Тот, кто отвергнет власть любви, кто сладких ласк лишит себя, — лишь тот волшебною силой из золота перстень скует!
Сразу стоит отметить, что речь идёт об отречении не от секса как такового, а именно от любви как чувства[1]. В этой связи, конечно, вспоминается и общая идея Мартина о том, что идеальный политик должен быть холоден и бесчувственен (не только в отношении любви, но и в отношении делающих его «негибким» принципов и привязанностей в целом), и созданный им образ конкретного Тайвина Ланнистера — холодного и бесчувственного, превыше всего ставящего корысть и расчет (что, однако, не мешало ему забавляться со шлюхами — как минимум с Шаей, шлюхой Тириона), ради доступа к власти закрывавшего до поры глаза даже на унижения и домогательства к своей жене со стороны собственного «друга» Эйриса II Таргариена (а после смерти Джоанны «отрёкшегося от любви» уже в другом смысле - отказавшегося от вступления во второй брак). Эта параллель усиливается в контексте того, что бороться за власть над миром Альберих намеревается с помощью золота — клада нибелунгов, добытого в их богатых сокровищами землях (ср. с принадлежащими Ланнистерам землями Запада, богатыми золотом):Горы сокровищ, во мраке добытых, ночь Нибельхейма хранит. Но дайте срок, — и накопленный клад вспыхнет неслыханной мощью: я с ним весь мир наследую властно навеки!
Подобно Тайвину — и его сыну Тириону, которого сестра Тайвина Дженна даже называет «истинным сыном Тайвина» — Альберих не переносит насмешек над своей особой (хотя, подобно Тириону, любит насмехаться над другими — см. его беседу с богами-асами, явившимися в Нибельхейм, из «Золота Рейна»). Так, именно насмешки над ним со стороны дочерей Рейна, которыми он хочет овладеть, приводят его к тому, что решает отречься от любви ради власти над миром. Богам он говорит:Когда я вас, мужей, покорю, — красотой ваших жен, осмеявших меня, я вдосталь плоть утолю; пусть плачет любовь!
Этот пассаж напоминает одну из версий легенды об основателе рода Ланнистеров, Ланне Умном — том самом, который якобы похитил у солнца золото, которым украсил свои волосы (ср. с Альберихом, похитившим золото Рейна) — о том, как он отнял Утёс Кастерли у его прежних владельцев из рода Кастеров: «В самой неприличной из версий Ланн ночь за ночью тайком пробирается к девицам Кастерли, чтобы овладеть ими во сне. А спустя девять месяцев все девицы рожают златовласых детей, и при том клянутся, что еще не познали мужчины» («Мир Льда и Пламени»). Похожий мотив присутствует и в другой версии, тоже раскрывающей Ланна Умного, как гротескно-похотливого персонажа (завладевшего всеми женщинами истребленных Кастеров), напоминающего Альбериха у Вагнера — в ней Ланн: «тайком заманивает внутрь стаю львов, и те пожирают лорда Кастерли и всех его сыновей, после чего Ланн заявляет права на жену и дочерей его светлости» («Мир Льда и Пламени»). Другая легенда о Ланне Умном не менее интересна с точки зрения параллелей с вагнеровским «Кольцом Нибелунга»: «Забравшись в Утес, этот хитрец тут же начал строить козни: нашептывать угрозы в уши спящих Кастерли, выть во тьме словно демон, красть ценности одного из братьев и прятать их в спальне другого, ставить силки и иные ловушки. Так Ланн настроил всю семью друг против друга» («Мир Льда и Пламени»). В «Гибели богов» — финале тетралогии Вагнера — Альберих посредством своего тайного сына Хагена подстраивает гибель всего королевского дома Гибихунгов. Выше я отмечал сходство Альбериха с Тайвином и Тирионом — и стоит заметить, что с Тирионом у него в некоторых отношениях даже больше общих черт, чем с Тайвином. Альберих, как и Тирион — уродливый карлик[2], особенно болезненно переживающий насмешки над своей внешностью. См. его отповедь одной из дочерей Рейна:Лгунья ты! Злая, холодная тварь! Груб я и грязен? Гладкого глянца нет на мне? Ну, милуйся с ужами, если я не гожусь!
