Одно правило и тысяча исключений

Внутри что-то с болью скребло по ребрам и внутренним органам, заставляя дёргано ёрзать на месте и хвататься за простыню холодными пальцами в попытке убаюкать рвущийся наружу крик. Все кости ломило от жара, но парень дрожал, как осиновый лист на ветру, даже не пытаясь сильнее укутаться в тёплое одеяло. Более того, хотелось с себя скинуть эту попытку позаботиться о нём и забиться в самый тёмный угол мира, где до него не способен будет дотянуться никто. Его лихорадило вовсе не от неизвестной болезни. Нет. Это состояние давно изучено и знакомо каждому, кто оказывался в безвыходной ситуации по той или иной причине. Изнутри его ломала леденящая душу беспомощность, которая своими острыми когтями наматывала его нервы на веретено, словно пряжу, и оставляла чувство удушающей пустоты. Хотелось кричать до кровавого хрипа, но русский ещё способен понимать, что ни к чему хорошему это не приведёт, даже, если его пленитель уверяет в обратном. Мягкая кровать прогнулась под ещё одним весом и кто-то коснулся плеча парня, отчего он замирает каменным изваянием, слушая, как кровь стучит в висках от учащённого сердцебиения. Он не почувствовал его прихода. Опять. -Ты замёрз? — раздаётся спокойный голос над парнем, с едва заметными нотками беспокойства. Это плохо, очень плохо. Когда его пленитель о нём начинает беспокоится это может привести к самым печальным последствиям. Не для России, а для его близких и окружающих. Федерация не вылезает из-под одеяла, но качает головой, изо всех сил стараясь взять себя в руки и перестать дрожать, надеясь, что альфа правильно его поймёт. У него нет никакого желания сейчас смотреть в это перманентно отчуждённое лицо, на котором изредка появляются эмоции в попытке притупить у русского чувство неправильности. Речь Посполитая не был хорошим актёром, чтобы натянуть на лицо маску доброжелательности, и всегда с безэмоциональным лицом зачитывал ему последние новости, в которых рассказывалось о том, как в последний месяц загадочным образом исчезают действующие воплощения стран, а потом их тела по кусочкам находят в разных частях города. Для огороженного от всего мира города — это является абсолютным нонсенсом и ужасом, и теперь и так закрытый город превратился в закрытую крепость. Только это никому не поможет. Убийца и пленитель всегда будет неподалёку. Тихо наблюдая и делая выводы. Поляк потянулся к краю одеяла и мягко потянул его в сторону. Россия, не ожидавший такого, на первых порах попытался вернуть хоть какую-то призрачную защиту на место, но стоило ему увидеть холодные золотые глаза, как тело автоматически замерло, позволяя альфе завершить начатое. Он никогда не делал ему больно в физическом плане и с омерзительной для русского заботой относился к нему, как к самому драгоценному, что есть в этом мире. Называл его только ласково и лишь единожды назвал его по имени, в самый первый раз, когда Россия очнулся не у себя в квартире, а в чужом доме. Ох, как тогда русский кричал и матерился, но даже не это вынудило убийцу перейти с нежного «Радость моя» на режущее «Россия», произнесённое подчёркнуто строго. И даже не попытка ударить, сбежать или спрятаться. Вовсе нет. Речь Посполитая весьма снисходительно к этому относился, можно было бы даже сказать, его это умиляло, ведь что может сделать омега против такого сильного альфы? И ведь Федерация отнюдь не щепка, а крепкий парень, разве что не повезло родится омегой, но слабым его никто никогда не считал. Никто, до Речи Посполитой. -Убери от меня свои руки! — от яростного рыка содрогался весь дом, но его хозяин будто и не слышал этого; не чувствовал, с какой силой парень в его руках дёргался из стороны в сторону и старался ударить мужчину в самое болезненное место. — Ублюдок, отпусти! — в отчаянной попытке выбраться, Россия вцепился зубами в руку похитителя, прокусив кожу до крови. Алая жидкость попала на губы и в рот русского, но сильное желание вырваться притупляло всякую брезгливость. Посполитый всё равно его не отпустил, удивительно легко сняв с омеги его куртку, а следом расстегнув пару верхних пуговиц рубашки, что мешали оголить беззащитную шею. Россия, к