-за навязчивых видений. Он не осознавал, как долго ни к кому не прикасался просто так, без цели причинить боль, пока Джулиано не заставил его помогать с принятием ванны. Ладони зудели от ощущения чужой теплой кожи, от мягкости золотистых волос, которые он пропускал сквозь пальцы, пока мыл Джулиано голову, от твердости мышц, когда Медичи напрягался под его прикосновениями — не от боли, а скорее от неловкости. Они и раньше бывали близки, но не так: хватали друг друга за руки, прижимались телами во время драк, дергали за одежду, всегда резко, больно, выплескивая ярость и ненависть. Джулиано был единственным, кому позволялось подобное, единственным, кроме Новеллы, кто не боялся приближаться к безумному Пацци, но никогда между ними не было такого напряжения, от которого сгущался воздух в той ванной. Джулиано молчал, предоставляя Франческо возможность самому решать, что делать, а у того шумело в ушах, хотя единственными звуками, раздававшимися в комнате, были плеск воды и шорох его одежды. Наверное, он слишком долго был один, раз сходил с ума от желания еще раз прикоснуться к Джулиано де Медичи — просто чтобы убедиться, что память его не обманывала и все эти ощущения ему не привиделись, — но Джулиано больше не просил его заниматься ванной, зовя для этого других слуг. Рациональная часть Франческо чувствовала от этого облегчение, но другая его часть, темная и злая, заставляющая людей держаться от него подальше, требовала взять свое и не давала ему спать. Только спустя время Франческо понял, что таким образом Джулиано проявлял к нему своеобразное милосердие — не нагружал его работой, давая его спине возможность зажить. Это почему-то злило еще сильнее, чем если бы Медичи гонял его до седьмого пота. Франческо не нужна была его жалость; он стребовал бы уважения к себе, если бы Джулиано вообще было знакомо это понятие, но вместо этого слушал шепот слуг за своей спиной, до сих пор не понимающих, на каком положении в доме он находился — то ли равного им, то ли гостя, обряженного в одежду молодого господина, то ли узника без прав, но и без обязанностей. — Как твоя спина? — однажды утром прямо спросил Джулиано, и Франческо пожал плечами. Движения больше не причиняли боли, лишь поясница, на которую пришелся последний, самый тяжелый удар кнута, ныла и напоминала о себе. — Значит, сможешь удержаться в седле, — заключил Джулиано, и Франческо изумленно уставился на него, не веря услышанному. Он не покидал палаццо с того момента, как его привезли сюда, даже не приближался к воротам, на самом деле. Куда ему было идти, если за этими стенами его не ждало ничего, кроме разъяренных сторонников Медичи, жаждущих его смерти? Ни дома, ни банка, ни личных счетов — Медичи забрали все, чтобы лишить его какого-либо влияния и возможности уехать, заставить подчиняться своей воле. Даже брата отослали из Флоренции, чтобы не давать им возможности общаться и помогать друг другу, хотя Франческо сильно сомневался, что Гульельмо решится хотя бы поздороваться с ним после того, как ощутил на себе тяжесть гнева Лоренцо. — Зачем лошади? — не понял Франческо, когда конюхи вывели во двор белую кобылу Джулиано и гнедого коня для него. Джулиано собирался с визитом к Ардингелли, а идти до их дома было лишь несколько минут. — Распоряжение Лоренцо, — мрачно ответил Джулиано, вскакивая в седло. — Ты еще не понял, Пацци? — добавил он, когда Франческо присоединился к нему и подвигал плечами, растягивая мышцы и заново привыкая к ощущениям. — Мое мнение в этом доме никого не интересует. Слышать такое откровение было чем-то новым. Джулиано никогда ни на что не жаловался всерьез, по крайней мере при Франческо, хотя тот знал, что отношения между братьями так и оставались напряженными. Их ссоры иногда бывало слышно на весь дом, но выходя из кабинета Лоренцо, Джулиано сразу замыкался в себе и лишь раздраженно окрикивал Франческо, если тот не торопился выполнять его поручения. Франческо знал, что в какой-то мере тоже был виновником их разлада. Лоренцо всегда стремился общаться с ним, пытался дружить и даже называл братом, что безмерно злило Джулиано, и так не питавшего к Пацци добрых чувств. Франческо все ждал, когда младший Медичи налетит на него, чтобы вылить свой гнев, но казалось, что чем сильнее Лоренцо тянул Франческо в лоно семьи, тем меньше интереса к нему испытывал Джулиано. В ту пору Франческо это радовало, но теперь, когда у него было слишком много времени, чтобы оглядываться назад, он понимал: с Джулиано уже тогда было что-то не так, что-то ломалось в нем, делая его слабее и беззащитнее перед ударами судьбы, а смерть Симонетты добила его окончательно. Пока Франческо сидел в палаццо Медичи, Флоренция жила своей жизнью: двадцать шестое апреля пришло и ушло, трупы заговорщиков сняли с окон Синьории, а кровь, пролившуюся на улицах в тот день, затоптали тысячи ног. Франческо, конечно же, узнавали: бросали на него злобные взгляды и плевали вслед, но выкрикивать оскорбления не решались, видимо потому, что Джулиано был рядом. В ответ по привычке, вбитой в него с детства, Франческо лишь выше поднимал голову и гордо смотрел только вперед, всем своим видом выказывая пренебрежение и равнодушие — то, в чем ему не было равных. У Ардингелли Джулиано надолго не задержался. Он оставил Франческо во дворе вместе с лошадьми, совершенно не заботясь о том, что тот мог сбежать. Наверное, сам Джулиано так бы и сделал: запрыгнул на коня и унесся бы прочь, свободный как ветер, не обремененный заботами и тревогами. Таким его знал Франческо — безудержным, порывистым, подчиняющимся лишь своим желаниям, — но каким он был на самом деле? Избалованным мальчишкой, чьи капризы внезапно перестали иметь значение для его семьи? Узником в собственном доме, ищущим спасения в вине? Увядающим цветком в тени своего брата? Франческо не знал; как оказалось, он вообще мало что знал о Медичи, даром что проводил с ними больше времени, чем со своей настоящей семьей. Франческо был уверен, что после Ардингелли они сразу вернутся в палаццо, но вместо этого Джулиано свернул в сторону Санта-Кроче. Франческо весь подобрался. Он бы не удивился, увидев палаццо Пацци разграбленным или вообще сожженным, но на первый взгляд с его родным домом все было в порядке. Охрана, приставленная к воротам, пропустила их внутрь. — Зачем мы здесь? — напряженно спросил Франческо, не торопясь спешиваться. — За твоими вещами, — ответил Джулиано. — Не хочу делиться с тобой своей одеждой. Говорил он равнодушно, но на лице его читалась насмешка, на которую Франческо решил не реагировать, чтобы Медичи внезапно не передумал. В палаццо было тихо и пусто: двери в хозяйственные помещения были распахнуты, несколько корзин перевернуты и смяты, словно на них падало что-то тяжелое, и все поверхности успели покрыться слоем пыли. От сгнивших фруктов шел душок, жужжали мухи, а хлеб, оставленный на столах, покрылся плесенью. Джулиано позволил ему обойти все палаццо, следуя за ним по пятам и с интересом оглядываясь. В этом была какая-то ирония: Франческо знал палаццо Медичи почти как родное, а Джулиано бывал в его доме всего пару раз и видел только двор и столовую. Пускать его в свои прежние покои у Франческо не было никакого желания, но заяви он это, Джулиано только посмеялся бы. Как только они зашли в его спальню, тот сразу упал на постель и поерзал, устраиваясь поудобнее. — Что ты делаешь? — нахмурился Франческо. — Ты же спал на моей кровати, — с улыбкой ответил Джулиано, закидывая руки за голову. — Долг платежом красен. — Собираешься здесь спать? — Франческо вздернул бровь, борясь с искушением схватить Джулиано за ноги и стащить его на пол, чтобы не портил дорогое покрывало сапогами. — Смотря сколько времени у тебя уйдет на сборы, — Джулиано прикрыл глаза. — Удобно, кстати. Франческо поджал губы, глядя на него. Джулиано казался умиротворенным и расслабленным, а Франческо начинал закипать. Нужно было спросить, признать власть Медичи над ним, но слова горчили во рту, словно желчь. — Что мне можно забрать? — наконец выплюнул он. — Личные вещи, — ответил Джулиано, не открывая глаз. — То, что сможешь унести. Выбрать одежду из собственного гардероба оказалось гораздо проще. Франческо всегда одевался скромнее, чем Медичи, хотя легко мог себе позволить и бархат, и парчу, и тончайший шелк. Это Джулиано наряжался как павлин, словно через него Медичи пытались продемонстрировать все свое богатство. Франческо до сих пор помнил те нелепые вычурные доспехи, в которые Лоренцо обрядил брата на одном из турниров много лет назад. Он даже ожидал найти их в комнате Джулиано на почетном месте, но их не было ни там, ни где-либо в доме. — Что это? — неожиданно спросил Джулиано, пока Франческо складывал вещи в сумки. Он спрыгнул с постели и подошел к столу быстрее, чем Франческо смог сообразить, что именно он увидел. — Это твоей жены? — Джулиано с интересом повертел в пальцах богато украшенный гребень, единственное, что осталось в доме от Новеллы. — Хранишь в память о ней? — Не о ней, — Франческо отвернулся, хотя хотелось вырвать гребень из рук Джулиано и спрятать его подальше. — О ее предательстве. Он ни с кем не обсуждал это; дядя лишь удовлетворенно кивнул, когда Франческо отослал жену, а Гульельмо, видимо, не хотел бередить его рану, поэтому все сделали вид, будто ничего не произошло. Отношения с Медичи в любом случае были безвозвратно испорчены и переливать из пустого в порожнее Франческо не видел смысла, но признаться Джулиано почему-то было просто. — О том, какие мы, Медичи, мерзавцы, это ты хотел сказать? — хмыкнул тот, возвращая гребень на место и переводя внимание на книжные полки, словно там могло быть что-то, чего не было в библиотеке Медичи. — А ты знал, что на ней должен был жениться я? — Что? — Франческо так резко обернулся, что поясница опять заныла. Джулиано что-то промычал, достал с полки какую-то книгу и начал с интересом ее листать. — Медичи, объяснись, — прорычал Франческо, еле сдерживая желание схватить Джулиано за грудки и встряхнуть, чтобы тот хотя бы посмотрел на него. — Лоренцо что-то нужно было от венецианского посла, — Джулиано, не отрываясь от книги, пожал плечом с таким видом, как будто они обсуждали погоду. — И он решил поторговать мной. Я не согласился, и поэтому он продал тебя, своего нового брата. Книга захлопнулась, разрывая тишину, и Джулиано вернул ее на место, после чего подошел к Франческо, явно довольный его ошеломлением. — Ты не был особенным, Пацци. И никто не собирался шпионить за тобой. Тебя просто использовали, чтобы получить подпись дожа, — Джулиано развел руками, а потом расхохотался, глядя на лицо Франческо. — Ты лжешь, — Франческо рванулся вперед, все-таки хватая Джулиано за плечи, и тому пришлось отступить на полшага. Ярость клокотала внутри — на Медичи, на Новеллу, на Якопо, на самого себя. Он не мог так ошибаться, не мог. — Нет, — полные губы Джулиано растянулись в улыбке, больше похожей на оскал. — И ты это знаешь. Здесь, — палец Джулиано ткнул его в лоб, и Франческо зло тряхнул головой, — и здесь, — ладонь прижалась к его груди, прямо напротив колотящегося сердца, обжигая прикосновением даже через два слоя ткани. — Ты знаешь, что я не стал бы тебе врать. И Франческо действительно это знал. Лоренцо и донна Лукреция могли обманывать его и водить за нос, но Джулиано всегда был честен — белая ворона в своем семействе. Его откровенность редко приводила к чему-то хорошему, и сейчас Франческо жалел, что тот рассказал ему правду. Ненавидеть Лоренцо было гораздо проще, чем корить самого себя за слепоту и поспешные выводы, а Джулиано словно бы наслаждался, проворачивая нож в его ране. — Никто не предавал тебя, Пацци, — тихо сказал он, и Франческо оттолкнул его, тяжело дыша. В глазах Джулиано мелькнуло что-то очень похожее на обиду. — Ты был счастлив и все разрушил собственными руками. И за это я тебя ненавижу. — Это неважно, — прохрипел Франческо, упираясь взглядом в гребень, издевательски поблескивающий камнями на краю стола. — Ты прав, — легко согласился Джулиано. — Теперь ничего уже не важно. И ты можешь не бояться, что Лоренцо женит тебя еще раз. Товар, потерявший ценность, не продать даже ему. Невесело хохотнув, Джулиано снова опустился на постель. — Давай быстрее, Пацци, — бросил он через плечо. — У меня есть дела поважнее, чем предаваться с тобой воспоминаниям о старых добрых временах. — Как скажешь, — одними губами ответил Франческо и сунул гребень в сумку, пока Джулиано не видел. Палаццо Пацци они покинули в полном молчании. Франческо испытал облегчение, когда Джулиано отдал поводья своей лошади подбежавшему слуге и снова ушел из дома. Он не хотел видеть Медичи, не хотел даже думать о них, но они стали всей его жизнью, и если раньше он мог спрятаться от них хотя бы в своем доме, теперь эта роскошь была ему недоступна. В саду Франческо наткнулся на Клариче с детьми. Она замерла на месте с испугом на лице, а потом шагнула вперед, заслоняя детей, словно опасалась, что Франческо, как дикий зверь, набросится на них. С неприятным чувством, похожим на стыд, он склонил голову и отвернулся, чтобы уйти, но тут раздался звонкий крик: — Крестный! Маленький Пьеро выскочил из-за юбки матери и подбежал к Франческо. — Пьеро, вернись! — закричала Клариче, но тот не обратил на мать никакого внимания, цепляясь за штаны Франческо и несмело ему улыбаясь. — Ты пришел поиграть со мной? — с надеждой спросил он. Франческо бросил взгляд на напряженную Клариче и осторожно положил ладонь на затылок мальчика. — Прости, Пьеро. Я здесь... — Франческо запнулся, не зная, что сказать. — Я здесь из-за твоего дяди Джулиано. — Он тоже со мной больше не играет, — Пьеро расстроенно подергал его за штанину, и Франческо наклонился, чтобы поднять его на руки. Клариче дернулась вперед, но тут заплакал Джованни, и ей пришлось повернуться к нему. Личико Пьеро сморщилось, как будто он собирался последовать примеру младшего брата, но к счастью для Франческо, этого не случилось. Франческо не знал, как обращаться с детьми, хоть у него и было уже четыре племянника, но он по-своему любил их — отстраненной, ни к чему не обязывающей любовью. Пьеро был одновременно похож и на отца, и на дядю: с волосами светлее, чем у Лоренцо, но темнее, чем у Джулиано, и с такими же небесно-голубыми глазами. Франческо нравилось держать его на руках; это напоминало ему о дне крещения Пьеро, когда все они были по-настоящему счастливы и казались одной дружной семьей. Сейчас воспоминания о том дне доставляли больше боли, чем радости. Те, кто улыбался Франческо, пока он держал Пьеро над купелью, теперь ненавидели его и боялись, и лишь отношение Джулиано оставалось прежним — единственная связь в его жизни, не омраченная фальшью и мучительными подозрениями, чистая в своей искренности и откровенности. — Пойдем, Пьеро! — требовательно позвала Клариче, протягивая к сыну руку. — Скоро придет Полициано. — Ну, мама! — Идем! — Иди, Пьеро, — согласился Франческо, спуская его на землю. — Слушайся маму. — А ты придешь еще? — мальчик поднял на него глаза, полные детской надежды. Франческо не привык, чтобы на него смотрели вот так, чтобы кто-то так хотел его общества, и в сердце приятно кольнуло, впервые за очень долгое время. — Конечно, — пообещал он, не став уточнять, что вообще не собирался уходить. — И поиграешь со мной? Обещай! — Если твоя мама разрешит, — Франческо посмотрел на Клариче, но та молчала, поджав губы. — А ты расскажешь мне, чему научился. — Договорились, — Пьеро заулыбался, сразу превратившись в маленькую копию Лоренцо. Радостный, он побежал к лестнице на второй этаж, а Клариче, покачивая Джованни на руках, подошла к Франческо. — Больше не смей подходить к моим детям, — холодно отчеканила она. — Иначе я добьюсь того, чтобы Лоренцо наказал тебя так, как ты этого заслуживаешь. Ты понял? — Понял, — так же холодно ответил Франческо, натягивая на лицо привычную маску равнодушия, и Клариче быстро пошла прочь. — Я все понял. Джулиано вернулся домой только к ночи, мрачный и пьяный. Глядя