Опасный соперник / Tyger! Tyger!

В первый год брака почта стала для них настоящим яблоком раздора. В основном потому, что Северус, по мнению Гермионы, был большим собственником в вопросе ее привязанностей. И, как она неохотно признала, отчасти из-за ее собственного небольшого любопытства. К середине второго года супружества они наконец пришли к очевидному решению касательно «охоты» на утренних сов. Северус открывал все письма, что были адресованы Гермионе. Она же, в свою очередь, первой получала доступ к любому посланию с именем ее мужа. Она не могла поверить, что он, похоже, считал, что остался в большом выигрыше от этой сделки и считала несомненным выгодоприобретателем себя, поскольку находила вопросы, споры и случайные угрозы со стороны других мастеров зелий весьма вдохновляющими. В большинстве случаев она сама же и отвечала на его письма, в совершенстве воспроизводя неразборчивый, заостренный почерк Северуса. Если кто-то и заметил какие-либо изменения, то только в том, что профессор Снейп стал отвечать на письма гораздо оперативнее, чем до окончательного поражения Волдеморта. Северус, казалось, был рад избавиться от своей, как он сам ее называл, "схоластичной" и нагоняющей тоску корреспонденции в пользу более личной почты Гермионы. Она не была уверена, привлекало ли это его на том же извращенном уровне, что и шпионаж, или же служило для него опосредованной формой дружбы. Он не признался бы ни в том, ни в другом. Она наблюдала, как он внимательно изучает полный сплетен пергамент Молли, в то время как она сама перебирала счета, сложенные стопкой на ее высоком куполообразном животе. Что ж, по крайней мере, полка из него получилась вполне удобная. – Что пишет Молли? – спросила она. – Она считает, что Чарли давно пора остепениться. Смесь из оксида железа и полыни, которую я посоветовал использовать для погребина на заднем дворе, не сработала так, как положено. Должно быть, она что-то напутала, – сказал он, наморщив лоб. – Хм, скорее всего. Что ты думаешь по поводу Чарли? – поинтересовалась она. – Волшебникам выгоднее иметь жену, чем быть холостым. Конечно, если только он не сделает ужасный выбор, что будет несоизмеримо хуже, чем остаться бобылем. Я не знаю, почему твои приемные родители не поступили мудро и не взяли в свои руки устройство браков для своих детей, – ответил он. Означало ли это, что он намеревался устраивать браки для их детей? Надо будет не забыть обсудить это с ним позже. Она не стала бы сразу отвергать эту идею, но прекрасно понимала, что его представление о подходящей партии могло несколько противоречить ее собственному. Она наблюдала, как он переходит к следующему письму, которое было от ее матери. При чтении его лицо тронула мимолетная улыбка, но он очень быстро от нее избавился. Затем он открыл письмо, которое, как ей казалось, относилось к его любимым, хотя и сомневалась, что он назвал бы его так. От Джинни Поттер. – Ну что, Северус, – спросила она, – как поживает Джинни? Ее муж на мгновение перевел взгляд на детей, игравших у их ног, прежде чем ответить. – Похоже, языковые навыки мистера Поттера оставляют желать лучшего. Я не понимаю, почему она просто не скажет мальчишке, что прелюдия – не пустой звук и что пора бы уже научиться применять язык не только для болтовни, – сказал он. – Ты же знаешь Гарри, – сказала она со вздохом. Джинни слишком бережно относилась к его чувствам, но в то же время Гарри был почти таким же обидчивым, как некоторые угрюмые зельевары, имена которых Гермиона не собиралась называть. – Нет, не знаю, – величественно произнес Северус. И это была откровенная ложь. Поттеры регулярно наведывались в подземелья. Во время этих визитов Гарри и Северус поладили лучше, чем Гермиона могла надеяться, даже несмотря на то, что общение между двумя мужчинами, казалось, наполовину состояло из кивков и хмыканья. – Джинни не хочет ранить его чувства, – ответила она, возможно, немного чопорно. За что и удостоилась презрительного фырканья Северуса. – И мир продолжает вращаться вокруг неврозов этого