また会いましょうか? それとも、私はあなたの運命の端に軽い影で触れた人だけのままですか？
Япония, 1156 год, период охоты на ёкаев. Глубоко в зеленых лесах Японии, где густая листва шептала секреты ветру, ступал молодой самурай, ведомый знакомой ему тягой. Хван с ранних лет чувствовал ёкаев неясной силой, которая сподвигла его возглавить охоту на них. От безразличия к своей работе он был далек, ведь помня увиденную детскими глазами картину, как óни рвали его дом на части, Хенджин был преисполнен неумолимой решимостью преследовать ёкаев и перебить их всех, пока от демонов не останутся лишь забытые легенды, а беззащитные деревни его руками будут в безопасности. Следуя тонкому, видимому лишь ему, шлейфу, оставленному чистым злом в человеческом обличии, он мог словно собственными глазами видеть, как кицунэ перебирала лапами, удирая от охоты. Видно, она заслышала поступь самураев ещё давно. — Даймё, этой ночью бы привал сделать, — Обратился к Хвану его названный заместитель, сбрасывая наваждение от преследования. — Самураи настолько плохи, что уже валятся с ног? Недостаточно тренируешь их? — Тяжелый взгляд опустился на стоящего перед ним мужчину, который тут же подобрался в попытках объясниться. — Это было шуткой, Томоэ. Разбейте ночлег, с утра продолжим путь за той тварью. Как только заместитель ретировался отдавать приказ, на губах Хвана появилась слабая ухмылка. Проходя мимо строя солдат, которые вежливо склонились перед ним, Хван направился в специально для него быстро установленный шатер. Скромный, без излишеств. Ночь окутала лес своим темным покрывалом, а от костра слышались треск и потрескивание, создавая причудливые тени на стволах деревьев. Вон, на сосне точно Бакэнэко в танце кружится, подзывая самурая, чтоб потом принять его облик. Наконец, под тихий шепот караульных солдат, которые охраняли лагерь, Хван уснул. Дорога обещала быть долгой и изнурительной, ведь кто, как не лисица знает, куда спрятаться в чаще леса… Только тьма сменилась светом, Хенджин первым вышел к тонким лучам весеннего солнца. Утренний холодок пробрался сквозь плотную одежду, приятно окутывая крепкое тело. До подъема отряда он был предоставлен самому себе и ждать ему пришлось бы немало, так что мужчина отправился к им запримеченному роднику неподалеку. Ледяная вода согнала остатки сна. Хван принялся затачивать стрелы, с любовью держа каждую из них в руках и прислушиваясь к тихому пению маленьких птиц до тех пор, пока его сверх чувство не уловило присутствие кое кого ещё маленького — с другой стороны водоема жадно пила молодая лиса, в которой Хван мгновенно почувствовал ёкая. Не было сомнений, что лисица знала, к кому подошла и это делала её в глазах Хенджина только глупее. С ним и игры этих существ не прокатят, никуда ей теперь от судьбы не деться. Лук держался в ладони, словно влитый, натягивается стрела. Треск тетивы и он пустил стрелу с вибрирующим звуком, что верно нашла свою цель, и все же… Самурай раздасованно ударил по земле — лисица успела увернуться от смерти и теперь на её шерстяном боку расползлось кровавое пятно, а она же с воплем боли сиганула в чащу леса. Тут же самурай поднялся с земли и немедля принялся в погоню по свежему кровавому следу, в голове билось — «Не уйдёт». С прытью рыси перепрыгнув овраг, он следовал за раненной лисицей шаг в шаг, вот-вот готовясь настигнуть, как лисица метко проскочила в нору под деревом. Очевидно глубокую, раз Хван не смог ухватиться за загривок твари и прошипев в её сторону пару нелестных слов, облокотился на ствол рядом. Он знал, что лиса не сбежит: чувство подсказывало ему, что ёкай был близко. Значит, варианта было два: кицунэ умрет в этой же норе или попытает счастье охмурить его. За этим всегда было забавно наблюдать. Обольстительные юные девицы, в которых кицунэ превращались, едва ли не отдавались ему. Однако, даже когда демон думал, что он на вершине своей силы, самурай находился на шаг впереди, убивая кицунэ несмотря на их притязания. Хван с извращенным наслаждением наблюдал, как они удивлялись, когда он каждый раз всаживал им нож в сердце. За свое время Хёнджин