True memories

Так подло подслушивать твои мысли*, но Воскресенье просто не в силах остановиться. Ты думаешь, что он довольно милый, когда он преподносит тебе очередной подарок. Ты думаешь, что его внешность довольно приятная на твой вкус. Ты думаешь, что исходящий от Воскресенья запах, когда он принимает твои благодарные объятия, такой изысканный, под стать человеку его положения. Ты думаешь, что рядом с ним наверняка чувствовала бы себя в безопасности. Ты думаешь, что Воскресенье слегка навязчив. Ты думаешь, что у него наверняка множество поклонниц, ведь он так красив. Ты думаешь, что внимание человека, имеющего столь высокое положение на Пенаконии, обременительно, ведь ты явно ему не пара, так почему же он продолжает вести себя так, словно влюблен в тебя? Ты думаешь, что тебе тревожно рядом с ним, хоть и не можешь найти никакого объяснения этому внезапно возникающему в его присутствии чувству. Твои мысли греют душу Воскресенья, и они же ранят его до ноющей тяготящей боли в груди. Он правда хотел бы перестать это делать, но ведь он готов подарить тебе весь мир. Даже грезы, в которых ты так счастлива, он воплотит в жизнь, стоит тебе только пожелать. Как банально, наверное, мысленно обещать звезду с неба только для тебя одной, но Воскресенье готов заставить само небо пасть к твоим ногам, если это плата за твою улыбку. Но ты не хочешь ничего из этого. Не хочешь его. Почему же? Воскресенью правда так тяжело. Бессилие, такое омерзительное бессилие терзает его день ото дня, пока он слушает твой голос дни напролет, желая услышать, что ты вспоминаешь о нем. Но, стоит прощанию разделить вас двоих, как твою голову забивают такие бесполезные мысли, в которых ему нет места. И это жестоко. Ты так жестока, но Воскресенье не может злиться на тебя. Как же жалко он, наверное, выглядит, прикрывая собственное лицо крыльями, чтобы скрыть то, как его щеки краснеют, а уголки губ приподнимаются в нежной улыбке при одном только воспоминании о том, как твой медовый голосок произносит его имя. Но этого мало. Почему бы не окрасить твой голос более яркими красками? Быть может… Красные нотки, придающие твоему тону обожания и страсти? Ты будешь желать его, и получишь, стоит только позвать. Игривые розовые ноты будут желать Воскресенья с воздушной нежностью. Ах, насколько же прекрасно будет переливаться его имя на твоем языке. «Кажется, я уже так давно на Пенаконии… Стоит вернуться домой» Нет-нет, милая. Зачем возвращаться туда, где его нет? «Он снова так странно смотрит на меня, словно может читать мои мысли…» У тебя прекрасная интуиция, это похвально. Воскресенье восхищается тобой даже тогда, когда под угрозой стоит его честь как мужчины и члена Семьи. «Будет ли Воскресенье расстроен, если узнает, что я скоро покину это место? Наверняка нет» Ох, дорогая, откуда в твоей прелестной голове такие мысли? Ты разбиваешь Воскресенью сердце. Разве может он отпустить тебя? Грезы лишатся своего волшебства без тебя, этот маленький прекрасный мирок лишится света без твоей улыбки, целая Вселенная лишится голоса без звука твоего смеха. «Наверное, мне просто стоит поблагодарить его за все» Не стоит благодарностей. Воскресенье готов на все ради тебя. Прикажи ему вырвать сердце из своей груди, и он преподнесет тебе кровавую пульсирующую мышцу в своей ладони. — Т/И, — снова эта очаровательная улыбка украшает и без того идеальное лицо мужчины, когда он протягивает руку склоняясь над твоей фигурой. — Твои волосы растрепались. Он ведь может прикоснуться к твоим волосам? Конечно, может. Он слышит голос в твоей голове, и ты хочешь того же, просто не можешь признаться в этом даже самой себе. Это притяжение между вами… Ты должна почувствовать его так же, как чувствует Воскресенье. Он поможет тебе снова, нужно лишь слегка подправить твои воспоминания. Ты разделишь с ним все чувства, что Воскресенье испытывал все проведенное с тобой время. Желай его, люби его, будь рядом. Это все, о чем он может