мальчика. – Ревнуешь, дорогой? – спросила она. Северус демонстративно проигнорировал ее и сосредоточился на малышах, игравших на коврике. – Дети, что вы делаете с туфлями вашей матери? Около дюжины бархатных, кожаных и шелковых туфелек поразительной цветовой гаммы, украшенных лентами, вышивкой и изящной отделкой из кожи, были набиты крошечными движущимися игрушечными волшебниками, и Птолемей гонял их всех по полу. Гермиона была рада, что они кому-то пригодились. – Из них получаются красивые лодки. А Сэти — кальмар, – Птолемей указал на своего брата, который был еще совсем малышом. Сэти воспользовался этим, чтобы продемонстрировать свою довольно интересную интерпретацию гигантского кальмара, который проплыл над лодками-туфлями. – Я ем первашей, - пролепетал Сэти, по-детски коверкая слова. Северус приподнял бровь. – Могу я предположить, что эти фигурки изображают студентов-первокурсников? – он поднял маленького извивающегося игрушечного волшебника. Мальчики кивнули. – Очень хорошо. Но только если не будете их глотать, – сказал Северус, – ведь кальмару вполне по силам съесть первокурсника. Сэти с серьезным видом кивнул. – А кто же ты в этом маленьком балагане? – спросил Северус у Птолемея. – Директор, – ответил Птолемей, держась очень прямо для своего двухлетнего возраста. – Значит, ты собираешься контролировать процесс поедания первогодок? Или ты будешь их спасать? Гермиона пропустила ответ Птолемея, потому что была занята просмотром пятого письма в своей пачке. Оно было от подруги Северуса, мадам Нг, хотя он упорно утверждал, что Гермиона была его единственным другом. В лучшем случае он великодушно добавлял в этот список директора. Тем не менее, он уделял почте мадам Нг больше внимания, чем большинству других. Гермиона даже подозревала, что некоторые письма от Нг вообще проходили мимо нее. Возможно, она могла и приревновать, но у нее были достоверные сведения о том, что почтенной даме было 120 лет, если не больше. Северус, возможно, и заглядывался на ведьм постарше, но она сомневалась, что он был таким уж геронтофилом. Она открыла почту и быстро просмотрела текст послания. – Северус, ты наверняка захочешь это прочитать. Мадам Нг нужна помощь с аконитовым зельем. Похоже, на ее деревню напал оборотень, – сказала она, протягивая ему письмо. ___________________________________________ На рождественских каникулах у Гермионы снова начались схватки. Северус настаивал на своем не совсем трезвом желании быть свидетелем, если не активным участником, родов. Ответы присутствовавших ведьм были почти единодушными. Поппи Помфри сказала: – Даже не шутите о таких вещах. Молли Уизли недвусмысленно ответила "Нет". – Ни в коем случае, – отрезала Минерва Макгонагалл. – Это мои схватки и мои роды, и я хочу, чтобы он был со мной, – сказала Гермиона в перерывах между приступами боли. Не было никаких сомнений, за кем было последнее слово в этом вопросе. Но это вовсе не означало, что остальные ведьмы были от этого в восторге. Нимфадора Уизли не скрывала враждебного настроя. А у Минервы даже хватило наглости дать ему книгу и усадить на стул, чтобы он не мешался под ногами. Вообще-то, он и не возражал против того, чтобы быть скромным наблюдателем, но все равно это было оскорбительно. Она буквально поставила его в угол, как нашкодившего четырехлетнего ребенка. Было гораздо легче не думать непосредственно о родах, если сам при них присутствуешь. В конце концов, он не желал вмешиваться в сам процесс, просто хотел быть уверен в состоянии здоровья своей жены. Он почти дочитал третью книгу, какой-то странный магловский учебник Гермионы о видообразовании приматов, которое в конечном итоге привело к появлению маглов, а еще позже, как он предполагал, и волшебников, когда его внимание привлек тихий шепот. – Профессор, – очень тихо произнесла Джиневра Уизли-Поттер, – ребенок на подходе, если вы хотите увидеть. Если он хотел увидеть? Хотел ли он? Мог ли? Он даже не рассматривал такой вариант, что ему предоставят выбор. С одной стороны, это казалось довольно нелепым. С другой