Falls

Ever feel like you can't breathe? Does the water feel too deep? Lie awake 'cause you can't sleep without it Ever feel like you're alone? When you're lost but you're already home Lie awake 'cause you can't dream without it It's gonna be alright I'm never gonna leave your side It's gonna be alright Everybody falls down, all the way down You just gotta hold on tight You gotta get up, gotta get up Gonna make it through this time Everybody falls down, all the way down You just gotta hold on tight You gotta get up, gotta get up Gonna make it through this time Ever feel like it's too much? Do you feel like you're not enough When you feel like it's gonna take forever? Yeah, I swear I know what it's like To feel alone at the end of the night Maybe you don't know it, but it gets better © Если б я увидела дом Галлагеров, когда мне было, например, десять, стопудово бы решила, что тут живут богатые люди. Сама я выросла в трущобном районе под названием Молдаванка в Одессе. Но не в Техасе, как я объясняла американцам, а в бывшем СССР. Всё детство в халупе, состоящей из одной комнаты и кухни, с водопроводным краном во дворе, и с туалетом тоже во дворе, но в соседнем. Я рассказывала об этом Йену, но он, мой хороший добрый мальчик, вовсе не чувствовал себя лучше от того, что моя жизнь когда-то была хуже его собственной. С тех пор как Йен вышел из тюрьмы, я видела его лишь один раз. Он просто неожиданно появился в нашем приемном покое. Судя по форме, работал в другой компании, но всё равно парамедиком. И я обрадовалась тогда неимоверно. Вот только поговорить нормально не вышло, перекинулись всего парой слов, и он, сославшись на спешку, быстро попрощался. Я пыталась убедить себя, что порядки в его новой компании строгие, а работой нужно дорожить — наверняка нелегко было после отсидки устроиться по специальности. Но на сердце скребли кошки. Наша с Йеном дружба, такая важная для меня, уже давно дала трещину. Я не смогла облегченно выдохнуть даже тогда, когда Йен сам позвонил мне из тюрьмы. Он ни словом не обмолвился о том, что меня не было на вынесении приговора. И у меня не было возможности объяснить, что я тупо застряла в пробке по дороге в суд. Йен благодарил за переведенные на счет тюремного магазина деньги. Взахлеб рассказызал, что встретил в тюрьме Микки, и они снова вместе. В тот разговор я так и не сказала ему, что Тревор уехал из города, передав права на их приют для ЛГБТ-подростков сторонней некоммерческой организации. Если я сама чувствовала горькую обиду — ведь тоже приложила руку к открытию приюта, делилась своими рабочими завязками и полезными знакомствами, помогала организовать записи так, чтобы разные ведомственные проверки проходили легче, то как бы отреагировал Йен? Пусть он и отдалился в последнее время от их с Тревором детища, предпочитая ему другое. Ничего не могла с собой поделать, но меня с души воротило от Йеновой секты. Пусть умом я и понимала, что ЛГБТ-подросткам из верующих семей важно знать, что бог их не ненавидит. В душе я знала, стоило нам с Йеном начать обсуждать Гея-Иисуса, мы непременно поругались бы. Но даже при полном «молчании в эфире» наши отношения начали портиться. О том, что Йен сломал ногу, я узнала на днях от его новых коллег, при их новом появлении в нашей больнице уже без него. В дверь с облупившейся коричневой краской пришлось постучать несколько раз, пока на пороге не появился темнокожий пацанчик лет десяти. — Привет! Ты должно быть Лиам? Младший брат Йена просто кивнул и, развернувшись, ушел обратно в дом, словно молча приглашая меня войти. Или нет. Вроде как на моё усмотрение. — Я к Йену… — Наверху, — забравшись на диван, и даже, как мне показалось, с ногами, Лиам полностью погрузился с телевизионную программу, не