Мир на двоих

Тихий, равномерный стук колес успокаивает и убаюкивает.  Ёсан отрывает взгляд от книги, чуть щурится, потягивается, выпрямляет спину, стонет едва слышно, блаженно улыбаясь. Конечности, затекшие из-за того, что Ёсан долго сидел, скрючившись далеко не в самой полезной для здоровья позе, неприятно заныли. Кан выдыхает, вновь откидывается назад, шурша одеялом, и ерзает, пытается поудобнее устроиться на жесткой поверхности временной замены кровати.  Солнечные лучи путаются в легких занавесках, скользят по маленькому столику, освещая помещение. В купе было немного душно и жарко, но уютно. Ёсан даже немного жалел, что всю ночь читал книжку, освещая тонкие страницы фонариком.  Поезд медленно останавливается. Ёсан включает телефон, хмурится, замечая, что тот почти разрядился, и смотрит на время, а после проверяет маршрут. Следующая остановка его, путь не должен занять много времени, а это значит, что пора вставать и собираться.  Кан вздыхает, садится, откидывает в сторону одеяло, острожно спускается, ставит телефон на зарядку, убирает книгу в рюкзак, предварительно загнув уголок странички, на которой он остановился, и принимается собирать оставшиеся вещи. Вскоре постельное белье было сложено, а купе приведено в порядок. Кан еще раз окинул быстрым взглядом вагон, поверяя, не забыл ли он ничего, и, взяв рюкзак, направился на выход. Ветер резким порывом ударил в лицо, заставляя на секунду задохнуться. Ёсан хмыкнул и сощурил слезящиеся глаза. Кожу тут же обдало приятной свежестью, а волосы мигом растрепались. Кан прошел в центр платформы и огляделся. Легкая улыбка тронула пухлые губы, стоило ему заметить знакомую фигуру, что стояла шагах десяти-пятнадцати от него. Сердце замерло на секунду, а после начало биться с новой силой, быстрее и быстрее. Шаг. Первый, второй, третий.  Тугой узел волнения и предвкушения скручивается в груди, кончики пальцев подрагивают.  Пятый, шестой, седьмой. Губы сохнут. Кан проходится по ним языком и стискивает руки в кулаки, ускоряясь. Восьмой, девятый… Ёсан сбивается со счета, перестаёт его вести. Первое, осторожное касание. Ладонь мягко опускается на чужое плечо. Все внутри замирает от страха, что все это мираж, видение, что исчезнет, напуганное чужим присутствием, растает, оставляя после себя легкий шлейф горечи.  Однако этого не происходит. Чужие крепкие руки сгребают Ёсана в удушающие объятия, разом отпугивая все глупые страхи. Не мираж, не видение, не фантазия, навеянная тоской по чужому теплу. Настоящий, живой, такой родной. Такой любимый. Ёсан носом утыкается в чужую шею, вдыхая такой приятный запах мандаринов, смешанный с тяжелыми нотками отцовского парфюма. Сану так безумно идет это сочетание… Тепло течет по венам, разливается в груди, словно пушистым клубочком сворачивается, совсем как домашний кот, и урчит, урчит, урчит, согревая. Сан звонко чмокает старшего в розоватое пятнышко, украшающее скулу, стискивает тонкое тело сильнее, сжимая так, что дыхание перехватывает.  — Сан-а, господи, задушишь же, — хрипло смеётся Ёсан, ладонью хлопая младшего по плечу. — Эй, ну все, все, отпусти меня.   — Я соскучился по тебе, хен, — бормочет Сан, вовсе не желая слушаться.  — Я тоже, Сан-а, но если ты сейчас меня не отпустишь, то останешься с моим медленно остывающим трупиком, — Ёсан старается сказать это как можно строже.  Сан тяжело вздыхает, но повинуется, нехотя ставя старшего на землю и расцепляя крепкие объятия. Он отстраняется, заглядывает в чужие глаза и улыбается так широко, что глаза превращаются в очаровательные полумесяцы, а ямочки на щёчках становятся глубже.  Ёсан чувствует, как кончики пальцев покалывает от желания ткнуть младшего в щечку. И он не отказывает себе в этом удовольствии.   — Хен! — младший смотрит на него возмущенно и губы притворно обиженно дует.  — И я тебя люблю, Сан-а, — хихикает Ёсан, поправляя лямки рюкзака. — Поехали уже домой? Все же я устал после поездки… Сан вновь улыбается, уже не так широко, но не менее счастливо, кивает, обгоняет Кана и направляется к мотоциклу. Садится первым и терпеливо ждет, пока старший устроится позади.  — Держись крепче, хен.  Ёсан послушно обхватывает чужую талию руками, льнет ближе, щекой прижимаясь к широкой спине, протираясь ласково. И глаза прикрывает, наслаждаясь тем, как Чхве постепенно набирает скорость, играясь с ветром в догонялки.

