Люцифер мотался по кровати и раздражался с каждой минутой всё больше: то одеяло в пододеяльнике сбивалось на сторону, то подушка казалась слишком тёплой — а он ведь её уже переворачивал! Но это хотя бы отвлекало от роя мыслей в голове.
Коротко они выражались примерно следующим образом: что он здесь делает? Стоит ли ему здесь находиться? Правда ли Чарли ему рада или изображает формальную вежливость? Могла ли она передумать после того разговора? Мог ли передумать он сам, правда ли готов помочь? Чем на самом деле он может помочь в складывающейся ситуации? Должно ли всё это вообще работать? И так далее, и так далее.
Пора было признаться себе — сна было ни в одном глазу. И с этим надо было что-то делать. А из вариантов, не требующих затрат сил, был только бар внизу. Люцифер заметил за собой, что он из тех ребят, что, подвыпив, сначала ехидничают, потом становятся нытиками, а после спят мертвецким сном. Он беззастенчиво этим пользовался. Когда его никто не видел, конечно.
Не хотелось вообще никак концентрироваться, развоплощаться и заниматься всем сопутствующим, и он пошёл по отелю пешком. И будто бы зря. Вместо того, чтобы устать, он обзаводился новыми мыслями. Вокруг — стены, которые они вместе возвели совсем недавно. Ещё не обросли паутиной углы, ещё держатся обои. Ещё не появлялось дыр в стенах от нежданных визитов. Обновлённая мечта дочери: место, где грешники смогут задуматься о прощении, о смирении и прочих там добродетелях. Хватит ли у них мозгов? Это другой вопрос. Но Чарли верит, Чарли дороги не только эти стены — ей будет дорога каждая заблудшая душа, словно родная, каждый скол на чашке в буфете, потому что с каждым таким сколом будет связана очередная история искупления.
Если будет.
Как же нужно заснуть уже, наконец.
Судя по свету в дверном проёме, в баре он будет не один. Люцифер надеялся наткнуться на неразговорчивого Хаска, но в глубине души понимал, что ему не может так повезти. В конце концов, не впервой.
Силуэт Аластора очерчивал тусклый свет обрамляющих барную стойку лампочек. Вечером они, казалось, горели ярче, но сейчас едва светили, помигивая, словно что-то сдерживало их изнутри, не позволяя свету вырваться наружу.
Аластор меланхолично гонял по дну стакана для виски что-то, что издалека даже в тусклом свете по цвету и консистенции напоминало ангельскую кровь, и мурлыкал под нос едва различимую мелодию. Люцифер бы и не услышал, если бы не шуршание радиопомех в полной тишине затянутого ночным мраком холла.
Он думал было развернуться, чтобы не делить ночь с этим оленем. Лучше уж дальше круги по кровати наворачивать до рассвета. Но тяжёлая голова и манящий свет заставили его замешкаться, словно он не знал, где вообще его комната и не мог по щелчку пальцев оказаться там при должном желании.
— Оу, ваше величество?
О, как он смаковал каждое слово, с извращённым удовольствием превращая титул в оскорбление. Ядовитый сарказм, высокомерная ухмылка и — удивительно — приглашающий на соседний стул жест.
Чужая душа — потёмки, так Люцифер думал в этот момент. Особенно эта душа, чернильно-чёрная, как ухмыляющаяся из-за барной стойки тень, которую Аластор даже не спрятал. Если в эту душу вглядеться, покажется, что взгляду негде остановиться — хтоническая пустота затянет, и можно до бесконечности падать в неё. И нужно отвернуться вовремя, пока пустота не начала вглядываться в ответ.
Люцифер зашёл за барную стойку, откупорил какую-то из бутылок, что были на вид постарше, и действительно вернулся, чтобы сесть рядом. Хотелось разглядеть, что у Аластора в стакане. Он принюхался и присмотрелся. Не показалось.
— Ты же в курсе, что это суррогат? — нахмурился Люцифер, и опрокинул в себя первый бокал, судя по всему, коньяка, не поморщившись и тут же наполняя второй.
