О признании и принятии

Чуя давно привык, что жизнь в Портовой мафии любит преподносить сюрпризы. Разумеется, чаще всего - неприятные. Какие-то идиоты посягают на их территорию. Какие-то идиоты взламывают их склады. Какие-то идиоты считают, что могут надуть их в договорах и сделках. Какие-то идиоты думают, что могут убить Босса Портовой мафии. А Чуе приходится марать новые костюмы в крови и ошмётках плоти. А Чуе приходится марать новые перчатки, ломая кости. А Чуе приходится выучить дыхательные упражнения для успокоения. А Чуе приходится работать с бесконечными, бесконечными, бесконечными бумагами и отчётами. А Чуе приходится водить Элис по магазинам в поисках «того самого платья», потому что «этот глупый Ринтаро, из-за него мои юбки забрызганы мозгами». Впрочем, последнее не считается. Элис - маленькое кровожадное чудовище, и Чуе на самом деле нравится проводить с ней время, даже если она всего лишь способность его гениального, но беспечного Босса. К сожалению, в жизни Чуи есть не только гениальный, но беспечный Босс, которого он поклялся защищать ценой собственной жизни. Существует также преемник Мори Огая. Имя ему - Дазай Осаму, он для Чуи - десять казней египетских, и, чёрт возьми, в том, чтобы быть «гениальным, но беспечным» Дазай Осаму переплюнул Босса, давно и в разы. Иногда Чуя оглядывается назад, вспоминая трущобы Сурибачи, блуждание с «Агнцами», вечное одиночество, пустоту в своём прошлом, однотонность безликих серых будней, лишь изредка раскрашенных росчерками крови вторгшихся на их территорию идиотов, и не может поверить, что променял всё это на... Не на Портовую мафию, нет, а на Дазая Осаму. Конечно, на первый взгляд кажется, что Портовая мафия стоит в списке на первом месте. Что ж, Чуя не собирается отрицать, что сделал правильный выбор. Да, это тьма и кровь, но не бессмысленное насилие. Это огромная, гигантская машина, сложная и запутанная, способная работать только в ночи. Находясь в Портовой мафии, Чуя знает, что помогает жизни Йокогамы, оберегает её жителей, и неважно, какими путями, неважно, что его руки по плечи в крови, что он весь в крови. Каждый делает своё дело и делает так, как положено. Портовая мафия - это убежище, дом, семья. Да, шестёрки приходят и уходят, лица мелкой шушеры меняются калейдоскопом, но несгибаемый и в то же время гибкий, как у змеи, хребет не меняется, не изменится ещё долгие десятилетия. Чуе дорог этот «хребет» как свой собственный. Дазай Осаму - другое дело. Дазай Осаму - двуличный, многоликий, безликий, подлый, изворотливый, лживый манипулятор, который не чурается ничего в попытках достичь желаемого, будь то на благо организации или нет. Чуя прекрасно помнит, как этот ублюдок поступил во времена расследования дела Арахабаки. Чуя знает, что Дазай собирался склонить его на сторону Портовой мафии из-за его силы: сколько бы ублюдок ни говорил, что Портовая мафия может сгореть к чертям, он и пальцем не пошевелит, на деле за свой дом Дазай Осаму любому глотку собственными зубами перегрызёт. Но как загорелись, как вспыхнули глаза Дазая, когда он узнал, что Чуя - сосуд Арахабаки. О, Чуя отлично помнит этот блеск. Дазай выглядел так, будто хотел схватить скальпель и вскрыть его грудную клетку; так, будто хотел зарыться в неё лицом, вдохнуть запах трепыхающегося сердца, зачерпнуть кровь чашей ладоней и испить всё до дна. - Я предлагаю тебе сделку, - сказал Дазай Осаму в тот день, глядя на Чую с жадностью капризного ребёнка, не привыкшего слышать «нет». И Чуя пошёл за ним. Чуя принял его руку. Чуя поддался на манипуляцию. По крайней мере, так подумал Дазай. По факту же дело было не в глупости, недальновидности или затуманенном ядом сознании. Нет, Чуя прекрасно знал, что Дазай пришёл к нему не просто так. Они провели не так много времени вместе, но Чуя сразу понял, что это за человек: без принципов, без лишних эмоций, без совести и сострадания, без всего в угоду жадному «хочу». Это не было необдуманным решением. Это не было выбором от безысходности. Если бы Чуя не захотел пойти с Дазаем, если бы не захотел вступить в Портовую мафию, он бы отказал. Да, он был ранен и ослаблен ядом, но если и есть в нём что-то неимоверной силы, так это инстинкт защищать то, что Чуя считает своим. Он бы смёл людей Порта, он бы смёл Дазая Осаму - поднять и швырнуть несколько валунов в его сторону сил бы хватило, и осталось бы от этой «делегации» лишь кровавое месиво. Но Чуя сказал «да». - И посмотри, куда нас это привело, - хрипло смеётся Чуя, глядя в белый потолок. Накахара Чуя не боится трудностей. Он не боится сложных задач и ответственности. Он не боится бумажной работы и отчётов перед Боссом, даже если всё пошло через задницу, и Мори-доно точно не будет доволен известиями. Он не боится темноты и боли, пыток и крови. Он не чувствует ничего, когда убивает, и не чувствует ничего, когда ломает чужие тела - лишь адреналин стучит в ушах, и энергия кипит в теле, и Арахабаки подбирается змеёй перед прыжком и урчит где-то глубоко внутри, совсем как нежащийся на солнце жирный и бесполезный обычно кошак. Чёрт возьми, в шестнадцать его тело напичкали металлом и пустили сквозь него высоковольтный ток, надеясь сломить, а Чуя послал своих мучителей к чёрту. В настоящем ему двадцать. Казалось бы, всего четыре года прошло, но время в мафии течёт иначе, и порой кажется, что ты взрослеешь каждую секунду и можешь ощутить вес каждой поверх своих плеч. - Но к такому жизнь меня точно не подготовила, - снова шепчет вслух Чуя, продолжая смотреть в потолок. Наверное, он выглядит ужасно. Оно и понятно. Он не спал нормально почти неделю. У него наверняка серовато-оливковый цвет лица и глубокие тени под глазами. У него наверняка весь лоб в складках от морщин из-за вечно нахмуренных бровей. Его губы сухие и потрескавшиеся из-за того, что он слишком много курит в эти дни. Помимо этого, у него проблемы с тем, чтобы сходить в ванную, и его волосы - жирное дерьмо. Повезло, что он никогда не был потливым и проводит эти дни, лёжа на кровати, на диване, на полу - где придётся. Минимум физической активности, и он не чувствует себя ещё и воняющим дерьмом. Хотя самая крошечная часть его хотела бы этого. Чуя никогда не сдавался, не опускал рук и не позволял себе слабостей, но он человек. И, как оказалось, на деле за всеми своими железобетонными дверями и толстенными цепями Чуя оказался тем, кто если начинает предаваться жалости к самому себе, то делает это от всей своей души. - Я жалок, - сообщает Чуя потолку. Вот только в его голосе нет никаких эмоций. Это даже не констатация факта, лишь пустые слова. Когда Чуя только пришёл в мафию, ему пришлось прогрызать свой путь наверх. Эспер или нет, сильная способность или нет, Чуя был всего лишь пятнадцатилетним сопляком, а вокруг были авторитеты, вокруг были «Флаги», и Полковник, и Снежная Королева, и Хозяин Пространства, и многие другие эсперы. Они были старше, умнее, мудрее, опытнее, сильнее. Чёрт возьми, было предостаточно и обычных людей среди мафиози, которые были намного лучше и полезнее Чуи. Он сделал многое, чтобы добиться того, что у него есть сейчас. Он научился многому. Он натренировал себя, закалил себя, подготовил себя к служению мафии. Он не собирался оставаться тем, на кого смотрят свысока, он желал забраться на вершину. И забрался, чёрт возьми, считая, что выбил из себя все слабости, а оставшиеся, коренные, вроде инстинкта защищать своё - место, людей, мнение, что угодно - превратил в силу. - Чёрта с два, - смеётся Чуя, до боли жмуря глаза и растирая лицо до жжения в щеках. Может быть, он звучит немного истерично. Может быть, всё это глупо и ничего не стоит. В конце концов, мало ли дерьма происходит в Портовой мафии? Мало ли дерьма случается на миссиях? Да, обычно это эсперы среди врагов, которые умеют читать мысли или манипулировать сознанием или ещё какое-то другое дерьмо, из-за которого всё всегда идёт наперекосяк, заканчиваясь кровавым месивом и большими потерями среди своих, но какая разница? В конце концов, ситуация идентична. Это было новое задание для «Двойного Чёрного», это была крупная миссия, включающая несколько отрядов поддержки, и, конечно же, на стороне врага оказалась эта визгливая