Говорить правду легко и приятно

Существа, называвшие себя «Посланниками любви», на лицо были похожи, как близнецы, но обращались друг к другу «муж» и «жена». Это напоминало Хэ Сюаню о Повелителе вод и его «жене». Как будто парочка Посланников без того недостаточно раздражала! Цзюнь У сказал, что далеко за океаном, на островах или даже на ином континенте этим двоим поклонялись как богам и проклинали как демонов. Но случилась великая война и Посланники любви оказались на стороне проигравших. Откуда он это узнал? Хэ Сюань понятия не имел, но, видимо, у Небесного императора были свои источники. В любом случае, эти двое в самом деле были круглолицыми, как иностранцы. У жены топорщилась копна пружинистых волос цвета заката, у мужа локоны лежали волнами цвета сумеречного неба. Одеты они были вовсе в нечто, напоминающее нижнее бельё: верх оставлял открытым шею и начало ключицы, широкие штаны резко сужались книзу и заканчивались под коленями. И всё это яркое, как у бродячих артистов: спелый лимон и расцветший гибискус. Варвары, да и только. Должно быть, и правда пришли из неведомых земель. Бежав в Поднебесную они, однако, не залегли на дно, а потребовали, чтобы какая-нибудь пара из местных богов прошла их «испытание чувств». Естественно, никто бы не послушал наглых пришельцев. Боги они или демоны — такая дерзость могла бы привести лишь к битве. Однако Посланники предусмотрительно захватили целый остров, населённый людьми. Ничего плохого не сделали, просто обнесли его таинственным золотым куполом. Уменьшавшимся в размерах с каждым днём. Циин попытался пробить купол, но от удара тот лишь сжался ещё на один ли. Больше Цзюнь У рисковать чужими жизнями не разрешил и объявил о поиске добровольцев. Вот так Хэ Сюань и Ши Цинсюань оказались тут. Они даже не были влюблённой парой! «А речь и не шла о любви, — заметил тот. — Просто пара, где «двое дороги друг другу». Нам подходит, разве нет? Хотя раз вокруг океан, может, лучше уговорить брата…» Короче говоря, загнал Хэ Сюаня в угол. Потому что за провал в прохождении испытания Посланники пообещали наказание. Возможно, оно окажется безобидным, но Хэ Сюань не мог допустить, чтобы Повелитель воды сгинул вместе с братом до того, как он успеет им отомстить. С Посланниками любви они встретились в небе над серединой острова, стоя на самом центре сверкающего купола. Назойливая парочка пустилась в рассуждения о природе чувств и потребовала, чтобы они «раскрыли то, что таится в их сердцах», пригрозив за ложь некой расплатой. Хэ Сюаню было бы легче определиться с курсом действий, если бы он точно знал, чем рискует. Разумеется, сознаваться, что уже три сотни лет вынашивал план отмщения, он не планировал. Но насколько тонка грань? Что можно приоткрыть, чтобы удовлетворить этих помешанных, но не спугнуть Ши Цинсюаня? Пока Хэ Сюань размышлял, Ши Цинсюань затараторил первым: — Мин-сюн, ты мой самый близкий, самый дорогой друг, и я позвал тебя сюда, потому что надеялся… Знаешь, ты редко зовёшь меня с собой, но всегда откликаешься, когда тебя зову я. Ты часто говоришь одно, а делаешь другое. Тебя очень сложно понять. Ты… можно сказать, такой же загадочный, как то, что скрывается в глубине океана. Но я ведь люблю нырять. И иной раз, когда мы рядом, мне кажется, что при нырке я достал со дна редчайшую жемчужину из самой неподатливой раковины. Я хочу показать её всем, но дарить не хочу никому. Я бы повесил её на лоб и не снимал никогда. И это собственничество — не дружба. Я… — на этом месте он наконец покраснел и опустил глаза. Как будто и так было неясно, чем он закончит! — Я люблю тебя, М… Хэ Сюань схватил его за руку, не давая произнести неправильное имя. Посланники заахали пронзительными, как у евнухов, голосами: — Какое трогательное признание! — Как чувственно! — Чистая любовь оборачивает время вспять! — Искренняя любовь спасает жизни! В самом деле, купол под ними заметно расширился. — Каков же будет ответ? — закончили Посланники любви одновременно. Ответ… Ши Цинсюань душу излил, разве Хэ Сюань мог предложить что-то равнозначное? Тем более, что лгать нельзя: вдруг купол от этого сожмётся? Да ещё и в десять раз сильнее, чем расширился. Насколько Хэ Сюань знал демонов, именно это и случилось бы. Насколько знал божеств — у купола был шанс уменьшиться до точки. Он вздохнул. — Ты меня неимоверно раздражаешь. Я хотел быть один. Никаких привязанностей остаток… моих дней. А теперь, когда я один в своих покоях, я всё жду, что ты нарушишь тишину. Сажусь есть — жду, что ты начнёшь упрашивать меня подлить тебе вина. Выхожу на улицу — жду, что ты предложишь мне куда-то отправиться. Спускаюсь на рынок — жду, что ты потянешь к самым красивым товарам. Ты повсюду, даже когда я один. Когда я закрываю глаза — и то вижу твой образ. А если потом ты так и не появляешься наяву… мне становится в самом деле одиноко. Только ты даришь мне ощущение, что я жив. Если это любовь, то я люблю тебя. Но Хэ Сюань не считал это любовью. Он когда-то любил свою невесту, и в те годы при мысли о ней ему становилось тепло и спокойно. Рядом она или нет — для него Мяо-эр воплощала тихую гавань. С ней или без неё — живым он себя не чувствовал, живым он просто был. А Ши Цинсюань