приложил руку ко многим жестоким смертям этих демонов, проложил себе карьеру кровопролитием, но с первой охоты держал у себя в голове мысль, что цель оправдывает средства. Хван был словно цепным псом императора. Его это вполне устраивает. Лисица пошевелилась в норе, будто приближаясь, и самурай не прогадал, когда резко засунул руку в нору, выхватывая кицунэ за шкирку и с отвращением отбрасывая скулящее существо от себя. Существо же резво обратилось в человека. Хван был готов, натягивая стрелу и собираясь пустить её в фантом лисицы подле обратившейся девы, но… Перед ним стоял совсем молодой парень. Хенджин был готов поклясться, что ни разу кицунэ не удавалось вызвать в нем что-то кроме омерзения, но этот плут поднял в самурае.двоякие чувства. Его волнистые волосы распушились и словно отливали светом утреннего солнца, блестели, как золото. Темные, как ночь глаза боязливо смотрели на охотника, не зная куда деваться от наведенной руки самурая. Пухлые губы, аккуратный нос, он был воплощением тех самых «ослепительных красавиц-кицунэ» в мужском обличии. Он выглядел слишком юным, будто был еще ребенком, только вот Хван, знавший кицунэ так, как никто, знал и о том, что лисы могут принимать человеческое обличие после пятидесяти лет по лисьим меркам. Теперь он задумался, что и эти знания могли быть обманчивыми, до сих пор он думал, что и кицунэ-мужчин не существует. Парень прижимал руки к кровоточащей ране на боку, оставленной Хенджином, и смотрел на того умоляющими большими глазами. Он не делал попыток соблазнить его, наслать иллюзии или вызвать огонь. Просто трясся как осиновый лист. И вот, что ещё было странно — кицунэ должны исцеляться. Кицунэ перед ним, казалось, готовился потерять сознание от потери крови. Только эта мысль пронеслась в голове Хвана, как лис словно прочитал её и начал опасно наклоняться головой к земле. Самурай, благодаря натренированной реакции, успел поймать того за момент до удара. Этот плут точно отличался от своих сородичей. С недоумением держа кицунэ у себя на руках, Хван наконец поднялся с ним, ощущая себя явно некомфортно от собственных действий, и направился к лагерю, дабы вылечить лиса. «А паренек-то действительно был поцелован солнцем», и не только из-за россыпи веснушек на красивом умиротворенном лице.***
— Даймё! Когда к нему подбежала пара самураев, Хенджин, от греха подальше, спрятал лицо лиса, прижав того к своей груди сильнее. Он сам не понимал мотивов своих поступков за последний час: спасать кицунэ, осторожничать с ними было вовсе не про него. Хенджин думал, что все дело в том, что лис уж больно странный и его надо допросить, а для этого прежде вылечить, но ничего не мешало ему уведомить напарников об угрозе в их лагере, и все же, он молча направился к шатру. Паренек казался таким напуганным, что даже закоченевшему сердцу самурая захотелось пригреть его, пусть и зная, что за личиной человека скрывается чудовище. Сможет ли он провести допрос с пристрастием, если лис откажется говорить добровольно, но все равно будет прожигать его своими невинными бездонными глазами? «Тогда придется избавиться от глаз первыми» — Отбросив глупые мысли решил он, нарочито небрежно бросая парня на свою постель. Руки самурая были в животной крови, сама же одежда на кицунэ и вовсе напоминала костюм мертвеца. Вооружившись лебедой и куросасой-гэ, Хван, как мастер дела, приступил к лечению, со странным удовлетворением отметив, что рана все-таки и так почти затянулась магией лиса. Не те чувства он испытывал, ох не те. Понимая это, мысли о неправильности происходящего легко проникали под кожу самурая, заставляя внутренне содрогнуться, а его пальцы продолжали накладывать смесь на больное худое тело, изредка задерживаясь на месте слишком долго. Наступит следующий день и лиса здесь уже не будет. Окажется он умнее — сбежит от лагеря как можно дальше, глупее — Хван исполнит свой долг и прольется кровь ёкая. Шакко и его чертовски манящие глаза навсегда останутся вырезаны в памяти самурая, всплывая каждый раз, когда рука его будет заносить саблю над кицунэ.