Гниль

Зелёная. Кожа у этого, в оранжевой повязке, только слегка отличается оттенком от его собственной. У него тоже есть панцирь, прочный карапакс так же исчерчен царапинами и бороздами поглубже, и тоже трёхпалые руки. Кровь такая же, как у Лео. Алая бьёт фонтаном из предплечья, где Лео ювелирно разрезал артерию, и Стокман фоновым шумом ругается и бросается в него инструментами. Ближе подходить опасается. Правильно. Так интересно. Лео тягуче-медленно распарывает зелёную кожу над веной, и за кунаем растекается вишнёвый след. «Лео, остановись», «Лео, это не ты», и так много «пожалуйста» всего за час. Они с созданием похожи только внешне. Лео совсем не такой говорливый. — Остановись, Леонардо, — Лео, к своему стыду, слишком увлёкся, не услышал как приблизился — Господин, так он просит его называть? Что-то внутри Лео этому претит — Шреддер и положил закованную в когтистые доспехи руку ему на плечо. Больно сжал, и Лео это немного раздражает, — эта черепаха — ценный заложник. Лео сдерживает желание фыркнуть. Как будто он собирался убивать такого похожего. Ему просто было интересно, так ли похожи они внутри… С тоской он смотрит на подбежавшего Стокмана, который сразу принимается зашивать красивые разрезы. Он молча убирает испачканный кровью кунай за пояс. Почти убирает. — Мы убьём его позже. Лео не очень нравится эта идея. Рука с кунаем замирает. — Нужно собрать всю семью, — Шреддер опускает металлическую маску. Он больше не обращает внимания на Лео, только на его близнеца в оранжевой повязке. Близнец больше не плачет, в голубых глазах не читается того панического ужаса, с которым он смотрел на Лео, только презрение. Лео задумывается, как он может быть страшнее своего «господина». Кто из них победит, если Лео нападёт? — Как ты думаешь, Микеланджело, что мне сделать с вами? Убить? Или захватить разум, как я сделал это с вашим братом? — сумасшедший маньяк, решает Лео, пока Шреддер распинается в ужастиках, — Я думаю сделать половина на половину и посмотреть, как вы убиваете друг друга… Микеланджело огрызается. Лео думает, он бы ударил, если бы не был связан. Откуда-то он знает, что его удар нунчаками — это очень больно, хотя уверен, что за их битву ни разу его не получил. Микеланджело силён. Его не могли схватить, пока не пришёл Лео. Лео интересно, почему он смёл два десятка футов, но почти не пытался ударить его. — Или, может, посмотреть как вы четверо будете убивать крысу? Микеланджело срывается на крик, бьётся в ремнях. Лео плохо разбирает, что именно он кричит. Если совсем честно, у него всё плохо с концентрацией на сложных вещах. Будто вата в голове. Шреддер умудряется звучать ещё более раздражающим. Лео уже честно надоедает его слушать. Лео хочет дальше изучать близнеца. Стокман, доселе замолкший, закончил работу и теперь тоже лопочет, и три голоса одновременно ощутимо бьют по мозгам. Станет легче, если замолкнет самый мерзкий? Лео вонзает кунай точно под челюсть скорее из интереса. Шреддер захлёбывается, вскидывает руки, и Лео на всякий случай надавливает сильнее. Шреддер обмякает, когда Лео прокручивает кунай, и влажный хруст звучит так приятно, что он вонзает его снова, и снова, и снова… В комнате становится тихо. Горло Шреддера, такого слабого для господина, превратилось в кровавую кашу, да и ковырять кунаем несопротивляющееся тело скучно. Стокман кричит как раз вовремя.

***

Слабое тело учёного хрустит намного веселее. Микеланджело не издаёт ни звука. Он… не то чтобы не напуган, но больше, наверное, шокирован.