своему страху, быстро осознал, чего добивается альфа, и задёргался с новой силой, срывая голос проклятьями и нецензурной бранью. -Не смей, скотина! Или я сам себе глотку вскрою, если ты поставишь мне метку! — в порыве жгучей ненависти и страха, русский сам не понимал, что кричал, но когда мужчина замер, перестав пытаться что-либо сделать, Федерация позволил себе допустить мысль о надежде, что будет отпущен. Мысль столь желанная и сладкая, была растоптана в пыль в мгновение ока, когда парня резко перевернули лицом к похитителю. Золотые глаза прожигали русского, одним своим видом говоря о том, что их обладатель неимоверно зол и одновременно встревожен. -Только попробуй, Россия, — единственное, что сказал ему предупреждающе альфа, не потрудившись придать голосу хоть капельку злости, оставаясь всё таким же леденяще пустым. Первые две недели русский ходил в странном подобие оков на ногах, с мягкими внутренностями, которые не вредили и не терли кожу, но соединяющая их верёвка не позволяла быстро ходить или того пуще бегать. Руки первые дни были свободны от оков, но после пары попыток ударить и их заковали в такие же путы, которые Россия носит до сих пор. Потому что не оставил попыток ударить исподтишка. -Ты дрожишь, — сказал, как констатацию факта, поляк, дотронувшись тёплой ладонью до мертвенно бледной щеки русского. Россия не вздрогнул, но рефлекторно напрягся, поджимая губы. Любые прикосновения альфы вызывали отторжение и омерзение, хоть и были неизбежны. Посполитый мог сколько угодно и когда угодно его касаться в самых разных местах, но больше всего он любил его обнимать и гладить по волосам. Мило, да? Но не когда ты знаешь, что эти руки отобрали уже десяток жизней и удерживают тебя в неволе, под героическим предлогом защиты и заботы. До того злополучного дня Россия и знать не знал Речь Посполитую в лицо, теперь же парень сомневается, что сможет забыть это лицо хоть когда-нибудь. -И что? — тихо отвечает русский, всё ещё сохранив в себе крупицы дерзости и желания отстоять свою честь. Личное пространство отстоять не получилось. — Люди дрожат не только от холода. -А от чего дрожишь ты? — встречно спрашивает альфа, уходя пальцами с щеки омеги тому за макушку, начав ласково перебирать белые кудри. Федерации очень сильно хотелось ударить его по руке, показать, что он ещё способен дать отпор и не подчиняться пленителю, но его с самого утра одолевала неприятная слабость, которую так чудесно дополняло чувство беспомощности. Руки ощущались чужими, холодными и словно сломанными. Никто его не бил и не травил ядом. Он сам довёл себя до такого состояния, морально убиваясь и желая смерти коль не Посполитому, так себе, чтобы жестко утереть нос альфе. Ведь о чём, но поляк ясно дал понять, что жизнь русского ему важна больше всего и, если с ним что-то случится, это будет наивысшая трагедия. А потому слова о попытке суицида или причинения умышленного себе вреда Посполитый воспринимал в штыки и мог по настоящему разозлиться. И раз для РФ закрыт путь саморазрушения через физическую боль, его разум решил идти по иному пути — пути внутреннего уничтожения, но даже это поляк заметил. -Потому что я хочу домой, — надтреснувшим голосом отозвался омега, не скрывая честного ответа. Он ведь знает, что за честность ему ничего не будет. — Я хочу к родным, к друзьям, я хочу к папе, — стоило с губ всему этому сорваться, как к горлу подступила тошнота и удушье, от накативших слёз. Он уже месяц заперт в неизвестности в одном доме с убийцей, который старательно пытался дать омеге всё «самое лучшее». Он давал ему тепло, вкусную и сытную еду, не издевался и любил по своему, но России всё это не нужно от своего похитителя. Ему противны все его касания, поцелуи, которыми альфа осыпает его лицо, шею и плечи перед сном, его забота и попытки внушить русскому, что поляк спасает его от ужасного внешнего мира. Ведь Россия омега, такой беззащитный и слабый, его нужно непременно защищать и оберегать от любых бед, а лучше всего это делать, когда русский заперт под десятью замками в золотой клетке. -Это пройдёт, — снисходительно мягко отвечает РП, нагнувшись к омеге и поцеловав того в лоб, на