куда-то в пространство, он позволил Франческо себя раздеть, а затем перекатился на постели спиной к нему и сразу уснул. Франческо собрал его одежду, покрытую пятнами от вина, чтобы отдать служанкам на стирку, поставил рядом с постелью кувшин с водой и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Уже подходя к своей комнате, Франческо понял, что что-то было не так. Вместо привычного раскатистого храпа его встретили громкие голоса и смех. Нахмурившись, Франческо открыл дверь и застыл на пороге, чувствуя, как на виске запульсировала жилка. Сумки, которые он оставил возле своей кровати, были открыты, а одежда вывалена на матрас, но Франческо задело не это. Кривляясь и хохоча, один из конюхов водил по своим волосам гребнем Новеллы, а другой пытался натянуть на мясистый палец перстень с печатью Пацци. Ярость, подавляемая Франческо неделями, поднялась из глубины пузырем, и он наконец-то лопнул, мгновенно окрасив мир в багровый цвет. — О, наш господин вернулся! — воскликнул третий конюх, и Франческо, как по команде, бросился на него, не задумываясь над тем, что шансов победить в этой драке у него не было. Шум, поднявшийся после этого, наверняка было слышно на весь дом. Взревев, словно быки, остальные двое бросились на помощь товарищу. Франческо уклонился от первого удара, но от следующего зазвенело в голове. Скула взорвалась болью, и Франческо, рыча проклятия, переключился на того, кто его ударил. Он бил, пинался и выворачивал противникам суставы, испытывая физическое наслаждение от их криков и не замечая боли, с которой пудовые кулаки врезались в его тело. В какой-то момент они выкатились во двор, куда уже сбегалась стража и другие слуги. Кто-то схватил Франческо за плечи, оттаскивая в сторону, но он вырвался и снова напрыгнул на конюха, посмевшего прикоснуться к гребню, мечтая переломать ему пальцы и с безумным хохотом выпуская наружу всю злость, бурлящую в крови. Раздался жуткий треск ломающихся костей, и конюх взвыл, после чего Франческо опять сдернули с него и заломили руки за спину. — Что здесь происходит? — прогремел голос Лоренцо, торопливо сбегающего по лестнице. Франческо сплюнул кровь и поморщился. Все лицо горело от ударов, левый глаз начинал заплывать, но тело казалось легким и полным энергии, как будто он мог обежать всю Флоренцию кругом и не устать. Служанки испуганно причитали, пока стража растаскивала виновников драки по сторонам, и Лоренцо закружился на месте, из-за чего полы его халата взметнулись, словно крылья огромной птицы. — И почему я не удивлен, — резко произнес он, бросая на Франческо острый взгляд. — Господин! — заныл конюх, которому Франческо успел выбить плечо из сустава. — Мы ничего не делали! Это он бешеный! Набросился, и слова не сказав! — С вами я разберусь потом, — отрезал Лоренцо и снова повернулся к Франческо. — А ты... — Лоренцо окинул его таким взглядом, как будто сам мечтал ударить. — Иди к Джулиано. — Зачем? — прохрипел Франческо. — Иди к Джулиано, я сказал! — рявкнул Лоренцо, и Франческо невольно вздрогнул. Никогда раньше он не слышал, чтобы старший Медичи повышал голос, даже когда до хрипоты спорил с Якопо на заседаниях синьории. Франческо кивнул, и стражники осторожно выпустили его руки, явно готовясь ловить снова, если он дернется к их хозяину. Все еще кипя, Франческо взлетел по лестнице, не обращая внимания на то, как Клариче и донна Лукреция, тоже выбежавшие на крики, отшатнулись в сторону. Джулиано, похоже, был единственным, кого не потревожило случившееся. Он все так же мирно спал, когда Франческо зашел и зажег свечи, еще не успевшие до конца остыть. Отдышавшись и осмотрев в зеркале свое лицо, наливающееся разноцветными кровоподтеками, он кое-как умылся, аккуратно снял с постели Джулиано одну из подушек и бросил ее прямо на ковер. Джулиано завозился, что-то пробормотал во сне и перевернулся на спину. Франческо замер, готовясь объясняться, но Джулиано снова затих, ровно дыша, и Франческо, затушив свечи, тоже лег, мысленно поблагодарив Медичи за то, что выбрали достаточно мягкий ковер для того, чтобы на нем можно было спать. Проснулся Франческо поздно. Солнце уже вовсю светило, когда он открыл глаза и осознал, что без посторонней помощи вряд ли сможет подняться. Тело болело даже в тех местах, куда его не били, лицо казалось опухшим, а левый глаз превратился в щелочку. Вздохнув и ощутив, как заныли ребра, он с трудом повернул голову и наткнулся на взгляд Джулиано. Тот сидел на постели, привалившись к изголовью, и рассматривал его, будто неведомое животное. — Видимо, я что-то проспал? — отстраненным голосом поинтересовался он, и Франческо фыркнул, а потом слабо застонал. Джулиано встал с постели и обошел его кругом. — Ты был здесь всю ночь? — спросил он, нависнув над лицом Франческо. Смотреть на Медичи снизу вверх было непривычно. Взгляд Франческо невольно скользнул в его лица на широкие плечи, потом на грудь, покрытую такими же светлыми волосами, как на голове, а затем на крепкие ноги. Джулиано переступил с ноги на ногу, словно ему стало неловко, как будто Франческо не видел его таким каждое утро и каждый вечер, и нахмурился. — Лоренцо приказал, — наконец проклокотал Франческо, когда тишина слишком затянулась. Джулиано закатил глаза, явно готовый услышать нечто подобное. — Может, мне вообще отдать тебе свои покои? Что уж там, — недовольно спросил он, взмахнув руками, но не глядя на Франческо, и тот решил ничего не отвечать. Самостоятельно умывшись и одевшись, и тем самым заново подлив масла в чашу раздражения Франческо, Джулиано вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. Полежав еще какое-то время и собравшись с силами, Франческо приподнялся на локтях, а потом, задержав дыхание, кое-как сел и оперся на постель. Голова болела и кружилась, снова дали о себе знать следы от кнута на спине, поэтому он решил не испытывать судьбу дальше и лег обратно. Вскоре пришла Мария. Отругав его так, как не ругал даже дядя Якопо, она обработала его ушибы своей волшебной мазью и оставила банку на столе, наказав пользоваться три раза в день. — Спасибо, — искренне поблагодарил Франческо, испытывая желание, с которым не сталкивался раньше, — поцеловать руку служанке. — Вещи твои собрали, — сказала она в ответ. — Господин Лоренцо приказал. У двери стоят. Франческо кивнул. Намек был более чем ясен: оставаться на жилом этаже и не приближаться к помещениям для слуг, но разве Джулиано согласится его терпеть у себя в комнатах? При мысли о грядущих ссорах голова разболелась еще сильнее, и Франческо тяжело вздохнул. — Только гребешок сломался, — неожиданно добавила Мария и осторожно посмотрела на него. От этой новости Франческо не ощутил ничего, ни капли сожаления. Все его чувства к Новелле давно ушли в прошлое, все отболело, кроме обиды на предательство, но как оказалось, обижаться ему нужно было на себя. — Хочешь, забери его себе, — предложил Франческо. — В качестве моей благодарности. Камни можно хорошо продать. — Да ты что, — испугалась Мария. — Кому ж я их продам? А если воровкой назовут, что я говорить-то буду? Нет уж, себе оставь, — твердо отказалась она. — Господин Лоренцо хорошо платит, милостыню просить не приходится. — Прости, — Франческо улыбнулся краешком губ, чтобы те снова не полопались. — Я не хотел тебя обидеть. — Постарайся больше не искать себе неприятностей, — проворчала она на прощание. — Тогда и благодарить меня не придется. Джулиано вернулся раскрасневшийся и злой как черт. Бросив на Франческо уничижительный взгляд, он схватил колет и снова выбежал за дверь, хлопнув ей так, что звук отдался в голове Франческо, и так гудящей от боли. Ему показалось, что он услышал голос Лоренцо, зовущего брата, но вскоре все стихло, и Франческо задремал. В обед ему все-таки пришлось собраться с силами и подняться, чтобы справить нужду и съесть то, что принесла ему девушка с кухни. Двигать челюстью было больно, но Франческо радовался, что ему хотя бы не выбили зубы. Боль была проходящей; он знал это, потому что в его жизни ее было слишком много, и большая ее часть настигала его по вине Джулиано. Медичи не вернулся ни на обед, ни на ужин. Франческо маялся в его комнатах, не желая выходить и пугать обитателей палаццо своим видом, бродил из угла в угол, перебирал книги, но не мог ни на чем сосредоточиться. Надвигалась буря, Франческо чувствовал это всем существом. От нее было ни спрятаться, ни сбежать — Франческо был прикован к месту в самом ее оке и мог лишь ждать, когда она обрушит на него всю свою мощь. Нанеся на лицо и бока, где цвели синяки, новую порцию мази, он лег на постель. Солнце давно зашло, но Джулиано не приходил, а Франческо слишком устал, чтобы соблюдать правила, которые ему навязали, наедине с самим собой. От подушек пахло Джулиано; Франческо не заметил этого прошлой ночью, но теперь запах мыла, вина и самого Джулиано щекотал нос и не давал заснуть. Франческо проваливался в тревожную дрему, а потом вскидывался, шарил руками по постели, словно пытался найти ее хозяина, но комната была пуста, и он переворачивался на другой бок и снова закрывал глаза, вдыхая до боли знакомый запах, который он не перепутал бы ни с каким другим. Волноваться за Джулиано было глупо по миллиону причин, главной из которых было то, что Франческо сам пытался убить его. Медичи умели постоять за себя — и в уличной драке, и на поле боя, и, как оказалось, при покушении, — но Франческо все равно грызло беспокойство. Джулиано злился, а это означало только одно: он должен был выплескивать свою злость на того, кто ее вызывал, а не убегать и прятаться, уклоняясь от конфликта. Это было ненормально для того Джулиано, которого Франческо знал всю жизнь, и к полудню следующего дня его терпение лопнуло. Дверь в кабинет Лоренцо оказалась приоткрыта, и Франческо заглянул к нему без стука, как привык за то время, когда был в доме желанным гостем. — Франческо? — Лоренцо поднял голову от бумаг и нахмурился. — Где Джулиано? — прямо спросил Франческо, и на лице Лоренцо мелькнул испуг — всего на мгновение, но он заметил. — В каком смысле? Он что, не ночевал дома? А ты правда думал, что он останется со мной в одной комнате, хотел ответить Франческо, но Лоренцо уже выбежал в коридор, чтобы позвать охрану. — Ты должен следить за ним! — бросил тот, когда Франческо его нагнал. — Почему не сказал еще вчера вечером? — Я ему слуга или нянька? — огрызнулся Франческо в ответ. — Определись уже, что я здесь делаю. — Твоя единственная задача — заботиться о моем брате, — отчеканил Лоренцо и ткнул Франческо в грудь, чтобы тот остановился. — И если хоть один волос упадет с его головы, ты сильно об этом пожалеешь. Лоренцо уехал на поиски вместе со слугами и стражниками, не в силах сидеть дома и просто ждать. Донна Лукреция металась по галерее, заламывая руки, пока Клариче пыталась ее успокоить. Франческо держался в тени лестницы, чтобы не привлекать внимания, уже жалея, что поднял тревогу. Учитывая, как Джулиано вел себя последние месяцы, он наверняка просто выпил слишком много и уснул прямо в трактире, а хозяин не решился его выгнать, или заночевал в борделе, хотя Франческо серьезно сомневался, что выпивке он предпочел бы девушек. Время, казалось, текло слишком медленно, но на самом деле стражники вернулись уже через несколько минут. Джулиано, шедший следом за ними, на вид был абсолютно здоров и даже бодр, и Франческо выдохнул с долей облегчения. Шествие замыкал Боттичелли с таким видом, как будто его вели на казнь. — Боже, Джулиано! — донна Лукреция бросилась к сыну. — Где ты был? — Мама! — Джулиано отвел ее руки от своего лица и отступил, не позволяя себя обнять. — Мама, со мной все хорошо. Я ночевал у Сандро, с чего такой переполох? — Джулиано! — Лоренцо буквально влетел в ворота и спрыгнул с коня. — Ты в порядке, — от его объятий Джулиано увернуться не успел, но и не ответил на них. — Слава богу! Идем, — Лоренцо потянул брата за собой, и вся семья двинулась следом. На Франческо внимания никто не обратил. Выждав время, он поднялся на жилой этаж и свернул к столовой, откуда доносились голоса на повышенных тонах. Неслышно ступая, он приблизился к приоткрытой двери, через которую было видно Боттичелли, пристыженно опустившего глаза. — Ты не можешь так вести себя, Джулиано, и пугать нас! — возмущался Лоренцо. — Сколько раз мне это повторить? — А то, что в моей комнате теперь спит человек, который пытался меня убить, тебя не пугает? — едко отбил Джулиано. — Мне нет места в этом доме! — О чем ты говоришь?! — воскликнул Лоренцо. — Ты — самое важное... — Я не останусь с ним в одной комнате, я уже сказал! — перебил его Джулиано. — Как ты себе это представляешь? Может, мне еще в одной постели с ним спать? Франческо вздрогнул. Предположи кто-нибудь раньше, что он может делить постель с Джулиано де Медичи, Франческо воспринял бы это как дурную шутку, но теперь эта мысль не вызывала отторжения, разве что разумные опасения, что Джулиано задушит его во сне. Лоренцо забормотал что-то, чего Франческо не разобрал, а Джулиано в ответ невесело засмеялся. — Ты совсем сошел с ума, брат. Мы уже это проходили. Ты не первый раз пытаешься заменить меня Пацци. Пряником не вышло, так ты решил кнутом? Или ждешь, пока один из нас убьет другого? — Джулиано, прекрати! — Франческо ожидал услышать мягкие увещевания, привычные для Лоренцо, но вместо них в его голосе звучали раздражение и усталость. — Я никогда не пытался тебя заменить. Франческо был моим другом. Франческо нахмурился. Лоренцо искренне так считал, раз доказывал это брату? Или просто продолжать гнуть свою линию, не признавая правды? — Так может, заберешь его в свою спальню? — голос Джулиано сочился ядом. — Уверен, Клариче будет в восторге. Раздался звук, как будто ножки стула проехались по полу. Франческо поспешно отступил от двери, чтобы никто не подумал, что он подслушивал, и вернулся в покои Джулиано. Вслед ему неслись звуки ссоры, которая, казалось, только набирала обороты. Франческо долго стоял у окна, глядя в сад, где бродил Джулиано, пиная кусты, словно обиженный мальчишка, и что-то бормоча себе под нос. Голова болела теперь не только от ударов, но и из-за мыслей, которые настойчиво требовали обдумывания. Неужели Джулиано и правда считал, что Лоренцо мог променять его на Пацци? Поэтому он отстранялся от Франческо? Не из-за него самого, а из-за обиды на брата? Франческо потер переносицу и скривился от боли. В этом не было никакого смысла. Джулиано де Медичи невозможно было заменить. Как он вообще мог так думать? Лоренцо любил его больше жизни, и если бы все сложилось иначе, никакие дружеские чувства не помешали бы ему уничтожить всех Пацци на корню. Джулиано пришел, только когда село солнце. Чуть не споткнувшись о сумки Франческо, которые тот не стал трогать на случай, если его прогонят, он молча подошел к постели и встал, ожидая, когда ему помогут раздеться. На Франческо он упорно не смотрел, даже когда тот подошел вплотную, чтобы расстегнуть пуговицы на колете, но при этом казался спокойным — пугающе спокойным, как сказал бы Франческо. — Джулиано. Тот сглотнул, но продолжил смотреть куда-то мимо. — Я уйду, только скажи куда, — Франческо вытянул рубашку из-за пояса, и Джулиано послушно поднял руки. Повязок он больше не носил, но белые полоски шрамов так и остались паутиной на его руках. От него не пахло вином — редкое явление по нынешним временам, — и Франческо впервые пожалел об этом, потому что говорить с пьяным Джулиано было гораздо проще. Франческо подождал, давая ему возможность ответить, а потом взялся за пояс и завязки штанов. Джулиано резко вдохнул и втянул живот, когда его сбитые костяшки задели кожу, и Франческо снова остановился. — Я тоже этого не хочу, — добавил он, и Джулиано наконец перевел на него глаза, в которых мгновенно зажглась злость, но губы его сжались лишь плотнее. Горящим взглядом он проследил, как Франческо опустился на одно колено, чтобы снять с него штаны и сапоги. Обычно Джулиано садился, чтобы им обоим было удобнее, но в этот раз он остался стоять, лишь