взглянув больше в мою сторону. Я прошла через заставленную старой мебелью, неубранную гостиную на кухню, и поставила принесенный мной пакет с супом в контейнере на заляпанный, весь в крошках, стол. Отчего-то по дороге подумалось, что раз Йен нездоров, непременно нужно принести ему суп. В моем любимом ирландском пабе готовили самый лучший куриный суп в мире, а всё потому, что Кормак, владелец, добавлял в него капельку виски. — Йен наверху, — выкрикнул Лиам, решив, видно, что я заблудилась. Деревянная лестница нещадно скрипела, я споткнулась на одной особо расшатанной ступеньке. — Йен? — позвала я, оказавшись наверху, но никто не ответил. Я заглядывала во все двери, продолжая звать его по имени. — Ты тут? — он спал, устроившись на боку, по-детски положив руку под щеку, и не шелохнулся при моем появлении. — Йен? — позвала я громче и запоздало постучала в уже открытую дверь. Дальше мои органы чувств по отдельности улавливали разрозненные факты, а мозг словно в замедленной съемке собирал их в общую картинку. Йен слишком крепко спал, никак не реагируя на моё громкое появление. В два шага приблизившись к кровати в его тесной комнатушке, я увидела, каким болезненно бледным он был. Растрепавшиеся рыжие пряди упали на лицо. Спертый воздух в комнате пах алкоголем, и почему-то отчетливо ощущался запах ацетона. Промелькнула дурацкая мысль, неужели, мол, Йен красил ногти. На тумбочке уродливого салатового цвета открытая бутылка с красной этикеткой «Sobieski Vodka», типа производитель перепутал одну букву. Рядом, едва не скатившийся на пол, валялся пузырек с таблетками, оказавшимися перкоцетом. Я даже не была уверенна, можно ли Йену перкоцет с его болезнью и лекарствами, которые он принимал постоянно, но судя по наклейке, обезболивающее было выписано на его имя. В бутылке оставалось водки где-то на ладонь, но была ли она полной, когда Йен начал, я не знала. Та же история и с таблетками. Все части головоломки медленно складывались в страшную догадку, которая, оформившись в окончательную мысль, буквально ударила меня под дых, заставив задохнуться. — Йен?! — резко опустившись на корточки, я принялась трясти его за плечо. — Йен, что ты сделал?! Что ты сделал?! — каждый вопрос я повторяла всё громче и громче. Слезы уже жгли глаза, звенели в моем срывающемся голосе. — Что ты сделал, дурак?! — я похлопывала его по щеке, стараясь не сорваться, и не надавать ему пощечин. — Йен! Йен! — его почти прозрачные ресницы дрожали. Он едва заметно морщился, и что-то беззвучно бормотал. — Я звоню 911! Неожиданно именно это заставило его приоткрыть заплывший от синяка глаз. — Танс, — хрипло прошептал он на грани слышимости. — Не надо… Тут мне бы облегченно вздохнуть, но сил не было. Страх схлынул откатной волной. Я опустилась на немытый пол, расслабляя дрожащие от сидения на корточках ноги. — Танс? — Йен едва шевелил обметанными губами. — Я не буду. Не буду, — судорожно выдохнула я. Последнее, что Йену сейчас было нужно, это чтоб его доставили в больницу с записью «вероятная попытка самоубийства». А мы оба достаточно долго проработали в системе здравоохранения, чтобы знать, что именно так и случится. И тогда карьере Йена наступил бы полный и безоговорочный конец. — Сколько ты выпил, Йен? — я должна была знать, насколько всё плохо. Возможно, моё обещание было чересчур опрометчивым. — Не помню… — Йен пытался закрыть лицо руками, прижав основания ладоней к глазам, но зашипел он боли, стоило задеть синяк. — Блядь! — Осторожно! — я инстинктивно потянулась к Йену, но сидела слишком далеко, чтобы взять его за руку. — Бутылка была полной? — Нет. — А таблетки? — Не знаю. Может быть четыре, — Опершись на край кровати и кряхтя как старая бабка, я поднялась с пола. — Давай-ка, ты вставай, — ухватив