— Мне ли не знать о том, что такое суррогат, учитывая, когда я оставил грешный мир, — Аластор ухмыльнулся, даже не оборачиваясь. И отпил немного, чинно отставляя стакан. И на лице, обыкновенно выражающем целый спектр эмоций, не дрогнул ни один мускул. Как же он старался.
— Оно ещё и старое? — брезгливо отозвался Люцифер.
Аластор тут же растянул рот в привычной улыбке.
То, что здесь называли «ангельской кровью», было крайне мерзким пойлом, особенно когда настоится, а портилось оно едва ли не моментально. В отличие от крови настоящей, на вкус гораздо более приятной, но столь же быстро выветривающейся на воздухе. Но дело было не в том, что хотелось де грешникам попробовать чего-то святого, или попонтоваться красивой дорогой жижей в стекле, всеми силами изображая, что кровь настоящая. Настоящую им взять всё равно было негде, и все это прекрасно понимали, но отчаянно хотели верить в возможность. Потому и пили эту дрянь. Дело было в свойствах, которые местные бутлегеры отчаянно старались повторить по описаниям. Получалось хреново, ещё и на вкус гадко до отравы.
А причины просты: ходил слух, что от тяжёлых травм и болезней можно излечиться, выпив ангельской крови. В остальном, мироздание как будто бы не считало грешников достойными излечения от чего-либо вообще. А они всё пытались. Посмертие дожить-то хотелось.
Что же ты, дурной, прячешь?
— Не спрашивал мнения о своей трапезе, — всё скалился Аластор.
Люцифер ухмыльнулся в ответ.
— Побуду идиотом, притворяющимся, что он не знает, что ты притворяешься, что тебе нравится эта дрянь, и ночью ты её пьёшь только для того, чтобы ни с кем не делиться.
Какое-то время повисела тишина. Аластор издавал раздражённые радиозвуки, но, на удивление, молчал, гордо глядя прямо перед собой. Наверное соображал оскорбление поизощрённей. Хотя скорее ему просто было нехорошо. Люцифер насмешливо покосился на него, резко выдохнул и опрокинул в себя второй бокал. А потом задумался, есть ли в третьем смысл и сосредоточенно уставился в этикетку бутылки.
Ну не может Аластор действительно ловить кайф от этого пойла. Заметно же. Самым грустным во всей этой ситуации было то, что его нельзя оставить просто откинуться в канаве, потому что как бы то ни было, за него будет переживать Чарли. И ради неё Люцифер будет вынужден вытерпеть и проконтролировать этого…
— А вы не похожи на того, кто по ночам напивается, — Аластор хмыкнул и назло попытался выпить то, что осталось в его бокале, одним глотком.
Люцифер поднял было палец, но понял, что пути назад нет, смог только тревожно втянуть воздух сквозь зубы, уже жалея о последствиях за Аластора. Понты дороже денег, вот уж точно.
Аластор держал лицо ровно три секунды, потом поперхнулся и вдруг схватился за плечо, прижимая руку поперёк груди и в результате всё-таки закашлявшись.
Попытался было изобразить, что всё в порядке и встать, но не осилил, только упёрся локтями в стол, уронил голову на руки и продолжил кашлять как псина до тех пор, пока не кончился воздух, и не пришлось его сипло втягивать в лёгкие. Плечи его будто свело в напряжении, а дышать он словно не хотел.
— У тебя в голове место мозга занимают противовесы для твоих ушей или что? — с усмешкой спросил Люцифер, легонько щёлкнув по кончику его уха. Аластор ухом тряхнул, чтобы смахнуть короткое, но навязчивое касание, но ответить пока не мог. А потом выпрямился с самым незаинтересованным видом.
Вот, что этот олень прятал, вот, чего бродил ночами и даже нашёл эту бадягу, которую здесь называют лекарством. Красный цвет рубашки не мог скрыть то, как ткань пропитывается кровью от открывшейся плохо зарастающей раны. Да и губы сейчас тоже окропили мелкие брызги красных капель. Какой бы ты ни был хтонью, в венах твоих всё равно течёт всё человеческое. Как ни изгаляйся.