схватился за столбик кровати, удерживая равновесие, когда Франческо надавил под коленом и поднял его ногу. — Новое правило, Пацци, — прошипел Джулиано не хуже змеи, когда Франческо поднялся. — Если тебя не спрашивают, ты молчишь. Франческо кивнул. С этим требованием он мог смириться. — Можешь идти, куда вздумается, — разрешил Джулиано, явно противореча словам Лоренцо. — Только не мешай мне спать. С этими словами он обошел постель и зарылся в простыни на другом краю, максимально далеко от Франческо. Франческо постоял еще мгновение, глядя ему в спину и раздумывая, как лучше поступить, аккуратно сложил одежду, задул свечи и лег на ковер. Утром Франческо понял, почему Джулиано был так спокоен накануне: только придумав, как помотать кому-то нервы, он затихал, терпеливо предвкушая веселье. — Нет, — ответил он с видимым наслаждением, когда Франческо вытащил из сундука очередную рубашку. — Нет, — и еще одну. — Нет, — и еще. Франческо чувствовал зарождающуюся мигрень и желание похоронить Джулиано под горой одежды, которая успела образоваться на постели, пока Медичи капризничал и отвергал все, что Франческо доставал из многочисленных сундуков. Ему не нравилось ничего: ни колеты, ни рубашки, ни штаны, ни сапоги, которые Франческо начистил недостаточно для того, чтобы Джулиано мог видеть в них свое отражение. Выслушав с десяток претензий к фасону, цвету и тканям, в которых Медичи было или слишком жарко, или слишком холодно, хотя на улице вовсю пекло солнце, Франческо вытащил последний колет. — М-м-м, — Джулиано задумался, с прищуром рассматривая вещь. — Нет, — решил он, и терпение Франческо лопнуло. — Тогда иди голым, — отрезал он, захлопывая крышку сундука, чтобы хоть на ней выместить свое раздражение. Уголки губ Джулиано дрогнули, словно он сдерживал улыбку, и Франческо ощутил острое желание кого-нибудь убить. Желательно, конечно, самого Медичи, но свой шанс он уже упустил. — А знаешь, — протянул Джулиано. — Пожалуй, та рубашка, которую ты предложил первой, была ничего. Надену ее. Франческо закрыл глаза и глубоко вдохнул, пытаясь представить что-нибудь приятное и успокаивающее. Например, как прекрасно его руки смотрелись бы на шее Медичи, пока тот задыхался бы в его хватке. — А теперь, — объявил Джулиано, когда с одеванием было кое-как покончено, — ты сложишь все обратно. Аккуратно, Пацци, потому что я проверю, и если мне что-то не понравится, завтра утром мы начнем сначала, — пообещал он сладким голосом, и Франческо пришлось вцепиться в край стола, чтобы не наброситься на Джулиано, пока тот шел к двери, насвистывая какую-то мелодию. Ясно было одно: спокойной жизни ему было не видать. Прогнувшись под требования брата, Джулиано все равно нашел способ вывернуть ситуацию к своему удовольствию, вовсю пользуясь тем, что Франческо не мог ему никак ответить, не навредив себе и, в перспективе, Гульельмо. Такой Джулиано был больше похож на себя прежнего; Франческо словно вернулся на пять лет назад, когда каждая их встреча заканчивалась обменом едкими насмешками, а то и стычками, и чувствовал то же раздражение и желание проучить Медичи за его наглость и бесцеремонность. Провозившись со складыванием вещей чуть ли не до полудня, Франческо упал на постель, надеясь, что не увидит Джулиано до самого заката, но тот неожиданно заявился после обеда, таща на спине подозрительно звенящий мешок. — О, ты уже закончил, — отметил он без всякого удивления. Осмотрев сундуки и не найдя, к чему придраться, Джулиано свалил мешок Франческо под ноги, и тот открылся, обнажая содержимое. — Мои доспехи! — радостно объявил Джулиано. — Начисти их. И нормально, а не как сапоги, иначе спать сегодня будешь в коридоре под дверью. — Я теперь должен отрабатывать право спать на твоем ковре? — глухо поинтересовался Франческо. Его тон не предвещал ничего хорошего, и раньше Джулиано напрягся бы, но теперь он лишь широко улыбнулся и хлопнул Франческо по плечу, будто бы случайно попав по синяку. — Молодец, Пацци, соображаешь, — с чувством похвалил он и снова ушел, довольный собой и своей придумкой. Франческо, не привычный к подобной работе, все же догадался спуститься в арсенал за тряпками и маслом. Доспехи, которые ему отдал Джулиано, явно давно никто не носил, и Франческо пришлось натирать их до тех, пока не заболели пальцы, но результатом он остался доволен, мысленно пообещав себе, что если Медичи что-то не понравится, он зальет ему маслом всю постель, чтобы тому тоже пришлось спать на полу. — Хм, — Джулиано надул губы и повертел в руках латы, осматривая их со всех сторон. — Ладно, — неохотно согласился он. — Сегодня можешь ночевать здесь, но не рассчитывай, что я буду терпеть твое присутствие и дальше. — Что ты, — иронично отозвался Франческо, не сдержавшись. — О таком счастье я и мечтать не смею. Хорошее настроение у Джулиано продержалось еще два дня, пока он придумывал для Франческо задания. Тот раздражался, но не спорил, потому что идеи Джулиано были каким-то ребячеством, вроде приказа расставить книги в его комнате в алфавитном порядке. Помимо этого Франческо успел отполировать все остальные латы в арсенале, исколов с непривычки пальцы о колечки кольчуг, пока счищал с них следы ржавчины, очинить целую связку перьев, которых Джулиано хватило бы до конца жизни, и даже выбить ковер, на котором спал, из-за чего спина опять разболелась. Он по-прежнему не стремился к званию самого добросовестного слуги, но врожденная потребность обыгрывать Медичи и нежелание спать в коридоре, словно пес, которого хозяин выгнал из комнат, делали свое дело. Все это время Джулиано не покидал палаццо, явно уступая давлению семьи, и постепенно его воодушевление сходило на нет, сменяясь уже привычными угрюмостью и замкнутостью. — Принеси ужин в мои покои, — приказал он к концу третьего дня, и Франческо отправился на кухню. Джулиано никогда не ел в своих покоях; даже после ссор с братом он шел в столовую, или просто уходил из дома, проводя вечера в трактирах, но на утро неизменно являясь на завтрак с семьей. Франческо догадывался, что это очередное испытание для него, поэтому совершенно не удивился, когда Джулиано оттолкнул от себя тарелку, даже не попробовав ее содержимое. — Не хочу мясо, принеси что-нибудь другое, — потребовал он, не глядя на Франческо. Мария нахмурилась, когда тот вернулся на кухню, но быстро отрезала кусок пирога, оставшегося с обеда. — Уже холодный, — объявил Джулиано, дотронувшись до корочки пальцами. — Я не буду это есть. Франческо сжал челюсти, сдерживая раздражение, и снова отправился на кухню. — Да чего ему нужно? — спросила Мария, нарезая сыр и добавляя к нему хлеб и фрукты. — Я тоже хотел бы это знать, — пробормотал Франческо себе под нос, забирая тарелку. На сыр Джулиано отреагировал более благосклонно, и Франческо выдохнул. Он уже взялся за кувшин, собираясь сходить за чистой водой для умывания, как за спиной раздался звон. Обернувшись, он увидел на полу кубок и растекающееся во все стороны вино. — Ой, — сказал Джулиано без малейшего намека на раскаяние в голосе. — Я такой неловкий. Он смотрел на Франческо, взглядом пристальным и острым, из которого исчез юношеский азарт, сменившись едва сдерживаемой неприязнью. — Убери, — приказал он быстрее, чем Франческо успел заикнуться о том, чтобы позвать служанку. Напряжение в комнате мгновенно сгустилось. Франческо медленно поставил кувшин обратно на столик. То, что делал Джулиано, больше не было игрой: он опять пытался заявить о своем превосходстве, согнуть что-то внутри Франческо так же, как должна была согнуться его спина, чтобы вытереть лужу на полу, заставить его подчиняться на уровне более глубоком, чем исполнение глупых приказов. — И чем же мне это делать? — глухо спросил он, зная, что Джулиано уже все продумал. — Ну, мы же не зря ездили в палаццо Пацци за тряпками, — тот растянул губы в подобие улыбки и закинул ногу на ногу, нетерпеливо качнув ступней. Франческо понял, чего от него хотят, по взгляду, которым Медичи уперся в его грудь. Это была обратная сторона унижения, которое Франческо испытал в ванной Джулиано, — такое с ним делали только раз, когда заставили раздеться на глазах у всех перед поркой. Тогда Франческо не придал этому значения, потому что его больше заботил кнут в руках палача, но теперь рубашка ощущалась доспехом, который защищал его гордость от ударов Джулиано. Непослушными пальцами он потянул завязки на горле и стащил рубашку через голову. Взгляд Джулиано скользнул с его груди на левый бок, где цвел огромный синяк, а затем он поднялся и обошел Франческо, встав за его спиной. Франческо с трудом подавил порыв повернуться к нему лицом. Он знал, что Джулиано видит — рубцы, оставленные кнутом, следы его позора и боли. От ощущения чужого присутствия за спиной, враждебного и несущего опасность, по телу побежали мурашки. — Приступай, — приказал Джулиано, даже не думая отходить в сторону. Франческо сложился в коленях и пояснице, словно марионетка, управляемая неумелой рукой. Рубашка мгновенно пропиталась вином, и он кое-как протер ею пол, почти не осознавая, что делает. В висках стучала ярость, пеленой застилая глаза, а Джулиано лишь делал хуже, нависая над ним и внимательно наблюдая. — Вот твое место, Пацци, — презрительно процедил он. — На коленях перед Медичи. Франческо вскинулся, чуть не сталкиваясь с Джулиано лоб в лоб. Не задумываясь над последствиями своих действий, он толкнул Джулиано, заставляя того отшатнуться и врезаться в туалетный столик, отчего кувшин, стоящий на краю, качнулся и упал на пол, разлетевшись на осколки. Хотелось бить, выпустить агрессию, чтобы мышцы перестало сводить от желания почувствовать, как его кулаки будут врезаться в крепкое тело Джулиано, оставляя следы и причиняя боль. Хотелось слышать, как он закричит, хотелось видеть, как его лицо превратится в гримасу, искажающую красивые черты до неузнаваемости, хотелось ощущать, как он сдается на милость Франческо и подчиняется его желаниям, какими бы они не оказались. Франческо хотелось, и от этого все тело звенело натянутой струной. В глазах Джулиано мелькнуло непонятное выражение. Он прогнулся назад, словно пытаясь отодвинуться, но они все равно были так близко, что его сбившееся дыхание касалось лица Франческо. Среди водоворота безумных мыслей мелькнула одна, самая безумная — что достаточно всего лишь качнуться вперед, совсем чуть-чуть, чтобы подчинить себе Джулиано раз и навсегда, но Франческо не успел схватить ее за хвост, потому что Медичи пришел в себя и оттолкнул его с такой силой, что он едва удержался на ногах. — Не смей ко мне прикасаться, — разъяренно прошипел Джулиано. — Никогда. Иначе это будет последним, что ты сделаешь в своей жизни. Франческо подобрался, по старой привычке готовясь к драке, но Джулиано выбежал за дверь, грохнув ей с такой силой, что это наверняка услышали по всему дому. Франческо в бессильной ярости пнул собственную рубашку, отчего та с мокрым шлепком встретилась со стеной, оставляя на ней след от вина, и, отдышавшись, принялся собирать черепки от кувшина с ощущением, что эту схватку он все же выиграл. Джулиано не вернулся ни к закату, ни к полуночи. Франческо опять не спал, заведенный их стычкой, но бежать к Лоренцо больше не собирался. Джулиано ясно приказал ему молчать, и Франческо с удовольствием исполнял этот приказ, мстительно представляя, как младший Медичи нарвется на пьяную драку и кто-нибудь, сам того не зная, отомстит ему за мучения Франческо. Дверь скрипнула, только когда ночь сгустилась до самой черноты, готовясь встречать скорый рассвет. Франческо открыл глаза, но не пошевелился, оставаясь лежать на ковре. Неверные шаги Джулиано на мгновение затихли — он задел что-то у двери и едва слышно чертыхнулся, — а потом Франческо почувствовал его приближение. Он ждал, что Джулиано обойдет его и ляжет на дальнюю сторону кровати, как он делал с тех пор, как Франческо переселился к нему, но вместо этого тот пошел напролом, словно не замечая Франческо у себя под ногами. Носок сапога врезался ему под ребра, из-за чего Франческо взвыл, а Джулиано вскрикнул, взмахнув руками, и начал заваливаться вперед. Франческо сам не понял, как поймал его. Ярость, не успевшая остыть до конца, мгновенно вспыхнула с новой силой, растревоженная болью и поведением Медичи. Тело, налившееся силой, спружинило от пола, и он подхватил Джулиано, швыряя его на постель, словно тюк сена, и нависая сверху. — Пацци, — сдавленно прохрипел тот, и только в этот момент Франческо осознал, что его рука сжалась на горле Медичи. Они застыли, глядя друг на друга и тяжело дыша. Тело Джулиано под ним было напряжено, но он не воспротивился, когда Франческо на пробу сжал пальцы крепче, ощущая под ними бешено бьющуюся жилку. Глаза Джулиано блеснули в тусклом лунном свете каким-то лихорадочным блеском, и неожиданно он приподнял голову, вдавливаясь шеей в ладонь Франческо. — Давай, — одними губами шепнул он. — Сделай это. Закончи начатое. Франческо сглотнул. Где-то глубоко, под бесконечными слоями гнева и ненависти, на самом дне его души зарождался страх. Этот Джулиано — жаждущий смерти, искалеченный обидами и горем, сломленный, — был ему незнаком, и что с ним делать, он не знал. Он подозревал, что в Медичи говорило вино, что будь тот трезв, он бы никогда не позволил себе такого — открыться перед Пацци, проявить слабость, худшую из возможных, передать Франческо контроль над решением, жить ему или умереть. Как молния, ударило воспоминание о том, как Франческо стоял в соборе за спиной Джулиано, сжимая рукоять кинжала и уговаривая себя поднять руку. Эти секунды сомнения решили исход того дня: когда Франческо все же налетел на Джулиано, вокруг уже творился хаос, давший Медичи возможность оценить угрозу и защититься. В тот момент Джулиано готов был драться за свою жизнь, а сейчас Франческо держал ее в руках, вот так просто, чувствовал, как сердце Джулиано колотилось в груди, словно птица в клетке, и осознавал, что не мог, просто не мог убить его, несмотря на все свои угрозы. — Пожалуйста, — беззвучно взмолился Джулиано, запрокидывая голову и открывая горло еще сильнее, и у Франческо перехватило дыхание. Пальцы разжались сами собой; он провел ими по шее Джулиано в странной ласке и почувствовал, как дернулся кадык, когда Медичи судорожно втянул воздух. Его грудная клетка расширилась, и тело под Франческо обмякло, словно лишившись всех сил. Он поднялся на ноги. Джулиано лежал совершенно неподвижно, и лишь его лицо подергивалось, как будто он боролся с чем-то внутри себя. На мгновение Франческо показалось, что на его щеке блеснула слеза, но было слишком темно, чтобы сказать наверняка. Нужно было уйти, оставить его в одиночестве — так было бы лучше для них обоих, — но Франческо не мог заставить себя сдвинуться с места. — Спи, Джулиано, — прошептал он и снова лег на ковер, понимая, что сам уснуть уже не сможет. Джулиано не разговаривал с ним следующие два дня, не смотрел на него, как будто Франческо просто не существовало, и, верный своему слову, не позволял к себе прикасаться, все делая сам или зовя на помощь других слуг. Это почему-то раздражало так же сильно, как раньше раздражали постоянные приказы, и, видимо, это как-то читалось у Франческо на лице, потому что слуги бросали на него испуганные взгляды и торопились убраться из покоев Джулиано поскорее. Не зная, чем заняться, Франческо читал или бродил по саду. Наверное, впервые в жизни он скучал по племянникам; он был бы совсем не прочь пообщаться с Пьеро или даже подержать на руках Джованни, раз все остальные в доме игнорировали его, но Клариче внимательно следила за тем, чтобы их пути не пересекались. Франческо иногда слышал детей в покоях Лоренцо или в столовой, видел, как приходил Полициано, бросавший на него такие взгляды, словно Франческо был бешеным зверем, но не искал с ними встречи намеренно, чтобы не пугать их мать. Лоренцо проводил дни в своем кабинете, часто вместе с донной Лукрецией, или уезжал — в синьорию, как предполагал Франческо. Ему было интересно, что происходило за