стороны, его мучило любопытство. Он не раз сталкивался со смертью лицом к лицу. Могло ли рождение быть намного хуже этого? Рождение его ребенка. Миссис Поттер все еще смотрела на него широко раскрытыми глазами. – Профессор? – спросила она. Почему бы, черт возьми, и нет? Он кивнул и молча поднялся из своего угла. Он был почти оскорблен, когда она невербально наложила на него очищающее заклинание. – Извините, профессор, – прошептала она. – Таковы правила. Он недоумевал, почему они стараются вести себя тихо. Потому что Гермиона определенно этого не делала. Слава Мерлину, она не кричала, но издавала гортанные звуки, похожие то ли на хрюканье, то ли на рычание, отчего ему было явно не по себе. Мало что могло вызвать у него такое беспокойство. Он приблизился с большей осторожностью, чем, вероятно, было необходимо, но все равно не видел, что происходит. Молли Уизли стояла прямо между ним и его сыном, который должен был вот-вот появиться на свет. Он наклонился и прошептал ей на ухо одно лишь слово — "Пожалуйста". Она отступила в сторону с изумленным выражением на лице. Он и сам был поражен, когда увидел, что происходит между раздвинутых бедер его жены. Ее половые губы были очень широко раскрыты, он и не знал, что так можно, и что-то влажное, черное и куполообразное с каждым мгновением раздвигало их еще шире. Логика подсказывала ему, что это голова его сына, но это все равно казалось невероятным. Рычание стало громче. Затем он увидел пару глаз, таких же больших, как у Гермионы, и таких же черных, как у него самого. Ребенок показался на свет. Последовавшие за этим события произошли настолько стремительно, что невозможно было понять, в каком порядке они происходили. Вот что отчетливо запомнил Северус. Гермиона зарычала. Спустя мгновение что-то похожее на бледную мокрую груду внутренностей и струю жидкости выскользнуло из-под ног его жены, как будто ей выпустили кишки. Чисто инстинктивно он поймал это нечто, лишь смутно осознавая, что это его сын. При ближайшем рассмотрении он увидел, что его сын женского пола. Стало быть, у него родилась дочь. Мокрая, окровавленная, кричащая дочь, сжимавшая в кулаке что-то похожее на кусок плаценты. Он никогда не видел ничего более ужасного и более прелестного. И только одно имя идеально подходило к существу, которое он держал в своих руках. __________________________________________ Северус стоял у ее изголовья и держал ребенка. На его руках была кровь. Она была слишком поглощена родами, чтобы обращать внимание на что-либо, кроме всеобъемлющей потребности тужиться, но заметила, что, похоже, именно ее муж поймал ребенка. Скольких он околдовал, чтобы ему позволили это сделать? Она попыталась сесть, но была вынуждена снова вернуться в горизонтальное положение. Поппи Помфри смотрела волком. Губы профессора Макгонагалл сжались в невероятно тонкую линию. Молли Уизли хмурилась. Джинни, казалось, изо всех сил старалась не улыбнуться. Северус переводил взгляд с нее на ребенка и обратно. – Ты родила дочь, – сказал он, сглотнув. – Тогда, я полагаю, имя Фалес отпадает, – сказала она, протягивая руки. Казалось, ему не хотелось отдавать ребенка. Даже когда он приложил малышку к ее груди, его большая ладонь все еще лежала на крошечной спинке. Другая рука Северуса скользнула за плечи Гермионы, тем самым он умудрился обнять их обеих. Он не поцеловал ее, хотя было очевидно, что он этого хотел. Он никогда бы не поцеловал ее на глазах у посторонних людей, но он сделал больше, чем она ожидала – он прислонил свою голову к ее голове. – Ее нужно назвать Нефер, – раздался у нее над ухом его сексуальный свистящий шепот. Сейчас было совсем не время для этого. Она понятия не имела, почему он решил, что она будет восприимчива к этому его тону в такой момент. Родильная комната была совсем неподходящим местом для голоса, который он использовал в спальне. Было больно слышать этот мягкий, чувственный зов сейчас, когда Поппи внимательно осматривала плаценту. Практически доводя ее до бешенства, он продолжил своим соблазнительным голосом: – Посмотри на нее. Какая красота. Она настоящая красавица. Вся в маму. Гермионе пришлось приложить немало усилий, чтобы не возразить. Если судить по ее прошлым родам, сейчас она выглядела ужасно и уж точно ничуть не лучше, чем обычно. И все же в предыдущие разы она чувствовала себя далеко не так хорошо. Сейчас же с каждым вздохом она чувствовала себя сильнее. Малышка была красивой? Гермионе она показалась похожей на ящерицу, покрытую кремом, и не слишком отличающейся от первых двух. Но мальчики быстро выросли и превратились в совершенно очаровательных малышей. Поппи говорила, что роды оказывают странное воздействие на волшебников. Гермиона предполагала, что «странное» означало, что это сделает Северуса отстраненным и замкнутым, что было бы едва заметно, учитывая, что он уже и так был таким. – У нее твои глаза, – прошептал Северус ей на ухо, пока малышка сосала грудь. – Твои губы. – Твой нос, – ехидно продолжила Гермиона. Она не знала, что на нее нашло. Северус отшатнулся, как от удара. Она не замечала, насколько ужасно он выглядел, пока не встретилась с ним взглядом. Двухдневная немытая шевелюра Северуса выглядела просто удручающе, а его рельефный подбородок казался серым из-за щетины. После родов прошло меньше пяти минут, а этот нежный цветок мужественности умудрился обидеться из-за шутки про его нос. Ей стало немного тошно, но она не была уверена, из-за чего именно. Возможно, магический мир все-таки был прав, поддерживая идею о запрете присутствия отцов в родильном зале. – Прости меня, – сказал он, и, немного приблизившись, неподвижно застыл на месте. – Я забылся. Ты многое вытерпела ради меня, и я... – Все прошло не так уж плохо, Северус. По крайней мере, лучше, чем в два первых раза; в общем, достаточно легко, – мягко сказала она. – Ты называешь это легко? – бесстрастным голосом спросил он. – Те разы были хуже, – примирительно сказала она, поглаживая спинку ребенка в том месте, где только что была рука Северуса. Он резко вдохнул. – Как ты это выносишь? Как ты терпишь прикасаться ко мне, зная, что это я сделал такое с тобой? Как? – несмотря на то, что он говорил тихо, в его голосе слышалась ярость. – Как я это выношу, зная, что вместе мы можем принести в мир новую магию? – спросила она, пристально глядя ему в глаза. Он ответил на ее взгляд. Черные глаза, похожие на прорези для монет, много раз переломанный ястребиный нос, бледные губы, сжатые в тонкую линию: качающаяся башня, которая была ее легкоранимым возлюбленным. Ее мужем. Он по-прежнему утверждал, что не был ее возлюбленным. Хотя она-то знала, что ему лучше не верить. Она была слишком измучена, чтобы играть в его игру. Он с осторожностью обхватил себя руками, при этом рукава нелепого наряда летучей мыши добавили театральности его позе неуверенного в себе ребенка, позе, которой Северус пугал своих учеников до полусмерти. Почему он не мог хотя бы иногда одеваться как нормальный человек? Как Гарри или даже Рон? Он что, думает, что пара джинс угробит его? На самом деле, она знала ответ на этот вопрос. Северус, несмотря на то, что он плевать хотел на весь мир с высокой колокольни, был настоящим представителем своей культуры, а именно – чистокровным волшебником. Джинсы смотрелись бы на нем так же, как мантия на таком магле, как, например, ее отец. Он никогда не притворялся кем-то другим, всегда оставаясь самим собой — упрямым, высокомерным, интеллектуальным аристократом. Как раз в те моменты, когда она была крайне недовольна им или его нарядами с их бесконечными слоями и пуговицами, ее чувства всегда делали резкий разворот. В такие мгновения ей больше всего на свете хотелось поцеловать его такое любимое лицо. И то, что они говорили на одном и том же языке, вовсе не означало, что они понимают друг друга. Иногда казалось, что, если кто-то из них будет говорить на суахили, результат будет тот же. – Значит, ты предлагаешь Нефер? – сказала Гермиона бодрым тоном, что, как она надеялась, вернет Северуса в то благостное настроение, в котором он был минуту назад. Это был один из самых