Рабочий момент

Привычную, душную тряску в общественном транспорте и исхоженный уже сотни раз, надоевший маршрут до работы, где на выходе из перехода рискуешь выиграть «доброе утро» от сидящих на парапете голубей, омрачали две вещи. Во-первых, утренние смены Дилюк не любил. Они томные и вязкие, тянущиеся до бесконечности вместе с вялым потоком людей, решивших забежать на поздний завтрак, или на ранний обед в бар, а не в ресторан по соседству, где ланчи дешевле. Заказов в первой половине дня не особо много, никакого простора для творчества и нет надобности в ловких, отточенных движениях, превращающих приготовление напитка в искусное шоу. На плечи ложится нудная, скрупулезная и надоевшая до тошноты уборка всего, до чего дотянутся скучающие руки, бесконечные поставки, которые надо вдумчиво разобрать: что на склад, что на бар; и меланхоличные заготовки для вечерней смены, которой будет уже откровенно не до этого всего. Как раз им будет весело, даже несмотря на будний день. Во-вторых… — Дилюк! «Во-вторых» уже окликало, нагоняя со спины впивающимся в уши ленивым, протяжным мурчанием его имени, неумолимо приближаясь вместе с началом гарантированно непростого и морально тяжелого рабочего дня. Уже по пути в родной бар в графике внезапно обнаружилась фамилия совершенно другого менеджера, вместо привычной Эолы, и настроение рухнуло вниз, вместе с прощально долбанувшим о ребра сердцем. Сделать вид, что не услышал, и ускорить шаг в отчаянной попытке добраться до заветной двери в подсобку, где можно внаглую запереться одному и спастись на какое-то время, не помогло. Раздевалка уже была занята. Ну конечно. — Игнорируешь меня? — ехидно улыбался Кэйа, бодро скидывая куртку, чтобы не жариться в ожидании очереди в коридоре для стаффа, где проблемы с вентиляцией были делом привычным, — Бессовестный. — Разве? — сложив руки на груди под скрип кожанки, Дилюк раздраженно пялился в дверь перед собой, словно мог поджечь ее взглядом и выкурить изнутри копающихся непозволительно долго, по его мнению, коллег. Находиться рядом с Кэйей без преграды в виде барной стойки между ними было чревато, — Я тебя не заметил. Как и поставку алкоголя в прошлую среду. Где мое вино? — Честное слово, я отправил твой заказ, — он продолжал раздражающе улыбаться, это было слышно по одному только вкрадчивому голосу, — Жди, сегодня приедет. — Конечно отправил, — буркнул Дилюк, закатывая глаза, — Только вот не в тот понедельник. — Пожалуешься Джинн? — придвинулся к нему боком Кэйа, настойчиво привлекая к себе внимание и заговорщически понижая голос, — А я уничтожил все улики. Тебе все равно никто не поверит. — Пожалуюсь, — кивнул Дилюк, — На то, что ты выкидываешь бланки заказов, хотя она просила этого не делать. — В офисе и без них хватает макулатуры, которая никому никогда не бывает нужна, — тяжкий вздох, по его мнению, должен был вызвать сочувствие, но нет. Не вызывал, — Уже место заканчивается, пылинке негде упасть, не то что менеджеру! На столе, кстати, тоже все завалено, я ваши заказы отправляю сидя на коробках с ноутом, и в прошлый раз, помню, мне в задницу впивались бутылки. Я подумал, что это как раз твое вино уже приехало, — хитро покосился Кэйа. — В смысле ты сидишь на бутылках?! — возмущенно встрепенулся Дилюк, — А если бы они разбились? Нет, о сохранности прекрасной задницы Альбериха, затянутой в преступно узкие брюки, никто не переживал, как и за его тощий кошелек, из которого он бы возмещал все потери до гробовой доски за дорогой алкоголь, а вот работать из-за вопиющей глупости с рядом отсутствующих на баре позиций, получая меньшую выручку и, соответственно, процент к зарплате, было бы намного неприятнее, чем осколки в чужой, округлой пятой точке. Дилюк до зубовного скрежета терпеть не мог, когда в его зоне ответственности что-то было не идеально, и задница менеджера в нее, к сожалению или к счастью, не входила. — Да шучу я, шучу, — отмахнулся Кэйа, пока ему не начали читать нудные нотации о правилах обращения с продуктами питания и о страшных последствиях стоп-листа в виде злого, голодного бармена, — Это была коробка с хозами. На мешках для мусора сидится приятнее. Я, вообще, что хотел спросить, отвлек ты меня со своим вином: какие планы на выходные? О, нет. Началось. Он ради этого свою смену переставил, что ли? — Спать, — наградили его угрюмым взглядом. — Как насчет того, чтобы я составил тебе компанию? — расплылся снова в своей улыбочке Кэйа, пододвигаясь еще ближе и игриво притираясь бедром к бедру. — Будешь смотреть, как я сплю? — вскинул недоуменно бровь Дилюк, делая шаг от него в сторону и молясь, чтобы чертова дверь, со следами вмятин от выплеснутых в запару эмоций, наконец открылась. Интересно, насколько сильно Джинн будет ругаться, если он доломает ее до конца? — Фу, это же жутко и совершенно не романтично, — внезапно он запнулся на полуслове, вздохнул, словно что-то вспомнил, и устало откинул голову, — Буду спать вместе с тобой на самом деле, потому что у меня член стоит не в штанах, а в графике. — Поспать ты вполне можешь и один, — ляпнул Дилюк не подумав, и тут же захотел откусить себе язык за двусмысленность фразы. Оно само вырвалось, он не планировал больше флиртовать с чертовым Альберихом, как и стоять с ним в одной смене! Честное слово! — А если бы я предложил что-нибудь поинтереснее? — тут же взбодрился Кэйа. — Нет. Музыкой для ушей глухо щелкнул замок, и дверь соизволила открыться, выпуская изнутри переодетых по форме, в дотошно отглаженных красных рубашках, Эмбер с Сахарозой. Последняя при их виде смущенно ойкнула, прижимая свернутый фартук к груди, и отвела взгляд, бубня под нос что-то вроде «доброе утро». Скупо кивнув в ответ, Дилюк не теряя времени рванул в раздевалку из духоты коридора, протискиваясь мимо девушек боком, надеясь успеть захлопнуть ее прямо перед менеджерским носом, и пусть идет переодеваться в офис на своих коробках, но Кэйа, предвидя подобный маневр в его исполнении, успел ловко ухватится за край двери, параллельно улыбаясь их милым, опешившим официантам. От прищемленной руки его спасла только показавшаяся в коридоре высокая фигура Розарии, что с ленцой окинула их противостояние не выспавшимся взглядом. Видимо, опять пришла с ночи, потому что шеф все еще сидел на больничном, свалившись с простудой. — Господь милостивый, только не вы двое. Альберих, если ты опять полезешь со своими бумажками на кухню не вовремя — я пущу тебя на котлеты для персонала, несмотря на всю мою к тебе любовь, — она бесцеремонно растолкала вцепившихся с двух сторон в несчастную, держащуюся на одном честном слове, дверь, принося с собой тяжелый шлейф табака, и небрежно кинула сумку на скамью, начиная раздеваться. Переодеваться в присутствии парней су-шефа, чей благой ор на поваров и вышеупомянутого менеджера порой можно было услышать из зала, нисколько не смущало. Дилюка тоже. Он вообще готов был сейчас благодарить высшие силы, космос, судьбу или всех их вместе взятых за ее своевременное появление, потому что оправдываться перед Джинн и возмещать установку новой двери в раздевалку не хотелось, — Вот, у тебя сегодня есть Рагнвиндр, к нему с чек-листами дурацкими и бегай. — Из меня будут не вкусные котлеты. Жирка маловато, я уже совсем исхудал на твоем пустом супчике на обед. Стоит, для начала, меня хотя бы откормить, — прошел к своему шкафчику Кэйа, торопливо стягивая за ворот футболку, потому что он должен был еще минут пять назад идти открывать смену и ставить на рабочие рельсы лениво просыпающийся бар, а не подкатывать к Дилюку, — А к нашему уважаемому бармену у меня претензий нет. У него все стерильно, как в операционной, аж страшно зайти, вдруг тоже под нож пустит. — Правильно делаешь, — буркнул Дилюк, косясь краем глаза на «исхудавшего» и прикрываясь своей рубашкой, в попытках сделать вид, что он в раздумьях: погладить ее еще раз или сойдет и так. К сожалению, красоваться времени не было, и Кэйа быстро скрыл загорелые плечи за легкой белой тканью формы, чуть смявшейся в сумке, и небрежно застегнул пару пуговиц на груди, складывая как попало свои вещи в шкафчик. — Вкусные, не вкусные, а все равно сожрут за милую душу с голодухи. Особенно твой любимый Дилюк, — прыгала на одной ноге в белье Розария, пытаясь попасть второй в штанину брюк и брезгуя наступить носком на