Самое тёплое чувство

Верёвка свела руки Ло Бинхэ вместе и заставила его опуститься на четвереньки перед спинкой кровати в извращённом подобии молитвенной позы. — Не давит? — его учитель просунул палец между верёвкой и запястьем Бинхэ. Вероятно, туда бы поместилась и вся его ладонь. Бинхэ опасался, что от неверного движения путы попросту соскользнут. — Можно немного потуже, — неуверенно предложил Бинхэ, глядя на учителя снизу вверх. Часть его хотела, чтобы учитель усмехнулся: «Здесь я всё решаю». А потом дёрнул бы Бинхэ за волосы или надавил на затылок, заставляя опустить голову: «И не смей смотреть в лицо своему наставнику без позволения». — Если только совсем немного, — с сомнением отозвался учитель и затянул верёвку. Ну, как затянул. Теперь там прошло бы максимум два пальца. А это ведь даже было не вервие бессмертных! От него учитель отказался наотрез: «А что если у меня случится сердечный… если на нас кто-то нападёт?!» Бинхэ мог бы напомнить, что благодаря демонической крови отобьётся от любой угрозы, но то, что учитель едва не произнёс сначала — он ведь имел в виду сердечного демона? Должно быть, вервие бессмертных напоминало ему о Водной тюрьме и… в общем, Бинхэ был полным идиотом, когда осмелился предложить его использовать. Пусть даже на себе самом. — Всё нормально? — спросил учитель, снова осматривая запястья Бинхэ. — Всё хорошо, — кивнул тот. В фантазиях Бинхэ верёвка впивалась ему в кожу, оставляя следы на много недель, но учитель бы на это не пошёл. И если честно… Бинхэ был плохим мужем, что думал так, что не принимал своего супруга целиком, а предпочитал одну его сторону другой, но всё же заботливый учитель нравился ему больше строгого. Так что если бы учитель не пытался раз за разом убедиться, что Бинхэ удобно, тот бы радовался чуть меньше. Постыдное поведение, но, может, сегодня Бинхэ мог его себе позволить? Сегодня был его день рождения, и учитель сам сказал, что в этот день счастье Бинхэ для него — главное. Ну вот, он придумывает себе оправдания! Должен ли он сказать учителю, что всё отменяется, потому что Бинхэ не заслужил исполнения своих желаний? Но тогда учитель спросит, почему, и если рассказать ему правду, станет ещё ласковее, что совершенно не поможет Бинхэ исправить своё поведение. Нет, теперь он просто перекладывает на учителя вину за свои проступки! Он расскажет, и если учитель в безграничном милосердии своём не назначит наказания, Бинхэ сам это сделает. Если видишь правильный путь, то ступай по нему собственными ногами, а не жди, пока учитель тебя понесёт! — Этот ученик допустил ошибку, — начал Бинхэ. — Да, — вздохнул учитель. Он… знал? Сердце Бинхэ сжалось до размеров рисового зёрнышка. И тут он понял: нет, хуже. Учитель не мог угадать его потаенные мысли. Слова учителя означали, что недостойный Ло Бинхэ подвёл его в чём-то ещё. — И сейчас я тебя накажу, — продолжил учитель, спуская с Бинхэ штаны. — За… за то, что… ты был слишком… Бинхэ хотелось наконец узнать, в чём его вина, и одновременно — никогда не знать, как он разочаровал учителя в очередной раз. Может, это было частью наказания? Мука ожидания? — Ты был слишком милым! — выпалил учитель, и его прохладные ладони погладили ягодицы Бинхэ. Тот от неожиданности втянул ртом воздух. — А ещё — нетерпеливым, — продолжил учитель, чуть-чуть запнувшись. — И невежественным, — его руки начали растирать ягодицы Бинхэ всё энергичнее. — Сначала мышцы необходимо разогреть. Учитель решил, что признание Бинхэ — часть игры? Бинхэ испытал облегчение, но не позволил постыдному чувству задержаться. Он попытался снова: — Нет, я… я хочу прекратить. Ладони учителя замерли, а потом отдёрнулись, как будто кожа