стенами палаццо и как Лоренцо улаживал конфликт с Папой и своим крестным отцом, но, конечно, никто ему ничего не рассказывал. Сам Лоренцо же, казалось, тревожился только за брата, и когда он смотрел на Джулиано, на лице его появлялись озабоченность и что-то похожее на печаль. — Франческо! — окликнул его Лоренцо из своего кабинета на исходе второго дня и подал знак закрыть дверь. — Садись. — Слуги не садятся в присутствии хозяев, — прохладно ответил Франческо, оставаясь стоять, и Лоренцо поморщился, словно упоминание нового статуса Франческо было ему неприятно. — Я не понимаю, что происходит с Джулиано, — начал он и остановился, словно рассчитывал, что Франческо его просветит, но тот лишь приподнял бровь. Ему нечего было сказать, потому что он и сам ничего не понимал, кроме того, что Джулиано было плохо и становилось все хуже. — Но дальше так продолжаться не может. — Согласен, — отозвался Франческо, и Лоренцо чуть-чуть посветлел лицом. — Поэтому я решил отправить его во Фьезоле. Пусть отдохнет. Франческо тихо хмыкнул. На языке вертелся вопрос, когда это Джулиано успел заработаться, но он почел за лучшее его не задавать. — Мне ехать с ним? — Да, прямо завтра. И Франческо... — Лоренцо посмотрел на него со всей серьезностью. — Твоя задача не изменилась. Следи за Джулиано. Не позволяй ему пить. Его жизнь и здоровье — твоя ответственность. Франческо опустил голову, скрывая лицо, потому что не мог сдержать смеха. — Лоренцо, ты удивительный человек, — произнес он так, чтобы было ясно — это не комплимент. — Ты вообще знаешь своего брата? Знаешь, как он относится ко мне? Думаешь, я смогу как-то на него повлиять? Лоренцо легко улыбнулся. Франческо видел эту его улыбку сотни, если не тысячи раз, и ненавидел ее всей душой, потому что она означала только одно: Медичи уже все спланировал, отвел каждому свою роль и теперь ждал, когда все сложится желаемым для него образом. — Если он не слушается тех, кого любит, может, послушает того, кого ненавидит? Франческо ждал, что Джулиано снова устроит скандал, но тот не сказал ни слова, ни когда он складывал вещи в дорожные сундуки, ни когда другие Медичи вышли их проводить на следующее утро. Лето уже было в разгаре, и Франческо изнывал от жары и безделья, пока Джулиано, казалось, прятался от него целыми днями. На вилле делать это было проще, потому что Франческо выделили отдельную комнату — так далеко от покоев Джулиано, как было возможно, и по его распоряжению, как подозревал Франческо. Он честно пытался следить за Джулиано — не потому, что так приказал Лоренцо, а потому, что поведение младшего Медичи тревожило его самого. Замкнутость Джулиано тянулась необычайно долго, и как бы Франческо не старался убедить себя, что ему было все равно, подсознательная тревога гнала его на поиски каждые несколько часов и затихала, только когда он убеждался, что Джулиано гулял в саду, или дремал на лоджии, или в одиночестве сидел в столовой перед нетронутыми тарелками с едой. Франческо старался не подходить к нему слишком близко после первого раза, когда наткнулся на него в саду. Джулиано тогда бросил на него взгляд, полный ледяной ненависти, ясно говоривший: еще шаг — и пожалеешь. Франческо понимал и дал ему достаточно времени, чтобы оттаять, но Джулиано был все так же холоден и отстранен, как и наутро после той ночи, которую Франческо тоже не мог забыть. Дни на вилле, казалось, были длиннее, а ночи — темнее, но Франческо все равно не спал. Тело гудело от непонятной энергии, требующей выхода наружу, полнилось ощущением тока крови под пальцами, горячего дыхания на коже, сильного тела, подающегося навстречу. Франческо слышал шепот, о чем-то моливший его, задыхался от запаха вина, сладкого и терпкого, а утром шел искать Джулиано, мягкого и сонного, в рубашке навыпуск, открывающей грудь и руки до локтей. Арсенала на вилле не было, но Франческо нашел тренировочные мечи братьев Медичи, и идея родилась сама собой. Джулиано, сидящий под деревом в саду и бездумно глядящий на Флоренцию, простирающуюся внизу, не заметил его приближения, и лишь когда меч упал к его ногам, вздрогнул, а лицо его как будто отвердело. — Пацци? — с легким удивлением спросил он, не торопясь подбирать меч. — Вставай, — велел Франческо. — Сразимся. — Я не хочу, — Джулиано отвернулся, опять теряя к нему интерес. — А тебе нельзя брать в руки оружие. — Вставай, — Франческо не обратил внимания на его слова и хлопнул Джулиано по голени плоской стороной меча, из-за чего тот дернулся и бросил на него недовольный взгляд. — Если завтра будет турнир, как быстро я тебя одолею? — Если завтра будет турнир, — в голосе Джулиано послышалась прежняя едкость, и Франческо обрадовался ей, как старому другу, — тебя на него даже не пустят. Франческо пожал плечами, словно ему было все равно. — Вставай, Медичи, — снова повторил он и отпрыгнул в сторону быстрее, чем Джулиано нанес удар. После кнута, драки и долгих недель без тренировок тело казалось неповоротливым и неловким, но и Джулиано был ничем не лучше. Они перемещались по саду, с лязгом скрещивая мечи, и, наверное, впервые со дня заговора, а может, и за более долгое время, Франческо почувствовал себя хорошо. Джулиано тоже посветлел лицом, с азартом нападая на него и блокируя удары, и Франческо показалось, что в какой-то момент на губах Медичи мелькнула улыбка — настоящая, а не ехидная, — поэтому он с легким сердцем ему уступил. — Ты поддался, — Джулиано обвиняюще ткнул его в грудь тупым концом меча, и Франческо отвел его рукой в сторону. — Я не специально, — примирительно ответил он, вытирая пот со лба. — Просто устал. Джулиано прищурился, показывая, что не верит ни единому слову. Франческо знал, что тот не любил проигрывать, но еще больше не любил, когда победа доставалась кому-то нечестным образом, и в этом, как он подозревал, крылся один из корней сложных отношений братьев Медичи. — Повторим завтра? — предложил он, и Джулиано согласно кивнул, а потом вернул ему меч и отпустил взмахом руки. Но они не повторили, ни на следующий день, ни потом. Джулиано, едва воспрянувший духом, как показалось Франческо, словно вспомнил о том единственном, что приносило ему радость в последние месяцы — радость забвения. — Вставай, Медичи, — снова приказал Франческо, но тот едва ли его услышал. Глаза Джулиано были мутными и пустыми, по белой рубашке расплылось кроваво-красное пятно, и Франческо опять стало страшно, как будто тот уже стоял одной ногой в другом мире, где не было боли и страданий, где он мог быть с той единственной, которую любил. Франческо хотел уйти и забыть, так было бы правильно и разумно, но вместо этого перекинул руку Джулиано себе на шею и обнял его, заставляя подняться со скамьи. Его тело обдало жаром, как будто у Медичи была лихорадка, обжигающее дыхание коснулось шеи, и по спине Франческо побежали мурашки. — Пацци, — едва слышно позвал Джулиано, и Франческо порадовался хотя бы тому, что тот его узнал. Медичи едва держался на ногах, а Франческо был не в том состоянии, чтобы тащить весь его вес на себе, поэтому до его покоев они добирались долго, по пути натыкаясь на мебель и останавливаясь передохнуть. Комната Джулиано оказалась гораздо меньше, чем его покои в палаццо, и обставлена была проще, и, видимо, Джулиано не пускал к себе не только Франческо, потому что они чуть не упали через дорожный сундук, который так никто и не разобрал. Джулиано пробормотал что-то невнятное, и Франческо с облегчением опустил его на постель и повел плечами, предчувствуя, что его спине это опять аукнется. — Я... — начал Джулиано. — Приказывал не прикасаться, я помню, — перебил его Франческо, потому что не хотел слышать то, что Медичи мог сказать вместо этого. Он раздел его торопливыми движениями, как будто прикосновения и впрямь жгли руки, и Джулиано послушно поддавался, словно тряпичная кукла. Грудь стиснуло от незнакомого чувства. Франческо набросил на Джулиано простыню и отступил от постели, чтобы не наделать глупостей, пусть даже Медичи, который уже закрыл глаза, ничего не вспомнил бы. В таком состоянии Франческо мог бы сделать с ним что угодно, но ладони зудели от потребности погладить, ощутить гладкость кожи и шелковистость волос, упругость мышц и жар, доказывающий, что Джулиано был жив, что они оба были живы, даже если жизнь приносила им теперь только боль. В ту ночь Франческо тоже напился, первый раз за много месяцев. Он не любил алкоголь, не любил ощущение ускользающего контроля, но опасные мысли в голове невозможно было заглушить ничем другим. Он понимал, почему Джулиано пил, но к следующему полудню понял и то, что это совершенно не помогало, потому что как только хмельное марево рассеялось, все вернулось на свои места и предстало в еще более неприглядном свете, чем накануне. Джулиано, такой же хмурый и недовольный, сидел в столовой, и Франческо опустился на стул с другой стороны стола. Впервые они пообедали вместе; Джулиано не разрешал, но и не возражал, когда Франческо потянулся за фруктами, а потом вышел из-за стола, так и не сказав ни слова. Эта холодность была Франческо уже привычна, но терпеть ее становилось все труднее. Вся его жизнь вращалась вокруг Джулиано — не только сейчас, но и раньше, до того, как дядя и Сальвиати своими интригами склонили его к мысли о необходимости избавиться от Медичи. Джулиано всегда был центром его внимания, Франческо понял это с ужасающей ясностью на втором кувшине вина, и Лоренцо со всем своим дружелюбием и мягкостью не мог затмить брата в его сердце. Франческо искал его глазами в толпе, предвкушая обмен колкостями, не отводил от него взгляда на заседаниях синьории, ведя свой молчаливый бой, пока дядя и Лоренцо сражались на словах, ждал, что Джулиано придет к нему после того, как Лоренцо решил сделать его крестным своего первенца, а потом — правителем Имолы, забирая у брата то, что принадлежало тому по праву, и разочаровывался каждый раз, когда Джулиано этого не делал. Внимания Лоренцо ему никогда не бывало достаточно; ему нужна была эта злость, эта ярость, этот огонь, горевший в младшем Медичи, и Франческо больше не собирался смотреть, как он затухает. Дверь в комнату Джулиано открылась абсолютно бесшумно. Он стоял у окна, и в лучах заходящего солнца казался каким-то нереальным: волосы золотились нимбом вокруг головы, глаза стали почти прозрачными, как летнее небо в самый ясный день, белая кожа словно вбирала в себя свет, из-за чего Джулиано сиял, будто ангел, которым его считали все, кроме Франческо. В руке он держал бокал с вином, словно рубиновое сердце, но взгляд его был ясным и отталкивающе ледяным. — Пошел прочь, — грубо выплюнул он, даже не пытаясь узнать, зачем Франческо явился. Тот и сам не понимал до конца, что собирался сделать, лишь чувствовал, что дальше так и правда продолжаться не может. — Пацци! — снова резко окликнули его, когда он не пошевелился. — Я приказал... — Я больше не принимаю приказов от того, кто не может себя контролировать, — перебил его Франческо, и лицо Джулиано мгновенно ожесточилось. — Что ты себе позволяешь, — прорычал он, инстинктивно подступая ближе. Франческо тоже сделал шаг ему навстречу, впитывая его гнев, наполняясь им, словно живительной силой, и впервые сознательно желая больше. Выбить бокал из руки Джулиано было делом одного мгновения. Краем уха Франческо отметил звон, с которым тот разбился о стену и разлетелся осколками по полу, и почувствовал, как по коже потекло вино, случайно плеснувшее на пальцы, но ему было все равно. Все его существо было сосредоточено на Джулиано, на его глазах, в которых зажглась ярость, на полных, четко очерченных губах, искривившихся в оскале, на груди, вздымающейся от тяжелого дыхания. Джулиано бросился на него молча, без всякого предупреждения, и Франческо встретил его на полпути. Они всегда были равны по силе, что раньше, что сейчас — ослабленные и измученные, держащиеся на одном упорстве и ненависти друг к другу. Их драка была совсем не похожа на ту, что произошла в соборе: тогда они били сосредоточено, понимая, что любое неверное движение будет стоить жизни одному из них, а может, сразу обоим, сейчас же — беспорядочно крутились на месте, толкаясь и хватаясь друг за друга, словно желая отстраниться, но не позволяя это сделать другому. — Будь ты проклят, Пацци, — выругался Джулиано, выбивая из Франческо дыхание ударом кулака в грудь. — Будь ты проклят. Франческо перехватил его руку, и Джулиано неловко дернулся, запнулся о край ковра и рухнул на постель, утягивая Франческо за собой. Матрас мягко спружинил под их весом, и Франческо навалился на Медичи, сжимая его запястья пальцами, словно кандалами. То, что драка была закончена, он понял в тот же миг, когда Джулиано застыл под ним мраморным изваянием, вместо того чтобы продолжать сопротивляться. Перехватив обе его руки у него над головой, Франческо уперся освободившейся ладонью в постель, чтобы приподняться и заглянуть ему в лицо. Джулиано, казалось, перестал дышать. Его длинные светлые ресницы дрогнули, когда он встретил взгляд Франческо, а потом он закрыл глаза и откинул голову назад, открывая шею, точно так же, как в ту ночь, когда молил о смерти. Он приподнял бедра, и Франческо прошило сладким ощущением с головы до ног, когда он понял, что Джулиано был возбужден. Франческо двинулся ему навстречу раньше, чем успел задуматься о происходящем, намеренно медленно, чтобы Джулиано прочувствовал каждое мгновение и понял все правильно. Тело так же медленно охватывало пламя, совсем не похожее на ярость; оно сворачивалось клубком в животе и облизывало языками руки и ноги, заставляя их тяжелеть. Франческо держал Джулиано не так уж и крепко — при желании тот легко мог вырваться, и тогда Франческо наверняка бы не поздоровилось , - но Медичи лишь длинно выдохнул и расслабился, словно окончательно сдавался на милость ненавистному Пацци. Франческо терся об него, все так же медленно и размеренно, через несколько слоев ткани, но даже от этого мутилось в голове, а сердце стучало где-то в ушах. Джулиано под ним раскраснелся; Франческо не сводил с него глаз, завороженный выражением его лица — странной смесью отчаяния, желания и стыда. Он не сопротивлялся ни единым движением, лишь нахмурился, когда Франческо крепче сжал его запястья, а потом закусил губу, давя в горле стон, когда Франческо навалился на него сильнее, с изумлением и восторгом осознавая, что Джулиано нравилось, когда его держали вот так, не позволяя двигаться, лишая его воли и контроля над собственным удовольствием. Франческо разрывался от желания продолжать смотреть на него и необходимостью быть к нему еще ближе, вжаться лицом в открытую шею, вдыхая знакомый, почти родной запах, раздеть его и раздеться самому, чтобы ощущать его жар всем телом, всей кожей, и перестать понимать, где заканчивался он и начинался Джулиано. Франческо мог бы дать ему все, о чем он попросит, и то, о чем он просить стыдился, вот только Джулиано по-прежнему держал глаза закрытыми, словно не хотел его видеть, и от мысли, что он представлял кого-то другого, в груди начинало ворочаться что-то темное и страшное. — Джулиано, — хрипло позвал он. — Открой глаза. Посмотри на меня. Джулиано мотнул головой, впиваясь зубами в свою нижнюю губу почти до крови. Из-под его ресниц скатились две крупные слезы, и от этого зрелища член Франческо дернулся. От возбуждения было больно: одежда давила, а ткань, влажная от естественной смазки, неприятно терлась о головку, но остановиться он бы не смог, даже если бы в комнату ворвался Лоренцо и объявил, что дядя Якопо воскрес. — Открой глаза, — рыкнул Франческо, добавляя в голос командных ноток, и Джулиано наконец подчинился. Раньше Франческо считал, что вся эта поэтическая блажь про глаза, в которых можно утонуть, была лишь способом покорять девичьи сердца, но теперь с ним происходило именно это. Глаза Джулиано покраснели и влажно сияли от слез, которые продолжали литься по его лицу, бесконтрольно и неудержимо, а Франческо не мог перестать в них смотреть с ощущением, что проваливается в бездну, из