холодный кафель со следами чьей-то обуви. — Немного не так я планировал оказаться внут… — внезапный грохот и угрожающий металлический лязг дверцы шкафчика не дал ему опрометчиво закончить эту фразу. — Я, вообще-то, все еще здесь, — Дилюк рывками просунул руки в черные рукава, затем дотошно застегиваясь на все пуговицы под горло, лишь бы занять чешущиеся ладони и не доводить до греха. — На бар, я так понимаю, мне лучше сегодня не соваться? — усмехнулся Кэйа, заправляя все еще неприлично распахнутую на груди рубашку в свои ужасно обтягивающие брюки, и убрался прочь с сердитых глаз работать, наконец, свою работу. — Как и всегда, — бросил в спину Дилюк. Раздраженно забрав из жалобно скрипнувшего шкафчика свой фартук с бейджем, он оставил открыто посмеивающуюся над ними Розарию и сбежал в свою крепость. Свой сверкающий, идеальный бастион, огражденный высокой, массивной стойкой и рядом тяжелых бутылок с алкоголем от всяких невыносимых менеджеров, которым лучше находиться вне зоны досягаемости рук. Держать их при себе проблематично, когда окатывают с ног до головы ушатом из откровенного флирта и пошлостей. Чертов Альберих, обладая отменным чутьем или тонко настроенным пресловутым гей-радаром, изводил нервы и выдержку своим фривольным поведением с первого дня стажировки, метко положив свой глаз на Дилюка. Вертелся у раздачи каждую свободную минуту и посылал хлесткие, заигрывающие взгляды, от которых все начинало валиться из рук, пробирался нагло в бар на его территорию и стоял над душой, что аж зудело под кожей и волосы на загривке вставали дыбом, но хуже всего было остаться вдвоем на бэке, где обыкновенно валяли дурака или устало вытягивали ноги набегавшись за день. Официально — обедали. Кэйа, отвлекая внимание болтовней и усыпляя бдительность, умудрялся незаметно оказаться сзади мирно отдыхающего за столом Дилюка. Подкравшись, клал сильные руки на плечи и сжимал пальцы на напряженных мышцах, умело давя на нужные точки и посылая по телу волны мурашек. Кто бы знал, каких сил стоило остановить эту приятную пытку, а не начать позорно мычать от удовольствия, отдаваясь на растерзание и подставляясь, потому что записаться к массажисту уже давно не было возможности, а тут его не просто мнут, как кусок теплого пластилина, но еще и умудряются делать это очень двусмысленно и соблазнительно. Попавшись на эту уловку пару раз, Дилюк вообще перестал заходить на бэк, если там был Кэйа. Ему обычно плевать, кто рыщет по залу с важным видом в поисках к чему бы придраться, отправляет заказы и утихомиривает буйных гостей, но тут Дилюк впервые молился, чтобы нового менеджера не взяли, потому что это все невозможно терпеть. Он же не железный, а чертов Альберих этим нагло пользуется и заигрывает с огнем, с интересом наблюдая, на сколько еще хватит терпения и как близко можно подойти не обжегшись. Молился тщетно, и Кэйа, принятый Джинн с распростертыми объятиями в штат, стал личным проклятием, которому Дилюк не собирался поддаваться, беря все меньше утренних смен и все больше работая в ночь, лишь бы не пересекаться лишний раз, и не испытывать судьбу. Однако подлая судьба продолжала регулярно испытывать его самого, подкидывая вот такие сюрпризы. День потянулся вяло и томно, как густая, липкая карамель из банки, что и ожидалось от среды. Заказов мало, и они скучные, быстрые и легкие, зато каждый час из офиса выползает все же застегнувший еще пару пуговиц Кэйа со словами: «Дилюк, склад», «Дилюк, хозы», «Дилюк, посуда», «Дилюк, алкоголь»; и приходится идти сверять накладные под недовольный, поторапливающий взгляд вечно опаздывающих водителей, с хрустом ставить печати на небрежно помятых документах, таскать пыльные, тяжелые коробки, чтобы только закончив с одной поставкой и утрамбовав картон, приниматься разбирать следующую, не успевая разогнуть ноющей спины. Где только Альберих с его умелыми руками, когда так нужен? Ах, да. Он же его послал. Отбившись от поставок, что все же съели какую-то часть дня, Дилюк повозил тряпкой по и без того чистым полкам, и угрюмо вздохнул. Время продолжило невыносимо, беспощадно тянуться, заставляя тоскливо поглядывать на часы, издевательски сообщающие, что с прошлого раза, как он смотрел на них, прошло всего полчаса, а до конца смены еще жить и жить. Придумывая себе занятие, Дилюк лениво окинул взглядом тихий, все еще сонный зал, залитый светом выглянувшего из-за туч осеннего солнца: у кипера тихо переговаривались Эмбер с Сахарозой, за несколькими столиками уплетали свой обед мужички в пиджаках, но что самое главное — Кэйи видно не было. Отлично. Тишь, да благодать. Можно еще раз пройтись по бару, проверяя холодильники, маркировки и составляя в голове список заготовок для вечерней смены, принимая решение заняться ими прямо сейчас. Рановато, но делать все равно нечего, так хоть руки займет полезным делом, а там и народ потянется с работы, чтобы опрокинуть стаканчик. От медитативной нарезки лемонграсса на идеально ровные кружочки, что оставлял на коже сухой белый налет, словно пальцы присыпали тальком, отвлек медленно опустившийся рядом лист бланка заказа, прижатый к стойке изящной, смуглой ладонью. Подкрался таки, мерзавец. — Мне очень срочно нужен заказ на воду, — тихо мурлыкнул над ухом Кэйа, от чего тело напряженно замерло, подобравшись, — Сделаешь? — Разве нам нужна вода? — задумчиво нахмурился Дилюк, споласкивая руки и выдирая ворох бумажных полотенец из диспансера. Вроде как, он уже проверял сегодня запасы, и воды в списке для пополнения не было, иначе сам бы уже пнул менеджера за бланком. — А ты сходи, проверь, следующий заказ только через неделю будет. Уверен, что дотянем? — подгонял настойчиво Кэйа, увязываясь следом на небольшой склад за баром, — Только максимально оперативно, у нас на все про все пятнадцать минут. — Раньше об этом вспомнить не мог? — пробежался цепким взглядом по полкам Дилюк, спешно подсчитывая оставшееся количество бутылок и прикидывая проходимость. — Я был занят Розарией. Между прочим, она чуть было не выполнила свою угрозу. Безжалостная женщина. Я, пожалуй, больше не буду здесь есть котлеты. Вдруг это прошлый менеджер. — Прошлого мы уже доели, не переживай, — хмуро еще раз сверился по позициям с бланком Дилюк, отходя от забитых битком полок и возвращая пустую бумажку Кэйе, — Нам не нужно ничего из этого. Тут недели на две еще хватит. — Прекрасно, — лист небрежно сложили несколько раз, и убрали в карман за ненадобностью, только переводя бумагу понапрасну. Мог бы и оставить на следующий заказ, что за необъяснимая ненависть к бланкам? — Тогда еще один срочный вопрос. — Что еще? — Не надоело от меня бегать? Я ведь совершенно не страшный и даже не кусаюсь, — улыбался Кэйа, любопытно щурясь, и Дилюк понял, что глупо, наивно попался. Угодил в хитро расставленную ловушку, где они оказались вдвоем в узком помещении без камер, и мимо подлеца никак не протиснуться, не будучи пойманным за задницу. — Не понимаю о чем ты, — упрямо сложил он руки на груди, решая стоять, как суровая, неприступная скала. — Или пора начинать тебя покусывать? — задумчиво склонил голову к плечу Кэйа, медленно приближаясь, а за спиной были только полки с треклятыми бутылками и тупик. — Мне тебе напомнить, что ты, вообще-то, находишься на рабочем месте, и здесь не место для, — полились из него нотации, от которых обыкновенно лицо напротив досадливо морщилось, а поток заигрываний сходил на нет, однако в этот раз чертов Альберих, видимо, настроен прижать его серьезно, потому что лукавая улыбка все не сползает, а аккуратные пальцы подцепляют нагло за подбородок, вынуждая замолкнуть. — Тогда пошли на свидание? — выдохнул он в губы дразня, опаляя кожу, и что-то внутри, встрепенувшись, ухнуло вниз. Слишком близко. Стоит лишь чуть податься вперед и можно смять их в жадном поцелуе, теряя голову и упиваясь горячей мягкостью рта. Кусать, лизать, посасывать — все то, что так манит, само идет к нему, просится в нервно сжатые на плечах руки, пытаясь затмить голос разума, что в противовес с силой тащит за шкирку прочь, удерживает крепко от того, чтобы сдаться, накинуться на этого привлекательного негодяя, получая, наконец, свое. — Я не хочу на свидание, — тихо проговорил Дилюк еле дыша, чувствуя, что его позорно поплавило, как кусок масла на сковороде, когда ласково