Долго же Аластор держался. Тут такие «средства» бесполезны. Да и какие-либо вообще, кроме покоя. Не иначе как ангельское оружие.
Срослось. Чарли заикалась, что первым с Адамом дрался он.
Срослось, ха. Только не у него.
— О-о, — Люцифер тут же настроил тон на иронический и ткнул пальцем в его пустой стакан. — Ты в курсе, что тебе
это нихрена не поможет?
Аластор ощетинился — его волосы буквально встали дыбом, а белки глаз, кажется, почернели. Движения головы при общем оцепенении стали мелкими, резкими и неестественными. В голосе звучал статический треск. И кого он думает напугать своими смешными рогами, увеличившимися до размеров вешалки? Люциферу стало безумно смешно, когда он представил, что может повесить на его рога свою жилетку.
Кажется, коньяк дал в голову. Чудно.
— Я гляжу, вы наслаждаетесь? Ради такого стоило пасть и создать это место, правда? А при случае так удобно прикидываться святым.
Сил не было на него оскорблённо орать. Да и когда ещё Люцифер увидит эту хтонь в уязвимом состоянии?
— Во-оу, и что это? Серьёзно, ты будешь мне говорить что-то о лицемерии? Ты? — Люцифер посмеялся на высоких нотах и растёкся по стойке, подкладывая руку под голову. — Смотри, не выпендривайся. А то сдохнешь послезавтра.
Аластор неприязненно показал зубы, но с места не сдвинулся. Люцифер лениво наблюдал за его попытками пошевелиться. Аластор морщился, невооружённым глазом было видно, как он словно обледенел с ног до головы, мирясь с болью. Рана явно не давала покоя, а сливаться с тенью, судя по всему, было совсем уж позорно, и позволить он себе такого побега не мог.
— Что же делать, моё солнышко будет за тебя переживать, — с притворным беспокойством Люцифер прислонил пальцы к губам и приоткрыл было рот, чтобы скорчить мину, но непроизвольно зевнул.
Радиопомехи зазвучали агрессивно, а на периферии замелькали складывающиеся в витиеватые символы ярко-зелёные частицы. Запахло электричеством и почему-то болотом.
— Кипишу-то навёл, — скучающе проговорил Люцифер.
Аластор смотрелся жалко. Злился, выглядел так, будто сейчас откусит руку или лицо, но сделать ничего не мог. И позволить себе сдаться — тоже. И попросить помощи. Располосовавшая всю грудь рана парализовала его, как оленя в свете фар — Люцифер похихикал сам с собой, а потом задумался.
Он ведь останется здесь. Даже когда Люцифер уйдёт в свои покои, Аластор останется у стойки до утра, не шевелясь, стараясь переждать и хоть чем-то себе помочь. Будет паниковать и злиться. А мало ли, когда здесь появятся постояльцы или, что хуже, хозяйка.
Аластор пытался сдержаться, но закашлялся снова.
К тому же Люцифер чувствовал себя несколько виноватым за это происшествие. Впрочем, Аластор сам дурак, что повёлся на то, что даже не было провокацией, и создал соревнование из ниоткуда, но всё-таки, в какой-то мере Чарли будет тратить свои нервы из-за их дурной конфронтации.
Не то, с чего хотелось бы начинать утро.
Да и жалко как-то. Живое существо. В конце концов, часть «его народа»… Ещё и получил эту рану, защищая отель, дочкину мечту… Ну вот, началась часть с нытьём. Третий бокал всё-таки не нужен.
Люцифер, не церемонясь, встал, обошёл стойку достал из-под неё нож для льда, протянул руку к стакану Аластора и уверенным жёстким движением полоснул по запястью раз, а потом второй, для верности. Немного пожгло и перестало — за свою жизнь ему хватило времени привыкнуть к таким банальным вещам, как боль.
Выражение на лице Аластора смешивало в себе разом презрение, восхищение и страх. Кажется, он и сам не разобрался. Только зачарованно смотрел, как густая золотая кровь капает, а потом начинает тонкой струйкой литься в стакан, сияя. Свет преломлялся сквозь стеклянные стенки и создавал причудливый угловатый рисунок на стойке. И с каждой новой каплей во взгляде Аластора просыпался голод.
