Мириада вопросов

      Тоскливая безысходность вынуждает согласиться на таблетки. Белые халаты кружат над ним, бесконечно сыплют заверениями, что так будет лучше. Мол, наркотики помогут. Облегчат его жизнь. Выступят в качестве костыля, на который он сможет опереться, чтобы перестать вредить окружающим и, самую малость, самому себе. Если бы! Но ничего. Эндрю привык к тому, что люди вечно нарушают данные обещания. Да и не может помочь никакое медикаментозное лечение, когда перед ним стоит омерзительное слово «принудительное». Даже здесь принуждают. Что за жизнь?!       Эндрю пропускает приемы: поначалу из-за любопытства, а после — намеренно. Цена своеволия оказывается высока, ведь синдром отмены чудовищно жесток. Его колотит. Едва ли не рвет на части. Ломает, выворачивая кости. Приходится уж запихивать в себя горькие пилюли. Отвратительные на вкус. Не могли сделать их послаще?       Действие лекарств начинается не сразу, но обрушивается внезапно. Дрожащий мир останавливается всего на жалкую секунду, чтобы резко завертеться. Головокружительное удовольствие! Прямо как на тошнотворной карусели из парка аттракционов. Эндрю на подобной никогда не катался. А теперь у него есть своя собственная! Практически бесплатная. Открытая круглосуточно.       Это достаточно забавно. А может и нет. Но кого волнует?       Наркотический оскал, потерявший всякую связь с человеческой улыбкой, прочно устраивается на его лице. Мирской круговорот преображается в яркое месиво, отчего держать глаза открытыми становится еще более тошно. На этот вот костыль он должен опираться по жизни? Хах.       Ему обещали, что он обязательно выкарабкается. «Твое содействие поможет ускорить процесс». Двойное хах! Эндрю содействует в меру своих возможностей. Плетется, правда, но идет же. Ступенька за ступенькой. Вверх по лестнице, ведущей вниз.       Жизнь под таблетками совсем не сахар. А Эндрю обожает сахар. Сказал бы, что «любит», если бы хоть что-то смыслил в любви. В любом случае сладости — единственное, что держит его на плаву, пока он апатично пытается не утонуть в пучине собственного безумия. Ну хоть что-то на самом деле. Ведь его жизнь до того однотипна: люди все так же беззастенчиво лгут, предают и кромсают то, что осталось от его души, когда он по глупости позволяет им в нее заглянуть; и распорядок дня извечно неизменен. «Стабильность» — сказали бы некоторые. «Скука смертная» — думает по этому поводу сам Эндрю.       Вокруг один экси! Куда ни плюнь, всюду экси. Наискучнейшее занятие, которое он только может себе представить. Абсолютно бесполезное. Чрезвычайно энергозатратное. Адски невыгодное. Ведь что он получает от экси? Наличие хоть какого-то занятия? Бесконечное недовольство Кевина?       Ох уж этот Кевин. Маленький трусливый Кевин с непомерно большими надеждами на будущее их убогой команды. Будто он один в состоянии сотворить чудо. Не то чтобы Эндрю интересовали перспективы Лисов, и не то чтобы он был верующим, но грех не посмеяться с безуспешных потугов Дэя. Смешно ли это в самом деле? Если бы он только знал!       Ох уж этот Кевин.       Кевин-Кевин-Кевин.       Вечно жужжит и раздражает одним только своим присутствием. А ведь тянуло к нему когда-то. Привлекал вроде бы. А может и нет. Мордашка определенно была симпатичной. Возможно и осталась такой же. Эндрю некогда сопоставлять воспоминания с реальностью. Особенно, когда эта самая реальность настолько безобразна. С годами туман перед глазами все сгущается, но краски, напротив, становятся лишь ярче, будто кто-то намеренно выкрутил насыщенность на максимум. Из минимума в максимум. Из крайности в крайность. Снова и снова. Подмывает спросить — а что-то на подобии постоянства и пределов нормы намечается? Хоть когда-то? Возможно, когда из его крови выкачают все наркотики. А может и нет. Кто знает?       