Бинхэ вдруг раскалилась. Учитель тут же оказался у изголовья кровати и схватился за верёвки. — Конечно… — он неловко дёрнул за узел, но вдруг остановился. — Ты ведь очень просил… именно такой подарок. Почему ты передумал? Учитель выглядел встревоженным! Из-за глупости Бинхэ, потому что тому не хватало мужества признаться… Пальцы учителя приподняли его за подбородок, и прекрасные серые глаза, прищурившись, заглянули в лицо Бинхэ. — Тебе же не пришло в голову, что ты этого недостоин? Да, не стоило недооценивать учителя. После нескольких месяцев брака, конечно, тот уже видел Бинхэ насквозь. — Бинхэ! — вознегодовал учитель. — Ещё и в свой собственный день рождения! — он почти невесомо щёлкнул Бинхэ по лбу. — Что мне с тобой делать? На этот вопрос Бинхэ знал ответ: — Всё, что захочешь. Он заработал щипок в подбородок. Учитель покачал головой: — Нет. Сегодня мы делаем то, что хочешь ты. Если ты хочешь, чтобы я… — его шея порозовела, — отшлёпал тебя, я это сделаю. Но только если ты действительно хочешь этого. Впрочем, раз ты пытался отказаться, ты, кажется, не считаешь это наказанием. — Я бы не стал обманывать учителя и подменять подарок наказанием. — Да, ты честный ма… юноша, — он привычным жестом погладил Бинхэ по голове. Может быть, именно этого и жаждал Бинхэ: новых заверений в том, что муж его любит. Просто подлая демоническая натура требовала всего добиваться окольным, неверным путём. Готовясь к этому дню, учитель долго говорил, насколько Бинхэ важен для него, пытаясь убедить того открыть свои желания. А ведь учителю это давалось так тяжело! Его обычно яшмовые уста словно и в самом деле превращались в неподатливый камень, когда требовалось поведать о своих чувствах. Как будто истинное лицо учителя было сделано из бумаги, и тому приходилось скрываться то за нефритовой маской элегантности, то за слоновой костью ехидства. Когда он пытался открыть Бинхэ свои подлинные мысли, следовало ценить это, но Бинхэ захотел большего. Тяньлан-цзюнь не был таким жадным, так что Бинхэ не мог обвинить в этом демоническое наследие. Может, это Синьмо отрезал кусок от его души. Может, его растворила Бездна. Может, съели годы нужды. Может, смыла ледяная река Ло. Но внутри Ло Бинхэ зияла дыра, из которой веяло мертвенным холодом. Учитель согревал Бинхэ, но дыра не затягивалась. Видел ли её учитель? Однажды Бинхэ спросит. Может, сегодня. Как подарок учителю, ещё немного честности. — Бинхэ, я… — учитель вдруг наклонился к нему и прошептал на ухо, как будто кто-то осмелился бы их подслушивать, — я тебя люблю. Бинхэ словно бы опустили в горячую ванну с ароматными маслами. Учитель всегда знал, что ему нужно. Бинхэ повернул голову и поцеловал своего супруга так пылко, как только мог, не задействуя зубы. Учитель не любил боль. Это было предсказуемо, но в голове Бинхэ не укладывалось. Для него она была неотъемлемой частью любви. Когда он смотрел на учителя, ему было до боли страшно, до боли грустно, до боли волнительно, до боли радостно, до боли сладко — чувства менялись, боль — никогда. И ни от кого другого сердце так не болело. Бинхэ и саму эту боль почти любил. — Спасибо, — сказал он учителю, невольно перенимая приглушённый тон. — Пожалуйста, можешь вручить мне мой подарок? — Ты ведь сам оттягивал этот момент, — покачал головой учитель. А потом затянул верёвку туже. Теперь Бинхэ и в самом деле было бы неудобно шевелить руками. Учитель подошёл к его ногам и снова положил обе ладони на ягодицы Бинхэ. — Меня не надо разогревать заново, — поспешно заверил тот. И заслужил первый шлепок. Очень лёгкий, будто обожаемой наложнице наутро, уже вылезая из постели. — Не указывай мне, что делать! — раздался