— Да мне-то что, — безучастно пробормотал Люцифер, оправдываясь перед самим собой, отводя глаза, чтобы не видеть этого лица. — Ты защитил Чарли, пока я не мог явиться сюда. Так что будем считать, мы квиты. Думаю, этого тебе будет достаточно.
Убедившись, что набралось чуть больше половины стакана, он провёл пальцами другой руки по запястью, и рана затянулась, словно её и не было.
Аластор недоверчиво покосился на него и показал зубы, на которых была кровь его собственная. Фу, жуть. Люцифер непроизвольно поморщился.
— С чего такая щедрость, милорд?
— Ты прикидываешься? Я уже всё объяснил, — Люцифер хмыкнул. — А ещё я могу передумать. Не бойся, ты мне ничего не должен. Здесь ровно столько, сколько ты заслужил за то время, которое провёл в битве за это место, пока не смылся зализывать раны. А ещё… Выветривается минут за десять.
Скорость, с которой Аластор наступил на свою гордость, надо было видеть. Он схватил стакан двумя руками и припал к нему губами.
Люцифер притворился, что не слышит булькающего звука тяжёлых жадных глотков — в конце концов ангельская кровь гораздо гуще человеческой — и что изучение дизайна этикеток бутылок на дальних полках было его вторым хобби. Повернулся он только тогда, когда услышал шумный выдох и стук стакана об стойку. Аластор же моментально привёл себя в порядок: уже сидел, выпрямившись и улыбаясь, как ни в чём не бывало, и скучающе глядел на собственные когти. Сдавало то, с каким удовольствием он вдохнул полной грудью, и сколько силы сразу появилось во всём его теле. И кровавый след на рубашке. И светящееся золотом пятно в уголке губ. Люцифера передёрнуло от одной мысли, что это его собственная кровь.
Он для вида закатил глаза, с трудом сконцентрировался и повёл пальцем в воздухе. Расползшаяся полоса на рубашке испарились с лёгким красно-золотым свечением, как и это неприятное пятно, ради которого всё и затевалось. Аластор снова покосился на него, вскинув брови.
— Просто дешёвый фокус, ты же не хочешь выглядеть как клоун, — едва выговорил Люцифер.
— О, нет, не собираюсь вписываться в ваш аляповатый цирковой декор, — Аластор опять сверкнул зубами, но как будто дружелюбней.
— И никакого мне спасибо, — пронудел Люцифер себе под нос.
Ну, хоть лицо не откусил.
Люцифер давно знал: любая хтонь может быть дружелюбной и очаровательной, если хочет извлечь выгоду из ситуации. Этот же тоже умудрялся. Удивительна дихотомия его пребывания в этих стенах: никто его вроде бы не любил, но все были привязаны к нему, как к бессловесному и беспричинно злому, но
своему питомцу. Они не выбирали находиться с ним в отеле, но он выбрал это место и их. И со стороны создавал трогательное ощущение привязанности своему выбору.
Но Люцифер слишком давно наблюдает за этими отбросами. Может быть, парочка подобранных дочкой ребят и правда похожи на адекватных, но за дверями — и в одном этом персонаже — весь мрак и мерзость человеческих душ. Она не излечит его. И не излечит их всех, пусть и будет пытаться.
И Люцифер здесь, чтобы в его доме не правило бал это голодное и пустое существо. Жаль даже как-то было, что рана оказалась не смертельной. А излечиться он помог только потому, что хотя бы временно сытый и довольный зверь лучше загнанного и израненного, способного на отчаянные поступки. Такого проще контролировать.
Но вот сейчас Аластор сидит рядом, как будто бы доверчиво прикрыв глаза, и, спокойно улыбаясь, тянет из бокала оставшиеся на стенках последние капли излечившей его крови, и Люциферу кажется, что вовсе не он сейчас контролирует ситуацию. А что заставило его думать, что это действительно он? Почему он так уверен?