Вопросов на самом деле целое раздолье — выбирай, не хочу. Только вот ответов ни на один не находится. Да и не искал он толком. Да и негде.       На повестке дня очередной вопрос — «что всем от него надо?». Этот он задавал себе тысячу раз, если не больше. Людей не понять. Хотели же, чтоб играл, прилагал усилия на тренировках. Вот он и играет. По-своему, правда, пытаясь попасть мячом по ногам сокомандников и тотально игнорируя защиту ворот за спиной. Но делает же хоть что-то! Только вот и это не нравится никому.       Кевин вновь кричит. Эндрю не слушает, но навскидку может сказать, что там опять про экси. Скучно и не стоит ни грамма внимания. Потому-то Дэй и не получает никакой реакции на свои слова, отчего только раздражается сильнее. Ой, и кулаки сжимает, вы только посмотрите на него! Будто посмеет хоть что-то сделать. Всего на мгновение, конечно, но даже интересно становится. Неужели повзрослеет наконец? Или хотя бы пластинку сменит? Попытается поторговаться разнообразия ради? Давно пора было понять, что Эндрю ничего не делает за просто так.       Но нет. Ничего не происходит. Какое разочарование! Трехкилометровый вроде бы, а такой еще маленький. Совсем не смышленый. Только лишь пыхтит, как паровоз, и скрипуче разворачивается. Пф. Трус.       Эндрю действует быстрее, чем успевает подумать. Выдвигает головку своей клюшки и запутывает в чужих ногах. Кевин падает. Пластом летит вниз и нелепо размазывается по паркету. Вся команда может понаблюдать за тем, как падает нападающий. Падающий нападающий — смешно. До одури смешно. Поэтому Эндрю и смеется. Безудержно. Громко. Вытряхивая внезапную тишину с корта. В его смехе ни грамма естественности и искреннего веселья, но он не может остановиться. Опирается на свою клюшку и даже не слышит: ни слов Кевина, которые тот ядовито подбрасывает с пола, ни эхо криков Ваймака по ту сторону плексигласа.       Однако он предельно четко слышит бесшумные шаги. Чертовски знакомые. Те, что он предпочел бы не знать. Но те, что он непременно узнает, услышит, почувствует, даже если вдруг потеряет зрение и слух.       Перед глазами все по-прежнему расплывается: картинка обмякает по краям, идет волнами посередине. И там же, по самому центру к нему настойчиво гребет ярко-оранжевое пятно с пресловутой десяткой на всю грудь.       Затем это пятно снимает шлем, взмахивает мокрой челкой, расплескивает свой пот вокруг. Отвратительное зрелище, от которого почему-то трудно отвести взгляд.       Эндрю перестает смеяться. Так же резко и неожиданно, как и начинал, потому что становится совсем не смешно. Ох уж этот Нил, всегда портит ему все веселье.       И сейчас он все идет и идет. Намеревается подойти, открыть свой умный рот и, видимо, оставить парочку комментариев по поводу его нового стиля игры. Будто Эндрю хочет слушать. Не хочет, определенно, но услышит, черт возьми. Против собственной воли, как и всегда, когда дело касается Нила. Как же это злит, кто бы знал! Чертовски раздражает.       У Эндрю и без того перед глазами все ярко. А еще этот Нил — буквально с головы до ног оранжевый. От волос до обуви. Нашелся тоже, неназванный брат апельсина. Подходит и останавливается в непозволительной близости, но в разумной дали. Весь из себя яркий и сияющий. И что ему только надо от тьмы Эндрю? А вот сам Эндрю несется к его свету. Как отчаявшийся светлячок, уловивший крохотную искру. Опасность и неизбежный крах ожидают его на том конце. С нетерпением. С распростертыми объятиями. Он знает это. Прекрасно знает. Но не может ничего поделать.       И вновь невольно примагничивается.       Нил перед ним словно вбирает в себя лишние показатели яркости, и мир наконец выстраивает подходящие настройки насыщенности. Это необъяснимо. Непостижимо. В какой-то мере даже таинственно. Эндрю смотрит на него и не ощущает дискомфорта. Ни из-за цвета, ни из-за шума. А ведь Нил яркий и громкий. Чертовщина! И очередной вопрос без ответа. Загадка, интригующая своим решением. Ох, если бы только Эндрю знал как ее разгадать.       