огладили мягкими пальцами линию челюсти, спускаясь на шею, плотно закованную жестким воротничком рубашки. Он отчаянно вцепился в рукава, чтобы держать руки при себе. — Сразу в постель? — улыбался Кэйа, ловко расстегивая пару верхних пуговиц, чтобы продолжить невесомо порхать по тонкой коже, отодвигая мешающую, плотную черную ткань. Он нежно провел носом по щеке, ластясь, спускаясь к местечку за ухом, оставляя там легкий поцелуй, и Дилюк шумно втянул воздух, которого совершенно перестало хватать. По телу прошлась приятная волна мурашек, и глаза сами, предательским образом, покорно закрылись. Черт возьми, да. Да, он хотел в постель и чтобы его хорошенько поваляли по смятым простыням до усталой дрожи в бедрах. Хотел с первого дня стажировки проклятого менеджера, ставшего вызовом его самоконтролю и принципам. У него уже давно не было никого, помимо верной руки, и тело истосковалось по вниманию, изголодалось по чужой горячей коже под ладонями, по дразнящей ласке, по страстным поцелуям и сбитому напрочь дыханию, но Альбериху об этом знать совершенно не нужно. Он и без того бессовестно выцеловывает беззащитную, открытую шею прямо на складе за баром, пока Дилюк пытается собраться с силами и с мозгами, чтобы это безобразие прекратить, понимая, что окончательно прокололся. Его молчание и податливость красноречивее любых слов, но ответить что-либо попросту не смог, а теперь уже поздно. Раньше нужно было соображать. В какой-то момент мягкие губы сменились зубами, что осторожно, даже ласково, сомкнулись на чувствительной коже, вырывая из груди тихий, рваный вздох, отрезвивший звуком собственного, непозволительно сладострастного голоса. Распахнув глаза, Дилюк расцепил на груди деревянные руки, упираясь ими в плечи, и отстранился назад. Нелепо запнулся, словно пьяный, и, пошатнувшись, с грохотом впечатался спиной в полки, где возмущенно задребезжали, зазвенели стеклянными боками бутылки. Это привело в чувство еще лучше. В том числе и заигравшегося Кэйю, что всполошился не меньше от впившегося в уши внезапного шума и потянул обратно на себя, подхватывая, крепко прижимая и не позволяя окончательно потерять равновесие, устраивая на складе месиво из хрустящих осколков. Отлично, молодец Дилюк, а теперь убери ладони с чужой крепкой груди. Без понятия, какое было в этот момент лицо у него самого — должно быть, красное до корней волос — но Кэйа выглядел удивленным и взволнованным, растеряв напрочь всю свою игривость. Последовавшие далее неловкие, молчаливые гляделки разорвал звук вышедшего на баре чека, ставший искомым предлогом выбраться из теплых рук и из сложившейся паршивой ситуации. — У меня заказ. Сбежал. Он попросту позорно сбежал, хватаясь за эту выплюнутую бездушным принтером бумажку, как утопающий за спасательный круг, и отдавая заказ, впервые за долгое время, в руках Дилюка раскрылся шейкер, заливая форму и половину бара липким, сладким чаем. День перестал быть томным, потому что теперь то и дело на глаза попадался Кэйа, выглядящий, как провинившийся кот, и все порывающийся подойти, но Дилюк одними глазами останавливал его, предупреждал острым взглядом, что не нужно этого делать. Отмывать бар еще раз, только уже от менеджерской крови, он не хочет, ведь совсем скоро придет вечерняя смена, и Диона будет ругаться на грязь, шипеть, что труп не в холодильнике и без маркировки. Альбериху, благо, хватило ума не лезть под горячую руку и держаться от него на безопасном расстоянии. Терпение и так трещало по швам, шея горела от фантомных поцелуев, а губы сжимались в тонкую полоску от постоянно наваливающихся воспоминаний о вопиющем бесстыдстве, что вспыхивали перед глазами яркими образами, выбивая почву из-под ног и унося обратно туда, на тесный склад, в кольцо сильных, горячих рук. — Дилюк, ты нормально себя чувствуешь? Не заболел? — озадаченно глядела на него через стойку Эмбер, — А то сейчас сезон простуды, перезаражаешь половину коллектива, и будем тут умирать, два с половиной инвалида. О! Я знаю от деда отличный рецепт для поднятия иммунитета, а он у меня ерунду не посоветует! Народное средство! — Не нужно, я в полном порядке, — на автомате отмерял джиггером алкоголь Дилюк, замешивая коктейль. Хороший иммунитет, к сожалению, от Кэйи не спасет. Потому что он — самое настоящее проклятие, и тут нужна, скорее, помощь экзорциста, чтобы изгнать поселившуюся в голове голубоглазую нечисть. — Ага. Тогда зачем ты льешь в лонг уже третий раз текилу? У нас изменилась рецептура? Вместо ответа он насупился, мрачно отставляя в сторону испорченный напиток и начиная заново. Очередной минус к зарплате и самолюбию. Нет, это совершенно точно невозможно терпеть. Заваливаясь вечером домой, Дилюк обессиленно стягивал с себя одежду, вяло шел в ванную, смывая неприятную липкость с кожи, лениво занимался привычными бытовыми делами и ритуалами, ожидая почувствовать, наконец, расслабление в напряженном теле и обретение душевного покоя. Однако, оно все не наступало, несмотря на приятную тишину и спокойствие после шумного, забитого к концу смены людьми, бара. От раздраконенного состояния не спасали ни уютные родные стены, где ничего не раздражало, ни мягко обнимающая домашняя одежда, вместо жесткой уличной, и, распустив тугой хвост на затылке, Дилюк вымученно рухнул на кровать, зачесывая с лица волосы и злобно пялясь в потолок. Хоть бы он на него рухнул, погребая заживо под слоем бетона и арматуры и избавляя от этого проклятия. Отвратительный день. Чертов Альберих, вздумавший зажимать его где попало и кусать, невзирая на риск получить по лицу, причем это было бы вполне им заслуженно. Кэйа перегнул палку, и сам это прекрасно понимал, но план был, конечно, коварен и хорош, ничего не скажешь. Глаза закрылись, давая волю воображению, что моментально услужливо вытолкнуло обратно на поверхность еще совсем свежие переживания и ощущения, не притупившиеся утекшим временем, не смытые до конца с кожи мыльной водой. Оказалось до преступного легко вновь почувствовать горячее дыхание на лице и услышать игривый, медовый тон, непроизвольно прикусывая обожженные шепотом губы, что все еще желали урвать свой полноценный поцелуй. Самому медленно выводить узоры на вытянутой шее, представляя смуглые пальцы, дерзко расстегивающие пуговицы рубашки… Скользить ладонью вниз, мимолетно касаясь груди, живота… Вспоминать мягкие, отпечатавшиеся невидимым клеймом на коже, поцелуи под ухом, где быстро и горячо бьется пульс, ощущая пробежавшую по телу наяву сладкую дрожь… Засовывая руку в штаны и сжимая пальцы вокруг члена, Дилюк неистово проклинал Кэйю сквозь несдержанные вздохи. Последовавшая затем суматошная неделя заставила выкинуть из головы всякие глупости и по-настоящему взвыть. Со свирепствующей сезонной простудой, внезапно, полегли все сменщики, умоляя выйти за них жалобными, больными голосами, и ответственный, надежный, самый лучший бармен на свете никак не мог отказать, героически взваливая на свои сильные и широкие плечи уже седьмую смену подряд в ночь, вывозя поток в одиночку и находясь в перманентном состоянии запары от начала и до конца рабочего времени. В этом был свой специфический кайф. В такие моменты ловкость и скорость рук раскрываются на полную — успевай следить глазами за красивыми белыми ладонями. Не задумываясь подбрасываются в воздух и умело ловятся за гладкие бока бутылки, не обронившие ни капли дорогого алкоголя, захлопывается шейкер, и, с приятным для ушей хрустом, бьется о его стальные бока лед, тонкой, высокой струей наполняется напитком хрупкий бокал, что отправляется на раздачу, готовый незаметно опьянять легким, ненавязчивым вкусом коктейля. Глаза, тем временем, уже бегают по упорно выползающему из принтера серпантину чеков. В голове происходит тонкий менеджмент, быстро выстраивается строгий алгоритм действий, потому что Дилюк не может позволить себе ни единого лишнего движения и ни секунды задержки, иначе он утонет в заказах и повесится на этой самой чековой ленте. Это будет проще, чем разбирать завал, если вдруг произойдет осечка. Ставя на стойку заказ за заказом, уделяя параллельно внимание вежливым беседам с любителями посидеть за баром, Дилюк в моменте ловил свое удовольствие от работы, самодовольно осознавая, что отлично, блестяще справляется, и кроме него никто не смог бы это сделать