***
Входить в стены Академии вместе с Сеяном всегда означало то, что вокруг них словно образовывалась толстая, почти непреодолимая, каменная стена. Никто не подходил к Хейз когда рядом с ней был её спутник и её это вполне устраивало, ведь это лишь означало что она могла оставаться сама по себе, не выглядя при этом как та, что будет подлизывать каждому встречному и поперечному. Конечно, стоило ей показаться, так большеносая Юнона Фиппс, девушка с ярко выраженной фигурой и темной кожей, жестом пригласила Хейз в группу, мол: «перестань уже тратить время на этого неудачника и пойдем к нам». Естественно, это мало касалось того, как она относилась к самой Гортензии – они друг с другом едва общались; так, посиделки в одной ложе в детстве, где они тоже не говорили, ведь Хейз был куда более интересны сами представления или концерты, ради которых их водили в эти самые ложи чем светские беседы. Все, что её волновало, это метафорическое слово «престиж»: она все еще помнила, как Фиппс к ней подошла год назад, давая «шанс сбросить ненужный груз» – то, что состоятельная девушка, практически наследница целого Дистрикта общалась с выходцем из этого самого Дистрикта был просто недопустим в её идеальной картине мира. Поэтому, не удостоив девушку из одной из семей-основателей Капитолия и взгляда, Гортензия сильнее обернула руку вокруг руки Сеяна, который, как ей показалось, выглядел совсем морально убитым. – Как поживает Приз Плинта? – шепнула Гортензия, когда оба ученика прошли через начавшую образовываться толпу и вышли в в один из холлов для переменных: это был один из тех залов, деньги за ремонт которого после Темных Дней выделил только лишь отец Сеяна. По-правде, Гортензия уже сейчас была удивлена что Плинты не потребовали того, чтобы Академию переименовали в их честь – столько денег вбухано и все, что просил Плинт-старший от совета директоров, так это позволить его сыну всего лишь учиться в их школе. Любой другой Капитолиец счел бы подобное оскорблением, но Страбон явно надеялся только на то, что вот пройдет время и его тактика «кидать деньги в монитор» наконец сработает. Иногда Гортензия смеялась над его упрямством и даже некой наивностью именно в этом плане, но ради компании Сеяна это приходилось терпеть. Хотя неизвестно, кто кого в этой ситуации терпит; сам факт того, что наследница состояния Хейз, Капитолийка до мозга костей, общалась с Сеяном вот так, на равных, а не вытирала об него ноги как делала добрая половина Академии (а то и все), можно было считать настоящим чудом. Страбону Плинту опять повезло, а Сеян получил себе друга – весьма выгодная сделка, только жаль что сам Сеян шел с прицепом, от которого она бы с радостью его отстегнула. – Отец хочет сделать объявление на… Церемонии Жатвы, – он выдавил эти слова сквозь силу, даже не пытаясь скрыть свое искреннее презрение ко всем этим Играм. Гортензия хмыкнула – если опять затронуть тему Голодных Игр, бедный Сеян снова может взбесится, как уже делал при ней несколько раз, стоило ей хотя бы заикнуться об этом. Такие вот они, «бунтари», как называла их профессор Серп, постоянно громыхая своим декоративным щитом, когда ей не удавалось всучить сей тяжелый груз Сеяну. Поэтому, лучше было не спускать вагонетку с горки прямо в начале дня, а просто промолчать; к сожалению, этот жизненно важный прием был доступен не всем. – Так что, это правда – ваш приз будет не просто за оценки, а за какой-то отдельный проект? – Все так, – видя, как его собеседница старалась сменить тему, Сеян раз в жизни пошел ей навстречу, хоть это и было не легко. Гортензия при этом, не только хотела приободрить товарища, но и узнать последние новости – вот уже несколько месяцев, компания по управлению Голодными Играми во главе со страшной старухой доктором Волумнией Галл готовили свой кровавый суп, в которой явно собирались закинуть приправу из студентов Академии, про который расскажут уже завтра. Гортензия даже не сомневалась что она