улыбнулся. Как будто они оба стояли на залитом солнцем лугу, и ласковый ветерок дарил им аромат разнотравья, и им обоим было по шестнадцать лет, и они вот-вот сорвутся на бег куда-то к горизонту, к будущему, светлому, как небо над головой, яркому, как цветы под ногами, — рука в руке. Когда он любил свою невесту, никаких картинок в голове не возникало. Ему было достаточно реальности. С Ши Цинсюанем — это не любовь, а наваждение. Но купол вновь увеличился, а Посланники любви отвесили ему какие-то пустые комплименты. И вдруг: — В ваших сердцах живёт любовь! — Но их слепят одежды тайны. — Если разоблачиться… — …и скинуть маски… — Выдержит ли любовь? — два голоса снова слились, столь неразличимые, словно всё время говорил кто-то один — то громче, то тише. Перед Хэ Сюанем и Ши Цинсюанем возникла огромная золотая роза из двух половинок. Присмотревшись, Хэ Сюань понял: это ворота из двух створок. — Любовь невозможна без доверия! — Доверяете ли вы настолько, чтобы раскрыть правду? — Доверяете ли вы настолько, чтобы узнать правду? — Войдите и завершите испытание! Посланники любви сделали приглашающий жест. Преувеличенный, как у зазывал на ярмарках. Опять эта идиотская правда! Мог ли Хэ Сюань уйти? Они расширили купол, выиграли время на вторую попытку. Можно будет позвать Хуа Чэна с супругом. Эти двое не боги, но по мощи, пожалуй, Хуа Чэн превосходил почти любого Небожителя. А уж испытание они не пройдут — проскочат. Слиплись в единый ком, скоро одновременно говорить начнут, как эти Посланники. Недавно заходил Хэ Сюань в Дом блаженства, так Хуа Чэн усадил Се Ляня на своё место, сам забрался к нему на колени и принялся кормить виноградом без косточек. Вылитая наложница! Посланникам любви с их дешёвой театральностью точно понравится. Но как объяснить Ши Цинсюаню своё бегство? Тот смотрел на него с глупой улыбкой, словно собирался ляпнуть чушь в духе: «Вдвоём мы всё преодолеем!» Да, с его точки зрения всё шло отлично. На его чувства ответили взаимностью. Он думал, что готов к любой правде. Хэ Сюань решил осмотреть дверь. Что угодно, лишь бы получить подсказку, которая поможет принять решение. Его «признание» включало лишь часть правды. Но только что Посланники разглагольствовали о «скинутых масках», и это уже настораживало. Разгадали ли они его истинную природу? Ши Цинсюань обошёл зависшую в воздухе дверь сзади и спросил: — «Выход появится, когда двое станут одним». Что это значит? — Это загадка! — Это испытание! — Ответ зависит от вас. — Это тоже что-то про доверие, верно? Про то, что супруги должны быть едины в помыслах, — задумчиво произнёс Ши Цинсюань. Посланники повторили свой жест в сторону двери. Хэ Сюань закончил излагать текущую ситуацию Хуа Чэну. Тот пообещал прийти за ним, «если не объявишься через неделю». Конечно, долг Хэ Сюаня только возрастёт. Если Хуа Чэн вообще решит, что его соглядатай всё ещё нужен ему. И всё же лучше так, чем соваться в возможную ловушку совсем без подстраховки. Они с Ши Цинсюанем одновременно положили руки на створки и толкнули. Дверь распахнулась с готовностью. Внутри они обнаружили самую обычную спальню. Просторную, но не настолько, как в их дворцах. Мебель казалась более массивной, чем та, к которой они привыкли, и вся была деревянной, хоть и украшенной искусно вырезанным растительным орнаментом. Дверь исчезла, едва закрывшись за ними. Окон тоже не было. Комната освещалась большим металлическим подсвечником без ножки, подвешенным к потолку за массивную цепь. Чуть в стороне стоял высокий стол, накрытый для чаепития: блюда с печеньями и пирожными в форме разных цветов и расписанный розами чайный сервиз. Несмотря на позолоту, он казался дешёвым: слишком толстый фарфор. — Чайник в самый раз для Мин-сюна, — засмеялся Ши Цинсюань. Чайник в самом деле был большой и пузатый. Но, пусть Хэ Сюаня начал одолевать очередной приступ неистощимого голода, он не собирался есть ни крошки в этом подозрительном месте. Так он и сказал. — Тогда давай искать, как отсюда выбраться, — кивнул Ши Цинсюань. — Может, где-то ещё спрятаны подсказки, как на двери? Честно говоря, Хэ Сюань ожидал, что тот потянет его к кровати. «Если разоблачиться…», «Двое станут одним» — выбор слов будто подталкивал к этому варианту. Возможно, Ши Цинсюань счёл его слишком очевидным для верного ответа. К тому же, соитие необязательно связано с любовью и уж точно не гарантирует доверия. Они продолжили осматривать комнату. Ши Цинсюань распахнул шкаф. — Смотри! Это зеркало? Хэ Сюань подошёл к нему. В дверцу шкафа действительно вставили кусок… отполированного обсидиана? Нет, отражение было слишком чётким. Точнее, чёрная поверхность отражала только их с Ши Цинсюанем фигуры. И Хэ Сюань в зеркале становился всё бледнее и худее. Прямо как в своём истинном обличии. Это и есть «правда»? Что он мог сказать? Родился слишком болезненным? Перенёс тяготы перед вознесением? Схлопотал проклятие после? Да, это могло сработать. Среди подчинённых демонов найдётся кто-то на роль виновного, а в закромах сыщется артефакт для создания каких-нибудь подходящих под случай иллюзий. Хэ Сюань повернулся к Ши Цинсюаню, который тоже заметил изменения с его отражением. — Я не хотел тебе говорить, но, — Хэ Сюань вернул