несправедливых моментов в их совместной жизни. Гермионе не позволялось быть жестокой ни на секунду, потому что Северус, совершенно беззащитный, лежал у ее ног. Это был простой факт. Он был выше. Она была взрослее. На данный момент это отнюдь не облегчало ей жизнь. Каждой ведьме после родов просто необходимо дать несколько минут побыть конченной стервой. Леди Снейп испытывала чувство вины от того, что ее несколько минут затянулись дольше, чем следовало бы. – Нефер Анхмутес... что означает "прекрасная по подобию своей матери". Нет, Нефер Джейн Анхмутес Снейп звучит лучше, – он неловко откашлялся. – Если ты дашь свое согласие. – Прости, Северус, я... – тихо начала она. – Все в порядке, моя дорогая, – сказал он, не в силах встретиться с ней взглядом. – Прости, Северус. Называй ее как хочешь. Я люблю тебя, и мне нравится твоя одежда. Все эти маленькие пуговички... – она закрыла глаза, чтобы не заплакать. – Дорогой Мерлин, я обожаю твои маленькие пуговички. Она не смогла бы сдержать поток слов, даже если бы это было вопросом жизни и смерти. Она чувствовала себя полной дурой. Глаза Северуса в ужасе метались по лицам ведьм, присутствующих в комнате. Он выглядел так, словно чувствовал себя таким же идиотом, как и его жена в этот момент. Ну, он хотя бы не ревел. – Это все ее гормоны, профессор, – любезно подсказала Джинни. – Она ничего не может с собой поделать. – Ну, полно, дорогая, – сказала Молли, беря ребенка на руки. – У меня была такая же проблема, когда я рожала Перси, только дело было в носках. Одна только мысль о носках Артура трогала меня до слез. Позволь мне привести эту маленькую ведьму в порядок. – Я такая бестолковая, – всхлипывала Гермиона. – Северус назвал меня глупой девчонкой, и он был прав. – Что-что? – Профессор Макгонагалл практически перешла на крик. – Я ничего подобного не делал, – упорствовал Северус, который пребывал в полном смятении. – А вот и делал, в самый первый день занятий. Ты придирался к Гарри, а я пыталась ему помочь. Ты сказал: "Опусти руку, глупая девчонка", – она не смогла сдержать рыданий. Северус закрыл лицо руками, и половина ведьм в комнате чуть не подавилась от смеха. – Все в порядке, Гермиона, – мягко сказала профессор Макгонагалл, убирая волосы с ее лица. – Это была долгая ночь, и ты очень устала. Никто не стал думать о тебе хуже из-за нескольких слезинок. Правда, Северус? – многозначительно добавила она. – Конечно, нет, – сказал Северус, выглядевший довольно бледным. Едва ли кто обращал внимание на остальных ведьм, которые столпились вокруг ребенка. __________________________________________ Очень быстро выяснилось, что маленькая Нефер не похожа на других младенцев. В пределах их семейных покоев она ничем не отличалась от своих братьев. Нет, поправила себя Гермиона, как и у ее братьев, у нее с самого начала была ярко выраженная индивидуальность, но в рамках их семьи в ней не было ничего необычного. В ту минуту, когда она соприкасалась с океаном внешнего мира, все радикально менялось. Ее матери казалось, что она обладает полной противоположностью тому качеству, которое заставляло людей сторониться ее отца. Нефер нельзя было взять в Хогсмид без накидки на коляску. Сначала Гермиона убеждала себя, что люди просто так хорошо реагируют на красивого ребенка. Ведь Птолемея и Сэти тоже все любили, не так ли? Но ни Сэти, ни Птолемей никогда не вызывали волнений на общественных рынках. Никто никогда не следовал за мальчиками, сидящими на руках у их отца, из одного конца Косой аллеи в другой, не в силах оторвать глаз от личика младенца. Нефер была хорошенькой, но, объективно говоря, ничуть не красивее своих братьев. На самом деле, Нефер и Сэти были настолько похожи друг на друга, что было почти невозможно отличить их колдографии, сделанные в одном возрасте. Гермиона предпочла не обсуждать этот вопрос со своим мужем. Последствия темного зачатия Северуса никогда не перестанут быть для него больной темой. Она не хотела, чтобы он пришел к выводу, что она в чем-то его винит. Побочные эффекты заклинания, подобного