Незабудки

      Ветер, гуляющий по просторам пестрых кирпичных крыш маленьких домиков, пробирался в комнату сквозь открытое окно. Легкие прозрачные занавески едва слышно шелестели, покачиваясь от новых дуновений. По узким, с трудом различимым улочкам пробегали редкие прохожие, и ничего в этой душевной спокойной картине не выдавало просыпающийся город-полумиллионник. - Ты уже проснулся? - раздался заспанный женский голос с легкой утренней хрипотцой. - Скоро выезжать, - отозвался парень, стоящий возле раскрытого окна.       Он еще какое-то время перебирал пальцами орнамент кованой решетки небольшого балкончика, но затем все же вернулся обратно в комнату. Блестящий чемодан на колесиках, по своей высоте доходящий почти до бедер юноши, ожидал у входной двери и ненавязчиво напоминал о предстоящем отъезде.       Парень обвел беглым взглядом комнату, которую агент по недвижимости красноречиво описывал как мини-лофт, хотя на деле это был всего лишь спичечный коробок с кроватью и крошечной кухней. Но, несмотря на размеры, он любил это место. Это было первое, что он приобрел после многолетних скитаний по съемным квартирам, и даже такой небольшой закуток в здании, которое в десять раз по возрасту превосходило его самого, был за счастье. Но истинным счастьем для него была далеко не квартира, а длинноногая брюнетка, что с нежностью смотрела на него с просторов необъятной кровати.       Их союз был шоком как для окружающих, так и для них самих. Она — менеджер по персоналу, на шесть лет старше его, он — старшекурсник с сомнительной женственной внешностью, пришедший занять место возле нее. Его руки тряслись как от лихорадки, он не мог и взглянуть на нее, в то время как она не отрывала глаз от фарфорового узкого лица в обрамлении шелковых длинных прядей. - Я.. Меня зовут Билл Тиссен, - едва выдавил из себя парень, стараясь изо всех сил взять верх над собой. - Амалия Боде, но вы можете звать меня просто Ма́лика.       Она протянула ему изящную белоснежную руку с аккуратным сдержанным маникюром. Бархатный утробный голос словно обнял его за плечи, и он смог вложить свою влажную ладонь в протянутую ему. Тогда его взгляд поднялся, дабы, наконец, он смог разглядеть свою собеседницу, и его сердце тут же замерло. Изумруд теплых глаз из-под густо накрашенных ресниц контрастировал с бледной кожей и лоснящимися волосами, манящая улыбка алых полных губ сбивала дыхание. Искра, пронесшаяся между ними, положила начало неутолимой страсти, огню, погасить который могла лишь сама смерть. И, хотя каждый, взглянувший на Билла, мог без сомнения отнести его к мужчинам, предпочитающим общество других мужчин, он отдал как сердце, так и душу этой стильной француженке с волевым подбородком.       Присев на край кровати, Билл взял в ладони руку девушки и с нежностью поцеловал вельветовую кожу. Ему редко приходилось покидать Амалию, совместная работа и быт настолько сблизили пару, что существовать друг без друга хотя бы сутки представлялось им чем-то невыносимым, но обстоятельства вынуждали Билла в этот раз расстаться с ней на целых две недели. - Еще раз спасибо, что отпускаешь меня. Все-таки хорошо делить одну постель с начальником, - усмехнулся парень и тут же получил мягкий толчок в плечо. - Не благодари, я же все понимаю. Передавай им от меня привет, - она печально улыбнулась и, наклонившись вперед, одарила Билла прощальным поцелуем. - И помни, - сказала девушка, по-матерински заботливо поправляя черный кардиган на плечах парня. - Я откручу голову каждой кукле, которая посмеет попытаться залезть к тебе в штаны.       Билл застенчиво улыбнулся: - Я обязательно всем передам. - Ну, все, иди, - Амалия погладила тыльную сторону ладони большим пальцем и, наконец, отпустила его. - А то на поезд опоздаешь.       Поднявшись с кровати, парень за один шаг преодолел расстояние между собой и чемоданом и, выдвинув телескопическую ручку, в последний раз с невыносимой грустью посмотрел на лежащую на постели девушку. - Люблю тебя, - сказала ему вслед брюнетка и после заветного «и я тебя» дверь в их маленькое гнездышко захлопнулась.       Такси цыплячьего цвета ожидало юношу возле дома. Машина на этих улочках выглядела чужеродной и походила на зерно кукурузы, застрявшее в соломинке. Трезвый ум взял верх над отвратительным нежеланием покидать полюбившийся город, и без всяких отлагательств Билл сел в салон, позволив любезному водителю погрузить чемодан в багажник.       