Они не могут любить

      Ганнибал Лектер был психопатом. Считался таковым. Во всяком случае, так было написано в истории болезни, которую исправно вела Алана. Таково было заключение комиссии. И Уилл Грэм точно знал, как легко было обвести эту комиссию вокруг пальца. Для Ганнибала это было слишком мелко. Пресно, душно, плоско. Его истинная суть куда шире узких рамок сознания обычного человека. Уилл видел это. Он точно знал, что Лектер на голову выше любого психопата, которого Грэм встречал на своём пути. И это ли не очарование?       Поначалу болезнь сковавшая его мозг не давала профайлеру оценить масштаб личности в полной мере, но даже те искры, проникающие сквозь человеческий костюм доктора, заставляли Уилла подсознательно сжиматься от удовольствия. Ведь он, наконец-то, нашел кого-то по истине ценного. Особенного. Настоящего. Кого-то, кто способен на произведение искусства, а не на жалкую резню с претензией на изящество. Как бы это не звучало, но произведения Чесапиксого потрошителя оставляли после себя поистине неизгладимое впечатление. И Уилл купался в этом чувстве на каждом месте преступления. О, эти глупые вопросы Джека, точно ли это был потрошитель... Ещё никогда Грэм не сдерживался так откровенно от желания закатить глаза и показать, насколько он впечатлён автором произведения. Джек бы не понял. Слишком откровенно. Он бы начал переживать. Решил, что подвёл своего уникального сотрудника слишком близко к краю. Боялся бы столкнуть его в бездну. Но он не знал, что Уилл уже очень давно прибывал в этой бездне. Слишком давно. Настолько, что и не помнил себя другим. Этот волшебный дар эмпатии. Такой ценный для всех, и такой проклятый для Грэма. Но весьма полезный. Делающий его почти нормальным. Почти. Ведь никто не знает, что у такого дара есть одна очень интересная обратная сторона. Ты чувствуешь эмоции других людей, но совсем не ощущаешь своих. Вот так, просто и элементарно. Их просто нет, а когда они есть, то ты просто осознаешь, что они не твои, а забранные с работы домой, подобно паре обуви сапожником с желанием подкалымить. Как и вполне открытая тяга к насилию, что так чудесно можно было списать на проявление личности преступника. Никто особо и не задавался вопросом, отчего же Уилл так легко и быстро погружается в разумы этой особой касты людей. Его патологической тяги к ним. Они не заметили главного. Его, практически, родство души с этими людьми. С одним конкретным представителем. С Ганнибалом.       Доктор Лектер практически с первого взгляда увидел своё отражение в Грэме. И был очарован, сам особо того не осознавая. А узнавая Уилла с каждым днём всё больше и больше, легко пришел сначала к желанию обладать, а затем и к откровенной одержимости. Он нашёл равного себе. Впервые. Спустя столько лет одиночества. Он нашёл часть себя. О вероятности отпустить не могло быть и речи, это было физически невозможно для Ганнибала. В этом не было никакой логики, рациональности, правильности, но Ганнибал впервые в жизни чувствовал. Он стал другим. Грэм его изменил. И менял с каждым днём, когда Лектер думал, что только он меняет Уилла. Но он изменился, ведь психопат не может любить. До боли, до одержимости, до желания получить, защитить, оградить, убить для него, убить его, в конце концов. Ведь психопат не может пожертвовать всем, что у него есть, лишь для возможности увидеть ещё раз. Он не может трепетать от возможности увидеть, говорить, взять за руку, дотронуться, почувствовать аромат. Он не может желать накормить его лучшими кулинарными шедеврами, созданными своими руками. Он не может рисовать его снова и снова, досадуя на неполное сходство с оригиналом. Он не может любить.       Также как и другой психопат не может полюбить его в ответ. Не может чувствовать вину за желание быть рядом, не может ловить каждый его взгляд, ожидая одобрения. Не может убить ради него, второпях заметая свои следы, прикрываясь необходимостью расследование. Не может ради него переплыть океан на обычной лодке, в надежде увидеть вновь. Не может ревновать к любым попыткам завести новую жизнь до красных пятен перед глазами. И радоваться самой романтичной валентинке, полученной им когда-либо в своей жизни. Не может хранить письма от него в старой коробке из под обуви в подвале, в тайне ото всех, только лишь для того, чтобы снова и снова перечитывать их. Ведь они пахнут. Пахнут Им.       Они не психопаты. Они нечто гораздо большее. То, чему ещё не придумали определение. Но Беделия старается. Она, как нельзя, близка к этому.