так же чисто, четко и быстро, успевая все везде и сразу. Сейчас он мог побыть несколько высокомерным. Ему нравилось оставаться один на один с баром, ведь никто не мешается под рукой, ничего не трогает, и все именно так, как капризно того хочет сам Дилюк, тошнотворно требовательный до скрипящей чистоты и идеального порядка каждую секунду, каждый вздох, каждый шаг. Это его территория, его надраенные до зеркального блеска холодильники, сверкающие бутылки и идеально выверенная эргономика. Бар послушно принадлежит ему, оживает в ловких, строгих руках своего хозяина, шепчет на ухо звоном стекла на разный лад. Дилюк прикипел к этому месту пылающим сердцем, он слышит его голос и чувствует его душу, отдавая себя полностью непростому ремеслу, пускай порой невыносимому и выпивающему все силы, но так искренне любимому. — Вай, любо-дорого посмотреть на тебя во всей красе. Глаз не оторвать. Как давно мы с тобой не проводили ночи вместе, — разлился медом до боли знакомый, улыбающийся тон, и на раздачу опустился тяжелый поднос с чистой, коротко бряцнувшей, горой посуды, — Я к вам с дарами, господин Дилюк. Смилуйтесь любезно надо мной. — Почему ты здесь? — вздохнул он, забирая свое подношение с мойки, и, пока волна заказов схлынула, давая небольшую передышку, принялся разбирать, придирчиво отставляя в сторону неудовлетворительно натертые на просвет бокалы, — Твоя смена уже давно закончилась. — Закончилась, — кивнул Кэйа, складывая локти на стойку, — Я даже успел уехать домой, наивно полагая, что я в безопасности, но час назад мне позвонила Эмбер и сообщила, что умирает, и народная медицина — фуфло. На похороны, правда, не позвала. Ай-ай, как невежливо с ее стороны, — наигранно обиженно скривилось лицо, — В следующий раз я, пожалуй, просто выключу телефон. — Ты вместо официанта? — в ответ Дилюку послали шутливый реверанс, придерживая повязанный на бедрах длинный фартук на манер подола платья, — Еще и после менеджерской смены? — теперь он неловко развел руками, словно извиняясь, — Что ж. Желаю дожить до утра. — Встретишь со мной рассвет? — заулыбался Кэйа, чуть склоняя голову к плечу. — Тебя столик зовет, — равнодушно кивнул он в зал. Новоиспеченный официант оглянулся и упорхнул на зов, воркуя с заглядывающимися на него девушками, падкими на располагающие, приятные улыбки. Чаевые сегодня определенно будут хорошими. Хоть какой-то плюс, потому что Дилюк уже работает на последней тяге, откровенно вымотанный за неделю, и держится только за осознание, что впереди маячит выходной и завтра он сможет отоспаться. Будет бессовестно лежать весь день, вытянув гудящие ноги, закажет себе откровенной гадости, чтобы ничего не готовить и будет смотреть глупые сериалы, потому что покупает, зачем-то, каждый месяц подписку и не пользуется. — Приехали фрукты-овощи, — в бар зашел Альбедо, ставя коробку с поставкой на выцепленный с глухим шорохом из-под стойки поддон. Это еще один плюс работы одному в большой поток — за тобой ухаживают, не выдергивая лишний раз из-за бара, — И у меня к тебе вопрос. — У меня тоже вопрос, — удивленно покосился Дилюк, вливая ликер по барной ложке в стройный ряд шотов. Сливочная масса идеально ровным слоем ложилась в коктейль, и перфекционист внутри в удовольствии растекался подобно ей, наслаждаясь этим нехитрым действом, — Почему так поздно? — Какие-то проблемы с логистикой. Мне пришлось шантажировать их офис, чтобы поставку сегодня вообще привезли, — ответил он равнодушно, а затем снова кивнул на коробку, — Зачем тебе столько мяты? — Я не заказывал мяту. — Тем не менее, она приехала, и в накладной тоже числится. Разберись с этим, будь добр, — вежливо сказал Альбедо и оставил его наедине с этой катастрофой. Три килограмма. Три килограмма чертовой мяты благоухающими, ровными пучками были разложены перед ним на столе, и Дилюк искренне не понимал, как так вышло. В заказе была морковь, а не угрозы от Альбедо. Куда он, по его мнению, должен деть такое количество не в сезон? Стоп. Для начала нужно кое в чем разобраться, а именно — кто в этом безобразии виноват. — Ты отправлял вчера заказ на овощи? — подловил на раздаче Дилюк менеджера, который сегодня официант. Одетого, кстати, совершенно нагло не по форме, куда только смотрит Альбедо? Почему рубашка белая, а не красная, и расстегнута сильнее, чем допустимо по регламенту? Альберих честно признался, что он, и что бланк, конечно же, после этого сразу отправился в помойку, ведь кому нужны эти дурацкие бумажки. Пытаясь понять, кто из них беспощадно лоханулся, перепутав рядом стоящие строчки в заказе, выяснилось, что оба. Потому что Дилюк по запаре и правда небрежно вписал своей рукой циферку не там, а Кэйа, хоть и удивился, просто покорно отправил волю любимого бармена поставщику. — И у тебя не возникло никаких вопросов? У Альбедо, вот, возникло! — Признаю, затупил, с кем не бывает. К тому же, ты обычно знаешь, что делаешь. К тебе только попробуй сунься с вопросами, — покорно кивнул Кэйа, устало вздыхая, — Ну так спишем то, что испортится, чего переживаешь? — За чей счет? — хмуро поинтересовался Дилюк, — Джинн нас за такие списания по голове не погладит. Чтоб ты знал, за три дня грамм пятьсот проходит! — менеджеру демонстративно показали один пухлый пучок, весом как раз в полкило. — Уверен, что она поймет и даже из зарплаты вычитать не станет. Рабочий момент, и все такое. В крайнем случае, вали всю вину на меня, — великодушно разрешил Кэйа, — Видишь, как удобно, когда все улики уничтожены и можно уйти от ответственности? — Это не рабочий момент, это — наш с тобой косяк, и его надо исправлять, — решительно поджал губы Дилюк. — Каким образом? — Предлагай всем мохито. Хоть на столе танцуй, но чтоб были заказы на эту дрянь, потому что туда идет больше всего мяты, — он заранее не верил в успех своей затеи. Это попросту невозможно реализовать, когда на дворе уже совсем не лето, чтобы людям хотелось освежиться. Дилюк зачесал со лба волосы, отчаянно смотря на зеленую гору перед собой, — Если избавимся за сегодня хотя бы от половины — я тебе отсосу. Остальное доживет в холодильнике до выходных, там оборот больше, как-нибудь постараемся прогнать и спишем по минимуму, — размышлял он вслух, а подняв взгляд наткнулся на очень лукавое лицо и фирменную улыбочку Альбериха. Это было однозначно не к добру, — Что ты на меня так смотришь? — Мохито, так мохито, — с тем же шкодливым видом, он отлепился от раздачи и вальяжно ушел в зал, играючи прокручивая в пальцах поднос. Тут до Дилюка запоздало дошло, что и кому он ляпнул. Пальцы задумчиво стянули тугую резинку с одной из вязанок мяты, встряхнули, и она, расправив мягкие листья, развалилась в руках большим, сочным букетом. Можно даже не переживать об этом недоразумении, потому что каким бы обаятельным и очаровательным ни был Кэйа, но продать такое количество уже давно не самого популярного напитка за смену — невыполнимо. Выбросив напрочь из головы сказанное и закинув в холодильник с глаз долой мяту, Дилюк вернулся к вновь полезшим на бар, как черти из преисподней, чекам, вместе с очередной нахлынувшей волной жаждущих выпивки и отдыха. К концу смены готовить чертов мохито, общипывая все новые и новые стебли мяты, откровенно надоело, цензурно выражаясь. Он даже перестал убирать на свое законное место бутылки с ромом и газировкой, потому что как только Дилюк это сделает — непременно выйдет очередной заказ, в котором точно будет именно этот ненавистный коктейль, раздражая его бестолковым хождением туда-сюда. Алкогольный, безалкогольный, клубничный, малиновый, черничный, авторский. Причем несколько позиций на каждый стол. Альберих что, угрожал гостям? Торговал своим телом? Использовал черную магию? Как он это делал? Недовольный взгляд выцепил в зале фигуру Кэйи, который уныло натирал столы и пополнял сервировку в опустевшем, таком же уставшем под утро, заведении. Иногда он, хмурясь, массировал веки, уже сутки не спавши и от души набегавшись за ночь с подносом, но все же ответственно наводил порядок, возвращая залу опрятный, нетронутый сотнями людей вид. Дилюк и сам измученно закрывал бар, заботился о своем любимом детище, перемывая кучу инвентаря потрескавшимися за последние дни от воды и мыла руками. Упрямо вылизывал до девственного блеска рабочие поверхности, затаривал сиротливо опустевшие