На вокзале людей оказалось намного меньше обычного, далеко не каждому выпадал шанс покинуть город ранним утром рабочего дня. Билл остановился на станции, поставив чемодан рядом с собой. На только что пробитом билете черными крупными буквами было напечатано Кассель, однако конечным пунктом его небольшого путешествия было совершенно иное место. Место, не вызывающее ни чувства ностальгии, ни тепла, ни холода, ровным счетом ничего, словно оно было для парня чужим.       Вагоны, как и сам вокзал, пустовали. За все время Билл насчитал только пять человек, двое из которых сели неподалеку от него. Ему же достался целый диван из двух пустых сидений, имевший такого же одинокого брата-близнеца напротив. Такому раскладу парень был несказанно рад, общество незнакомых людей тяготило его. Поезд медленно тронулся, колеса застучали по рельсам, и это положило начало отсчету двух часов бестолкового залипания у окна. Устроившись поудобнее, он откинулся на спинку сидения в надежде поскорее погрузиться в сон, дабы часы обернулись для него мигом.       Поезд приятно потряхивало, колеса ритмично стучали, их шум становился все дальше и дальше, сливаясь в вереницу неразборчивых звуков. Тело Билла обмякло, голова постепенно становилась легче, избавляясь поочередно от каждой беспокоящей его мысли. Он словно оказался в нежных невесомых облаках, которые в свою очередь обволакивали как его тело, так и разум. Вдалеке послышался отрывистый смех, ноздри защекотал запах подожженной сигареты. Лоб обдувает залетающий в открытое окно тамбура ветер. В белом тумане показалось улыбчивое лицо, нескладные подростковые черты, загорелая кожа. Сигарета тлеет в длинной костлявой руке с белым напульсником на узеньком запястье. Карие глаза с хитрым прищуром оглядываются по сторонам. Губы что-то говорят, затем игриво дрожат в многозвучном смехе. Из губ вырывается дым, мгновенно уносимый ветром за пределы мчащегося поезда.       До боли громкий звон становился все ближе, ослабшей рукой Билл огладил сидение — оно больше не дребезжало. Нехотя он приоткрыл глаза, за окнами тучи нависали над треугольными крышами платформы, крупное название, то же, что и в билете, смотрело на него с металлического указателя. На перроне было не многолюдно, взрослая женщина с перехваченными в хвост кудрявыми волосами в одиночестве стояла у самого края платформы. Она сосредоточенно вглядывалась в глянцевую поверхность окон вагона и, когда ее глаза встретились с сонным взглядом Билла, она победно улыбнулась и скупо помахала парню.       Он вышел из вагона, колесики чемодана застучали по асфальту, подпрыгивая на попадавшихся по пути камешках. Погода в Касселе была намного холоднее, чем в Ганновере, заплывшее серыми облаками небо не давало солнцу и шанса взглянуть на потускневший вокзал, так что парню пришлось запахнуть тоненький кардиган. Женщина же была одета значительно теплее: красная вельветовая куртка была застегнута до самого горла, из-под теплых синих джинс торчали полоски высоких толстых носков, уходящих в горчичные ботинки на шнуровке. Она дождалась, когда Билл настигнет ее, и крепко обняла его, погладив согнувшуюся дугой спину. Он был способен ответить лишь вполсилы, удерживая чемодан от падения на землю одной рукой. - Здравствуй, мама, - тепло поприветствовал женщину Билл. - Привет, дорогой, - она широко улыбнулась ему, затем потрепала разлетающиеся от ветра волосы. - Да ты никак постригся.       От прежних длинных волос, почти что покрывающих лопатки парня, осталась едва ли треть. Волосы должны были укладываться на его голове объемными волнами, но погода заставила пряди разметаться, спускаясь по бокам на бритые виски. - Тебе очень идет, - закивала женщина, разглядывая прическу сына. - Идем скорее в машину, а то сегодня дождь обещали.       Взглянув на них со стороны, с трудом можно было сказать, что эти двое являются родственниками. Женщина почти на две головы была ниже Билла и в отличие от тощего как жердь сына имела довольно плотное телосложение. Ее волосы были непослушными и постоянно кудрявились, что бы она с ними ни делала, в то время как волосы парня были прямыми и гладкими как шелковое полотно. Даже в цвете волос мать и сын не сошлись: ее волосы имели оттенок спелого каштана, а его — чистой беззвездной ночи. Но хотя бы цвет глаз и черты лица они сумели разделить — Билл взял от мамы карие раскосые глаза, высокие отчетливые скулы и правильное овальное лицо, совсем как с картинки.       