***

 — Совсем ничего не изменилось… — Ёсан отпускает дверную ручку и проходит внутрь комнаты. Оглядывает ее, ощущая, как в груди снова приятно щемит.  Множество воспоминаний накрывают волной цунами, вихрем картинок врываются в голову, закладывают уши и нос щиплют. Сан ничего не говорит, лишь проходит следом и дверь прикрывает тихо.  — Как будто только вчера мы сбежали с моего выпускного, сидели тут и пили украденное у твоей бабушки домашнее вино, — шепчет Ёсан рукой проводя по изголовью кровати. — Сбежали ото всех, спрятались здесь и… делили один мир на двоих.   — Я так часто вспоминал тот вечер, хен…  — Я тоже, — оборачивается, улыбаясь немного печально, пока слезы стеклянным блеском застывают в глазах.  — Помнишь, как мы потом гуляли до рассвета?   — Помню…  — А как залезли в речку и плескались как дети малые, — Ёсан позволяет себе тихий смешок.  — Конечно, такое сложно забыть, — Чхве кивает, соглашаясь.  — А помнишь… — голос срывается. Сан хмурится, прикусывая кончик языка, не позволяя заветным словам сорваться с губ. Но Ёсану не нужны слова, чтобы понимать младшего. Он не смог забыть их прогулки и дурашливые кривляния. А значит их поцелуй, пусть и приправленный сладостью игристого вина, он не забудет точно.  — Помню, — он подходит к Сану, касается своими пальцами его, осторожно переплетая, соединяя в замочек.  Сан кидает быстрый взгляд на их ладони и отворачивается. Горло сжимается, а дышать становится тяжелее.  — Сан-а…  — А на следующий день ты сказал, что уезжаешь в Сеул, поступать в университет, — продолжает младший. Голос хриплый, болью пропитанный, слезами горькими звенящий. — Мы так и не успели поговорить… мне было больно, хен. Мне было чертовски больно отпускать тебя. И жить тут без тебя, мечтать о встрече, довольствуясь одними лишь короткими вечерними сообщениями. Я был рад за тебя, за то, что ты поступил, я гордился тобой. Но эгоистичное желание того, чтобы ты остался со мной, душило каждый день…  Ёсан сильнее сжимает чужую ладонь в своей.  — Я не могу ничего поделать с собой, хен. Я люблю тебя. Больше воздуха, больше свободы, больше жизни, — признается Сан.  — Посмотри на меня, — просит Ёсан, поджимая губы.  Сан слушается, разворачиваясь старшему и опуская голову, словно в чем-то провинился перед ним. А тот лишь улыбается мягко, делает шаг навстречу, окончательно сокращая расстояние между ними.  И мягко касается чужих губ своими. Секунда. Мгновение. Границы стираются, дружба рушится, а на ее пепле словно феникс рождается нечто новое, нечто более крепкое и чувственное. Сан стискивает тонкую талию в своих руках, напирает, целует страстно, жадно, влажно. Языком обводит контур чужих губ. Валит старшего на кровать, пробирается ладонями под тонкую футболку, наслаждается бархатом чужой кожи. Ловит своими губами чужой ответный стон. Ёсана ведет. Он стискивает пальцы до побеления на чужих плечах, прикусывает нижнюю губу Чхве, отвечает самозабвенно, полностью отдаваясь младшему. Выгибается, скользит ладонями ниже, оглаживая крепкие мышцы. Отрывается с пошлым чмоком, когда легкие сжимает и выкручивает от нехватки кислорода. Младший воздух жадно глотает и опять приникает к чужим губам. А после снова. И снова. И отпускать не хочет. А Ёсан не горит желанием отстраняться. Но приходится. Они не могут позволить себе забыться в страсти, как бы сильно не желали этого. Не здесь. Не сейчас.  — Сан-а, стой, — Ёсан несильно давит на чужую грудь, заставляя младшего отстраниться. Голову кружит, а губы немного колет. Дыхание сбито, волосы растрепаны, а в чужих глазах напротив, блестящих возбуждением, отражается собственное вожделение.  — Милый, мой милый, mi sol, mi luz, — шепчет сбивчиво Ёсан, обхватывая чужое лицо ладонями и покрывая скулы, нос, щеки быстрыми, беспорядочными, мягкими поцелуями. — Подожди, не торопись. Остановись на секунду.  — Люблю тебя безумно, хен, — шепчет Сан, заваливаясь на бок и утягивая старшего за собой, прижимая к своему телу. Желание, что до сих пор щекочет вены изнутри, греет, но остывает постепенно, уступая место нежности.   — Yo también te amo, — шепчет в ответ Ёсан, заправляя за чужое ушко выбившуюся из прически прядку темных волос.  — Хен, — спрашивает, лбом утыкаясь в есанов, потираясь кончиком носа о чужой. — Давай снова сбежим от всего мира, снова спрячемся в своем собственном и разделим его на двоих? Ёсан соглашается. 

***

 — Сердце сжимается каждый раз, как представлю, что ты снова уедешь, снова оставишь меня здесь одного, — Сан руки прячет в растянутых рукавах свитера и ежится немного, отводя взгляд в сторону.  — Прошу не думай сейчас о плохом, mi amor, — Ёсан берет чужую ладонь в свою и гладит ее кончиками пальцев. — Побудь со мной. Давай насладимся этой неделей сполна, оставляя всю горечь на последний день. Сан сгибается, наклоняется, кладет голову на чужие колени, ластится, словно кот, вызывая этим простым движением очаровательную улыбку на лице возлюбленного.   — Пообещай, что дождешься меня там, — шепчет, прикрывая глаза. — Пообещай, что мы будем вместе. Что будем делить мир на двоих снова и снова. Пообещай, что я снова смогу целовать тебя долго-долго.   — Обещаю, мой свет, обещаю, — шепчет Ёсан, прикрывая глаза и зарываясь пальчиками в чужие мягкие волосы, перебирая шелковые пряди. И обещание он свое обязательно сдержит. А пока они будут укутывать свои чувства, бережно хранить и оберегать их, словно хрупкие ростки взращивать в тепле, чтобы те потом пустили корни еще глубже и превратились в нечто нерушимое. Будут любить друг друга. Заботиться. И делить один мир на двоих.