будет там – по слухам, учеников было 24, ровно по числу трибутов, а зная ее оценки, точно под гребенку попадает она, Сеян и… Кое-кто еще. – Оу, кому-то это точно не понравится, – Хейз с трудом сдержала смех, а Сеян с недоумением посмотрел на нее, прежде чем на его лицо вылезло осознание. – Вот черт, – его глаза моментально съехали в сторону, будто он в чем-то провинился, или правда обещал денежный приз своему другу и только ему. Ее саму эта новость не сильно огорчила – значит у нее все же есть шанс получить эти деньги. Не то чтобы они были ей особо нужны, но запасы на Черный День не помешают, особенно если Дистрикты опять слетят с катушек. Сейчас, ей было искренне жалко лишь поникшего Сеяна. – Как думаешь, Кориолан сильно расстроится? Он ведь мне говорил, что рассчитывает на эти деньги. Еще бы, «расстроится» это мягко сказано. Конечною фантазиям Гортензии о том, как взбешенный одноклассник крушит кабинет размахивая стулом никогда не суждено сбыться, Сноу прекрасно умеет держать себя в руках… Ей на радость. – Он не из тех, кто расстраивается из-за таких пустяков, – конечно как всегда, Хейз думала одно, а сказала вслух совершенно другое. – Раз Кориолан такой уж «бесподобный», то он справится со всем, даже если для проекта понадобиться покорить Капитолийскую Башню. Прикрывая рот ладонью, Сеян попробовал засмеяться и чтосто у него даже получилось. – Я клянусь, твоя «чудесная» поддержка совсем не изменилась. Осторожнее с этим, Горти, – после ее слов, ей показалось что Сеян как будто повеселел: вон даже шутит. Неожиданно, он взял ее под руку и махнул головой налево: в коридоре, который уже начал заполняться учениками, но среди единой, ярко-красной массы, Сеян без труда нашел нужную, выделяющуюся среди прочих фигуру и радостно помахал. – Кориолан! Мы здесь, сюда! «О, ну нет. Кто угодно но не он.» Казалось бы, пора уже привыкнуть – общество высокого но худого, производящего впечатление недоедающего юноши с копной ослепительно-золотых кудрей и почти всегда в некоторой степени недовольным взглядом, преследовало Гортензию еще с самого детства. Она была второй после Сноу, кто не присоединился к массовому игнору Сеяна Плинта из Дистрикта Два, которое вскоре переросло в травлю, но благо весьма быстро улеглось; хотя одноклассники пытались затащить в этот круг и ее, и Кориолана. После такого внепланового сдавания назад, Гортензия и оглянуться не успела, как оказалась в одной лодке вместе с Плинтом и Сноу – и если против первого она как раз была совсем не против, то вот с Кориоланом, несмотря на наличие общего «лучшего друга» она так и не поладила. И «не поладила», это самое мягкое, что Хейз сейчас могла сказать об их отношениях. – Гортензия, Сеян, – на лице Кориолана Сноу сияла улыбка, но за этой улыбкой не было ничего. Этот человек была настоящей восковой фигурой, а на его лице застыла эмоция отвращения; когда же он пытался изобразить что-либо другое, всем вокруг только казалось, что у него получается. На самом деле совсем нет – и странно, что как будто, на всем белом свете было только два человека, которые видели эту злобную гримасу. И то, насчет второго Гортензия была не до конца уверена. «Директор Хайботтом похоже просто ненавидит всех – может из-за морфлинга любой из нас превращается в тряпку, на которую можно наброситься? А что, вполне вероятное объяснение.» Она сделала пару микрошагов в сторону, держа в себе желание скривить губы: Хейз было вовсе не стыдно, ведь она прекрасно понимала, что Сноу желал находится в её обществе ничуть не больше чем она сама – несколько раз, она даже ухитрялась видеть изгибы его губ, выражающих явное недовольство, стоило ей оказаться в его персональном пузыре. Но это ничего. Они здесь ради Сеяна и точка – ну, по крайней мере, ради него сюда пришел один из них. – Ну что, готовы к Жатве? – Кориолан держался прямо, в какой-то степени гордо: ну просто образец Капитолийского мальчишки, что рядом стоящий Сеян мог даже потеряться на их