Они дошли до серебристого Опель Астра в старом кузове, парень бросил чемодан в пустой багажник и сел рядом с женщиной на пассажирское сидение. С мамой за рулем Биллу было непривычно, и не только потому, что обычно его повсюду возила Амалия. На его памяти видеть родительницу в роли водителя парню не приходилось, и даже в этом автомобиле он сидел всего пару раз — семья приобрела его уже после того, как Билл отчалил в университет. Дело было не в деньгах, не в нежелании учиться, не в лени и даже не в прихоти. Всему виной был один единственный случай, отлучивший женщину от вождения почти на пять лет.       Билл сам не помнил, когда это произошло, он знал об этом только со слов мамы и бабушки. Одним днем ранней весной, когда ему было шестнадцать, они возвращались с выходной поездки в Кассель. Их маленький городишко был беден на развлечения и потому при любой возможности семья Тиссенов посещала соседние города покрупнее. На счастье бабушка в тот день осталась дома и в машине были только мать и сын. Как раз прошел проливной дождь, дорога была мокрой, в каждой неудобной ямке стояла вода. Мама говорила ему, что всегда водила осторожно, и он верил ей на слово. Но в тот день что-то пошло не так, она потеряла управление, машину завертело на дороге, их несколько раз перевернуло в воздухе и отбросило в кювет. На маме была лишь пара ссадин и сломанный подушкой безопасности нос, но Билл.. Весь удар пришелся на него. Его левая рука была переломана на мелкие кусочки, голова получила настолько сильную травму, что в тот же момент мальчик впал в кому.       Только благодаря подушкам безопасности его не изрешетило осколками, только благодаря ремням их не выбросило через лобовое стекло. Однако даже ушиба хватило, чтобы жизнь юного Билла оказалась на волосок от смерти. Как скажет ему потом мама, он пробыл в коме больше двух недель. Никто не знал, очнется ли мальчик когда-нибудь вообще. Однако его внезапное пробуждение солнечным весенним утром стало как большой радостью для небольшой семьи, так и новым ударом для еще не пришедшей в себя родительницы. Доктор сказал, что так бывает, что потеря памяти для вышедших из комы в порядке вещей. Они ждали, что амнезия будет частичной, что день за днем память будет возвращаться к нему, однако мальчик не мог припомнить даже собственного имени и лица его любящей заплаканной мамы.       Он родился, когда ему было шестнадцать. Совершенно новый человек, чистый лист в юношеском теле. Все лица были ему одинаково незнакомы, все места были для него одинаково чужды. Она сказала, что она его мама, и он поверил ей на слово. Она сказала, что его зовут Билл, и он принял это имя как свое. Она учила его по детским книжкам, азбуке, приносила карточки для дошкольников, вместе с тем день за днем сопровождая его на физиотерапию, чтобы отвыкшие за недели лежания в постели ноги снова могли ходить. Она каждый день приходила к нему, переклеенная пластырями, рассказывала истории по фотоальбому, приносила из дома его любимые игрушки и вещи. Он неизменно отдавал предпочтение тем вещам, что когда-то покупал себе прошлый Билл, и это доктор считал прогрессом.       Доктор спрашивал его, помнит ли он что-то, но он не знал, что было воспоминаниями, а что рассказами его матери. Все стало для него одним, поврежденный мозг изо всех сил старался заполнить образовавшуюся пустоту, как губка поглощая любую информацию извне. И только бабушка не рассказывала ему ничего, только она продолжала читать для него книги и делиться своими собственными историями. Когда он стал достаточно разумным для того, чтобы говорить, для того, чтобы спрашивать, единственное, о чем он спросил ее, было: - Почему ты не рассказываешь обо мне, как мама?       И она лишь сказала: - Потому что не хочу, чтобы ты был тем, кого запомнила я, - а потом добавила. - Я хочу, чтобы ты стал тем, кто ты есть и был всегда.       Когда его отпустили домой, он не был рад вернуться. Палата стала его гнездом, единственным, что он видел за свою новую недолгую жизнь, и собственная комната теперь казалась ему чужой. Он не помнил эти зеленые обои с коричневыми геометрическими рисунками, этот серо-зеленый ковер, болотного цвета плед. Он вроде бы помнил арку, углубление, в котором стояла кровать, но не мог понять до конца. На каждом шагу, на каждом углу его поджидало чувство неотвратимого дежавю, а потом все превратилось в сплошное жамевю. События путались в голове, рассказы накладывались на увиденное, где-то может быть и проглядывалась старая память, но он просто не знал, как ее определить, как понять, где выдумка его заживающего мозга, а где — его исчезнувшая в аварии жизнь.       