Причиняла ли ему на самом деле рана такую боль, что он не мог сдвинуться с места? В конце концов, даже если его побег можно списать на адреналиновый шок, в отель он всё равно пришёл с достаточным уровнем достоинства, да и днём его время от времени видно. Ходит что-то, разговаривает…
Люцифер отвернулся и встал. Было мерзкое чувство, что он, сам того не зная, поучаствовал в каком-то плане. В какой-то сделке.
Все себя так чувствуют с Аластором рядом? Или только он?
— Вы заходите, ваше величество, — голос Аластора без радиофильтра звучал до поганого искренне. — Я, знаете ли, не прочь перекинуться парой слов. И терпеть не могу тратить время в постели под одеялом.
Люцифер скривил лицо и ушёл, захватив откупоренную бутылку. Мастерски же этот смертный изображает жертву обстоятельств. Они всю жизнь ползают, выкручиваются, а в посмертии возводят это умение в абсолют. Здесь больше нечего стесняться и бояться, никакая норма не заставит их вести себя подобающе.
«Надеюсь, тебе снится всё дерьмо, что ты творил при жизни. Если ты, конечно не получаешь удовольствие от этих картинок. В таком случае, надеюсь, тебе просто настолько жаль, что ты не можешь продолжать, что возвращаться в сны тебе обидно».
Обидно. Оскорбил, тоже.
Что ж, будет время и желание — Люцифер просто может устроить ему сны с милыми щеночками и розовыми пони. Какую уморительную бы это запустило игру. Но не здесь. Не сейчас.
Самому ему всё-таки действительно наконец-то захотелось спать.
***
На следующий день Люциферу было удивительно заходить в комнату и не слышать раздражённых помех и скрипа из какого-нибудь угла, как всё прошедшее время. Ведь даже если Аластора не было в комнате непосредственно, он мог выражать свою фрустрацию из самой тёмной тени, рассеявшись чёрным туманом.
А сейчас — нет, сейчас он сидел в кресле в фойе и даже не поднял глаза на вошедшего. Он всё-таки перестал прятаться. Посмеялся в ответ на очередное предложение Чарли, оглянулся на комментарий Хаска, отсалютовал чашкой чая поднявшим бокал Энджелу и Черри.
Холл заливал тёплый свет из окон, в лучах мелькала пыль, за которой смешно носилась крохотная Ниффти. Все вокруг тихо общались, словно не решаясь нарушить тишину утра. Миленько, уютно даже.
Так выглядит её мечта? Люцифер улыбнулся сам себе и ещё раз обвёл взглядом гостиную.
Удивительно, как ощетинившийся ночью Аластор сейчас вписывался в эту картинку как влитой. Со стороны Люцифера выглядело как какое-то приручение строптивой кошки. Прикормил, и на него теперь даже не шипят ни буквально, ни фигурально. Даже захотелось проверить, даст ли он потрепать себя между ушами. Впрочем, не то чтобы сам Люцифер — тот, кто не имеет права так сделать. Даже если так-таки попытаются откусить лицо. Так что не грех и попробовать просто даже смеха ради.
Он подошёл и беззастенчиво влез когтями в чужие волосы, оказавшиеся на ощупь мягкими, как мех. Или это и был мех?.. Он не успел понять, так как убрал руку почти сразу, направившись к барной стойке, чтобы извиниться перед Хаском, который куда-то отошёл, за пропавшую бутылку коньяка.
— Ох, Аластор, а ты прямо подобрел, — восторженно пролепетала Чарли. — Так и ты в конце концов станешь простым постояльцем здесь!
Люцифер присел за стойку и развернулся к холлу.
— Понятия не имею, о чём вы, юная леди, — миролюбиво улыбнулся Аластор, прикрыл глаза, отпил из чашки обыкновенный чай.
И вдруг из-под ресниц поймал взгляд Люцифера.
Того проморозило, и он бессознательно дёрнул рукой и сжал её в кулак: пальцы, коснувшиеся чужих волос, фантомно жгло. В чужом взгляде был пронизывающий холод. И пытливое изучение. Всего на мгновение. Но различить было возможно.
Кажется, ловушка захлопнулась.