Йена за предплечье, я попыталась потянуть его на себя. Но он высвободил руку, и с каким-то странным звуком, похожим на рычание, перевернулся на спину, откидывая назад растрепанные волосы, которые огненными стрелами описали в воздухе полукруг. Я присела рядом с ним на кровать, даром, что пришла в этих джинсах с улицы и только что сидела на полу. — Дурак! Я чуть не обделалась от испуга, — я провела раскрытой ладонью по лицу Йена, от виска вниз по щеке, вдоль линии челюсти. Бледная кожа, сейчас казавшаяся совсем прозрачной, была холодной от влажной испарины. Не к месту подумалось, что я никогда ещё не касалась Йена так беззастенчиво. — Прости, — его голос всё ещё был охрипшим. — Тебе не нужно извиняться, — я старалась, чтоб это прозвучало по-родному успокаивающе — Йену и без того было паршиво, чтобы к этому прибавилось ещё и чувство вины. Трясясь в вагоне наземки по дороге до Саут Сайда, я нервничала, гадая, как воспримет Йен мой неожиданный визит. Какими словами мы поприветствуем друг друга. Сейчас казалось, он не был удивлен меня увидеть. А поздороваться мы вообще забыли. — Лучше не быть сейчас одному. Где все твои? Ну, кроме малого? — Лиам мог не слабо перепугаться, если бы нашел Йена раньше меня. Но самому Йену я этого говорить не стала. — В душе не ебу. Обычно полный дом народу. И тетка ещё какая-то придурошная нагрянула… — Какая тетка? — не похоже было, чтоб Йен бредил. — Да не знаю я! Родня какая-то Тами, ну подружки Липа. Типа приехала с дитём помогать… — Внизу никого, кроме Лиама… — Микки ушел, Танс… — проговорил Йен, глядя в потолок. — Микки на свободе? — выпалила я от неожиданности. Йен вроде говорил, что когда-то Микки дали большой срок за попытку убийства. Про себя я решила, что Микки в тюрьме ещё надолго, оттого Йен и тоскует, проводя свои дни, смешивая алкоголь с обезболивающими. — Вышел по УДО, — меж тем отвечал мне Йен. — Мы хотели пожениться… — Ого! — сюрпризы так и сыпались. А ведь когда-то мы с Йеном помногу беседовали откровенно. Именно сейчас я понимала, как давно это было, и сколько за это время успело произойти. — Это я предложил. Думал, что так надо. Обстоятельства такие… — он нервно покусывал потрескавшиеся губы, отчего они и без того всегда яркие не по-мужски, казались ещё ярче на фоне бледной кожи. — А потом в суде… Мик решил, что я передумал. Так взбесился! А ведь он говорил, что это просто бумажка! — Вы подрались или что-то такое? — Это? — Йен почесал подбитый глаз, но тут же отдернул руку. — Да, было дело… — А нога? — я боялась ответа на этот вопрос. — Поскользнулся на лестнице, когда пытался его догнать, — в своё время Йен много рассказывал мне о Микки. И как тот не чурался рукоприкладства, и как хлопотал наседкой, когда Йен заболел. Сейчас внутри царапала злость. И не только из-за разбитого Йенова лица, пусть мне самой это и казалось непростительным. Я была уверена, что Микки должен был быть здесь, и неважно, что между ними произошло. Ну как Ален Делон не отходил от больничной койки Мирей Дарк после её аварии, — Микки будет трахать других, пока я не женюсь на нем, — продолжал тем временем Йен. — Бля! — я резко вынырнула из своих мыслей. — А ты…? — Я всё похерил! — Йен не дал мне закончить вопрос. — Я не отказывался жениться… Я просто хотел дать нам обоим время… Потому что… ну блять… у меня ведь биполярка! Я могу… Сам не знаю… — Йен говорил тихо, то и дело ещё больше понижая голос до невнятного шепота, и проглатывая окончания слов. — А он? Знаешь, сколько я видел… ну супругов, которые больше не могут… вот не могут больше ухаживать за своими любимыми. Ты же знаешь, о чем я говорю! Ты же тоже видела в больнице! У них такие глаза! Если Мик посмотрит на меня такими глазами… А теперь я всё проебал. Это всё моя вина… — Эй! Ты