себе настоящий облик, — некоторое время назад у меня возникли неприятности. Один демон попытался наслать на деревню болезнь, и мне пришлось принять её на себя. Я не… И тут что-то пошло не так. Хэ Сюаня пронзила резкая боль. Лицо, живот, грудь, левая ладонь, поясница пульсировали, словно что-то прорывалось наружу. Наказание за ложь? Боль утихла так же внезапно, как и началась, но не успел Хэ Сюань вздохнуть с облегчением и придумать способ обойти правила, как его скрутил приступ голода. Такой острый, словно Тунлу открылась раньше срока. Ши Цинсюань испуганно ахнул: — Мин-сюн? Тебе больно? Хэ Сюань и сам почувствовал: его тело изменилось. Пусть он и был голодным духом, но столько зубов в его рту никогда не росло. Сам рот тоже стал шире, на всё лицо, как у акулы. Хэ Сюань коснулся кончиком языка одного из зубов — тот был зазубренный и очень острый. Желудок снова скрутило. Глаза сами метнулись к ломившемуся от сладостей столу. Нет, это точно ловушка! И тут зияющая пустота в желудке решила взять своё сама. Он будто вывернулся наизнанку, но от этого стало немного легче. Его всё ещё преследовала сосущая пустота внутри, но теперь она хотя бы не пульсировала болью. В его животе открылась дыра, похожая на челюсти мурены: выдвигающаяся трубка, заполненная зубами, но гораздо, гораздо шире. А по краям от неё выросли четыре сильных щупальца, готовых захватить любую добычу. Хэ Сюань чувствовал их так же хорошо, как собственные руки. — Это иллюзия? — спросил Ши Цинсюань с надеждой. — У меня есть… — Нет. Не подходи ко мне. Ещё два щупальца вырвались сзади. Хэ Сюань сжал кулаки. Присоски на новых конечностях тоже сократились. — У меня есть очищающее саше, — Ши Цинсюань полез в рукав. — Оно избавляет от пагубных наростов на теле. Это ведь наросты? Большие и подвижные, но их же можно так назвать… Ага, и ещё точнее назвать их «пагубными» — только не для Хэ Сюаня. Неужели Ши Цинсюань не понял? Впрочем, обычный человек бы вряд ли додумался истолковать фразу на входе так, как Хэ Сюань, который многократно ловил демонов и принуждал их «становиться одним» с ним. — Сюда-сюда, — пробормотала пасть у него на животе. Ши Цинсюань вздрогнул. Да, он поместился бы туда идеально. Может, Хэ Сюаню необязательно растворять его. Он ведь демон, он умеет это контролировать. Он может просто носить Ши Цинсюаня внутри, как крокодилы носят тяжёлые камни. И голод навсегда перестанет его терзать, ведь пустота внутри наконец-то заполнится… Щупальца схватили со стола один из подносов и затолкали его в пасть целиком. Печенье, орехи и металл крошились вместе. Для его новых зубов между ними не было разницы. Ногти впились в ладони и на одной из них кожа разошлась, являя третий, безгубый, рот. Его не окружали щупальца, но внутри скрывался длинный липкий язык, которым можно было выстреливать, как лягушка. Ши Цинсюань всё-таки протянул своё идиотское саше, и язык не преминул его облизать. Его не отвратил сильный запах фиалок, ведь помимо него на ткани остались следы пота с ладоней Ши Цинсюаня. — Цинсюань-Цинсюань, — заканючил рот мурены. — Цинсюань-Цинсюань, — прошамкал лягушачий рот. Хэ Сюань стиснул свои акульи зубы, чтобы они не проскрежетали то же, но под лопаткой прорезался очередной рот с зубами, загнутыми внутрь, как у глубоководного удильщика, и пропел: — Цинсюань-Цинсюань. Ши Цинсюань побледнел не хуже мёртвого Хэ Сюаня и покрылся испариной. — Ты… хочешь меня съесть? Хэ Сюань выстрелил языком в пирожные, швырнул щупальцами в пасть стул и вонзил неровные зубы удильщика в слишком мягкую подушку. — Да. Отойди, — сказал он тем ртом, что пока его слушался. И тут же на его крестце выдвинулся осьминожий клюв и прощёлкал: — Нет. И все эти пасти различных тварей загалдели наперебой: — Попробовать. — Облизнуть. — Подержать. — Ощутить внутри. — Сладко. — Сытно. — Вкусно. — Хочу. — Мне. — Цинсюань. Последнее они произнесли одновременно. Его, Хэ Сюаня, голосом. Как будто он закричал. Он и впрямь готов был кричать. Некогда он представлял, как убьёт Ши Цинсюаня, почти каждый день. В его фантазиях за гибелью брата неизменно наблюдал Ши Уду: иногда охваченный ужасом, иногда гневом, иногда рыданиями. Чаще всего Хэ Сюань воображал, как использует собственные зубы или руки. Он перекусывал Ши Цинсюаню горло, вгрызался в живот, раздроблял грудную клетку и облизывал тёплое сердце… В какой-то момент это приелось. Не так давно, стоило отвлечься, как голова вновь полнилась образами, как он кусает Ши Цинсюаня. Но теперь уже не сдирая плоть с костей. Просто оставляет следы на тонкой коже, не разрывая её. И всё же в нём жила безумная мысль о том, что Ши Цинсюань мог бы укротить его голод, если бы постоянно был рядом. Как можно ближе. — Внутри, внутри, внутри, — твердили его новые рты. Ши Цинсюань сделал шаг вперёд. — Отойди! — Хэ Сюань перекрикнул непослушные пасти. Пасти же требовали: — Ближе, ближе, ко мне, ближе. — Мне ведь некуда отсюда бежать, — криво улыбнулся Ши Цинсюань. — Но и тебе тоже. Мин-сюн, попробуй сказать мне правду. Да какую ещё правду? — Хочу, хочу, хочу тебя, — почему-то рты на теле Хэ Сюаня решили послушаться Ши Цинсюаня, а не своего владельца. Щупальца пока подчинялись, но если бы Хэ Сюань хоть на мгновение