сучка, которая слишком много трепала языком. Такие всегда делятся на два типа: болтают, потому что мнят о себе слишком много, или болтают, потому что пытаются потянуть время или отвлечь внимание. Что ж, эта определённо мнила о себе слишком много. - Чуя такой верный, - елейно протянул Дазай, похлопывая его по голове, мудак, когда всё закончилось. - Как верный пёс, всегда бросаешься защищать своего хозяина. Хороший мальчик, хороший... Ой, ты ведь теперь хорошая девочка, не так ли? Смех Дазая начинает звенеть эхом в ушах, и Чуя ощущает, как в желудке снова зарождается тошнота. Он глубоко вдыхает и медленно выдыхает, пытаясь вспомнить весь арсенал своих упражнений для успокоения нервов, но на ум не приходит ничего. Такое ощущение, что его мозги в этом новом состоянии постоянно отключаются, и остаётся лишь возможность чувствовать. Это сводит Чую с ума, потому что всё, что он чувствует, это стыд, отвращение, тошноту, слабость и то, что пугает его - он чувствует страх. Звучит по-идиотски, возможно, не имеет смысла, но для Чуи это так. Он чувствует страх, завязанный на его нынешнем состоянии, и он боится этого страха, потому что никогда в своей жизни Накахара Чуя не боялся ничего. - Зачем я вообще это сделал? - шепчет он, зарываясь пальцами в волосы и дёргая у корней до отвлекающей, такой приятной боли. Поэтому Дазай режет себя? Что ж, если всё ради этого отрезвляющего ощущения, Чуя может понять. Потому что только боль отвлекает его от его нынешнего состояния. Боль, сигареты и ещё алкоголь. Зная о своей низкой толерантности, Чуя пьёт только лёгкие ликёры и вина, что-то сладкое и дурманящее его измученные мозги, просто чтобы хоть немного отпустило. Коё-сан неодобрительно поджимает губы каждый раз, когда видит в его руках алкоголь, но при всей любви к ней Чуя готов послать её к чёрту, потому что, если он не будет пытаться отвлечься от всего этого, он просто, блять, сойдёт к дьяволу с ума. Ему и в самом деле не следовало этого делать - бросаться перед Дазаем, когда та визгливая сучка бросила в того какой-то дерьмовой куклой, похожей на кукол Кью. Но мог ли Чуя иначе? Именно потому, что она целилась в Дазая, и именно потому, что дерьмовая кукла была похожа на кукол Кью, Чуя и бросился вперёд. Это было сильнее его. Это всегда сильнее его. Потому что Дазай Осаму не только бесценный преемник Босса. Дазай Осаму - его партнёр. Впрочем, если говорить откровенно и максимально честно, дело не только в этом. Всё дело в том, кто для него Дазай Осаму на самом деле. Все скажут - это «Двойной Чёрный». Все скажут - несовместимая совместимость. Все скажут - лучшие напарники и худшие враги для врагов Портовой мафии. Все скажут - идеальная синхронизация, единый организм с двумя центрами управления, как в какой-нибудь техно-манге про гигантских роботов. И всё это правда. Гениальный ум Дазая и сила Чуи порождают вместе нечто невообразимо прекрасное и ужасное одновременно. Они и в самом деле буря, готовая снести всё на своём пути. Так было не всегда, конечно, но когда так стало, на этом всё не остановилось. Изначально Дазай и Чуя терпеть друг друга не могли, и какое это было счастье для них обоих, когда Коё забрала Чую в свою личную резиденцию за городом, чтобы обучать и тренировать. Потом было триумфальное объединение и представление всем вокруг и набирающее скорость и обороты соперничество, чтобы быть лучше, сильнее, успешнее, на шаг впереди. Они с Дазаем сближались не как нормальные люди. Они сближались через унижение друг друга, словесные баталии, оскорбления и драки. О, сколько между ними было драк. Дазай может сколько угодно казаться тощей скумбрией, но он изворотливый и скользкий, как змея, и даже если в его не таких уж и слабых макаронинах меньше силы, чем в руках Чуи, его проклятые локти как острые лезвия, и он определённо умеет вышибать ими дух. А потом начали происходить вещи. Странные вещи. Непонятные вещи. В «Двойном Чёрном» помимо криков, драк и ругани начало зарождаться нечто другое. Тишина. Понимание с одного взгляда. Умение подстраиваться друг под друга на поле боя из-за изменения планов: раньше они просто заканчивали по отдельности, а после пытались выдрать друг другу волосы за подобные «подставы». Между ними начало зарождаться доверие, настоящее, а не просто на словах. Между ними начала зарождаться забота. В прошлом, когда кто-то из них был ранен или ломал себе что-то, они просто закрывали на это глаза: каждый сам разберётся со своими проблемами. Но однажды Дазай заметил, что у Чуи кровь хлещет слишком сильно, и оторвал от своей рубашки кусок ткани, чтобы перевязать его руку. Он ушёл, не сказав ни слова, а Чуя только и мог, что стоять и ошарашенно моргать ему вслед. В следующий раз, когда в процессе загородной миссии Дазай подвернул ногу, Чуя пронёс его несколько километров на спине до ожидающей их в обусловленном месте машины. Это очень быстро стало нормой. Они никогда не обсуждали это. Дазай делал вид, что ничего не происходит. Чуя, которого всё это поначалу очень смущало - он был параноиком и не верил, что Дазай не преследует какую-то гадкую цель - не мог подобрать слов, чтобы начать разговор. Это даже в его голове звучало глупо. Что он мог спросить? Почему они вдруг заботятся друг о друге? Зачем Дазай перевязывает его раны? А что бы он сам смог ответить, если бы Дазай спросил, почему Чуя начал переживать о нём? Чуе бы свело язык, если бы он попытался подобрать слова, чтобы объясниться. Правда, для этого пришлось бы ещё мысленно ответить самому себе на этот вопрос, потому что и вправду, какого чёрта? - Какого чёрта? - вслух повторяет Чуя и медленно садится прямо; тут же повторно чертыхается. Проклятое зеркало шкафа оказывается прямо напротив него, и пусть Чуя одет в мешковатые чёрные штаны и такую же скрывающую его фигуру чёрную безразмерную футболку, он всё же видит и свои тонкие руки, и свои заострившиеся ключицы, и свою тощую шею, и своё лицо. Да, это лицо всё ещё принадлежит ему, но оно другое. Это его глаза, его брови, его нос и его губы, но в то же время он другой. Потому что он больше не мужчина. И стоит только этой мысли пронестись в его сознании, как тошнота становится сильнее, и Чуя начинает судорожно хватать спёртый воздух комнаты распахнутыми губами. О, как он это ненавидит, как ненавидит. Чуя не имеет ничего против женщин, против девушек, против девочек. Когда он видит Кёку, что-то в его сердце плавится. Она такая милая и такая своя. Она будто младшая сестра, за которой он с удовольствием присматривает, которой помогает на тренировках, с которой с радостью гуляет в городе, покупая ей сладости. Когда он видит стайки школьниц, он находит их забавными. Они всегда стараются казаться старше, чем есть, поддёргивая свои школьные юбки выше, а после смешно пищат, когда ветер начинает играться с подолами. Они забавно хихикают между собой, очаровательно розовеют щеками, и их глаза всегда сияют, когда они обсуждают своих кумиров и увлечения. На них приятно смотреть: они будто воплощают жизнь, её краски и её энергию. Женщины тоже великолепны. Конечно, нет никого прекраснее Коё, в которую Чуя, может быть, самую малость, просто чуточку был влюблён в свои семнадцать, что Коё замечала и посмеивалась, прикрывая губы рукавом кимоно и смущая его до красных ушей беззлобными поддразниваниями. И всё же женщины в целом хороши собой, просто по факту. Но Чуя уж точно никогда не хотел, не думал и не представлял, что станет одной из них. На самом деле, настоящие события заставили Чую задуматься о многих вещах. Например о том, что он никогда не смотрел на женский пол с сексуальным интересом. Даже когда у него проснулись гормоны, и он начал видеть невнятные сны и просыпаться по утрам с жаром между ног, это никак на нём не отразилось. Он не начал ни на кого засматриваться, не начал ни о ком мечтать. Он просто принял период своего созревания как нечто естественное, чем оно и было, и продолжил жить дальше. Его никогда не волновало, что он ни с кем не целовался, что был девственником, что его не влекло на «приключения». Может быть, иногда он думал о поцелуях, но тут же отгонял эти мысли. Не потому что было противно или слишком волнующе, а потому что в его голову отчего-то