не виноват, что никто не научил тебя быть любимым, — очевидно, но даже Микки не справился, пусть я и примеряла на него костюм романтического героя минуту назад в своем воображении. Каждой частичкой души я верила, что Йен заслуживает любви как никто другой. И мне было невыносимо грустно от того, что я никак не могла заставить его увидеть себя моими глазами. — Блядь… — он принялся тереть кулаком здоровый глаз. — Как ты это сказала! — я только чертовски надеялась, что Йен сможет перестать есть поедом собственное сердце. Сам же Йен судя по всему решил снова всё запить. Попытавшись перевернуться на бок, потянулся к бутылке водки всё ещё стоящей на тумбочке. — Нет-нет-нет! — я успела перехватить его руку. — Хватит на сегодня. Тебе бы и от того, что ты выпил, избавиться. — Не доползу до туалета, — простонал он. — Я годами жила в доме без туалета. Разберемся. Хаос галлагерского жилища как бы говорил, что тут не до церемоний, и я беззастенчиво обследовала ванную, но ничего похожего на таз или ведро там не нашлось. Спускаясь вниз, я старалась вспомнить, какие именно ступеньки расшатаны, чтобы не споткнуться снова. Лиам на диване смотрел всё ту же программу по телеку. — У вас есть ведро или таз? Лиама мой вопрос никак не удивил, он лишь махнул рукой в сторону кухни. — Ведро под раковиной. На заднем дворе вроде ещё одно валялось. Ведро оказалось емкостью из-под краски с приделанной самодельной ручкой. А на заднем дворе под лестницей нашелся некогда желтый грязный тазик с треснувшим бортиком. — Лиам, — спросила я, возвращаясь на кухню через заднюю дверь, — а у вас тут поблизости есть русский магазин? — отчего-то я решила, что Йену сейчас необходим Боржоми. Знай я заранее, я бы прихватила из дома бутылочку. В кухонном шкафу стояла ополовиненная упаковка, заказанная с месяц назад в Сити Фреш Маркете. — Что? — Ты знаешь магазин, где продаются русские продукты? — мне казалось, что водку с таким названием, как та, что стояла у Йена на тумбе, он мог купить только в «русском» магазине. — Китайский магазин знаю, — вопреки моим ожиданиям ответил Лиам. — Подойдет? — Тогда ладно. Знаешь что? — я достала из кармана приготовленную заранее двадцатку. — Возьми деньги, сходи купи большую бутылку соды. Или две, если донесешь, — и опережая вопрос парнишки, добавила. — А на сдачу купи себе что-то на обед. Пацанчик тут же шустро сцапал банкноту своей маленькой ручкой, сделав при этом до смешного взрослое выражение лица. Я ещё отмывала в кухонной раковине найденый во дворе таз, когда довольно быстро вернулся Лиам, волоча пластиковый пакет с двумя полутора-литровыми бутылками и ещё один бумажный, по-видимому со своим обедом. Он деловито взгромоздил свою ношу на кухонный стол, а когда я потянулась за бутылками, остановил меня криком: — Стой! — открыв одну из бутылок, он налил себе содовой воды в кружку, и махнув рукой, разрешил: — Забирай! Йен лежал в той же позе, прикрыв лицо предплечьем согнутой в локте руки. — Давай, Йен, поднимайся! Надо, чтоб тебя вырвало. — Не хочу, — буркнул он. — Йен, я не стала вызывать скорую, но нельзя же всё так оставлять… — поставив принесенный таз со сложенными в него для удобства бутылками у кровати, я ухватила его за запястье и потянула на себя. — Ладно… Встаю. Кряхтя, Йен приподнялся на локте. Его качало даже сидя. Он медленно сел, спустив на пол здоровую ногу. А затем, кое-как восстановив равновесие, подхватил вторую загипсованную под коленом, спустил на пол и её. — Попей, — я протянула ему открытую бутылку. У Йена заметно подрагивали руки и, попытавшись запрокинуть бутылку, чтобы сделать первый глоток, он залил футболку водой. Когда я, поддержав донышко, помогла ему, он стал пить жадно, большими глотками, то и дело отрываясь от горлышка, чтобы