Мама говорила, что он ходил в школу, даже проезжала безликое здание вместе с ним на автобусе, но он не помнил ничего. Он пытался вспомнить, но лица одноклассников, учителей, школьных классов, все было стерто одним единственным ударом. И больше туда он не возвращался, мама и бабушка учили его на дому. Из школы приходили учителя, они все как один смотрели на него с жалостью и печалью, терпеливо повторяли свои имена и пройденные темы, когда он туго соображал. Мама следила за их занятиями, она вообще не спускала с него больше глаз. Она была строга и непреклонна, бабушка просила его попытаться ее понять, ведь раньше она такой не была, но он не помнил, какой она могла быть раньше.       Обычно дети бывают с мамами ближе, чем с бабушками, хотя бы потому что мама — это мама, и каждый ребенок ощущает к ней безусловную любовь. Но для Билла все было иначе. Мама и бабушка были для него на ровне. Они жили в одном доме, они обе были с ним в палате, когда он впервые очнулся в своей новой жизни. Они обе заботились о нем, кормили с ложечки, когда он был еще не в состоянии пользоваться приборами самостоятельно. О каждой из них он одинаково ничего не помнил. И именно бабушка заняла для него место «мамы», той единственной женщины, которую любишь всем сердцем без всякой на то причины, с которой ощущаешь нерушимую связь, которой, кажется, можешь доверить всего себя, каждый самый страшный секрет. Бабушка никогда на него не давила, не пыталась контролировать каждый его шаг, не кормила собственными воспоминаниями о том, каким мальчик когда-то был, и потому именно ей он был готов протянуть руку из своего гнезда.       Положение мамы ухудшилось, когда с аварии прошло чуть больше трех лет. Она единственная настаивала на том, чтобы он подготавливался к поступлению в университет и как можно скорее отправлял документы. Бабушка, да и сам Билл, были с ней совершенно не согласны. Бабушка считала, что ему было еще рано переходить от школы к академическим знаниям, несмотря на то, что его интеллектуальное развитие уже догнало и даже перегнало его сверстников. Мальчик же и вовсе боялся уезжать, ему было всего три года, о какой жизни в отрыве от единственных людей, которых он знал, могла идти речь. Но мама была непреклонна, обстановка в доме накалялась, и вот в двадцать лет Билл сделал большой шаг и навсегда уехал из дома, так и не успевшего стать ему домом.       Их дорога лежала через сплошные поля, стройные ряды невысоких деревьев, служащих единственным барьером от пыли для немногочисленных хозяйств, редко встречались на пути. Женщина уверенно вела автомобиль, с легкой улыбкой поглядывая на сидящего рядом с ней юношу. - Как прошла дорога? - Нормально, - Билл пожал плечами, закончив писать сообщение для Амалии. - В вагоне почти никого не было, все равно что на такси прокатился. - Я вообще так удивилась, когда ты сказал, что приедешь на поезде, - она чересчур эмоционально приложила руку к груди, не желая отпускать подвернувшуюся тему. - Знаю, как ты не любишь общественный транспорт. Вы же везде все на машинах, да на машинах. - Какой у меня был выбор? Автобус на четыре часа позже отправляется, да и там всегда мест не хватает. Многие готовы пожертвовать комфортом, чтобы выиграть лишние двадцать минут. - Ты мог и не срываться так. Если б я знала, я бы тебе ни за что не сказала. - Мам, у бабушки был приступ, - с надрывом обратился к ней парень, садясь вполоборота. - Если бы ты не сказала, я бы тебе этого не простил. - Но сейчас-то.. сейчас-то все хорошо, - женщина сглотнула, теперь лишний раз не рискуя смотреть в сторону сына, но он с нее глаз не спускал. - Тратишь тоже свой отпуск на такие пустяки. - Пустяки? - от раздражения с его губ сорвался нервный смешок. - Хотя нет, я думаю, ты так не считаешь. Ты опять за свое. Не хочешь, чтобы я приезжал, да? Каждый раз одно и то же, тебе лишь бы сбагрить меня поскорее было, а теперь чуть что: «Давайте лучше мы к вам.» - Нет, Билл, ну, что ты, почему бы мне.. - она затараторила, пытаясь поскорее оправдаться, но Билл ее оборвал. - А я сам не знаю, мам, почему? Я обуза для тебя? Я какой-то неполноценный что ли? - на бледном лице заиграл румянец