просить тебя. Стоит только его ладони коснуться твоей щеки… Тепло проникает в поры, пропитывает кожу, вливается в вены, растекаясь по всему телу, пока не захватывает разум радужными волнами, застилающими глаза. И только образ Воскресенья такой четкий. Ты смотришь в золотые глаза, встречающие тебя пронзительным взглядом, и видишь в них столько боли, терзаний, от которых на языке вяжет неприятная горечь. А затем сладость. Приторную, но воздушную сладость. Каждый сахарный кусочек, попадающий тебе в рот, тает на языке, а незнакомый вкус почему-то вызывает столько воспоминаний, которых ты, казалось, была жестоко лишена, и вот они вновь вернулись к тебе, отзываясь трепетом в груди. «Т/И… Слушай мой голос» Ты знаешь его. Эта нежность, с которой мужчина произносит твое имя, так до боли знакома. «Ты счастлива здесь, рядом со мной, Т/И» Он прав, но почему же его слова кажутся тебе такими неправильными… «Прикоснись ко мне, Т/И, положи руку на мою грудь и почувствуй, как колотится мое сердце. Точно так же, как твое… Разве мы не созданы друг для друга?» Конечно же. Конечно, созданы. Ты чувствуешь его. Мягкие пульсации касаются кончиков пальцев, отбивая сладостную мелодию, такую убаюкивающую и вызывающую непреодолимое желание… Но чего ты желаешь? «Ты моя, Т/И. А я твой, навеки» Точно. И как только ты могла забыть? Так тепло и уютно, словно тебя прижимают к сердцу любимые руки, укачивая под манящую колыбельную, вовлекающую в сладкий сон. И вовсе не важно, если этот сон вязкий и липкий, точно паутина, сотканная только для тебя одной. Он позаботится о тебе, стоит только сдаться. — Так лучше, не так ли? «Воскресенье всегда был таким… красивым?», — что за странные мысли посещают твою голову? Конечно, всегда. Часы, проведенные за воспоминаниями о том, насколько приятные наощупь его крылья, насколько мягкая его кожа под твоими пальцами, насколько приятен звук твоего имени, срывающегося с его губ, проносятся перед глазами, словно живое напоминание об истине, что теплится где-то так глубоко, но лежащая на поверхности, стоит тебе только осмелиться произнести ее. Ты любишь его. Любишь всем сердцем, так давно и так безоговорочно, что тебе становится стыдно за то, что ты смела сомневаться в безупречности его лица, одного вида которого достаточно, чтобы заставить мышцу в груди трепетать. Мужчина замечает твое легкое замешательство, и мелодично усмехается. — Я про волосы, — длинные ресницы нависают над радужками, переливающимися золотом, когда Воскресенье склоняет голову набок, не сводя с тебя взгляда и продолжая очаровательно улыбаться. — Ах, да… Спасибо, — ты неловко отводишь взгляд, а щеки невольно присыпаются румянцем. — Знаешь, я хотела тебя кое-о-чем спросить… Золото покрывается ледяной коркой, острой и покалывающей кожу, по которой скользит взгляд Воскресенья, пока ты переминаешься с ноги на ногу, пытаясь подобрать слова. — Можно мне… остаться здесь? — ты нерешительно поднимаешь на мужчину невинный взгляд, тихо произнося последние слова. — С тобой… «Только бы он не сказал «нет»… Я не переживу этого…» Ах, ты прелестна. Очаровательна, обворожительна, великолепна. Лед трескается, поверженный вибрациями твоего сладостного голоска, что так умоляюще обращается к Воскресенью. Это ли не есть счастье? Кончики изящных длинных пальцев в перчатке подпирают твой подбородок, приподнимая голову, прежде чем твоих губ касается поцелуй. Такой нуждающийся, сочащийся одержимостью и любовью, безумным трепетом, которые теперь кажутся тебе такими знакомыми, словно эти чувства всегда были где-то поблизости, но ворвались в твое сердце только сейчас, расцветая незабудками где-то глубоко в груди. «Больше никогда не спрашивай… Любовь моя», — так и не было произнесено вслух, но ты сумела услышать бархатный голос Воскресенья, бессовестно вторгающимся в твое сознание, пока его губы жадно, но неспеша пожирают твои. И ты вовсе не против. Твои мысли так или иначе отныне и впредь будут заполнены только им.