перевести дыхание. Возвращая мне ополовиненную бутылку, он громко рыгнул. — А теперь давай, Йен. Ты знаешь, как это делается. Два пальца в рот. — Фу, гадость! Никогда не блевал, даже когда бухой в говно был. — Почувствуешь себя лучше, когда вся эта дрянь выйдет. Я помогу. Ты давай пальцы в рот, а я тебе на живот надавлю. Сев на край кровати вплотную к Йену, я обхватила его за торс одной рукой, и положила ладони на солнечное сплетение одну на другую. Под влажной футболкой чувствовались кубики пресса. — Поехали! Раз, два, три! Нам пришлось повторять насколько раз, пока через несколько сухих спазмов Йена не вывернуло в тазик. Тошнотворный запах ацетона, несмотря на приоткрытое мной окно никуда не девшийся, стал в разы сильнее, встав комом в горле. Когда я снова протянула Йену бутылку, он взял её молча, прополоскал рот, а потом выпил остатки воды до конца. Второй раз его стошнило без посторонней помощи. Когда я вернулась из ванной с намоченным полотенцем, взятым без спросу из комода, Йен всё ещё сидел склонившись над тазом. Рыжие пряди опять непослушничали и торчали вперед параллельно полу. Он позволил обтереть лицо, а потом отобрал полотенце, и скомкав, приложил ко лбу, и откинулся на кровать, упав на спину. Прижимая прохладное полотенце к лицу, свободной рукой Йен теребил край футболки, пытаясь им обвеяться. В глотке запершило от чувства вины. Но я не могла отвести взгляд от открывшейся полоски подтянутого живота. Веснушки путались в в рыжих волосках, видневшихся над резинкой шорт. — Тебе бы в душ… — Танс, да ну хватит меня мучать! Сил нет… — Я помогу, — выпалила я, запоздало сообразив, что наверняка нарушаю вообще все личные границы. Ещё по работе в больнице я знала, с каким трудом люди принимают помощь, даже от родных, в таком интимном действе как купание. А ведь мы с Йеном не были близки. К тому же я слабо представляла себе и и техническую сторону. — Как ты сейчас душ принимаешь? — и всё же я продолжала спрашивать, словно я точно знала о чем говорю, и ни капельки не смущалась. — Ставлю пластиковый табурет в ванну, — просто ответил мне Йен. — Так и сделаем, — сказала я отстраненно, стараясь игнорировать неловкость. — Да не дойду я! — Йен помотал в воздухе здоровой ногой, словно пытаясь указать на стоящий на полу таз, который я успела вынести. Скажи Йен, что это неприлично или неуместно, я б отступила. Но он почему-то этого не сказал. А сосредоточившись на физических сложностях, дал мне возможность найтись с ответом. Воображение тут же подкинуло идею с офисным стулом на колесах. И я мысленно стукнула себя по лбу, что не додумалась до такого раньше. В другой комнате, в той, где стояла двухъярусная кровать, действительно нашелся старый офисный стул некогда черного цвета, с болтающейся спинкой и без одного подлокотника. Йен, на удивление не споря, пересел на него, пока я, навалившись всем весом на шаткую спинку, удерживала, чтобы стул не поехал. И позволил отвезти себя в ванную, активно помогая, отталкиваясь здоровой ногой. В ванной Йен довольно умело и практически без помощи перебрался на пластиковый табурет, поставленный в саму ванну. Но это отняло у него все силы. Тяжело дыша, он сидел скрючившись в три погибели, упершись локтями в колени. — Помочь снять? — спросила я, взявшись за ворот его пропотевшей футболки. — Я сам, — он неуклюже выпутался из неё, и бросил на пол ванной. Вцепившись в резинку серых боксеров, Йен замялся. — Оставь пока, да? — он тут же разжал пальцы. Определенно, я плохо продумала некоторые моменты, но всё равно пыталась сохранять невозмутимость. Если веснушки на лице Йена были словно нарисованы тонкой кисточкой, то на плечи, казалось, щедро набрызгали краской. Я успела забыть о его татуировке с голой женской грудью, которая