которой никогда не сможет выбраться. — Джулиано, — снова позвал он и почувствовал, как тело под ним содрогнулось в удовольствии. Взгляд Джулиано расфокусировался; он снова прикрыл веки, погружаясь в забвение, которого так жаждал телом и душой. Франческо отправился следом за ним с низким стоном, почти теряя связь с реальностью, судорожно толкаясь бедрами, пока силы не оставили его. Франческо лежал на постели, не в силах заставить себя подняться, и слушал, как за окном пели птицы. Тело, сытое от удовольствия, не желало двигаться, а в голове крутились воспоминания не о том, как Джулиано было хорошо с ним, а о том, как тот закрыл руками мокрое от слез лицо, когда Франческо отпустил его запястья, как он перекатился на бок, бедром заслоняя мокрое пятно на штанах, после того, как Франческо поднял голову с его груди и отстранился. Он до сих пор не мог поверить, что все это случилось взаправду. Он искал в себе хоть тень вины, хоть каплю раскаяния, но ничего не находил. Джулиано де Медичи — безвольный, послушный, добровольно отдающий себя ему — был в его руках, и пьянящее чувство контроля кружило голову не меньше, чем отчаянное желание, которое он видел на дне глаз Джулиано. Это было слаще всего, что он испытывал в жизни, и он готов был терпеть выходки Медичи до бесконечности, если тот позволит еще раз прикоснуться к себе. Умом Франческо понимал, что все это было похоже на очередную манипуляцию в стиле Медичи — подарить ему иллюзию контроля, ни на мгновение не выпуская из руки поводок, чтобы одернуть, если бы он перешел границы. Лоренцо делал подобное постоянно, но Джулиано... Франческо опять вспомнил выражение его лица, полное стыда и какой-то обреченности, словно Джулиано и правда не мог сопротивляться своим желаниям. Невозможно было поверить, что тот пошел бы на такое ради корыстной цели или чтобы поиздеваться над Пацци. Франческо не представлял, как теперь вести себя с Джулиано, но тот решил проблему за него: первый день он вообще не выходил из покоев, а на второе утро сидел в столовой как ни в чем не бывало. Взгляд Франческо невольно скользнул к его рукам, открытым по локти, и запястьям, на которых остались следы его пальцев. Джулиано, заметив, куда он смотрит, слегка покраснел, но больше ничем не выдал своего смущения. — Я сделал тебе больно? — тихо спросил Франческо. Вопрос был глупым; они причиняли друг другу боль сотни раз, прямо и косвенно — это была их жизнь, их способ общаться, — но именно сейчас ему важно было знать, что воспоминания Джулиано о том вечере хотя бы не были омрачены физическими страданиями. — Нет, — голос Джулиано после долгого молчания был низким и хриплым, но говорил он твердо. — Нет. Он не смотрел на Франческо, отворачивая лицо, но и не сбегал и не пытался убить, чтобы избавиться от единственного свидетеля того, что наверняка считал унижением. Франческо хотел бы надеяться, что это добрый знак, но жизнь давно приучила его не тратить силы и время на иллюзии. — Ты хотел что-то еще? — Нет, — ответил Франческо, хотя это была ложь, и снова посмотрел на запястья Джулиано. — Не буду тебе мешать. — Подожди, — попросил запыхавшийся Джулиано и прислонился к дереву, прячась в его тени от палящего солнца. Он вытер пот с лица краем рубашки, обнажив живот с полоской светлых волос, убегающей под пояс штанов, и Франческо отвел глаза. Сначала он обрадовался, когда Джулиано сам предложил потренироваться. Последние дни казалось, что он наконец-то пришел в себя: был расслаблен и спокоен, не прятался от Франческо, даже не пил, не считая пары бокалов за обедом и ужином. Франческо понятия не имел, что творилось в голове у Медичи, но чувствовал подспудное облегчение, что тот стал похож на себя прежнего и не собирался убиваться из-за того, что случилось между ними, — ровно до тех пор, пока под кожей не забурлило возбуждение из-за вида распаленного, тяжело дышащего Джулиано, беспрестанно облизывающего пересохшие губы. Где-то на задворках сознания Франческо понимал, что это ненормально, вот так просто переключиться с желания убить Джулиано на желание ласкать его, пока тот не запросит пощады. Наверное, эти греховные мысли всегда сидели внутри него, но он не позволял им брать верх, когда разглядывал Джулиано на заседаниях синьории, когда караулил его в переулках, чтобы прижать к стене и выслушать в свой адрес новую порцию насмешек, когда надеялся увидеть его, приходя в палаццо Медичи на встречи с Лоренцо. Тогда Франческо чувствовал лишь бесконечное раздражение, потому что Джулиано с садистским удовольствием дергал у него внутри какую-то струну, заставляющую вспыхивать от гнева и желания сделать больно, а теперь ему было достаточно лишь бросить на Франческо взгляд, чтобы тот начал гореть от страсти. Это был контроль совсем другого уровня, недоступного Лоренцо, и Франческо бы возненавидеть Джулиано за то, что тот делал это с ним, но он не мог, как бы ни старался. Он прекрасно знал, каково это, когда ты ничего не контролируешь, когда твоей жизнью управляют другие и каждый твой шаг оценивается и взвешивается — в конце концов, его низвели до положения бесправного слуги. Но власть Джулиано над ним была иного рода — и ощущалась как свобода, которой Франческо никогда прежде не знал. Джулиано протянул ему тренировочный меч, и Франческо взял его за лезвие, чтобы даже случайно не коснуться чужих пальцев. — Мне нужно принять ванну, — сообщил Джулиано, и Франческо пришлось прикусить язык, чтобы не спросить, не нужна ли ему помощь. День начинал клониться к вечеру, но жара не спадала. Пока слуги занимались ванной для Медичи, Франческо сам натаскал к себе в комнату холодной воды, надеясь, что это поможет ему отвлечься, и нырнул в бадью с головой. Дыхание перехватило, но возбуждение никуда не ушло, настойчиво пробуждая воспоминания о том, как Джулиано расслабленно лежал в ванне, ничуть не смущаясь взгляда Франческо, и ждал, когда тот к нему прикоснется. Переодевшись в чистое, Франческо вышел в коридор, надеясь занять мысли чем-то другим, потому что оставаться в тишине комнаты наедине со своими желаниями было невыносимо. Слуги как раз освобождали покои Джулиано, и одна из девушек, быстро поклонившись Франческо, пробормотала что-то о том, что хозяин приказал не беспокоить его до ужина. Франческо в раздумье прислонился к прохладной стене. В просьбе Джулиано не было ничего странного, он мог устать и решить вздремнуть, но Франческо живо помнил, как Медичи отреагировал на прошлую их тренировку. Он просто проверит, все ли в порядке, и сразу оставит Джулиано в покое; в конце концов, именно за этим он здесь и находился, и Лоренцо потом не сможет обвинить его в том, что он не следил за его братом, как было приказано. Франческо аккуратно приоткрыл дверь, чтобы не разбудить Джулиано, если тот уже заснул. Постель находилась справа от двери, напротив окна, и Джулиано действительно лежал на ней и глаза его были закрыты, но он не спал. Его рука медленно двигалась у него между ног, и Франческо застыл на месте, жадно прикипев взглядом к обнаженному телу, раскинувшемуся на простынях. Нужно было уйти, пока Джулиано его не заметил, отступить, закрыть дверь и больше никогда не заходить в эту комнату, но Франческо не мог. Голова резко закружилась, а внизу живота все свело от желания, которое тлело столько времени, а теперь взвилось бешеным пламенем. Не осознавая ничего другого, Франческо сделал шаг вперед и с легким стуком закрыл за спиной дверь. Глаза Джулиано мгновенно распахнулись. Он крупно вздрогнул и уперся пятками в постель, словно хотел вскочить на ноги, но поняв, кто был перед ним, застыл на месте. Франческо сглотнул. Все это казалось сном, сладкой иллюзией, в которой Джулиано де Медичи лежал перед ним, ни единым движением не пытаясь прикрыться, лишь положив ладонь на свой член, который под взглядом Франческо снова окреп и коснулся головкой живота Джулиано. С трудом подняв глаза на его лицо, Франческо наткнулся на затравленный, отчаянный взгляд, словно у зверя, пойманного в ловушку, и понимание, что нужно делать, пришло к нему само собой. — Продолжай, — хрипло приказал он, слыша собственный голос будто со стороны. — Давай. Покажи мне, как тебе нравится. Джулиано вспыхнул стыдливым румянцем, который быстро стек с лица на шею и грудь, раскрашивая их некрасивыми пятнами, но Франческо было плевать. Он никогда не видел ничего прекраснее, и если бы его ослепили прямо сейчас, образ Джулиано, напряженного, возбужденного, обхватывающего себя пальцами, навсегда остался бы под его веками. Джулиано выдохнул, с видимым усилием заставляя себя расслабиться, и двинул рукой. Покрасневшая головка его члена мелькала в кулаке, которым он медленно двигал по всей длине, а Франческо стоял у постели, не в силах даже моргнуть, чтобы не пропустить ни единого мгновения. Его собственный член, стянутый штанами, уже болел, настойчиво требуя внимания, но Франческо даже не пытался прикоснуться к себе, чтобы Джулиано, не сводящий с него потемневшего взгляда, не вздумал остановиться. — Вот так, — одними губами прошептал Франческо, когда Джулиано, отбросив последние остатки смущения, второй ладонью накрыл яички и перекатил их в пальцах. Его бедра вздрогнули, открываясь шире, и Франческо ощутил острую потребность провести по ним руками, ощутить под пальцами тонкую теплую кожу, а потом покрыть их поцелуями, следы от которых еще долго будут напоминать Джулиано о случившемся. — Франческо, — неожиданно позвал Джулиано срывающимся голосом, и по телу Франческо прошла горячая волна. Большой палец Джулиано скользил по головке члена, размазывая естественную смазку, его грудь с маленькими темными сосками вздымалась от тяжелого дыхания, губы стали почти малиновыми от того, как он кусал их в попытке заглушить стоны, и Франческо только чудом удерживался от того, чтобы не рухнуть на него сверху и не довести до оргазма самому. — Давай, Джулиано. Кончи для меня. Казалось, только этого приказа Джулиано и ждал. Он низко застонал, изгибаясь, жестко двинул рукой еще несколько раз и излился, забрызгав семенем пальцы и живот. Франческо качнулся, хватаясь за столбик кровати, с ощущением, что еще немного, и ему самому хватило бы одного этого зрелища, чтобы кончить прямо в штаны. Джулиано растекся по постели, прикрыв глаза. Его тело снова блестело от пота, капли спермы пачкали простыни, и Франческо понял, что больше не выдержит. Потянув Джулиано за плечо, он заставил его подняться на нетвердые ноги, а потом надавил, и тот послушно опустился на колени. Наверное, Франческо окончательно сошел с ума и у него начались галлюцинации, или Лоренцо все же казнил его за все грехи, что он совершил против его брата, и Франческо теперь пытали в чистилище видениями желанного, потому что иначе было не объяснить, как Джулиано де Медичи мог стоять перед ним на коленях в покорном ожидании, мутным расфокусированным взглядом упираясь в его живот, пока Франческо трясущимися пальцами развязывал пояс и штаны. Освободиться от давления ткани было облегчением, и он глубоко вдохнул несколько раз, чтобы все не закончилось слишком быстро. Взяв член в руку, он провел влажной головкой по губам Джулиано, и тот сам приоткрыл рот и коснулся его языком. Тело прошило вспышкой удовольствия. Франческо напрягся, сдерживаясь, чтобы не толкнуться вперед слишком резко, и запустил пальцы другой руки Джулиано в волосы, перебирая влажные пряди на затылке. У Джулиано не было никакого опыта, Франческо ясно понимал это даже сквозь марево похоти, застившее сознание, но от этого он лишь сильнее хотел его. Джулиано принадлежал только ему, и Франческо убил бы любого, кто посмел бы сделать с ним то, что делал он сам. Зубы Джулиано задевали его член, пока тот двигал головой, подчиняясь мягкому давлению руки на затылке, но даже эти ощущения нравились Франческо и подталкивали его все ближе к краю. Джулиано не мог взять его глубоко, а Франческо не настаивал, как-то умудряясь сохранять силу воли. Ему достаточно было того, как Джулиано втягивал в рот головку члена, обводил ее языком, надавливая кончиком на уздечку, а потом выпускал, прихватывая губами. Он касался Франческо только ртом, и в этом тоже было что-то безумно возбуждающее. Глянув вниз, Франческо заметил, что член Джулиано опять затвердел, но он не трогал и себя, впиваясь пальцами в собственные бедра. Наверное, если бы Франческо нашел в себе силы приказать, Джулиано обхватил бы ту часть его члена, которую не мог взять в рот, ладонью, или снова прикоснулся к себе, но Франческо уже был на грани и не смог бы связать и двух слов даже под угрозой смерти. Стон рвался из его горла, и когда Джулиано снова взял его в рот, проходясь по стволу плотно сжатыми губами, Франческо содрогнулся, кончая ему на язык с ощущением, что умер и вознесся в рай. Когда сознание вернулось к нему, он разжал пальцы и выпустил из хватки волосы Джулиано, ласково проводя рукой по его затылку и безмолвно извиняясь за боль, которую в этот раз наверняка причинил. После этого Франческо тоже опустился на колени и заглянул Джулиано в глаза, уже прояснившиеся и полные какого-то несчастного выражения. Скользнув кончиками пальцев по излому его бровей и припухшим губам, совсем потерявшим контур, он мягко обхватил ладонью его шею. — Глотай, — прохрипел он и почувствовал, как кадык Джулиано дернулся, когда тот послушно сглотнул, а потом — как завибрировало его горло от жалобного стона, когда Франческо наконец-то сжал в руке его член. Джулиано, вымотанный тренировкой и двумя оргазмами, заснул, как только Франческо помог ему обтереться и лечь обратно в постель. Франческо посидел с ним еще какое-то время, пока не пришла служанка сообщить, что ужин готов, после чего попросил принести тарелки в комнату, чтобы Джулиано мог поесть, если проснется, и отправился ужинать сам. К его удивлению, возбуждение не отступило, хотя он никогда не испытывал наслаждения ярче, чем доставил ему Джулиано. Франческо хотелось вернутся к нему; его тянуло обратно, словно канатом, и после ужина он сдался и еще раз заглянул в покои Медичи, чтобы убедиться, что тот по-прежнему мирно спал. Франческо даже на мгновение пожалел, что у него не было повода остаться с ним, как в палаццо — сейчас он был готов спать хоть на голом полу, лишь бы быть рядом. Это чувство было новым и непривычным. Что-то похожее он испытывал к Новелле, но она никогда не занимала его мысли так, как Джулиано, и отпустить ее было просто — Франческо больше волновало предательство Лоренцо, чем горечь от расставания с женой. Джулиано же засел так глубоко внутри него, что вырвать его было невозможно: Франческо сросся с чувствами к нему за прошедшие десятилетия и уже не мог жить по-другому. Его рука дрогнула тогда, в соборе, и теперь он понимал почему — убить Джулиано значило убить самого себя, и реши Лоренцо его казнить, Франческо принял бы свою судьбу со смирением. Теперь он сам избегал младшего Медичи, потому что, глядя на него, мог думать только о влажном жаре его рта и о том, как тот цеплялся за его плечи, пока Франческо доводил его до второго оргазма, двигая рукой именно так, как Джулиано показал ему. Тот бросал на него взгляды без всякого выражения издалека, словно чувствуя, что его компания нежеланна — или желанна слишком сильно, что и выводило Франческо из себя, — а потом он исчез, и Франческо только к ночи понял, что исчез Джулиано не только с его глаз, но и с виллы. — Где мессер Медичи? — Франческо поймал парнишку, тащившего из подвала какую-то корзину, и тот вздрогнул, чуть не выронив свою ношу. — Простите, господин, я не знаю, — залепетал он. — Мессер ушел сразу после ужина. В город, наверное. Франческо пробормотал проклятье себе под нос, взмахом руки отпуская юнца. Все шло по кругу, и он почему-то ни капли не сомневался, где искать Джулиано. Стоило послушаться собственных желаний и остаться с ним, хотя бы для того, чтобы Медичи не творил глупостей, сбегая по ночам за пределы дома в поисках неприятностей. На воротах Франческо никто не остановил. Охранники, выставленные по настоянию Лоренцо — абсолютно