голос учителя, куда более хлёсткий, чем второй его удар. Бинхэ выпятил зад: «Посмотри, учитель, какой он круглый и аппетитный! Разве не тянет шлёпнуть посильнее?» — Не принимай таких непристойных поз! — ладонь опять опустилась совсем легко. — Кажется, учителю нра… ах! — Хватит! Называть! Меня! Учителем! В такие! Моменты! — учитель наконец осыпал Бинхэ целым градом ударов. Всё ещё недостаточно сильных, похожих на пощёчины, когда приводят в чувство. Боль от них лишь искрила на краткий миг, не вспыхивала. Бинхэ всё равно вскрикнул, чтобы поощрить учителя. А потом, чтобы раззадорить, добавил: — Я просил тебя о другом, муж мой. — Поучись терпению! — удар пришёлся на обе ягодицы разом. Но, несмотря на грозные слова, учитель его послушался: зашуршала одежда, а потом учитель хлопнул себя чем-то по ладони. По одному звуку становилось ясно, что тяжёлый веер учитель не сможет сдержать так же, как собственную руку. — Ты же ругал меня за оттягивание момента, — притворно возмутился Бинхэ. — Не перечь своему мужу, — учитель наконец-то шлёпнул его веером. Как и ожидал Бинхэ, удар вышел более ощутимым. Возможно, на теле возникла розоватая полоска. Или отпечатки ладоней появлялись и раньше? Сколь бы слабо ни бил учитель, на тонкой коже Бинхэ, когда тот нарочно подавлял способности к исцелению, несложно было оставить след. Что учителю нравилось больше: полукружья от собственных рук или прямые линии от веера? Наверное, второе. Или учитель просто входил во вкус? Но шлепки теперь следовали куда чаще, в такт произносимым словам: — Ты… вечно заставляешь меня волноваться. Не знаешь собственной ценности. Смеешь сомневаться в… чувствах этого мужа! Учитель следил, чтобы удары не приходились в одно и то же место два раза подряд. Скоро ягодицы Бинхэ покраснеют настолько, что новых следов не будет заметно. Понравится ли это учителю? Тот всегда утверждал, что красный Бинхэ весьма к лицу. С каким же выражением учитель смотрел на него сейчас? Сосредоточенным? Смущённым? Завороженным? Иногда, когда они оказывались наедине, учитель позволял себе откровенно любоваться Бинхэ. В его взгляде тогда читалось недоверчивое восхищение. Свои мысли учитель не открывал, но Бинхэ нравилось представлять, что тот думал: «Неужели эта красота — вся для меня?» «Да, да, лишь для тебя, весь я — для тебя», — отвечал Бинхэ про себя, потому что стоило издать хоть звук, как учитель смущался и отводил взгляд. Если сейчас учитель смотрел именно так, Бинхэ не успел бы застать это выражение на его лице. Он всё равно попытался обернуться. Шею неприятно потянуло, но из-за того, как учитель склонился, Бинхэ не разглядел его лица, только фигуру. Верёвки впились в запястья, не давая изогнуть тело. Бинхэ мог их порвать, конечно, но в чём тогда был смысл?.. — Бинхэ? — спросил учитель, останавливая зансённую руку. — В следующий раз давай поставим зеркала. — Зеркала! — от неожиданности удар пришёлся вскользь. Учитель исправил это следующим, таким жёстким, что он отдался в кончиках пальцев ног Бинхэ. — Зеркала, — повторил учитель. — Ты… что ты собрался разглядывать? Неисправимый!.. Бинхэ охнул по-настоящему. Учитель снова замер и повернул голову к Бинхэ в беспокойстве. Нет, если учитель такой добрый, то… — Вот так. Ещё — вот так. Пожалуйста, — попросил Бинхэ. — Вот так? — переспросил учитель. Не отрывая взгляда от лица Бинхэ, он опустил пальцы на место удара и рассеянно погладил. Лёгкая боль от нажима пульсацией пробежала от ягодиц до поясницы. А Бинхэ хотел, чтобы всё его тело охватило пламя. — Вот так. Я заслужил. И учитель в знак согласия снова шлёпнул его с нужной силой, заставив Бинхэ выгнуть спину. Впрочем, верёвка вынудила его вновь