настолько не подходила ему, насколько вообще можно было представить. По словам Йена, он пытался сделать что-то в память о матери. Увидев её в первые, я ржала в голос, приговаривая: «Не забуду мать родную!». Оправданием мне могло послужить лишь то, что хоть я сама и не курила, но изрядно надышалась, пока Йен с Тревором тогда накуривались. Но ещё забавней было потом, когда я ругалась по-русски, поминая чью-то мать, а Йен думал, что в русском языке есть проклятье про сиськи. — Может, контрастный душ? — на покрытой ржавчиной полочке стояла единственная бутылка не то с шампунем, не то с гелем для душа — невозможно было понять по наполовину отклеившейся этикетке. — С нашими старыми трубами любой душ — контрастный! — взяв у меня протянутую бутылку, Йен задернул тронутую плесенью пластиковую шторку. От созерцания потрескавшихся плиток кафеля, которых в Галлагерской ванной было больше, чем целых, и пузырящейся от влаги краски на стенах меня отвлекла просьба Йена подать полотенце. — Можно открыть? — спросила я, пошуршав шторкой. — Ага. Вода смыла тяжелый дух, смешанный из пота, выпивки и ацетона. И, едва открыв шторку, я сквозь химозный запах дешевого геля ощутила, как Йен знакомо пах карамелью, даже сильней, чем обычно. Первым делом он принялся вытирать кудряшками завившиеся от воды волосы. А потом набросил непонятного цвета плешивое полотенце на бедра, чтобы стянуть мокрые в облипку к телу боксеры. Намеренно глядя мимо него, я не заметила, что именно произошло, но кажется Йен уронил полотенце в ванну, хотел встать, чтобы поднять его, но не удержавшись, стал терять равновесие. Сердце ухнуло вниз, пульс бешено застучал в ушах. Бросившись подхватывать падающего на моих глазах Йена, я так и не поняла, помогла ли я, или только мешала, пытаясь ухватить его влажными скользкими руками. Но каким-то непонятным образом вопреки законам физики мне всё же удалось не дать ему упасть в ванну, и усадить обратно на табуретку. Потом вечером дома, когда я буду прокручивать этот необычный день в голове под песню «Falls» Odesza, прикрыв глаза, я под опущенными веками увижу, как мелькали пятнышки ржавчины на дне старой ванны вперемешку с веснушками и яркими рыжими волосками на теле Йена. — Йен! Дурак! Что ты творишь?! — под ложечкой ныло, кололо в боку, руки тянуло из-за Йенова веса. — Ты бы так сейчас ёбнулся! И вторую ногу сломал! — Йен сидел сутулившись, не глядя на меня. Нехорошо было на него кричать. Тем более сейчас, когда ему и без того было плохо. Понимай Йен по-русски, я бы выдала что-то вроде «Прости меня, дуру грешную!», но вместо этого тихим извиняющимся тоном проговорила. — Ну серьезно? А если б ты упал и поранил себе ещё что-нибудь? Я бы тебя не подняла одна из ванны… — Йен меж тем, прикрывая одной рукой пах, другой пытался дотянуться до валяющегося на дне ванны полотенца. — Йен! Да ну блин! Опять?! Ты же навернешься! — то была не злость, испуг искал выход. На пустом крючке полотенец больше не было. И подняв то намокшее, я плюхнула его Йену на колени, поверх прикрывающей пах руки. — Боже! — рваный истеричный смешок. — Не волнуйся ты! Никто на тебя не смотрит! — это было не совсем правдой, но я прилагала все усилия, чтобы не пялиться. Сухих, то есть вообще никаких, полотенец не нашлось и в шкафу Йена, и мне пришлось взять простынь. Йен замотался в неё как римский патриций, и, перестав смущаться, вполне благополучно пересел на раздолбанное офисное кресло, и добрался до своей комнаты. После горячего влажного воздуха ванной я зябко ежилась в комнате Йена с открытым окном. — Можешь взять что-нибудь переодеться, — предложил Йен, пока я стоя возле его комода, бросала ему не глядя вещи на кровать. Всё ещё отвернувшись к комоду, я стянула с себя заляпанную водой рубашку и всю