фоне, пока Гортензия мысленно сравнила себя с ними. В отличии от крепкого, немного упитанного, с даже явными щеками на загорелой коже и беспорядочными кучеряшками на своей голове Сеяна, Кориолан был выше и худее, самый высокий среди них троих: это пожалуй было одной из двух вещей, чему завидовала миниатюрная Гортензия. Неизвестно за что природа так над ней поиздевалась, но помимо вечно секущихся волос, что их приходилось все время обрезать, ее «замечательные» гены наградили ее маленьким ростом и хрупким телосложением. Другие девочки ее возраста бы убили за такую фигуру, но ей не нравилось; она чувствовала себя прямоугольником. Крайне мелким прямоугольником. Хейз заметила, как губы Сеяна дрогнули, стоило Кориолану упомянуть Жатву – и не просто так, он был таким каждый год и все из-за его родины и собственных земляков, которых каждый год на его глазах кидали на Голодные Игры. Ей вообще казалось, что несмотря на то, что Сеян пробыл больше в Капитолии чем во Втором Дистрикте (десять лет Капитолия против восьми внутри Дистрикта), он все еще мнил себя гражданином именно последнего. Иногда это пугало, но по-больлей части было не так уж и плохо. – Я никогда не буду готов к Жатве и все об этом знают; это нечестно, – буркнул Сеян, когда Гортензия взяла его под руку и словила на себе беглый, но полный явного недоброжелания взгляд Кориолана. Ну ничего, как-нибудь переживет и Голодные Игры, и эти надутые губки – не в первый раз ей видеть кислые рожи одноклассников, окружающих ее. Конечно порой, к этим кислым рожам можно было приписать и ее, особенно когда ее ставили в группы к лентяям и ей приходилось тянуть проекты на своей спине, ибо высокие оценки на деревьях не растут, а сорвать их всегда безумно хотелось. – Что думаете по поводу программы? – Хейз попробовала поддержать разговор, но бедняга Сеян молчал. Хоть «приз Плинта» можно сказать принадлежал ему, наследник оружейных заводов не испытывал от этого ни капли радости. Наоборот – в моменты когда на его лице не было печали, ее место занимали сдвинутые брови и сжатые до покраснений кулаки; именно в такие моменты, в добром Сеяне могла шевелиться глубокая обида. Гортензия знала о таком и хоть не была экспертом по поведению человека, все же чувствовала что сейчас на уме у бедного паренька: почти десять лет знакомства как-никак… Поток ее мыслей прервал суховатый голос Кориолана, который как бы он не старался скрыть это за напускной деловитостью, звучал надменно и даже с нотками издевательств – ну точно наследник «семьи основавшей Капитолий» (Гортензия всегда любила повторять: «одной из» – все-таки полезно для некоторых). – Они называют это «менторством», – увидев полные недоумения глаза Гортензии, Кориолан усмехнулся и продолжил. – Мне Сатирия рассказала, обещала что планируют нечто необычное. Видишь Гортензия, общение с большим количеством людей никогда не повредит. Все, начинается. Вот еще одна черта, которая ей не нравилась в Кориолане; настоящий подлиза. Достоинства ноль, несмотря на громкую фамилию, которую благо он хотя бы мог использовать с умом. – А ты у нас как погляжу сплетница, Корио, – Гортензия взяла его под свою вторую руку и с удовольствием почувствовала легкое дергание, будто он пытался вырваться. – Но думаю я отлично проживу без того, чтобы мыть кубки Сатирии или стирать рубашку после запаха ее алкоголя. Конечно, снаружи она не забыла улыбнуться ему во весь рот, так что ее щеки напряглись и казалось вот-вот треснут. Кориолан (явно притворившись что ему безумно смешно) засмеялся в ответ. Да… играть в друзей перед всей Академией, а уж тем более перед Сеяном было той еще задачей. Но они справлялись с этим уже десять лет, а значит справятся и сегодня. Весь их путь до столовой, Кориолан старался держаться как можно дальше; Хейз была готова поклясться, что слышала трещотку гремучей змеи, когда у него в очередной раз не вышло дернуть от них с Сеяном подальше. Разумеется, она понимала что ей повезло: если бы Кориолан и правда захотел ее стряхнуть, то он бы уже давно это сделал, да еще и так, что маленькое тело оказалось на полу и никакой Плинт не сможет этому помешать. «Но ты не можешь, не можешь, правда Корио?» – ей хотелось смеяться хоть до упаду, но вместо этого, она просто держалась за локоть друга покрепче, продолжая улыбаться. Сейчас оставалось только надеяться, что Кориолан не задаст вопрос по поводу Приза: она-то будет молчать как Безгласый, а вот насчет надежности Сеяна она сомневалась – когда дело касалось этого человека, его мозг просто отказывался работать как надо. Она слишком хорошо его знала – стоит предоставить Кориолану Сноу хоть крупицу, он и из нее все соки выжмет, а на данный момент фруктом для выдавливания этого самого сока был младший Плинт. Троица села за свой привычный стол, дальше всех остальных; и хоть Кориолан и пытался это скрыть, Гортензия видела как он, словно голодный волк, вгрызался в отбивную на тарелке, заглатывая все что там было, включая зеленый горох на картофельном пюре, который она терпеть не могла. Съел все до последней горошинки, попутно оглядываясь по сторонам, явно надеясь что никто его за этим делом не застукает. Пока она ковыряла то, что Академия называла «завтраком», Сеян вообще не притронулся к еде. Глаза его остались прикованы к одной точке, а пухлые губы едва шевелились и то, двигались только для того, чтобы просто дышать. – Прекращай уже так трястись, – Кориолан, поправив вылезшую на лицо светлую пружину своих волос, положил руку на плечо к Сеяну, все еще избегая прямого контакта с его черными глазами. – Это просто проект, думай об этом как о… домашней работе, вот. Сделай то, что от тебя попросят профессора и будет тебе счастье! Гортензия вскинула вверх брови, недовольно фыркая на слова Кориолана – что значит «трястись»? Она внимательно посмотрела на сидящего справа от нее: Сеян точно не трясся, по крайней мере от страха или обиды. Он лишь насупился, но сильно спорить со Сноу не стал (или не дай бог возразить ему – тогда точно Панем взлетит на воздух а океан вокруг вскипит.) – Легко сказать «прекращай» – мой отец ведь сделает все, лишь бы я участвовал в этом, – его негодованию не было предела, но он пытался держать себя в руках, опуская голову, словно разговаривал с полом, а не с ними. – Он уже долго пытался пропихнуть меня на Голодные Игры, а тут Академия принесла эту возможность ему на блюдечке: я уверен, он сейчас вне себя от радости… Ух. Старая добрая песня «мой отец», которую и Кориолан, и Гортензия слышали уже не один год, а Страбон Плинт уже начал сидеть у Хейз в печенках за свое «поведение бульдозера» по отношению к сыну – когда-то именно так она его назвала, а прозвище прижилось. Да и вообще, само осознание, что предприимчивый, богатый папочка будет нарочно пропихивать свое единственное, бесценное чадо на подобное мероприятие как Голодные Игры был сам по себе неприятен, а приплюсуй к этому горящие от гнева глаза Сеяна – и получишь удвоенный эффект. – Я говорю тебе, просто успокойся, – продолжал в холодно-приказном тоне гнуть свою линию наследник семьи Сноу. «Интересно, для Сеяна это выглядит как просто доброта, или проявление наивысшей степени заботы?» – Хейз хотелось закатить глаза: ну просто блестяще Кориолан, умеешь ты людей утешать. – Нет, я имел в виду совсем не то, что я как-то волнуюсь или хочу вам пожаловаться на жизнь ребята, совсем нет, – в голосе оправдывающегося Плинта были слышны нотки боли, поэтому Гортензия и не хотела на него давить. Кориолан тоже замолчал, но явно не столько из-за уважения, сколько от того, насколько они двое его бесили, Хейз была в этом уверена. – Все нормально Сеян, я понимаю. Жатва это всегда сложно, особенно еще и с твоим отцом… – в такт покачивала головой Гортензия, внутренне желая, чтобы блондинчик напротив куда-нибудь делся, желательно подальше. Перед ней ведь сидел не только ее недодруг – это ведь еще и ее главный конкурент! Кориолан Сноу