сразу лезли образы Дазая, и что ж, если Чуя не собирался разбираться со сближением «Двойного Чёрного», он уж точно не собирался думать о том, какого чёрта видит лицо Дазая, думая о поцелуях. Но в настоящем его проблема связана именно с Дазаем, и это уже даже не смешно. Чуя вспоминает все нотации Босса о том, что нужно беречь себя, и все причитания Коё о том, что Чуе стоит больше думать о себе. Она никогда не говорила что-то вроде «а не о других людях» и уж точно никогда не говорила «а не о Дазае», но Чуя знал, что она подразумевала это. Потому что все серьёзные раны, которые он получал, были следствием его попыток защитить своих людей, «Чёрных ящериц», отряды поддержки и, конечно же, Дазая. И то, что он из-за способности той визгливой сучки превратился в девушку, тоже произошло из-за Дазая и только из-за него. Потому что, когда Дазаю угрожает опасность, мозги Чуи отключаются. Потому что, когда он увидел, как та проклятая кукла летит в Дазая, смотрящего на снаряд с искренним любопытством и отсутствием в теле всякого намёка на готовность увернуться, Чуя сделал то, что сделал - как последний идиот, он просто бросился вперёд. И, казалось бы, что может быть такого страшного в том, чтобы временно превратиться в девушку, не так ли? Любой другой мужчина, скорее всего, был бы рад поиграться с собственным телом, верно? Особенно, если этот мужчина - девственник. Но всё, что чувствует Чуя, это отвращение, униженность и страх. Кто бы мог подумать, как много комплексов у него водится? Чуя и представить себе не мог, как на самом деле для него важно быть самим собой, мужчиной: быть сильным и быть равным; быть примером для подражания. Он осознал это в полной мере, когда эспер исчезла с поля боя, а способность Дазая не подействовала, когда он прикоснулся к его руке. - Что ж, Чуя-чан, - сладко протянул тогда Дазай, с ухмылкой нависая над ним. - Придётся тебе походить пока так. Это не казалось проблемой, поначалу. Чуя всегда был стойким, никогда не убегал от проблем, и смена пола не должна была стать таковой. Что в этом страшного? Пусть Чуя ненавидит это признавать, но ему даже с одеждой заморачиваться не пришлось, потому что он не стал выше и не стал ниже. По сути, он остался таким же, каким был, только вот лицо у него стало женское, появилась грудь, его плечи стали чуть уже, и сдулись все его прекрасные крепкие мышцы, наработанные часами в спортзале. Да, совсем небольшие изменения, но когда Чуя явился в новом виде на работу, мир вокруг будто изменился. «Тебе просто кажется», - убеждал он себя, чувствуя взгляды и слыша шепотки за спиной. Но ему не казалось, и Чуя вдруг задумался о том, так ли постоянно чувствует себя его обожаемая Коё-сан? О чём она думает, такая красивая и стойкая, такая смертоносная и хитрая, когда слышит грязный шёпот вокруг себя, и что чувствует, когда старики якудза из союзных кланов позволяют себе отпускать резкие комментарии в её сторону? Старые ублюдки считают, что женщина не может стоять у власти, и Чуя и в прошлом был готов ломать челюсти дряхлым мешкам с костями за завуалированные - никогда откровенные, трусы - оскорбления своей анэ-сан, но Коё вела себя так, будто они лишь грязь под её ногами, и Чуя не смел оскорбить её своей ненужной защитой, когда Коё прекрасно могла поставить на место любого одной лишь хищной улыбкой или ледяным вежливым взглядом. Чуя думал, что сможет так же. Чуя не смог. Он выдержал всего пять дней в штабе, занимаясь привычной работой, привычно вызывая к себе подчинённых, привычно посещая курилку. Он терпел, что все вокруг больше смотрят на его грудь, чем на лицо, хотя от груди там почти что одно название, хоть за это спасибо той сумасшедшей суке; терпел оценивающий и одобрительный гул за своей спиной; терпел, что его верные подчинённые, его команда, вдруг стали ходить вокруг него на цыпочках, будто он какая-то грёбаная принцесса или дочь Босса - ха-ха - которой нужно потакать и которую нужно ублажать во всех возможных смыслах. И именно из-за этих «всех возможных смыслов» Чуя и сломался. Он сам от себя не ожидал, но это произошло, когда он направлялся в курилку и услышал разговор из-за угла - разговор о том, что один из его подчинённых хотел бы сделать с его новой «формой». Чуя лишь чудом успел добежать до общей уборной, а после его вывернуло всем выпитым кофе, желудочным соком и невидимым отвращением - к самому себе. И тогда это началось, будто сорвало стоп-кран. Чуя вернулся домой и понял, что не может смотреть на себя в зеркало, не может смотреть на своё тело. До этого таких проблем не было. Да, тело изменилось, но оно было его, и Чуя спокойно ходил в душ, разве что сначала было непривычно, что некоторые места изменились, но не более. Но после того, как весь снежный ком из сальных взглядов, вздохов и, как оказалось, не таких уж несуществующих шепотков свалился ему за шиворот, всё, что начал чувствовать Чуя, это тошноту. Ему стало противно смотреть на свою не дотягивающую даже до единицы грудь, видеть свои округлившиеся бёдра и ставшие более узкими плечи. Ему стало противно чувствовать своё изменившееся тело, когда он переворачивался на живот в постели или когда ходил в туалет. А потом случились две вещи, которые окончательно добили его: кровь на нижнем белье и Дазай. Начать стоит, пожалуй, с Дазая, потому что он сыграл во всём этом дерьме самую большую роль. Из-за него всё это началось. Из-за него Чуя стал девчонкой. Из-за него Чуе пришлось терпеть всё это дерьмо вокруг себя. Как он был счастлив, когда Босс отослал ноющего и негодующего Дазая на одиночную миссию. Чуя не хочет этого признавать, да и вслух это не было озвучено, но один взгляд Босса сказал ему больше слов. Мори-доно сделал это для него. Уж он-то знал, каков Дазай по своей природе, и пусть в настоящем Чуя ненавидит тот факт, что Босс мгновенно предсказал, что он не сдюжит - как же это, блять, унизительно - тогда он очень быстро стал благодарен. Ему было тяжело выносить изменения в коллективе, безусловно, намного тяжелее, чем он думал, что будет. Но если бы Дазай всё это время был рядом, изводя его шутками и едкими комментариями, всё было бы намного хуже. И Дазай доказал это, когда объявился дни спустя. Собственно, это произошло на следующий день после того, как Чуя покинул штаб в середине рабочего дня и уже из дома отзвонился Мори, ненавидя себя за срывающиеся ноты в голосе, когда сообщал, что плохо себя чувствует, и попросил разрешения поработать несколько дней из дома, если не будет никаких миссий. Мори согласился легко - унизительно - и лишь попросил сообщить, если в его состоянии произойдут изменения. Он сообщил, что виноватого во всём эспера активно ищут, и сказал, что переживать об этом не стоит, что всё скоро закончится. А на следующий день в квартиру Чуи явился сияющий Дазай, и всё прошло... Плохо. - Ублюдок, - выдыхает Чуя, поднимаясь с кровати и направляясь в ванную. Он ненавидит себя за то, что беспокоится о Дазае, но что ж, это похоже на «привычка - вторая натура». Потому что всё прошло и вправду плохо. Чуя и не ожидал другого, он знал, что Дазай будет шутить и издеваться, у него всегда язык был без костей, но ни он сам, ни Дазай - невероятно, но факт - не ожидали этого срыва. Быть может, всему виной была тяжёлая обстановка вокруг Чуи. Быть может, всему виной было зародившееся отвращение к своему телу. Быть может, всему виной были комплексы Чуи и проснувшийся страх. Страх, что прежнее тело не вернётся. Страх, что после произошедшего на него всегда будут смотреть сверху вниз. Страх, что он растеряет - уже растерял - всё уважение, с которым к нему относились. Страх, что его жизнь скатится на дно, что всё, чего он добился, исчезнет только потому, что он стал девушкой. Так или иначе, он сорвался. Это была их самая грубая, самая грязная и самая серьёзная драка из всех. Дазай прокрался в его квартиру, взломав замок. Работающий за ноутбуком на диване Чуя даже не сразу почувствовал чужое присутствие, так тихо Дазай стоял на пороге, разглядывая его. Быть может, если бы он поднял тогда взгляд, то успел бы заметить хмурость и едва заметно поджатые губы, но он не сделал этого, а когда Дазай открыл рот, и Чуя обратил на него внимание, его