в мокрых пятах нижнюю майку. Затем надела вместо Йенову некогда белую футболку с длинным рукавом, одна из трех пуговок у горловины была оторвана. — Никто на тебя не смотрит! — передразнил меня Йен, уловив, как я оглядывалась украдкой. — Чувство юмора вернулось? Значит тебе лучше, — сказала я, делая над собой усилие, чтобы не пошутить в ответ о том, что Йен, мол, не получил бы удовольствия от вида моей обнаженной натуры. — Йен, попей! Обезвоживание, всё такое… — чтобы быстрее согреться, я натянула поверх футболки Йенову фланелевую клетчатую рубашку. — Не хочу больше этой газировки! — Просто воду? Чай? Инфузию бы тебе… — В больницу не поеду! — Я может быть знаю кое-кого… — ещё когда только я пообещала Йену не вызывать скорую, решила, что если всё будет плохо, обращусь к Саре Танкреди . Мы не общались много лет, но я слышала, что она планирует открыть бесплатную общественную клинику. Возможно, она смогла бы помочь. — Я позвоню? — Нет! — и добавил мягче. — Ви, наша соседка, она продает кое-что… Не наркотики! По медицинской части. Наверно у неё есть физраствор, глюкоза, система для внутривенного… Но я сам сейчас не поставлю, — он зажал ладони между коленей. Хотя я и не видела, но наверняка Йен чувствовал, что руки ещё подрагивают. Мой взгляд непроизвольно цеплялся за голубые вены, так явно просматривающие под бледной кожей. — Ладно… Но пей много. Я же суп принесла! — а я успела о нем забыть. — Попробуй похлебать… — мой внутренний переводчик завис на слове «юшка». — Попробуй поесть без гущи, а? Словно в ответ живот Йена отозвался звучным бурчанием. Ещё спускаясь вниз по лестнице, я услышала уже знакомый голос Лиама. — Отстань! — зашуршул пакет. — Да отстань ты! Это моё! Мне седая леди купила! Я усмехнулась про себя, гадая, то ли это Лиам меня так окрестил, то говорил про призрачную дальнюю родственницу, которую упоминал Йен. Оказавшись на Галлагерской кухне, я воочию увидела, что именно имел в виду Йен, говоря о доме, полном народа. Сестра Йена, такая же рыжая как он, пыталась отобрать у Лиама яркий шуршащий пакет, видимо с каким-то лакомством, а он, смеясь, разворачивался к ней спиной, защищая пакет и прижимая тот к животу. По ту сторону стола Лип, а это наверняка был он, расхаживал взад-вперед, укачивая младенца с импровизированной колыбельной. — А где суп? — на заляпанной столешнице были только крошки, но я надеялась, что шустрый мальчишка просто убрал суп в холодильник. — Какой суп? — ответила мне рыжая, отвлекаясь от младшего брата. — А ты кто? — Это та седая леди… — ну вот и решился вопрос в мою пользу пользу. Только обиду на сомнительные комплименты десятилетнего мальчика вытолкнули из сознания переживания, что суп бесследно исчез. — Я днем принесла. Тут на столе поставила… — Моя дочка съела! — Не поняла я… — Что ты не поняла? — рыжая сделала шаг ко мне, и сложив руки на груди замерла в такой позе, будто хотела мерятся со мной размерами бюста. — Моя дочка была голодная! — А я вам говорил, что это седой леди суп! — Лиам захрустел лакомством из шуршащего пакета. — Лиам, заткнись! — она зло зыркнула на брата. — Вот да… — с горькой иронией вспомнился прикол о том, большой семье никак нельзя таблом щелкать. — Если ты этот суп не говорила, и не покупала, то он не твой. Так почему же ты…? — Эй! Это мой дом! И всё, что в нем — моё! — А ты ничего не попутала? — Лип, обогнув стол, сделал шаг ко мне. Его младенцу, казалось, внезапный шум не мешал, и он продолжал таращить глазенки на потолок. — Это был суп для Йена! — А что с ним? — выпалила рыжая. — Смешал алкоголь и обезболы, — я ответила, обращаясь к Липу. Хоть он и был на стороне рыжей, но казалось, с ним диалог получится получше. — Он.? — его глаза и без того навыкате округлились ещё больше. — Нет. Он