***

Лео наступает на голову учёному, и давит, давит, пока его нога не проваливается в мягкие ткани мозга сквозь проломленную черепную коробку. Чешется собственная голова. Почесать не помогает, зудит-жарит будто изнутри, но Лео пока не очень интересна собственная боль. Лео поворачивается на Микеланджело. Его кадык дёргается. — Б-бро… Это ты? Лео не уверен, что значит «бро». Как-то знакомо, но когда он пытается вспомнить значение слова, голова тяжелеет и чешется сильнее. Он трясёт ею. Микеланджело вздрагивает. — Э-э, понял-понял, м-молчу. Всё норм, да. Просто персик. Волшебно, прекрасно, супер… Он нервозно бормочет. Лео думает, что его это будет раздражать так же, как голоса Стокмана и… Если Шреддер умер, кто теперь «господин»? Караи? — Б-бро! У тебя кровь! Лео чешет нос. Ноздри. Что там у него. На пальцах остаётся кровь. Она капает на пластрон, сначала мелкими каплями, но теперь всё более крупными сгустками, а голова жарит… Лео опускается на колени и чешет голову. Снова и ещё раз, и даже когда под ногтями влажно от крови боль расцарапанной кожи ощущается не более, чем лёгкой щекоткой по сравнению с этим жжением, кажется, в самом мозге. Лео кажется, у него в извилинах нашла пристанище колония муравьёв. Сквозь шум крови в ушах он различает писк. Ему требуется несколько секунд, чтобы понять, что пищит рация Стокмана. Сконцентрироваться на звуке немного помогает. Он жмёт на кнопку, но не успевает. За секундной тишиной следует пищание уже у него за ухом. — …Приём. — Почему Стокман не отвечает? Караи, правая рука Шреддера. Значит, новая «Госпожа». — Мёртв. Караи молчит. — Причина? Лео тоже молчит, ровно столько, чтобы не показаться подозрительным. Перебирает пальцами ног в кровавой массе, которая раньше была лицом учёного. — Споткнулся.

***

Кажется, она не поверила, но какая разница. Лео всё-таки решает, что ему совсем не нравится звать кого-то «господином». Он с тоской ковыряет свежий шов на предплечье Микеланджело, сцарапывает с кожи засохшую кровь. Ему хочется резать ещё, но если он попробует, тот, наверное, умрёт. Майки же самый маленький и жалкий, всё время плачет… Он что-то говорит, что-то неважное. Есть повторяющие слова: слезливые «Очнись, Лео!» совсем не помогают унять жар в голове, как и обещания, что скоро придёт какой-то «Дон» и «всё исправит». Исправлять нечего. С Лео всё в порядке. Если бы только прекратился этот зуд. Он не считал, сколько лежал щекой у похожего на пластроне, но сковырял почти всю кровь, когда услышал шум раздвигаемых дверей. В них стоит Караи, а за ней рядами чернеет отряд Футов. У них с Лео одинаковые костюмы, и ему нравится это сходство. Раньше нравилось. Теперь появился близнец, совсем одинаковый, и у Лео свербит в глазах от режущих отличий: Футы, люди, у них совсем нет панцирей и зелёной кожи, они тоньше и хрупче. Если Лео снимет форму и скинет мечи, у них не останется ничего общего. Всегда ли была на нём эта форма? Он не помнит. Отличия режут глаз, но ему жалко их убивать. К сожалению, они служат своей «госпоже», а она, кажется, не очень довольна, что Лео весь в крови и у него под ногами два трупа. Наверное, совсем недовольна, думает Лео сквозь пожар в голове, когда её вакидзаси погружается в его бок. Боль от меча не так сильна, как зуд в голове, но Лео откуда-то знает, что это опасно, и хватает клинок голой рукой, что мешает ему погрузиться полностью. Звуки боя, крики Майки и Караи — всё смешивается в какофонию и больше не имеет смысла, только сильнее заставляет пульсировать голову. Как это раздражает. Караи отпускает вакидзаси, но недостаточно быстро. Прежде, чем она успевает отпрыгнуть, пальцы Лео смыкаются на хрупком горле. Она бьёт спрятанным ножом в другой руке, но скользящий удар оставляет только неприятную царапину. Застилают ли ей глаза слёзы, ярость, страх, а может ей уже нечем дышать — причины вспыхивают автоматически, и Лео не понимает, с чего это вообще его интересует. Он сжимает, сжимает пока не слышится хруст, и все его вопросы «почему она промахнулась» уже не имеют смысла. Панцирь защищает от сюрикенов и кунаев его органы. Он не защищает конечности, и Лео содрогается и отпускает бездыханную девушку, когда несколько лезвий более чем на половину вонзаются в плечо. Это не больно, но руку он больше поднять не может. Понимает, что совершил ошибку. Не боящиеся больше навредить своей госпоже, Футы как срываются с цепи. Хруст собственного панциря и чваканье погружающихся в мышцы лезвий звучит совсем не так приятно, как звучал на ком-то другом. Тело больше не такое быстрое и ловкое, как было пару минут назад. Лео думает, что это глупо, что он может убить господина и госпожу, а потом всё равно огрести от миньонов, и злится. Злобу отлично утешают хрустящие кости и отрубленные головы. Когда остаются последние трое, Лео уже не может поднять и вторую руку, и дело, как, вроде, говорится, пахнет керосином. Скорее, бензином? Раф постоянно копается в мотоцикле, а Дон — совершенствует Вездеход. Вот откуда бензин. Машинное масло, ещё канализация… Странные запахи, неприятные. Родные. Зуд больше не жарит, и Лео отчётливо чувствует боль во всех местах, где из тела торчат ножи. Это очень ощутимый минус. Когда больно, лучше отдохнуть. Поэтому Лео падает лицом в пол.