бесполезные, по мнению Франческо, — лишь указали ему, в какую сторону пошел Джулиано, подтвердив его догадки. Быстро преодолев пару сотен локтей вверх по холму, он толкнул дверь единственного трактира на весь Фьезоле, и тут же обнаружил свою пропажу. — Надо же, — протянул Джулиано, сидевший лицом к двери и тоже сразу его заметивший. — Мой верный слуга. Ты все же решился выйти за порог? На столе перед ним стоял кувшин с вином, а на его коленях сидела девушка, которая с интересом повернулась к Франческо. Ее платье разошлось на груди так, что едва прикрывало плоть, руки Джулиано блуждали по ее бедрам, и Франческо словно ошпарили кипятком. — Это твой слуга? — удивилась она, и Франческо краем сознания, который еще не успел затопить гнев, отменил ее внешность: приятная блондинка с ладной фигурой, не Симонетта Веспуччи, конечно, но вполне во вкусе Джулиано. — Мое наказание, — неприязненно отмахнулся тот, пряча лицо в волосах девушки. — Не обращай внимания. Он сейчас уйдет. Франческо неосознанно сжал кулаки, чувствуя, как закипает кровь — в том числе и от гнева на самого себя. Он ведь хотел, чтобы Джулиано стал прежним — и вот он сидел перед ним, полный яда и намерения довести ненавистного Пацци до белого каления, а Франческо мечтал только о том, чтобы схватить его за шкирку, дотащить до постели и сделать так, чтобы у него даже мыслей больше не возникало о выпивке и трактирных девках. — Ты пойдешь со мной, — Франческо сам удивился, как спокойно прозвучал его голос, а Джулиано замер, бросив на него такой же ничего не выражающий взгляд. — Ты забываешься, Пацци. Франческо шагнул вперед. Девушка, едва взглянув на его лицо, тут же перестала соблазнительно улыбаться и спрыгнула с колен Джулиано, скрываясь в дальнем углу трактира. — Ты идешь со мной, — повторил Франческо, нависнув над Медичи. Трактир был почти пуст, но он все равно понизил голос, чтобы никто их не услышал. — Не заставляй меня применять силу. — Силу? — Джулиано моргнул, словно бы растерянно, но Франческо видел его насквозь — потому что сам думал о том же самом. Кончик языка Джулиано скользнул по губам, и Франческо прилип к ним взглядом. Наверное, это была игра света и тени, но ему казалось, что они до сих пор были припухшими и более яркими, чем обычно. — Ну, попробуй. Франческо ждал, что Джулиано воспротивится попытке увести его, но стоило его пальцам сжать крепкое плечо, как Медичи послушно поднялся из-за стола. Так они и добрались до виллы — Франческо вел Джулиано, держа его за руку, словно тот был пленником, а не Пацци. Никакой необходимости в этом не было: Джулиано не пытался вырваться, даже не оборачивался на него, но Франческо так было спокойнее — знать, что Медичи никуда от него не денется. Охрана проводила их любопытными взглядами, и Франческо знал — завтра Лоренцо доложат обо всем. В доме было темно и тихо, лишь их шаги раздавались по мраморному полу, пока они шли к покоям Джулиано. Франческо толкнул его к кровати, а сам зажег свечи. Злость все еще кипела в нем, не усмиренная ни прогулкой от трактира до виллы, ни прохладным ночным воздухом, ни молчаливым послушанием Медичи. Все это было лишь затишьем перед бурей — как всегда в их отношениях. — Куда ты собрался, Пацци? — резко спросил Джулиано, стоило Франческо повернуться к двери. — Ты испортил мне вечер, а теперь уходишь? Франческо скрипнул зубами. Он хотел остаться больше всего на свете, но образ девушки на коленях Джулиано все еще ярко стоял перед глазами. Для Джулиано все было игрой — так он жил, так он вынуждал жить Франческо, но то, что они сделали друг с другом, было настоящим, и Франческо не хотел делить это ни с кем другим. Он не хотел делить ни с кем Джулиано, а именно это бы и произошло, не отправься он на его поиски. — Ладно, — решил Джулиано, когда он ничего не ответил. — Тогда я возвращаюсь в трактир. — Нет, — глухо отозвался Франческо, преграждая ему путь. — Ты никуда не пойдешь. — Вот так? — Джулиано остановился на расстоянии вытянутой руки, и в глазах его мелькнул откровенный вызов. — Тогда тебе придется развлекать меня, как и положено слуге. Спляшешь? Или споешь? А может, вспомнишь свое место и встанешь на колени? Джулиано зло улыбнулся одними губами, и для Франческо это стало последней каплей. Метнувшись вперед, он заломил руку Джулиано, отчего тот вскрикнул, и прижался губами к его уху. — Тебе не дают покоя мои колени, Медичи? — прошипел он. Джулиано дернулся, пытаясь освободиться, и застонал он боли. Этот звук, так похожий на стон страсти, отозвался в животе Франческо горячей волной. — А может, познакомить тебя с ними поближе? До постели была всего пара шагов, и, ловко развернув Джулиано, он одним движением сел и потянул его вниз, заставил лечь поперек своих бедер. Отпустив заломленную руку, одной ладонью Франческо надавил на загривок Медичи, не позволяя ему подняться, а вторую положил на округлую задницу, так удобно оказавшуюся прямо перед ним. — Пацци! — Джулиано напрягся, зашарив руками по постели. — Что ты?... — То, что следовало сделать очень давно, — оборвал его Франческо, и звонко шлепнул его по ягодице. Джулиано отреагировал ярко: вскрикнул и дернулся, чуть не свалившись на пол. Франческо готов был поспорить — такого с ним точно никогда не делали, хотя Медичи заслуживал хорошей порки как никто другой. — Пацци, стой! — успел взмолиться тот за мгновение до того, как ладонь Франческо опустилась на вторую ягодицу. Бедра Джулиано беспомощно дернулись в попытке уйти от боли, хотя Франческо был уверен, что она не была настолько сильной, скорее уж стыдной. — Думаешь, можешь играть со мной, Медичи? — зарычал он, сильнее надавливая между лопаток Джулиано. — Думаешь, можешь обращаться со мной, как с одной из своих шлюх? Франческо ударил снова, отводя душу и добиваясь нового вскрика. Гнев и неожиданная ревность — к той девушке в трактире, к Симонетте Веспуччи и бесконечным женщинам до нее, смевшим прикасаться к Джулиано — перемешивались внутри, и он раззадоривал сам себя, вспоминая все унижения, которые ему пришлось стерпеть от Медичи за всю жизнь, за все долгие, долгие годы, что они портили друг другу кровь. — Это мне нужно было поставить тебя на колени давным-давно, — он наклонился к Джулиано, насколько мог, и сжал его ягодицу, горячую даже сквозь слои ткани. — Тебе ведь так это понравилось. Даже из этой неудобной позы Франческо заметил, как вспыхнуло лицо Джулиано и как под светлыми волосами загорелись розовым его уши. Его ладони сомкнулись в кулаки, сжимая покрывало, и Франческо ослабил хватку, огладил его затылок и спину, успокаивая его и себя, а потом приподнял его, чтобы стащить штаны. Задница Джулиано уже пылала от ударов, и Франческо шлепнул его еще раз, с удовольствием наблюдая за тем, как отпечаток его ладони проступает на белой коже. Джулиано коротко простонал, когда он погладил пострадавшее место, двинул бедрами, и Франческо почувствовал, как к его ноге прижалось твердое и горячее. — Тебе нравится, — выдохнул он, чувствуя, как его собственный член запульсировал от возбуждения. — Скажи, что тебе нравится, — потребовал он, надавливая пальцами на крепкие мышцы и наслаждаясь их упругостью. — Скажи. — Франческо... — Джулиано почти что всхлипнул и неожиданно подбросил зад вверх, словно напрашиваясь на новый удар. — Франческо, пожалуйста... Больше Франческо ничего слышать не хотел. На десятом или двенадцатом шлепке он потерял счет, чувствуя лишь, как Джулиано, бессвязно что-то бормочущий, трется о его ногу, еще через десяток перестал чувствовать свою руку, а еще через пять понял, что дольше не выдержит. Пачкать штаны еще раз не хотелось, и, сбросив Джулиано на постель, Франческо быстро разделся и навалился на него сверху, прижавшись животом к его пылающим ягодицам. Джулиано высоко застонал, когда Франческо толкнулся, проезжаясь текущим членом по его заднице, и выгнул спину. Франческо уткнулся в нее лицом, прикусывая ткань рубашки, влажной от пота, жалея, что не додумался раздеть Джулиано целиком, но оторваться от него сейчас было выше его сил. Тот вильнул задом, подаваясь навстречу, и Франческо задвигался, с каждым толчком вдавливая его в постель все сильнее, заставляя тереться о покрывало, которое их общими стараниями в конце концов оказалось безнадежно испорчено. Отдышавшись, Франческо откатился в сторону, чувствуя себя одновременно безумно хорошо и отчаянно плохо. Рука болела, и Джулиано наверняка убьет его завтра, когда поймет, что не сможет сидеть, а потом опять уйдет, и все это так и будет продолжаться, пока Франческо окончательно не сойдет с ума и не совершит какую-нибудь глупость, за которую Лоренцо наконец его казнит, избавив их всех от мучений. — Больше не сбегай от меня, — слова вырвались сами собой, и Франческо стало бы стыдно за эту мольбу, вот только прозвучала она как приказ. Глаза Джулиано блеснули, и на его губах, которые он опять искусал, неожиданно появилась едва заметная в полумраке улыбка. — Не буду, — пообещал он и дотронулся до плеча Франческо, на мгновение сжав его. — А теперь помоги мне раздеться и лечь нормально. Просыпаться в одной постели с Джулиано оказалось удивительно приятно. Сквозь сон Франческо чувствовал, как тот щекотно водил пальцами по его спине, обрисовывая шрамы, и довольно вздохнул в подушку, так знакомо пахнущую Медичи. Тело казалось легким от неги и чего-то, похожего на счастье, но Франческо слишком редко испытывал это чувство, чтобы говорить наверняка. Позволив себе еще какое-то время насладиться ощущениями, он опять вздохнул, прогоняя дрему, и повернулся к Джулиано. — Прости, — коротко шепнул тот, сразу убирая руки и опуская глаза, словно бы смущаясь. Франческо не знал, за что извинялся Джулиано — за то, что его шрамы вообще появились, за то, что посмел прикоснуться к ним, или просто за то, что разбудил, — но это было совершенно не важно. Сейчас Франческо был готов простить ему всё, все грехи и обиды, копившиеся годами, одним махом, просто потому что Джулиано лежал рядом с ним, живой и желанный, краснеющий под пристальным взглядом и нервно облизывающий губы, словно он ждал поцелуя, но не мог решиться на него первым. Франческо проследил за языком, быстро скользнувшим по нижней губе, и низ живота мгновенно скрутило желанием. Он прекрасно помнил, как эти губы и язык ощущались на его теле, знал, сколько удовольствия они могут подарить, и он должен был поцеловать Джулиано раньше, но почему-то это казалось более интимным, более откровенным, чем то, что они успели сделать, словно так он признал бы все чувства, которые не мог обличить в слова даже в своей голове, и отрезал бы себе путь назад, к привычному миру, где губы и языки были нужны им лишь для того, чтобы бросать друг в друга жестокие насмешки. Франческо потянулся вперед, но Джулиано, будто почувствовавший перемену в нем, отстранился и выскользнул из постели. Он был обнажен — Франческо сам раздел его, как тот и хотел, — и теперь, в лучах утреннего солнца, его кожа и волосы отливали золотом. Он был красив совершенной мужской красотой, которую не мог запечатлеть даже талант Боттичелли, и Франческо понял, что бесстыдно пялится, только когда Джулиано, по-прежнему смущенный, швырнул в него рубашкой и приказал одеть его. Франческо улыбнулся. Даже напоминание о его положении в доме Медичи больше не злило, потому что это давало ему повод быть рядом с Джулиано весь день и всю ночь и право прикасаться к нему, чем Франческо и воспользовался, щекотно скользя пальцами по его телу и задевая по-прежнему розовую кожу на ягодицах, пока помогал с одеждой. Джулиано покрывался мурашками и вздрагивал, бросал недовольные взгляды, но не пытался его остановить, и Франческо счел это маленькой победой в их новой игре. Весь остальной день он чувствовал себя охотником, пытающимся усыпить бдительность своей жертвы. Он искал повода поцеловать Джулиано, потому что теперь не мог думать ни о чем другом, и хотя тот больше не сбегал от него, как и обещал, сделать это все равно не получалось. Джулиано улыбался ему и смотрел приветливо — наверное, впервые в жизни, — но как только Франческо подходил слишком близко, у него находилась сотня поводов отодвинуться, от внезапно зашедших в комнату слуг до срочной потребности почитать в саду, и Франческо оставалось только послушно идти за ним и сидеть рядом, пока Джулиано валялся в тени деревьев на животе, явно оберегая пострадавшие от внимания Пацци части тела. Такое поведение Франческо не раздражало, а скорее забавляло, хотя он и не понимал, почему Джулиано это делал. Все в нем говорило о том, что он хотел внимания Франческо, и тот был уверен, что пожелай он взять Джулиано прямо в саду, то не встретил бы серьезного сопротивления, но целовать себя Медичи не позволял, а именно этого хотел Франческо — его разрешения. Он мог поставить Джулиано на колени, но не мог поцеловать его против воли, и в этом была истинная власть Джулиано над ним. Однако отступать Франческо не собирался, и когда к вечеру Джулиано приказал слугам набрать ванну, он дождался, пока те натаскают воды, а потом отослал их и запер двери покоев, чтобы никто им не помешал. Он не был уверен, что Джулиано его не прогонит, но тот лишь удивленно вскинул бровь, а потом его глаза потемнели. — Раздевать тебя мне нравится больше, — спокойно сказал Франческо, снимая с него рубашку, хотя хотелось просто наброситься и повалить его на постель. Джулиано моментально зарделся. Эта реакция Франческо уже не забавляла, а будила в нем желания, которых еще неделю назад он в себе не ведал. С девушками Джулиано был дерзок и самоуверен, очаровывал их без капли стеснения, Франческо много раз видел это собственными глазами, но с ним Медичи будто бы терялся, не знал, что делать со своим влечением, и это было самым удивительным и соблазнительным зрелищем на свете. Он в очередной раз за день потянулся за поцелуем, но Джулиано снова отшатнулся и быстро залез в ванну. Франческо разочарованно вздохнул и начал закатывать рукава. — Подожди, — неожиданно попросил Джулиано, и он замер. — Сними. Франческо медленно стянул с себя рубашку и отбросил ее к вещам Джулиано. Он никогда не стеснялся своего тела, хоть его внешность и не воспевали поэты и художники, но Джулиано смотрел на него так, как Франческо не привык — с жадностью и откровенным желанием. Под этим взглядом он невольно расправил плечи, которые сутулил по старой привычке, позволяя рассматривать себя и чувствуя, как предвкушение горячит кровь. Джулиано шумно втянул воздух, когда Франческо положил руку ему на плечо, заставляя чуть наклониться вперед. Он не впервые помогал ему принимать ванну, но в прошлый раз у него не было цели доставить Джулиано удовольствие. Теперь же Франческо больше ласкал его, чем мыл, с нажимом скользил пальцами по шее и плечам, отчего Джулиано счастливо вздыхал, ощутимо расслабляясь, гладил руки, чувствуя подушечками пальцев слишком гладкую кожу шрамов, оставленных его кинжалом, зарывался ладонями в мягкие волосы, которые успели отрасти настолько, что их легко можно было сжать в кулаке. Джулиано уже был возбужден, Франческо видел это сквозь воду, и когда его рука сползла с груди Джулиано на напряженный живот, тот дернулся, пытаясь подбросить бедра и расплескивая воду на пол. Франческо уткнулся лбом во влажное плечо, обнимая его со спины. Джулиано был таким отзывчивым, что сдерживать себя становилось почти невозможно. Член пульсировал, болезненно упираясь в слишком узкие штаны, и Франческо опять пожалел, что не разделся полностью. Хотелось взять Джулиано прямо в ванне, хотя они ни за что не поместились бы в нее вдвоем; хотелось вытащить его из воды и прижать к стене, чтобы у него перехватило дыхание от контраста холодного мрамора и горячего тела Франческо. Хотелось уложить его в постель и не выпускать из нее неделю, месяц, год, всю оставшуюся жизнь, наслаждаясь стонами и дрожью удовольствия, которое мог доставить ему только он, Франческо. Ему хотелось сделать с Джулиано бесконечное количество вещей, о которых он даже не думал раньше, и чтобы тот просил его никогда