полки и голодно урчащие холодильники, чтобы утренняя смена и рта не посмела раскрыть, что что-то не сделано. Хотя даже если ей что-то останется — все равно не рискнет. Потому что это Рагнвиндр, и он отхреначил неделю в ночь один, так что готов был послать далеко и надолго каждого недовольного. — Великолепный мой, могу я тебя спросить? Чисто из любопытства и спортивного интереса, — облокотился на стойку Кэйа, с легкой, мягкой улыбкой на изнуренном лице, — Сколько мяты у тебя осталось? Дилюк, которому было уже откровенно плевать, угрюмо отложил тряпку и вместо ответа молча выложил на весы порядком поредевшие пучки. Мигнуло зеленым, и он уставился в неверии на отобразившуюся цифру. Да быть того не может. Точно черная магия, не иначе. Альберих, не дожидаясь ответа, любопытно перегнулся к нему в бар, подглядывая, и усмехнулся. — Джинн пора менять программу мотивации. Каким образом ты это сделал? — Природное обаяние, — пропел довольный собой Кэйа и выпрямился, любовно оглаживая ладонями деревянную стойку, а затем окинул его задумчивым взглядом, кивая на подсобку, — Пошли? — Что, прямо сейчас? — опешил Дилюк. — Воздухом пошли подышим, — посмеялся Кэйа, оборачиваясь через плечо и зовя за собой, — Ты ведь закончил закрываться? На крыльце у черного входа было промозгло и зябко, несмотря на накинутую на плечи куртку. Уже скоро температура начнет опускаться ниже нуля, подмораживая тонкой ледяной корочкой сырость на асфальте и вынуждая доставать все больше зимних вещей. Россыпью под ногами захрустят реагенты, бесконечно портящие обувь и разводящие опостылевшую грязь, слякоть и высокую влажность, что будет жадно кусать за щеки и ладони вплоть до недосягаемой весны. Солнечный свет вовсе будет казаться и чем-то странным, давно забытым вместе с его жарким теплом, словно они все дети глубокого подземелья, взросшие под электрическими лампами, усеявшими своды пещер вместо звезд. Дилюк, сложив руки на груди, оглядел пустой тупиковый двор, уже давно не кажущийся ему жутким и скалящим из молчаливой темноты зубы, прирученный и привычный, и жадно вдохнул холодный, бодрящий после духоты бара воздух, чувствуя, как быстро остывает от легкого ветерка горячее, ноющее тело, как неумолимо испаряется тепло вместе с остатками сил. — Прошу вас, господин бармен, — на бетонные ступени услужливо кинули свернутый плед, беспардонно утянутый из зала, и устало плюхнулись на крыльцо под осуждающий взгляд, приглашающе похлопывая по местечку рядом с собой, — Я потом закину в прачечную, не нуди. Не настоялся еще за ночь? Я вот ног уже не чую. Садись давай, упрямый. — Чем тебе внутри не сидится? Весь бар в твоем распоряжении, — бурчал Дилюк, но все же сел, с наслаждением вытягивая гудящие, тяжелые ноги, и удрученно вздохнул, чувствуя каждую отдающую тупой болью мышцу. Вставать больше до одури не хотелось, как и куда-либо идти, словно в нем щелкнул рубильник, отключив механизм, что позволял до сих пор двигаться, прокручивал натужно внутри шестерни. Отодвигать от себя прочь жуткую измотанность и игнорировать обессилевшее тело дальше не выйдет. Это предел. Прям тут бы и остаться недвижимым изваянием, памятником павшим сотрудникам ресторанки, потому что даже мысль о предстоящей дороге домой сейчас вызывала отчаяние, ужас и желание раскошелиться на такси. — Если я сяду в тепле, то уже не встану. Сомневаюсь, что Эола будет сильно рада найти утром мою спящую тушу, — Кэйа порылся в карманах, доставая пачку сигарет, — Я и так первый в ее опальном списке за то, что поменялся с ней сменами, подло оставив на чистку жироуловителей. Рискую больше не проснуться. — Ты разве куришь? — покосился Дилюк, с нажимом проводя ладонями по забитым бедрам. — В такие дни — да, — вспыхнул огонек зажигалки, коротко выхватывая из темноты тонкие черты лица. Красивый, даже с залегшими синяками под глазами, он медленно затянулся, меланхолично выпуская дым в темноту раннего утра, — Хочешь? Подумав, Дилюк кивнул, неловко забирая из изящных пальцев сигарету. Табак был легкий, приятно пах, отдавая горьким шоколадом, в отличие от той дряни, что курила Розария, но он все равно поморщился, выгоняя дым из легких и чувствуя пустоту в слегка закружившейся голове. В этом что-то было. Сидеть вот так, на холоде, в утренней темноте дремлющего города, еле живыми после тяжелого дня, раскуривать на двоих одну сигарету и не испытывать никакого напряжения от чужого присутствия. Никуда не убегать. Позволять себе соприкасаться плечами с этим бесконечно флиртующим дураком, который всю ночь таскал ему горы тяжелой посуды и продукты со склада, будто своих забот не хватало, продавал всеми правдами и неправдами дурацкий мохито, а потом стелил на стылые ступени плед и смотрел так ласково и устало, чуть улыбаясь, что хотелось протянуть руку и погладить по щеке. — Поехали ко мне? — наклонился к нему Кэйа, осторожно выкрадывая зажатый между пальцев фильтр. Чувствуя приятное, расслабляющее тепло чужого тела, манящее прильнуть поближе, погреться утомленно в заботливых объятиях, Дилюк скользнул взглядом по его лицу и подумал, что пошло оно все к черту. — Поехали, — такому ответу искренне удивились, чуть теряясь и глупо застывая с вьющейся дымом сигаретой у рта, ожидая вовсе не согласия. Это даже было забавно и вызвало однобокую, торжествующую улыбку. Вот тебе и самоуверенный соблазнитель. Шах и мат, Кэйа. — Воркуете голубчики? Откуда только силы, — грохнув дверью, на крыльцо вышла Розария, звонко стуча каблуками и шаря по карманам, — Альберих, переводись в официанты, а? Меня от тебя меньше тошнит, когда твоя рожа по ту сторону раздачи. — Нет уж, мне не идут красные рубашки, — скривился Кэйа, обхватывая губами фильтр, — И кто, если не я, прикроет твою задницу, когда кухня, в очередной раз, погрузится в хаос и начнет отдавать не те заказы? Для кого, по твоему, на чеке написано «готовить позже» и «без соуса»? — Тебя Рагнвиндр покусал, что ли? Угости лучше даму, не душись, — смяла пустую упаковку Розария, с негодованием швыряя ее в мусорку. — Боюсь, это передается даже воздушно-капельным. Ауч! — возмущенно глянул на распространителя вируса занудства Кэйа, когда его мстительно ущипнули за бок, пробравшись холодными пальцами под куртку, — Дилюк, вот, между прочим, у нас мальчик образованный и читать, что написано на чеке, умеет… Черт, это и правда заразно, — он выкинул звонким щелчком бычок, метко попадая в бак, и протянул ей практически нетронутую пачку, — Забирай всю. — Не надо мне всю, я твои бабские сигареты не люблю, ими не накуришься. Выкину только, — выцепив себе парочку, Розария спустилась с крыльца и махнула на них рукой, не став задерживаться, — Ну, бывайте. Задницы, смотрите, себе не отморозьте. — Надо вставать, — вздохнул Дилюк, слушая отдаляющийся цокот каблуков, и уже подобрал свои едва передохнувшие, непослушные ноги, как его мягко прижали к себе, укутывая так необходимыми теплыми объятиями и легким запахом приятного парфюма. — Дай мне еще минутку от тебя подзарядиться, — уткнулся лбом в плечо Кэйа. Молчаливая поездка на такси плохо отпечаталась в памяти. Дилюк дремал под включенное радио, равнодушный к мелькающим за стеклом высоким зданиям и ярким вывескам, и позволял увозить себя по пустым улицам на противоположный от дома конец города, понимая, что пути назад больше нет. Все еще до конца не верилось, что он действительно решил это сделать. Один единственный раз, всего на один день поддаться, и будь что будет. Словно опоили своим теплом там, на крыльце у черного входа, лишив таки здравого смысла и растопив, как самый обыкновенный лед, сдерживающие чугунные оковы. Болты в них все равно уже были расшатаны, выскальзывая из пазов, и Дилюк почувствовал только облегчение, избавившись от этой надоевшей тяжести, что стекла прозрачной водой по уставшим ладоням с взбухшими венами. Кэйа и вовсе спал, забившись в противоположный угол и подперев голову рукой, и его пришлось с сожалением будить, трясти, жестоко вырывая из вцепившихся клещами объятий сна, когда машина подъехала к безликому многоэтажному дому, а водитель спросил подъезд. Дилюк не запомнил ни адрес, ни этаж, ни номер квартиры, отрешенно заходя в услужливо открытую перед ним дверь, и прогоняя порыв сползти на пестрый коврик в коридоре, чтобы стянуть с ног обувь сидя, а не шатаясь от усталости