расслабился — тут же обвили бы Ши Цинсюаня. — Тогда я подойду к тебе, — этот идиот улыбнулся снова, увереннее. — Ты ведь хочешь этого? — и прежде, чем Хэ Сюань выдал очередное предупреждение, добавил: — Скажи правду. Пожалуйста. Что же, Хэ Сюань понял его задумку. — Коснись меня, — пробормотал он. — Коснись, коснись, коснись, — прокатилось эхом из каждого рта по очереди. Ши Цинсюань не просто коснулся. Он обнял Хэ Сюаня, и его живот лег прямо на огромную пасть. Челюсть выдвинулась вперёд. Хэ Сюань сумел удержать её разомкнутой, но желтоватая полупрозрачная слизь запачкала одежду Ши Цинсюаня. Хэ Сюань ощутил противный волокнистый привкус ткани. — Убери, сними, разденься, — потребовали рты. Голова Ши Цинсюаня легла на плечо Хэ Сюаня. — Скажи мне, чего тебе хочется, Мин-сюн, — шепнул Ши Цинсюань. Хэ Сюаню хотелось перестать слышать от него неправильное имя. Он попытался заткнуть проклятые рты собственными пальцами и щупальцами. Всё равно вырвалось сдавленное: «Сюань», но, кажется, Ши Цинсюань принял это за часть своего имени. — Скажи, — настойчиво повторил Ши Цинсюань. — Я хочу на тебе жениться, — ответил Хэ Сюань. Не для того, чтобы разделять радости и горести. А чтобы когда они, как обычно, появлялись где-то рука об руку, все окружающие знали: они вернутся домой вместе и Хэ Сюань будет видеть Ши Цинсюаня таким, каким его никто больше не видел, и прикасаться к нему так, как никто больше не прикасался. Даже у Ши Уду не было власти над этой частью своего брата. А у Хэ Сюаня — будет. Присвоить то, что Повелитель воды не мог не то что получить, но хотеть, — звучало очень притягательно. — Я согласен, но тебе всё равно придётся ухаживать должным образом, чтобы получить согласие моего брата. — Он всё равно его не даст. — лишние языки Хэ Сюаня напряглись, и пришлось добавить: — Я хочу украсть тебя. — Не думаю, что Уду-гэ относится к этому так, но… — Ши Цинсюань почти коснулся уха Хэ Сюаня губами, — я тоже хочу тебя присвоить. Я ведь говорил. Щедрость всегда неиссякаемым потоком била из Ши Цинсюаня. Драгоценности или места, еда или представление, добродетели или верующие — он был готов делиться чем угодно. Кто-то бы сказал, что легко отдавать, когда у тебя всё равно останется больше, но никто на Небесах не вёл себя так же. А Хэ Сюань ухитрился взрастить в нём жадность. Испачкал его своей алчной натурой. То, что испытал Хэ Сюань сейчас, можно было назвать почти счастьем. — Я хочу, чтобы ты стал моим, — сказал он. Новые рты оскалились в улыбке, даже клюв приоткрылся выжидающе. Ши Цинсюань согласится. Ши Цинсюань такой щедрый, что укротит даже его прожорливость. По крайней мере, попытается. *** Про Ши Цинсюаня часто говорили: «У Повелителя ветров и в голове ветер». Впервые он с этим соглашался. Он чувствовал себя, как будто знойный пустынный ветер вымел все мысли и обуял своим жаром, но сопротивляться совсем не хотелось. Он поцеловал Мин И туда, где по щеке протянулась едва заметная чёрная линия. Он чуть развёл плоть языком, как сделал бы с губами, и наткнулся на сомкнутые ряды зубов. Мин И отпрянул: — Ты идёшь по краю. Я могу навредить тебе. Он всё настаивал на том, чтобы скрывать правду? Ши Цинсюань потянулся к губам Мин И. На сей раз тот сам приоткрыл рот, но больше не сделал ничего. Мин И всегда осторожничал с Ши Цинсюанем. Как будто ждал, что он вот-вот убежит с воплями отвращения. Может, поэтому Посланники любви наделили его столь пугающим обликом. Чтобы Мин И наконец понял: его лучший друг, его тайный возлюбленный, его будущий супруг никогда его не оставит. Ши Цинсюань коснулся кончиком языка острия одного зуба, второго, третьего — слишком много их выросло во рту Мин И, ему удобно было разговаривать? Мин И попытался открыть рот шире. Он оставался лжецом: говорил, что опасен для Ши Цинсюаня, а сам пытался его сберечь, даже когда мог причинить немного боли. У Ши Цинсюаня мелькнула мысль надавить языком сильнее, пустить себе кровь. Но это слишком взволновало бы Мин И. Ши Цинсюань был совершенно прав, сравнив того с жемчужницей, а не с какой-нибудь жилой драгоценных камней. Камни окружала твёрдая порода, а жемчуг лежал на податливой плоти. Внутри Мин И был нежен, как моллюск. Может быть, Ши Цинсюаню тоже немного хотелось его съесть. Ши Цинсюань подался назад, словно отстраняясь, и втянул в рот нижнюю губу Мин И, прихватив её зубами. Он не мог пустить кровь, но мог приложить чуть больше силы, чем нужно. Мин И должен был понять: Ши Цинсюань сделан не из сахара. Он такой же мужчина, боец и бог. Он ладит с дикими ветрами — сладит и с диким голодом своего единственного возлюбленного. Мин И обхватил его за талию. Должно быть, одним из щупалец: оно прилегало плотнее, чем руки. Как портновский метр в руках неопытной служанки: слишком туго, не до боли, но теснее, чем ты привык. Ши Цинсюань провёл по нему рукой: кожа оказалась шершавой, в отличие от гладкого лица Мин И, но столь же холодной. Ши Цинсюань отпустил губу Мин И. Тот коснулся языком места укуса изнутри. А затем по-лягушачьи длинный язык выскочил из его ладони, чтобы провести по губе снаружи. Ши Цинсюань приоткрыл рот. В конце концов, этот язык был честнее. Он не упустил возможности забраться туда, куда ему