от набирающей оборот злости. - Я пошел учиться как ты хотела, я уехал как ты хотела. Я квартиру купил, САМ. Почему я не могу приезжать к себе домой? Почему я каждый раз должен выслушивать нелепейшие причины, по которым вы с бабушкой лучше приедете в Ганновер, чем мы навестим вас, м? Я бы понял, если бы вы жили в халупе два квадратных метра, если бы я вам докучал, но я же даже согласен в гостиницу заселиться, чтобы дома чаще раза в год бывать! - В какую гостиницу! - подхватила тон мама. - Не беспокойся, не в твою, - огрызнулся парень. - Еще чего! Будут еще говорить, что я сына дома принять не могу! Приезжай и живи сколько хочешь! Будто я хоть раз сказала тебе «нет»! - Не сказала, - согласился Билл, от ярости дыша через рот. - Но твои разговоры, твой взгляд — все просто разит отказом. - Вот твоя благодарность, да? - женщина решила сыграть козырями. - Я выхаживала тебя, водичкой поила, носилась из дома в больницу и обратно, часами не спала! Чтобы ты к жизни нормальной вернулся, чтобы инвалидом на всю жизнь не стал! И вот как теперь ты расплатился со мной! Повышаешь голос на мать, обвиняешь меня! - А по чьей вине я там оказался? - холодно добил парень, и мама в ту же секунду замолчала.       Она вжалась в кресло, подобрав губы. Билл в миг пожалел о сгоряча брошенных словах, но вернуть их назад было уже нельзя. Тишина расплылась по салону, в котором вдруг стало так трудно дышать. Он не мог извиниться, знал, что, кроме как к новой ссоре, его слова больше ни к чему не приведут. А им стоило остыть, обоим. Бабушке не нужно знать о новой завязавшейся перепалке, особенно сейчас, когда ее сердце стало барахлить. И делать ее свидетелем их внеочередных пререканий парень тоже не хотел. Лучшее, что он мог сделать сейчас, это упереться взглядом в окно, как он делал всегда, и ждать, когда с мамы спадет пелена гнева.       Последняя поросль из молодых побегов оборвалась и за ней показалось небольшое поселение Бад-Эмсталь всего в шесть тысяч человек численностью. Именно здесь было положено начало новой жизни Билла, в общине, так никогда и не ставшей ему снова родной. По рассказам они жили здесь не всегда. Когда-то очень давно, когда мальчику едва исполнилось три, они вместе с матерью жили в Мюнхене на съемной квартире. Там он и появился на свет у пары, познакомившейся на университетской вечеринке и неосмотрительно выбравшей ППА вместо презерватива. Как сказала мама, отец отказался признавать сына, сославшись на других партнеров любящей клубы студентки, и потому она не желала много говорить о нем, но Билл все равно ничего об этом мужчине не помнил.       Когда закончился университет, а новая работа не приносила достаточного дохода для содержания ребенка и оплаты квартиры, она приняла решение вернуться к родителям домой. Благо их дом был большим, хоть и довольно старым, в три этажа высотой, включая мансарду, с просторным гаражом, подвалом и летней кухней в саду. В кирпичной крепости с лихвой хватило места всем. Порой они не видели друг друга целыми днями — пока что сидящая без работы женщина жила по графику своего маленького сына, и потому, когда родители задерживались на работе, к их возвращению дом уже был окутан сном.       Женщина запарковала машину перед гаражом, на улице начинал накрапывать дождь. Молча и без каких-либо эмоций она все же помогла сыну вытащить из багажника чемодан, закатившийся поглубже за время поездки. Они вдвоем подошли к двустворчатой входной двери, сделанной из массива дерева. Полотно было украшено крупными деревянными квадратами, размещенными по два в ряд. Те, что располагались повыше на уровне груди и глаз, имели вставки из толстого узорчатого стекла зеленого оттенка, через которое было почти не разглядеть, что происходит в прихожей.       Как только они оказались внутри, женщина заголосила: - Мама! Мы дома!       Билл полагаться на крик не стал. Он оставил чемодан у двери, предусмотрительно убрав его с дороги, и отправился на поиски бабушки. Он заглянул в гостиную, где она любила, уместившись в кресле, смотреть телевизор или листать старые номера модных журналов. Не найдя бабушку там, он сунулся в столовую, которая теперь была соединена с кухней, после того, как еще при дедушке во время ремонта была снесена разделяющая их стена. Здесь он ее и обнаружил, сидящей у стола за чаем с сахарным печеньем. - Бабушка, - с придыханием прошептал Билл.       