тому, что сотворили его родители, были слишком далеко идущими, чтобы кто-либо из них мог их предвидеть. Она не винила его и не хотела давать ему никаких оснований полагать, что она на это способна. В конце концов, с ребенком ведь было все в порядке! _____________________________________________ Альбус Дамблдор спускался в подземелье. Он надеялся, что Северус по собственной воле придет к нему, чтобы обсудить то, что он сделал. Однако иногда он вынужден был признать, что мастер зелий был чрезвычайно упрям. ____________________________________________ Северус не мог этого предвидеть, когда готовил зелье. Ему даже в голову не пришло спросить мадам Нг, с которой он теперь часто советовался, о влиянии эликсира на беременную ведьму. Даже если бы он и спросил, Гермиона бы не узнала. Никто никогда не делал этого раньше. Ему было не особенно стыдно. Он поставил себе цель исцелить Гермиону, и он ее достиг. И даже более. Он сделал ее здоровой и сильной, хотя она никогда не отличалась физической выносливостью. Он никогда не задумывался о том, что любовь — да, именно любовь, — которой он бережно, ложка за ложкой, накормил Гермиону, тонкими нитями переплетется с каждой клеточкой их еще не родившегося ребенка. Все, кто смотрел на малышку, были совершенно очарованы, не подозревая, что именно чувства угрюмого мастера зелий к своей жене обрели плоть и покорили их. Осознание этого вызвало у него одновременно чувства самодовольства и неловкости. Он не столько сожалел о том, что сделал, сколько печалился о том, какой это произвело неожиданный эффект. Он не был ни знахарем, ни акушеркой. В том, что он взялся за лечение упадка сил своей беременной жены, был элемент высокомерия. Ему не нравилось открыто обсуждать это, как и свою склонность действовать импульсивно, когда страсти накалялись до предела. И он никак не смог бы объяснить это Гермионе. Поэтому неудивительно, что Северус был не в восторге, когда Дамблдор с явно невеселым видом появился на пороге их личных комнат поздней летней ночью. _____________________________________________ – Что-о? – Гермиона взвизгнула так громко, что одностороннее заглушающее заклинание, наложенное на детские комнаты, было подвергнуто серьезному испытанию. – Чем ты меня накормил? Северус стоял с каменным лицом. – Тип мяса совершенно не имел значения. По сравнению с ним директор выглядел безмятежным. Казалось, он пришел только для того, чтобы заставить Северуса признаться в содеянном. – Не имел значения? – Гермиона попыталась понизить голос, но обнаружила, что не может. Ей хотелось кричать, блевать и бить мужа, хотя и не обязательно в таком порядке. Как он мог так поступить? – Ты накормил меня человеческим мясом. Своим мясом. – Я всего лишь хотел исправить то зло, которое причинил тебе, – сказал он, сердито нахмурившись. – Со мной все было бы в порядке, – процедила она сквозь стиснутые зубы, прекрасно осознавая, что Альбус Дамблдор все еще находится в комнате, и что она сдерживает свой гнев, привлекая для этого все имеющиеся в ее распоряжении остатки воли. – После каждого поцелуя я чувствовал вкус твоей крови на своих губах, – злобно огрызнулся Северус. – Тогда тебе следовало перестать целовать меня, – прошипела она. – Ты глупый, беспечный, бесчувственный... – она знала, что это неправда, но ей было все равно. Она не помнила, когда еще в своей жизни была так зла. – Бесчувственный? – тихо повторил Северус. – Хотел бы я, чтобы это было так, потому что единственная часть меня, которую ты, кажется, ценишь, находится у меня между ног. Какая отвратительная и абсолютная ложь. Так все извратить может только Северус Снейп. Тот факт, что постель была единственным местом, где он позволял ей любить его без ограничений, он перевернул и использовал против нее. Ненамеренно и необдуманно, рука Гермионы поднялась, чтобы изо всех сил влепить ему пощечину. Северус закрыл глаза, съежившись в ожидании удара, но не двинулся с места. Рука, перехватившая ее, принадлежала Альбусу Дамблдору. Хотя, как она помнила, он был совершенно в другом конце