хотелось. Честно признаться, от этого серого липкого языка Ши Цинсюань ожидал омерзительного вкуса. Он готов был вытерпеть его ради Мин И, но всё оказалось не так страшно. Как будто Ши Цинсюань набил себе рот устрицами, которые не мог проглотить. Странноватая картина, но привкус соли ему нравился. Их языки всё равно прилипали друг к другу, и язык Мин И двигался не плавно, как при обычном поцелуе, а рывками. Неуклюже, но забавно. Похоже на первую неловкую весеннюю игру. Ну, Ши Цинсюань надеялся, что с ней у них с Мин И всё-таки выйдет получше. — Глупости творишь. Сущие глупости, — пробормотал Мин И. Впрочем, не похоже, чтобы он пытался вытащить свой неутомимый язык изо рта Ши Цинсюаня, поэтому тот попытался написать на щупальце: «Люблю Мин-сюна». Он едва дошёл до второго иероглифа, как лягушачий язык всё же оставил Ши Цинсюаня. Кажется, Мин И хотел что-то сказать. Он посмотрел на Ши Цинсюаня почти с негодованием и нехотя произнёс: — Назови меня… называй меня… своей жемчужиной. Ши Цинсюань едва не засмеялся. Это был бы счастливый смех, но от него Мин И мог бы залезть обратно в свою ракушку. — Жемчужинка моя, — он погладил Мин И по щекам, почти дотрагиваясь до линии рта. Два щупальца оплели ноги Ши Цинсюаня, скользнув под свободные штаны. Тонкие кончики чуть приподняли края нижнего белья, обещая забраться и туда, но пока то ли не решались, то ли дразнили. — Ты тоже назови меня… — начал он, и на мгновение щупальца сжались сильнее: всё ещё не до боли, но так, что дыхание сбилось. А вот Мин И будто бы дышал ровно, и кожа его оставалось равномерно бледной. Он больше походил на необработанный хрусталь, чем на благородный нефрит. Только его рот пылал жаром. И его следующие слова: — Моё счастье. Вообще-то Ши Цинсюань хотел, чтобы Мин И назвал его «гэгэ». Но эти два слова оказались ещё лучше. И в немигающем взгляде Мин И читалось такое желание, что Ши Цинсюань мог лишь обхватить его за плечи, прижать к себе и шепнуть «твоё», а потом утянуть в новый поцелуй. У лопатки Ши Цинсюань нащупал ещё один рот и едва не укололся о зубы: длинные и гладкие, они словно сами вели к игольчатому кончику. Если засунуть руку в такую пасть — окажешься в ловушке. Был ли Ши Цинсюань безумцем, если всё равно хотел попробовать? В конце концов, он мог отрастить даже откушенную руку. Конечно, это принесло бы с собой боль, которую Ши Цинсюань не любил, но ради Мин И он готов был потерпеть. Вдруг тот и впрямь избавился бы от своих приступов чревоугодия? У богов особенная плоть, и съев её частичку, Мин И бы получил постоянный доступ к крошечной части духовных сил Ши Цинсюаня. Словно тот всегда рядом, всегда приходит на помощь. Но Мин И бы не обрадовался. И ни за что бы не согласился. Поэтому Ши Цинсюань не стал пропихивать пальцы внутрь. Он провёл ими к основанию зубов и коснулся мягкой десны. Она была более ребристой, чем человеческая. Похоже на деревянный массажный валик. — Щекотно, — Мин И поморщился. В этом весь он: такой страшный зубастый рот — а боится щекотки! И всё же Ши Цинсюань не стал его дразнить и вытащил руку. — Ты не такой сладкий, как мне представлялось, — заметил Мин И. — А на что я похож? — Перепёлка в медовом соусе, — тут же ответил он. — Всё ещё довольно сладко. — Я ожидал, что ты будешь как карамель. — Тогда бы я не смог тебя насытить, — Ши Цинсюань заглянул ему в глаза. Грудь Мин И всё ещё не вздымалась заметно, но его зрачки почти поглотили радужку. Это было сложно разглядеть: его глаза всегда были чёрными, как две редчайшие жемчужины, но радужка была чуть тусклее, как будто перламутр не успели отполировать. Щупальца слегка сократились. — Я могу чувствовать вкус через присоски, — сказал вдруг Мин И. Так он всё это время?.. — Тогда сними, наконец, с меня одежду. Не думаю, что она очень вкусная, — Ши Цинсюань погладил щупальце на своей талии. Шесть щупалец и две руки справились так быстро, словно Мин И тайком тренировался. — Что насчёт тебя? — спросил Ши Цинсюань. Трансформация и так превратила одежду Мин И в клочья. Стоило сбросить эти лохмотья. В конце концов, у Ши Цинсюаня всегда были наготове запасные комплекты. У него в рукавах вообще пряталось много чего полезного. Видимо, памятуя об этом, остатки своих одеяний Мин И попросту сорвал. С одеждой Ши Цинсюаня он обошёлся намного аккуратнее. Всегда такой бережный. Даже его щупальца, снова взобравшиеся по ногам Ши Цинсюаня, не торопились прикасаться к нежной внутреннее стороне бёдер, не говоря о том, чтобы подняться выше. Ши Цинсюань пошевелил ступнёй. — Ну же, пробуй меня ещё. Присоски ожили. Они впились в его кожу мириадами крепких поцелуев. На миг Ши Цинсюань утратил равновесие и ухватился за пояс Мин И. Подумав, он решил скользнуть руками и нащупал… — Это что, хвостик? На его шутку Мин И ответил недовольным взглядом, но когда Ши Цинсюань ласково стукнул пальцем по основанию клюва, сдавленно охнул и выгнул поясницу навстречу. — Приятно? — Ши Цинсюань удивился: клюв казался костяным. Он потёр кончик на пробу, но Мин И отреагировал скорее нетерпением. Может, его чувствительное место на самом деле у крестца? Ши Цинсюань вобрал клюв в горсть: теперь все пять пальцев массировали его основание. У Мин И вырвался новый стон, и клюв