глаза уже сияли притворным восторгом, а с языка слетали многочисленные «чан», «кимоно Коё-сан» и «не зря Чуя всегда лучше подходил для миссий с переодеванием». Он и раньше шутил на эти темы, но Чуя был равнодушен к тому, как он выглядит в кимоно и с накрашенным умелыми руками помощниц Коё лицом. Да, из него выходила правдоподобная девушка, и что с того? Это не ущемляло его гордость и не задевало его мужественность. Он даже немного гордился тем, что из него получается хорошенькая девушка, тогда как каланча Дазай нисколько не подходил для подобных миссий. Иными словами, Дазай не был универсальным для прикрытия, и Чуя наслаждался тем, как сильно это бесит самого Дазая, даже если это что-то столь специфичное, как «я подхожу на роль девушки больше, чем ты». Но на этот раз всё было иначе. На этот раз Чуя прошёл через слишком много дерьма. Изменение тела, первоначальные насмешки Дазая, после всё это дерьмо в штабе, всплывшие комплексы и страхи, а после и зародившееся отвращение к тому, как на самом деле по большей части относятся к женщинам. Не то чтобы женщин поголовно притесняют или не уважают, но бывает всякое. Мир намного более несправедлив, чем все вокруг говорят, думают или пытаются показать, и Чуя просто начал думать об этом. Каково женщинам, когда на них смотрят как на сексуальные объекты? Как они себя чувствуют, когда понимают, что на них смотрят и представляют грязные вещи? Конечно, это в природе людей, что чистые животные, когда доходит до подобного, и женщины тоже предаются фантазиям, глядя на привлекательных мужчин, но как же всё равно противно знать, что на тебя смотрят и думают о тебе вот так. Это порождает гадкое чувство незащищённости, и всё существо Чуи, который всегда чувствовал себя в безопасности благодаря силе гравитации и не только, взбесилось против этой эмоциональной беспомощности, которая проснулась в нём и которую он даже словами объяснить не мог, не то что подавить. Это было естественно - то, как на него смотрели, что о нём думали, как его представляли. Да, это было естественно, ведь он превратился в девушку. А ещё это было мерзко, и его тошнило от этого, и когда Дазай перешёл от слов к делу, у Чуи перед глазами повисла алая пелена. Наверное, ему стоило ожидать чего-то подобного. В целом не было ничего удивительного в той ситуации, когда Чуя пошёл на кухню, устав терпеть насмешки и язвительные замечания и решив сварить себе кофе. Да, это было предсказуемо, что Дазай выкинет что-то подобное, и Чуя не то чтобы удивился, когда потянулся за кружкой к верхнему шкафчику, а Дазай вдруг оказался за его спиной, а его ладони - на груди Чуи. Он даже успел фыркнуть что-то про «Чиби миниатюрен везде» и «можно ли это вообще назвать грудью?», пока в голове Чуи царило короткое замыкание. А после Чуя резко обернулся и врезал ему. И когда Дазай отшатнулся, медленно слизывая кровь с лопнувшей губы и темнея глазами, когда бросил «что такое, Чуя, только после свадьбы?» - да, тогда и вспыхнула алая пелена. Чуя плохо помнит, как налетел на него с кулаками, как они упали на пол, кубарем выкатившись в гостиную, и как катались по всей гостиной, снося мебель вокруг, разбивая пнутый к стене стеклянный кофейный столик. Как будто оказался посреди боя, Чуя действовал на инстинктах. Он чувствовал себя незащищённым и униженным, и его тошнило, и ему было страшно, и он подвёл себя, подвёл Босса, подвёл анэ-сан, и эти грёбаные сальные взгляды, и проклятое тело, которое будто сломало ему жизнь. И он бил, бил, бил, куда придётся и как придётся, и рычал по-звериному, когда брызги крови взметались в воздух и когда слышался эфемерный хруст костей. Сейчас Чуя может понять, что Дазай больше защищался, что он пытался перехватить его руки или просто заблокировать удары, но тогда Чуя потерял себя во всём этом коктейле и... - Чёрт возьми... - шумно выдыхает Чуя. Его руки мелко дрожат, когда он начинает раздеваться в темноте ванной, не включая свет. Он не запустит себя до состояния грязной свиньи. Нет, чёрт возьми, не для этого он мечтал в трущобах об огромной ванне и горячем душе с десятью разными видами напора воды. Ему не обязательно смотреть на своё тело, чтобы привести себя в порядок. Впрочем, его пальцы трясутся не из-за того, что он снимает одежду и заходит в душевую кабину, на ощупь находя рычаги крана. Нет, его пальцы трясутся, а руки неприятно холодеют, потому что он вспоминает, как выхватил из-под отъехавшего в сторону дивана нож и вонзил его в пол рядом с горлом Дазая. - Чёрт возьми... - нервно повторяет Чуя, растирая ладонями подставленное горячей воде лицо. Он мог убить его. Он совсем потерял себя, шёл на поводу у инстинктов, и если бы Дазай не увернулся, Чуя убил бы его. Но Дазай увернулся, и лезвие прошло сквозь дорогой паркет и врезалось в бетон основания, скрываясь из виду по самую рукоять. А Дазай резко застыл, и отсутствие движения на мгновение отрезвило Чую. Они уставились друг на друга дикими глазами, и в глазах Дазая было удивление, а Чуя почувствовал всплеск ужаса и новый всплеск страха. Он скатился с Дазая, на коленях отползая в сторону. Его руки тряслись, грудная клетка ходила ходуном, его волосы были в беспорядке, одежда смята и местами порвана, у него были отбиты бока и рёбра, болели бёдра, а Дазай был сплошным разбитым лицом и кровью, и на его теле наверняка расцвела после этого не одна жуткая гематома. Его скулы, нос, челюсть, рёбра - всё было отбито, где-то могли остаться трещины на костях, и Чуя был в ужасе от того, что сделал, потому что никогда он не сходил с ума вот так, никогда не позволял себе использовать свою силу на Дазае. Но что было хуже всего... Чуя давно не чувствовал - если вообще когда-либо такое было - себя в опасности рядом с Дазаем. Дазай Осаму - часть дуэта «Двойной Чёрный». Человек, который подарил ему дом. Человек, из-за которого Чуя старался быть лучше и совершенствовался так быстро. Человек, которому Чуя доверил «Порчу» и свою жизнь. Человек, с которым Чуя мог собачиться и драться, но которому верил и доверял, которому без вопросов подставил бы свою незащищённую спину. Человек, который изводил его издёвками и насмешками, постоянно подставлял, но который был рядом и был близок. Человек, который занимал мысли Чуи. Человек, лицо которого первым всплыло в голове Чуи, когда он задумался о том, на что похожи поцелуи. Человек, ради которого Чуя рискнул бы своей жизнью. Человек, ставший важным и дорогим. Человек, попавший под метку «моё». И Чуя вдруг осознал, что не чувствует себя рядом с ним в безопасности. - Уходи... - прохрипел он, глядя дикими глазами то на медленно приподнявшегося на локтях Дазая, то на нож, который чуть не пронзил его глотку. - Ты... Слышал меня... - заполошное сбитое дыхание. - Убирайся... И Дазай впервые на его памяти сделал именно это. Он молча поднялся, взглянул на Чую долгим цепким взглядом, а после ушёл так же бесшумно, как и пришёл. А Чуя остался. С трясущимися руками, сбитым дыханием, колотящимся в глотке сердцем, липкими от ужаса ладонями и отваливающимся от боли телом, потому что проклятые острые локти Дазая. У него было пусто в голове. У него было пусто внутри. Он возненавидел свою жизнь на раз и просто мечтал, чтобы всё это уже закончилось. Вот только ничего не закончилось. Ничего не закончилось, и стало только хуже, когда через пару часов он вышел из своего почти кататонического ступора, прибрался, насколько смог, и отправился в душ. Потому что на его нижнем белье обнаружилась кровь, и чёрт возьми, Чуя был не настолько тупым в подобных вопросах, чтобы поверить, что эта кровь - последствие драки с Дазаем, волшебным образом натёкшая туда из разбитого носа. - Чуя, дорогой, это естественно, - мягко сказала ему Коё, к которой он приехал, больше не в силах выносить то, во что превратилась его жизнь за считанные часы. - Всего несколько дней, и это пройдёт. Чуя смог только криво улыбнуться и поблагодарить её за чай, комнату в её загородном доме, где он почувствовал себя немного спокойнее вдали от остального мира, и гигиенические средства. Он так и не набрался смелости озвучить ей свои страхи. Конечно, он не знал всего, но знал, что менструации и в самом деле естественная вещь для женского