комнаты. – Нет, Гермиона, – твердо сказал директор. – Ты не ударишь своего мужа в моем присутствии. Не считая того, что это жестоко и бессмысленно, ты уже должна знать, что судить о нем нужно не по его словам, а по его поступкам. И ты выслушаешь мои объяснения, потому что твой муж слишком упрям и застенчив, чтобы сказать что-то в свое оправдание. Гермиона молча кивнула. – Эффективность зелья, которое он тебе дал, почти полностью зависит от того, с какой любовью оно было приготовлено. То, чем он накормил тебя, было не столько его плотью, сколько самой эссенцией его любви к тебе, – мягко сказал Дамблдор, все еще держа ее за запястье. Северус позволил волосам упасть вперед, чтобы скрыть лицо, и только нос виднелся из-под этой черной вуали. Гермиона попыталась поймать взгляд человека, который, как она прекрасно знала, спрятался за этим импровизированным занавесом. – Традиционно это зелье для больного родителя варит взрослый ребенок. И хотя из-за более сложной природы чувств твоего мужа к тебе, смесь, приготовленная Северусом, была менее безвредной, чем традиционный эликсир, согласно моим очень надежным источникам — в ней нет темной магии. – А как же ребенок? – спросила она. – Что он сделал с нашим ребенком? Она предпочла бы не спрашивать, но ей было наплевать на добрые намерения Северуса, если он причинил вред ее ребенку. Если он, не подумавши, причинил зло Нефер, она никогда не сможет простить его, как бы сильно его ни любила. – Северус наполнил каждую клеточку вашей дочери чувствами, дружбой, любовью, благодарностью, желанием — всем тем, что он испытывает к тебе, моя дорогая. Это уже причинило некоторые неудобства, но ни в коем случае не является по-настоящему опасным, – ответил Дамблдор. Каким-то образом в ходе событий его мертвая хватка ослабла, и теперь он нежно держал ее руку в своей. – Есть шанс, что этот эффект пройдет? – спросила она, прикусив губу. – Я был бы очень удивлен, если бы это случилось, – сказал Дамблдор, приподняв свои густые брови. Гермиона была в полном недоумении. – Мне так жаль, Северус. Я понятия не имела. – А я думал, что гриффиндорская всезнайка знает все, – ответил Северус самым медленным и холодным тоном, на который был способен. Для ушей Гермионы это прозвучало как неприкрытая обида. Гермиона почувствовала, как ее сердце виновато сжалось в груди. Извинение было самым малым из того, чем она могла отплатить ему. Она потянулась и взяла его руки в свои. Его тело казалось таким напряженным, что она удивилась, как это его руки не щелкнули, когда он протянул их к ней. – Северус, ты вечно пытаешься что-то мне подарить, – тихо сказала она. – Вовсе нет, – хрипло ответил он. – Носовые платки, – мягко возразила она. – Они тебе нужны, – угрюмо сказал он. – Все эти дурацкие туфли, – она улыбнулась. – Туфли тебе тоже нужны, – он приподнял подбородок, чтобы она на мгновение увидела его лицо. – Но не столько же! Я пытаюсь сказать, что мне не нужны подарки. Ты – мой подарок, – она поднесла его длинные изящные руки к своим губам, аналогично тому, как делал он много раз, целуя ее пальчики. – Нет, Гермиона, нет, я... – бормотал он и, казалось, был просто не в силах пошевелиться. – Спасибо тебе, Северус. Ты — мой подарок, – повторила она. Взглянув на него, она впервые поняла, что поступила правильно. Сколько раз она заставляла его прилагать усилия? Заставляла его меняться и расти, чего бы это ему ни стоило? Заставляла его соглашаться с ней на ее условиях, а не на его. Заставляла его унижаться перед ней. Настала ее очередь. Это была мелодрама а-ля Снейп чистой воды, даже несмотря на то, что ее намерения были искренними. Но она ведь тоже носила фамилию Снейп уже несколько лет, не так ли? И что гораздо важнее, Северус, несомненно, поймет этот жест. Испытывая неловкость, потому что Гермиона была по-своему такой же гордой, как и ее муж, она опустилась на колени у его ног. Преклонив голову, она обнажила перед ним свою прямую шею. – Спасибо, что подарил мне себя, – сказала она, не заботясь о том, что Дамблдор был рядом и мог ее услышать.