слегка ущипнул кожу ладони Ши Цинсюаня. Ши Цинсюань приподнялся на носках, ловя новый поцелуй. Мин И всё ещё открывал рот слишком широко, но по крайней мере его язык двигался уверенно, как очередное щупальце. Подавшись вперёд, Ши Цинсюань почувствовал, как втянула воздух у его живота притаившаяся там челюсть. Затем она распахнулась, словно выдыхая, и кожу опалили капли желтоватой… слюны? — Цинсюань, — позвали все рты разом. И настоящий тоже. Так громко. — Жемчужина моя, — он положил руку на грудь Мин И, напротив сердца, но её перехватило щупальце. — Доиграешься, и я засуну тебя… — сюда, — закончил Мин И из пасти на животе. И когда он уже поймёт, что бессмысленно пугать Ши Цинсюаня? Немногого тот боялся, что в жизни, что после вознесения. И уж точно не своего — немного мрачного, местами вредного, порой ненасытного, но всё равно лучшего — друга. — А я бы не отказался кое-что засунуть туда, — ответил Ши Цинсюань. Мин И приподнял брови. — Ты дурак. Видел сколько там зубов? — Не так много, как в том, что на лице. И они не такие острые, как в том, что на спине. Тот, что на ладони, слишком липкий, а в клюв я и вовсе не помещусь, — изложил аргументы Ши Цинсюань. Конечно, если бы Мин И не хотел, он бы не стал настаивать. Но этого Мин И как раз не сказал. Его единственным возражением было «Это опасно для тебя». — Здесь даже щёк нет, как ты себе это представляешь? — Есть целых четыре гибких щупальца. Уверен, ты сможешь их приспособить. — После этих слов Мин И нахмурился и Ши Цинсюань погладил его спину. Позвонки словно начинались прямо под кожей, но это делало их чувствительнее. — Я бы не стал настаивать, если бы ты сам не хотел меня попробовать. Правда, Мин… — дыхание перехватило. Два щупальца рывком приподняли Ши Цинсюаня за ноги, и тому пришлось схватиться за плечи Мин И, чтобы не упасть. Впервые Ши Цинсюань оказался настолько выше своего друга. Сверху было видно, какой Мин И худой без одежды. Несмотря на его дурную привычку к обильной пище, казалось, что его рёбра и ключицы скрывала только тонкая, как рисовая бумага, сероватая кожа. На мгновение Ши Цинсюаня охватило беспокойство. «Мин-сюн вроде бы говорил что-то о болезни?..» А потом челюсть на животе Мин И молниеносно выдвинулась вперёд. Его находчивый и практичный ум нашёл способ уложить щупальца так, чтобы они прикрыли большую часть пасти, но оставили проход к глотке. Под давлением воздуха янский корень Ши Цинсюаня практически затянуло внутрь. Это не было похоже на обычные ласки ртом. Со всех сторон его сдавили щупальца, хоть и покрытые слюной, но всё ещё намного суше, чем были бы стенки щёк. И кожа щупалец была жёсткой. Как будто Ши Цинсюаня ублажали рукой в перчатке. Выдвижная челюсть подалась назад и снова вперёд. Ши Цинсюань вскрикнул от рваных, мощных движений. — Остановиться? — Мин И оскалился, показывая зазубренные края зубов. — Продолжай, — запустил руку тому в волосы Ши Цинсюань, но от нового рывка был вынужден снова сжать его плечи. Пусть ненадолго, но синяки останутся. Хотел ли Мин И, чтобы они остались? Ши Цинсюань не мог спросить, резкие движения заставляли хватать воздух ртом, не давая выговорить ни слова. Ши Цинсюань скрестил лодыжки, зажимая между ними янский корень Мин И. Он хотел потереть это большое, налитое силой орудие, но ритм всё время сбивался. Ши Цинсюань подумал, что такая ласка скорее раздражала, чем радовала, но подладиться под яростные рывки пасти не мог. Чудовищные челюсти заглатывали так, как не смогли бы человеческие, а щупальца пульсировали и время от времени пускали в ход присоски. Они не впивались в чувствительную кожу янского корня так, как в ноги. Если там они подражали поцелуям, оставляющим отметины страсти, то здесь — ласковым касаниям губ. Его Мин-сюн по-прежнему относился к нему так нежно… — Почти, — пробормотал Ши Цинсюань, и Мин И, вобрав его до конца, замер. Только щупальца продолжали извиваться и сокращаться, окружая его любовью. Он излился глубоко внутрь, и присоски тут же потёрлись о чувствительную головку, собирая капли семени. Пасть морской твари двигалась так неистово, что произошедшее с трудом можно было назвать «игрой». Скорее, «совокуплением». Но Мин И и здесь смог подарить Ши Цинсюаню свою заботу, и тот расплылся в блаженной улыбке. Щупальца спустили Ши Цинсюаня ниже и Мин И прошептал ему на ухо: — Очень вкусно. Хочу ещё. — Я всегда смогу дать тебе ещё, — пообещал Ши Цинсюань. — Моя услада, — шепнул Мин И и его длинный лягушачий язык обвил руку Ши Цинсюаня до самого плеча. Ши Цинсюань не возражал: пусть и липко, но Мин-сюну позволено всё. — Как ты хочешь? — спросил Ши Цинсюань. Он ещё помнил, как новые рты Мин И рокотали «Внутрь». — Хочешь, я, как достойный учёный муж, соберу цветы на твоём заднем дворе? Я взял с собой «Лёгкий путь в горах». Создатели «Лёгкого пути в горах» утверждали, что эта мазь предназначена исключительно для лыж и полозьев — передвигаться по снегу! А что вместо путников её скупали распутники — это не на их совести. Но зачем тогда писать на каждом флаконе «безопасно при употреблении внутрь»? В любом случае, скользить она и впрямь помогала: пальцы Ши Цинсюаня двигались в медных вратах Мин И с невероятной лёгкостью. Как и одно из