— А мне так можно сделать? — кокетливо спросил Энджел, присев на ручку кресла Аластора.
— Ха-ха, ни за что, — с максимальным количеством радио в голосе отозвался тот. А смех его звучал вполне искренне.
Фоном заворчал Хаск, затараторила Чарли, Вэгги зашла, зевая, в комнату. Жизнь продолжилась как ни в чём ни бывало. А Люциферу хотелось вымыть руки. И немного исчезнуть.
Думаешь, коснулся, чувствуешь какую-то благодарность за позволение, но тут же окунаешься головой в ледяное озеро: ты совершенно не обращал внимания на то, что вообще-то он ничего не делает в ответ. Только наблюдает.
Так работает его шарм на остальных? Или Люцифер такой один? Это не то, о чём можно спросить — и эта мысль показалась ему унизительной.
***
Люцифер в очередной раз ворочался не в силах сомкнуть глаз и ненавидел себя за это. Потому что голова только подкидывала и подкидывала мыслей. Помимо прочего, раздражало, что он, как владыка ада, умудряется быть таким жалким и простым существом. И, более того, показывает это кому-то. Были ли правы ангелы в совете, низвергнув его, раз он настолько не соответствует тому, какие у них серьёзные напыщенные физиономии?..
Разозлившись окончательно, он зажёг торшер, обещая себе чуть позже встать и побродить, чтобы хотя бы устать, и упал обратно на подушку, уставившись в потолок. И вдруг на его тумбочке самопроизвольно включилось и мерно зашипело радио.
Радио? Давно оно здесь?
Приёмник тихонько взвизгнул настройкой и из сиплого динамика донёсся потрескивающий то ли из-за техники, то ли сам по себе голос, тихо напевающий какой-то джазовый мотив без слов.
Люцифер покосился в окно, туда, где на другой стороне отеля была радиорубка. В едва видных из-за прочей архитектуры окнах горел тусклый красный свет, больше ничего разглядеть не получалось. Но свет там горит только когда хозяин дома.
Сидит, значит, транслирует. Все же спят, не обязательно распространять свой сомнамбулизм на всю округу.
Но вокруг стояла полная тишина. И только сиплый динамик продолжал производить мелодичные звуки.
А он неплохо поёт вообще-то...
Люцифер одёрнул себя.
Нет. Нет-нет-нет.
Но голова подкинула ещё: Аластор делает это для него. Видит из своих окон, что здесь не спят. Опять. И помогает забить эфир.
Нет, чёрт подери. Нет.
Люцифер дёрнулся к приёмнику, думая скрутить звук, но ручка итак была повёрнута на ноль.
Вот скотина.
Люцифер схватил приёмник с тумбочки и замахнулся, но замер. Недалеко апартаменты Чарли и Вэгги. У Хаска очень чувствительный слух. Энджел не постесняется прийти ругаться — он не так давно вернулся со смены.
Ну нельзя же всё настолько просчитывать!
Вдруг дошло: наверное, он среагировал на включившийся свет. Люцифер поставил приёмник на место и дёрнул за верёвочку торшера. Свет погас.
Он снова уставился в окно. В полной темноте взгляд ещё сильнее притягивался к красному свечению из-за стёкол в радиорубке. А голос всё звучал.
Гадкий ты человек, Аластор. Заставляешь других думать, что они могут быть тебе небезразличны.
Человек. Стоило об этом помнить. Не страшнее, не сильнее, не опасней и не старше, не умнее. Простой грешник, ходячая проблема и выпендрёжник. Трикстер и манипулятор, но простой человек. Ничего из того, чему Люцифер не мог бы противостоять. Так что пусть кто хочет делает что хочет, а сильные мира сего не будут поддаваться наглым манипуляциям и провокациям и верить в фальшивую искренность, спрятанную за опасным оскалом.
— Неполон без улыбки ваш костюм...
Какая дурацкая песня. Как раз для тебя. Доброй ночи, придурок.
— Доброй ночи, ваше величество.
Радио отключилось. А Люцифер поймал себя на том, что засыпает. И беспокойное сознание погрузилось в темноту.