Нил стоит. Пока что молча. В ожидании, когда Кевин поднимется и соизволит оставить их наедине. А Эндрю заинтересованно разглядывает его лицо и скалится, намереваясь спугнуть, открыто продемонстрировать свою враждебность. Или ее остатки? В любом случае на Нила это никак не влияет. Никогда не влияло.       Кевин лает безобразным французским. Волны его ярости ощутимы, даже если не знать перевода слов. Но Эндрю плевать. Его внимание занято Нилом, который мелодично мурлычет в ответ — спокойно, кратко и незаинтересованно, даже не поворачиваясь в сторону Кевина. Это очевидно злит того еще больше. Но как же Эндрю плевать. Он смотрит лишь на Нила. На его штиль посреди океана безумия.       — Как дела? — спонтанной рябью в безмятежном царстве. А ведь Эндрю только-только подумал о штиле.       — По-прежнему, — отвечает он, кривясь. И резко взмахивает клюшкой, чтобы уложить ее на плечи. Конец длинной рукояти проходится в опасной близости от лица Нила, и, кажется, даже задевает его волосы, судя по колыханию боковых прядей. Очередная попытка отпугнуть. Все такая же бесполезная, ведь Нил никак не реагирует. Не отшатывается. Не блокирует возможный удар. Даже глаза не прикрывает, глупо моргая в прежнем темпе.       — Стабильность?       — Рутина, — отражает Эндрю со скукой.       — Для нашей команды эта тренировка отличается дополнительной нагрузкой.       — Плевать мне на твою команду.       — Нашу команду, — настаивает Нил.       Нашу, вашу, да хоть ихнюю — кому есть дело? Точно не Эндрю. Ненавидит он многое, а конкретно терпеть не может две вещи — непосредственно экси и лживо-фальшивого Нила Джостена. А в данный момент он окружен и тем, и другим.       — Что ты хочешь взамен того, чтобы… — начинает одна из вещей. Та, что раздражает сильнее. Экси хотя бы не настолько болтливо.       Договорить ему не дает громкий цок, поделивший его речь пополам. Ай-яй-яй, Нил, до сих пор не научился торговаться. Разочаровываешь.       — Что я хочу? — насмешливо переспрашивает Эндрю.       Формулировка мгновенно меняется:       — Что я могу предложить?       — Схватываешь на лету, — горделиво и удовлетворенно. Так намного лучше. С этого и стоило начинать. Однако Эндрю не намерен в этом признаваться, а потому меняет выражение лица на демонстративную грусть. — Только вот ответ не изменился.       Ни-че-го.       Ну и? Каков же следующий ход?       — Во мне еще много тайн.       — О не сомневаюсь. Ты весь — один сплошной секрет.       — Я слышал, с близкими принято делиться секретами.       Эндрю насмешливо фыркает.       — А мы разве близки?       И Нил молча делает шаг вперед.       Чертов цитрус.       У Эндрю хватка на клюшке крепчает так, что рукоять начинает жалобно трещать. Даже вратарские перчатки не способны смягчить силу его пальцев, сомкнутых на несчастном дереве. Но лицо он держит. С невообразимым усердием. Несмотря на отвратительную ухмылку напротив.       Минует всего мгновение (или и того меньше), в течение которого Нил из омерзительно оранжевого преображается во что-то иное. Уже не ослепительный апельсин. Определенно нет. Треклятый факел теперь. Гребаное пламя, перешедшее и на Эндрю. И Эндрю чудится, что он обжигается, даже еще не притронувшись. Что же будет, если коснется прямо сейчас? Сгорит ли он дотла?       Коллекция вопросов пополняется.       А Нил, вместо того, чтобы ответить хоть на что-то, добавляет очередной:       — Достаточно близко?       Да.       Нет.       Эндрю хочется его оттолкнуть.       Эндрю хочется его прижать к себе.       Эндрю хочется. И в этом вся соль. А он терпеть ее не может. Он предпочитает сахар и все приторно сладкое, что только существует в этом мире. Нил к их числу явно не относится. Только вот убедиться все равно хочется. Снова. Распробовать как следует. Расставить наконец все точки над «и». И одну конкретно между ними, чтобы кое-кто перестал воображать, будто «они» действительно существуют.       