щупалец, отправившееся на прогулку на заднем дворе Ши Цинсюаня. Потому что Мин И тоже хотелось «побыть учёным мужем» и «попробовать тебя всюду». Ши Цинсюань согнулся и поцеловал чувствительное место у основания клюва. Мин И сжался вокруг его пальцев. — Давай уже, — хрипло поторопил он. Если бы он мог, наверное, попытался бы насадиться так же резко, как ртом. Но Ши Цинсюань всё-таки постарался войти аккуратно. Мин И толкнулся навстречу и Ши Цинсюань удержал его за бёдра. — Не лучше ли растянуть удовольствие и наслаждаться вкусом? Мин И щёлкнул языком. Еду, за исключением редких приступов привередливости, он обычно сметал со столов ураганом, словно заботясь только о насыщении. Но если спросить — рассказывал о подобранных специях, степени прожарки, качестве ингредиентов и текстуре продукта. Он не был безмозглой пустой утробой. Просто жадничал. Но никто не отберёт Ши Цинсюаня у него. Поэтому можно целиком прочувствовать каждое мгновение, проведённое вместе. Ши Цинсюань так же медленно подался назад. Мин И издал стон. Скорее разочарованный, чем довольный. Ши Цинсюань повёл пальцем по гребню его позвонков одновременно со своим движением. Мин И дёрнул лопатками. Ши Цинсюань дошёл до рта под одной из них, когда полностью оказался снаружи. Палец скользнул по губам, а Ши Цинсюань — внутрь. Вдруг щупальце в нём выкрутилось, а потом присосалось. Несильно, но Ши Цинсюань едва не утратил контроль и всхлипнул от неожиданности. Конечно, Мин И вынуждал его ускориться. Как будто не знал, что это Повелитель ветров всегда заставлял других исполнять свои капризы. — Вкусно? — спросил Ши Цинсюань. — Похоже на молочный суп с бараньими потрохами. Что за блюдо такое? Очень жирное, должно быть. Мин И любил такие. Самые сытные. И, кажется, Ши Цинсюань его вполне удовлетворял. Присоски сокращались едва заметно. — Не вынимай больше, — попросил Мин И, когда в его устье вновь осталась только черепашья голова. Ши Цинсюань уступил ему. Награда за честность. Возможно, Мин И догадался, потому что последовала новая просьба: — Поцелуй меня. — Сюда? — Ши Цинсюань чуть сильнее надавил на губу, которую гладил. Рот ощерился, являя неровные зубы глубоководного чудовища. Зрелище и впрямь жуткое, если бы это был не Мин И. Ши Цинсюань засмеялся: — Если боишься, что я поранюсь, просто высуни язык. Мин И послушался, и Ши Цинсюань, войдя до конца, склонился к нему. Их языки коснулись, лаская друг друга неловко, неуверенно. Ши Цинсюань не двигался, и щупальце тоже замерло внутри. При каждом выдохе он отчётливо ощущал свою заполненность, и требовало усилий не начать дышать чаще. Чувствовал ли Мин И то же самое? Ши Цинсюань обхватил рукой его янский корень и возобновил толчки. При таких размеренных движениях, разве не создавалась иллюзия, что его орудие длиннее и толще, чем на самом деле? Мин И мог по-настоящему прочувствовать каждую его частичку. Ценил ли он это? — Поцелуй меня ещё, — Мин И изогнул шею, обернувшись к нему. — В мой собственный рот. Должно быть, ценил. Ши Цинсюань склонился к нему. Клюв упёрся в живот, и это была такая мелочь, но Мин И всё равно попытался изогнуть поясницу, чтобы не мешать Ши Цинсюаню. «Заботливый мой», — подумал Ши Цинсюань и немного ускорился. Язык Мин И проник в его рот и медленно выписывал круги. — Ты как будто всё глубже во мне с каждым разом, — пробормотал Мин И через один из свободных ртов. — Поэтому надо слушаться гэгэ, — улыбнулся Ши Цинсюань, отстранившись от него, чтобы ответить. Мин И посмотрел недовольно и Ши Цинсюань втянул его в новый поцелуй. — Мы одного возраста, — пробормотал какой-то из ртов, но в этом не было смысла. Мин И очевидно был младше, кого он пытался опять обмануть? Может быть, он чувствовал себя ровесником вечно шестнадцатилетнего Повелителя ветров? Ши Цинсюань, конечно, любил оставаться юным, но иногда ему всё-таки хотелось быть заботливым гэгэ для своей драгоценной жемчужины. Впрочем, против его заботы Мин И не возражал. Как приливная волна, подтачивающая скалу, медленные движения Ши Цинсюаня унесли всё напряжение из тела Мин И, погрузив его в негу. — Теперь я тебя присвоил, — сказал Ши Цинсюань перед самым завершением. — Это я тебя присвоил, — возразил упрямый Мин И. — Унёс на глубину. — Я сам за тобой пошёл. Мин И улыбнулся. — На самую глубину Чёрных вод, — прошелестели четыре рта. *** Ши Цинсюань вышел из него резко. Хэ Сюань бы и не заметил: всё его тело вновь заныло от того, что лишние рты зарастали, а щупальца втягивались, но Ши Цинсюань всё время был так нежен, что перемена… удивляла. Хэ Сюань перевернулся на спину. Сейчас он снова выглядел как старый добрый Мин И. Даже живой — фальшивый — цвет кожи вернулся. А Ши Цинсюань, даривший любовь всем его ужасным пастям, смотрел на него со страхом. — Ты не дышал, — встряхнул он головой. — Я мог бы догадаться… Как дол?.. Нет. Где Мин И? Вот так вот. Столетия маскировки обрушились из-за магии двух паяцев и постельной болтовни. Возможно, Хэ Сюань даже после смерти не избавился от чужой злосчастной судьбы. — Ты с ним даже никогда не встречался, — ответил Хэ Сюань на первый вопрос. Однако то, что Ши Цинсюань разделил этот момент именно с тем, в кого влюбился, не утихомирило его гнев. Конечно. Другой в беде — он важнее. Хэ Сюань почти ненавидел Ши Цинсюаня за эту высокую мораль. Дверь, кстати, вновь появилась и распахнулась настежь. Но Ши Цинсюань перехватил взгляд Хэ Сюаня и буквально напрыгнул на него сверху. Даже одну руку на горло положил, хотя хватка всё равно вышла совсем не угрожающая. Как и его лицо: если присмотреться, из трещин маски праведного возмущения сочилась грусть. Не говоря уже о страхе в глазах. Разве он не пытался только что доказать, что готов принять Хэ Сюаня даже монстром? — Где Мин И? — повторил Ши Цинсюань. — В Чёрных водах, — ответил Хэ Сюань. Подумав, прибавил: — Жив, почти здоров. — Скромный, незаметный Господин Чёрных вод, — губы Ши Цинсюаня расползлись в дрожащей улыбке. — Меня зовут Хэ Сюань, — зачем-то представился тот. Впрочем, почему бы и нет? Теперь хотя бы Ши Цинсюань будет называть правильное имя. — А… ты ведь… — Ши Цинсюань тоже заметил. Что Хэ Сюань помешал ему сказать «Мин И» во время их близости. И по-прежнему считал это важным. Что же, дом сгорел, но с пепелища ещё можно что-то спасти. — Я бы не вынес чужого имени, — признался Хэ Сюань. — Я ведь не лгал, когда говорил о своих чувствах к тебе. — Это неважно, — заявил Ши Цинсюань, но лжец из него был отвратительный. — Что ты, Князь демонов, забыл в Небесной столице? Зачем… все эти годы… Слеза упала Хэ Сюаню на грудь, и тот пожалел об исчезновении длинного языка: она почти жгла, так хотелось её слизнуть. — Я пришёл туда за местью, но мои желания изменились. И если ты поможешь мне, Мин И наконец займёт своё законное место. — Подробности? — почти жёстко сказал Ши Цинсюань и тут же испортил всё впечатление: — Ты сам говорил, чтобы я не разбрасывался обещаниями так легко. Ши Цинсюань всё-таки любил Хэ Сюаня. Конечно. Куда бы он делся. Хэ Сюань как будто бы всё же откусил от него кусочек и теперь нёс где-то глубоко внутри себя. Хэ Сюань почувствовал, что сейчас мог бы улыбнуться широко пятью ртами сразу. Даже клювом. — Сначала я думал лишь о мести, думал убить Небожителя, виновного в моих бедах, думал уничтожить всех, кто ему дорог, но… На Небесах я встретил божество. Именно такое, каким я сам мечтал когда-то стать: доброе, честное, щедрое и никогда не отказывающее нуждающимся. Я до сих пор хочу отомстить, но не такой ценой, чтобы потерять его. — Мин… Хэ гунцзы, что ты от меня хочешь? — Тебя. Разве ты не присвоил меня сегодня? Только с тобой я чувствую себя живым, — он повторил слова своего признания. — Я лгал о своём имени и о своём прошлом. Но не о настоящем. Ты — единственное счастье, которое у меня есть. Хэ Сюань не отваживался больше лгать: вдруг дверь снова исчезнет, и кто знает, какие неприятности принесёт новая попытка её отворить. Его счастье было, конечно, совсем не таким, как у студента Хэ. Радость демона — это краткое мгновение, когда пустоту внутри тебя что-то заполняет. А счастье — когда таких мгновений становится так много, что они сливаются в одно огромное. Ши Цинсюань и его готовность отдавать подходили для этого идеально. — Я пойду с тобой в Чёрные воды. — Ши Цинсюань гордо вскинул подбородок. — Чтобы увидеть настоящего Мин И. — И настоящего Хэ Сюаня. Сердце Ши Цинсюаня пропустило удар. Хэ Сюань почувствовал это благодаря жилке под бедром Ши Цинсюаня и понял: это потому, что тот был рад, что его «лучший друг» всё ещё способен угадывать его мысли. — Но потом я вернусь обратно к себе. Я ведь божество, никогда не отказывающее нуждающимся. Вот и всё. Опять прыгает к Хэ Сюаню в пасть. Дурак. Хэ Сюань поднялся рывком и обхватил Ши Цинсюаня руками. А потом сказал ещё одну правду: — А я тот, кто всегда стоит рядом с этим божеством. — Я ещё ничего не решил. Я знаю, что ты не всё мне рассказал. — Про месть… я расскажу тебе позже. Я давно хотел это сделать. — Тебе следовало. В конце концов, ты тоже присвоил меня. Но, — он оттолкнул Хэ Сюаня, — я тебя не простил. — Даже если никогда не простишь, то, что случилось сегодня — было одним из самых сладостных моментов моей жизни. — Жизни Господина Чёрных вод, конечно. — Не из-за соития, а потому что ты увидел монстра и не сбежал. — Конечно, я не сбегу. Но я всё ещё могу сразиться с монстром. Это не считалось ложью, конечно же. Просто Ши Цинсюань сам ещё не понял: когда он любил кого-то, он не видел в них монстров. Несмотря на клыки и щупальца. Несмотря на тонущие в пучине корабли. Несмотря на пренебрежение к жизням невинных. Он не смог бы увидеть, каким монстром стал Хэ Сюань. Так же, как не видел, каким монстром был Ши Уду. — Правда сблизила два любящих сердца! Свершилось чудо! Двое, что дороги друг другу, дорожат сильнее, чем прежде! — зашлись от восторга Посланники любви, снимая золотой купол. Хэ Сюаню, конечно, было плевать на него и всех, пойманных под ним. Ши Цинсюань, конечно, о них очень беспокоился. Что же, в конце концов, всё прошло не так плохо. Конечно, ничего не могло быть важнее мести. Но если Хэ Сюань будет осторожен, если он снова подберёт правильные слова, если сыграет на чувствах Ши Цинсюаня, если добавит ещё немного правды, — он может получить и отмщение, и свою сладчайшую судьбу, целующую его жадную пасть. Да, такую жадную, что хочет заглотить всё и сразу. Может быть, Хэ Сюань стал на шаг ближе к этому.