не пытался ничего с собой сделать. Ему просто было больно, — повторила я слова Йена. — Суп был бы ему сейчас очень кстати. — многозначительно переводя взгляд на ружую. — Я не знала… — замялась та. — Завтра ему сварю, — хотелось сказать ей, что завтра уже не надо, а лучше бы ей вовремя для своего ребенка готовить, но что в том толку. Злость на рыжую вытеснило чувство беспомощности и растерянность, чем же накормить Йена. Вместо пропавшего супа я под аккомпанемент показушно-тяжких вздохов его сестры и бурчания колыбельной Липа, сделала две кружки кружки чая. Пока я была внизу, Йен успел лечь, устроив на подушке сломанную ногу, и похоже, задремал. — Выпей сразу! — я держала яркую с петухом кружку над Йеном, пока он, закатив глаза, садился на кровати. — Помочь? Йен отрицательно покачал головой и, сделав несколько глотков, отставил кружку на тумбочку. — Спасибо! — тяжелым шепотом на выдохе. — На здоровье! Попей ещё. — Нет, вообще… Спасибо за сегодня! — На здоровье, Йен! — от этой скупой благодарности кольнуло сердце. Моя давняя влюбленность полностью не исчезла, а наша дружба окрасилась каким-то подобием материнского чувства, вызывающего непреодолимое желание заботиться о Йене. Это звучало той ещё патетикой, но мне до чертиков хотелось сделать, чтобы ему больше не было больно, во всех смыслах. — Тебе получше? Йен оставил мой вопрос без ответа. Хотя я и сама видела. К нему немного вернулся цвет лица, хотя круги под глазами были такими темными, что здоровый глаз мало чем отличался от подбитого. Но он уже держал кружку ровно, не разливая. — Почему ты всё это делаешь? Мне хотелось сказать ему, что все время нашего знакомства он был солнечным лучиком в моей жизни, а все месяцы тюрьмы и даже немного раньше я ужасно боялась, что этот лучик угаснет. Но вместо этого я сказала просто: — Потому что я люблю тебя, — хотя глаза и были полны усталости, Йен улыбнулся ярко и скоро, но быстро потух, забегал взглядом по комнате. — Ну, «люблю» не в том смысле когда трахаются на всех поверхностях, а в том… — попыталась спасти положение я. — Мы же друзья! — Почему мы друзья, Танс? — Если будет конец света, у тебя неплохой шанс выжить, если ты понимаешь, о чем я… Йен удивленно округлил глаза, став враз моложе. А затем громко рассмеялся. Я свела всё к шутке, как частенько любила делать. Это всегда отлично защищало, а сегодня и без того было слишком много откровенного и неловкого. И откровенно-неловкого, чего уж там… — Ну ты заебатая! — C тобой я могу быть собой, — мы никогда раньше не говорили об этом, и в иной раз я бы и не сказала. — Звучит до фига банально, я знаю. Но мне не нужно стараться быть милой. У вас тут культ быть милыми, — говоря «у вас» я имела в виду «в Америке», не ясно было только, понял меня Йен или нет. — Я могу грубо шутить, — продолжала я. — Могу рассказать, как ходила в школу с ножом без того, чтобы попутно прочитать антропологическую лекцию, почему это было оправданно. И ты не станешь смотреть на меня с брезгливой жалостью. Могу рассказать, как сосед пришел ночью просить денег у отца на скорую, потому что распахал жене руку кухонным ножом. А через несколько недель жена пырнула его в ответ, и он снова пришел к нам… — Бля! Будто это мы с вами по соседству жили! У Френка и Моники постоянно такая херня случалась. — Вот видишь! — мне хотелось снова коснуться его, взять за руку, и в том не было ничего чувственного. — Мы выросли в разное время на разных континентах, а кажется, что просто по разные стороны одной улицы. Но было бы прикольно, если б ты и вправду жил по-соседству. Мог бы заходить после школу на тарелку супа, хотя бы иногда. Расфантазировавшись я не сразу заметила, как Йен задремал. Убер в Саут Сайд пришлось искать двадцать минут, и столько же ждать.