организма. Он не знал физиологических подробностей, какому мужчине это нужно, если только он не врач с конкретной специализацией, но знал в целом, что это такое. И это было ещё одной причиной для страха. Потому что Чуя не был женщиной. Он был мужчиной, превращённым в женщину из-за способности эспера, и что это за блядская способность, на кой чёрт она такая существует, какую цель в себе несёт? И что хуже всего - разве естественные вещи не предназначены для естественной природы? Даже если Чуя превратился в женщину, разве должны у него происходить столь глубокие изменения в теле? «А ведь есть способности, которые не отменить», - начал нашёптывать где-то в глубине его сознания гадкий язвительный голос. - «А ещё есть вероятность, что эту визгливую сучку никогда не найдут, и ты навсегда останешься таким». У Чуи никогда не было панических атак, никогда не было никаких заболеваний, которые могли бы вызвать что-то подобное, но, похоже, его нервы оказались не такими стальными, как он думал. Он начал задыхаться, перед глазами всё потемнело, и он был так рад, что уже находился в своей комнате, и Коё не увидела, как он, извиваясь и царапая горло, рухнул на пол. А после он отключился и когда вновь пришёл в себя, внутри была гулкая пустота, его лицо было мокрым от слёз, а под ногтями была кожа и кровь с разодранной шеи. Пачка гигиенических прокладок, которую он обронил во время приступа, лежала в метре от него, и это было просто грёбаной насмешкой над его состоянием. Сорвавшийся тогда с губ Чуи смех был ничем иным, как продолжением затопившей его истерики. - И вот мы здесь, - глухо выдыхает Чуя, выбираясь из душа. Он чистый до скрипа. От кожи и волос пахнет мятными средствами для ухода. Этот кровавый во всех смыслах кошмар позади. Серьёзно, это жуткое дерьмо измотало его. Коё провела ему короткую лекцию, из которой он узнал, что «естественные процессы женских тел» могут быть лёгкими и безболезненными, но когда это у него и всё было просто? Живот крутило, бёдра ныли, внизу тянуло, а иногда где-то под кишками появлялись резкие вспышки ощущений, будто кто-то воткнул туда нож-шпильку. Но это закончилось, и всё, что есть у Чуи… Что ж, не так уж и много. Ему дерьмово, и чем больше дней проходит с момента его превращения, тем хуже обстоят дела. Он работает из дома Коё, так для него лучше и спокойнее, но это не значит, что Чуя не хочет вернуться. Он скучает по своему кабинету, своим подчинённым, своей команде и миссиям. Но стоит только вспомнить о шепотках, сальных взглядах и тех мерзких фантазиях, как его начинает мутить. Чуя старается не думать о том, что он и в самом деле может навсегда остаться девушкой. От одного только отголоска мысли потеют ладони, немеют кончики пальцев и внутри зарождается тошнота. - Ты долго. Внезапно прозвучавший голос заставляет замереть на пороге и напрячься. Хуже то, что Чуя узнаёт этот голос, даже если не сразу находит взглядом его обладателя. Солнце успело скрыться за горизонтом, в комнате стало темно, и потолок больше не белый, голубовато-сизый. Но силуэт сидящего на краю кровати Дазая очень чёткий. Он выделяется чёрным пятном на фоне общей светлой палитры комнаты: фисташкового, белого и песочного цветов. Чуя думает о том, что Дазай выглядит неуместно. Чуя втайне облегчённо выдыхает, потому что Дазай живой, спокойно говорит - челюсть осталась цела - и на нём нет гипса - он явно не так уж и сильно пострадал во время их драки. И в то же время Чуя не рад тому, что Дазай не поленился приехать за город в резиденцию Коё, потому что у него нет ни сил, ни желания выслушивать очередные насмешки. По ногам ползёт сквозняк. Чуя переводит взгляд на распахнутое окно, через которое помещение наполняется свежим прохладным воздухом из сада, и вдруг ощущает себя очень голым под банным халатом. - Что тебе надо? - с нотой угрозы спрашивает он, не решаясь пройти в комнату и вместо этого прислоняясь плечом к дверному косяку. Дазай какое-то время молчит, не двигаясь, а после тихо вздыхает и похлопывает по месту рядом с собой. Всё это очень подозрительно, особенно на контрасте с обычным поведением Дазая, но спустя несколько секунд Чуя всё-таки подходит и садится рядом. И снова тишина. Она неуютная, напряжённая и звенящая, но - постепенно Чуя немного расслабляется. В саду шуршат кроны деревьев. Запах свежего воздуха сладок. Дазай... Дазай рядом с ним. Конечно, Чуя ждёт очередной ушат дерьма на голову, но... С тех пор, как они встретились в пятнадцать, с тех пор, как победили Рандо, в подсознании Чуи засела мысль о том, что Дазай сильный - со своей способностью, со своими мозгами - и что Чуя... Что Чуя может быть в безопасности рядом с ним. Тогда, во время срыва у него дома, Чуя не чувствовал себя в безопасности. Он был эмоционально уязвим, а Дазай только и делал, что давил на его больные мозоли, сыпал соль на раны и ковырялся в самых глубоких, игнорируя его агонию, но сейчас... Сейчас, в этой тёмной комнате, после двух с лишним недель изоляции, Чуя чувствует себя рядом с Дазаем намного спокойнее. Он знает, если бы поймали виновного эспера, Босс позвонил бы ему лично - Мори и не думал скрывать свою озабоченность состоянием Чуи и не только из-за того, что его лучший боец внезапно вышел из строя - значит, Дазай здесь не за этим. Зачем он приехал и почему не поленился - это вопрос, и вряд ли Чуе понравится ответ, но... Когда Дазай вот так сидит рядом, Чуя может позволить себе, хотя бы на мгновение, надежду на то, что вот он, гениальный Демон-Вундеркинд Портовой мафии, часть «Двойного Чёрного», надёжный и верный партнёр, который никогда не предавал и не подставлял на поле боя, вытаскивал из самого пекла, и который сможет совершить чудо и вернуть всё, как было. - Одасаку сказал, что я поступил неправильно, - после продолжительного молчания говорит Дазай. - Ну надо же, - фыркает Чуя, плотнее закутываясь в халат. - Вы снова видитесь? И в самом деле, магия. Если быть честным, Чуя мало что знает о человеке по имени Ода Сакуноске. Но он знает о планах Босса на «Мимик», о том, что Анго оказался предателем, и о том, что Ода чуть не погиб во всей той заварушке. Да, обо всей этой истории Чуя знает очень хорошо и из уст Босса, и из строк многочисленных отчётов, и от звереющего от одного упоминания тех дней Акутагавы. Ода Сакуноске оказался оставившим серьёзного врага за спиной идиотом, положившимся на авось, и пострадали дети - его самое драгоценное сокровище. Он хотел отправиться мстить, решив наплевать на собственную жизнь, но Дазай был не согласен с таким раскладом. Когда Ода повернулся к нему спиной, к тому, кому доверял, Дазай вырубил его, чтобы после запереть на нулевых этажах штаба и провернуть всю операцию в одиночку. «Мимик» был уничтожен, Андре Жид был убит, Босс получил свою лицензию, а Ода был выпущен на свободу. И первое, что он сделал - ударил Дазая. Точнее, попытался, но тот перехватил его запястье, и между ними состоялся короткий диалог, свёдшийся к тому, что Дазай ни за что бы не позволил Оде убить себя, потому что считал его другом, и был другой путь. Что ж, вероятно, Ода тогда был не в лучшем эмоциональном состоянии, потому что сказал, что никогда не простит Дазая за этот поступок, и что он уходит из мафии и убьёт любого, кто решит пойти за ним - даже если это будет сам Дазай. Дазай был разбит этими словами и его уходом, но прикрыл Оду перед Боссом, надавив на то, что лицензия вполне хорошая плата за уход Оды из мафии живым. А вскоре стало известно, что Ода Сакуноске затесался в ряды Вооружённого Детективного Агентства и даже успел по пути туда подобрать какого-то сбежавшего из приюта белобрысого сопляка себе под опеку. На этом, как думал Чуя, та история и была закончена. - Он всё ещё не простил меня, - криво улыбается Дазай, опуская взгляд на свои руки и теребя край бинтовой повязки на запястье. - Но мы несколько раз сталкивались в «Lupin», один раз даже Анго присоединился. Это было... Странно. Но мы больше не молчим. Анго приходит совсем редко, но Одасаку больше не игнорирует моё присутствие. Иногда мы разговариваем, и... Ему было интересно, кто меня так отделал. - И ты, конечно же, не упустил случая опустить меня, - огрызается Чуя. И тут же прикусывает