не останавливаться. Осознавая, что сдержаться не получится, если он останется с Джулиано еще хоть на мгновение, Франческо сунул мыло ему в руки и отошел к постели, чтобы снять с нее покрывало и приготовить чистую одежду — отвлечь себя хоть чем-то, пока Джулиано, не сказавший ни слова, продолжал плескаться в ванне за его спиной. Взбивая подушки по десятому кругу, он услышал, как тот поднялся, прошел к стулу, на котором слуги оставили полотно, и зашуршал тканью, и только после этого решился повернуться. — Мне уйти? — глухо спросил он, отчаянно надеясь, что Джулиано, роющийся в сундучке на столе, не скажет «да». — Нет уж, — ясным голосом отозвался Медичи и бросил ему баночку с мазью, подозрительно напоминавшей ту, которой Франческо пользовался в палаццо после драки. — Ты побил меня, Пацци, тебе и лечить. С этими словами Джулиано отбросил в сторону промокшее полотно, которым вытирался, и упал на приготовленную постель лицом в подушку. Франческо изумленно моргнул и сжал прохладную баночку в ладони. Джулиано лежал перед ним, распаленный, ждущий, доверчиво подставляющий спину и розовые ягодицы, и все равно вел какую-то игру, вынуждая Франческо гадать, правильно ли он понимает его намерения. — Долго ты еще будешь так стоять? — недовольно буркнул он, не отрываясь от подушки, и Франческо ожил, торопливо стянул с себя сапоги и штаны, рассудив, что сегодня они ему больше не понадобятся, и оседлал бедра Джулиано. От первого прикосновения смазанных мазью ладоней Франческо тот вздрогнул и сжался. Его кожа по-прежнему была горячей, от ванны или из-за порки, Франческо не понимал, но он остро ощущал ее жар. Мягко проведя руками снизу вверх, он обвел большими пальцами ямочки на пояснице. Джулиано вздохнул и еле заметно подался вверх, навстречу ласке, и Франческо нестерпимо захотелось повторить ее губами, спуститься поцелуями по широким плечам к узкой талии, подразнить эти ямочки языком, а потом прикусить кожу, горящую от его ударов, чтобы Джулиано застонал и приподнял бедра, напрашиваясь на более откровенные прикосновения. Франческо тяжело сглотнул, почти бессознательно вдавливая пальцы в мышцы ягодиц Джулиано, заставляя кожу идти белыми пятнами, а потом краснеть еще сильнее. Тело уже ломило от желания, бешеного, безумного, болезненного, и Франческо наклонился вперед, откровенно прижимаясь каменным членом к заднице Джулиано, чтобы тот почувствовал и понял, что его терпение было на исходе. — Если ты сомневаешься, — выдохнул он в светловолосый затылок, отчего по плечам Джулиано поползли мурашки, — скажи сейчас. Он прижался открытым ртом к выступающему позвонку на шее, вспоминая все разы, когда Джулиано не давал себя поцеловать. Франческо мог бы взять его силой, которой Медичи так охотно поддавался, получить удовольствие, которого не знал прежде, а потом повторить, и Джулиано позволил бы ему. Франческо мог бы, но хотел другого — того, что Джулиано мог отдать только добровольно. — Я хочу поцеловать тебя, — прошептал Франческо ему на ухо, и Джулиано слегка повернул голову, давая ему возможность дотронуться губами до горящей румянцем щеки. — Ты позволишь мне? Джулиано крепко зажмурился, а потом кивнул. Франческо скорее почувствовал это движение, чем увидел, когда Джулиано потерся щекой о его щеку, и грудью ощутил, как его спина поднялась на вдохе. — Все, что захочешь, — отчаянно шепнул тот и снова напрягся, когда пальцы Франческо опустились к мягкой складке между его ягодицей и бедром. — Пожалуйста, Франческо... Франческо коротко простонал от смеси облегчения, радости и желания, подстегнутого мольбой в голосе Джулиано. Хотелось немедленно перевернуть его, чтобы наконец поцеловать, но еще больше хотелось взять его по-настоящему, сделать своим, и Франческо скользнул пальцами еще ниже, дотронулся до крепко сжатого колечка мышц, по-прежнему влажного от воды, и надавил. Джулиано был тугим и от вторжения сжался еще больше, так, что даже один палец входил в него с трудом. Франческо поцеловал его плечо и приподнялся в поисках мази, стараясь думать о чем угодно, только не о том, как сладко Джулиано будет сжиматься вокруг его члена, потому что одних этих мыслей было достаточно для того, чтобы разрядка наступила прямо сейчас. Щедро смазав пальцы, Франческо снова приставил их ко входу, поглаживая и дразняще надавливая, второй рукой оглаживая спину и бок Джулиано, пока тот сам не приподнял бедра. Мышцы на его спине взбугрились, когда Франческо проник внутрь двумя пальцами, а руки сжали подушку с такой силой, что ткань затрещала. — Расслабься, — хрипло приказал Франческо, потому что знал, что это действовало на Медичи гораздо лучше уговоров. — Позволь мне, Джулиано. Джулиано шумно выдохнул. Франческо медленно ввел пальцы до конца, чувствуя, как тот борется со своим телом, подождал, пока Джулиано привыкнет к ощущениям хоть чуть-чуть, а потом потянул пальцы наружу и снова толкнулся внутрь, сам сходя с ума от жара и давления. Второй рукой он оттянул в сторону ягодицу, завороженно наблюдая, как его пальцы исчезают в теле Джулиано, как тот опять сжимается, а потом вскидывается с разбитым стоном. — Еще, — срывающимся голосом потребовал он и неожиданно повел бедрами, сам насаживаясь на пальцы. — Еще! Франческо послушно двинул рукой, задевая место, которое вызвало у Джулиано такую реакцию, и тот задрожал с глухим стоном. Это была пытка, самая сладкая и самая мучительная на свете. Франческо на мгновение зажмурился, обхватывая свой член прямо через ткань белья, на котором давно расплылось влажное пятно, и пережимая его у основания. Джулиано, до того лежавший почти неподвижно, теперь метался и вздрагивал, и как будто не заметил, что пальцев в нем было уже три. Франческо отстранился, вызвав у него недовольный стон, непослушными руками стащил белье и потянул Джулиано за плечо, заставляя перевернуться. Тот тяжело дышал, покрытый испариной, как после долгой тренировки, но глаза его были удивительно ясными. Франческо наклонился к его лицу, и Джулиано сам поднял голову навстречу, сам открыл рот, толкаясь языком, зарываясь пальцами в кудри на затылке Франческо и притягивая его ближе, обвивая ногами его бедра и потираясь о его живот в попытке ослабить напряжение. Никто и никогда не целовал Франческо с такой жадностью, никто не тянулся к нему так нетерпеливо, откровенно, отчаянно, и он поспешно разорвал поцелуй, не в силах справится с чувством, распиравшим его грудь изнутри. Джулиано со стоном запрокинул голову, когда Франческо одним медленным движением погрузился в него до конца, сходя с ума от того, как мышцы судорожно сжимались вокруг его члена. Тело горело, словно в лихорадке, в голове мутилось от возбуждения, и Франческо, уже ничего не соображая, вцепился пальцами в бедра Джулиано, приподнимая их над постелью, толкнулся раз, другой, третий, выбивая из его горла вскрики, и провалился в оргазм такой силы, что перед глазами все побелело, а уши заложило. Когда сознание начало возвращаться, он почувствовал, как Джулиано под ним завозился, а потом его тело напряглось и сжалось вокруг Франческо почти до боли, посылая по его позвоночнику новую волну удовольствия. Джулиано всхлипнул, и Франческо неожиданно понял, что его собственное лицо тоже было мокрым то ли от пота, то ли от невольных слез. Он провел по глазам рукой и перекатился на бок вместе с обмякшим Джулиано, который промычал что-то недовольное, когда Франческо смог отлепиться от него и нашарить простыню, чтобы обтереть их обоих от семени и остатков мази. Тело одновременно казалось легким, как пух, и неподъемно тяжелым от накатившей усталости, и Франческо откинулся на подушки, притягивая Джулиано для нового поцелуя, на сей раз медленного и ленивого. — Что ты со мной сделал? — прошептал он в мягкие губы Медичи, остро осознавая, что кроме Джулиано в его жизни больше никогда никого не будет. Тот улыбнулся как будто с печалью и качнул головой. — Нет, Франческо, это был ты, — он снова прижался к губам Франческо, даже не целуя, а просто прикасаясь, словно тоже не мог найти в себе силы отодвинуться и разорвать объятия. — Это ты сделал что-то со мной. Франческо никогда не чувствовал себя счастливее, чем тем летом. Они с Джулиано словно оказались в пузыре, где вечно светило солнце и ничто не могло их потревожить. Флоренция с ее проблемами и бедами казалась не более чем миражом на горизонте, пока они сплетались руками и ногами прямо в тени оливковых деревьев, не заботясь о том, что их могут увидеть слуги, а потом дремали на покрывалах, разложенных на траве, или смеялись над байками Медичи, которые Джулиано талантливо разыгрывал в лицах, постоянно удивляя Франческо тем, как много он на самом деле не знал о нем и его семье. — Никак не могу привыкнуть, что ты умеешь улыбаться, Пацци, — дразнил его Джулиано, а потом довольно вздыхал, когда Франческо подминал его под себя, чтобы целовать, пока у них обоих не заболят губы. В свою комнату он больше не уходил, и все его вещи одна за другой перекочевали в покои Джулиано. С Медичи не всегда было просто, да Франческо этого и не ждал. Иногда тот замыкался в себе, и в его глазах снова поселялась та несвойственная ему тоска, что порождала страх в глубине души Франческо, но теперь он знал, как с ней бороться: он перехватывал контроль, заставляя Джулиано подчиняться его воле, мучил его удовольствием до тех пор, пока из синих глаз не начинали литься слезы, и только тогда брал, накрывая собой и пряча от мира, отгоняя призраков боли, которые не давали Джулиано покоя. Они никогда это не обсуждали — ненависть и обиды, смерти и предательство, все, что разделяло их годами, но теперь не имело никакого значения, потому что они едва могли найти в себе силы оторваться друг от друга хотя бы ради приличия. Лоренцо наверняка знал обо всем, что происходило на вилле, не мог не знать, но он не тревожил их даже письмами, и это молчание настораживало Франческо больше, чем если бы старший Медичи лично явился во Фьезоле, чтобы прекратить их отношения. — Не думай о нем, — шептал Джулиано между лихорадочными поцелуями, и Франческо послушно забывал обо всем, отдаваясь желанию, которое с каждым проходящим днем как будто становилось только сильнее. Они вернулись во Флоренцию в конце осени, когда воздух по ночам стал неприятно холодным, а постоянные дожди лишили их возможности проводить дни в саду. Франческо был бы не против не вылезать из постели до следующего лета, греясь о Джулиано, но письмо Лоренцо, которое младший Медичи не захотел ему показывать, игнорировать было невозможно, как бы они оба этого не хотели. Семья встретила их во дворе палаццо, бросившись навстречу, стоило им проехать через ворота. Франческо держался позади, надеясь не привлекать к себе внимания, и действительно, донна Лукреция, Клариче и Сандро едва взглянули на него, занятые Джулиано, и только Лоренцо бросил на него внимательный взгляд поверх плеча брата, пока обнимал его. — Все хорошо, Франческо? — тихо спросил он, когда Джулиано снова оказался в руках соскучившейся матери, которая никак не могла нарадоваться его возвращению и здоровому виду. Вопрос удивил Франческо, и он ограничился коротким кивком, не понимая, что именно Лоренцо ожидал от него услышать. То, что происходило между ним и Джулиано во Фьезоле, осталось во Фьезоле, он ясно это осознавал. В палаццо Медичи он по-прежнему был не то заключенным, не то слугой, вынужденным подчиняться воле двух господ, часто противоречащих друг другу, и о том, чтобы проводить ночи в покоях Джулиано, больше не могло быть и речи. С тяжелым чувством в груди он отвернулся от Медичи, как никогда раньше ощущая себя лишним и в этой семье, и в этом доме, и отправился в помещения для слуг, не замечая взгляда Джулиано ему вслед. Кухарка Мария оказалась единственной, кого Франческо рад был встретить. Она приветствовала его с прежней теплотой и накормила с дороги, хотя он не чувствовал аппетита. Ему впервые в жизни хотелось вернуться в прошлое, в тот день, когда Джулиано в первый раз испытал наслаждение в его руках, и повторить все заново, смакуя каждый момент и выжигая в памяти каждый взгляд, каждое прикосновение, каждое слово, что Джулиано шептал ему в темноте летних ночей. Лоренцо не забывал про них, как могло бы показаться. Пока они были во Фьезоле, для Франческо подготовили новую комнату в необитаемой части палаццо — бывшую кладовую, судя по ее крошечным размерам, куда втиснули узкую койку и столик в кувшином для умывания. Видимо, Лоренцо все же принял во внимание возмущения брата, потому что комната находилась так далеко от покоев Джулиано, как это было возможно, и это было лишним подтверждением того, что теперь все должно было стать как раньше, когда они были врагами и едва могли терпеть присутствие друг друга. Бросив сумки в изножье кровати, Франческо поднялся наверх, чтобы разобрать дорожные сундуки Джулиано. Из столовой доносился звонкий голос Пьеро, радующегося встрече с любимым дядей, и веселые голоса Медичи. Франческо замер на мгновение, борясь с глупым порывом заглянуть в приоткрытую дверь, чтобы хоть одним глазом посмотреть на чужое счастье, которое для него оставалось недостижимым, но упрямо тряхнул головой, одергивая себя, и пошел дальше, к покоям Джулиано, где его ждали обязанности, от которых он успел отвыкнуть во Фьезоле. В тот день Джулиано долго беседовал с братом за закрытыми дверями кабинета Лоренцо и вернулся в покои только к полуночи, помрачневший и молчаливый. Франческо догадывался, что что-то было не так — видел патрули на улицах, пока они ехали через город, и усиленную охрану у ворот палаццо, — но не стал задавать вопросов. Его все это больше не касалось: если Лоренцо успел нажить себе новых проблем и врагов, Пацци не имели к этому никакого отношения, впервые за многие десятилетия, и разбираться Медичи предстояло самостоятельно. Джулиано спокойно позволил раздеть себя, но когда Франческо развернулся к двери, удивленно вскинул брови. — Куда ты? — В свою комнату. Спокойной ночи, — ответил Франческо и ушел быстрее, чем Джулиано нашелся с ответом, эгоистично радуясь, что неприятный разговор удалось отсрочить хотя бы на день. Франческо не ждал, что Джулиано поймет. Тот был упрямым и не желал подчиняться каким-либо ограничениям, даже если это был глас разума, и Франческо ждал, что его припрут к стене и заставят объясняться на следующее же утро, но младший Медичи опять смог его удивить: он лишь следил за Франческо с легким прищуром, словно ждал чего-то с терпением, достойным опытного охотника. Франческо старался не подходить к нему слишком близко, опасаясь, что Джулиано может устроить представление прямо на глазах у родных, но тот вел себя сдержанно и прилично, обращаясь к Франческо с непривычной вежливостью. Франческо не знал, что будет говорить Джулиано, когда у того закончится терпение. Если бы дело касалось только их двоих, то ему не о чем было сожалеть. Теперь он знал, какого это — любить так, что боль переставала иметь значение, но также он знал Лоренцо, который накажет за это не его, но тех, кто был ему дорог. Франческо не хотел, чтобы Гульельмо и Бьянка несли ответственность за его неосмотрительность, и даже Джулиано, который наверняка опять разругается с братом, не должен был страдать из-за него. Сказал бы кто Франческо год назад, что благополучие Джулиано будет волновать его больше собственного, он бы рассмеялся, но теперь только это и было его заботой — заботой и работой. — Что? — не выдержал Франческо на четвертый день, помогая Джулиано надеть колет. В синих глазах ясно светилось осуждение, полные губы были поджаты, и Франческо хотелось поцеловать их, чтобы Джулиано успокоился, но он запрещал сам себе любые проявления привязанности. — Жду, когда тебе надоест делать вид, что все может быть как раньше, — с еле заметной насмешкой ответил Джулиано. Франческо опустил глаза, пытаясь сосредоточиться на пуговицах. Пальцами он ощущал, как грудь Джулиано поднимается от дыхания — спокойного, несмотря на его недовольство, — и представил, что было бы, вздумай он сорвать этот чертов