Женщина повернулась на его голос, морщины заиграли в уголках мутных глаз от улыбки. Не дожидаясь, когда она соберется встать, парень сам опустился перед бабушкой на колени и припал головой к ее ногам. От пледа, в который женщина была завернута, пахло ментоловой мазью и горчащими таблетками, где-то повыше витал едва уловимый запах лаванды и выдержанного гибискуса. Не поднимая головы, Билл обнял женщину за талию руками ощутимо, но не крепко. По его волосам забегали прохладные пальцы, и он умиротворенно прикрыл глаза, впервые за сутки унимая тревожное сердце. - Билл, ну, что ты в самом деле, - раздался за спиной недовольный голос мамы. - Чего на коленях-то по полу ползать? - Оставь, Лота, - требовательно, но мягко попросила бабушка. - Мальчик так давно не был дома, - она нагнулась к лежащему на ее коленях юноше и как могла обняла его за голову. - Я так по тебе соскучилась, милый мой. - Я тоже, бабуль, - вполголоса ответил парень. - Ты состриг свои волосы, - отметила женщина, рассматривая зажатую меж пальцев прядь. - Да, - он поднял голову. - Тебе не нравится? - Что ты, что ты, - она снова провела рукой по длинным черным волосам, свисающим на одну сторону. - Все равно очень красиво. Какие же у тебя все-таки волосы чудесные.       Закатив глаза, Лота избавилась от куртки и прошла в кухню ставить чайник. - Бабушка, скажи, как ты себя чувствуешь? - Билл так и продолжал сидеть на полу возле женщины. - Сердце бьется — и ладно.       Женщина как утка закряхтела от смеха, на что Лота раздраженно бросила: - Мам! - Правда, бабушка, - парень умело проигнорировал занимающийся конфликт. - Мама сказала, у тебя был сердечный приступ? - Да что там приступ, ничего страшного. Не волнуйся. Только кольнуло чуток и все. - Это же очень серьезно, - он обеспокоенно выдохнул, и женщина по-доброму улыбнулась ему, приподняв опущенную голову за подбородок. - Меня же прокапали, Билл. Лечение назначили. Поезжу пару недель на укольчики и все будет как прежде, ну, - она ободряюще кивнула внуку, но, когда не заметила на его лице прояснения, снова обняла парня за голову, одарив поцелуем черную макушку. - Не волнуйся за меня, маленький. Я еще на свадьбе твоей погуляю, вот увидишь.       Их милое перешептывание снова оказалось прервано. - Билл! - Лота возмущенно прикрикнула, поворачиваясь к ним с лопаткой в руке, но вид у нее был настолько озлобленный, что ей впору было держать нож. - Сейчас же с пола вставай, не хватало еще простудиться! Кто ж на камнях-то сидит!       Билл недовольно скривил губы так, что заметила его гримасу только бабушка, но с пола все же встал. - Что за лечение назначили? - уже громче он продолжил беседу, садясь рядом с женщиной на стул. - Уколы, - повторилась бабушка. - Еще какой-то там мониторинг, нужно будет пару дней у них полежать на следующей неделе. И таблеток опять навыписывали це-елую кучу, - она протянула с наигранным недовольством. - Я тебя повожу, прослежу, чтобы тобой действительно занимались, а не на отвяжись делали. - Ну, зачем же, Билл, - женщина закрутила головой. - Ты обо мне заботилась, теперь моя очередь, - твердо заявил парень. - Мне Амалия дала вольную на целых две недели. - И ты все эти дни на какую-то там бабку спустишь? Не смеши меня, - бабушка махнула рукой. - Ты у меня одна, бабуля, - улыбнулся Билл, целуя женщину в щеку. - И это не обсуждается.       После такого продолжать сопротивляться бабушка просто была не в силах. - И на чем это ты собрался ее возить, скажи мне на милость? - Лота снова включилась в разговор, загружая противень с лазаньей в духовку. - На дедушкиной машине, - парень, наконец, повернулся к матери. - Я же знаю, что у тебя в отеле вечный завал. Я тебя разгружу. - Разгрузишь, - недовольно повторила она, выставляя таймер.       Но поспорить с сыном в этот раз Лота не могла — ей действительно требовалась помощь. В отеле, где она уже несколько лет работала администратором, всегда было дел невпроворот. Бад-Эмсталь не был притягательным для туристов, община жила в основном за счет приезжающих на лечение в медицинский центр, расположенный на западной границе поселения. Но гостиниц и отелей в нем было настроено столько, что в них можно было бы разместить всех жителей поселения сразу. Потому, чтобы хоть как-то улучшить свое финансовое положение, владелец отеля, в котором работала Лота, принял решение экономить на персонале, и бедная женщина выполняла роль не только администратора, но и уборщицы, регистратора, даже частично бухгалтера. - Ладно, - все же согласилась Лота. - Будешь возить бабушку в больницу, а я — на физиотерапию. Там сеансов не так много, я как-нибудь уложусь в график.       