и упираясь рукой в стену. Кэйа себе в этом желании отказывать не стал, тихо посмеиваясь над ними. Дилюку любезно выдали чистую, непривычно пахнущую другим домом и человеком одежду, но этот запах казался приятным, свежим и не раздражал обоняние, обволакивая быстро, становясь ненавязчивым и еле заметным. Нашлась и упакованная зубная щетка, позволяя с облегчением минимально привести себя в порядок и приготовиться ко сну, потому что сил на полноценный душ не осталось, а кровать манила мягкими простынями все сильнее, превращаясь сейчас в самый желанный и вожделенный объект поблизости. Не в обиду Кэйе, который во всем разделял его желания, сонно ползая по небольшой квартире и надевая наволочку на найденную вторую подушку. — Если бы я знал, что ты сегодня окажешься в моей постели, постелил бы черное, — лениво мурлыкал он, пытаясь скрыть легкую нервозность, но опрометчиво делал слишком много лишних, глупых движений, выдавая себя с головой, — Выглядело бы шикарно. — Ничего, с птичками меня тоже устраивает, — заполз Дилюк под пушистое одеяло с теми самыми птичками, которые на проверку оказались пучеглазыми мультяшными павлинами, растерявшими в панике свои красивые перья по всему пододеяльнику, — Подходит под ситуацию. — Смейся, смейся, у меня перья быстро отрастают. Как и зубы, которые мне нужно будет потом об кого-нибудь стесать, — сощурились в ответ на его откровенно насмехающийся взгляд, укладываясь рядом, и с натужным скрипом вытянулись во всю длину, прогибаясь в пояснице, — Боже, как же я заебался. Только мне не понравилось. — Согласен, — буркнул тихо Дилюк в подушку, закрывая слипающиеся веки. Хотелось бы быть сейчас заебанным иначе, но любимая работа уже опередила Альбериха. Он как лег, так больше и не пошевелился, начиная проваливаться в вязкий сон, и на периферии ощутил, как аккуратно стягивают с волос забытую резинку, распуская высокий хвост, и коротко массируют кожу головы. Возможно, поспать вместе, все-таки застав за окном занимающийся рассвет, было не такой уж плохой идеей. Время уже давно перевалило за обед, подползая к отметке в три часа. Кэйа проснулся раньше, взбудораженно гремя чем-то на кухне, бегая по квартире и постепенно выдергивая фоновым шумом из сна, а потом пришел с довольной улыбкой вытягивать за руки заспанного, протестующе мычащего Дилюка из теплой и уютной кровати, где хотелось бы проваляться вплоть до ощущения прилипшего к позвоночнику желудка. Однако в спальню уже прокрался запах еды и кофе, и живот заныл, напоминая, что во рту не было ни крошки за всю ночь, а переваривать воду ему надоело. Пришлось подниматься, зябко поежившись с соскользнувшим с плеч одеялом, шлепать босыми, адски болящими ногами по холодному паркету за стол, широко зевая и почесывая лохматую голову, и ловить на себе вновь игривый взгляд голубых глаз, торопливо пытаясь принять собранный вид и молчаливо предупреждая, что пусть только попробует что-нибудь сейчас ляпнуть. — Само очарование, — ну конечно же попробует, — Даже не верится, что передо мной сейчас тот самый хмурый и вечно серьезный бармен, но мне так нравится даже больше, — раскладывал он по тарелкам еду, периодически поглядывая, — Ладно, ладно, верится. Ну не делай такое лицо, верни, как было! — Поздно. — Все равно, ты покорил мое сердце, — театрально приложил руку с зажатой лопаткой к груди Кэйа, — Я уже увидел все, что нужно. — Да? Разве? — подпер рукой голову Дилюк, внимательно за ним наблюдая и наслаждаясь тем, что теперь можно кидать двусмысленные фразочки сколько душе угодно. — Ну, кроме этого, — усмехнулся Кэйа, суетливо расставляя на столе тарелки и чашки, — Не скажу, что у меня невероятный талант к кулинарии, но это точно будет вкуснее, чем стряпня Розарии на персонал. — Все что угодно будет вкуснее, — подцепил вилкой нехитрую яичницу Дилюк, и был сейчас рад всему, что может провалиться в ноющий желудок. — Рад, что ты не привередливый, — он уселся напротив, складывая локти на стол и по-злодейски переплетая пальцы, — Итак. Раз уж ты, наконец, оказался в моих заботливых руках, то чем бы ты хотел сегодня заняться? — любопытно склонил голову к плечу Кэйа. — Если честно, то ничем. Я планировал лежать до появления пролежней. — Прекрасно. Я буду тебя периодически переворачивать и мять, чтобы не портился, — довольно улыбнулся он, приступая к еде. Не соврал. Стоило после завтрака, наконец, доползти по очереди до душа, чтобы не чувствовать более на себе отпечаток ночи в баре, как Дилюка повели обратно к кровати, многозначительно поигрывая бровями и обещая, что ему понравится даже больше, чем секс. Кэйа игриво подцепил за край футболки, притягивая к себе поближе, и нарочито медленно снял ненужную ткань с тела, откровенно любуясь обнажающейся бледной кожей, что против воли покрылась мурашками. Разглядывал так, словно не видел до этого уже кучу раз в раздевалке полуголого бармена, а налюбовавшись, нежно зарылся руками в яркие волосы, с озорной улыбкой на губах собирая небрежный, смешной пучок на макушке, и развернул за дрогнувшие плечи к кровати, сладко нашептывая на ухо просьбу лечь на живот. Засранец. Превратил обычные приготовления в пародию на прелюдию, но Дилюк с интересом позволял Кэйе все это безобразие и, дорвавшись, искренне получал свое искрящее разрядами электричества удовольствие от якобы случайно задевающих нежные бока пальцев, от голодных, жадно облизывающих взглядов и от дразнящей близости тел, что можно поймать на коже чужое дыхание. Ощущая на бедрах тяжесть, а на спине скользкие от ароматного масла сильные руки, он мог только глухо кряхтеть и постанывать в подушку от того, как это было чертовски хорошо. Дилюк охотно растекался под горячими ладонями, что умело сжимали напряженные плечи, давили мучительно сладко на задубевшие мышцы, снимая зажимы. Его разминали словно кусок непослушной сухой глины, смешивая ее постепенно с водой, согревая и делая более мягкой, пластичной и податливой, вылепляя из него заново человека. Увлекшись процессом, вели с нажимом по пояснице, выгибая позвоночник и вырывая очередной тихий вздох, нажимали под лопаткой, властно заведя руку за спину, что понравилось даже сильнее, массировали пальцами у основания черепа, посылая по телу расслабляющие волны, а закончив превращать Дилюка в безвольное желе, Кэйа мягко водил по разогретой спине, гладил невесомо подушечками покрасневшую кожу, убаюкивая, и от этого разморило настолько, что следом за этой неспешной лаской навалился сон. — Ох, сколько сейчас времени? — разлепив глаза подорвался Дилюк, замечая, что за окном уже стемнело, — Мне нужно идти, завтра смена. — Время сбегать от меня, очевидно, — улыбнулся валяющийся рядом Кэйа, откладывая телефон, — Но я урвал себе утешительный приз. — Ты же не фотографировал меня? — с подозрением сощурился Дилюк, по одному только шкодливому выражению лица напротив понимая ответ, — Удали сейчас же. — Неа, эти фотки останутся у меня в заложниках, — протянул он руку, подцепляя прядь медных волос, и любуясь, — Тебе так идут косички. — Что? — недоумевая потрогал голову Дилюк, натыкаясь на множество мелких кос, и покраснел, впиваясь злым взглядом в довольного, как сытый кот, Кэйю, — Тебе что, жить надоело? — Ах, после такого и умереть не жалко, — сказал он и охнул от последовавшего толчка в плечо, повалившего на спину, — Только нежно, Дилюк. Нежно! Ай! Нащипав вдоволь смуглые бока, и раздраженно распутав пальцами все ужасные косички, от чего волосы распушились, превращаясь в бушующее море непослушных завитков, Дилюк спешно засобирался домой, ловя себя на мысли, что уезжать, на самом деле, ему вовсе не хочется. Даже несмотря на то, что Кэйа наглел просто в геометрической прогрессии, и смотрел на него сейчас обиженным взглядом, потирая ноющую кожу. Хотелось остаться в маленькой квартирке, насквозь пронизанной, пропахшей этим человеком, заваленной всякими пестрыми безделушками, нужными и ненужными вещами и гордо вывешенными детскими рисунками на стенах. Хочется расспросить о них, выпытать, как он продал чертов мохито, узнать, что он любит и чем живет, но нужно уходить с тоскливо сжимающимся сердцем, потому что завтра вновь ждет выматывающая работа. Уже попрощавшись в узком коридоре и взявшись за ручку двери, Дилюк вдруг замер, хмуря брови, потому что так не пойдет. Нельзя просто сейчас