манер заботливого мужа, только вот от этого жеста русскому стало ещё хуже и слёзы безмолвно покатились по щекам. — Со мной тебе лучше. Ты в безопасности, сыт и одет. -В безопасности? В одном доме с убийцей? — обвинительно гаркнул парень без страха. Они уже не в первый раз поднимают эту тему и каждый раз ответ один и тот же. РФ уже на всю жизнь усвоил один единственный урок, что спровоцировать поляка можно лишь упоминанием самоубийства или угрозами причинения себе вреда. Всё остальное альфа пропускает мимо ушей и вообще не обижается, какими бы бранными словами не обзывал его русский. Он ему всё прощал и никогда не наказывал. Было лишь одно правило и тысяча исключений. — Ты сам себя слышишь хоть иногда? Как я могу чувствовать себя в безопасности рядом с таким чудовищем, как ты? -Всему своё время, — подозрительно удовлетворённо усмехается мужчина и упирается руками в кровать, по бокам от головы РФ. Русский встревоженно вжал голову в плечи, приготовившись пнуть или ударить поляка. От задуманного альфой его это не спасёт, но зато будет совесть чиста и спокойна честь, которую парень старался отстаивать из раза в раз. — Я готов ждать сколько потребуется. -Я тебя никогда не полюблю, — упрямо заявляет омега уже не в первый раз. Речь Посполитая холодно улыбается, походя на серийного маньяка из голливудского фильма, но никак не реагирует на дерзость своего любимого. Он прекрасно понимает, что русскому просто нужно чуть больше времени, чтобы осознать и принять его. Ведь он единственный способен дать ему настоящую любовь и заботу, дать ему всё, что только русский пожелает. — Никогда и ни за что. Может в сердце России не осталось места для любви поляка? Наверняка можно исправить это, убрав с пути альфы кого-то из его друзей или близких. Кого больше всех может любить его омега? Ответ очевиден. Его отец. Верно. РСФСР единственный является настоящей преградой на пути Посполитого. Если он исчезнет, то в сердце русского освободится место для него, его альфы и защитника, а там уже не составит труда вытеснить всех оставшихся друзей, чтобы были только они вдвоём. -Полюбишь, — уверяет Посполитый, мягким поцелуем коснувшись краешка губ омеги. Федерация сжимает их и отворачивается, но это не расстроило любящего альфу и тот столь же ласково целует его за ушком, следом переходя на открытую шею. Он специально даёт младшему верхнюю одежду со свободным воротом, чтобы всегда беспрепятственно любоваться своей меткой на чужом загривке. К сожалению метка заживала долго и сложно, так как Россия по своей бойкости и неосторожности слишком сильно вертелся в процессе и клыки мужчины впились глубже задуманного. Россия тогда долго плакал и царапал ногтями шею, бормоча нечленораздельные ругательства. Посполитому больно было смотреть на страдания любимого и он помогал всем возможным, но русский всегда срывал все его повязки и бинты, раздирал рану до крови, пачкая себя и одежду. Пришлось пару раз подмешивать ему сильное успокоительное, чтобы омега совсем в край не обезумел и позволил ране на загривке затянуться. — Ты полюбишь меня тогда, когда больше будет некого любить. -Что… — гневно фырчит Федерация, упираясь руками в чужую грудь, но столь немощная попытка отгородится никак не остановила польского альфу. — Что ты имеешь в виду, чёрт возьми? Посполитый прерывает ласку и поцелуи, довольно приподняв уголок губ. Он чувствует, что избрал верный путь, наметив свою следующую цель в лице РСФСР. Это принесёт небольшую боль его любимому, но он будет с ним рядом, успокоит и поддержит, чтобы заполнить опустевшее сердце собой и своей любовью. У России не будет иного выхода, кроме как принять его и полюбить в ответ. Тогда он и поймёт, какое это счастье быть любимым Речью Посполитой, который никогда не сделает больно, не предаст и не оставит его одного. Он сделает всё, чтобы сделать Россию счастливы, но для этого придётся чуть-чуть испачкать руки. Но это всё для России и никого больше. Только он и его любимый. -Ты меня обязательно полюбишь, — горячо шепчет мужчина, уткнувшись в чужой лоб своим. -Никогда, — так же упрямо отвечает русский, совсем не догадываясь, какой ценой ему обернётся это упрямство.