***

Лео открывает глаза в месте, которое видит впервые. (В Вездеходе. Он знает каждый винтик.) Над ним три головы. Все — как его, зеленые, только разных оттенков и с разноцветными повязками. Они говорят одновременно, все шумные и раздражающие, по мозгам снова бьёт, и Лео хмурится. Это заставляет их замолчать. — У тебя теперь одна почка, — в тишине говорит близнец в красной повязке глубоким хриплым голосом. Красивый. …Лео такое надо. Оранжевый — лучшая цель. Микеланджело. Майки. Красному он нравится. Лео приподнимается на локтях. Больно, и повязки мешаются, но ничего невозможного. На нём нет костюма и снаряжения. Ничего страшного. Майки паникует первым. Кладёт руки Лео на пластрон, наименее повреждённую грудную пластину, и мягко давит, мешая встать. — Лео, тебе нельзя… Лео предупреждающе хватает его за запястье. Майки замолкает. Ждёт, что Лео что-то скажет. Этой доверительной заминки достаточно, чтобы второй рукой выхватить у него из-за пояса спрятанный нож. Притянуть к себе и прижать лезвие к горлу. — Ой. Майки какой-то слишком расслабленный для заложника, но Лео достаточно и того, что оставшиеся двое напуганы. — Забыл вам сказать… Лео щас, типа, слегка конченый. — Помолчи, — Лео давит, пока на лезвии не появится красный цвет. Заложник сглатывает. — Л-лео, расслабься, мы… — Ты тоже. Шаг назад. — Да ты совсем еб-! Красного дёргает назад фиолетовый. Наклоняется и шепчет что-то на ухо. Лео не интересно… но всё равно не нравится. — Друг от друга тоже. Фиолетовый хлопает глазами. Отходит на шаг от красного. — Ещё. Красный тоже отходит. — Выйди вообще. Они переглядываются. Корчат друг другу рожу и пытаются объясниться жестами. У Лео голова болит, когда он пытается их прочитать, но он терпеливо ждёт. — Псс, Лео. У тебя глаз дёргается, — шепчут рядом с ухом. Заложники не должны разговаривать, Майки, сколько можно объяснять? Лео давит лезвием сильнее, но не слишком. Слегка виновато себя чувствует. В итоге Раф медленно, спиной вперёд отходит к двери. Лео мысленно спрашивает у бога, почему ему достались такие тупые братья. — Фиолетовый — выйди. Раф, на месте. Раф останавливается. Все неловко молчат. — Почему Раф — Раф, а я — фиолетовый?! — возмущается Дон. — Хочешь поговорить о любимчиках в этой семье? — сухо интересуется Майки с ножом у горла. Дон выходит из вездехода. Лео выдвигает требование.

***

— Ты… убьёшь Майки, если я не буду с тобой встречаться? — Ты что, глухой?

***

Хорошо, что у Лео ебало в синяках и крови. Не видно, как он краснеет.

***

Ну, не убью, но сильно покалечу, Майки, хватит ныть.

***

— Слушай, Лео… — Да, это обязательно, — безапеляционно заявляет Лео после того, как пристёгивает Рафа к себе наручниками. Майки ржёт на безопасном расстоянии. Дон с хмурым видом щёлкает фотоаппаратом. — Фиолетовый. Смени ракурс. Дон плачет.

***

Лео не понимает, почему Рафу не нравятся их свидания. Мочить драконов не романтично?

***

Раф решительно краснеет и сопротивляется со словами «я не хочу вот так», когда Лео предлагает поцеловаться. Где же Лео ошибся?

***

Через неделю Лео устаёт сопротивляться попыткам Дона себя отравить и принимает из его рук чай. Его сердце разбито, так почему бы не сдаться уже.

***

В тот же вечер его жёстко рвёт в раковину. В желудочном соке и желчи грустно копошится жирная личинка мутантского червя.

***

Ещё через неделю Лео и Раф всё ещё встречаются.