уйти, оставляя повисшую в воздухе незавершенность, когда разрешил себе поддаться, плюнул на принципы. Он тоже хочет чертов утешительный приз в конце концов! — и решительно развернулся, пылко обхватывая руками смуглую шею и целуя удивленно замычавшего от неожиданности Кэйю. Целуя жадно, зарываясь нетерпеливо в волосы и теряя напрочь дыхание, как давно того хотел, попавшись однажды в плен этого бархатного голоса, связанный по рукам и ногам лукавым прищуром голубых глаз и распаленный красивыми, нежными руками. Прижимался всем телом в сомкнувшихся на спине крепких объятиях и сминал мягкие, податливые губы, что раскрывались навстречу столь же порывисто и страстно, незаметно перетягивая на себя инициативу все больше и заставляя трепетать, гореть послушным, прирученным к рукам огнем, что жарко греет, но не обжигает кожу. Лопатки врезались в дверь, и Кэйа улыбнулся в поцелуй, пробираясь под одежду, оглаживая пальцами поджавшийся живот, а в следующий момент он открыл замок, и этот звук предательским щелчком врезался в уши. Продолжая целовать, мягко подтолкнул Дилюка из квартиры, а сам, даже в подъезде, снова и снова тянулся к губам, не желая отпускать. — Тебе нужно идти, — обнимая ладонями лицо, напомнили шепотом, который располагал идти только обратно в кровать, — Давай, давай, горячий мой. Эти двери для тебя всегда открыты, а постель нагрета, но в следующий раз. — Бессовестный, — выдохнул потерянно Дилюк, поглаживая его шею, и, коротко прильнув напоследок, не без сожаления ушел к площадке с лифтами. Следующего раза не будет. Оковы с лязгом сомкнулись на запястьях, вгрызаясь вновь в истертую до крови кожу. Выйдя на холодный, отрезвляющий воздух, первым делом он сделал то, что должен сделать взрослый, зрелый и умный человек, готовый нести ответственность за свои решения — написал Эоле, которая занимается их графиком, что если еще хоть раз попадет в смену с Альберихом, то уволится. Нет, ему совершенно не было стыдно за свое идиотское поведение. Работа в баре постепенно возвращалась в свое привычное русло, вместе с вышедшей с больничного Дионой, и можно было хотя бы немного выдохнуть, не урабатываясь больше до темных пятен перед глазами. Всю следующую неделю они с Кэйей не пересекались, как того и хотел Дилюк, и вообще, подглядывая в график, у менеджера было до странного мало смен, уж не заболел ли он? Однако писать и спрашивать, принципиально не стал, потому что тот короткий, ленивый день не считается. Их совершенно ничего не связывает помимо взаимного желания потрахаться. Нет Кэйи в графике — нет проблем, так что Дилюк выкинул к чертям эти мысли из головы, по накатанной занимаясь своими рутинными обязанностями, однако все больше напрягал какой-то странно осуждающий взгляд от Альбедо, что он периодически, то и дело ловил на себе, не понимая, чем не угодил ему. От мяты они уже давно избавились, и больше грехов за душой не припоминалось. — Что не так? — не выдержал, в конце концов, Дилюк, столкнувшись с менеджером на бэке, — Я разве где-то накосячил? — Нет, ты как обычно на высоте, Рагнвиндр, — мелахолично ответил Альбедо, задумчиво смахивая со стола крошки, — Только почему-то не видишь ничего дальше своего умного носа и барной стойки. У тебя, случайно нет проблем со зрением? Могу посоветовать хорошего окулиста. На вопрос: «Что все это значит?», ответа он не получил. Еще через пару дней, когда все сменщики наконец выздоровели и наступили полноценные, выгрызенные себе зубами выходные, объявился Кэйа, сделав то, чего Дилюк очень не любил. Написал ему сам.

Я знаю, что ты по мне соскучился. Если хочешь, приезжай, я постелю черное 😏

Ооо, Альберих был чертовски прав. Дилюк скучал, хоть и упрямо, пинками гнал от себя подальше это чувство, считая его глупым и бестолковым. Нет, он не будет, как влюбленный дурак, тосковать по дурацким улыбкам, страстно желать снова оказаться в нежных руках и вспоминать постоянно тот головокружительный поцелуй, потеряно застывая в пространстве каждый раз, как полный идиот. Это теперь ни разу не кажется утешительным призом. Это настоящая проклятая красная тряпка для быка, что выводит из себя и заставляет с силой сжимать губы, отчаянно тянуть до боли волосы, вопрошая в пустоту: почему все именно так? Дилюк проклят. Безнадежно проклят и уже полчаса сидит не шевелясь и пялится в телефон на это глупое сообщение, с какой-то стати действительно раздумывая над приглашением, а кандалы, тем временем, осыпаются с уставших рук ломким крошевом к его ногам. Снятые однажды, они растеряли всю свою былую прочность и весь смысл, к чему теперь сопротивляться? Как же достало! Дилюк, не в силах более мариноваться в своих бестолковых мыслях, рывком поднялся, уходя в ванную собираться, отвечая по пути скупой просьбой выслать адрес и думая про себя, что стелить черное — очень непрактично. — Один вопрос: откуда детские рисунки на стенах? — спросил он с порога, на что Кэйа рассмеялся, пропуская его в квартиру. — Неужели ты думаешь, что я к своим годам успел где-то заделать ребенка? — прислонился он плечом к стене, разглядывая несколько торопливо раздевающегося с улицы Дилюка, — Упаси боже. Я иногда нянчусь с сестренкой Альбедо, когда у него слишком много смен и он не успевает за ней следить. Взрывоопасная малышка, я тебе скажу, но чудо какая милая и смышленая, — вздохнул с мягкой улыбкой Кэйа, — Мы с ним старые друзья, если ты не знал, именно по его совету Джинн взяла меня на стажировку. — Отлично, — буркнул Дилюк, вешая куртку, — Стало понятно, почему он постоянно закрывает глаза на твою безалаберность. А теперь, помолчи, — он толкнул Кэйю спиной к стене, для надежности затыкая этот болтливый рот своим языком. Дилюк решительно не собирался больше медлить и оттягивать, потому что Альберих его откровенно достал. Сначала целый месяц флиртует, изводит, дразнится и, как вишенка на торте, зажимает на складе за баром, вынуждая после мять простыни в гордом одиночестве, а когда Дилюк, сдавшись, оказывается полностью в его распоряжении на несколько часов — и в его кровати! — то заботливо делает чертовски хороший массаж и выставляет за дверь с горящими губами! Мерзавец! Выпороть бы, да только руки уже заняты тем, что нетерпеливо сжимают эту крепкую задницу в тонких домашних штанах. А вот покусать Кэйю он вполне может, ему удобно. Подцепить зубами нежную губу, поймать в слегка болезненную ловушку, чтобы Альберих настороженно замер, лукаво глядя из-под опущенных ресниц и тяжело выдыхая в поцелуй. Правильно, пусть даже не смеет пошевелиться, потому что Дилюк очень зол, и хочет сожрать Кэйю целиком, влажно проводя языком по горящему следу от укуса, спускаясь к идеально высеченной под его зубы линии челюсти, чтобы порывисто, но все же не без нежности, ее погрызть, выражая всю степень своего недовольства и возмущения. А Кэйа на это только довольно расплывается в улыбке, зарываясь руками в волосы, и распаляет еще сильнее, покорно отдаваясь на растерзание. Как же хорошо. Как же ему до одури нравится вжимать, наконец, чертового Альбериха в стену и целовать подставленную длинную шею, шаря руками по телу в раздражающе мешающей одежде. Забираться под нее прохладными ладонями, заставлять вздрагивать, гладить нетерпеливо горячую, мягкую кожу и слышать в ответ все более и более тяжелое дыхание, звучащее райской музыкой для ушей. Кэйа просто невыразимо прекрасен в своей отзывчивости, чуть сбитый с толку такой напористостью, но так самозабвенно льнущий к ласке. Дилюк мстительно подумал, что, должно быть, спутал ему все карты этим вечером, но терпение лопнуло, хлестким ударом сшибая все тормоза, и он неумолимо горит, выжигая воздух вокруг. Не выйдет дальше играться, Альберих, пожинай, что посеял. Дилюк довольно проурчал на ухо, чувствуя бедром чужое возбуждение. Такой ответ ему пришелся по нраву, и он потянулся рукой вниз, чтобы легко сжать член через ткань, приласкать дразняще ладонью, срывая с губ долгожданный сладкий стон. Кэйа, цепляясь за плечи, чуть отстранил его, улыбнулся ошалело, переводя дыхание, и попытался подтолкнуть в сторону спальни из тесного коридора, на что Дилюк только коварно оскалился, задирая на нем футболку и пригвождая к месту одним взглядом. Никаких черных простыней, Альберих. Спускаясь горячими поцелуями от груди к напряженному животу, он встал на колени на