опереться на локти. Опустить таз ниже и потереться о простыни он тоже не мог. Оставалось лишь принимать всё, что давал ему учитель. И чтобы тот не останавливал больше свой немилосердный веер, Бинхэ решил рассказать ему кое-что ещё: — Твоя жена заслужила суровое наказание. Потому что я… без ведома своего мужа играл со своей хризантемой. На сей раз веер обрушился на бедро Бинхэ, и тот невольно дёрнул ногой, словно в бессмысленной попытке побега. В следующий раз надо будет привязать лодыжки к столбикам кровати, чтобы остаться целиком на милости супруга. Как послушная жёнушка. — Продолжай говорить, — учитель шлёпнул его у самой дырочки, почти задев её. — Твоя распутная супруга думала о сегодняшнем дне и не смогла сдержаться. Муж был прав, когда обвинил меня в нетерпеливости, — тяжело было не прерываться на вздохи, но глава пика Цинцзин, разумеется, ценил чёткую и поставленную речь. — При одной мысли о том, как ты будешь наставлять меня с помощью одного из драгоценных вееров, мой порочный бутон словно наливался весенними соками. — Его муж теперь дышал шумно. Бинхэ едва не понизил голос, чтобы прислушаться к нему, но сдержался. Муж должен был расслышать каждую фразу. — Вместо того, чтобы дождаться, когда его раскроет твой нефритовый стебель, я пытался распустить его своими пальцами. Двух оказалось недостаточно, и я использовал сразу три. Моя хризантема охотно поддавалась им. Должно быть, она и сейчас вся красная от моих неистовых игр. — Шлепки теперь сыпались в резком ритме, но Бинхэ не поддавался ему, сохраняя речь текучей и музыкальной, как на уроках поэзии. — Тогда показывай мне, — ответил муж тихо, почти заглушив самого себя новым хлопком дерева о плоть. — Показывать? — Как ты забавляешься без меня. У Бинхэ на глазах выступили слёзы. Его муж правда сказал такое вслух? Кажется, развратная жёнушка заставила Шэнь Цинцю потерять голову. Отвечая, Бинхэ подавил счастливый всхлип: — Это не забавы. Мне безмерно одиноко без моего супруга. — Тогда… это моя вина. Веер лёг на кровать. — Я бы никогда… — начал Бинхэ, но муж его прервал: — Перестань сомневаться в моих решениях. Я всегда думаю о том, что лучше для моего Бинхэ. Разве нет? — Да. Мой Цинцю самый добрый, — называть супруга по имени смущало до сих пор, но Бинхэ постарался преодолеть себя. Муж приложился чуть влажными губами сначала к левой ягодице, затем к правой и нерешительно замер между. Ощущая его щекочущее дыхание, Бинхэ ненадолго поверил, что тот поцелует и хризантему, но краткое, почти пугливое прикосновение губ досталось его яичкам. По телу Бинхэ пробежала дрожь, как от прохладного ветерка в душный день, когда ты и понятия не имел, насколько тебе было жарко, пока он тебя не овеял. Ягодицы Бинхэ всё ещё пульсировали, но замечать это становилось всё сложнее: два изящных пальца его мужа, щедро политых маслом, осторожно скользнули внутрь хризантемы. Они словно и впрямь ласкали ажурные цветочные лепестки, а не выносливое тело демона. — Мои пальцы толще твоих, — напомнил Бинхэ. — Я могу принять больше. Муж шлёпнул его снова, и Бинхэ на мгновение сжался вокруг его пальцев, чтобы показать, как это приятно. — Это же… твой первый раз. Я не хочу, чтобы тебе было больно, — в голосе его мужа прозвучала укоризна. — Должна быть разница между наказаниями — даже игривыми наказаниями — и… — он замялся. — Разве может меч причинить боль своим ножнам? Моё тело было создано для клинка моего супруга. — Бинхэ покачал бёдрами, но его муж неожиданно тихо отозвался: — Не говори так больше. Он не хлопнул Бинхэ по заду в попытке казаться строгим. Он звучал… грустно. Конечно. Глупый Бинхэ. Для учителя это были плохие воспоминания. Ужасные. Кошмарные. — Прости, этот