был всегда впереди планеты всей в плане оценок, а сейчас, он еще и стоял у нее на пути с ее проектом по Голодным Играм. Они трое продолжали разговаривать, пока Сеян оправдывался за свое «нытье» – давно доели, но все еще не отходили от стены, смотря на толпу студентов: да у них тут настоящий «клуб изгоев». У Кориолана на лице было написано, что лучше бы он стоял там, хоть Гортензия этого не понимала. Сеян был тихим, делая вид что ужасно заинтересован своим отчетом по биологии, хотя он даже не читал просвечивающий сквозь прозрачный экран текст, а просто смотрел расплывчатым взглядом на стену. Пользуясь его выключенным состоянием, Хейз сделал шаг в сторону Кориолана и шепнула: – Удачи тебе на Играх, Корио. Она тебе понадобится, – Кориолан сразу поморщился, что не могло не вызвать улыбку на ее лице, когда ее вечно накрашенные темно-красной помадой губы растянулись в длинную нитку. – Небось все уже давно узнал от своих друзей-учителей, не так ли? Подготовился… – Я знаю не больше твоего, Горти. Да и даже если проект провалится, я лишь хочу исправно служить своей стране, – он улыбнулся и пожал плечами, сделав вид будто высшая оценка не так его и волнует. На это, Гортензия не нашла как ответить: Кориолан любил прикрываться бравадами о «служении Капитолию» и неизвестно почему, на такие моменты, мозг Хейз резко ударял по тормозам, посылая сигналы о том, что сейчас пора остановиться. И все-таки, как же он порой раздражал. – Уже жду не дождусь твоего провала, – с новой силой начала Гортензия, продолжая шептать и держать улыбку на лице, чтобы окружающие думали, будто она говорит ему лучшие из комплиментов. – Как же я рад что наши взгляды совпадают. Желаю тебе ровно того же, – он отвернул голову, обменявшись с ней парой ядовитых взглядов, а Гортензия в это время, как хорошая подруга, положила руку на плечо Сеяну. У Плинта на его постном, ранее сердитом лице заискрилась благодарность и даже Кориолан улыбнулся ему для вида. Вот так они втроем и жили. Весело, что сказать – а завтра обещает быть еще веселее, ведь наступит День Жатвы. И что-то внутреннее ей подсказывает, что сотрясанием воздуха кулаками Сеяна Голодные Игры не ограничатся…I. Гортензия: “Элита”
2 марта 2024 г. в 13:38
«В последних днях в Академии даже есть какая-то своя, особенная красота»
Осторожно и даже с некой надменностью перелистывая страницы страницы толстенной бумажной книги раздумывала над написанным молодая девушка, сидящая в саду Академии, в беседке, окруженной цветами сирени. В это особенно холодное, что изо рта шел легкий пар утро, когда на ступеньках Академии даже не начинали показываться первые ученики, в этом саду было особенно тихо.
Как обычно, Гортензия Хейз прибыла в учебное заведение раньше всех – рано в сад почти никто не ходил, видите ли холодно и трава мокрая: ну что же, тем лучше для нее.
Поняв, что никого особенно тут можно не ждать, белая беседка была мигом признана молодой студенткой зоной личного пользования и пока никто не оспаривал ее право на подобные вещи; не хватало лишь таблички.
«Этот сад сирени – мой маленький дворец, не побоюсь этого слова мой второй по счету. А эта беседка – мой трон,» – вот так Хейз любила описывать свое убежище; людей она не особо жаловала, но мириться приходилось.
Не успела она отправить себе в рот пару крекеров намазанных черной икрой, как в кустах послышался шелест листвы.
– Так я и думал, ты снова здесь. Академия для тебя значит это так, развлечься на пару часов?
Опустив том, взгляд Гортензии не упал сразу на фигуру, что стряхивала с себя зеленые листики кустов – вещь, которая любого здравомыслящего Капитолийца, что хоть немного знал о настоящем достоинстве заставила бы немедленно скривится. Но и тут он выделялся.
Немного посмеиваясь, Сеян Плинт, смеясь своим обычным, звонким (хоть как и ей показалось сегодня – весьма натянутым) смехом несмотря на недавнюю насмешку над не, вышел вперед и помахал, вот так просто, с настоящей улыбкой на лице.