губу, но поздно: Дазай уже повернулся к нему, и Чуя чувствует его пристальный взгляд. Чёрт, он не собирался этого говорить. И сами слова, и тон - всё прокричало об уязвимости, а Чуя не хочет выглядеть уязвимым, даже если чувствует себя таковым. Только не перед Дазаем. Особенно перед Дазаем. И дело не в том, что он боится новых насмешек или унижений - нет, он ждёт их, это почти норма. Чего он на самом деле боится, так это того, что Дазай станет смотреть на него так же, как остальные. Что-то грязное или сальное не волнует, Дазай никогда ни на кого так не смотрел, но Чуя боится, что Дазай теперь считает его слабым, недостойным, жалким. Чем-то, что не стоит внимания. Потому что Чуя... Чуя... - Почему ты считаешь, что я унизил бы тебя? - негромко, почти осторожно спрашивает Дазай. В его голосе странное напряжение. Он звучит так, будто ему не нравится, что Чуя мог подумать о нём так, и чёрт, Чуя успокоился не настолько, как он думал, потому что через секунду он уже на ногах и начинает быстро расхаживать по комнате, нервно дёргая сырые волосы у корней. - Почему? - криво улыбается он, судорожно бегая взглядом по всему вокруг. - Действительно, почему? Может, потому что ты издевался надо мной на поле боя и после? Может, потому что ты припёрся ко мне домой и продолжил свои издевательства даже спустя время? Почему бы тебе не унизить меня ещё и перед своими обожаемыми дружками-предателями? Накахара Чуя, сильнейший боец Портовой мафии и сильнейший эспер всей грёбаной Японии, превратился в девчонку, у которой идут месячные и которая истерит, как истеричка из стереотипов! Действительно, Дазай, зачем бы тебе унижать меня? Тебе, кто никогда не упускал случая пройтись по моим больным мозолям и... И... Чуя задыхается, не зная, что ещё добавить. Его распирает, грудная клетка снова становится тесной, ткань халата вдруг очень остро ощущается трением на его груди - не плоской, не мускулистой, женской - и он давится невысказанными проклятиями и воздухом, а Дазай вдруг оказывается рядом. Он хватает его за запястье и дёргает на себя, роняя вместе с собой на кровать, и даже когда Чуя пихается и пинается, Дазай всё равно продолжает держать его на своих коленях, крепко зажимая в своих руках. А после, когда Чуя уже готовится разбить ему нос своим лбом, Дазай вдруг ловко переворачивает его в своей хватке, откидываясь на подушки, и Чуя понимает, что оказывается зажат в его руках и ногах, пока Дазай прижимает его спиной к своей груди, крепко удерживая над грудью и поперёк живота. - Успокойся, - тихо, но настойчиво требует он. Чуя не успокаивается. Он извивается в его хватке, давясь невнятными всхлипами не слёз, но сильных давящих эмоций, и лишь когда ткань халата начинает ползти вверх по его голым бёдрам из-за его верчения, Чуя резко замирает. Сердце колотится у него в горле, дыхание перехватывает, в желудке зарождается острая вспышка тошноты, а перед глазами начинают мелькать цветные мушки. Он слышит невнятный шёпот на ухо, с трудом различает «дыши, Чуя, просто дыши», и это самый тупой и самый умный совет, и Чуя судорожно хватает воздух ртом, шумно вдыхает его носом, и его глаза слезятся, когда Дазай быстро опускает руку, чтобы одёрнуть ткань его халата вниз до колен, а после снова перехватывает его поперёк живота. Дазай... Не делает ничего. Не пользуется ситуацией, чтобы снова надавить на больное, не разыгрывает из себя весельчака-идиота, не... Ничего не делает из того, что мог бы, если бы захотел, и неважно, насколько плохо или хорошо Чуя думает о нём. На самом деле, когда его немного отпускает, и он начинает нормально слышать шёпот Дазая за притихшим грохотом пульса в ушах, он осознаёт, что Дазай очень напряжён и серьёзен. Его тело жёсткое, его руки цепкие, в его голосе ноты, будто он один на один с диким хищным зверем, которому не то хочет помочь, не то усмирить, не то усыпить бдительность, чтобы самому уцелеть. Когда же он понимает, что Чуя достаточно пришёл в себя, он перестаёт держать его крепкой хваткой. Вместо этого его ладони вдруг оказываются поверх рук Чуи, и когда Дазай переплетает их пальцы, дыхание Чуи перехватывает уже по совсем другой причине. - Дазай... - хрипит он, застигнутый врасплох этим излишне интимным жестом. - Отпусти. - Не хочу, - едва слышно выдыхает Дазай; и вдруг опускает голову ему на плечо, зарывается лицом в шею. Чуя напрягается, позвоночник будто стальной стержень, но Дазай ничего больше не делает, лишь начинает вырисовывать большими пальцами круги на его руках. - Если я отпущу тебя, ты снова уйдёшь... - Я буквально в одной с тобой комнате, - заторможено отвечает Чуя, не понимая, что за очередное дерьмо происходит в этот самый момент в его жизни. - Это не то же самое, - вздыхает Дазай. Его дыхание вызывает неприятные мурашки на коже. Он трётся об неё лбом. Чуя нервно закусывает губу. - Дазай... - снова пробует он, но Дазай шикает; и продолжает: - Одасаку сказал, что я поступил неправильно. Он сказал, что я не должен был смеяться над тобой, потому что тебе наверняка пришлось нелегко. Я подумал - что за глупость? Разве Чую может сломить что-то подобное? Чую, который подвергался самым ужасным и болезненным пыткам, будучи намного младше, и который всё это вытерпел и не сломался? Чуя фыркает, не может сдержаться. Разве он не думал о том же? Он был... Можно перечислять бесконечно, кем именно, но в первую очередь он был собой. Дазай прав, он хлебнул много дерьма в более юные и менее сознательные годы и вышел победителем, а что в итоге? Его сломало то, что он превратился в девчонку, и пара грязных сторонних фантазий о нём. - Но потом я вспомнил твою реакцию на поле боя, и как ты начал постепенно закрываться и отгораживаться от своих людей и от меня, ото всех вокруг. Я задумался о том, почему Мори-сан отослал меня. Я сразу понял, что он в очередной раз что-то задумал, потому что та миссия не требовала моего присутствия, но я и подумать не мог, что это из-за тебя. Мори-сан хотел изолировать меня, разделить нас. Затем твой срыв. Чуя ведь всегда злится на меня из-за того, что я озвучиваю очевидные факты про его рост и всё такое... На этих слова Чуя не сдерживается и с силой пихает его головой. Дазай жалобно скулит, бормочет «Чиби такой жестокий», а после пихается в ответ и ещё сильнее зарывается лицом в его шею, крепче сжимает их переплетённые пальцы. Чуя отстранённо начинает понимать, что их сплетённые пальцы отвлекают его внимание и немного заземляют его. Дазай сделал это специально? Если так, то это... Приятно. - Чуя забавно бесится, краснеет лицом и кричит на меня, когда злится, - продолжает Дазай; замолкает на мгновение, вздыхает намного тяжелее, звуча непривычно искренно, а после продолжает уже медленнее, явно подбирая слова: - Я не думал, что это так отразится на тебе. Это показалось мне забавным, и я думал, дразнить тебя будет весело. Но ты вдруг изменился, и я... Думаю, я не привык к такому тебе и поэтому не знал, как себя вести. Я думал, что привычно вывести тебя из себя поможет, но ты... У тебя случился срыв, ты потерял контроль и чуть не убил меня. Когда Чуя невольно замирает, подбираясь всем телом и шумно выдыхая, Дазай снова сжимает их переплетённые пальцы; а после отпускает одну его руку и мягко сжимает запястье, растирая тонкую кожу. Круг, ещё один и ещё. В полумраке комнаты плохо видно, но Чуя всё равно пытается следить за этим движением большого пальца, и что-то в этом тоже успокаивает и заземляет его. - Не нужно извиняться, - слегка пожимает плечами Дазай в ответ на так и не высказанное скомканное «мне жаль». - Я знаю, что ты не хотел убивать меня. Это даже отрезвило тебя. Но это помогло и мне понять, что всё сложнее, чем мне кажется. Поэтому, когда я ушёл от тебя, я решил поехать в бар, чтобы там всё хорошенько обдумать и проанализировать. Но Одасаку был там, и он просто... Он неожиданно спросил, что со мной произошло, а я... Я скучал по этому, по нашим с ним разговорам, и я рассказал ему, а он ответил, что я поступил неправильно. Поэтому я здесь. - До черта дней прошло, - криво улыбается Чуя, вновь начиная чувствовать себя неуютно; между ними никогда не было такой физической близости и уж тем более не было таких откровений. Когда