Определенно точно не существуют.       Нет.       Да?       — Нет.       — Это ответ на вопрос или запрет на приближение? — продолжает допытываться, мимолетно отвлекаясь, чтобы громким французским пресечь нетерпеливость Кевина.       — И то, и другое, — хмыкает Эндрю. Нил щурится, приглядывается к атмосфере и, осмелев, решает не сбавлять напора. Идиот.       — Тебе придется выбрать что-то одно.       Тотальный идиот.       — Тебе придется наведаться к Эбби, если продолжишь в том же духе, — неприкрытая угроза, жестко произнесенная на манер хлестких ударов.       — Мне все равно.       — О! — восклицает Эндрю. — Теперь мы говорим на одном языке.       — Ты можешь сохранить свою часть сделки на будущее.       Заманчивое предложение. Но у него так много всего, что он мог бы попросить в качестве платы. Ему не уместиться в пределы одной сделки.       — А ты здесь для? — подсказывает он, пока размышляет над согласием.       — Чтобы ты играл по-настоящему, но так, чтобы команда осталась цела и невредима.       — Дороговато будет стоить.       — Я готов заплатить.       Прямо так с разбега, да в распахнутую пасть зверя? Добровольно? Бесстрашно? Невообразимый идиот.       — Какой бойкий, — произносит Эндрю, прищелкивая языком. — Даже не представляешь, что я могу попросить.       — Право на «нет» еще в силе, — напоминает как бы невзначай. Будто Эндрю мог забыть.       — Ну не знаю, — намеренно дразнит он.       — Я знаю, — закономерно спорит Нил. — Более того, я уверен.       — Ты не уверен даже в завтрашнем дне.       — Но твердо уверен в том, что ты не проигнорируешь мое «нет».       И вновь его хочется ударить. Приложить так хорошенечко об стену. Посмотреть, сольется ли оранжевый с рыжим. Что из этого будет ярче? Кто кого?       — Ну так что? — наседает он. Давит и давит. Будь это кто-то другой, был бы мертв, еще не успев подойти. У Нила, похоже, особые привилегии. И откуда только они взялись? Эндрю явно на подобное не соглашался.       Он ненавидит саму мысль, что идет у кого-то на поводу.       Ненавидит, но идет.       Идет и ненавидит.       — Сделка, — обозначает он, сбрасывая клюшку с плеча.       — Сделка, — вторит ему Нил, глупо улыбаясь, прежде чем надеть шлем.       Шлем, что скрывает его лицо наполовину и этим облегчает жизнь Эндрю. Только вот улыбка все равно отпечатывается на подкорке помутненного сознания. И это раздражает.       Эндрю хочет выкорчевать ее из воспоминаний.       Эндрю хочет запомнить ее навсегда.       Эндрю хочет. И злится на себя из-за этого. До такой степени, что встает на ворота и остервенело блокирует каждую попытку ему забить.       Он выигрывает битву, но какой в этом толк, если война давно проиграна?       — Тебе не было весело? — спрашивает Нил после тренировки.       — Расплачиваться по счетам веселее.       — И когда ты озвучишь цену?       — Жди и бойся.       Нил не думает ни секунды, поспешно извергая свое глупое упрямство:       — Не боюсь.       Да, и это раздражает больше всего.       — А стоило бы.       — Может быть, — беззаботно пожимает он плечами. — Но мы уже ничего не можем поделать с этим.       Катись к черту!       Эндрю мог бы его убить. Легко, быстро и бесшумно. Все бы подумали, что Нил сбежал. Ускакал по-кроличьи, даже не оборачиваясь. Все бы поверили в это.       Эндрю хочет его убить. Но не хочет его лишаться. И сама мысль об этом ужасает своей дикостью.       Он откладывает расплату на момент своей максимальной трезвости. Собирается выдумать что-то настолько изощренное, чтобы Нил был вынужден ему отказать. Чтобы его небесные глаза расширились в ужасе, а губы побелели от силы сжатия прежде чем произнести яростное «нет». Эндрю заставит его произнести это. Наконец оттолкнет от себя. И жить станет хоть чуточку полегче. Наверное.       