тот самый дурацкий пестрый коврик, цепляясь пальцами за край штанов, и бескомпромиссно приспустил их вместе с бельем, с жадностью вылизывая выпирающие тазовые косточки. Как же долго он этого хотел. Чувствовать под губами смуглую кожу, вести языком по самому низу подрагивающего живота, тереться щекой о горячий твердый член, бесстыдно при этом глядя в глаза и победно смеясь про себя с того, как Кэйа цепляется рукой за опасно пошатнувшуюся тумбочку с обувью, когда набухшая, чувствительная головка погружается в плен горячего, влажного рта. Дилюк откровенно наслаждался глухими стонами сверху, обводя ее с нажимом языком, самозабвенно посасывал, выпуская с звонким, пошлым звуком, и крепко удерживал бедра, контролируя, не давая двигаться навстречу и самому безоговорочно властвуя над ситуацией. Он будет беспощаден, медленно ведя языком по всей длине, будет бессовестно дразнить, водя по губам, будет мстительно глубоко заглатывать, чтобы после отстраниться и полюбоваться еле сдерживающимся Альберихом. Прекрасно. Продолжаем. За все те разы, что Дилюк дрочил, представляя себе это искаженное удовольствием лицо. В реальности оно выглядит гораздо лучше и горячее. Поплывший взгляд, приоткрытые губы и срывающееся с них тяжелое дыхание — вот его утешительный приз. Кэйа, зарываясь рукой в волосы, умоляюще тянул ближе, и Дилюк решил все же сжалиться над ним, беря член в рот и ритмично двигая головой, чувствуя на языке терпкий вкус выступившей смазки. Позволил теперь ему контролировать темп и насаживать на себя как хочется, расслабляя горло. Наслаждайся, Альберих, своим отсосом за дурацкую мяту. Дилюка ведет от этой близости, от сжимающихся на затылке пальцев, от безумно притягательного запаха Кэйи. Он ужасно перевозбужден. У него сносит напрочь крышу, а в тесных штанах стоит колом, и руки отпускают чужие бедра, чтобы непослушными пальцами торопливо расстегнуть ширинку и прикоснуться к себе, сжимая изнывающий без внимания член и постанывая от пробежавшего по телу разряда удовольствия. На вибрации голоса в горле наверху послышался жалобный, задушенный вздох, и Кэйа торопливо попытался его отстранить. — Дилюк, Дилюк! Подожди, стой… Ах! Нет уж, он проглотит все, обхватывая член губами плотнее. Не остановится, пока во рту не разольется вкус спермы, а Альберих не задрожит, как осиновый лист на ветру, глухо стукнувшись затылком о стену с тяжело вздымающейся грудью. Вот тогда, слушая его несдержанные, довольные стоны, Дилюк будет отомщен и сыт, чувствуя, как в собственной руке растекается теплое. — Черт, — он тихо выдохнул, пытаясь отдышаться и натянуть обратно штаны на Кэйю. Губы горели, глотку драло, но этот распаленный вид того определенно стоил. Расплата еще никогда не была так сладка. — Я, конечно, очень рад, что ты настолько по мне скучал, но все же я планировал провести вечер несколько иначе. Например, мило поболтать для начала и приятно провести время за бокалом вина, — лепетали сбивчиво сверху, поправляя одежду, и неловко отводя взгляд. — Скажи еще, что ты приготовил романтический ужин при свечах, — закатил глаза Дилюк, поднимаясь на затекшие ноги, и, не услышав ответа, напрягся, — Что, правда приготовил? Не веря, он удивленно смотрел на несколько замявшегося Кэйю, торопливо подбирающего слова, открывающего рот, как выброшенная на берег рыба, и сам решительно прошел на кухню, слыша, как подорвались за ним следом, не успев перехватить в коротком коридоре. Вот, черт. И правда приготовил… Дилюк обернулся, еле сдерживая улыбку от вида смущенного до покрасневших ушей, и отчаянно зарывшегося пальцами в волосы Кэйи. Ну что за дурак? Подкатывать с различной степенью испорченности целый месяц и коварно соблазнять ему было нормально, а накрытого ужина после минета в коридоре он стесняется. — Я не пью вино, — сказал Дилюк, подходя к столу и беря бутылку со знакомой этикеткой. Хороший выбор. Сладкое, с нотами чернослива и мускатного ореха. Плотное, обволакивающее, но легко пьющееся, — Я вообще не пью. — Как не пьешь? Ты ведь бармен, — удивился Кэйа, потеряно застывая. — Поверь, ты не хочешь возиться с моей пьяной тушей после нескольких бокалов, — задумчиво поставил бутылку обратно Дилюк, и улыбнулся, — Но так и быть, я останусь на ужин и может даже поваляюсь на твоих черных простынях. — Что ж, не думаю, что разогретый он будет таким же вкусным, но надеюсь, что ты все еще достаточно голодный, чтобы это заметить, — усмехнулся Кэйа, спешно отращивая обратно свои перья и принимаясь разогревать ужин в микроволновке, — Теперь, как насчет милой беседы? Расскажешь что-нибудь интересное? — Я увольняюсь, — прошел к раковине Дилюк, чтобы вымыть, наконец, руки. — Что? Как? Подожди, почему? — хлопнув дверцей, уставились на него с непониманием, — Ты ведь любишь этот бар и свою работу! — Я не завожу интрижки на работе, — вздохнул он, меланхолично вытирая мокрые пальцы о найденное рядом кухонное полотенце. — Ты поэтому от меня бегал все это время? Мог бы просто сказать, в конце концов, боже, — провел по лицу Кэйа, невесело улыбаясь, — В любом случае, не торопись увольняться, потому что я уже написал заявление неделю назад. — Зачем? — теперь настала очередь Дилюка удивляться, — Тебе ведь тоже у нас нравилось. — Нравилось, — кивнул он, — Только вот Джинн не понравилось, что одной ночью я решил оставить в любимом баре большую часть зарплаты и угостить всех гостей за свой счет мохито, — Кэйа беспечно развел руками, — Я уволен за самоуправство и тайную акцию невиданной щедрости. — Что? — уставился на него Дилюк, всерьез раздумывая: придушить его сейчас, прямо этим голубым полотенчиком, или все же после ужина. — А ты думаешь, как я продал такое количество? — покосились хитро в ответ, — Я конечно, потрясающий, обаятельный и все такое, но, к сожалению, не владею черной магией. Я продал все эти мохито сам себе, и считаю, что остался в итоге в выигрыше, хоть и не выпил ни единого бокала. — Ты совсем идиот? Да уж лучше бы стоимость этой мяты из зарплаты просто вычли! — взъелся Дилюк, гневно шлепнув полотенцем о стойку. А надо бы по заднице. — Но это бы было не так эффектно, согласись, — улыбался Кэйа, совершенно потеряв страх, — К тому же, теперь тебе не придется увольняться из-за интрижки на работе. Кстати, мне не нравится слово "интрижка", у меня на тебя всегда были гораздо более серьезные и благородные планы, — притерся он боком поближе, с заискивающим взглядом, — И раз уж мы больше не коллеги, пойдешь со мной на свидание? — Иди к черту, придурок, — отвернулся Дилюк, складывая руки на груди. Попыхтел немного, стрельнул коротким взглядом на терпеливо ожидающего ответа Кэйю, и, окончательно послав все к такой-то матери, буркнул: «Пойду». — Прекрасно, а теперь давай есть, пока оно заново не остыло, — чмокнул его в висок Кэйа, унося тарелки обратно на стол, — Ты не будешь против, если я все же открою вино и выпью бокальчик? Меня мучает страшная жажда. — Альбедо, об этом всем безобразии, конечно же, знал? — Дилюк открыл ему бутылку сам, ловко наполняя бокал со всем своим, годами отработанным до автоматизма, изяществом, — Как он вообще позволил тебе это провернуть в свою смену? Еще на меня смотрел всю неделю осуждающе! — и плюхнулся затем недовольно на стул. — Ну, он был не в восторге, но я смог убедить его, что это мой своеобразный творческий порыв, — выписывал вилкой в воздухе замысловатые узоры Кэйа, — И еще я должен буду сидеть с Кли, пока Джинн не найдет вам нового менеджера, и Альбедо придется работать за меня, — признался он. — У меня просто нет слов. — Рано пока что лишаться дара речи, пламенный мой, — поднес бокал к губам Кэйа, соблазнительно улыбаясь, — Мы ведь с тобой еще даже не добрались до кровати. Глядя позже на черные простыни, Дилюк с присущим ему занудством думал, что это все же крайне непрактично, а Кэйа не думал. Кэйа валил его на эти самые простыни, откровенно любуясь восхитительным, по его словам, видом, как самодовольный павлин, распустивший свой хвост. Он был невероятно внимателен и нежен, изводя до исступления неспешной лаской, заставлял лихорадочно цепляться за изголовье кровати и подаваться навстречу плавным движениям, и Дилюк был в неописуемом восторге, забываясь, наконец, без всяких зазрений совести в его руках. Пожалуй, Кэйа прав. Слово "интрижка" ему совершенно не подходит.