Дазай замолкает, ощущение их близости только обостряется. - Много тебе времени понадобилось, чтобы понять, что ты поступил, как дерьмо. - Чуя как всегда несправедлив, - бормочет Дазай; опять трётся лбом о его плечо, и Чуя невольно проводит аналогию с соскучившимся щенком. И кто из них после этого собака? - Было много работы. Кто будет искать эту полоумную психичку, если не я? Но были и другие... Дела. - Я знаю этот тон, - хмурится Чуя и даже чуть поворачивает голову, как будто это поможет ему увидеть скрытое лицо Дазая. - Какого чёрта ты натворил, пока меня не было? Если ты отправил моих людей в какое-то дерьмовое... - О, нет-нет, - щебечет Дазай и отстраняется; улыбка у него широкая и радостная, что очень подозрительно. - Я не трогал людей Чуи, оставив их под присмотром Хироцу-сана, потому что знаю, что Чуя не любит, когда я приказываю им. Но раз уж ты заговорил об этом, возможно, я немного побеседовал с ними. - О чём? - ещё сильнее напрягается Чуя; незнание - худший враг для паранойи. - О Чуе, конечно, - беспечно пожимает плечами Дазай, склоняя голову к плечу; а после его тон падает, глаза ловят отсвет с улицы, и у Чуи мурашки бегут по коже от этого набора. - О том, как нужно выполнять свою работу. О том, как невежливо без спроса поднимать глаза на своё начальство. О том, как сильно в мафии не любят слишком длинные языки. О том, что незаменимых нет, и... Дазай красноречиво замолкает. Чуя растерянно смаргивает. Слова Дазая снова и снова прокручиваются в его голове, и когда их смысл доходит до его измотанного сознания, он чувствует в равной степени ярость и жар. Жар порождён тем фактом, что Дазай думал о нём и заботился о нём, о его комфорте; тем, что Дазай понял в итоге, почему Чуя изолировался, заметил все эти шепотки и прочее дерьмо и принял меры, потому что это вредило его партнёру. Ярость же порождена тем фактом, что Дазай решил, что Чуе нужна защита, только потому, что его тело стало женским. И неважно, как незащищённо и неуверенно чувствует себя Чуя, какие у него страхи - он не слабак! Он сам разберётся со всем этим дерьмом, ему просто нужно немного времени, чтобы прийти в себя, но потом он сможет, он... Он... Лёгкое постукивание пальца по виску сбивает градус напряжения. Чуя дёргается, резко поворачиваясь к Дазаю корпусом и отбивая его руку. Дазай покорно убирает её, и пусть теперь они сидят в весьма сомнительной позе полуобъятий из-за ног Дазая вокруг него и его руки вокруг плеч Чуи, из-за того, что сам Чуя неловко опирается плечом и боком о его грудную клетку, это не мешает Чуе схватить его за ворот рубашки и как следует встряхнуть, прошипев в самое лицо: - Мне не нужна твоя грёбаная защита, я не... - Не слабак? - повторяет его мысль Дазай, совершенно безвольный в его злой хватке. - Не бедовая дама, которую нужно спасать? - когда Чуя рычит, тяжело вздыхает. - Чуя, я знаю об этом. - Тогда какого хрена? - допытывается Чуя, крепче сжимая его ворот. - Ты всё равно не поверишь, - пожимает плечами Дазай, склоняя голову к плечу. - Зачем мне говорить? - Ты сначала скажи, а там посмотрим, - припечатывает Чуя; может быть, его хватка становится немного удушающей из-за сильнее стянутого ворота вокруг чужой шеи. Дазай какое-то время хранит молчание. Чуя чувствует его пристальный изучающий взгляд, даже если они весьма смутно видят друг друга, а после Дазай обмякает всем телом, безвольно опускает руки вниз, бормочет что-то вроде «Одасаку лучше оказаться правым» и... - Я скучал по тебе, - почти выплёвывает он; и, когда Чуя от удивления ослабляет хватку на его вороте - потому что, что за бред, ему послышалось? - продолжает быстро, почти заполошно, будто боится, что его перебьют: - Чуя всегда рядом со мной. Миссии, штаб, обеды и ужины, наши аркады в городе, выходные, и ты всегда отвечаешь на мои звонки и сообщения. Но с тех пор, как ты превратился в девушку, ты игнорируешь меня и скрываешься. Ты не появляешься в штабе, и ты уехал из своей квартиры. Ты отвечаешь только на деловые письма и на звонки Босса. Сначала я думал, как хорошо, что непослушной шумной собаки больше нет рядом, но потом я... Дазай на мгновение прерывается, а после вдруг опускает ладонь поверх пальцев Чуи на своём вороте и осторожно сжимает; почти бережно. - Я понял, что без тебя скучно. Когда я пришёл к тебе тогда, я думал, что всё будет иначе. Я хотел, чтобы ты вернулся. Когда этот твой бойцовский пёс Исида сказал, что ты больше не появляешься даже на тренировках, я разозлился. Я знал, что Чуе будет наплевать на такую мелочь, как его тело, но вдруг оказалось, что на тебя это давит и очень сильно. Я понял, что должно было что-то произойти, чтобы ты отступил из штаба, потому что Накахара Чуя никогда не сдаётся, и тогда Исида обмолвился, что это может быть из-за слухов, связанных с твоим превращением. А потом, когда я немного вспылил и пообещал выколоть глаза любому из твоей шайки, кто на тебя пялился, он зарычал на меня и заявил, что они никогда бы не опустились до подобного. Он прямо как ты, даром что под два метром ростом и в три раза шире в плечах. Тебе стоит поощрить его после, Чуя, он очень верный бойцовский пёс. Чуя чувствует себя оглушённым. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но в итоге закрывает его обратно и только жмурится, когда Дазай тянется к прикроватной лампе и включает свет. Из-за этого всё становится несколько сложнее, потому что теперь Чуе не скрыть выражение своего лица, эмоций в своих глазах, но в то же время что-то внутри него радо, что Дазай включил свет, потому что он может видеть то, чего Дазай никогда раньше не позволял себе ни в его присутствии, ни в присутствии кого-либо другого: искренность. Дазай взволнован и не скрывает этого. Он бегает взглядом по лицу Чуи и снова теребит край бинта на своём запястье. Он на мгновение закусывает щёку изнутри, его глаза мечутся и мечутся по лицу Чуи, отслеживая малейшее дёрганье лицевых мышц, и это так... Так заземляет. Как и прикосновения, и их близость, и все эти слова. - Исида мой заместитель не просто так, - выдаёт Чуя первое, что приходит на ум. И позволяет себе усмехнуться, когда представляет, как Исида рычит на Дазая - преемника Босса, Руководителя, Демона-Вундеркинда, Палача Портовой мафии. Просто за то, что тот предположил, что Исида или другие парни из его команды могли пялиться на Чую. Впрочем, на этой мысли Чуя чувствует укол совести. Да, он был немного не в себе из-за всего этого дерьма, но, если задуматься, шептались «чужаки». Никто из его людей не позволял себе нелестных слов или намёков и взглядов. Их настороженное поведение и пляски вокруг него вполне могли быть неумелой заботой и попыткой дать нужное расстояние или что-то вроде того. В конце концов, его парни - матёрые убийцы, но вряд ли у них была возможность узнать, что делать, если твой начальник вдруг превратился в начальницу. Не то чтобы Чуя знал, чёрт возьми, что делать с самим собой в такой ситуации. - Выколоть глаза? - второе, что бездумно соскальзывает с его языка. И, похоже, что-то в этом важно, потому что Дазай отводит взгляд и неопределённо пожимает плечами. Он поглядывает на Чую украдкой, из-под взъерошенной его притираниями к шее Чуи чёлки, и если бы Чуя верил в то, что Дазай Осаму знаком со смущением, он бы сказал, что увидел тень прозрачной розовой пыли на его щеках. Но это Дазай Осаму, который открывает рот и... - Не то чтобы там было на что смотреть, не так ли? - фыркает он и позволяет себе окинуть Чую незаинтересованным взглядом. - Чиби остался Чиби, ничего нового. Подумаешь, немного изменилось тело. И что? Ничего красивого и ничего привлекательного. Всего лишь дурацкий Чиби, каким был всегда. Просто из-за этих идиотов Чуя перестал появляться в штабе, и мне стало скучно. Виновные должны были ответить, вот и всё. Зачем бы ещё мне угрожать выколоть кому-то глаза? Ну, кроме того, что это могло бы оказаться забавно? - Больной ублюдок, - фыркает Чуя. И не может сдержаться, улыбается. А когда Дазай непривычно легко и открыто улыбается в ответ, всё становится ещё лучше, потому что... Ну, это Дазай. Он не отвернулся от Чуи, не стал думать о нём хуже и не стал относиться к нему по-другому в целом. Оказывается, он и