На том и порешили. Оставив размолвки позади, они смогли спокойно позавтракать все вместе не совсем подходящим для этого приема пищи блюдом. За столом бабушка поспрашивала про Амалию, но, увидев на лице своей дочери желание углубиться в тему, поскорее завершила расспрос, свернув в сторону возможного повышения Билла. По окончании трапезы, Лота уехала на работу, оставив на Билла бабушку и грязную посуду. Разобравшись с бытовыми задачами, парень сел вместе с женщиной в гостиной и принялся составлять график приема лекарств, опираясь на выписанные доктором рекомендации. Он также выяснил, в какие дни и куда им требуется поехать и занес в телефон соответствующие напоминания, чтобы точно ничего не упустить. Порой память его подводила, несчастный случай не собирался оставлять парня и по прошествии одиннадцати лет, но современные технологии брали эту задачу на себя, существенно облегчая юноше жизнь.       Как и обещал прогноз, весь день над Бад-Эмсталем висела густая грозовая туча и обильно поливала общину. Они не покидали дома, так и засев в гостиной до вечера. По просьбе бабушки, имевшей уже не такое хорошее зрение, Билл читал вслух Стефана Цвейга. Он был одним из самых дорогих сердцу женщины писателей, и она даже имела неплохую коллекцию его сочинений, а пару особенно любимых книг держала всегда под рукой. Их обложки были уже давно вытертыми, буквы, когда-то золотящиеся на свету, окончательно пропали, оставив после себя только едва заметные углубления. На уголках настойчиво выглядывал картон, местами вылезали отклеившиеся корешки. Но, несмотря на неприглядный вид, книжку было приятно взять в руки, обложка из окрашенной ткани хорошо лежала в руке. Было видно, что эта книга жила, а не просто пылилась на полке, что ее в самом деле любили, к ней прикасались, брали с собой в поездку, на прогулку, в постель.       Зачитавшись, они пропустили обед. Бабушка предложила нагнать его парой бутербродов и чаем, а потом они вместе сели перед телевизором в тысячный раз пересматривать Как украсть миллион с Одри Хепберн в главной роли. Ближе к вечеру женщина предложила внуку сделать для вымотанной Лоты что-нибудь приятное и после окончания фильма они вместе принялись неспешно накрывать на стол к ужину. Когда мама вернулась домой, снова уставшая и обессиленная, она была приятно удивлена и даже не завела разговор на очередную щекотливую тему, а только весь остаток вечера жаловалась на своего деспотичного начальника.       Уже под ночь они разошлись каждый по своим спальням. Билл так за весь день и не притронулся к чемодану. Он затащил вещи на второй этаж, поставил телефон на письменный стол, подперев ежедневником, и принялся раскладывать одежду по полкам, ожидая ответа Амалии на видеозвонок. - Привет, - раздался поломанный связью голос девушки. - Ты что там, вещи разбираешь? - Да, - ответил Билл, присаживаясь к столу, чтобы взглянуть на экран. - А ты чем занимаешься? В ванне лежишь? - Да-а, - протянула Амалия, демонстрируя покрывающую ее плечи пену. - Сегодня на работе был кошмарный день, так что приходится утешать себя самой, - она внесла в кадр вторую руку, удерживающую бокал с красным вином. - Что-то случилось? - Да все как обычно, - девушка нахмурилась, делая глоток, а парень снова вернулся к раскладыванию вещей, иногда поглядывая на телефон. - Без тебя совсем не то. Никто ничего не понимает. Стоит отвести взгляд — все бездельничают. Ты представляешь, Саша сегодня опять ни черта не сделала, потому что у нее возник вопрос по задаче, а она никому не сказала. Просто тупила весь день, хотя я каждый раз говорю — не бойтесь просить о помощи, у всех нас случаются тупики. Лучше спросить, чем промолчать и потом зафакапить всю работу. Но нет, новая задача, а мы все там же.       Амалия тяжело вздохнула, динамик заскрипел от ее дыхания, затем послышалось булькание и копошение. Девушка чертыхнулась, ее голова на время пропала из кадра и снова появилась, но уже с клочками пены на собранных в пучок волосах. - Ты представляешь, - обратилась она к Биллу, который примкнул к экрану, любопытствуя, что же случилось по ту сторону. - Я чуть не утопила бокал. В последний момент поймала. Волосы теперь все.., - Амалия, сощурившись, присмотрелась к своему лицу в маленьком окошке. - Блин, теперь голову придется мыть. Ну, хотя бы вино уцелело..       