недостойный уче… — начал Бинхэ, но учитель его перебил: — Всё в порядке. Давай не будем в этот день вспоминать ни о чём плохом. Просто… скажи что-нибудь другое. — Но я ведь сказал это, потому что не вспомнил, — Бинхэ вновь обернулся, стараясь улыбнуться мужу так мягко, как только мог. Тот как-то сказал, что улыбка Бинхэ слепит сильнее солнца, и сам улыбнулся так, что затмил сами небеса со всеми чудесными дворцами бессмертных. — Бинхэ… — муж погладил его лодыжку. Бинхэ развёл ноги шире. Если бы руки были свободны, он бы раздвинул ими ягодицы. — Сегодня я желаю, чтобы муж подал хороший пример своей вечно сомневающейся жене, перестал волноваться и засадил мне поглубже. — Вульгарщина! — тот ущипнул его за внутреннюю сторону бедра, но потом всё-таки исполнил пожелание. Бинхэ застонал в голос. Он знал, что его супруг слегка стеснялся своего размера, но Бинхэ считал его идеальным. В конце концов, самое чувствительное место всё равно находилось у входа, и его легко было достать даже пальцами. А по другим славным местечкам головка его мужа как раз проезжалась при толчках. Не постоянное давление, а приятный массаж. Намного лучше, чем когда тебя пронзают стенобитным орудием. Бинхэ опустил глаза на собственный неестественно огромный нефритовый жезл. Нет уж, к нему даже прикасаться не хотелось. Ласки сзади всё равно ощущались куда приятнее. Бинхэ толкнулся навстречу, радуясь, что ноги всё-таки не привязаны. Его муж на мгновение замер: — Я же говорил — не будь таким нетерпеливым. Бинхэ вскрикнул. Его муж опять взялся за веер! — У тебя… такие… непристойные… вкусы… — продолжал ругаться тот, перемежая слова новыми шлепками и собственными вздохами — когда после удара Бинхэ стискивал его внутри. — Но мужу ведь нравится… муж ведь любит меня таким… — ответил Бинхэ, не прекращая работать бёдрами. Муж его больше не останавливал. — Очень любит, — признался его муж второй раз за день и подкрепил свои слова особенно сильным толчком. Слёзы сами побежали из глаз Бинхэ. Он не сделал ничего, чтобы заслужить такого преданного и добросердечного супруга, но всё же по какой-то причине Шэнь Цинцю нужен был именно он: вечно сомневающийся глупый вульгарный плакса, полный извращённых желаний. Может быть, пристрастия мужа Бинхэ тоже были самую малость извращёнными. В конце концов, его рука безо всяких колебаний легла на монстроподобное орудие Бинхэ и принялась поглаживать его по всей длине. Кто ещё по доброй воле прикоснулся бы к такому уродству? Бинхэ всхлипнул в голос. Свободной рукой учитель нежно провёл по его дрожащим лопаткам и ноющим ягодицам. — С днём рождения, Бинхэ. Я очень рад, что ты у меня есть. Его голос чуть-чуть охрип, но всё равно был таким шелковистым, что его звуки словно погружали Бинхэ в тёплое молоко, усыпанное лепестками роз. Он такого не заслужил, но Шэнь Цинцю, этот замечательный человек, готов был подарить ему что угодно. Был не Новый год — но у Бинхэ перед глазами вспыхнули фейерверки. *** Когда муж развязал его, Бинхэ перевернулся на бок. Боль атаковала его ягодицы мириадами тончайших игл, в каждой из которых он чувствовал любовь. Не говоря уже о приятной растянутости внутри, словно он и впрямь превращался в идеальный сосуд для своего супруга. — Спасибо, — сказал Бинхэ, улыбаясь. Муж подал ему чашу с водой. Это ведь была обязанность Бинхэ! Впрочем, сегодня его день рождения. Кажется, в этот день его муж радуется, когда Бинхэ позволяет себе чуть больше. Так что Бинхэ потянул мужа на себя и разделил воду с ним изо рта в рот. Муж не возражал и, кажется… был готов ко второму заходу. Разумеется, Бинхэ не преминул его предложить. Разве он этого не заслуживал?