колет с плеч Джулиано и повалить его на незаправленную постель. Лоренцо пришлось бы отправляться на заседание Синьории в гордом одиночестве, потому что одними поцелуями они бы точно не ограничились. — Я не хочу, чтобы все было как раньше, — признался Франческо, не поднимая взгляд. — Но и продолжать мы не можем. Джулиано застыл, как будто даже дышать перестал. Франческо с трудом застегнул последнюю пуговицу и наконец посмотрел на него. Злость на красивом лице была ему до тошноты привычна, но не вина, которая стиснула ему грудь. — Значит, все? — резко спросил Джулиано, и его ледяной голос отозвался болью в старых шрамах. Франческо не стал отвечать. Он по-прежнему не знал, что говорить, когда и так все понятно. Это решение было разумным и оправданным, а о том, как тяжело будет находиться рядом с Джулиано и не иметь возможности прикоснуться к нему так, как хотелось, Франческо старался не думать. Жизнь давно приучила его к одиночеству, а Джулиано надолго один не останется, Франческо был в том уверен. Он ждал, что Джулиано ударит его, чтобы выплеснуть злость и обиду, и не стал бы защищаться, принимая заслуженное наказание, но тот лишь смотрел на него с нечитаемым выражением лица. Молчание опасно затягивалось, и Франческо отступил, неожиданно остро желая добраться до своей каморки и запереться там на весь день, но Джулиано все же окликнул его, когда он уже был у самых дверей. — Пацци, — собственная фамилия хлестнула по нервам, и Франческо вздрогнул. — Я освобождаю тебя, — холодно бросил Джулиано. — Больше не смей являться мне на глаза. Франческо кивнул, не поворачиваясь, и выскочил в коридор, чуть не сбив с ног вскрикнувших от испуга служанок. Только к ночи Франческо задумался, что Джулиано на самом деле имел в виду, когда сказал, что освобождает его. Со дня покушения прошло всего полгода, но жизнь Франческо изменилась за это время до неузнаваемости, и теперь мысль, что он волен покинуть палаццо Медичи и отправиться на все четыре стороны, казалась ему дикой. Куда ему было идти, если Медичи лишили его всего, присвоили себе все, чем он владел, и даже его сердце, которое навсегда осталось бы в этом доме? Наверное, он мог бы податься в наемники и стать неплохим воином — бесстрашным в бою, ведь беречь свою жизнь для него больше не имело смысла, — или найти работу при дворе какого-нибудь герцога или принца, но и тогда он не обрел бы свободу. Нужно было поговорить с Лоренцо, но решиться на это было даже труднее, чем на разговор с Джулиано. Против ожиданий Франческо, с момента их возвращения во Флоренцию тот ни словом не обмолвился о том, что знал об их новых отношениях, и гнетущее ожидание раздражало Франческо. Старший Медичи не мог оставить подобное без своего внимания и контроля, и его молчание Франческо мог оправдать лишь тем, что Лоренцо нашел в изменившемся балансе сил свою выгоду. Джулиано ходил мрачный и отстраненный, с суровым выражением на лице и пустотой в глазах. Свет, который сопровождал его во Фьезоле, потух, и под серым зимним небом его кожа казалась болезненно бледной. Франческо наблюдал за ним издалека, стараясь следовать приказу и не попадаться ему на глаза без лишней необходимости, но Джулиано, казалось, потерял к нему всякий интерес и скользил по нему безразличным взглядом, как по пустому месту. Утром он покидал палаццо вместе с Лоренцо, а вечером, если возвращался до заката, бродил по саду, пока мать или брат не звали его в дом. Впервые в жизни, Франческо точно знал, что чувствовал Джулиано — он тосковал. Они оба тосковали, и Франческо заставлял себя отворачиваться, чтобы не тянуться к нему так, как требовало все его естество. Продержался Джулиано меньше недели. Франческо не удивился, когда однажды вечером тот не явился на ужин, а через пару часов, когда Лоренцо уже начал тревожиться, Боттичелли привел его под руку, пьяного и с трудом стоящего на ногах. — Я сам могу! — огрызнулся он, когда Лоренцо попытался перехватить другую его руку, и оттолкнул от себя сначала брата, а потом и друга. Сандро что-то тихо пробормотал и, кивнув Лоренцо, ушел. Франческо тоже хотел пойти к себе, успокоенный тем, что Джулиано был под присмотром, но тот неожиданно уставился прямо на него, как будто только что вспомнил о его существовании. — Что ты здесь делаешь? — зло спросил он, опасно качнувшись на нижней ступеньке лестницы. Лоренцо придвинулся ближе, чтобы подхватить его, но Джулиано снова толкнул его в грудь рукой. — Это ты приказал ему остаться? Никак не можешь расстаться с ненаглядным Пацци? — Джулиано, о чем ты? — нахмурился Лоренцо, отказываясь отступать дальше, чем на шаг. — Я отпустил его, — речь Джулиано была ясной и связной, и Франческо пожалел, совсем как раньше, что тот выпил недостаточно для того, чтобы потерять способность бросаться ядовитыми колкостями хотя бы на время. — Приказал ему убираться, но он выполняет только твои приказы, да? Твой верный пес. Джулиано плюнул брату под ноги, а в памяти Франческо мгновенно всплыло презрительное выражение на лице дяди, которое появлялось каждый раз, когда он возвращался домой после вечера, проведенного в компании Медичи, и сравнение с псом, которое Якопо любил повторять, снова и снова разочаровываясь в своем наследнике. — Джулиано, ты опять начинаешь эти глупости, — растерянность слетела с Лоренцо, сменившись заметным напряжением и недовольством. Он бросил острый взгляд на Франческо, не то намекая ему не влезать, не то призывая вмешаться, и Франческо решил выбрать сам. — Если я свободен, — медленно произнес он, и Джулиано резко развернулся к нему, опять качнувшись, — то могу находиться там, где сам захочу, не так ли? Джулиано скривился в злой усмешке, и Франческо мгновенно понял, что допустил ошибку, открыв рот, и Медичи понял его слова превратно, но идти на попятный было поздно. Отвернувшись обратно к брату, Джулиано некоторое время молчал, словно раздумывал, а потом хохотнул без капли веселья в голосе. — Теперь ты с чистой совестью можешь забрать его себе, Лоренцо, — с пугающим спокойствием сказал он. — Ты же так давно этого хотел. Можешь больше не притворяться. Никому из нас больше не надо притворяться. Помотав головой, словно пытаясь сбросить с себя хмель, Джулиано устало вздохнул и медленно поднялся по лестнице, оставляя Франческо и Лоренцо наедине. Лоренцо смотрел вслед брату, пока тот не скрылся в коридоре второго этажа, а потом перевел горящий взгляд на Франческо. — Это правда? — сквозь зубы спросил он. — Он освободил тебя? — Да, — глухо ответил Франческо, твердо глядя в ответ. Гнев Лоренцо выносить было проще, чем злость Джулиано, и Франческо даже ощутил некоторое облегчение от того, что все наконец открылось. — У тебя была всего одна задача. Одна! — Лоренцо повысил голос, но тут же одернул себя. — И ты с ней не справился. Я не отпущу тебя. — Я этого и не ждал, — признался Франческо. В этом доме решения принимал один человек, и впервые в жизни Франческо был не против покориться его воле, если так он мог остаться рядом с Джулиано. Лоренцо кивнул, прекрасно понимая, что Франческо имел в виду, с полуслова, в отличие от своего брата. Приблизившись, он положил руку ему на плечо и сжал пальцы, совсем как в прежние времена, когда они считались друзьями, и это придало Франческо смелости. — Как ты мог знать, что все обернется именно так? — Я не знал, — Лоренцо пожал плечами, как будто они обсуждали какой-то пустяк. — Лишь надеялся. Но я везунчик, мои надежды часто оправдываются. Следующим утром Франческо явился в покои Джулиано с рассветом. Тот спал на краю постели, замотавшись в теплое одеяло, и Франческо не стал его будить, тихо присев на стул и безмолвно отослав других слуг, когда те принесли свежей воды для умывания. Хотелось лечь рядом и обнять, привычно устроиться за спиной, уткнувшись носом в светловолосый затылок, но в ответ его ждал в лучшем случае локоть под ребра, Франческо был в этом уверен. Когда Джулиано проснулся и увидел его, на лице у него появилось странное выражение, как будто он не мог поверить своим глазам. — Зачем ты... — захрипел он, но Франческо его перебил. — Я нахожусь там, где хочу, помнишь? — Хочешь быть моим слугой? — Джулиано оскалился и скатился с постели, хватаясь за голову. — Или этого хочет Лоренцо? Франческо качнул головой, отказываясь поддаваться этим нападкам. Он не понимал, ревновал Джулиано к брату или просто не верил в искренность Франческо, но переубеждать его не планировал. Слова никогда не имели для них значения, лишь действия, поэтому Франческо поднялся и взял в руки кувшин, ожидая, когда Джулиано подойдет к нему. После завтрака тот сразу ушел из дома, не удостоив Франческо даже беглого взгляда, и это больше не удивляло. Теперь Франческо знал, что Джулиано бежал не столько от него, сколько от самого себя, не желая мириться со своими чувствами, и он готов был подождать, пока тот не придет к нему сам. Джулиано не вернулся ни к ужину, ни к полуночи, и Франческо ушел к себе, но сон его был беспокойным. Он до сих пор не знал, что происходило в городе и почему Лоренцо усилил охрану палаццо, и мысль, что с Джулиано могло что-то случиться, не давала ему забыться, поэтому, когда скрипнула дверь, он сразу вскинулся и сел на постели. Джулиано замер на пороге, словно не ждал, что Франческо проснется, а потом шагнул внутрь комнаты и плотно притворил за собой дверь. В темноте Франческо не мог разглядеть выражения его лица, и на языке крутился десяток вопросов, но Джулиано молчал, глядя на него, и Франческо молчал тоже. Зашуршала ткань, и на пол полетел колет, а за ним и рубашка. Джулиано шагнул к постели, попутно стягивая с себя штаны и белье, и оседлал ноги Франческо, мгновенно вызвав вспышку возбуждения. Так давно они не касались друг друга, что от желания, волной прокатившегося по телу, закружилась голова, и Франческо не раздумывая обнял Джулиано. — Я приказываю... — прошептал Джулиано и задохнулся, когда Франческо уткнулся лицом в его шею, влажно проводя по ней языком, и подкинул бедра, прижимаясь крепче. — Я приказываю тебе... — А я подчиняюсь, — дыхание Джулиано пахло вином, но он был трезв, Франческо чувствовал это по ответной реакции и смущению, неожиданно вернувшемуся в голос Медичи. — Что мне сделать? — Возьми меня, — Джулиано поймал его губы почти целомудренным поцелуем. — И не отпускай. Кровать была слишком узкой, но Франческо ловким движением подмял Джулиано под себя, попутно пытаясь осознать услышанное. Сердце заколотилось, как бешеное, от чувства, никак не связанного с физическим возбуждением, и Франческо накрыл Джулиано собой, прижался к его спине, как в их первый раз, и склонился к уху, скрытому светлыми волосами. — Как пожелает мой господин, — прошептал он, зная, что Джулиано слышит в его голосе улыбку. Под рукой не было никакой подходящей мази, но скользнув пальцами между ягодиц Джулиано, он с изумлением ощутил, что тот был готов. Джулиано застонал, пряча лицо в подушку, когда два пальца скользнули внутрь, и жадно подался навстречу, будя во Франческо желание взять его немедля. — Давай! — потребовал Джулиано, вторя его мыслям, и выгнулся, насаживаясь на пальцы глубже. — Я хочу... — Тебе будет больно, — попытался возразить Франческо, чувствуя, каким узким был Джулиано, как сильно он сжимался после долгого перерыва. Темное, ошеломляюще сильное желание овладеть им требовало немедленных действий, и Франческо прикусил его загривок, одновременно надавливая пальцами, и Медичи задрожал под ним, душа в подушке новый стон. — Пусть... — тяжело выдохнул он, когда Франческо разжал зубы, зализывая укус. — Я приказываю... Я... Договорить он не успел, потому что Франческо толкнулся в него, входя сразу наполовину. От жара и узости из глаз посыпались искры, и Франческо зажмурился, сдерживая порыв сразу взять быстрый темп. Джулиано хватал воздух открытым ртом, упираясь кулаками в тонкий матрас, судорожно сжимался, лишая Франческо остатков рассудка, а потом сам двинул бедрами, насаживаясь на его член до конца. Его тело продолжало инстинктивно сопротивляться, но Франческо знал: Джулиано нравилось так, нравилось чувствовать силу, способную его подавить, и физическую боль, отвлекающую его от того, что творилось у него в душе. Франческо безошибочно нашел правильный угол, перекрывая боль удовольствием, и Джулиано снова застонал, не скрывая жажды и мольбы, принимая Франческо целиком, теряясь в ощущениях. Долго это продолжаться не могло, да Франческо и не старался сдерживаться. Почувствовав, как Джулиано задрожал и сжался, пытаясь удержать его, Франческо всем весом вдавил его в кровать и кончил глубоко внутри, теряя голову от удовольствия и желания никогда не отпускать Джулиано, как тот и просил. Тот обмяк под ним, тяжело дыша, но не жалуясь, что Франческо лежал сверху, а лишь довольно жмурясь под легкими поцелуями. Когда Франческо все же нашел в себе силы оторваться от Джулиано, ему пришлось сесть на краешек кровати, потому что нормально лежать на ней вдвоем было невозможно. Джулиано перевернулся на спину, позволяя огладить широкую грудь и плоский живот, согнул ногу в колене, когда рука Франческо добралась до бедра, и сам подтолкнул ее к члену, влажному от семени. — Жадный, — улыбнулся Франческо, сжимая его в пальцах. — Бесстыдный. — Только с тобой, — шепнул Джулиано и потянул его за плечо на себя, заставляя снова лечь сверху. Франческо знал, что его щеки горели румянцем, и жалел, что в комнате нет света, чтобы можно было любоваться тем, как Джулиано краснел все больше, пока они терлись друг о друга, как затуманивался его взгляд, как он кусал губы, пока Франческо не прижался к ним жадным, собственническим поцелуем. Джулиано принадлежал ему, и если бы можно было вернуться в прошлое, Франческо снова напал бы на него в соборе в тот апрельский день и повторил бы весь путь, чтобы снова прийти к этому моменту, в котором Джулиано с готовностью целовал его в ответ, обнимал руками, на которых белели порезы, гладил шрамы на спине Франческо и просил не останавливаться. Это стоило свободы, стоило всего, что потерял Франческо, и он ни о чем не жалел. — Ты не можешь здесь остаться, — с сожалением пробормотал Франческо, когда они снова успокоились. — Это потому что ты идиот, Пацци, — беззлобно ответил Джулиано. — Мы могли бы спать у меня в нормальной постели, если бы ты не решил проявить неуместное благородство. Он вывернулся из-под Франческо и потянул его следом, поднимая на ноги. — Пойдем, — позвал он, натягивая штаны и бросая Франческо рубашку. Тот улыбнулся, гадая, что именно Лоренцо сказал Джулиано, если тот оттаял так быстро. Наверное, теперь у него было право спросить об этом самому, но больше Франческо хотелось просто поблагодарить старшего Медичи. Как обычно, тому удалось убить двух зайцев одним выстрелом — помочь брату и привязать к семье Франческо, — но имело ли это значение, пока все были счастливы? Быстро одевшись, они выскочили в коридор, по которому гулял холодный сквозняк. Покои Джулиано находились в противоположном конце здания, но дойти до них они не успели, замерев на месте, когда от стены отделилась тень. — Что? — почти враждебно спросил Джулиано, когда Лоренцо подошел ближе, и встал между братом и Франческо, словно пытаясь загородить того от слишком внимательного взгляда. — Ничего, — Лоренцо легко улыбнулся. — Не спалось, вот, решил прогуляться. Джулиано фыркнул и скрестил руки на груди. — И? Говори, что хотел. — Я подумал, что раз Франческо почти обрел свободу, он может вернуться в палаццо Пацци. Дому все равно нужен присмотр. — Ты серьезно? — Франческо в волнении шагнул вперед, отодвинув с пути Джулиано. — Ты освобождаешь меня? — Я сказал «почти», Франческо — мягко возразил Лоренцо. — Тебе тоже нужен будет присмотр. Думаю, Джулиано отлично справится с этой задачей. Джулиано снова фыркнул, а Лоренцо преувеличенно печально вздохнул. — И как я буду объяснять все это маме? — пожаловался он им вслед, и Джулиано обернулся прямо на ходу, не отпуская руку Франческо. — Что-нибудь придумаешь, — насмешливо откликнулся он. — Я в тебя верю.