Ну чем не Тирион, жалующийся на то, что, мол, женщины не ценят его ум, потому что смотрят на внешность, а на самом-то деле он «в темноте ничуть не хуже Рыцаря Цветов» (Лораса Тирелла)? Нетрудно заметить сходство Альбериха не только с Тирионом, но и с идеями его литературного «отца» (тот же мотив «любви как величайшей лжи» у Мартина, пожалуй, сквозной — не только в «Песни Льда и Пламени») — мол, «к чёрту любовь, дайте мне богатство, могущество и максимальный кайф». Но Тирион напоминает не только Альбериха, но и его брата, Миме, порабощенного Альберихом. Миме служит Альбериху, страдая от его издевательств (как Тирион, несмотря на то, что некогда сделал Тайвин с Тишей, служит отцу и отстаивает интересы Ланнистеров), но в то же время мечтает о расправе с ним, желая отнять у него волшебное кольцо (символизирующее власть над миром — ср. с властолюбием Тириона, который вдобавок тоже мечтает о мести отцу):себе покорить беспощадно, отняв перстень чудесный, и отомстить брату тем же. (пронзительно) Пусть он моим будет рабом!
Однако, угнетаемый Альберихом, Миме и сам ничуть не лучше своего господина. Позднее он, вырастив Зигфрида, рассчитывает с его помощью убить дракона Фафнира и завладеть его кладом — однако позднее, когда Зигфрид убивает Фафнира, он хочет избавиться от Зигфрида, поднеся ему отравленный напиток («Зигфрид»). Это, хотя и отдалённо, напоминает финал «Игры Престолов» — где Тирион сперва руками Джона Сноу избавляется от Дейнерис Таргариен, а затем на организованном им «великом совете» принимается решение отправить Джона в ссылку на Стену. Напоследок любопытно отметить такую черту карликов-нибелунгов у Вагнера, как на специфическое желание уподобиться драконам и получить их власть. Помимо стремления Миме заполучить клад Фафнира, это проявляется ещё и в том, что Альберих, по приказу которого Миме выковывает волшебный шлем, позволяющий превратиться во что угодно, превращается не абы в кого, а именно в дракона:(надев шлем) «Змей-великан, в кольца свивайся!»
Он тотчас же исчезает, вместо него по земле вьется исполинский змей: он становится дыбом и разинутой пастью грозит Вотану и Логе.
У Мартина Ланнистеры также демонстрируют стремление не просто занять место Таргариенов, а имитировать их — вплоть до претензий на свою неподсудность морали и право невозбранно предаваться инцесту (в случае Джейме и Серсеи). Таким образом, карлики-нибелунги у Вагнера и Ланнистеры у Мартина обладают рядом общих черт (более того, и с точки зрения стоящей за ними идеи они во много схожи). Даже у крепости Ланнистеров — Утеса Кастерли, значительную часть которой составляют подземные уровни — есть что-то неуловимо «нибелунгское». Разве что Ланнистеры, в отличие от нибелунгов, красивы (но и то не все, см. пример Тириона). Парадокс в том, что если у Рихарда Вагнера карлики-нибелунги — персонажи, отрицательные до степени карикатурности (есть даже мнение, что их образ, с учетом взглядов Вагнера — антисемитская сатира), то у Джорджа Мартина Ланнистеры задуманы как «сложные, неоднозначные личности». Хотя в основе своей у них немало общего. И, более того — если у нибелунгов Вагнера, при всём их злодействе, заметны хотя бы проблески неких технических талантов (Альберих делает чертеж волшебного шлема, а Миме воплощает его в жизнь), то «сложные, неоднозначные личности» у Мартина обычно не созидательны (даже в плане создания чего-то дурного). P.S. У Вагнера ухаживания Альбериха отвергают русалки (дочери Рейна). Интересно, что у Мартина в «Песни Льда и Пламени» проститутки на символическом уровне неоднократно сравниваются с русалками. Это и бордель «Русалка» (причем в этом борделе якобы даже имелась для утех клиентов настоящая русалка), и плавучий бордель «Дочь русалки», и знаменитая куртизанка из Браавоса по прозвищу «Королева русалок» (на русский перевели почему-то как «Сардинья королева»), которой прислуживают девушки-«русалки», и корабль сутенера Бейлиша под названием «Король русалок». Также в «Пире стервятников» упоминаются моряки, утверждающие, что спали с русалками. [1] Тот же Альберих, приняв решение отречься от любви, рассуждает: Весь мир властно в наследье добыть чрез тебя? Проститься с любовью, но хитростью плоть утолить? (страшно громко) Смейтесь еще: вот Нибелунг вас насмешит! [2] См. описание внешности Альбериха одной из дочерей Рейна: Тьфу! Лохматый, немытый горбун! Черный, чадный, мозолистый гном!