Убрав скрывающую узкие, черные глаза небольшую, выбившуюся челку, Гортензии было намного более удобно рассматривать своего собеседника и неудивительно – наследник Плинтов был едва ли не единственным, кто мог ходить прямо к этой беседке и даже не получать молчаливое просверливание головы и требование взглядом: «живо отсюда убрался.»
– Вижу вставать ты не собираешься – неужто опять планируешь опоздать на уроки? Или не прийти вовсе, как на позапрошлой неделе; разве одна из главных кандидаток на наш Приз может позволить себе такое?
Гортензия хихикнула и только доев крекер, смогла ответить.
– Ох Сеян, святая ты забота. Но можешь не беспокоиться, мы с тобой оба знаем: даже если мы прогуляем хоть три урока подряд, все равно у нас получится сдать абсолютно любой предмет, – она не убрала в сторону книгу, однако остатки закуски все же отправились в маленький, закрытый металлический чемоданчик, на котором как и на её любой личной вещи красовались старательно выведенные инициалы «Г. Х.»
Плинт, с неким напором «как резиновый мячик,» – думала Гортензия, протянул ей руку. Нехотя, Хейз вспорхнула со своего “белого трона” и положив все свои богатства в кожаный портфель вышла вперед. Маленькая рука белее мрамора оказалась в более крупной, но такой же мягкой руке цвета ржаного хлеба. Не было сомнений, что человек перед ней в жизни не обидел даже мухи.
– Тебе не тяжело? – обеспокоено, Сеян поглядывал на явно тяжелую книгу в её руках, но она лишь отмахнулась, кладя ее на столик беседки – книга была библиотечная и сюда все равно никто не ходил, значит она будет дожидаться ее здесь, где оставила. Двое, любуясь фиолетовыми гроздьями цветов с великолепным запахом вышли из сада, внутренне готовясь к очередной школьной пытке.
До Академии они шли вдвоем, по дороге как обычно, собирая на себе редкие но едкие взгляды. Но это ничего, все пройдет – за много лет в Академии, Сеян натренировался и просто научился таких игнорировать.
«Давно уже пора признать, что многим людям просто не угодишь, неважно сколько золота ты высыпаешь им на головы,» – Сеян любил говорить так, однако его отец Страбон Плинт явно так не считал.
Вот уже несколько лет подряд, этот промышленный деятель и владелец многочисленных производящих оружие заводов буквально пихал свои нескончаемые деньги в глотки кого только можно, лишь бы выбить для своей семьи привилегии, доступные ранее лишь старейшим и элитнейшим семьям Капитолия.
Семья Гортензии Хейз была одной из таких – во время Восстания, а позже и Темных Времен, семьи Плинт и Хейз можно сказать застряли в одном Дистрикте. Хейзы были монополистами в сфере добычи руды, а любые попытки кого угодно откусить хотя бы кусочек этого пирога под названием «Дистрикт 2» встречали колоссальные убытки, помидоры прямо в лицо, а потом и закрытия их лавочки и все благодаря дедушке и отцу Гортензии, что управляли этим бизнесом железной рукой.
Сам господин Хейз воспитывал дочь как наследницу с детства, как только было понятно, что детей в этой семье больше не планируется, поэтому они и встрепенулись, когда какой-то «жалкий» подрядчик, рожденный в Дистрикте но все еще каким-то неведомым образом заработавший бешеное состоянии, внезапно объявился на их территории, угрожая их капиталу, который в будущем должен был отойти Гортензии.
Но, Плинты оказались в необычном положении – на шахты Хейзов они и не думали посягать, а когда казалось Страбон Плинт продал душу дьяволу за бесконечные деньги, они все еще никуда не лезли дальше своего производства оружия. Так что, хочешь не хочешь, а пришлось Капитолийской элите смириться с таким незваным соседством, хоть и принятие это было… Далеко не самым приятным.
А потом, десять лет назад, упрямый как баран Плинт должно быть на этот раз продал душу своей жены, раз смог перевести свою семью в Капитолий, получив при этом полноценное гражданство, будучи жителем Дистрикта.
И те же десять лет назад, в Академии появился Сеян.