Образ отказывающего ему Нила плавится после очередного приема таблетки. До чего же горькая вещь. Этим извергам в белых халатах определенно нужно пересмотреть свои рецепты. Добавить в них хоть немного сладости.       Карусель в глазах набирает обороты. Сознание разрывается от обилия мыслей, порой совсем глупых. А рот, растянутый в сумасшедшей улыбке, зачем-то все безостановочно транслирует. И не заткнуть его никак.       Эндрю говорит и говорит. Озвучивает каждое свое действие. Вклинивается в чужие разговоры. Намеренно меняет темы и запутывает, подкидывая полнейший абсурд.       — Камни не летают, — произносит он, кажется, кого-то перебивая. Кого конкретно — не понятно. Эндрю не слушал. Да и не важно это. Всяко говорили о чем-то невообразимо скучном.       — Что ты несешь? — злится его неудачная копия. Извечный сгусток агрессии, не знакомый с весельем. Один из величайших трусов. Немощь, не способная сдержать свое слово. Побесить бы его еще немного, но тот спешно собирается и уходит. Пф. Ну и вали.       — Камни не летают, — повторяет Эндрю в другом месте.       — Ээ, ладно? — тупо соглашается Ники.       Что ладно-то? Каково твое мнение на этот счет? Скажи что-нибудь. Поспорь, если надо.       Бесполезно.       Тут нечего ловить.       — Камни не летают, — в очередной раз констатирует Эндрю, уловив шаги у входа на крышу.       — Полетят, если их бросить, — спорит с ним Нил, устроившись рядом.       Ну наконец-то.       — Если столкнуть тебя, и ты полетишь. Без чужой помощи камни летать не могут.       — Могут, просто на какой-нибудь другой планете, где не будет гравитации.       — Самый умный?       — Скорее всесторонне развитый.       И невероятно бесячий. Раздражающий до жути. Невыносимый. Ненавистный.       — Надеюсь, ты исчезнешь вместе с моими таблетками.       — Исчезну, только если ты скажешь мне это сделать.       Эндрю хочется сказать это прямо сейчас.       Эндрю хочется лишиться языка, чтобы никогда этого не произносить.       Эндрю хочется. И он безмерно зол. На себя. На Нила. На таблетки, обостряющие его чувства. Чувства! С каких это пор они у него есть?       — Ты безнадежен, — выплевывает он, не зная, к кому конкретно обращается.       — Как раз по твоей части?       — Заткнись.       — Заткни меня.       С превеликим удовольствием.       Эндрю впивается в его губы с небывалым остервенением. В попытке стереть наглую ухмылку. В надежде доказать глубину своей ненависти. Напомнить об опасности. Окончательно оттолкнуть от себя. Забыть о существовании Нила.       Только вот рука Эндрю наперекор мыслям цепляется за подол чужой толстовки и сжимается в крепкий кулак. Костяшки пальцев белеют от силы сжатия. От страха, что все окажется сном. Сладчайшим кошмаром. Разрушительным. Разочаровывающим отсутствием связи с реальностью. Реальностью, от которой он готов отказаться в таком случае.       Другая рука долгожданно зарывается в хрустящие кудри. И Эндрю был прав — он мгновенно воспламеняется. Только не там, где касается, а начинает гореть изнутри. Пышет жаром дыра в груди, где должно быть сердце. У него его нет, Эндрю уверен в этом. Но тогда непонятно, что же так отчаянно трепыхается под ребрами.       Тело Эндрю начинает задыхаться, а душа наконец дышит свободно. Упивается неуловимым вихрем свободы, именуемым Нилом. Может и не Нил он вовсе. Но какая разница? У Эндрю в медицинской карте написано «саморазрушительный». Нил — его новая вредная привычка. Пагубное влияние, уничтожающее его изнутри.       Эндрю хочется, чтобы он исчез.       Эндрю хочется, чтобы он остался.       Как же Эндрю хочется. Кто бы знал.       — Скажи мне остановиться, — шипит он, отрываясь всего на секунду.       — Не хочу, — выдыхает Нил в его губы.       — Ненавижу тебя.       — Как сильно?       Безмерно.       До смерти.       Адски ненавидит. А чтобы доказать это, целует его вновь. Таков его ответ на вопрос Нила. А свои подождут.