Хихикая над девушкой, Билл взял в руки телефон и опустился с ним на кровать. Они не виделись меньше дня, а он уже по ней ужасно скучал. Картинка постоянно рвалась и скакала, но он все равно умудрялся уловить в ней обворожительное лицо Амалии. Две волнистых прядки черных волос свисали перед ее лицом, покрытые поблескивающей пеной, за ними едва можно было разглядеть зелену ее глаз, но Билл дополнял мыльный образ своими воспоминаниями, и пленительный взгляд девушки становился виден ему даже за чередой из меняющихся крупных пикселей. О том, что ему предстояло сегодня засыпать в полном одиночестве в холодной постели, парень старался не думать. - Я все о себе да о себе, - взглянула в камеру девушка, влажной рукой убирая волосы с лица. - Как у бабушки дела? Ее домой отпустили? - Да, она дома, - Билл перелег на бок, ставя телефон перед собой. - Она хорошо выглядит, правда больше сидит на месте. Ест меньше, чем обычно, но с аппетитом все в порядке. Ей назначили лечение, я ее повезу и выясню у доктора подробности, а то тут никто мне ничего толком сказать не может. - Расчехлишь дедов автопарк, - она одобрительно кивнула, болтая вино в бокале. - Потом дай мне знать, как что-нибудь будет известно. - Обязательно. - А с мамой как? Нормально? - Успели поцапаться в первый же час, - устало вздохнул парень, и девушка его подхватила. - Ну, ты же знаешь ее. Но потом все было отлично, она теперь при бабушке старается лишний раз не затевать скандалов. - Знаешь, лучше уж так. Твоей бабушке сейчас нужен покой, - Амалия перевела взгляд с улыбающегося лица Билла на плохо освещенную комнату за его плечом. - Ты в своей старой спальне? - Ага, - кивнул парень, хитро прищурившись. - А что? - Даже не думай, ничего такого, - она игриво захихикала, снова принимаясь за бокал. - Я еще не так пьяна. Просто вспомнила про твою странную комнатку. - Что же в ней странного? - усмехнувшись, спросил ее Билл, в то же время пустившись рассматривать спальню, не поднимаясь с кровати. - Арка эта? - Нет, арка здесь ни при чем. Она мне даже нравится. Проблема в том, что она не похожа на детскую спальню, понимаешь? Ну, даже подростковую. Ты же сам говорил, что ремонт вы не делали сколько ты себя помнишь. А она прям спальня из каталога спален, не знаю как еще сказать. Вот заходишь в Икею, там и то спальни более обжитые. А у тебя пара книг, игрушек и все. Никаких наклеек на шкафах, случайных порезов на столе, потому что не сразу додумываешься, что прежде, чем орудовать резаком, надо что-то подложить. Никаких сколов из-за неосторожности, ну, вообще ничего. Она ультрановая будто. Даже самый идеальный ребенок не сможет так.       Амалия сделала еще глоток, а Билл же задумался окончательно. В самом деле, его спальня была ужасно чистой. Ни одного карандашного штришка на обоях, никаких следов от булавок и скотча. Серебристое покрытие на ручках шкафов было почти идеальным, едва потертым. На ковре не было следов от ножек стула, вообще ни от чего, что бы могло по нему проскользить, проскрести при неосмотрительном детском обращении. В спальне мамы на обоях местами еще можно было встретить маленькие солнышки и цветочки, которые, как она говорила, рисовал он сам, стоило ей на секунду отвернуться. В спальне бабушки на мебели и вовсе не было живого места, столешницу ее туалетного столика даже пришлось менять от того, насколько сильно было стерто покрытие многолетним перемещением пузырьков с места на место. - И напоследок, - донеслись до него слова девушки, и Билл машинально перевел отсутствующий взгляд на экран. - Это же даже не твой цвет, ты ведь любишь синий.       Ответа не последовало. Амалия заглянула в экран и обнаружила там совершенно погрязшего в размышлениях парня. - Эй, ты чего, - более высоким, смягченным голосом она обратилась к нему. - Не забивай себе голову, любимый. Может, ты любил зеленый до аварии, кто же знает, - девушка неуверенно улыбнулась, и он подарил ей такую же улыбку в ответ. - Это все вино мое, вот что. Не с кем целый день было поговорить так, по душам, вот меня и понесло. А ты, правда, не заморачивайся. Ложись спать, хорошо?       Билл согласно кивнул, шумно выдохнув. - Я люблю тебя, - сказал он, прежде чем попрощаться. - И я тебя, - бодрее улыбнулась Амалия. - Спокойной ночи, любовь моя. Завтра еще созвонимся. - И тебе, - скупо ответил Билл и сбросил звонок.