как кретин себя вёл только потому, что его эмоциональная зрелость меньше, чем у камня. Что ж, в этом есть и вина Чуи - ему нужно было помнить, что у Дазая проблемы с эмоциями из-за постоянно поджирающей его «Исповеди», из-за которой Дазай частенько ходит как отмороженный. Но даже при всём этом Дазай волновался достаточно, чтобы наделать ошибок, разобраться в ошибках, признать ошибки и даже приехать к нему. Он сказал, что скучал по нему, и угрожал его команде из-за того, что решил, что те заставили Чую чувствовать себя некомфортно, не на своём месте. А теперь он здесь, и он помог Чуе пережить вспышку паники - даже если сам её спровоцировал - и он держал его в своих руках буквально и фигурально, пока Чуя пытался собраться, и... Много чего ещё. - Это странно, - подаёт голос Дазай, нарушая повисшую между ними наконец-то мирную и почти уютную тишину; когда Чуя поднимает на него взгляд, неопределённо поводит рукой в сторону его тела. - Изменения в тебе. Сначала я думал, что это забавно, а ещё расстроился, что та эспер не прокляла меня, и я никогда не узнаю, как выглядел бы девчонкой. Но потом, чем больше я наблюдал, тем больше это казалось... Неправильным. - Разумеется, это неправильно, - закатывает глаза Чуя и скрещивает руки на груди; и привычный жест, и неосознанный жест защиты, желание прикрыться, будто толстая ткань банного халата на самом деле тонкая и прозрачная. - Я не должен быть девушкой. Я родился парнем, мне нравится быть парнем, и у меня, как уже заметили все вокруг, огромные проблемы со всем этим дерьмом, случившимся с моим телом. - Да, но дело не только в этом, - задумчиво тянет Дазай, мимолётно глядя в район груди Чуи, а после переводя взгляд на его лицо, вновь изучая плавные женские черты. - Даже когда Чуя переодевается девушкой для миссий под прикрытием, он всё ещё мужчина. Неважно, как хорошо тебя гримируют девочки Коё-сан, я смотрю на тебя и вижу тебя. Сейчас мне кажется, что я смотрю на кого-то другого. На чужого человека с похожим лицом. Мне это не нравится. Я хочу, чтобы мой Чуя вернулся. Что ж, это не должно быть так неловко, но... Это именно так. Искренность Дазая, его проникновенный взгляд, его нервное дёрганье бинта на запястье, его выбор слов... Чуя чувствует, как его щёки нагреваются, знаменуя о румянце, и Дазай, конечно же, замечает это, мечется взглядом между его щеками и глазами, но если Чуя ожидает подтруниваний и очередных колкостей, на деле всё оказывается иначе. Дазай вдруг тушуется, отводит взгляд, и его собственный прозрачный румянец становится ярче. И Чуя чувствует, что краснеет от этого только сильнее, уютная тишина между ними вдруг начинает снова звенеть, и... О, нет-нет-нет. Чуя очень не вовремя вспоминает томик любовной манги, который случайно нашёл у Хигучи на столе, когда искал нужные бумаги, которые она пообещала оставить для него. Разве там не было похожей сцены? Парень и девушка, покрасневшие щёки, смущённые взгляды, все эти надписи о сердцебиении вокруг, а потом... «К слову, об этом. Дазай ведь был первым, о ком ты подумал, когда задумался о поцелуях?» - ехидно уточняет внутренний голос. Чуя советует этому голосу заткнуться; а ещё вдруг обнаруживает, что у него очень бурное воображение. Иначе как объяснить, что он вдруг вспоминает все жесты заботы и внимания со стороны Дазая, все его взгляды украдкой, и о том, что Дазай знает его вкусы и дарит лучшие подарки на дни рождения, даже если делает вид, что не понимает, за что Чуя благодарит его. Серьёзно, как будто так много людей могут оставить что-то на кофейном столике у него в гостиной, пробравшись туда через все системы безопасности. Прикосновения, взгляды, жесты, забота. Память услужливо напоминает, что даже эту самую заботу во время миссий начал Дазай, первым позаботившись о его ране, перевязав её куском собственной рубашки. О, всё это очень дерьмово, и Чуя определённо не должен об этом думать, но даже если это всё бред его воспалённого последними событиями сознания, что насчёт Дазая? Дазая, который сидит перед ним откровенно смущённый, впервые на его памяти так явно демонстрируя эмоции? И какие! - Так... Ты пока не вернёшься? - спрашивает Дазай, почёсывая румяную щёку и всё ещё глядя в сторону. - Думаю, что нет, - помолчав, нехотя признаётся свою слабость Чуя; но что поделать, если от одной только мысли о том, чтобы вернуться в штаб, у него гадкие мурашки по коже. - Мы наконец-то вышли на след эспера, - сообщает Дазай уже более твёрдым голосом и наконец-то снова смотрит ему в глаза. - Когда мы отловим её, я сразу позвоню тебе, хорошо? - Разумеется, ты должен это сделать, - фыркает Чуя, слегка пихая его в плечо. - И не вздумай начать допрос без меня. Она может быть сколько угодно девушкой, но она заставила меня пройти через ад, и я собираюсь спросить с неё за это. Что вообще за дерьмовая способность? Природа обожает создавать странные вещи. - О, встань в очередь, Чу-у-уя, - елейно улыбается - маленькое дерьмо - Дазай, подмигивая ему. - С неё многие хотят спросить за твоё состояние, и ты даже не десятый в списке, так что команда «ждать», Чиби! Будь хорошим мальчиком и слушайся хозяина! Конечно, после этого они дерутся, но уже не по-настоящему. Чуя просто избивает его подвернувшейся под руку подушкой, Дазай спихивает его с кровати, Чуя тянет его за собой, и что ж, хорошо, что никто ни за что не рискнёт даже подойти к комнате Чуи после пары его срывов за время проживания в резиденции Коё, потому что было бы неловко, если бы служанки или сама Коё зашли и увидели, как они, румяные и растрёпанные, катаются по полу, переваливаясь друг через друга. Это могли бы неправильно, очень неправильно понять. Но когда Чуя думает об этом, он больше не смущается. Осознание того, что Дазай всё ещё считает его равным, окрыляет, поэтому он просто пихается с ним, и они возятся, как два щенка в корзинке, пока Дазай не скулит жалобно о том, что устал и сдаётся, и не падает головой на живот Чуи, там и оставаясь. Это смущает, но только первые несколько минут. - Странно, - тихо замечает Чуя, вновь глядя в потолок, но понимая, что теперь у него на душе намного легче, и настроение стало приподнятым, и больше - хотя бы пока - не тошнит от осознания того, что у него спрятано в настоящем под халатом. Он не знает, о чём конкретно говорит. О женском теле? О нервных срывах? Об отношении людей вокруг? О своих озарениях и открытиях относительно нелёгкой женской доли? О внезапном подтверждении верности Исиды и заботе его людей о нём? О том, что чувствовал, пока был один? О том, что чувствует сейчас, когда Дазай рядом? О том, как важно для него мнение и отношение Дазая? О том, как спокойно на душе, когда Дазай рядом, и сразу верится, что всё закончится хорошо? Или он говорит об искренности Дазая, о его заботе, об их прикосновениях и о том, как всё это непривычно? Как непривычно и странно лежать вот так, касаться друг друга, говорить откровенно и произносить вслух такие слова, как «мой» и «я скучал»? - Чуя? - негромко зовёт Дазай, а после приподнимается на локте и заглядывает ему в глаза. - Я, правда, скучал. И мне, правда, жаль, что я заставил тебя чувствовать себя плохо. - Прости, что пытался перерезать тебе глотку, - криво улыбается Чуя, снова растерянный, снова смущённый. Дазай негромко смеётся и перекатывается, укладываясь рядом с ним, лицом к лицу. - Чуя всегда пытается убить меня, разными способами, - притворно ноет он, дуя губы. - Чиби такой жестокий. И знаешь, что? Это потому что ты такой низкий. Коротышки ближе к аду. Чуя громко мученически стонет, чтобы показать, насколько Дазай невыносим, но не двигается, чтобы пихнуть его, когда всё возвращается на круги своя, и Дазай гадко самодовольно посмеивается. И когда Дазай вдруг снова нервно и немного дёргано берёт его за руку, переплетая их пальцы в крепкий замок, Чуя тоже не двигается. Он только прикрывает глаза, рассматривая лицо Дазая, задерживая взгляд на его всё ещё немного розоватых щеках, и мягко улыбается. - Спасибо... - едва слышно выдыхает он. - Знаешь, за... За всё. Дазай легко улыбается. Его глаза блестят - всё ещё так непривычно - искренностью. - Не за что, - так же тихо отвечает он, добавляя мягкое: - партнёр.

|End|